Антропология наряду с социологией, психологией, политологией и экономикой относится к так называемым социальным, или поведенческим наукам. Они имеют общий предмет – изучают поведение людей индивидуально или в группах, – а также похожие методы исследования, а именно анкетирование, интервью, наблюдение, анализ документов и эксперимент. При этом все они активно применяют математические методы и расчеты.

Однако в отличие от них у антропологии, если речь идет о такой ее отрасли, как культурная антропология, много общего с гуманитарным знанием, в том числе культурологией и философией.

Особенно близки между собой антропология (в первую очередь социальная антропология) и социология. Нередко антропологию называют родной сестрой социологии – настолько много у них общего. Одни авторы называют разделом социологии, а другие, напротив, считают социологию разделом антропологии. Обе они разветвляются на множество направлений, отраслей и субдисциплин, большинство из которых направлены на изучение исторического, культурного и социального становления человека и человеческого рода.

Целевая установка курса задумана следующим образом.

1. Наметившееся начало перехода нашего общества от «социоцентрического» к «человекоцентрическому» означает постепенный отказ от господствующей у нас позитивистской социологии, изучающей в основном лишь функции и эволюцию деперсонифицированных структур общества. Поскольку общество в своей основе является продуктом взаимодействия людей, теоретическое невнимание к человеку как к источнику формирования и функционирования всех социальных, экономических и политических структур и процессов лишает социологию возможности проявлять свою прогностическую функцию (события последних лет еще раз показали, что революции совершают не абстрактные законы, а люди). Поэтому социальная (культурная) антропология впервые включается в структуру социологии как учебной дисциплины. Культурантропологические знания помогают анализировать общество как сложную социокультурную систему.

2. Человек рассматривается в аспектах «человек – культура» и «человек – человек в различных культурах». При этом человек понимается и как индивид, и как группа («общественный человек»), и как личность (культурная составляющая человека), и как родовое существо («совокупный человек»). Конкретное применение термина зависит от контекста: такое расширение понятия «человек» позволяет повысить эвристические возможности основного термина и в то же время сохранить содержание категории «человек» на всех уровнях обобщения. Проблемное же поле культуры ограничивается антропологическим пониманием культуры прежде всего как ценностно упорядоченного и социально отобранного жизненного и профессионального опыта множества людей.

Курс лекций ставит целью привитие студентам навыков по интегрированию понятий человека и его культуры в одно целое, синтезу их в этой ключевой единице анализа.

3. Основное внимание уделяется культуре повседневной жизнедеятельности как первичной основе всякой культуры (профессиональной, политической, эстетическо-художественной и т.д.). В современных условиях усилилось их взаимопроникновение. Содержание курса может явиться основой для обучения студентов применению методов прикладной социологии в исследовании деятельности собственно культурных институтов (науки, искусства, системы образования) и их влияния на повседневную культуру народа (этот раздел будет изложен во второй части курса лекций).

4. Предлагаемый курс систематизирует знания студентов о человеке, полученные в процессе изучения гуманитарных дисциплин (психологии, социальной психологии, демографии, истории, литературы и т.д.), усиливает гуманистические функции социологии, содействует процессу гуманитаризации университетского образования.

Курс вооружает студентов и практическими знаниями о человеческом взаимодействии и межкультурном общении. Вступление нашего общества на путь социального расслоения и жесткой конкуренции требует вооружения студентов знаниями и умениями для жизненной борьбы.

5. Знания, которые дает настоящий курс лекций, могут быть использованы при работе с кадрами, в ходе деловых контактов представителей различных культур, при решении вопросов национальной и культурной политики государства, а также в сфере социальной поддержки человека, в социальной работе.

Задачами социальной антропологии как учебной дисциплины является активизация познавательной самостоятельности, приобретение целостных знаний по теории отечественной и зарубежной культурантропологии, определение основных проблем в культурной антропологии, формирование понимания современных проблем культуры и ее развития, формирование навыков сравнительного анализа различных культур и разных культурных сообществ. Основные задачи

1. Передать студентам предметные, методологические, историко-научные знания теоретического, эмпирического и аксиологического содержания, интегрирующие фундаментальные достижения в области культурантропологии в соответствии с основными дидактическими единицами государственного образовательного стандарта, создать необходимые учебно-организационные и интеллектуальные условия для усвоения студентами этих знаний.

2. Формировать и развивать познавательную самостоятельность студентов, творческий стиль мышления в освоении и развитии культурантропологии.

3. Формировать у студентов навыки самостоятельного анализа, выбора соответствующей методологии, применять полученное знание для обоснования практических решений, касающихся повседневной жизни, профессиональной области.

4. Развивать и обосновывать личную позицию по отношению к проблемам взаимодействия культуры и человека, воспитывать толерантное отношение к другим культурам, уметь видеть гуманистические аспекты межкультурной коммуникации.

К лекциям

На главную страницу

ЧАСТЬ I. КЛАССИЧЕСКАЯ СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА

РАЗДЕЛ 1. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ СОЦИАЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ

Тема 1. Общие представления об антропологии

(материал необходимо изучить к 15.09.2009 )

1.1. Что такое антропология

Антропология (от антропо... + ...логия) – межотраслевая дисциплина, исследующая биологическую, культурную и социальную эволюцию человека как особого вида и человеческого общества (главным образом дописьменной эпохи) как особого типа социальной организации. Она включает в себя множество отраслей, субдисциплин, направлений, тематических разделов, исследовательских парадигм, научных школ. Первоначально антропологию понимали как науку о происхождении и эволюции физической организации человека и различных рас, не включая социальные и культурные характеристики. Нынешние антропологи стремятся установить сходства и различия социальных форм жизни и культурных обрядов, религиозных верований и экономических систем самых разных типов обществ – древних и современных.

После расширения тематического поля антропологии ее определение как «науки, изучающей образование человеческих рас, нормальные вариации физического строения человека внутри этих рас, в том числе в связи с особенностями окружающей людей среды», относится теперь только к общей (биологической, физической) антропологии.

Термин «антропология» был введен в научный оборот главным образом в англоязычных странах (а в 90-е гг. и в России). В Германии его заменяет этнография, а во Франции – этнология. Термин «антропология» трактуется в узком и широком значениях. В узком смысле антропология – это исключительно учение о человеке (взаимосвязь тела и мозга, анатомии и физиологии). В СССР термин «антропология» использовался для обозначения физической антропологии. Один из ведущих специалистов в области антропологии Э.А. Орлова утверждает: «Антропология как область научного исследования окончательно сложилась в последней четверти Х1Х века и связывалась с задачей полного понимания человека. Здесь объединялись: собственно антропология, или естественная история человека, включая его эмбриологию, биологию, анатомию, психофизиологию; палеоэтнология, или преистория – происхождение, первобытное состояние человека; этнология – распространение человека на Земле, изучение его поведения и обычаев; социология – отношение людей между собой; лингвистика – образование и существование языков, фольклор; мифология – возникновение, история и взаимодействие религий; социальная география – воздействие на человека климата и природных ландшафтов; демография – статистические данные о составе и распределении человеческой популяции».

В широком смысле антропология трактуется за рубежом как наука о человечестве в единстве его культурных и социальных аспектов. Она изучает орудия труда, технику и технологию, традиции и обычаи, верования и ценности, социальные институты, семью, брак и родство, экономические механизмы, эволюцию искусства, борьбу за престиж и т.д. В расширенной трактовке антропология охватывает и гуманитарные, и социальные науки. В широком смысле антропология включает собственно антропологию или естественную историю человека; палеоэтнологию или предысторию; этнологию – науку о распространении человека на земле, его поведении и обычаях; социологию, рассматривающую отношения людей между собой; лингвистику; мифологию; социальную географию, посвященную воздействию на человека климата и природных ландшафтов; демографию, представляющую статистические данные о составе и распределении человеческие популяции, медицинскую антропологию (психологию человека, генетику человека), экологию человека и др.

В США согласно одному из официальный источников в антропологии выделяют четыре дисциплины: физическую, археологическую, культурную и лингвистическую антропологию, в Великобритании – только три: физическую антропологию, археологию и социальную антропологию. Однако существуют и другие версии (см. рис. 1 и 2). В России однозначного понимания входящих в антропологию дисциплин не сложилось. В предлагаемых типологиях повторяются те дисциплины, школы и направления, которые существуют на Западе. В России вместо антропологии существовала этнография, которая в Англии и США считается отраслью или эмпирическим видом антропологии. Сегодня в многочисленных монографиях, статьях и учебниках, опубликованных как за рубежом, так и в России, можно встретить очень широкий и постоянно меняющийся список дисциплин и направлений, включаемых в антропологию: философская антропология, теологическая антропология, психологическая антропология, социальная антропология, культурная антропология, историческая антропология, городская антропология, антропология религии, символическая антропология, когнитивная антропология, политическая антропология, экономическая антропология, прикладная антропология, лингвистическая антропология и др. Можно констатировать, что в литературе не сложилось единой типологии дисциплин и направлений антропологии. Чаще всего в отечественной литературе основными разделами антропологии считают морфологию человека, учение об антропогенезе и расоведение. С середины ХХ в. усиленно развивается комплекс дисциплин, объединенных под названием «биология человека» (изучение физиологических, биохимических и генетических факторов, влияющих на вариации строения и развития человеческого организма).

Рис. 1. Дисциплинарная терминология в США

Рис. 2. Дисциплинарная терминология в Европе

Примечания:

*⁾ Термин «социальная антропология» используется в Великобритании вместо двух других терминов – «этнология» и «культурная антропология».

**⁾ Современная тенденция развития научного знания в Западной Европе, в частности во Франции, – использовать три термина при описании уровней исследования, которые в свое время утвердились в США: «этнография», «этнология», «социальная антропология». В Восточной и Центральной Европе термин «этнография» используется только в значении «этнология».

Среди социальных наук антропология занимает особое время, так как прослеживает становление человеческого рода в течение нескольких миллионов лет. Ни одна другая дисциплина не забиралась так далеко в исторические дебри Homo sapiens. Накопленный социологией фактический материал касается небольшого исторического отрезка – последних 100–150 лет. Антропологи изучают эволюцию экономической, социальной, политической и духовной сферы человеческого общества с древнейших времен.

Антропология имеет не только самый широкий временнóй диапазон исследования человеческого рода, но и самую разнообразную тематическую гамму. Шутка ли сказать, она изучает и самые привычные для всех нас вещи, каковой является, например, обычная человеческая рука, и самые экзотические явления – например, брачные церемонии австралийских аборигенов. Кажется, антропологам подвластно все – и языковые формы племен, обитающих в дельте Амазонки, и социальная жизнь обезьян, живущих в дождевых лесах субтропической зоны, и останки животных, чудом сохранившиеся на стоянке первобытных людей. И все это необходимо для того, чтобы ответить на вопросы: кто мы, откуда пришли, как развивались, почему у нас возникли определенные формы социальной организации, культурные практики, духовные символы, орудия труда.

Именно антропологи вынудили социологов шире взглянуть на человеческое общество, не ограничиваться его индустриальными формами, не считать, что существующие сегодня общественные формы – это непременно многомиллионные и многомиллиардные объединения. Рядом с ними, где-нибудь в потаенных уголках Новой Гвинеи, живут крошечные группы охотников и собирателей, ведущие уединенный образ жизни, сохранившие для нас в первозданном виде наше историческое прошлое. Мы должны быть им благодарны, охранять и беречь живые памятники старины.

Антропология выполняет важную нравственную функцию – она старается избавить наше сознание от этноцентризма, привычки недооценивать другие культуры, желания оценивать инокультуру с позиций норм и ценностей собственной культуры. Широкая сравнительно-культурная перспектива, используемая антропологией, помогает глубже понять наше собственное общество, взглянуть на него иначе, чем было принято раньше. Взгляд на собственное общество со стороны обогащает социологическое вúдение мира.

Рис. 3. Этапы социальной и политической эволюции общества: предчеловеческое стадо, семья, человеческий род, племя, вождество, государство

Важными методами антропологических исследований являются антропоскопия (описательная методика), антропометрия (измерительная методика), краниология (изучение черепа), остеология (изучение костного скелета), одонтология (изучение зубной системы), дерматоглифика (изучение кожного рельефа), пластическая реконструкция (восстановление лица человека по черепу), микроанатомия, антропологическая фотография, методы рентгенологии, посемейного изучения, продольного (долговременного) и поперечного (единовременного) изучения групп, приемы восстановления живого облика человека по его черепу, картографирование расовых признаков, включенное (участвующее) наблюдение аборигенных культур и др.

Традиционно считалось, что антропология ограничивается изучением только примитивных (дописьменных) обществ и не затрагивает современные (рис. 4). В отличие от нее социология изучает не древние общества, жителей которых уже нельзя опросить присущими ей анкетными методами, а только современные.

В свое время К. Леви-Стросс предлагал различать предметы антропологии и социологии по такому критерию: социология изучает сознательные действия, антропология – бессознательные (обычаи, нравы). Предложение заманчивое, если учитывать совет М. Вебера: социологии лучше браться за изучение целе- и ценностнорациональных действий, а аффективное и традиционное действие отдать другим наукам. Аффективные действия, по всей видимости, изучает психология, а вот традиционные действия (обычаи и нравы) вполне по силам антропологии.

Однако сегодня представления о предмете антропологии изменились. Считается, что антропология обладает широким гуманистическим взглядом на мир.

Рис. 4. Антропологи изучают обычаи и традиции забытых народов и племен

Первый в мире факультет социологии в Чикагском университете (1892) на самом деле объединял социологию и антропологию. Долгие годы антропология считалась академическим партнером социологии. В 20-е гг. существовало огромное число департаментов социологии и антропологии. Только к 1965 г., когда антропология получила статус независимой академической дисциплины, эти департаменты разделили. В Англии академическая социология с самого начала развивалась в тесном союзе с социальной антропологией. Значительный вклад в развитие обеих наук внесли А. Радклифф-Браун и Б. Малиновский. Первый даже называл антропологию сравнительной социологией. И сегодня находятся специалисты, которые полагают, что антропология и социальная психология являются разделами социологии, а не самостоятельными науками. Во Франции, как в Англии и США, впервые 20 лет ХХ в. академическая социология тесно переплеталась с антропологией. Правда, в США социология доминировала над антропологией, а в Англии и Франции уступала ей.

Как самостоятельная наука антропология сформировалась в середине ХIХ в. Наибольшее развитие она получила в Великобритании и США. В Великобритании антропология развивалась на этнографическом материале, почерпнутом за пределами страны – в многочисленных колониях. Английские ученые часто уезжали в разные уголки мира в поисках затерянных примитивных племен. В других странах Европы антропология, складывалась на базе местного фольклора и крестьянской культуры, она была направлена как бы вовнутрь и чаще называлась этнологией. В США антропология формировалась на весьма специфичном культурном ареале – изучении американских индейцев, т.е. исконных жителей континента.

Однако сегодня горизонт научного антропологов поиска резко расширился. Видный американский антрополог Конрад Коттак пишет:

«Антропология предполагает широкий гуманистический взгляд на мир, основанный на сравнительных, так называемых кросс-культурных исследованиях. Иначе говоря, на сопоставлении разных культур и разных народов. Хотя большинство людей по сей день убеждены, будто антропологи ограничивают себя изучением ископаемых и доиндустриальных культур. Но уверяю вас, что антропология – нечто гораздо большее, чем только изучение примитивных обществ. В ее горизонт попадают буквально все общества – и древние, и современные, и она пытается описать их, сравнивая и сопоставляя друг с другом.

В то же время любая другая социальная наука не выходит за рамки одного типа общества, как правило, индустриального, описываемого на примере США или Канады. Только антропология предоставляет человеку уникальную возможность побывать сразу во всех обществах, рассмотреть их в кросс-культурной перспективе, т.е. сравнивая традиции и обычаи разных стран».

Центральной темой общей антропологии, а также некоторых ее направлений являются антропогенез и антропосоциогенез.

Антропогенез (от греч. anthropos – человек и genesis – происхождение) – происхождение и развитие всех видов рода Человек (Homo), рассмотренные в биологическом, психическом и социокультурном плане. Основой происхождения древнейших людей в начале четвертичного периода на африканском континенте от предлюдей рода австралопитеков являются особенности группового поведения, высокий уровень развития рецепторных систем, двигательных способностей, особенно конечностей, и вторично – головного мозга. Переход к наземному образу жизни и вертикальному положению тела позволил освободить передние конечности. Это привело к мощному развитию манипулятивной деятельности и формированию орудийных действий, логика развития которых привела к специальному изготовлению орудий труда. В процессе совместного труда групповые отношения превратились в общественные, для обслуживания которых сформировались членораздельная речь и сознание.

Антропосоциогенез (от греч. – anthropos – человек, лат. – societas общество и греч. genesis – происхождение) – исторически длительный процесс становления человека из биологического существа в социальное и культурное существо – представляет собой неразрывное единство двух параллельно протекающих процесса: антропогенеза (формирование человека) и социогенеза (развитие общества). В марксистской антропологической науке считается, что социогенез есть сущность антропогенеза. Представляя собой две неразрывно связанные стороны одного единого процесса – антропосоциогенеза, антропогенез и социогенез совпадают по времени.

1.2. Основные направления антропологии и ее связь с другими науками

Актуальность исследования различных феноменов человеческого бытия определяется необходимостью развития философского учения о человеке, потребностью в уточнении и углублении современных представлений о человеческом бытии (в том числе, путем их соотнесения с неевропейскими –

архаическими и восточными – традициями) и важностью методологической разработки новых подходов к осмыслению проблемы человека.

Можно утверждать, что именно Человек является центральной проблемой философии. При обсуждении любого философского вопроса человек подразумевается, присутствует в скобках. Любая философская позиция, теория детерминируется неким явным или скрытым представлением о человеке, образом человека. В широком смысле любая философия является антропологией, так как философствовать человек может только по поводу человека, от человека, к человеку, для человека, в человеческом контексте (и только в нем). К тому же рано или поздно в каждом философском учении формулируется проблема человека, и философия становится собственно антропологией, философской антропологией.

В целом антропология – это система относительно автономных дисциплин с общим предметом – человеком. Также следует отметить условность демаркационных линий между антропологией и другими социально-гуманитарными дисциплинами, такими как философия, социология, культурология, психология, этика, богословие. В отличие от этих дисциплин антропология сосредоточивает внимание на обнаружении и сравнении различных социокультурных и исторических образов человека.

Можно выделить несколько уровней антропологического исследования: теоретическая антропология (философская антропология); социально-культурная антропология (культурно-историческая антропология) и прикладная антропология.

Прикладная антропология ориентированна на применение результатов теоретических исследований в конкретных исторических, экономических, организационных, политических и военных ситуациях. Причем с каждым годом все возрастает интерес, как к теоретическим, так и к прикладным аспектам антропологии. Во второй половине ХХ в. начала активно развиваться прикладная антропология – совокупность знаний, полученных при изучении различных культур, ориентированных на решение практических задач, возникающих сегодня перед обществом. Она занимает особое место в системе научного знания, так как в отличие от фундаментальных направлений антропологии, вектор которых устремлен в прошлое, целиком посвящена решению современных проблем. Например, используя сведения физической антропологии, специалисты-прикладники помогают конструировать кабины самолетов, корабельные кубрики и рабочие станки, удобные для человека.

Согласно официальному определению Общества прикладной антропологии (США), прикладная стратегия представляет собой научное изучение принципов контроля над отношениями людей между собой и широкий спектр приложения этих принципов к практическим программам. Другими словами, прикладная антропология – это применение таких антропологических методов, как включенное наблюдение и этнографическое интервью, а также теорий, к практическим проектам, призванным оказать помощь клиентским группам.

Прикладные антропологи работают исследователями, преподавателями, консультантами в банковском деле, маркетинге, рекламе, здравоохранении, образовании, менеджменте, службах миграции и занятости и т.д. Во многом благодаря им правительства индустриальных держав научились бережно относиться к культурной самобытности развивающихся стран и прогнозировать негативные последствия, к которым приводит столкновение культур. В 1960–70-е гг., когда не учитывались данные антропологии, министры полагали, что индустриальный мир делает добро, помогая отсталым африканским странам: 1) увеличивать производство продукции благодаря механизации сельского хозяйства и переход к фермерству, 2) увеличивать денежную массу в стране за счет перехода с внутреннего потребления к экспорту сельхозтоваров на международный рынок, 3) создавать рынок дешевой рабочей силы, способствуя ее миграции из деревни в город и развитию крупной промышленности. Хотя авторы данного международного проекта исходили из добрых побуждений, они не понимали культурной специфики и воспринимали традиционное общество с точки зрения западного бизнесмена. Представителей традиционного общества, живших при первобытном строе, заставляли обучаться новым социальным ролям, осваивать азы фермерской экономики и технике. Результаты оказались самыми плачевными. Экспорт сахара и кофе на внешний рынок в больших количествах привел к падению цен на сырье, материальное благополучие людей не возросло. Механизация привела к разорению мелких фермеров, поскольку экономически рентабельными оказались лишь крупные хозяйства. В города потянулись толпы безработных, где для них не были готовы рабочие места. Демократические институты, создаваемые по американским образцам, так и не смогли укорениться в аборигенной культуре. Возросли экономическая нестабильность и социальная поляризация. Как следствие, число гражданских войн и политических переворотов резко увеличилось. В 1990-е г. западные страны стали относиться к странам третьего мира с гораздо большим вниманием, учитывая их культурные особенности и опираясь на помощь социологов и антропологов.

Постоянно увеличивается количество специализированных журналов, сборников и монографий; кафедры антропологии есть почти в каждом университете.

Философская антропология – это философия человека, философская теория человека. Ее предметом является сфера «собственно человеческого» бытия, собственной природы человека. Ее объект – человек как таковой.

Философская антропология ставит вопрос о человеческом бытии и пытается построить общую теорию человека. В ней применяются наиболее общие понятия и категории, определяющие представления о человеке. Философская антропология пытается обнаружить антропологические инварианты и универсалии, фундаментальные основания человеческого бытия.

В широком смысле к философской антропологии могут быть отнесены почти все направления философии ХХ века и многие авторы: Э. Дюркгейм, М. Мосс, Б. Малиновский, М. Мид, Л. Леви-Брюль, К. Леви-Стросс, Э. Тайлор, Дж. Фрейзер, З. Фрейд, Э. Фромм, В. Франкл, В. Тэрнер, Ж. Пиаже, Й. Хейзинга, Ж.-П. Сартр, Э. Кассирер, М. Фуко и другие.

На рубеже ХIХ – ХХ веков произошел некоторый сдвиг от попыток классической антропологии свести сущность человека к одному основному принципу или субстанции (обычно – разуму), к неклассическим представлениям о сложности и многообразии феноменов человеческого бытия и невыразимости (неуловимости, парадоксальности) природы человека. Для философских учений ХХ века показательно резкое расширение антропологической проблематики и сдвиг интересов в сторону таких феноменов человеческого бытия, которые можно было бы назвать маргинальными.

Неклассическая европейская философия отличается новыми подходами к старым проблемам и специфическим выбором феноменов человеческого бытия для своего анализа (язык, текст, понимание, сексуальность, телесность, извращение, сумасшествие, преступление), что потребовало и соответствующей методологии (лингвистический анализ, герменевтика, психоанализ, феноменология, экзистенциализм, структурализм, постмодернизм).

Показателен особый интерес к измененным состояниям сознания, экстремальным и пограничным ситуациям, телесным практикам, радикальному опыту, всему тому, что может обнаружить предел возможностей, показать масштаб человеческого в человеке, указать на нечто Иное, быть местом встречи с принципиально Другим. Можно попытаться выделить нечто общее в архаических мифах, в философии Древнего Востока и в направлениях современной западной философии, то, что можно было бы назвать «маргинальной антропологией».

Современный этап исследований по проблеме человека характеризуется недостаточной степенью разработанности ряда вопросов, имеющих принципиальное значение для оформления философской концепции человека и ее дальнейшего развития. Чтобы уточнить место данного исследования в системе знаний о человеке, необходимо рассмотреть современное состояние антропологических исследований и подвести некоторые итоги.

Предметное поле антропологии постоянно расширяется и уточняется. Здесь мы не претендуем на полное и строгое изложение ее структуры, речь пойдет лишь о выявлении различных (иногда близких) подходов и направлений в современной антропологии. Причем структурирование может быть произведено как по предмету, объекту исследования, так и по методу, методологическому инструментарию, и эти схематические представления антропологического универсума могут не совпадать между собой.

Философская антропология как особое философское направление разрабатывали М. Шелер, Г. Плеснер, А. Гелен. Ими были поставлены в современном философском контексте вопросы о собственной природе человека и его месте в мироздании.

К философской антропологии (в широком смысле) могут быть отнесены представители философии жизни, персонализма и экзистенциализма, психоанализа и неофрейдизма, феноменологии, герменевтики и структурализма. Многие идеи и подходы философской антропологии были сформулированы в философии жизни (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, М. Штирнер, В. Дильтей, Г. Зиммель, А. Бергсон, О. Шпенглер, Х. Ортега-и-Гассет, М. Бубер).

Значительный вклад в развитие антропологической проблематики внесли персонализм и экзистенциализм (С. Кьеркегор, Н. Бердяев, Л. Шестов, Н.О. Лосский, М. Хайдеггер, А. Камю, Ж.-П. Сартр, Э. Мунье, Г. Марсель, К. Ясперс, М. Унамуно, Э. Левинас, Н. Аббаньяно, О.Ф. Больнов, К. Барт, Р. Бультман, П. Тиллих, Э. Жильсон, Ж. Маритен).

Оригинальная антропологическая концепция разработана в рамках психоанализа и неофрейдизма (З. Фрейд, К.Г. Юнг, Э. Фромм, А. Адлер, Г. Маркузе, В. Франкл, Ж. Лакан, К. Хорни, Э. Берн, Э. Эриксон, С. Гроф).

Новой постановкой многих антропологических проблем отличаются феноменология, лингвистическая философия, герменевтика и семиотика (Ф. Брентано, Э. Гуссерль, М. Мерло-Понти, Л. Витгенштейн, У. Куайн, Ф. Шлейермахер, В. Дильтей, П. Рикер, Х.-Г. Гадамер, У. Эко), структурализм и постмодернизм (К. Леви-Строс, Л. Леви-Брюль, Р. Барт, М. Фуко, Ж. Лакан, Ж.-Ф. Лиотар, Э. Левинас, Ж. Бодрийар, Ж. Делез, Ж. Деррида, Ж. Батай, М. Бланшо).

В философской антропологии можно выделить два противоположных подхода, каждый из которых сводил природу человека к нечеловеческому (внечеловеческому) началу. С одной стороны, подход к человеку с животной меркой, поиск биологических (А. Портман, К. Лоренц) или социально-биологических (А. Гелен) основ человеческого бытия. Ницше называл человека «еще не установившимся животным». Гелен писал, что человек — это существо недостаточное. С другой стороны, подход к человеку с духовной меркой (Г.Э. Хенгстенберг, И. Лотц), поиск божественного основания бытия человека.

Бытие человека стало центральной проблемой в философии персонализма и экзистенциализма. Экзистенциализм фиксирует противоположности человеческого существования, не схватываемые мышлением. Подчеркиваются противоречия, парадоксы человеческого бытия, промежуточный характер человеческой реальности. Существование человека – это всегда бытие-между. Противопоставляются неподлинное (предметное бытие) и подлинное существование (экзистенция). Сформулированные в экзистенциализме такие понятия как иное, ничто, абсурд, проект, трансценденция открыли новое измерение в философской теории человека.

Психоаналитическая антропология (З. Фрейд, К.Г. Юнг, Э. Фромм, А. Адлер, Г. Маркузе, В. Франкл, К. Хорни, Э. Берн, Э. Эриксон, Ж. Лакан) обратилась к скрытым, глубинным пластам человеческой психики, которыми и определяется природа человека. Психоанализ стремится обнаружить внутренние структуры человеческого бытия, показать процессы, происходящие в подсознании, расшифровать символический язык бессознательного.

Феноменологическая антропология пытается выявить предельные характеристики, изначальные основы человеческого существования. Для истолкования фундаментальных структур бытия человека, которое понимается как бытие-в-мире, применяются понятия «жизненный мир» (Э. Гуссерль) и «когнитивный стиль» (А. Шюц). Подчеркивается неразрывность и, в то же время, взаимная несводимость сознания и предметного мира. Однако предметное бытие обретает свой смысл благодаря отнесенности к сознанию. «Бытие есть коррелят интерпретаций бытия» (М. Хайдеггер).

Герменевтика ориентируется на такие понятия как вживание, сопереживание, событие, понимание и интерпретация. На герменевтическом методе основываются понимающая психология (В. Дильтей) и понимающая антропология (М. Мерло-Понти, А. Шюц). В герменевтической антропологии понимание представляется как универсальный способ освоения мира человеком, определенный способ бытия, бытия «здесь-теперь» (Х. Гадамер). Понимание предваряет всякую человеческую деятельность в качестве предпонимания.

Интерпретация – это прояснение уже заведомо данного экзистенциального содержания, воссоздание смысла (М. Хайдеггер). Методология понимания с самого начала встроена в его онтологию. С одной стороны, за конфликтом интерпретаций кроется различие способов экзистенций. С другой стороны, текст способен проецироваться вне себя и «порождать» мир (П. Рикер). Предлагается учитывать все возможные способы интерпретации, очерчивая сферы применимости различных герменевтических систем.

Центральной проблемой лингвистической антропологии является язык и его роль в различных сферах человеческого бытия. Соотношение языка и мышления изучает когнитивная антропология (Дж. Остин, Х. Конклин, С. Брунер, У. Гудинаф, Ф. Лаунсбери). Этнолингвистика (Ф. Боас, Э. Сепир, Б. Уорф) показывает, что специфика языка обусловливает специфику духовной культуры. Проблема «язык и общество» рассматривается в социолингвистике (А. Мейе, В. Матезиус, Т. Фрингс), которая исследует связь языковых и социокультурных систем. Ключевыми понятиями лингвистической антропологии являются такие понятия как «языковая ситуация», «языковое существование».

Символические структуры культуры исследуются в символической (Э. Лич, В. Тэрнер, Э. Сепир) и интерпретативной антропологии (К. Гирц). Изучаются стратегии символизации, символика власти и государства, символ и миф, мифы и ритуалы. Человек предстает как «животное символическое», а феномены общественного и личного бытия – это «символические формы», посредством которых человек упорядочивает окружающий его хаос (Э. Кассирер).

Символический интеракционизм (Дж. Мид, Ч. Кули) сосредотачивается на символическом содержании социальных взаимодействий и обращается к целостному человеческому «Я» и его личностному самоопределению в микросоциальном окружении. В психоанализе символ представляется как выражение устойчивых фигур бессознательного – архетипов (К.Г. Юнг).

Структурная антропология (К. Леви-Строс, Л. Леви-Брюль, Э. Дюркгейм, М. Мосс, Б. Малиновский) изучает соотношение социальных и языковых структур в процессе развития мышления на разных ступенях этногенеза. Исследуются структуры бессознательного (Ж. Лакан), эпистемы (М. Фуко), познавательные практики (Р. Барт). Структурная антропология использует морфологический, структурный и функциональный анализ.

Морфологический анализ фиксирует многообразие феноменов человеческого бытия, форм и способов деятельности человека. В структурном анализе исследуется логическая организация человеческого мышления, языка и поведения, выявляется внутренняя структура различных систем и отношений. Вычисляются наименьшие элементы и минимальные пары, выделяются бинарные оппозиции. Функциональный подход использует аналогию между обществом и организмом, выделяет различные функции отдельных элементов внутри целого некоторой системы.

В семиотике (Ч. Пирс, Ф. де Соссюр, Ч.У. Моррис, Р. Якобсон, Р. Барт, У. Эко) культура и человеческое поведение рассматриваются как знаковые системы. Новые подходы в исследовании антропологических проблем разработаны в семиотике мифологии (К. Леви-Строс, Ж. Дюмезиль), семиологии Р. Барта и психоаналитической семиотике Ж. Лакана. Семиотические методы используются в структурной поэтике, где исследуются знак, символ, высказывание, текст (М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман, В.Я. Пропп, К. Мелетинский, Вяч. Иванов). Семиотический подход применяется в психологии и педагогике (Ж. Пиаже, Л.С. Выготский). Особый интерес представляет изучение изменённых состояний сознания (В.В. Налимов, Д.Л. Спивак).

Большую эвристическую ценность имеют методологические подходы, сформулированные в рамках постмодернизма (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Батай, Ж. Лакан, Ж. Бодрийар, Ж.-Ф. Лиотар, Э. Левинас, Ж. Делез, Ж. Деррида, М. Бланшо). Предлагаются нетрадиционные методологические основания, используются методы, маргинальные по отношению ко всей предшествующей философии. Производится анализ всего того, что лежит вне структуры, относится к ее изнанке, структура размыкается в контекст. В постмодернистской антропологии происходит детерриториализация и маргинализация социокультурного пространства, децентрация (расщепление) социальных субъектов. Используются топологические представления, происходит выход из лингвистической плоскости в область событийности и телесности (В. Подорога).

Вместе с тем в рамках постмодернизма не создано целостной антропологической концепции, скорее наоборот, прослеживается тенденция к деантропологизации, строится некоторая анти-антропология, картина мира без субъекта, хотя остается субъективность. Постмодернизм наглядно продемонстрировал кризис в современной антропологии, но не показал путей его преодоления.

Следует отметить усиление антропологического акцента в современной религиозной философии, как католической (Э. Жильсон, Ж. Маритен, Г. Марсель), так и протестантской (К. Барт, Р. Бультман, Д. Бонхоффер, П. Тиллих, Р. Нибур, А. Швейцер). Можно выделить религиозно-философское направление в антропологии (Г.Э. Хенгстенберг, И. Лотц, Ф. Хаммер, М. Бубер) со своим методом и определенными достижениями. Наиболее целостная христианская концепция человека представлена в работах православных философов и богословов (С.С. Хоружий, И. Мейендорф, В.Н. Лосский).

Также следует выделить институциональную антропологию, которая исследует место человека в общественной системе и его роль в социальных институтах, и динамическую антропологию, изучающую траектории индивидуального и общественного бытия, человеческую судьбу и динамику культуры. Динамический подход используется в энергетической концепции культурных систем (Л. Уайт) и в синергетике (И. Пригожин, Г. Хакен). Методы исследования хаоса и самоорганизации сложных систем могут оказаться перспективными и в антропологии.

В эволюционной антропологии, которая исследует закономерности развития социокультурных систем, применяются такие методологические подходы как эволюционизм (Л. Морган, Г. Спенсер, Э. Тейлор) и неоэволюционизм (Дж. Фрезер, Дж. Стюард). Противоположным подходом является диффузионизм (Ф. Ратцель, В. Шмидт), акцентирующий влияние внешних факторов на социокультурные общности.

Все большее значение в антропологических исследованиях приобретает холистский подход, утверждающий несводимость целого к его частям. Разрабатываются голографическая и квантово-механическая модели сознания (И.З. Цехмистро, В.В. Налимов). Концепция холотропного сознания развивается в рамках трансперсональной психологии (С. Гроф, К. Уилбер, Р. Уолш, Ч. Тард).

Центральное место среди отраслей антропологии занимают социальная и культурная антропология, которую в одном случае рассматривают как одну дисциплину, называя ее то социальной, то культурной антропологией, а в другом – как две самостоятельные отрасли антропологии, между которыми очень много общего. Культурная антропология исследует особенности связи человека и культуры; устройство культуры: культурные институты, обычаи, традиции, быт, языки, особенности социализации человека в различных культурах и другие проблемы. Социальная антропология изучает социальные структуры и взаимодействие в них людей. Термин «социальная антропология» был впервые употреблен Дж. Фрезером, а формирование этого направления исследований относится к концу XIX в. На протяжении длительного времени ее основным объектом исследования считались «примитивные» общества, а культура рассматривалась как аспект общественной жизни. В отличие от культурной антропологии, сложившейся главным образом в США, социальная антропология, получившая распространение в Великобритании, по традиции не включает в свои исследования лингвистику и археологию.

Культуру как совокупность обычаев, традиций, символов, норм и правил поведения, а также как образ жизни (стиль жизни), присущие разным народам, изучают главным образом в рамках социальной и культурной антропологии, которая в последнее время разделилась на множество поддисциплин, направлений и школ. Культурная антропология – часть общей антропологии, изучающая культуру во всех ее проявлениях, применяющая методы, понятия и данные археологии, этнологии, этнографии, фольклора и лингвистики, а также социологии и психологии.

Главные проблемы культурантропологических исследований связаны со становлением человека как феномена культуры: поведение человека, становление норм, запретов и табу, связанных с включенностью человека в систему социокультурных отношений, процессы инкультурации, влияние культуры на половой диморфизм, семью и брак, любовь как культурный феномен, становление мироощущения и мировоззрения человека, мифология как культурное явление и др.

Культурная антропология опирается на эмпирические данные, собранные, обработанные, классифицированные и интерпретированные после проведения полевой работы. Культурная антропология предполагает широкий гуманистический взгляд на мир, основанный на сравнительных, так называемых кросс-культурных исследованиях, т.е., на сопоставлении разных культур в различные исторические эпохи, а не только традиционных обществ.

Культурная антропология занимает центральное место в системе антропологических дисциплин. Она изучает общество и культуру, описывает и объясняет социальные и культурные сходства и различия. Однозначного мнения о том, является ли культурная антропология самостоятельной наукой или входит в состав социальной антропологии (а возможно, и в состав этнографии), в зарубежной и отечественной литературе не существует. Американские ученые отмечают у культурной антропологии две стороны: этнографическая (основанная на полевых исследованиях) и этнологическая (основана на кросс-культурных сравнениях). Европейские же ученые полагают, что этнография и этнология – самостоятельные науки, а не части антропологии. Хотя наибольшее развитие культурная антропология получила в Великобритании и США, этот термин употребляется главным образом в США, в других стран используют термин «этнология». По этому поводу С.В.Лурье пишет: «То, что в Советском Союзе именовалось этнографией, на Западе именовалось культурной антропологией. В действительности термин этнография существует и на Западе и означает примерно то же самое, что и в России. Культурная антропология же, с самого момента своего зарождения, выступала как более широкая дисциплина и интересовалась, в первую очередь, концепциями, объясняющими структуру и бытование народной культуры, а описательные, «полевые» материалы (сколь бы обильны они ни были) – являлись для нее средством либо для проверки концепций, либо для их доказательства».

В последнее время активно развиваются подотрасли культурной антропологии – культурная экология и палеоэкология. Обе они изучают влияние производственной деятельности человека на окружающую среду, только первая дисциплина рассматривает современную, а вторая – древнюю эпоху. Исходное понятие у них – экосистема, которая раскрывает единство искусственной и естественной среды. Например, антропологов, специализирующихся в этих областях, интересует влияние перенаселенности планеты в целом либо ее отдельных регионов на урожайность, развитие транспорта и средств коммуникации, каким образом увязаны между собой конкретные технологии разведки и добычи запасы полезных ископаемых, влияние на человеческую культуру перехода от деревенского образа жизни, максимально гармонировавшего с окружающей средой, к городскому, который нередко конфликтует с ней. По плотности населения древних поселений ученые узнают их принадлежность к столичному, городскому или провинциальному типу территориальных общностей.

Социально-культурная антропология исследует конкретные феномены человеческого бытия в их культурной и исторической специфике. Ее метод – от факта к теории, сравнительный анализ феноменов человеческого бытия в различных культурах и исторических эпохах. Наше исследование находится на стыке философской и социально-культурной антропологии.

Биологическая антропология на философском уровне ставит вопрос о человеке как биологическом существе и рассматривает проблему соотношения биологического и социального в человеке, взаимосвязи телесного и духовного бытия человека. Акцент может быть сделан на биологических основах человеческого существования (А. Портман) или утверждается единство социально-биологической природы человека (А. Гелен). К биологической антропологии могут быть отнесены такие направления антропологических исследований как социобиология и этология, которая изучает генетически обусловленные компоненты поведения животных и человека (К. Лоренц).

Физическая антропология изучает физическую эволюцию человека в истории и активно использует достижения естественных наук. Она включает в себя антропометрию и конституциальную антропологию (типы телосложения), эволюционную антропологию (проблема антропогенеза – происхождение человека как вида), популяционную антропологию (проблема этногенеза – происхождение этносов) и этническую антропологию (история этносов, их специфика; генетические, психологические, ментальные особенности этносов). К последней примыкают этносоциология и этнопсихология. Показательными примерами многообразия физической антропологии могут служить расово-антропологическая (Ж. Гобино, Х. Чемберлен) и антропогеографическая школы (Ф. Ратцель).

Медицинская антропология изучает проблемы здоровья и нездоровья человека. Одно из направлений – патоантропология или антропатология – рассматривает человека в норме и патологии. Важное место в антропологических исследованиях в ХХ веке занимает тема сексуальности (О. Вейнингер, З. Фрейд, К.Г. Юнг, Э. Фромм, В. Райх, А. Адлер, Г. Маркузе, Ю. Эвола]), значимость которой выходит далеко за рамки медицинской антропологии. То же можно сказать и о проблемах продления жизни, смерти и бессмертия (Ф. Арьес, С. Гроф, В. Янкелевич), а также о темах телесности, боли, болезни (М. Фуко, В. Подорога) и безумия (Ч. Ломброзо, З. Фрейд, М. Фуко).

К физической и медицинской антропологии может быть отнесена экологическая антропология (социальная экология), которая занимается проблемой жизненной среды и пространственного поведения человека (городская и сельская антропология).

Историческая антропология, как и социология духовной жизни, изучает исторические формы различных духовных феноменов человеческого бытия и их эволюцию в разных культурах (М. Фуко, Ф. Арьес). Объект изучения исторической антропологии – культура доиндустриальных обществ. Это может быть архаическое (М. Мосс) и традиционное (средневековое) общество (Й. Хейзинга, А. Гуревич). С другой стороны, современное общество может быть рассмотрено в контексте традиционных обществ и в нем обнаруживается множество архаических элементов. Историческая антропология также изучает типологию культур (Ф. Ницше, О. Шпенглер), но в отличие от культурологии, ее скорее интересует «экзистенциальная история» человека в различных культурах и цивилизациях.

Психологическая антропология близка социальной психологии и исследует психические феномены человеческого бытия, как на индивидуальном, так и на коллективном уровнях (З. Фрейд, К.Г. Юнг, Э. Фромм, А. Адлер, Г. Маркузе, В. Франкл, К. Хорни, Э. Берн, Э. Эриксон, С. Гроф, М. Мерло-Понти, В. Дильтей). Современная психологическая антропология представлена такими именами как Ф. Хсю, Дж. Хонигман, А. Уоллес, М. Спиро. Основные проблемы психоантропологии – соотношение культуры и мышления, бессознательные формы поведения, измененные состояния сознания, анормальное в культуре, национальный характер, детство как культурный феномен.

Относительно времени зарождения этой дисциплины единого мнения не существует: одни авторы полагают, что она возникла во второй половине ХIХ в. на пересечении психологии и этнографии, другие уверены, что она возникла в 20–30-х гг. в США и первоначально именовалась «культура-и-личность». Первая точка зрения будет правильной, если считать создание особой дисциплины, «психологии народов», провозглашенное в 1860 г. М. Лацарусом и Х. Штейнталем, не историческим предшественником психологической антропологии, а ее ранней фазой. На основе сравнительного изучения языка, мифологии, морали и культуры сторонники «психологии народов» пытались раскрыть природу «народного духа», выражающего психическое сходство индивидов, принадлежащих к определенной нации, и одновременно их самосознание. В начале ХХ в. свод подобных идей, концепций, эмпирических находок, а часто и домыслов нашел обобщение в 10-томной «Психологии народов» В. Вундта. Новый этап наступил в первой четверти ХХ в., когда благодаря книгам М. Мид, Р. Бенедикт, И. Халлоуэла, Дж. Долларда, Дж. Уайтинга, И. Чайлда, Дж. Хонигмана, Э. Хьюза идеи психологической антропологии приобрели не только широкую популярность, но и подлинно научную основу. Правда, современное название – психологическая антропология – новая наука получила только в 70-е гг.. В 20–50-е гг. в ней доминировало направление «культура и личность», которая разрабатывали М. Мид, А. Кардинер, Э. Сепир, Р. Бенедикт и др. Внимание этих авторов в основном было сосредоточено на процессах социализации и инкультурации, т.е. на приобретении человеком социально значимого культурного опыта. В 30–40-е гг. в моду вошли кросс-культурные исследования, в центре которых находились «национальный характер» и «модальная личность». В течение всего развития психологической антропологии в ХХ в. теоретическую тематику и концептуальную моду задавали не антропологи, а психологи, имевшие гораздо более мощные теоретические наработки. Вот почему в 1930–1950 гг. психологическая антропология практически отождествлялась с неофрейдистской теорией культуры и личности, пытавшейся вывести свойства национального характера из так называемой «базовой», или «модальной», личности, которая, в свою очередь, ассоциировалась с типичными для данной культуры методами воспитания детей. Одновременно с психоанализом в психологическую антропологию проникли идеи гештальтпсихологии, бихевиоризма, когнитивной психологии, а позже – теории информации и коммуникации, социолингвистики. Сегодня психологическая антропология стремится оправдать свое название междисциплинарной науки, выйти из тени психологии, интегрировать самые разные науки, создать фундаментальные концепции, отражающие ее собственный предмет и специфику.

Американский исследователь Ф. Бокк систематизировал основные школы, парадигмы и направления, сформировавшиеся в рамках психологической антропологии, в табличной форме (табл. 1.).

Таблица 1

Основные школы в психологической антропологии

Школа	Подход и годы его существования	Лидеры и ведущие представители
Психоаналитическая антропология	Ортодоксальный (1910 –	Фрейд, Рохейм, Флюгель, Ференци
	Поздний фрейдизм (1930 –	Фромм, Эриксон, Беттлхейм, Лебарр, Деверье
Культура и личность	Конфигуралисты (1920–1940)	Бенедикт, Сепир, M. Mид, Барноу, Холлуэл
	Базисная и модальная личность (1935–1955)	Кардинер, Линтон, Дюбойс, Уоллес, Гладвин
	Национальный характер (1940 –	Клакхоун, Бейтсон, Горер, Каудхилл, Инкельс
	Кросс-культурный (1950 –	Вайтинг, Спайро, Левайн, Спиндлер, Эдгертон, Манро, Д»Андраде
Социальная структура и личность	Материалистический (1848 –	Маркс, Энгельс, Бухарин, Годелье
	Позиционалисты (1890 –	Веблен, Вебер, Мертон
	Интеракционисты (1930 –	Дж.Мид, Гоффман, Гарфинкель
Когнитивная антропология	Примитивный менталитет (1870 –	Тайлор, Леви-Брюль, Боас, Леви-Страусс
	Девелопментальный (1920 –	Пиаже, Кули, Прайс-Уилльямс, Виткин
	Этносемантический (1960 –	Гонклин, Фрейк, Кей, Берлин, Ханн
Поведенческая	Гуманистическая экология (1970 –	Эркман, Макгрей
	Социобиология (1975 –	Вильсон, Бараш
Самость и эмоции	(1947 –	Мэрфи, Швейдер, Левайн, Лутц

Психологическая антропология отличается от смежных дисциплин – общей и социальной антропологии – скорее предметом, нежели методами исследования. В общей психологии главным являются закономерности психических процессов, обусловленность врожденными свойствами; в социальной психологии в центре внимания находятся психические и социопсихические процессы, обусловленные непосредственным социальным окружением, прежде всего малой группой; в психологической антропологии интерес вызывают личностные черты, обусловленные не врожденными чертами и не принадлежностью к малой группе, а принадлежностью к более широкому контексту – к конкретной культуре. Для большинства психологических антропологов люди разной культуры имеют разную психологию. Они пытаются объяснить значение культуры для таких психологических процессов, как восприятие, познание, запоминание.

Психологическая антропология во многом выполнила наказ К. Леви-Стросса – ограничить предмет антропологии бессознательными действиями. Но, выполнив его, психологическая антропология в 70-е гг. оказалась в методологическом тупике: оказалось, что культурное и психологическое невозможно изучать в неразрывном единстве. «Если вычесть постмодернистскую критику, которая была скорее публицистикой, беллетристикой, но не наукой, то антропология раскололась на две составляющие: символическую антропологию и когнитивную антропологию». В самом деле, психоанализ увлекает антропологов в сферу аффектов, иррационального, либидо, бессознательного опыта детства. Иными словами, как пишет Т. Шварц, «он заставляет нас искать сексуальные проявления и проявления агрессии, удовольствия, страдания, стремления к смерти. Он предлагает теорию культуры, которую он понимает как причину и как результат действия психологических защитных механизмов». Но культура, как и общество, вовсе не сводятся к бессознательным действиям.

Психологическая антропология в неоценимом долгу перед психиатрией и психоанализом. Такие клиницисты, как З. Фрейд, А. Кардинер, Э. Эриксон, К. Хорни, Э. Фромм, Г. Рохейм оказали на ее теорию и практику серьезное влияние. Однако психологическая антропология не является клинической наукой, она имеет дело с большим числом индивидов, которые являются нормальными, не страдающими определенными болезнями представителями общества. Сравнивая различные общества и народы, этой науке так или иначе приходится прибегать к кросс-культурным методам, которые выводят ее за рамки психологии. По мнению некоторые авторы, психологическая антропология не должна сводиться к психологии индивида, ей следует избегать психоанализа при интерпретации культуры.

В рамках психологической антропологии получают сегодня право на существование такие направления и тематические разделы, как антропология эмоций, антропология личности, психоаналитическая антропология, психиатрическая (клиническая) антропология, символическая антропология, когнитивная антропология и др.

Психологическая антропология изучает рациональное и иррациональное в мышлении и поведении человека. С одной стороны, это ментальные структуры культуры, а с другой – коллективное бессознательное, его символическое выражение, сон, медитация, транс. Можно выделить несколько направлений исследований в психологической антропологии. Во-первых, это развитие психики индивида от детства до старости (М. Мид, Ж. Пиаже). Во-вторых, история психики в историческом контексте: особенности восприятия, чувствования, сознания и мышления в традиционном и современном обществе, исследование первобытного мышления (Л. Леви-Брюль, К. Леви-Строс, М. Мид, Ж. Пиаже). В-третьих, этнопсихология, изучающая психологию народов: каждая культура обладает специфическим типом личности. Эта «основная личность» определяет «национальный характер». Особый интерес представляет проблема нормы и патологии в различных культурах (Р. Бенедикт), изучение психозов, истерические ритуалы.

Промежуточное положение между физической и психологической антропологией занимает возрастная антропология, которая включает в себя антропологию детства (педагогическая антропология), антропологию зрелого возраста (акмеология) и антропологию старости (геронтология).

Религиозная антропология может пониматься в двух смыслах. С одной стороны, это собственно религиозная антропология, т.е. религиозный (архаический или традиционный) взгляд на человека и основные феномены его бытия. Все религиозные системы имеют вполне определенные антропологические представления. С другой стороны – антропология религии, т.е. научный и философский анализ религиозных феноменов. Последняя изучает религиозные культы и ритуалы, магические и мистические практики, сказки и мифы (В.Я. Пропп), фольклор и литературу (О.М. Фрейденберг), анимизм (Э. Тайлор) и магию (Дж. Фрезер), тотем и табу (З. Фрейд), соотношение структур и ритуалов (В. Тэрнер), проблему сверхъестественного и священного (М. Элиаде).

Антропология религии применяет функциональный анализ религии (Э. Дюркгейм, Б. Малиновский, Т. Парсонс) и показывает социальную обусловленность религиозных феноменов (Л. Леви-Брюль). В ее рамках разрабатываются психоаналитические теории религии (З. Фрейд, Э. Фромм, В. Франкл), символическая концепция религии (К. Леви-Строс, В.Я. Пропп) и феноменологические концепции (П. Бергер, Т. Лукман).

Экономическая антропология – это антропология хозяйственной жизни архаического, традиционного или современного общества (А. Смит, Т. Мальтус, Э. Дюркгейм, М. Мосс, С.Н. Булгаков, Н.Д. Кондратьев).

В рамках общей антропологии в последнее время особенно активно развивается экономическая антропология.

Экономисты-антропологи исследуют системы производства обмена и распределения продуктов в традиционном обществе. Они изучают организацию производства и разделение труда в разных культурных средах, регулярно проводя кросс-культурные исследования и сравнивая индустриальные общества с традиционными, доиндустриальными. В доиндустриальном обществе изготовление всех или большинства изделий связано с разделением труда по возрасту и полу. Мужчина может делать гончарные изделия, а женщина – плести корзины. Или наоборот. В традиционных обществах технические навыки распределяются между людьми в зависимости от пола и возраста. Таким образом, если замужняя женщина, по обычаю, плетет корзины, то большинство замужних женщин знают, как это делается.

В племени Ианомами (Бразилия), к примеру, в некоторых деревнях производят глиняные горшки, а в некоторых – гамаки. Они не специализируются в этом, как может показаться на первый взгляд в связи с тем, что некоторое сырье, необходимое для производства можно обнаружить рядом с этими деревнями. Глина подходит для производства горшков и легко доступна. Но, хотя, каждый знает, как делать горшки, гончарным ремеслом занимается не всякий. Специализация труда способствует поддержанию мира, хотя и не защищает соседние деревни от междоусобных распрей. Среди жителей Тробриандских островов (архипелаг к востоку от Новой Гвинеи), Б.Малиновский (1923-1961) обнаружил, что только две из нескольких изученных им деревень производят определенные предметы, необходимые для совершения обрядов, играющие важную роль в региональной взаимосвязи, называемой «kula ring». Так, среди представителей Ианомами, эта специализация не была связана с их близостью к местам залегания необходимого сырья и антропологи не могут установить, в связи с чем вообще появилась эта специализация, но они абсолютно уверены, что она была продолжена внутри «kula ring», которая соединяет некоторые местности и острова, образуя единую торговую сеть.

Экономист и антрополог Карл Поланьи (1957) разработал методологию компаративного исследования обмена. В обществах разного типа он обнаружил три основные типа обмена: 1) рыночный, 2) перераспределение, 3) взаимообмен. Все эти принципы могут быть представлены в одном обществе, характеризуя различные виды сделок. Однако в каждом данном обществе доминирует только один тип. Господствующий принцип обмена - это такой принцип, по которому распределяются средства производства. Рыночный принцип обмена преобладает в индустриальных обществах, принцип перераспределения – основное средство обмена в общинах, а принцип взаимообмена – в племенах.

В индустриальных хозяйствах, как и во всей мировой капиталистической экономике, доминирует принцип рыночных отношений. Так, в США доминирует распределение средств производства – земли, труда, природных ресурсов, технологии, капитала. Рыночный обмен имеет отношение к процессу приобретения товара за деньги. В рыночном обмене товары покупаются и продаются с целью увеличения прибыли. Их стоимость при этом обусловлена законом спроса и предложения: товар тем дороже, чем труднее его производить и чем больше желающих его приобрести. Торг – это одна из характеристик принципа рыночного обмена. И покупатель, и продавец прилагают все усилия для получения максимальной выгоды от сделки. Торг не требует личного знакомства продавца с покупателем. Потребители регулярно заключают подобные сделки при посещении магазинов или пользуясь услугами рекламы. Рыночный обмен основан на спросе, своевременной доставке и мотивах выгоды. Он преобладает в индустриальных обществах и не предполагает необходимости личного знакомства обменивающихся сторон.

Перераспределение – основной принцип обмена в общинах, некоторых доиндустриальных странах, реже в обществах с рыночной экономикой. Перераспределение происходит при перемещении товара, услуг или их эквивалента из провинции в центр. В качестве центра, как правило, выступает столица или крупный регион. В общинах это может быть торговая лавка, расположенная недалеко от ставки вождя. Продукт проходит определенные этапы контроля до того, как поступит на центральный склад в центре, откуда значительная его часть может быть централизованно перераспределена без учета рыночных механизмов спроса и предложения. В процессе перемещения продукт может использоваться для удовлетворения нужд официальных властей и их окружения, и в этом случае уже действует такой принцип обмена как принцип перераспределения. В результате поток товаров в конце концов начинает двигаться в обратном направлении – из центра на периферию.

Экономические антропологи установили, что взаимообмен – один из видов обмена между социально равноправными партнерами, обычно находящимися в отношениях родства, брака или близкой дружбы. В силу того, что обмен происходит между социально равноправными партнерами, он, соответственно, преобладает в эгалитарных обществах - среди садоводов и огородников, живущих в племенах. В свою очередь, взаимообмен подразделяется на три разновидности: 1) обобщенный взаимообмен, 2) равноправный взаимообмен, 3) негативный взаимообмен.

Равноправный взаимообмен характеризуется относительным социальным неравенством партнеров, при котором ожидается получение чего-либо взамен отданного. При негативном взаимообмене особенно ярко выражено социальное неравенство. При обобощенном взаимообмене одна сторона дает другой что-то взамен, не ожидая немедленно получить ничего конкретного. Такие обмены (к примеру, подарки родителей, которые принято сегодня делать в Северной Америке), изначально не являются выгодной сделкой, а лишь выражением теплых, родственных отношений. Вряд ли родители считают каждый пенни, истраченный на собственного ребенка. Они всего лишь надеятся, что дети будут уважать моральные устои общества, в котором они живут, в том числе будут любить, почитать и выполнять все необходимые обязанности по отношению к родителям. В общинах наблюдается тенденция к регуляции обменов. Люди постоянно делятся чем-либо с другими членами общины. Исследование жизни ! Кунг Сан показало, что 40% населения была оказана помощь в виде продуктов питания. Дети, подростки и пожилые люди зависели от других членов племени, которые поставляли им продукты питания. Несмотря на то что количество иждивенцев по отношению к количеству трудящихся людей достаточно велико, члены племени трудятся в среднем в два раза меньше, чем современные американцы, а именно 12-19 часов в неделю. Хотя работы меньше, все члены племени всегда обеспечены продуктами питания, поскольку здесь очень развита взаимопомощь. Выражать благодарность нее считается невежливо. Благодарностью можно обидеть, т.к. это будет подразумевать, что простой акт помощи, который является основным принципом существования в эгалитарном обществе, был чем-то, из ряда вон выходящим. Среди Семаи, жителей Центральной Малайзии, для выражения благодарности достаточно выразить удивление щедростью охотника.

Равноправный обмен доминирует в отношениях между чужими, малознакомыми или неродственниками. В общине, к примеру, мужчина может вручить подарок какому-либо другому жителю деревни. Этот человек может быть его двоюродным братом, торговым партнером или его дальним родственником. Тем не менее, вручивший подарок всегда будет ожидать получения чего-либо взамен. Если это не произойдет немедленно, это осложнит характер отношений между ними. Члены общины также могут быть участниками негативного взаимообмена, который относится к виду обмена между людьми разного социального статуса. Для людей, постоянно проживущих в так называемом мире близких людей, обмен с посторонним человеком проникнут недоверием и подозрительностью. В таком случае обмен – один из путей построения дружественных отношений с незнакомым партнером. Фактически он является чисто экономической сделкой, не принятой среди родственников. С ростом социальной дистанции между обменивающимися сторонами, взаимообмен будет равноправным либо негативным.

Стратегия межобщинной взаимопомощи приобретает важность, когда прежде преуспевающая деревня переживает экономический спад. Жители этой деревни начинают принимать помощь от более благополучных соседей. Таким образом, временно богатые становятся временно бедными, и наоборот. Новые нуждающиеся принимают продукты питания и материальные ценности, необходимые для поддержания нормального уровня жизни. Принимая подобную помощь, они теряют свой престиж и если деревня переживает дальнейший спад, ее жители обменивают материальные ценности на еду, например, сельдь и т.д. В деревне или племени, находящихся на пике экономического подъема, антропологи наблюдали излишки продуктов питания, которые обменивались на другие, чаще всего материальные, ценности. Чем больше накоплено богатств, тем выше престиж общины среди соседей. Однако члены общины знают, что такое состояние временное, и на следующий год может случиться неурожай. В благополучные годы богатые помогают бедным, ожидая, что те помогут им в соответствующее время.

Подобная экономическая стратегия, именуемая стратегией выживания, совершенно противоположна капиталистической. При капитализме люди охотнее вкладывают свои средства в развитие производства, умножают капиталы, стремятся получить дополнительную прибыль, но не тратят накопленное на помощь нуждающимся. В результате в индустриальном обществе социальная дифференциация возрастает, а в доиндустриальном - снижается. Примитивные общины готовы скорее растратить накопленный излишек продуктов, нежели использовать его для увеличения социальной дистанции между сородичами. Таким образом, региональные системы межобщинного сотрудничества ориентированы больше на адаптивные ценности. Примерно также ведут себя современные банки. Для тех и других основной источник богатства – престиж в общественном мнении, благодаря которому все большее количество людей становится их клиентами. Антропологи полагают, что важнейшей чертой традиционных обществ является погоня не за прибылью, а за престижем. Между общинами даже разворачивается настоящая конкурентная борьба за престиж, которая, правда, ограничивается скудостью ресурсной базы традиционного общества. Установлено также, что древние племена и общины тратят значительную часть своих ресурсов на социальные и церемониальные нужды. Право на труд в общинах всех типов, в том числе и в русской поземельно общине, приобретается посредством родственных отношений. Работа становится всего лишь одним из множества аспектов социальных отношений, но независимой сущностью.

Продолжающаяся дифференциация наук о труде порождает тенденцию к их интеграции, когда на стыке смежных дисциплин возникают новые науки, например, эргономика труда, изучающая взаимодействие человека с техническими системами, и физиология труда, исследующая состояние человека в процессе труда, влияние на него вредных или неблагоприятных факторов.

Политическая антропология рассматривает проблему власти в широком философском и антропологическом контексте (Б. Малиновский, Ю. Хабермас, М. Фуко, А. Глюксман, Ф. Хайек), изучает поведение масс (Г. Лебон, З. Фрейд, В. Райх, Г. Тард, В. Вундт, Х. Ортега-и-Гассет, Э. Канетти, С. Московичи) и роль элиты в общественных процессах (В. Парето, А. Тойнби, Г. Моска, Р. Михельс, А. Этциони).

Юридическая антропология обращается к таким маргинальным феноменам человеческого бытия как преступление и наказание (М. Фуко). Она обращает особое внимание на понятия нормы и патологии.

К социальной антропологии можно отнести такое направление антропологических исследований как социология повседневности, основание которой заложено работами Э. Гуссерля, П. Бергера, А. Шюца.

Значительный вклад в разработку антропологической проблематики внесли представители русской философии (Вл. Соловьев, Н.Ф. Федоров, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Б.П. Вышеславцев, И.А. Ильин, Л.П. Карсавин, Н.О. Лосский, В.В. Розанов, П.А. Флоренский, С.Л. Франк, Л. Шестов, А.Ф. Лосев), а также советские и российские философы и ученые (С.С. Аверинцев, М.М. Бахтин, В.В. Бибихин, Ю.М. Бородай, Я. Голосовкер, Л.Н. Гумилев, А.Я. Гуревич, П.С. Гуревич, Вяч. Иванов, И.П. Казначеев, Ю.М. Лотман, М.К. Мамардашвили, Е.М. Мелетинский, Н.Н. Моисеев, В.В. Налимов, В.А. Подорога, Б.Ф. Поршнев, В.Я. Пропп, А.М. Пятигорский, М.К. Рыклин, В.Н. Топоров, О.М. Фрейденберг, С.С. Хоружий, М.Б. Ямпольский и другие).

Философская, социально-культурная и прикладная антропология стремительно развиваются, однако постоянно открываются новые аспекты проблемы человека, многие вопросы требуют дальнейшего изучения и уточнения. Опираясь на работы перечисленных авторов, можно выделить в вышеназванных антропологических направлениях особую предметную область, исследование которой может оказаться весьма перспективным.

Могут быть выявлены объекты и феномены, маргинальные по отношению к видимому и осознаваемому бытию человека и общества, сформулированы темы и проблемы, маргинальные по отношению к предметному полю классической антропологии. Изучение маргинальных социальных объектов, разнообразных феноменов человеческого бытия и анормального поведения становится одной из центральных задач в современной антропологии. Нужно осмыслить маргинальный опыт, использовать адекватные (маргинальные) методы, привлечь тексты маргинальных авторов. Этому и будет посвящено наше исследование.

Следует отметить, что, несмотря на расширение антропологической проблематики, в конце ХХ века проявились тенденции отхода от общих, универсальных проблем и сдвиг к прикладным психологическим и медицинским исследованиям. Происходит потеря ориентации в многообразии наук о человеке, гуманитарных дисциплин, исследовательских программ, отдельных антропологических тем. В философской антропологии наблюдается некоторая растерянность, антропологический кризис, тупик. Все чаще говорится, что человек умер, субъект потерялся, личность исчезла.

Необходимо вновь открыть антропологическую перспективу, утвердить возможность философского взгляда на все феномены человеческого бытия. В современной антропологии требуется усилить внимание к онтологии, метафизике, фундаментальным проблемам человеческого существования. На взгляд автора представляется актуальным изучение возможности применения наиболее общих подходов и принципов к исследованию конкретных проблем антропологии.

Философско-методологические основания современной антропологии разработаны в основных направлениях неклассической философии. В течение ХХ века происходит поиск новых теоретических оснований и исследовательских подходов в антропологии. Характерно пристальное изучение всех феноменов существования человека, ставится задача выявления основ человеческого бытия и прояснение его структуры.

Начало неклассической антропологии было положено еще в философии жизни. Центральное понятие «жизнь» было многозначно, оно могло пониматься и в биологическом (Ф. Ницше), и в космологическом (А. Бергсон), и в культурно-историческом планах (В. Дильтей, Г. Зиммель, О. Шпенглер).

Мы не будем строго придерживаться какого-то одного методологического подхода, а попытаемся применить те методы, которые будут наиболее адекватными выбранной предметной области исследования и окажутся эффективными в изучении тех или иных феноменов человеческого бытия. В первую очередь это герменевтический, структурный и постструктуралистский подходы, теории символа (Э. Кассирер, К.Г. Юнг, Х.Г. Гадамер, Э. Сепир) и метафоры (Ф. Ницше, Ж. Деррида, У. Эко), мифологические (А. Лосев, В.Н. Топоров, В.Я. Пропп) и метафизические исследования (Ю. Эвола, М. Элиаде, А.Г. Дугин, А.Н. Павленко).

Социология и антропология.

Из социальных наук культурой активнее и плодотворнее других занимается социология. Они проявляют общий интерес к социальным отношениям, организации и поведению. Различие между социологией и антропологией объясняется типом общества, который подлежит изучению. Изначально социологи концентрировались на исследовании западного индустриального общества, а антропологи - на изучении доиндустриального.

Но и социология сегодня расширяет сферу своей компетенции и активно вторгается в страны третьего мира - туда, где до сих пор нераздельно царствовали антропологи. Остающиеся здесь антропологи изучают не только традиционные общества, но и процессы индустриализации и урбанизации, которые сегодня охватывают отставшие в своем развитии страны. Таким образом, социологи и антропологи сегодня сблизились и в методах, и в объектах исследования

У социологии много общего с антропологией, которую нередко именуют социологией древних обществ. Антропология изучает происхождение (тогда она именуется физической антропологией), либо историческую эволюцию человека (антропогенез), строение его черепа, скелета, изменение функций руки, формирование мышления, либо историческую эволюцию малой группы – племени, изменение традиций и обычаев, норм поведения, образа жизни, хозяйственной жизни и типов власти, формы родства и семьи (рис. 5). Антропологов интересует историческое прошлое человечества, а социологов – его настоящее.

Рис. 5. Антропология изучает главным образом древний мир или сохранившихся до наших дней его представителей.

Некоторые выдающиеся социологи, в частности Эмиль Дюркгейм, считаются родоначальниками как социологии, так и антропологии. Так происходило в 19 в. Но и в 20 в. примеров можно найти немало. Скажем, самый крупный социолог последнего десятилетия француз Пьер Бурдье (1930-2002). Закончив в 1955 Высшую педагогическую школу, он в 1958 уехал в Алжир, где провел интереснейшее эмпирическое исследования. Именно Алжиру, алжирским трудящимся и мелким предпринимателям посвящены его первые опубликованные социологические труды: «Социология Алжира» (1961), «Труд и трудящиеся в Алжире» (1964). Здесь он описывает брачных отношений у алжирских берберов традиции и обычаи берберов-кабилов символические и культурные практики аборигенов.

«Согласно «внешним» структурным описаниям наиболее распространенной и, по возможности, необходимой формой брака в племени кабилов была женитьба на параллельной двоюродной сестре. Однако собранная Бурдье статистика и последующий анализ показали, что эта форма брака в действительности встречается чрезвычайно редко. Когда же такой брак все-таки заключается, то это происходит не по логике подчинения внешнему правилу или обычаю, а по внутренней (и не обязательно осознанной) логике преследования определенных выгод: исполнение обычая приносит новобрачным и их семьям символическую прибыль, престиж, которые в этих случаях предпочитаются другим выгодам.

Таким образом, реальность, с которой столкнулся исследователь, представляла собой не решетку запретов и правил, а совокупность практик. Оказалось, что участвующие в практиках агенты руководствуются не внешними правилами (как в структурных моделях) и не сознательным расчетом (как в теориях рационального действия), а практическими стратегиями, порождающий принцип которых и предстояло объяснить. Социальный мир, увиденный как совокупность практик, не мог быть объяснен ни детерминистскими, ни волюнтаристскими моделями. Бурдье попытался создать такую систему описания, которая учитывает и объясняет реально наблюдаемый баланс свободы и предписанности, воспроизведения старого и появления нового».

В результате социология культуры у П.Бурдье стала органическим продолжением его антропологии. Сам же он считал различение между этими науками надуманным. В свое время Бурдье испытал сильнейшее творческое влияние К. Леви-Строса. Оно было настолько сильным, что Бурдье даже предпринял попытку стать этнологом и занялся изучением феноменологии эмоциональной жизни. Он пытался соединить в своей работе философию, социологию и этнологию, предприняв исследование структур восприятия и ощущения времени в эмоциональном опыте на примере алжирских крестьян, эмигрировавших в большие французские города. П. Бурдье проводил одновременно этнолого-антропологические исследования (о родственных связях, ритуалах, докапиталистической экономике) и социологические исследования с использованием результатов социально-демографических опросов Национального института статистических исследований и экономики (INSEE). Антропологические и социологические исследования П. Бурдье в конечном счете оказались двумя неразрывными частями единого целого.

Вынужденные исследовать крупномасштабные сложные объединения людей, социологи активно использовали анкетные опросы. Вот почему долгие годы статистика оставалась отличительной чертой социологии. Однако с переходом антропологов к изучению современных обществ, все чаще в их подготовку входят знания социальной статистики.

В Англии академическая социология с самого начала развивалась в тесном союзе с социальной антропологии. Значительный вклад в развитие той и другой науки внесли работы А.Радклифф-Брауна и Б.Малиновского. Первый называл даже антропологию сравнительной социологией. И сегодня находятся специалисты, которые полагают, что антропология и социальная психология являются частями социологии, а не самостоятельными науками. Замечена любопытная особенность: в США общую социологию в университетах преподают с сильным креном в область социальной психологии, а в Англии социологию традиционно увязывали родственными связями с антропологией. Причины кроются в самой истории. В Америке первой половины ХХ в. преобладал символический интеракционизм и интерес к социальному взаимодействию; в Великобритании, начиная со Спенсера, доминировала тенденция к кросс-культурному и сравнительному анализу.

Социология и антропология исследуют разные типы общества. Изначально социологи исследовали западное индустриальное, а антропологи – доиндустриальное общество. Но сегодня социология расширяет сферу своей компетенции и активно вторгается в страны третьего мира – туда, где до сих пор нераздельно царствовали антропологи. Антропологи же изучают не только традиционные общества, но и, если речь идет о прикладной антропологии, процессы индустриализации и урбанизации, которыми сегодня охвачены отставшие в своем развитии страны. Таким образом, социологи и антропологи сегодня используют сходные методы, и сходные объекты исследования.

Вынужденные исследовать крупномасштабные сложные объединения людей, социологи активно использовали анкетные опросы. Вот почему долгие годы статистика оставалась отличительной чертой социологии. Однако с переходом антропологов к изучению современных обществ все чаще в их подготовку входят знания социальной статистики.

Для антропологии традиционным методом познания является полевое исследование, предполагающее долгое проживание в поселении аборигенов. Метод, которым при этом пользуется ученый, называется участвующим наблюдением: ученый принимает участие в тех событиях, которые он регистрирует, наблюдает и описывает. Группа ученых, составляющая научную экспедицию, отправляется в заброшенные регионы, чтобы наблюдать за обычаями, нормами поведения, ритуалами и церемониями примитивных племен.

Как правило, объектом исследования антрополога является одна деревня, которая изучается как можно глубже и интенсивнее. Такой тип исследования называется монографическим. Поскольку селения обычно невелики, ученый со временем хорошо узнает каждого жителя. Такую деревню в период первой мировой войны изучал Б. Малиновский. Описанная им деревня не являлась племенным объединением, а была частью крупного национального образования. Тробаринские острова были невелики и позволяли этнографу посетить все расположенные на них деревушки. Малиновский мог переговорить с каждым жителем. Но лишь одну основательно изученную деревню он выбрал в качестве полигона, обобщи сделанные им выводы. Однако другие антропологи противятся распространению данных исследования, проведенного в одной общине, на всю местную культуру. Особенно если речь идет о сложном обществе. Поэтому антропологи прибегают к методу исследования группы общин, расположенных в разных концах одной страны, о культуре которой они собираются делать выводы.

Таким образом, антропология ограничена прошлым человеческого общества, а социология – его настоящим. Только объединение наук позволяет создать целостный образ человеческой культуры.

Под разным углом зрения культуру в целом либо ее отдельные стороны изучают философия культуры, эстетика, этика, педагогика, искусствознание, литературоведение, архитектура, музыка, социология, социология культуры, социология труда, социология города, социальная психология, культурология, культурная антропология, социальная антропология, психологическая антропология, археология, этнография, этнология (рис 6.).

Философия Эстетика Этика культуры

Педагогика Искусствознание Литературоведение

Архитектура Музыка

КУЛЬТУРА

Социология Социология

культуры

Социальная Культурная Социальная

психология антропология антропология

Археология Психологическая Этнография

антропология

Этнология История Юриспруденция-

Рис. 6 Науки, изучающие культуру

На стыке антропологии и социологии возникла самостоятельная область – социология культуры. Она изучает весь спектр культурных явлений прежде всего благодаря опросам общественного мнения. Социология культуры – отрасль социологического знания, изучающая закономерности развития культуры и формы их проявления; при этом человек рассматривается и как субъект (творец), и как объект.

Социальные науки ориентированы преимущественно на количественные, а гуманитарные – на качественные показатели.

Не только общество, но и культуру изучает не одна, а множество наук и дисциплин. Поэтому и культурология, подобно социологии, может быть представлена свойственной ей междисциплинарной матрицей.

Разновидности социальной (культурной) антропологии – юридическая, историческая и экономическая антропология. Экономическая антропология – научная дисциплина, возни – исследует взаимодействие людей по поводу товаров и обеспечения услуг. Предметом классической экономической антропологии являлась экономика докапиталистических стран или так называемых крестьянских обществ, где рынок, хотя и присутствует, но не определяет образ жизни. Активное развитие экономической антропологии во второй половине ХХ в. – результат возникновения молодых независимых государств в Азии, Африке, Латинской Америке и Океании, которые относят к странам «третьего мира». Стремление направить эти страны по пути капиталистического развития предполагало детальное знание их экономической структуры, традиций производства и труда. Один из видных представителей экономической антропологии Д. Далтон писал: «Мы часто забываем о том, что 80% населения третьего мира живет в небольших... племенных и крестьянских общинах. Поэтому, когда новые нации направили свои усилия на экономическое развитие и трансформацию культуры, возрос соответственно интерес к проблемам экономической антропологии – развернулось изучение племенных и крестьянских экономик в доколониальный, колониальный и послеколониальный периоды».

Не только перед Западом, но и перед СССР в 1980-е гг., когда впервые советские социологи заговорили об экономической социологии, стояла задача поднять уровень развития национальных окраин России до уровня развития ее центра. Однако ее методология считалась чуждой марксистско-ленинской теории и практике реального социализма. В связи с этим отечественные социологи предпочитали говорить об экономической этнографии, или этноэкономике. О проблемах индустриального освоения национальных окраин СССР социологи и экономисты писали еще в 60–70-х гг. Г.А. Пруденский, Н.Н. Некрасов, В.Г. Костаков, Е.Л. Маневич, В.Н. Кириченко отмечали, что строившиеся в городах Средней Азии, Закавказья и Молдавии крупные предприятия сложных производств не обеспечены местными трудовыми ресурсами из-за «недостаточных навыков к индустриальному труду, малой территориальной подвижности населения, слабого знания русского языка у лиц коренных национальностей и относительной неразвитости сети подготовки кадров».

В 70–80-е гг. советских социологов и этнографов интересовали проблемы связи трудовых традиций с этническими аспектами, неодинакововсть хозяйственно-культурных типов, этнической дифференциации хозяйственных традиций, в частности следующий факт. Сравнивали тип сельскохозяйственной специализации у трех народов населяющих Забайкалье, – бурят, русских, эвенков. Если у русских главной отраслью сельского хозяйства оставалось земледелие, то у бурят ведущим было скотоводство хотя земледелие и получило под влиянием русских заметное распространение; что касается эвенков, то для их хозяйства до сих пор характерно сочетание трех отраслей: охота, оленеводство и рыболовство. Ученые пришли к выводу о том, что «исторически хозяйственная специализация каждого народа-этноса, как правило, обусловлена соотношением (в момент ее возникновения) двух факторов: уровня социально-экономического развития и характера среды обитания... Нет никаких сомнений в том, что и в современных условиях традиционные отрасли, особенно сельское хозяйство, пищевая и легкая промышленность, ремесла, развиваются на основе трудовых традиций (ковроткачество в Средней Азии, трикотажное производство в Латвии, обработка дерева и художественное литье в России, кожевенное производство в Дагестане и т. д.).

С позиций воспроизводства трудовых ресурсов национальные республики тогда предлагалось делить на трудоизбыточные и трудонедостаточные. Прошло 20 лет, и 89 субъектов Российской Федерации с позиций распределения доходов стали подразделять, если можно так выразиться, на налогоизбыточные и налогонедостаточные, а точнее на регионы-доноры и регионы-реципиенты (или «дотационные»): первые отдают налоги в госбюджет и способны прокормить себя сами, вторые просят помощи из госбюджета и не способны себя прокормить. Сегодня, как и много лет назад, на правительственном уровне говорят о политике регионального выравнивания с учетом национальных особенностей. Ученые пишут о большом числе кризисных территорий в России, беспрецедентной дифференциации региональных показателей. Кстати, задачи регионального выравнивания стоят не только перед Россией. В Западной Европе региональная политика направлена главным образом на подтягивание относительно отсталых регионов до уровня средних с акцентом на территориях, имеющих наихудшие экономические и социальные показатели. При этом нередко используется перераспределение средств от относительно богатых к относительно бедным странам через механизмы ЕС (структурные фонды и пр.). Сегодня экономическая антропология приобретает все большее академическое и прикладное значение.

Социальная антропология и этнография

Термин «этнография» более привычен для представителей русской культуры, поскольку в советские годы антропология практически не получила развития и этнография служила как бы ее заменителем. Но в какой степени она способна выполнить эту функцию, являются ли две науки – антропология и этнография – синонимами или это две разные науки, с этим мы попытаемся разобраться.

Этнографию часто путают не только с антропологией, но и с этнологией, поэтому в научных словарях, определяя этнографию, в скобках часто упоминают этнологию как ее эквивалент либо очень похожую на нее дисциплину.

Этнография (от греч. ethnos – племя, народ + ...графия) (этнология), наука об этносах (народах), изучающая их происхождение и расселение, быт и культуру. Становление этнографии как науки во второй половине XIX в. связано с эволюционной школой (Э. Тэйлор, Л.Г. Морган и др.), исходившей из идей единства культуры человечества. С конца XIX в. исследуются региональные культуры и их взаимовлияние (диффузионизм, культурно-историческая школа). Объектом исследования являлись живые первобытные общества. Отсюда наименование этнографии как «науки о живой старине». На первых порах этнография исследовала не столько общественные отношения, сколько культуру. Главным методом сбора эмпирической информации было и остается полевое исследование. Постепенно горизонт этнографии расширился до изучения культуры традиционного общества в целом, куда первобытное общество входило только как один из элементов. Ученые стали изучать крестьянскую (простонародную) культуру и ее трансформацию под влиянием капитализма. Постепенно в ряде стран, в том числе в СССР на правах самостоятельных дисциплин выделились два раздела этнографии: 1) этнография первобытности и 2) этнография крестьянства. История становления этнографии в единстве двух ее составляющих, прослеженная Ю.И. Семеновым, позволяет заключить следующее. В Англии к моменту появления этнографии крестьянская культура уже исчезла, уступив месту промышленности, – сохранились только письменные источники, которыми активно занимались фольклористы и историки. Единственным объектом оставались заморские колонии, где во множестве обитали первобытные общества, а в некоторых, например в Индии, и живые крестьянские общества. Но эти исследования чаще всего не рассматривались как относящиеся к этнографии, тем более что их объектом была не столько крестьянская культура, сколько крестьянская община. В США традиционное крестьянство никогда не существовало, но зато отчасти рядом с американским обществом, отчасти в его недрах существовало множество индейских обществ, относимых к первобытным. Поэтому этнография здесь возникла как наука почти исключительно о живых первобытных обществах. В Германии, где крестьянство в отличие от Англии продолжало существовать, этнография зародилась прежде всего как наука о простонародной культуре, и только потом, с превращением Германии в колониальную державу, появилась возможность изучать живую первобытность и развивать ее этнографию.

В России, в силу особенностей ее развития, крестьянкий и первобытный миры не просто сосуществовали, но и взаимопроникали. Поскольку граница между ними носила относительный характер, для обозначения двух дисциплин обходились одним термином – «этнография». Применительно к первобытности этнографы называли объекты своего исследования народами или племенами, применительно к цивилизованным обществами – просто народами, что и дало им основание назвать свою науку этнографией, или этнологией (от греч. ethnos – народ). Часто описание этносов, или народов дается в этнографии по всему миру и в сравнительном ключе: народы Западной Европы, Юго-Восточной Азии, Южной Америки и т.п., в результате чего постепенно наметилось сближение этнографии с географией. Начиная с середины 30-х гг., в СССР был взят курс в основном лишь на геоэтнографию. Остальным разделам этнологической науки уделялось все меньше и меньше внимания, что нашло, в частности, отражение в структуре Института этнографии АН СССР, который весь состоял из региональных секторов: Западной Европы, Кавказа, Средней Азии и др. Этнография как наука о первобытных обществах получила меньшее развитие, при Институте этнографии АН СССР до 1991 г. существовал сектор истории первобытного общества, подготовивший фундаментальные работы по потестарной системе, экономической этнологии, истории брака и семьи, проблемам войны и мира в первобытном, предклассовом и раннеклассовом обществах и т.д. В этой области отечественными учеными получены серьезные результаты (труды С.А. Арутюнова, С.П. Толстова, А.М. Золотарева, М.О. Косвена, А.К. Байбурина, А.И. Першица, С.А. Токарева и др.). Географический принцип является ведущим в систематизации этнографических знаний в рамках этногеографии. Сохранение понятия «первобытная культура» в составе этнографии позволило предложить теорию, построенную на идее развития, эволюции. Так возникла эволюционистская теория первобытной культуры Э.Б. Тэйлора «Первобытная культура» (1871), где системообразующим фактором в развитии первобытного общества, как и у М. Вебера при анализе эволюции капиталистического общества, была религия. Со временем специалисты стали разделять два родственных понятия – этнографию и этнологию. Под этнографией понимают изучение первобытной и/или крестьянской культуры преимущественно методом сбора эмпирической информации, а под этнологией – изучение тех же объектов и процессов, но преимущественно теоретическим методом. Обе науки (разделы) не противоречат, но дополняют друг друга. Развитие теоретического слоя знаний в этнографии (этнологии) связано с концепциями Э. Тэйлора, Л.Г. Морган, Э. Дюркгейма, Л. Леви-Брюля, Б. Малиновского, А. Радклифф-Брауна, К. Леви-Стросса и др. В конце XIX – начале ХХ в. некоторые ученые (Л. Фробениус, Ф. Гребнер, В. Шмидт, Ф. Боас и др.), отказавшиеся от старых эволюционистских подходов, утверждая, что объектом исследования должны быть не народы, а культуры, отвергли термин «этнография», объявив о создании новой науки, которую они назвали культурной антропологией. Другая часть этнографов из Великобритании и США (Б.К. Малиновский, А.Р. Рэдклифф-Браун, Л.Э. Уайт, Дж. Стюард, Э.Р. Сервис и др.) продолжали считать главным предметом исследования общество, а не культуру. Но и они отказались от термина «этнография», заменив его другим – «социальная антропология» и понимая под ней науку о живых первобытных обществах. В результате в середине ХХ в. сформировалось три науки вместо одной: 1) этнология, которая занималась сбором эмпирических данных об обычаях и традициях разных народов и их «географическим» распределением; 2) культурная антропология, на первое место выдвинувшая полевое исследование культуры живущих ныне примитивных племен; 3) социальная антропология, интересовавшаяся социальной стратификацией, семейными структурой, хозяйственным укладом тех же примитивных племен. Изучая один и тот же объект, культурная антропология исходила из первичности культуры, а социальная – из первичности социальной структуры общества. Но поскольку культура и социальная структура составляют неразрывное единство, специалисты часто говорят о существовании не двух, а одной науки – социальной и культурной антропологии. В этой паре наук лидирует социальная антропология, разделом которой иногда считают культурную антропологию. В рамках социальной антропологии в ХХ в. выделились в качестве самостоятельных направлений, в частности, антропология права (anthropology of law), изучающая первобытные законы и правовые нормы, антропология семьи (anthropology of family), изучающая системы родства и родственные организации, антропология войны (anthropology of war), исследующая конфликты и войны в первобытном обществе и др.

Современная этнография изучает малые народы и сельское население, сохранившее традиционный уклад жизни, во всех цивилизованных и индустриальных странах Западной Европы, Юго-Восточной Азии, Южной Америки и т.п. Описание народов, их традиций, культуры, образа жизни ведется на сравнительном материале. Географический принцип при этом часто является ведущим в систематизации этнографических знаний, которая опирается на эмпирические данные, собранные, обработанные, классифицированные и интерпретированные после проведения полевой работы. Этнографы изучают местные нравы и обычаи, язык и ритуалы, экономику и политику, социальную организацию и институты, занимаются сбором эмпирических данных о разных народах мира и их «географическом» распределении по планете.

Рис. 7. Предмет изучения социологии, антропологии и этнографии

Как правило, этнографы подолгу живут в небольших общинах, изучая местные нравы и обычаи, язык и ритуалы, экономику и политику, социальную организацию и институты.

В последнее время российские специалисты восстановили традиции нашего великого соотечественника Миклухо-Маклая и после векового перерыва впервые отправились изучать обычаи и традиции не народов севера России, а диких племен, живущих далеко за ее пределами, в частности около берегов Австралии.

Этнология и социальная антропология

Однозначного понимания данного термина в литературе не существует, поэтому в разных источниках можно встретиться с разными его трактовками. Все специалисты согласны лишь в том, что этнология находится на стыке нескольких дисциплин, основные из которых – социальная и культурная антропология, фольклористика, социолингвистика и семиотика.

За рубежом этнология понимается как наука о народах (преимущественно «примитивных»), в то время как этнография рассматривается как совокупность эмпирических данных о них. Э. Дюркгейм рассматривал этнологию как описательную дисциплину, материалы которой обобщает социология. Согласно К. Леви-Строссу, этнология XX в., – это область познания новых культур и новых проблем, она в большей степени, чем этнография ориентирована на теорию и методологию, объяснение и понимание социокультурных процессов. «Это – сравнительная дисциплина; ее цель описать культурные (а изначально, и физические) различия между народами и объяснить эти различия посредством реконструкции истории их развития, миграций и взаимодействий. Термин «этнология» происходит от греческого слова этнос, народ, связанный общими обычаями, нация».

В русской науке этнографию и этнологию преимущественно считали синонимами (наряду с «народоведением»), хотя в последнее время наметилась тенденция к их размежеванию. В одном из недавних словарей этнологических терминов утверждается, что «в узком понимании, этнология – теоретическое народоведение, в отличие от описательного – этнографии», а «основным предметом изучения этнологии является находящаяся в постоянном развитии теория этноса, определение принципов классификации народов и их субординации, а также методов и способов обработки эмпирического, фактологического материала».

Этнология рассматривает этнографию как материал для своих выводов и обобщений, дает ей необходимые для фактов объяснительные механизмы, вырабатывает способы систематизации, обобщения и истолкования этнографических данных. «Современная этнология дает этнографии концептуальный аппарат. Этнография как таковая является в большой мере описательной наукой. Этнология является ее теорией». По всей видимости, этнология изучает и сравнивает результаты работы этнографов – эмпирические данные, собранные из разных обществ. Этнологи строят научные обобщения и выводят тенденции, устанавливая универсальные, общие и специфические черты у разных обществ.

Несмотря на значительное сходство, антропология и этнология – разные науки. Как следует из их названия, основу первой составляет отдельный человек (антропос), основу второй – целый народ (этнос). «Этнология шире, чем антропология, по своему предметному полю. Проблемы этногенеза, проблемы этничности и этнических групп, расселения народов, демографических процессов в поле зрение антропологии никогда не попадали и исследователей, изучающих эти проблемы, антропологами как правило не называют. А раз так, то антропологию условно можно рассматривать как часть этнологии».

Сопоставляя различные точки зрения, можно заключить, что этнология – это 1) то же, что и этнография, 2) самостоятельная научная дисциплина, изучающая и сравнивающая результаты работы этнографов – эмпирические данные, собранные из разных обществ; 3) теоретическая часть этнографии, 4) то же, что и социальная (культурная) антропология.

Проблемное поле современной этнологии очень широкое – она, в частности, изучает ритуалы, обычаи, верования различных народов; системы родства и родственных кланов у различных народов; социальную и политическую структуру народов (семейные отношения, отношения власти); системы воспитания и динамику культурных черт того или иного народа (культурные изменения); психологические особенности народов; систему ценностей и картины мира различных народов; особенности межкультурных контактов; этногенез, причины возникновения и распада народов, их расселение и возникающие у них демографические процессы, и т.д. Многое названого изучается и другими науками, в том числе этнографией, культурологией, социологией, антропологией. А это означает, что предметные области указанных наук пересекаются. Такое в мировой науке происходит постоянно, ничего пагубного в том нет. Плохо лишь то, что научное дублирование размывает территориальные границы, не позволяет четко отделить одну дисциплину от другой. В результате между терминами «этнология» и «антропология» в современной науке исчезли всякие границы. Одних и тех же ученых, работающих в разных направлениях антропологии, называют то антропологами, то этнологами. Две науки почти слились, а значит стали взаимозаменяемыми. В конечном счете от этого теряется их актуальность, новизна, значение. В первой половине XIX в. этнология включала в себя физическую антропологию, во второй половине ее считали составной частью социальной антропологии.

В нашей стране отношение к этнологии было различным. Так, в конце 1920-х гг. в СССР преобладало отрицательное отношение к этнологии. На совещании этнографов 1929 г. было высказано мнение о том, что поскольку этнология претендует на звание отдельной от социологии дисциплины, она должна быть признана не чем иным, как буржуазным суррогатом обществоведения. Однако этнологию «наказали» не за то, что она попыталась провозгласить свою самостоятельность от социологии. Самой социологии при советской власти жилось нелегко, над ней, как домоклов меч, постоянно висел исторический материализм, от имени которого социологам заявляли: для чего вам самостоятельная наука, если есть философия марксизма-ленинизма. Советские идеологи боялись другого: как бы те теоретические обобщения о развитии народов и культур, которые сделают этнологи, не противоречили историческому материализму. Поскольку этот «всевластный господин» занял все господствующие высоты в социальной теории, еще кого-то допускать на них он не мог. Все другие науки должны были располагаться ниже, занимаясь исключительно сбором эмпирических фактов. Именно такую роль исполняли социология и этнография, но никак не этнология. Вот почему ее решили заменить этнографией – наукой описательной и неопасной.

Немаловажен такой факт: нынешний лидер в области антропологической науки, созданный в 1933 г. и являющийся одним из старейших гуманитарных институтов в России (напомним: Институт социологии основан только в 1968 г.), на протяжении 60 лет именовался Институтом этнографии АН СССР. Лишь в конце ХХ в. ситуация изменилась, и он был преобразован в Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН. Неприятие социальной теории, открыто заявленное советской властью, сказалось на названии центрального органа социологической науки, который в момент своего образования назывался Институтом конкретных социальных исследований АН СССР (1968 г.) и только в 1990-е гг. был преобразован в Институт социологии РАН. Таким образом, и социология, и антропология в лице этнографии занимались сбором и обобщением эмпирических фактов, но никак не осмыслением фундаментальных тенденций человеческого существования и открытием новых закономерностей, разработкой общих теорий.

Сегодня этнология внедряется в научно-исследовательские институты и центры, занимает почетное место в учебных курсах и на университетских кафедрах. Иными словами, с опозданием на много десятилетий в стране формируются прочные институциональные и организационные основы этнологии. Европейский университет в Санкт-Петербурге имеет в своем составе факультет этнологии, где обучаются по трем направлениям: культурная антропология; фольклористика; социолингвистика. Штат Институт этнологии и антропологии РАН состоит из более чем 200 высококвалифицированных исследователей в области этнологии, истории, социологии, религиеведения, культурной и физической антропологии. Исследовательская работа сосредоточена на изучении этнической истории и культуры народов бывшего СССР и других стран, проблем межэтнических отношений и этнических конфликтов. Институт ежегодно публикует более 50 научных монографий, журнал «Этнографическое обозрение» и серию исследований по теме «Прикладная и неотложная этнологии». С 1992 г. ИЭА РАН проводит исследования в области предотвращения и урегулирования конфликтов. В 1997 г. в ИЭА образован Центр по изучению религий и этно-конфессиональному картографированию.

В этнологической науке систематизирован обширный эмпирический материал о народах мира, России и сопредельных стран, накоплены значительные теоретические знания. Вместе с тем современная отечественная этнология переживает переломный период: по мнению экспертов, ее отличает концептуальный плюрализм, методологический эклектизм, остро критическое отношение к теоретическому наследию советского периода и активная адаптация зарубежных теорий. Важное значение имеет также тот факт, что в последние десятилетия в мире, особенно в России, значительно усложнилась этническая ситуация и межэтнические отношения, а этнология, долгое время находившаяся под запретом, оказалась не готовой к их осмыслению.

Социальная антропология и археология – это исследование прошлого человечества по материальным свидетельствам. Археология изучает следы деятельности человека, главным образом в напластованиях грунта, образовавшихся в результате этой деятельности (культурный слой), а также на поверхности и на дне водоемов (архитектурные памятники, петроглифы, следы древней ирригации, кораблекрушений и т.д.) для получения историко-культурной информации. Российские специалисты, так же как и британские, считают археологию частью истории, а потому преподают ее на исторических факультетах университетов. Напротив, американские археологи видят в археологии отрасль антропологии и включают курс археологии в программу антропологических факультетов. Однако среди археологов широко распространено мнение, что археология – прежде всего самостоятельная дисциплина, обладающая собственными методами, концепциями, теориями и научными открытиями.

Подпись: Рис. 8. Археолог за работой Археология – единственная отрасль изучения человека, использующаяся в большей мере оставленные людьми материальные остатки, чем непосредственные наблюдения над человеческим поведением или письменные свидетельства. Археологи, занимающиеся воссозданием и постижением жизни людей прошлых эпох, используют самые разнообразные методы и приемы. Некоторые из них присущи только археологии, другие заимствованы из физики, биологии, геологии и других наук. Процедура археологического исследования – одна из самых трудоемких в гуманитарных науках. Она включает, по Л.С. Клейну, три основных этапа: вскрытие и фиксация в полевых условиях; лабораторно-камеральная обработка (консервация, реконструкция, технологические анализы); теоретическое осмысление полученных данных, т.е. уточнение хронологии, систематика (классификация, эволюционная типология) вещей, реконструкция процессов и явлений по их следам и отдельным элементам. Некоторые ученые видят в археологии всего лишь совокупность методов, применяемых в исторических, антропологических, искусствоведческих, географических и некоторых иных исследованиях. Для них границы археологии определяются способами получения и анализа материальных свидетельств. Археологическая методика изменяется в зависимости от периода, что привело к появлению специализации археологии классическая, средневековая, индустриальная археология и др. По предметным критериям выделяют поселенческую, процессуальную, структурную, теоретическую археологию и др. К общедисциплинарным отраслям археологии относятся археоботаника, археозоология, экспериментальная археология, этноархеология, контрактная археология и др.

Новые направления в археологии – военная археология, морская, подводная, археологический туризм, «черная» археология и кладоискательство.

Именно археология дала человечеству основной массив информации, относящиеся к ранним эпохам, вплоть до позднего средневековья. Бесценным является ее вклад в изучение дописьменных обществ, о которых не сохранилось никаких свидетельств, кроме археологических памятников. Методы археологии используются также и для исследования некоторых событий XVII–XX вв., о которых имеется мало документальных свидетельств. Так, предметы православного культа XIV–XIX вв. изучает церковная археология, промышленные объекты XVII–XX вв. – промышленная археология, памятники индейцев после прихода европейцев – нативистская археология. Термин «нативизм»[1] обозначает взгляд на какую-либо культуру, например раннесредневековую кельтскую, как архаичную, изолированную от поздних влияний и сохранившую значительное количество элементов язычества. В частности, кельтскую культуру с относящимися к ней обрядами друидов и поэтическим творчеством филидов, о которой практически не сохранилось никаких письменных источников, кроме записок Ю. Цезаря, можно исследовать только при помощи археологической антропологии.

Археология реконструирует, описывает и интерпретирует человеческое поведение и культурные образцы на основании добытых ими в процессе раскопок материальных предметов. Главным образом археологи занимаются предысторией (периодом, предшествующим открытию письменности). Для археологов первичными данными являются остатки материальной культуры. На их основе ученые реконструируют образ жизни древних городов и поселений, потребительскую и досуговую культуру, традиции и обычаи, особенности быта и трудовой деятельности предков. Находками археологов не всегда являются хорошо сохранившиеся могильники и религиозные храмы, часто это хозяйственные ямы, где находятся и фрагменты кухонной посуды и домашней утвари, и орудия труда, и останки животных, и музыкальные инструменты. Их классификация и точная датировка позволяет ученым по сохранившимся фрагментам восстановить образ жизни и социальную организацию наших предков. Археологическая антропология в отличие от традиционной не ограничивается научной атрибуцией культурного памятника (техническим описанием времени, места, исторических деталей, культурной спецификацией), техническим описанием, а идет гораздо дальше, используя памятники не как самоцель, а как средство раскрытия общественных отношений, существовавших в отдаленную эпоху. Анализируя памятники, археологи отвечают на множество вопросов: питалась ли изучаемая группа людей мясом диких или одомашненных животных? что представляют собой остатки найденной на стоянке первобытных людей пищи – дикорастущие растения или плоды земледельческого труда? и т.д.

Ключевые понятия археологии – «артефакт», «культурный слой» и «археологическая культура». Здесь артефактами называются материальные предметы, которые были созданы или видоизменены человеком: орудия труда и украшения, глиняные сосуды, отходы производства (например, пластинки, отколотые от каменного ядра при изготовлении орудия), обрезки ниток, оставшиеся после ткацких работ, кусочки шлака (стекловидного материала, остающегося при выплавке металлов) и т.д. Используя артефакты, в частности, можно узнать о происхождении ремесленных изделий – произведены ли они на месте или привезены из другой страны и, если они произведены на месте, то какое сырье добывалось, где именно и по какой технологии перерабатывалось. Такие находки археологов помогают определить способ производства, товарообмена и распределения доходов.

Термин «артефакт» дал название целому направлению – артефактной археологии, которая специализируется на классификации археологических данных и культурных типов. При отсутствии строго научных критериев невозможно сделать выбор из огромного количества характеристик, присутствующих в массиве эмпирического материала, в качестве основы для построения классификационной системы. В структуре научного знания понятие артефактной классификационной археологии занимает место после структурной археологиии и микротеории.

Занимаясь раскопками, археологи срезают один пласт земли за другим, которые называют культурными пластами. Основной объект исследования археологов – доисторическое население, не имевшее письменности. Данные археологии помогают антропологам формулировать законы развития человеческой культуры и общества. Совокупность культурных черт, в комплексе характеризующих жизнедеятельность того или иного народа в отдаленную эпоху, получил название археологической культуры. Она обозначает общность археологических памятников, относящихся к одному времени, одному народу (этносу), определенной территории, отличающаяся общими особенностями, например культура ямочно-гребенчатой керамики, черняховская культура (III–IV вв., степная область Днепра), городецкая культура (VII в. до н. э. – I тыс. н. э., в Поволжье), трипольская культура (IV–III тыс. до н. э., на Украина и Молдавия), фатьяновская культура (бронзовый век, Волго-окское междуречье), абашевская культура (Поволжье). Археологическая культура – это совокупность остатков человеческой деятельности, извлекаемая при исследовании археологических памятников и по ряду уловимых признаков отличимая от другой такой же совокупности. По Л.С. Клейну, археологическая культура – совокупность археологических памятников, объединенных близким сходством типов орудий труда, утвари, оружия и украшений (особенно же сходством деталей в формах вещей, сходством керамической орнаментации и приемов техники), сходством типов построек и погребального обряда. Археолог может оперировать понятием «археологическая культура» как некоей самостоятельной сущностью, которую в определенном смысле можно рассматривать отдельно от ее бывшего носителя – человеческого коллектива. Но антрополог, занимающийся изучением древнейших времен на основе археологических данных, поступить так не может. Он исследует свидетельства древних миграций зачастую очень больших коллективов людей, приносящих на новые территории обитания свою культуру в самых различных ее проявлениях, различным образом взаимодействующих с аборигенным населением этих территорий.

1.2. Объект и предмет социальной антропологии

Объектом антропологии является человек, взятый в контексте его культуры. Человек рассматривается в ней как родовое существо, прошедшее историко-культурную эволюцию. Объектом же социальной антропологии является человек, жизнедеятельность которого протекает совместно с другими. Следовательно, в объект этой дисциплины включается также природное, социальное и искусственное окружение человека. Все это вместе можно представить в виде статического и динамического состояний: в первом случае мы имеем систему (картину) взаимоотношений человека с этим окружением, во втором – процессы его взаимодействия с ним. В обоих случаях есть нечто, упорядочивающее эти состояния. Этим нечто выступает культура.

Понятие «культура» многоаспектно. Многие авторы (Я. Уайт, К. Клакхон, А. Кребер) склоняются к пониманию ее как содержания совместной жизни людей, а общества – как структурного целого, охватывающего это содержание. При таком подходе мы имеем весьма расплывчатое представление о культуре, ибо содержание общественной жизни весьма многосторонне, многоаспектно, в нем есть как позитивные, так и негативные, с точки зрения историко-культурного развития человека, явления. Чтобы вычленить собственно культурное из всего содержания социальной жизни, стали различать цивилизацию и культуру. Цивилизация – это основное содержание общественной жизни в конкретно-исторический отрезок времени, а культура – лишь собственно человеческое, т.е. то, что направлено на историческое и конкретное выживание, благополучие, самоосуществление человека в истории и в конкретной жизни. Так, появление и угроза применения термоядерного оружия массового поражения, надвигающийся всемирный экологический кризис, демографические взрывы, рост неграмотности населения земного шара и другие региональные и глобальные проблемы, ухудшающие жизнь человека в эпоху индустриальной цивилизации, не относятся к явлениям культуры. Наоборот, культура ищет способы преодоления этих недугов человечества с помощью прежде всего научных знаний и нравственных факторов. Поэтому под культурой стали понимать ценностно отобранный и символике-семиотически организованный позитивный опыт совместной жизнедеятельности множества людей.

Отбор из всей общественной практики лишь того, что поддерживает, направляет, упорядочивает и одухотворяет совместную жизнь людей, означает, что мы рассматриваем культуру и как аксиологически окрашенную категорию, т.е. отделяем «добро» от «зла», имея в виду, что под культурой понимается все то, что позитивно, полезно для человека как родового существа. В этом пункте рассуждений – наши трудности и разногласия. Максимальная «бессердечность» категорий науки – таково аксиоматическое требование естественных наук. Позитивистская социология также требует этого, ибо в основе математизации, акцента на эмпирические показатели количественного характера в исследованиях социальных явлений лежит аксиологическая нейтральность применяемых методов и позиций исследователей, истолковывающих те или иные данные. Именно этот критерий является, по мнению многих, показателем научности исследования. Ибо другое ведет якобы к произволу исследователя, снижает «трезвость» анализа социальных – в нашем случае – явлений. Поскольку это так, то нет, оказывается, нужды в различении цивилизации и культуры – показатели и критерии их классификации совпадают. Так поступает, например, и Ю.Н. Емельянов, когда вводит термин «культуральный» вместо термина «культура», усиливая тем самым универсальность этой категории, пытаясь избавить ее от ценностного оттенка.

Такой подход в целом продолжает процесс снятия оценочных оттенков с понятия «культура», начавшийся в XX веке. До этого термин «культурный» означал «прогрессивный», «воспитанный» и т.д. Да и сейчас массовое сознание придерживается этого убеждения, заложенного усилиями мыслителей эпохи Просвещения, с одной стороны, и собственными наблюдениями и выводами – с другой. Но является ли такое «онаучивание» категории «культура» верным? Обладает ли она при таком подходе свойством быть практически полезной, эффективной как в анализе, так и в организации институциональных воздействий на массы людей в условиях невиданного расширения арсенала средств массовой коммуникации? Не исчезает ли поле напряженности между культурой повседневной жизни людей и профессиональной культурной продукцией, т.е. научными знаниями, художественными образами, эстетическими символами и т.д.? Обладают ли последние притягательной силой для миллионов, наделяют ли они их духовной энергией? И, наконец, может ли аналитик культуры быть сторонником какой-либо идейной позиции? Если ответ отрицательный, то неясна практическая роль культурологии как науки в жизни общества.

Разумеется, невозможно культуры разных народов располагать на единой шкале прогресса. XX век с его грандиозныеми потрясениями (чего стоят две мировых войны с их неисчислимыми жертвами!) привел к убеждению, что любой народ имеет право на жизнь, на самобытную культуру, право быть равным в сообществе народов. Нет отныне «отсталых» и «передовых» народов – народы равноправны. Культуры народов могут быть оценены лишь функционально, по отношению к своей популяции, обществу, т.е. с позиции того, насколько эффективно они упорядочивают, направляют, наполняют смыслом жизнь того или иного народа. Культуры, следовательно, несравнимы друг с другом.

Основной фактор, которым мы руководствуемся при принятии такой позиции (а она есть позиция всех международных организаций в системе ООН), – высокая значимость каждого народа в мировом сообществе. Эта ценностная ориентация распространяется и на культуру народов. Единицей субъектнос-ти жизни при этом выступает человек. Следовательно, право народа на жизнь и самоопределение в системе государств трансформируется в права человека. «Права человека» – явление культуры. Кодекс прав человека защищает его в жизни, наделяет его неотъемлемыми правами на успешную жизнь.

Теперь поставим вопрос – может ли культурология, «избавленная» от ценностных подходов и оценок, предложить нечто подобное, выработать и обосновать, например, права и свободы человека, необходимость их защиты, быть гуманной, выработать доктрину «человеческих отношений»? Нет, поскольку ее категории приспособлены для бесстрастного анализа реальности, люди для нее – объекты. Такой позитивистский подход, например, в социологии, обернулся для нашей страны социальной бедой, ибо перенося методы исследования природы на анализ человеческого общества, абстрагируясь от ценностных ориентации людей, социология не смогла в решающий момент предложить нашему обществу никаких практически значимых рекомендаций по реформированию. А ведь люди, в отличие от электронов и атомов, обладают активностью, они мыслят и действуют по-своему в конкретных обстоятельствах и, стало быть, знание без его соединения с ценностью практически бесполезно.

Итак, руководствуясь тем, что культура есть позитивный опыт организации и ведения совместной жизни множества людей, вернемся к вопросу об объекте и предмете социальной антропологии. Подводя итог, можно сказать, что объектом ее анализа является человек, взятый в его социальном и природном окружении и рассмотренный через призму культуры его общества (среды). Социальное окружение изучается с помощью знаний по социологии. Последняя изучает человека как деятельное существо, производящее и потребляющее в системе общественного разделения труда и расслоения общества на группы, классы, этносы. Ключевая категория социологии – общество. Оно есть продукт взаимодействия людей (в конечном счете). В каждом обществе функционируют свои формы социальности, т.е. типы взаимодействия людей и их групп (конфликта, кооперации, эксплуатации, солидарности, социального равенства или неравенства, господства и подчинения и т.д.). Упорядочение социальных взаимодействий, придание им целесообразной ориентации, наполнение смысловыми ориентирами, достижение взаимопонимания субъектов взаимодействия обеспечиваются культурой, ее нормами, ценностями, знаниями, образцами, знаковой системой, символикой и т.д.

Следовательно, мы имеем, с одной стороны, формы социальности, с другой – атрибуты культуры. Значит, исследуя социальные процессы (как социологи), мы, переходя на позицию социальной антропологии, изучаем степень оснащенности социальных процессов, вызываемых к жизни потребностями людей, атрибутами культуры. Поэтому ключевой категорией социальной антропологии выступает понятие «социокультур-ный процесс».

Каково же соотношение психологии и социальной антропологии? Психология изучает, как известно, разделяемые членами общества психические характеристики, т.е. личностные черты, стереотипы поведения и восприятия, психические отклонения, типичные характеры. Если объект психологии – индивид, то необходимо развитие новой дисциплины, объектом которой должно выступать поведенческое взаимодействие индивида со средой. Если среда понимается лишь как социальная (т.е. человеческое окружение индивида), то диаду «индивид – среда» изучает социальная психология. К настоящему времени она является наиболее развитой из психологических дисциплин в нашей стране. В отсутствие социальной антропологии как науки социальная психология взяла на себя ряд ее функций. Поэтому некоторые знания, добытые в области взаимодействия индивида со средой, могут и должны быть использованы и в социальной (культурной) антропологии. Особенно это относится к вопросам ролевого, нормативного и отклоняющегося поведения человека.

В объект социальной антропологии входит также географическая среда формирования и развития той или иной культуры. Одно дело – жизнь и культурные атрибуты эскимоса в условиях сурового Севера (образ и стиль жизни, культура жилища, утвари, костюма и т.д.), и другое – жизнь и культура члена племени пигмеев в Тропической Африке. Ныне развивается частная научная дисциплина, называемая геокультурологией. Обнаруживаются серьезные особенности степной, лесной и горной культур, что немаловажно для социальной антропологии, ориентированной на изучение культур народов нашей страны.

Что же является предметом социальной антропологии? Что она изучает в своем объекте – ведь его изучают и многие другие науки?

Из предыдущих размышлений следует суждение о том, что социальная антропология является областью гуманитарно-научного познания. Она осуществляет связь человека как био-психосоциалъного существа, т.е. существа мыслящего, понимающего других, переживающего и творящего, с деперсона-лизированными сферами его окружения, нейтрально или враждебно чуждыми ему. Применяя, с одной стороны, обезличенные методы анализа, а с другой – ценностный подход к выбору целей своих рекомендаций, она как бы объединяет результаты бесстрастного анализа с человеческой целью для внедрения своих знаний в жизнь. В этом ее практическая значимость, полезность для людей.

Из этой позиции следует и понимание предмета социальной антропологии. Ее предметом являются закономерности и механизмы взаимодействия человека с его социальным и природным окружением в условиях конкретной культурной системы. Окружение изучается в функциональных и символических аспектах.

К лекциям

На главную страницу

Тема 2. Методы антропологического исследования

(материал необходимо изучить к 22.09.2009 )

Всякая наука основана на фактах. Собирая, сопоставляя, группируя и обобщая эти свидетельства объективной реальности, она открывает самое дорогое, для чего собственно и создана наука, а именно существующие независимо от нашей воли и сознания объективные законы мира. Способы получения этих фактов называются методами научного исследования.

Особенно урожайным на открытие нового в поведении людей считается метод наблюдения. В нем ученый непосредственно регистрирует события, очевидцем которых он оказался. Он активно применяется во всех социальных науках. В одних, например, в статистике и демографии, наблюдением называют любую полевую процедуру (опрос, визуальное наблюдение, сбор письменных сведений путем обхода по домам). Здесь наблюдение как бы противопоставляется методу косвенного знания по литературным источникам. В психологии, социологии и антропологии наблюдением именуют только визуальную процедуру сбора данных непосредственно самим ученым.

В психологии основные методы научного исследования – наблюдение и эксперимент. В социологии – опрос и анализ документов. Хотя нельзя сказать, что наблюдение для социологии находится на положении падчерицы. Впрочем, разберемся во всем по порядку.

2.1. Визуальные методы наблюдения

Визуальные свидетельства, документы и объекты открывают для антропологов, культурологов, социологов и этнографов новые пути к пониманию прошлого и настоящего, обогащая исследовательский дизайн и способы анализа данных. Анализируя предысторию и вскрывая подтексты визуальных репрезентаций, изучая образы как источники информации об обществе, исследователи ставят вопрос о роли тех или иных социальных акторов в производстве и первичном отборе визуальных репрезентаций. Важно отрефлексировать этот многоэтапный процесс селекции материала, чтобы приблизиться к пониманию логики его участников.

Первые попытки применения визуальных методов исследования в социологии и антропологии были связаны с изучением «примитивных» народов, культуры, образа жизни различных сообществ. Визуальная антропология, развивающаяся в настоящее время в рамках отечественной этнографической традиции, ставит своей задачей изучение аудиовизуального наследия мировой и отечественной этнографии, фиксацию современной жизни народов, исследование визуальных форм культур и создание аудиовизуальных архивов. Интересными открытиями и результатами кропотливой и обширной работы известна Российская ассоциация визуальной антропологии, в состав которой входят Центр Визуальной антропологии Новосибирского государственного университета, Лаборатория аудиовизуальной антропологии Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН, Этнографическое бюро (Екатеринбург-Тобольск); кроме того, это направление визуальной антропологии представляют исследователи Московского государственного университета, Пермского государственного университета, ряда других вузов и научных центров.

Социальные антропологии и социологии феноменологического направления, обращаясь к работам Р. Барта, С. Зонтаг, Л. Рагг, М. Маклюэна, О. Аронсона, выходят сегодня на новый уровень интерпретации визуального, стремясь к изучению микро-контекстов повседневной жизни, способов и идеологий производства визуальных образов. Такие исследования проводятся в Российском государственном гуманитарном университете, Европейском гуманитарном университете (Вильнюс), Институте социологии РАН, Удмуртском государственном университете, Саратовском государственном техническом университете. По высказыванию Р. Барта, фотография – это то, что достойно быть замеченным, и за чем мы вправе наблюдать. Репрезентации в визуальной культуре (кинематограф, фотография, живопись, реклама, медиа) влияют на социальные представления, направляя и оформляя повседневные социальные практики людей. Фото, видео, кино, электронные СМИ, другие разнообразные визуальные материалы представляют интерес для исследователя и в качестве культурных текстов, и как репрезентации социального знания, и как контексты культурного производства, социального взаимодействия и индивидуального опыта.

В современной отечественной социологии методы визуальных исследований пользуются все большей популярностью, т.к. позволяют не только запечатлеть современное состояние реальности с последующей его рефлексией, но и окунуться в мир интерпретаций и разгадок того, что безвозвратно ушло в прошлое. Визуальные методы позволяют нам догадываться о нормах, моде, взглядах прошлого и настоящего, встраивая их в одну общую структуру социальной реальности, при этом эпизод на снимке рассматривается не как факт, а «как высказывание о фактах». Слушатели курсов анализировали фотографии, документальное и художественное кино, они создавали продукты своего собственного визуального творчества, снимая на фото- и видео-камеру образы, метафорически передающие ключевые социологические понятия, разбирали при помощи аппаратуры приемы наблюдения и интервью. В ходе раскрытия смысла того, что попало под взгляд фотографа или оператора, исследователи пытались расшифровать фотографический, кинематографический, рекламный или какой-либо иной визуальный дискурс.

2.2. Метод наблюдения

Сущность наблюдения

Принято считать, что метод наблюдения пришел в социологию из антропологии – науки о дописьменных культурах и племенах. Антропологи наблюдают образ жизни, социальные отношения и взаимодействие, обычаи, нравы и традиции забытых и малочисленных народов, племен и общин. Из антропологии пришла и классификация видов наблюдения.

Правда, этот метод применяется не только в антропологии. Его прекрасно освоили психологи и экономисты, этнографы, политологи, культурологи, не говоря о представителях естественных наук, скажем биологах, которые без наблюдения и шага ступить не могут. Развитие этнографии как науки было связано, в частности, с переходом от сбора отдельных сведений о культуре народов к стационарному наблюдению, при котором исследователь достаточно долго живет в среде изучаемой группы.

Наблюдение – метод сбора первичной информации путем прямой и непосредственной регистрации исследователем событий и условий на местах.

Основная нагрузка выпадает на глаза. Наблюдение по существу означает внимательное вглядывание в происходящие события, их правильное восприятие и фиксацию – желательно по особому сценарию и с помощью специальных бланков.

Заметим, что не всякое визуальное или слуховое восприятие изучаемого объекта называется наблюдением в научном понимании. Простое созерцание протекающих событий скорее можно назвать повседневным наблюдением. Правда, и оно дает богатую пищу для размышления, а наблюдательный человек всегда был сродни мудрецу. Как утверждают современные психологи, в основе научного наблюдения лежит способность внимания.

Как только человек начал себя помнить и осознавать, он постоянно прибегал к наблюдению – полету птиц, циклам разлива рек, поведению животных, взаимоотношению людей. Наблюдал, вычленял повторяющееся и закономерное, анализировал события, делал выводы и даже пытался прогнозировать будущее. Налицо все элементы научного наблюдения. Так что наблюдение – древнейший из методов познания. Древнейший и все еще самый доступный.

А самым любимым у широких масс наблюдение делает его удивительная естественность. В этом – его первое преимущество. Позиция наблюдателя значительно ближе природе человека, чем позиция тестирующего. А комфортно чувствующий себя ученый и выводы делает более адекватные.

Другое его преимущество – непосредственность. Ученый, подобно акыну, что видит, о том и поет. Социальные явления могут быть зафиксированы особенно удачливым «фотографом» в момент их возникновения, в контексте предшествующих и последующих событий. Для любителей социальной динамики это очень важно.

Непосредственность во все времена служила вернейшим индикатором эмпирического знания. Его добывали, непосредственно, т.е. с помощью слуха, зрения и осязания, фиксируя все попадающееся под руку. Вначале несистематично, а позже – облекая в сложнейшие типологии и теоретические модели. Таким образом, именно наблюдение стоит у истоков эмпирического знания – предмета нашего сегодняшнего разговора.

Третье преимущество – неквалифицированность. Для того чтобы стать внимательным наблюдателем, вовсе не обязательно оканчивать Гарвардский университет или годы стажироваться в крупном маркетинговом агенстве. Как раз «незамутненный взгляд» часто видит то, что скрыто от перегруженного книжными знаниями мудреца.

Отсюда вытекает четвертое преимущество: используя метод наблюдения, исследователь может собирать данные независимо не только от умения, но и от желания членов исследуемой группы быть изученными. Напротив, в социологическом опросе нередко приходится сталкиваться с сопротивлением респондента, который отказывается или уклоняется от анкетирования, например, боясь разглашения каких-то важных для него сведений. В ожидаемой переписи населения 2002 г. специалисты заранее прогнозируют подобные ситуации, а потому проводят мощную разъяснительную кампанию.

Пятое достоинство – отсутствие специальной аппаратуры. Если речь идет об обыденном наблюдении, то никаких вольтметров, тренажеров, типографии для размножения анкет и прочего технического аксессуара не нужно. Принцип наблюдателя – пришел, увидел, победил.

Еще одно преимущество – экологичность – весьма сомнительно. Далеко не всегда наблюдение протекает на природе, в горах или лесопарке. Часто ученому приходится рисковать, иногда репутацией, реже – жизнью. Если вознамерились провести наблюдение подростковой субкультуры, особенно экстремистского типа, то готовым надо быть практически к любому повороту событий.

Широкое определение наблюдения, приведенное выше, на 90% подходит к нашей повседневной деятельности, где каждый из нас путем прямой и непосредственной регистрации событий собирает о них первичную информацию. Различий между двумя видами наблюдения оно не улавливает. Впрочем, как и следующее, хотя оно приводится чуть ли не во всех словарях.

Наблюдение – планомерное исследование реакции наблюдаемого на предмет исследования без воздействия на него.

Только введение дополнительных параметров позволяет выделить научное наблюдение в самостоятельный вид и понять его природу. Оказывается, что это целенаправленное восприятие, обусловленное научными целями и задачами. Основное условие научного наблюдения – объективность, т. е. возможность контроля путем либо повторного наблюдения, либо применения иных методов исследования (например, эксперимента). «Когда мы хотим найти новую информацию о каком-либо явлении, мы в первую очередь используем прямое наблюдение, которое обладает наивысшей степенью точности. Научный метод устанавливает определенную последовательность и правила для объективного, точного и систематичного наблюдения. Прямое наблюдение, которое можно повторить и которое имеет известные параметры, является наиболее надежным, потому что, повторив такое наблюдение при соблюдении тех же параметров, другие ученые могут убедиться в его достоверности».

Даже будучи утяжелен научной терминологией, – правда, не только ей, а еще, пожалуй, и научной технологией, – наблюдение и тогда остается самым универсальным методом, используемым во всех без исключения науках.

Доводилось ли вам бывать на скачках? Они ассоциируются у нас с теневым бизнесом скорее, чем со спортом, а тем более – наукой. Но оказывается существует и такое – научные наблюдения за скачками лошадей. Что здесь делают? Проводя наблюдения за циркулирующей кровью и выделяемым мышцами теплом, можно проанализировать развитие мышц, а также используемость и усталость мышц. В дальнейшем, данные полученного термального изображения помогают предсказать выигравшую лошадь.

А вот – космос. За 12 лет активного функционирования на орбите (с 1987 по 1999 гг.) космического модуля «Квант» проведено более 3000 сеансов наблюдений и получены научные результаты мирового уровня. По данным модуля «Квант» напечатаны сотни статей в российских и иностранных астрофизических журналах. А задолго до того Галилей построил телескоп с 32-кратным увеличением и открыл горы на Луне, 4 спутника Юпитера, фазы у Венеры, пятна на Солнце. Еще в 1572 г. Тихо Браге описал в книге научное наблюдение сверхновой звезды – первое в Новое время.

Таким образом, с помощью наблюдения и правильных выводов наука устанавливает факты, конструирует теории, открывает законы, наконец, предсказывает будущее.

Отличительные черты научного наблюдения

Научное наблюдение требует постановки четкой цели и планирования. Заранее определяется, какие именно социальные процессы и явления будут интересовать наблюдателя, по каким внешним признакам их можно отследить, в каких условиях будет происходить наблюдение и как предполагается фиксировать результаты.

Особенность наблюдения в социальных науках состоит в том, что непосредственно видеть и фиксировать можно только факты, относящиеся к внешнему поведению (движения, словесные высказывания и т. д.). Наши мысли, мнения, ценностные ориентации наблюдать невозможно. Правильность результатов наблюдения зависит не только от точности регистрации фактов поведения, но и от их истолкования - определения психологического смысла. Наблюдение обычно применяется, когда необходимо получить первоначальное представление о какой-либо стороне поведения, выдвинуть предположения о ее социальных причинах. Гипотезы можно выдвигать и в рамках наблюдения, однако социологи предпочитают проверять их при помощи других видов исследования, например анкетирования или эксперимента, где используется более сложный арсенал методов, в том числе основанных на математической статистике.

Наблюдая драку на улице или тушение пожара, нужно говорить о повседневном и случайном наблюдении. Повседневное наблюдение не носит избирательного или целенаправленного характера. Иначе говоря, у него нет и никогда не было четко выделенного предмета и объекта наблюдения.

Согласно В.А.Ядову, научное наблюдение отличается от обыденного тем, что (а) подчинено ясной исследовательской цели и четко сформулированным задачам; (б) планируется по заранее обдуманной процедуре; (в) все данные фиксируются в протоколах или дневниках по определенной системе; (г) информация, полученная путем наблюдения, должна поддаваться контролю на обоснованность и устойчивость.

Об использовании метода наблюдения как познавательного инструмента можно говорить лишь в том случае, когда: выделены задачи и гипотезы; определены объект и предмет наблюдения, а также категории, условия, единицы наблюдения; подготовлен инструментарий (дневник, протокол, аудиовизуальные технические средства фиксации и т.д.). Для того чтобы превратить обыденное наблюдение в научный метод, необходимо, по мнению С.И. Григорьева и Ю.Е. Растова, осуществить следующий ряд исследовательских процедур:

(1)Вычленить в программе исследования те задачи и гипотезы, которые будут решаться и обосновываться данными наблюдения.

(2)Определить в общей программе исследования или специальной программе наблюдения: объект наблюдения (индивид, малая группа, социальная общность, общественное мероприятие, событие и др.);

· предмет наблюдения, т.е. совокупность интересующих наблюдателя свойств (признаков) объекта (факторов его поведения);

· категории наблюдения – показатели либо конкретные признаки, которые отвечают определенным требованиям (они значимы для решения поставленной задач, операционализированы и доведены до уровня наблюдаемых признаков, имеют количественный характер); они более конкретные, чем исходные понятия наблюдения, но более абстрактные, чем единицы наблюдения;

· наблюдаемые ситуации, т.е. реальные обстоятельства, при которых могут проявиться категории наблюдения;

· условия наблюдения, т.е. обязательные требования к ситуации, при наличии которых только и может происходить наблюдение (или этого делать нельзя);

· единицы наблюдения – элементарные, эмпирически фиксируемые акты поведения людей, через которые распознается категория наблюдения.

(3)Подготовить инструментарий наблюдения, а именно:

· дневник наблюдения – методический документ, где в закодированной или общепонятной форме записываются (а) ход наблюдения, (б) результаты наблюдения, (в) действия наблюдателя, (г) оценка инструментария и процедур, (д) реакция наблюдаемых;

· карточка наблюдения (карточка наблюдателя, лист наблюдения, карточка индикаторов для регистрации)-методический документ, предназначенный для регистрации единиц наблюдения в строго формализованном и закодированном виде (их должно быть ровно столько, сколько единиц наблюдения);

· протокол наблюдения – методический документ, обобщающий данные всех карточек и содержащий методические сведения о процедуре наблюдения;

· классификатор контент-анализа дневниковых и протокольных записей;

· аудиовизуальные технические средства фиксации единиц наблюдения;

· программу обработки данных наблюдения.

(4)Провести пилотаж (апробировать) инструментарий, внести в него, если это потребуются, должные коррективы, размножить его в необходимом количестве экземпляров.

(5)Составить план и/или сетевой график выполнения наблюдения (кто, где, когда его проводит).

(6)Разработать инструкцию наблюдателям, провести их обучение и инструктаж.

(7)Осуществить комплекс операций непосредственного наблюдения в полном соответствии с вышеозначенными требованиями и рекомендациями, которые последуют ниже.

В протоколе наблюдения заносятся данные о трех оценочных показателях:

Коэффициент согласия наблюдателей – показатель, характеризующий совпадение данных, полученных одновременно различными наблюдателями.

Коэффициент устойчивости наблюдений – показатель, характеризующий совпадение данных, полученных одним и тем же наблюдателем в различное время.

Коэффициент надежности наблюдения – показатель, характеризующий совпадение данных, полученных разными наблюдателями в различное время.

Социологическое наблюдение должно быть целенаправленным: наблюдатель должен отчетливо представлять и понимать, что он собирается наблюдать и для чего наблюдать, иначе наблюдение превратится в фиксацию случайных, второстепенных фактов. Наблюдение следует проводить систематически, а не от случая к случаю. Поэтому научное наблюдение, как правило, требует более или менее продолжительного времени. Чем дольше наблюдение, тем больше фактов может накопить наблюдатель, тем легче будет ему отделить закономерное от случайного, тем глубже и надежнее будут его выводы.

Специфика социального наблюдения

Возможно, социология, оставаясь строгой наукой, ближе всех находится к принципам обыденного наблюдения. «Социологическое наблюдение, поскольку оно связано с прямым, непосредственным восприятием событий, а иногда и участием в них, имеет много общего с тем, как человек в повседневной жизни воспринимает происходящее, анализирует и объясняет поведение людей, связывает его с характеристиками условий деятельности, запоминает и обобщает события, очевидцем которых он становится».

В первом томе говорилось о том, что все мы по своей природе – стихийные социологи. Вглядитесь в себя, в то, как вы оцениваете и как судите о других – вы их расставляете по шкале престижа, по социальному положению, по уровню образования и воспитания; одних вы относите к бедным, других (к богатым; с одними стрмитесь во что бы то ни стало познакомиться (памятуя о его связях и власти), а друг их сторонитесь. Все вы взвешиваете на «социальных весах». Они внутри каждого из нас, и никуда от них не деться.

Социологическое видение мира, отточенное и заостренное специальными научными процедурами, (сильнейшее и наиглавнейшее оружие профессионального социолога. При поступление на социологический факультет абитуриентов все чаще проверяет на присутствие такого качества. Предполагается, что любовь к социальному познанию, умение наблюдать и анализировать происходящие вокруг события – обязательные элементы профессиональной подготовки. Обучение в вузе отшлифует приемы стихийной социологии, превратит их в точный инструмент научного познания, но склонность и задатки должны проявиться на школьной скамье.

Стихийная социология - складывающееся в процессе взросления социологическое видение мира (социологический образ мышления), которое опираются не на достижения научного знания, а на личный жизненный опыт и здравый смысл. К главным приемам стихийно социологии относятся: 1) социальная типологизация, 2) социальная категоризация и 3) социальное ранжирование. Все они опираются на здравый смысл, формируются в повседневной реальности и служат критерием профпригодности социолога.

Так, типологизация обнаруживается в умении находить, подмечать в окружающем типичное, повторяющееся, а затем правильно их классифицировать. На основе сходных черт можно объединить в одну группу внешне различных индивидов. К примеру, людей в возрасте от 12 до 17 лет, несмотря на их внешние различия, мы можем объединить в одну и ту же социальную группу и назвать ее «подростки». Водителей, шахтеров, трактористов мы зачисляем в ряды рабочего класса, хотя все они отличаются друг от друга. Типизация – это одновременно обобщение разрозненных явлений в устойчивые группы и типы, но вместе с тем приписывание людей к заранее созданной группе, т.е. наделение их социальными признаками. В ее основе лежит способность наблюдать социальную действительность.

Интересный опыт использования метода стихийного наблюдения в целях социологического познания общества накоплен в русской литературе 1840-х годов. В социальной беллетристике этого периода тесно сплетены гражданские чувства и умонастроения близкой к народу интеллигенции, поиски художественного отражения жизни различных социальных групп, черты научного, социологического видения общественного развития. Писатели, близкие к В. Г. Белинскому и Н. А. Некрасову, не только дали точные зарисовки быта, поступков, элементов сознания представителей многих социальных, профессиональных сообществ, но и создали типологические образы, обобщенные социолого-художественные типы людей своего времени.

Великолепным социальным наблюдателем прослыл «дядюшка Гиляй» – известный русский журналист, писатель, поэт Владимир Алексеевич Гиляровский (1853-1935). В молодые годы, скитаясь по стране, он активно набирался жизненного опыта: был бурлаком на Волге, крючником, пожарным, рабочим на заводе, объездчиком диких лошадей, циркачом, актером. В 30 лет начал печататься в ведущих отечественных журналах и газетах, считался «королем репортеров», писал о самых заметных и нашумевших событиях, описывал московское «дно» – хитрованские притоны, приют нищих, босяков и отщепенцев. Слыл прекрасным знатоком Москвы. Самой популярной книгой является его «Москва и москвичи» (1926), где с этнографической точностью изображена жизнь Москвы конца 19 в.: быт горожан, торговцев, артистов, чиновников, нравы рынков и трущоб, история заведений, трактиров, улиц и бульваров. Получили широкое признание, в том числе и в научных кругах, его книги «Трущобные люди» (1887), «Мои скитания» (1928), «Люди театра» (опубликовано 1941) и др. Гиляровский прославился в качестве бытописателя Москвы. Он собрал и сохранил для поколений любопытнейшие истории о людях Москвы, ее улицах и площадях, бульварах и парках, булочных и парикмахерских, банях и рынках, художественных и артистических кружках, великолепных особняках и грязных трущобах. Гиляровский не был бесстрастным регистратором событий и бездушным бытописателем. Он был наблюдателем в самом высоком смысле этого слова. «Не было, кажется, в окружающей жизни ни одного явления, которое не казалось бы ему заслуживающим пристального внимания. Он никогда не был сторонним наблюдателем. Он вмешивался в жизнь без оглядки. Он должен был испробовать все возможное, научиться делать все своими руками. Всю жизнь он работал (он переменил много профессий - от волжского бурлака до актера и писателя), но в любую работу он всегда вносил настоящую русскую сноровку, живость ума и даже некоторую удаль», - писал о нем К.Паустовский в очерке «Дядя Гиляй. Его произведения - образец социологического видения мира, результат многочисленных социологических наблюдений и глубокого, до сих пор не потерявшего своей ценности, научного анализа.

В каком-то отношении социология обречена изучать повседневный мир с позиций обыденного сознания. Действительно, профессиональный социолог, создавая свои теории, опирается на собственный здравый смысл и пользуется языком улицы, как бы они ни очищал первое и второе, как бы он их ни тренировал или улучшал. Но, возможно, не только социолог. По мнению О.Е.Трущенко, «ученый, как и любой другой человек, живет в мире, который сам конструирует присущими ему способами категоризации и описания. Но, в отличие от «простого человека», ученый должен четко сознавать, что его способ описания ничуть не лучше, чем тот, который существует в обыденномсознании, т. е. на уровне нерефлексивном». В обыденной жизни мы поступаем так же, как ученые ведут себя в науке: мы создаем собственные теории, которые объясняют окружающий мир, помогают в нем лучше ориентироваться, служат руководством к действию и даже помогают предсказывать будущие события.

Таким образом, у стихийной и профессиональной социологии много общего, как много сходства между научным и стихийным наблюдением за социальными отношениями людей.

Под наблюдением в социологии подразумевают прямую регистрацию событий исследователем с помощью органов чувств (зрение, слух) или специальных записывающих приборов. При этом чаще всего предполагается, что исследователь не предпринимает никаких попыток воздействия на объекты наблюдения, выступая лишь в качестве бесстрастного очевидца происходящего. Так, собирая информацию о предпочтении покупателями товаров той или иной товарной группы, мы могли бы не задавать им соответствующих вопросов, а просто в течение определенного периода (скажем одного дня или одной недели) фиксировать, какие именно товары покупают приходящие в магазин люди. При этом можно не просто фиксировать номенклатуру и объем приобретаемых продуктов, но и разносить полученные в ходе наблюдения данные по различным категориям: социально-демографическим группам покупателей (половым, возрастным, профессиональным), времени дня, дням недели, местам расположения торговых точек и т.п. Статистический анализ полученных подобным образом сведений даст возможность составить определенную типологию предпочтений, товаров, торговых марок, предприятий изготовителей, а кроме того - некую сводную картину покупательского поведения, характерного для данной территориального образования. Аналогичным образом прямому наблюдению можно подвергнуть и рабочее поведение персонала торгового предприятия, включая такие его стороны как вежливость, расторопность, опрятность, готовность проконсультировать покупателей и т.п. - словом, все то, из чего составится многообразное и не всегда четко и однозначно определяемое понятие как «профессиональная компетентность», а также, в конечном счете, - «имидж торгового предприятия».

Наблюдение может осуществляться как при отсутствии заранее заданных четких гипотез, так и систематизированным образом. В первом случае мы имеем дело с простым или бесструктурным наблюдением. Его задача состоит в том, чтобы дать исходную информацию для разработки гипотез по более строгому описанию наблюдаемого объекта.

Систематизированное (или структурированное) наблюдение предполагает достаточно четкую, заранее продуманную систему регистрации наблюдаемых событий. Здесь могут использоваться, например бланки-протоколы, разлинованные по отдельным пунктам наблюдения с кодовыми обозначениями событий и ситуаций или карточки наблюдения.

Итак, социологическое наблюдение как метод сбора научной информации – это всегда направленное, систематическое, непосредственное прослеживание и фиксирование значимых социальных явлений, процессов, событий. Оно служит определенным познавательным целям и может быть подвергнуто контролю и проверке.

Учитывая, что социологическое исследование стремится не просто к регистрации фактов, а к выявлению мотивов поведения людей, наблюдение обычно применяется в качестве дополнительного к другим источникам информации – опросу и анализу документов. Оно позволяет дополнить сухой (хотя и вполне репрезентативный и надежный) материал более «живыми» сведениями, непосредственными впечатлениями и тем самым повысить обоснованность интерпретации полученных данных.

По мнению В.А. Ядова, «наблюдение как метод сбора первичных данных либо наводит на гипотезы и служит трамплином для использования более представительных методик, либо применяется на заключительной стадии массовых обследований для уточнения и интерпретации основных выводов».

Метод наблюдения обычно осуществляется в комплексе с другими методами сбора социологической информации на разных этапах реализации исследовательских планов. В ряде случаев, когда информация, характеризующая изучаемый объект, не может быть получена другими способами, он применяется и как самостоятельный, при условии, если к нему не предъявляются требования репрезентативности по отношению к генеральной совокупности. Метод наблюдения используется и сочетании с методом опроса для определения качественных характеристик инструментария при пилотажных (пробных) исследованиях, а также с методом эксперимента для изучения реакций испытуемых на те или иные управляемые изменения, предусмотренные планом и программой исследования. Простое наблюдение целесообразно применять как дополнительный метод в комплексе с другими (изучение документов, опросы). Так, включенное наблюдение в сочетании с последующими массовыми обследованиями (по документам, опросам) позволяет дополнить сухой, но репрезентативный материал более живыми сведениями, повысит обоснованность интерпретации данных. Структурированное наблюдение может быть основным методом сбора данных по описательным или объяснительным гипотезам, если объект исследования достаточно локализован. Для лабораторных экспериментов этот метод – один из ведущих. Как самодовлеющий метод наблюдение - основа для относительно узких по объему монографических исследований (например, массовых митингов, демонстраций). Более распространенный способ применения этого метода – дополнение к другим источникам получения информации.

Наблюдение – незаменимый источник информации на разведочной стадии фундаментального исследования. В прикладных исследованиях - это незаменимый метод работы социолога-консультанта, который всегда начинает с комбинации наблюдения, интервью и изучения документов данной организации

Виды наблюдения

В социологии виды наблюдения подразделяются следующим образом:

1. По форме организации выделяют:

формализованное (структурированное, стандартизированное, контролируемое), неформализованное (неконтролируемое, простое, бесструктурное).

Первое обычно структурировано жесткой программой, а второе – лишь общим принципиальным планом. В жестко формализованном наблюдении разрабатывается детальный инструментарий (карточки и протоколы). Неформализованное наблюдение не дает информации о тенденциях и закономерностях протекания событий. Оно служит подготовительным этапом к проведению более тщательного, формализованного наблюдения, или же предшествует эксперименту.

В.А.Ядов по степени формализованности выделяют (а) неконтролируемое (или нестандартное, бесструктурное) и (б) контролируемое (стандартизованное, структурное) наблюдения. В первом исследователь пользуется лишь общим принципиальным планом, во втором - регистрирует события по детально разработанной процедуре.

Неконтролируемое наблюдение во многом похоже на обыденное созерцание событий. Его может провести каждый из нас. Здесь нет четкой программы, выдвижения гипотез, операционализации понятий и множества других вещей, которые обязательны при любом научном мероприятии. Напротив, контролируемое наблюдение имеет жесткую программу, опирается на продуманную теорию и детальный анализ проблемы исследования. Составлению жесткой процедуры контролируемого наблюдения предшествует детальный анализ проблемы на основе теории и данных неконтролируемого наблюдения. Впервые метод контролируемого наблюдения использовал американский психолог Р. Бейлз (1950) для изучения последовательных фаз в групповой деятельности.

Контролируемым может быть как включенное, так и невключенное наблюдение. Пример строго научного исследования – включенное наблюдение социолога В.Б.Ольшанского. В течение нескольких месяцев он адаптировался к малой рабочей группе. Появившаяся на более позднем этапе программа формализованного обследования включала интервью, просы и групповые дискуссии.

Какие бы названия ни предлагались в методической литературе, но суть первого критерия классификации типов наблюдения заключается в том, насколько детализированы, прописаны и выверены те процедуры, которые ученый намерен применить в своем наблюдении. Первый критерий выстраивает все множество видов наблюдения на некотором континууме, один полюс которого образован жесткими типами (назовем их хард-стратегиями), а второй - мягкими (софт-стратегиями). Между ними размещается все многообразие реальных наблюдений, в которых ученый, в зависимости от поставленных целей, научных предпочтений или вкусов, может градуировать степень жесткости и мягкости. Причем, смягчая процедуру, он необязательно поступается научными принципами. Так, например, представители качественной социологии предпочитают софт-стратегии и добиваются великолепных научных результатов.

2. По степени включенности наблюдателя выделяют:

Невключенное (простое) наблюдение, когда исследователь пассивно фиксирует интересующие его данные о явлении, не вмешиваясь в ход его протекания.

Включенное (участвующее, соучаствующее) наблюдение, которое называют еще исследованием «в маске», предполагает, что социолог действует под вымышленным именем, скрывает истинную профессию и, конечно же, цели исследования. Окружающие не должны догадываться о том, кто он такой.

Если регистрация события производится «со стороны», т.е. исследователь не вмешивается в сам процесс, то наблюдение считается невключенным. Осуществляя его, наблюдатель обязан находиться вне изучаемого объекта, воспринимать этот объект со стороны, никоим образом не вмешиваясь в естественный ход событий, в том числе не задавая наблюдаемым никаких вопросов. Напротив, когда ученый имитирует вхождение в социальную среду, адаптируется к ней и анализирует события «изнутри», наблюдение считается включенным, или участвующим.

Когда социолог изучает поведение забастовщиков, уличной толпы, подростковой группировки или бригады рабочих, не вливаясь в ряды их участников, то он проводит невключенное наблюдение. Если же он встал в ряды забастовщиков, присоединился к толпе, участвует в подростковой группировке или если устроился работать на предприятие (участие может быть анонимным или не анонимным), то он проводит включенное наблюдение.

Примером невключенного наблюдения выступает изучение научных заседаний. С помощью специальных картотек наблюдения социолог фиксирует поведение докладчика и реакции аудитории, скажем, одобрительные (или неодобрительные реплики), возгласы, разговоры, вопросы к выступающему и т.д. Обобщая данные, специалист регистрирует количество проявлений поведенческих реакций, а также их интенсивность (силу проявлений). Невключенные наблюдения достаточно широко распространены в социологии, этнографии, демографии, социальной психологии, экономике. Гораздо реже встречается включенное наблюдение, хотя оно является наиболее интенсивным способом получения информации.

3. По форме взаимоотношений ученого с испытуемыми специалисты выделяют:

· скрытое наблюдение

· открытое наблюдение.

Когда участники деятельности не догадываются о присутствии исследователя, говорят о скрытом наблюдении. Оно позволяет минимизировать корректирующее воздействие наблюдателя. Этим скрытое наблюдение отличается от открытого, в котором исследователь сообщает участникам о своих намерениях. Скрытое и открытое наблюдение нередко трактуются как две разновидности включенного наблюдения. Иногда они разводятся и тогда специалисты говорят: надо различать прежде всего включенное и невключенное наблюдение, а характеристики «скрытое» и «открытое» выступают их побочным продуктом.

Термины «включенное» и «скрытое» могут выступать синонимами, обозначающими один и тот же вид наблюдения. Но они же могут обозначать разные типы исследования. Так, наблюдение может быть включенным, но открытым. Оно происходит в тех случаях, когда исследователь сообщает наблюдаемым, кто он на самом деле, но проводит свое исследование, трудясь на заводе, скажем, штукатуром. Он включен в социальную ситуацию, но работает без маски.

Наблюдение может быть включенным и скрытым одновременно, если социолог действует инкогнито и находится в социальной ситуации. Наблюдатель может имитировать новичка в населенном пункте, где все знают друг друга, а его появление не останется незамеченным. Цели своего пребывания исследователь не открывает, подбирая любой подходящий предлог.

Одна из модификаций скрытого включенного наблюдения – так называемое стимулирующее, в ходе которого исследователь создает новую экспериментальную обстановку с тем, чтобы выявить скрытое состояние объекта, не демонстрируемые на людях черты поведения. Здесь наблюдатель – участник изучаемых событий – как бы провоцирует нестандартные ситуации и исследует реакции объекта наблюдения на свои действия или стимулируемые им действия других. Он может, исследуя уровень социального самосознания наемных работников, может подговорить руководителей фирмы в определенные моменты прибегать к авторитарным приемам, нарушению прав личности или трудового договора, злоупотреблению служебным положением, мошенничеству, и др., регистрируя реакцию наблюдаемых. Таким образом, стимулирующее наблюдение характеризует активную социальную позицию ученого, который поощряет наблюдаемого к определенным действиям, а иногда и провоцирует их.

В популярном цикле телепередач под названием «Скрытой камерой» обычных прохожих ставят в неожиданные, иногда парадоксальные ситуации, а затем фиксируют происходящее на видеокамеру. У социальных психологов он называется методом наблюдения экспериментально созданных ситуаций. Суть его в том, что наблюдатель провоцирует определенные действия, например, фиксирует, как ведут себя пассажиры в ситуации, где предполагается уступить место инвалиду, пожилому человеку и т. п.

Метод включенного (участвующего) открытого наблюдения в первой половине 19 в. применял для изучения положения английского рабочего класса родоначальник марксизма Фридрих Энгельс. Его книга «Положение рабочего класса в Англии» имеет подзаголовок: «По собственным наблюдениям и достоверным источникам». В обращении к английскому пролетариату он написал: «Рабочие! ... Я достаточно долго жил среди вас, чтобы ознакомиться с вашим положением. Я исследовал его с самым серьезным вниманием, изучил различные официальные и неофициальные документы..., но все это меня не удовлетворило. Я искал большего, чем одно абстрактное знание предмета, я хотел видеть вас в наших жилищах, наблюдать вашу повседневную жизнь, беседовать с вами о вашем положения и ваших нуждах, быть свидетелем вашей борьбы против социальной и политической власти ваших угнетателей. Так я и сделал». Современный образец такого типа наблюдения дает исследование И. А. Ряжских, изучавшего организацию труда в коллективе строителей. Задачи, стоявшие перед исследователем, - изучить особенности процедуры приема нового человека в состав бригады – обусловили отказ от принципа анонимности наблюдения. Но и публичная форма наблюдения дала возможность вскрыть и изучить многие моменты, сдерживающие широкое распространение новой формы организации бригадного труда.

4. По месту проведения наблюдения делятся на две разновидности:

· полевые наблюдения

· лабораторные наблюдения.

Полевые наблюдения проводятся в естественных условиях, а лабораторные – в искусственных, т.е. заранее созданных условиях. Лабораторные наблюдения распространены в психологии и социальной психологии, но их мало в социологии и антропологии. Трудно вообразить, каким образом племя аборигенов можно переместить в городскую лабораторию, не нарушив естественно сложившихся между людьми системы взаимоотношений.

5. По регулярности проведения наблюдения делятся на:

систематические (по заранее разработанному плану изучения объекта в течение определенного времени) и несистематические (проводятся без всякого заранее составленного плана в течение неопределенного времени);

Дихотомия «систематическое-несистематическое» может принимать более дробный вид, и тогда авторы выделяют не две, и три разновидности наблюдения: систематические, эпизодические и случайные.

6. По длительности проведения, задачам и масштабу изучаемого явления наблюдения делятся на: кратковременные (проводятся на первой стадии исследования для формулировки гипотез или контроля и пополнения данных, полученных другими методами) и долговременные, длящиеся многие месяцы и годы, призванные отследить протекание крупномасштабных либо сложно организованных социальных процессов.

В последнее время наблюдение обычно используется как один из элементов полевого экспедиционного исследования, осуществляемого по специально разработанной программе с использованием стандартных символических приемов фиксации элементов обрядности, танца и т.д. Наблюдение может проводиться за действиями как отдельного лица, так и группы (например, при отправлении обряда). В процессе наблюдения все чаще используется технические средства записи: диктофоны, кинокамеры и видеомагнитофоны.

При наблюдении в естественных ситуациях испытуемые не должны подозревать о том, что за ними кто-либо наблюдает, и что их поведение оценивается. При этом неизбежно возникают этические (а иногда и юридические) проблемы, имеют место неконтролируемые влияния – например, присутствие других людей.

Лабораторное наблюдение и применение групповых игр дают возможность контролировать ситуации, но возникает ряд связанных с этим проблем: выбор критериев и построение экспериментальных ситуаций, проблема изменчивости форм поведения в зависимости от восприятия экспериментальной ситуации и проблема выбора адекватных способов фиксации поведенческих проявлений. Неясно также, насколько поведение испытуемых в ролевых играх типично для них, насколько оно соответствует их поведению в реальной жизни.

В дальнейшем мы остановимся подробнее на двух типах наблюдения – стандартизированном и включенном.

Включенное наблюдение

Оно вызывает исключительный интерес как в среде студенчества, так и у самих исследователей. Его можно считать самым экстравагантным и рискованным видом занятия социолога из всех, какие ему приходится выполнять.

Включенным называется наблюдение, при котором исследователь в той или иной степени включен в изучаемый объект и находится в непосредственном контакте с наблюдаемыми, принимая участие в их деятельности.

Напомним, что включенное наблюдение именуют участвующим наблюдением, а также исследованием «в маске» за скрытое проникновение ученого в среду наблюдения. Социолог действует под вымышленным именем, скрывает истинную профессию и, конечно же, цели исследования. Окружающие не должны догадываться о том, кто он такой. Ученый инкогнито может устроиться на завод и в течение нескольких месяцев проходить производственную практику в качестве стажера. А если у него есть соответствующая квалификация, то и рабочим.

В зависимости от целей исследования объектами включенного наблюдения могут служить элементы деятельности; категории действий; объект или лицо, выступающее центром внимания группы; индивид как представитель определенной статусной группы; условия, в которых происходит событие.

За рубежом одним из первых включенное наблюдение появилось в Германии в 1890 г. П. Горэ работал в качестве фабричного подмастерья в течение трех месяцев и каждую ночь делал заметки с тем, чтобы исследовать фабричную жизнь. Его работа повлияла на университетских ученых, включая М. Вебера.

Классический пример включенного наблюдения представил в 1936– 1939 гг. сотрудник Гарвардского университета Вильям Уайт, который и ввел этот метод наблюдения в научную практику. В участвующем наблюдении единственный способ снять помехи от вмешательства исследователя – полное вхождение в изучаемую среду, завоевание ее доверия и симпатии. Для того чтобы изучить поведение и образ жизни итальянских эмигрантов, он поселился в трущобах одного из американских городов. Назвавшись студентом-историком, Уайт вошел в местную общину (он дал ей название Корневиль), изучил особый жаргон итальянского языка, подружился с главарями двух банд, научился местным обычаям, играм в карты и катанию шаров и, прожив 18 месяцев в эмигрантской семье, в конце концов был принят как «свой» человек. Вначале он делал записи тайком, но, завоевав доверие, продолжал регистрировать события открыто. К нему то ли привыкли, то ли перестали обращать внимание.

В 1960-е гг. аналогичное обследование провел американский социолог Левис Яблонски. В одном из своих исследований бандитских формирований, пишет он, я понял, что лучший способ установить контакт и взаимопонимание со своими «клиентами» – говорить на их языке. Включенное, или участвующее наблюдение предполагало занятость ученого в преступных деяниях молодежной группировки, что приравнивалось к серьезному нарушению закона и было связано с риском для жизни.

Перед ученым в подобной ситуации стоит нелегкая нравственная проблема. Чтобы быть понятым другими, он должен действовать как они, т. е. воровать, насиловать, нарушать закон. Как гражданин, социолог обязан донести полиции о любом преступлении, тем более опасном для жизни окружающих людей. Но профессиональные бандиты не любят играть в преступление, они работают по-настоящему: жестоко, методично, без жалости и милосердия.

Взрослые преступники, делился своими наблюдениями Л. Яблонски, способны понять, что научное исследование отличается от полицейского доноса, а подростки – нет. Они склонны видеть в ученом еще одного «полицейского ищейку». Завоевать их расположение крайне трудно. Пока ученый, действующий инкогнито или открыто, не докажет своей способности идти на преступление, никто из подростков верить ему по-настоящему не станет. И только завоевав доверие, социолог сможет выявить скрытые механизмы поведения и внутреннюю структуру криминогенной среды. Никакая имитация, никакая маскировка или «игра в преступление» здесь не помогут. Поведение самого ученого в экстраординарных ситуациях – залог его научного успеха и спасения жизни.

Л. Яблонски напутствует коллег, прикладных социологов, чтобы они были крайне осторожными. Провал обеспечен, если преступники будут считать тебя «глупым быком», если нейтральной позицией ты усиливаешь преступную мотивацию своих «клиентов» или если становишься инструментом в чьей-то нелегальной деятельности. Проводя включенное наблюдение (и рискуя жизнью), ученый должен знать такие вещи, как языковые символы и мотивы поведения, ценностные ориентации, уровень ожиданий и нормы криминальной субкультуры.

Австрийский социолог Роланд Гиртлер исследовал венских бомжей (бродяг) как сообщество с собственной субкультурой, правилами поведения, неписаными законами, стратегиями выживания. Метод Гиртлера – глубокое погружение в поле, классическое участвующее наблюдение с длительным процессом завоевания доверия, совместным повседневным времяпрепровождением. Его интересовали также биографии информантов. Он пытался понять, какие структурные факторы способствовали возникновению идентичности бродяги с соответствующим образом жизни.

Одну из первых попыток в России использовать метод включенного наблюдения при изучении народного читателя предпринял в начале 20 в. С.А. Рапопортом (публиковался под псевдонимом С. Анский), который, следуя традиции народнического движения, работал шахтером, устраивал громкие читки для рабочих и обсуждения прочитанного, наблюдая их восприятие, понимание и отношение к содержанию книг.

Подобное исследование провел А. Горяновский. В течение 40 дней 1989 г. он работал, естественно, «в маске», в строительном кооперативе, «славящемся» своими махинациями. Но не рядовым исполнителем, а главным «снабженцем». Благодаря этому социологу удалось установить структуру теневой экономики, каналы расхищения материалов, способы присвоения незаработанных денег, механизм тайных сделок в подпольном бизнесе. Как и У. Уайту на первых порах, нашему социологу на протяжении исследования приходилось прятать свои записи, тщательно маскироваться и контролировать каждый шаг. Хорошо составленная программа и ее искусная реализация на практике позволили получить уникальный материал о поведении людей.

Скрытое включенное наблюдение, когда участники деятельности не догадываются о присутствии исследователя, позволяет минимизировать корректирующее воздействие наблюдателя. Этим скрытое включенное наблюдение отличается от открытого, когда исследователь сообщает участникам о своих намерениях. В зависимости от условий организации включенное наблюдение может быть лабораторным и полевым. В первом случае сбор информации осуществляют в искусственно созданных для наблюдений условиях; во втором наблюдение проводится в реальной жизненной обстановке.

К методам включенного наблюдения путем «смены профессии» отечественные журналисты обратились еще в 1960-е годы. Анатолий Гудимов в «Экономической газете» опубликовал серию репортажей о непростых отношениях ГАИ и шоферской братии, о трудных дорогах водителей-»дальнобойщиков», о необычных заботах продавца киоска. Журналист, перевоплотившийся в автоинспектора, прибегнул для сбора материала к одному из методов активного репортерского поиска. После А. Гудимова была еще книга Аллы Трубниковой о ее приключениях в женском монастыре, куда она проникла под видом смиренной послушницы. Можно также назвать блестящие репортажи М. Кольцова «В норе у зверя», цикл очерков В. Горбатова «Обыкновенная Арктика», построенный на включенном наблюдении журналиста, принявшего облик полярника, благодаря которому ему удалось изнутри познать бытовые трудности полярной зимовки.

А в западной журналистике прославился Гюнтер Вальраф, который под вымышленным именем работал в издательском концерне Шпрингера, на себе испытав все превратности судьбы гастарбайтера. Особая убедительность репортажей со сменой имиджа автора кроется в необычности приемов самого сбора информации, а также в результатах дерзкого поиска. В итоге – уникальные детали и подробности, «потаенная» до поры до времени информация, «теневые» отношения официальных авторитетов, хитроумные способы уклонения от законов и грозных инструкций – весь этот «улов» новой информации вмиг возвысил общественную значимость прессы, подчеркнул ее естественную склонность к независимости в ее отношениях с властями.

Смена профессии в карьере журналиста, равно как и в деятельности социолога, пользующегося методом включенного наблюдения, требует известного артистизма и театрального перевоплощения. Необходимо так изменить свой имидж, т. е. комплекс видимых другими примет, идентифицируемых именно с этим человеком, чтобы быть неузнанным. При этом менять приходится не только индивидуальные, но и общепрофессиональные черты. Исследователь принимает новый облик – от костюма до нового стиля поведения. Иной имидж включает его в систему неведомых ранее отношений, обогащает уникальной, порой сенсационной, информацией. Сменить здесь имидж равносильно добровольному уходу со сцены, – если, конечно, не следовать примеру мыслителей древнего Востока, советовавших популярному писателю сменить литературное имя и под псевдонимом, в амплуа новичка, возвратиться на литературный Олимп.

Феномен попрошайничества методом участвующего наблюдения в 2000-е годы изучала М.Кудрявцева, которая в течение нескольких месяцев вживалась в роль нищенки и просила подаяние. Прибегнуть к количественным методам ее вынудили проблемы доступа к полю, т.е. необходимость налаживания доверительных отношений между исследователем и информантами в течение длительного времени. В подобных условиях традиционное анкетирование и статистический анализ данных не подходят.

Включенное наблюдение может происходить в ординарных условиях, например, на стройке или заводе, и в неординарных условиях. Специалисту в области социальных наук нередко доводится иметь дело с наркоманами, владельцами оружия, членами уличных шаек, бандитских формирований, «преступных синдикатов», с уголовниками к профессиональными ворами. Проводя включенное наблюдение в криминальной субкультуре, ученый часто рискует жизнью. К рискованным мероприятиям можно отнести также участие социолога в забастовочном процессе. Профессиональный социолог в рядах забастовщиков – явление необычное для зарубежной, а тем более отечественной социологии. Армянский социолог Г.А. Погосян провел включенное наблюдение в ходе забастовки, происходившей в июле 1988 г в Ереване. Его интересовала социальная динамика явления, характер и типы поведения людей, мотивы и ценности их поступков. По вполне понятным причинам анкетный опрос в такой ситуации провести невозможно. И мой коллега оказался в двойственном положении: исполнитель профессиональной роли и участник забастовочного движения, тактика научного метода требовала нейтральной оценки явлений, а цели забастовки – активного участия в них.

На собственном опыте социолог-»забастовщик» убедился, что противоречивость ролей исследованию никак не мешала. Отношение забастовщиков к представителям интеллигенции в их рядах было терпимым и даже дружеским. Г. Погосяну удалось выявить не только уровни забастовочного движения, детали его организации, логику поведения людей, принимающих участие в открытых формах демократического протеста, но также сложно, нелинейную мотивационную структуру поступков.

Включенное наблюдение требует от социолога непосредственного взаимодействия с интересующими людьми, принятия исследователем определенной социальной роли. Все информанты знали об официальном статусе исследовательницы (студентка, а затем аспирантка). Элементом участвующего наблюдения являлось так называемое «стимулирующее» поведение, когда ученый занимает активную позицию и провоцирует ответные реакции у своих информантов. Помимо участвующего наблюдения М.Кудрявцева применяла также скрытое наблюдение, когда информанты не знали о присутствии наблюдающего за ними социолога. Документально работа фиксировалась в дневнике наблюдений на основании полевых заметок. Вначале исследования она пробовала брать интервью и записывать их на пленку, но очень скоро отказалась, поскольку диктофон отпугивал информантов. В дальнейшем М.Кудрявцева старалась запомнить ключевые слова, основные моменты беседы и восстанавливала диалог уже дома на страницах дневника. Информантами выступали профессиональные нищие, т.е. люди, здоровые по природе, но притворяющиеся инвалидами с целью заработать на жизнь, а иногда и обогатиться таким способом. В результате проведенного исследования удалось выявить и описать несколько социальных типов нищих и моделей попрошайничества: «пенсионер(ка)», «церковные нищие», «мать-одиночка», «очень больная старая женщина или юродивая». М.Кудрявцева пришла к выводу о том, что современные нищие, разыгрывающие уличные спектакли, умеют прекрасно манипулировать производимым впечатлением, что выступает несомненным признаком актерского профессионализма. Манипуляцией является сам выходнищего на улицу, «на сцену». Его презентация направлена на то, чтобы соответствовать представлениям о нужде, обездоленности, несчастье. Если собственных ресурсов недостаточно, то нищий прибегает к дополнительным манипулятивным техникам (наклеивание бороды, использование грязной одежды, заворачивание в одеяло полена вместо ребенка и т.п.).

Научно спланированное включенное наблюдение имеет жесткую программу, опирается на продуманную теорию и детальный анализ проблемы. Но предпосылкой для такого анализа вполне могут служить данные неконтролируемого наблюдения. Примером такого двухэтапного социологического исследования может служить опыт В.Б. Ольшанского, тогда сотрудник Института философии AН СССР, проведенный в 1970-е годы. Первым шагом служило включенное наблюдение. Он поступил на завод им. Владимира Ильича и проработал там несколько месяцевв бригаде слесарей-сборщиков. За это время он достаточно сблизился с рабочими, стал в их среде что называется «своим парнем».

Создав нужный плацдарм, В.Ольшанский приступил ко второму этапу, построив программу формализованного обследования, которая включала интервью, опросы и групповые дискуссии.Он изучал жизненные устремления молодых рабочих, нормы коллективного поведения, систему неофициальных санкций к нарушителям, неписанные «можно» и «нельзя». При совместном анализе наблюдений и данных анкетирования, проведенного социологами в период осуществления включенного наблюдения, была получена ценная информация о процессах, происходящих в производственном коллективе, о механизме становления «группового сознания».

Преимущества включенного наблюдения состоит в том, что оно дает социологу самые яркие и непосредственные впечатления о среде, помогает лучше понять поступки людей в реальной жизненной ситуации. Отсюда же вытекает и его недостаток: исследователь может потерять способность объективно оценивать ситуацию, как бы внутренне переходя на позиции тех, кого он изучает. Как правило, итогом включенного наблюдения является социологическое эссе, а не строго научный трактат.

Включенное наблюдение требует определенного периода адаптации наблюдателя и коллектива. Опыт использования этого метода показывает, что срок адаптации длится от 4-5 дней до 2-3 недель и зависит от личных качеств наблюдателя, его пола и возраста.

Преимущества и недостатки

Специфика наблюдения как метода сбора первичной информации заключается в способности анализировать и воспроизводить явление в его целостности, поставлять разносторонние и достаточно полные сведения. В ходе наблюдения может фиксироваться то, что невозможно зарегистрировать никаким иным методом, а именно стиль поведения, жесты, мимику, движения индивидов и целых групп. Наблюдение используется вкупе с другими методами сбора информации, обогащая бесстрастную статистику живым материалом восприятия. Оно дает более глубокий, но менее репрезентативный материал, чем анкетирование.

Достоинствами наблюдения как метода сбора информации являются отсутствие опосредующих звеньев, наличие прямого контакта между исследователем и исследуемым объектом. Однако достоинство моментально превращается в недостаток, поскольку при наблюдении, – хотя происходит такое ничуть не реже, чем при использовании других методов, – высока опасность вмешательства ученого в естественный ход событий. Замечательной чертой наблюдения считается хорошая совместимость с другими социологическими методами. Его можно применять в качестве основного либо дополнительного метода и анкетированием, и с интервью, и с анализом документов, и с экспериментом. Не о каждом методе можно сказать подобное. Совместное применение двух методов часто дает весьма эффективные результаты, например, при изучении степени активности населения на электоральных собраниях.

Особенности метода связаны с тем, что ситуация наблюдения во многом уникальна, и наблюдение дает как бы моментальный снимок объекта, характеризует его состояние здесь и сейчас. Поэтому обобщение результатов наблюдения носит достаточно определенный характер.

Наблюдение позволяет помогать избежать влияния респондента на информацию, но повышает влияние исследователя и его предварительных ожиданий на характер полученной информации. В том и состоит главной особенность наблюдения в социологии – неразрывная связь наблюдателя с объектом, которая накладывает отпечаток и на его восприятие социальной действительности, и на понимание сути наблюдаемых явлений, их интерпретации. Другая особенность наблюдения в социологии заключается в том, что восприятие социальных явлений наблюдателем и их интерпретация всегда эмоционально окрашены, и тем сильнее, чем теснее связан наблюдатель с объектом наблюдения. Эту особенность следует иметь в виду как одну из причин возможного искажения данных.

Специалисты отмечают субъективное воздействие на оценку происходящего и стороннего наблюдателя. Достоверность и обоснованность суждений по впечатлению наблюдателя, согласно некоторых данным, достигает лишь 0,5 корреляции с данными, полученными объективными способами. Имеет место «снисходительность» наблюдателя в отношении наблюдаемых, тенденция оценивать ситуации более положительно. Возможен и обратный эффект: излишнее снижение оценок тех или иных действий, а также «ошибка усреднения», т.е. боязнь крайних суждений, и ошибка «контраста», указанная Гилфордом.

Итак, преимущество социологического наблюдения, а именно непосредственная связь исследователя с объектом изучения, непосредственность впечатлений исследователя и отсутствие опосредствующих звеньев, тут же превращается в его недостаток – возможность исследователя повлиять на результаты наблюдения, исказить его данные. Наблюдатель вольно или невольно влияет на изучаемый процесс, вносит в него что-то такое, что не присуще его природе.

Среди других достоинств наблюдения специалисты называют оперативность получения информации, активное продуцирование гипотез в ходе наблюдения.

Правда, оперативность моментально оборачивается локальностью, ограниченностью изучаемой ситуации, неспособностью охватить совокупность всех признаков познаваемого явления. Действительно, социолог не может гарантировать репрезентативность своих данных, опираясь на одно исследование, которое к тому же охватывает небольшое количество явлений.

Иначе говоря, этот метод весьма субъективен, личностные качества наблюдателя неизбежно сказываются на его результатах. Поэтому, во-первых, последние подлежат обязательной перепроверке другими методами, во-вторых, к поведению наблюдателей предъявляются особые требования.

Но и тут социолога поджидает неприятность. Ему очень сложно, а порой так и просто невозможно, провести повторное наблюдение, подтвердить или перепроверить имеющиеся данные.

Социальные процессы облают неприятным для ученого свойством: часто они уникальны, невоспроизводимы в силу того, что подвергаются воздействию очень большого числа неконтролируемых факторов. Основным способом устранения влияния негативных факторов на результаты наблюдения является подготовка наблюдателя и неоднократное наблюдение изучаемого социального объекта в сходных условиях.

К числу недостатков наблюдения относят невозможность охвата исследователем всей совокупности явлений, характеризующих изучаемый процесс (особенно в случае невключенного наблюдения); трудности, связанные с описанием исследуемых явлений; невозможность избежать субъективизма в подходе к изучаемым явлениям.

Обобщив сказанное, попробуем свести воедино основные преимущества и недостатки метода наблюдения.

Таблица 2

Преимущества и недостатки наблюдения

Преимущества наблюдения в сравнении с опросом:	Недостатки наблюдения как метода:
независимость от желания респондента участвовать в исследовании; невозможность ученого повлиять на поведение или ответы респондента в случае «бесконтактного» наблюдения; более высокая объективность исследования, возможность восприятия таких форм поведения, которые не могут быть точно вербализированы или осознанны; возможность учета окружающей ситуации.	трудно обеспечить репрезентативность (например, при наблюдении поведения покупателей в магазине случайная выборка невозможна.); поведение обследуемых людей может отличаться от естественного, если наблюдение открытое (эффект наблюдения).
Сложности применения наблюдения:
трудоемкость, большие затраты времени, влияние субъективных особенностей наблюдателя, трудности интерпретации, обусловленные неоднозначной связью между мотивами и формами поведения.

2.2. Интервью

Интервью – это обязательно целенаправленная беседа. И не просто беседа, а как бы разведывание, выяснение важных сведений, новых данных. Иными словами, способ получения информации с помощью устного опроса.

В словаре Ожегова по интересующему нас вопросу сказано: «Интервью – предназначенная для печати (или передачи по радио, телевидению) беседа с каким-нибудь лицом». Слово «интервью» происходит от английского inter-view и означает беседу, встречу, обмен мнениями. Действительно, вторая составляющая этого слова переводится как точка зрения, взгляд, мнение, а приставка «интер» обозначает нечто, происходящее «между» кем-то.

Однако обычную беседу считать «интервью» неверно – она протекает стихийно. Разговор на кухне или на улице – тоже не интервью, хотя он представляет собой обмен мнениями между двумя или более людьми. Интервью – это обязательно целенаправленная беседа. И не просто беседа, а как бы разведывание, выяснение важных сведений, новых данных. Иными словами, способ получения социально-психологической информации с помощью устного опроса.

С развитием науки термин обрел дополнительное значение. Для того чтобы дать определение интервью, необходимо обозначить его отличие от других видов опроса. Ведь интервью применяют не только в социологии.

Журналист, берущий интервью у звезды шоу-бизнеса, актера, политика и т.д., первым делом стремится получить сенсационные факты. Часто ими является информация о личной жизни знаменитости. Таким образом, в журналистике ценится такая информация, которая обладает новостным, сенсационным или интригующим смыслом.

С интервью мы сталкиваемся и в нашей повседневной жизни. К примеру, врач опрашивает пациента, пытается установить причины недуга. И чем точнее будут ответы больного, тем доктору будет легче поставить диагноз или прописать лекарство. В данном случае ценность полученной информации в её точности. Сотрудник уголовного розыска опрашивает свидетеля или подозреваемого с целью получения информации, необходимой для раскрытия преступления. Полученные сыщиком данные должны быть правдивыми и максимально полными.

Таким образом, интервью надо понимать в широком и узком значении. Интервью – 1) жанр публицистики, беседа журналиста с одним или несколькими лицами, которая проводится в свободной манере для выяснения новых сведений. Установления недостающих подробностей, определения чьей-то позиции, взглядов на происходящее событие; 2) в науке – это способ научного познания с привлечением знаний посторонних людей, последующей статистической обработкой. Интервью в руках ученого – такой же точный и четко сконструированный инструмент, как радиотелескоп.

Итак, научное интервью – это метод получения информации от человека в ходе живого диалога (очной беседы), согласно которому специально подготовленный исполнитель (интервьюер) задает вопросы, руководствуясь определенной целью и определенной коммуникативной тактикой (последовательность, форма постановки вопросов и т.п.). Человек, с которым беседует ученый, именуют опрашиваемым, интервьюируемым, респондентом.

Интервью - особый вид исследовательского общения с респондентом, применяемый в качестве метода сбора информации. В основе интервью лежит беседа. Однако здесь роли собеседников закреплены, нормированы, а цели ее заданы «извне» программой и задачами исследования. В силе этого интервью как исследовательское общение представляет собой мотивированное извне «псевдообщение», при котором возникает обычная межличностная мотивация. От характера общения, от тесноты контакта и взаимопонимания сторон во многом зависит успех интервью, качество получаемой информации.

Процедура интервью предполагает: а) выбор объекта (т.е. лица, с которым следует приводить интервью); б) определение места и времени проведения интервью; в) запись ответов и окончательное оформление материалов.

Определение места и времени проведения интервью также либо задается предварительно в программе исследования, либо осуществляется интервьюером «на поле», исходя из конкретной ситуации. При этом очень важно, чтобы были обеспечены, возможно, одинаковые условия места и времени проведения интервью для всех опрашиваемых.

Как правило, в беседе с опрашиваемым интервьюер сам записывает его ответы. В некоторых случаях, чтобы облегчить его работы, не отвлекать от беседы, прибегают к помощи ассистента интервьюера, который ведет подробную запись. Нередко запись беседы проводят с использованием технических средств (дикторов, магнитофонов), в частности при опросах общественного мнения и в журналистике.

Интервью специалисты определяют еще как проводимую по заранее разработанному плану беседу, предполагающую прямой контакт интервьюера с респондентом, в ходе которой первый тщательно регистрирует ответы второго.

Существуют ситуации, где интервью просто незаменимо: 1) зондажные опросы экспертов на подготовительном этапе исследования, когда разрабатывается теоретическая модель предмета исследования и выдвигаются гипотезы; 2) пилотаж (пробное исследование), в котором проверяется качество методического инструментария. Метод интервью незаменим и в тех случаях, когда изучаемая проблема требует использования при формулировке вопросов таких терминов, которые могут представлять какие-либо языковые, смысловые или логические трудности для респондентов. В таких ситуациях без интервьюера не обойтись.

Применяя метод интервьюирования, расширяются возможности повышения надежности собираемых данных за счет уменьшения числа не ответивших и ошибок при заполнении вопросников. При этом часто возрастает содержательность и глубина собираемой информации. Хотя она, как правило, не является репрезентативной для больших социальных групп людей. В случае непонимания респондентом смысла вопроса интервьюер всегда может прийти на помощь. В интервью более удобно, чем при анкетировании, использовать табличную форму ответов на вопросы, поскольку интервьюер задает респонденту отдельный вопрос по каждой строке таблицы и сам же фиксирует полученные ответы. В ходе интервью такой вопрос будет повторяться столько раз, сколько тем указано в таблице. Причем интервьюер при переходе от одной темы к другой может и заменять формулировку вопроса, не меняя его основной направленности.

Интервью является не массовым, а индивидуальным или групповым методом обследования. Оно применяется в дополнение к анкете, служит средством углубления или детализации полученной с ее помощью информации. В то время как анкета в сжатые сроки может дать эскиз общественного мнения нескольких тысяч человек, интервью обеспечивает ученого небольшой, но очень подробной информацией. В этом отношении правильнее называть интервью не массовым, а индивидуально-групповым методом обследования. Оно применяется в дополнение к анкете, служит средством углубления или детализации полученной с ее помощью информации.

Наряду с неоспоримыми преимуществами описываемого метода существуют определенные его минусы.

Главные недостатки метода интервьюирования – его малая оперативность, существенные затраты времени, необходимость большого числа интервьюеров, невозможность его использования в ситуациях краткосрочных массовых опросов. Для начинающих исследователей он представляет немало трудностей, т.к. требует специальной подготовки и солидного тренинга. К тому же разные виды интервьюирования предполагают наличие у исследователя неоднозначных наборов знаний и умений.

Типология интервью

В научной литературе, в том числе в отечественной, приводится множество типологий видов интервью, в том числе авторских и экзотических. В одном случае все виды интервью подразделяют на относящиеся к количественной и качественной методологии. Правда, критерии отнесения достаточное размытые, а потому одни и те же виды интервью включаются как в качественный, так и в количественный подход.

Авторское употребление названий интервъю не относится к какой-либо классификации, стоит в стороне от сложившейся традиции и часто не претендует на то, чтобы стать общепринятой нормой. Множественность критериев, вероятно, объясняется сложностью самого метода и активным применением в самых разных областях деятельности. Допустим, термин «открытое интервью», определяемое М. Кристофферсеном и В. Андерсеном как саморазвивающийся и самостимулирующийся процесс уточнения, совершенствования, тщательной разработки темы, широкого употребления не нашел и употребляется скорее в качестве авторского.

Все множество видов, подвидов и разновидностей подвидов специалисты располагают на нескольких континуумах. Чаще всего предлагают следующие шкалы: качественные-количественные, жесткие-мягкие, стандартизированные-нестандартизированные, структурированные-неструктурированные, формализованные-неформализованные, направленные-ненаправленные, фокусированные-нефокусированные, директивные-недирективные, личные-групповые, открытие-закрытые интервью и др. если присмотреться к предлагаемым континуумам интервью внимательнее, то окажется, что некоторые типологии пересекаются, нестрого разграничиваются, а иногда означают то же самое, но выраженное разными словами. Так, стандартизация, формализация и структурированность как основания классификации видов интервью весьма близки, особенно первые два, и нередко употребляются как синонимы.

Несмотря на это некоторые специалисты все-таки пытаются навести классификационный порядок в методическом хаосе. В частности, Н.В. Веселкова, присоединяясь к точке зрения С. Джонса, Н. Филдинга и С. Конроя, пишет о том, что стандартизация (от английского standard - установленный образец, норма, сведение к стандарту) – это унификация параметров интервью в рамках конкретного исследования. Для каждого исследования принимается свой стандарт интервью. Только при условии стандартизации можно говорить о сопоставимости данных. В отличие от нее формализация (от латинского forma - вид, образ) – это строгое определение элементов (формы вопросов), упорядоченная совокупность которых и образует форму целого (инструментария интервью). Ярким воплощением служит формализованное интервью, где вопросы и ответы на них четко определены для всех интервьюеров, и они не имеют права от них отступать. Зато в неформализованном интервью ничего подобного нет. Таким образом, когда говорят о стандартизации, то методисты подразумевают определенные требования к ситуации и процедуре интервью, а под формализацией понимают внешний вид инструмента, формулировку вопросов и закрытий к ним. Под структурированием (от латинского structura – строение) понимается установление устойчивых связей между элементами интервью, установление между ними стилевого соответствия, упорядочивание их. Под недирективностью обычно имеется в виду мастерство нейтрального (несуггестивного) опроса, нацеленного на минимизацию «эффекта интервьюера». В определенном смысле недирективность является стандартом любого интервью, в том числе формализованного, и распространяется только на зондажные вопросы о мнениях.

Обобщив всевозможные типологии, мы придем к выводу: виды интервью различают по трем главным критериям – степени стандартизации вопросов, числу обсуждаемых тем и количеству опрашиваемых. Наибольшее количество подвидов дает первый критерий, а именно то, в какой степени стандартизирована ситуация беседы, т.е. насколько жестко и подробно разработаны правила установления контакта с респондентом, последовательность вопросов и их формулировка, возможности в ходе беседы принимать собственные методические решения.

В зависимости от степени стандартизации вербального диалога выделяют два основных вида интервью:

1. Формализованное интервью (беседа по детально разработанной программе, включающей в себя последовательность и конструкцию вопросов, варианты возможных ответов) с закрытыми и открытыми вопросами. Этому виду можно было бы дать максимальную оценку по шкале стандартизации, если бы мы ее построили.

2. Неформализованное интервью (длительная беседа по общей программе, но без уточнения конкретных вопросов с минимальной детализацией поведения интервьюера). Оно характеризуется минимальным уровнем стандартизации.

По второму критерию – числу обсуждаемых тем – виды интервью подразделяются на:

1. Фокусированное, или направленное интервью (подробное обсуждение одной темы, с которой респондент заранее ознакомлен; план такого интервью предусматривает лишь перечень вопросов, которые надо обязательно рассмотреть во время беседы, однако последовательность и формулировка вопросов могут меняться в зависимости от конкретной ситуации беседы, индивидуальных особенностей опрашиваемого). На воображаемой шкале стандартизации этот вид занял бы промежуточное положение, поскольку представляет собой следующую ступень к уменьшению предписанности и несвободы во взаимодействии интервьюера и опрашиваемого.

2. Нефокусированное (ненаправленное) интервью, где нет предметного единства, общей темы или исследовательского замысла. Здесь царствует тематическая солянка, вопросы на самые разные темы перемежают друг друга, не образуя логической последовательности.

Фокусированным, на наш взгляд, является лишь такое интервью, которое посвящено одной теме и позволяет ее рассматривать с разных сторон. Когда начинают играть с терминами «фокус» и «фокусировка», получают множество нелепостей. У одних появляется фокусировка на источнике информации (тенденция некоторых слушателей оценивать источник информации, а не саму информацию), у других – фокусировка на респонденте, например, в том случае, если последний ему чем-то не нравится. Третьи говорят о фокусировке на фактах (когда факты вторичны по отношению к мыслям и идеям).

В самостоятельный класс выделяют даже интервью, фокусирующееся на предмете, и «самофокусирующееся» интервью. Можно еще фокусироваться на эмоциях, переживаниях опрашиваемого, окружающей обстановке и т.п. Расширение смысла в данном случае не идет на пользу науке, так как фокусировка вовсе не равнозначная переносу внимания человека с одного предмета на другой. Фокус, как учит нас физика, должен быть один. Иначе это не фокус, а нечто иное.

Фокусированное и свободное интервью обычно используется при опросе экспертов, где надо полнее участь содержание высказываний высококвалифицированных специалистов. Те же разновидности опроса применяются в поисковых, разведывательных исследованиях, когда исследователь только «нащупывает», т.е. определяет содержание и границы проблемной ситуации.

Формализованное интервью может быть фокусированным (целенаправленным, направленным, концентрированным), т.е. посвященным изучению одной темы, интересующей исследователя, и нефокусированным,

Поскольку параметр фокусированное/нефокусированное относится как к формализованному, так и к неформализованному видам интервью, то все вместе они образуют своего рода логический квадрат. Так в единое целое сплетаются два главных вида интервью, выделенных по (а) степени стандартизации задаваемых вопросов (формализованное и неформализованное) и (б) числу обсуждаемых тем (фокусированное и нефокусированное). Их соединение возможно потому, что оба критерия не исключают, а дополняют друг друга. Соответственно дополнительными надо считать и четыре вида интервью.

Формализованное

Неформализованное

Фокусированное

Нефокусированное

Рис. 9. Логический квадрат основных видов интервью.

По третьему главному критерию виды интервью подразделяются на:

1. Индивидуальное, или личное интервью (беседа тет-а-тет интервьюера с одним опрашиваемым в доверительной обстановке и отсутствие посторонних наблюдателей)

2. Групповое интервью (беседа одного интервьюера, который в этом случае называется модератором, с несколькими людьми для выяснения коллективного мнения, установления общей точки зрения на предмет). Главные разновидности – фокус-группа и мозговая атака.

Помимо указанных трех главных критериев классификации видов интервью – стандартизация вопросов, число тем, количество опрашиваемых – существуют дополнительные. Так, например, каждый из трех охарактеризованных типов интервью может по времени проведения исследования. Иными словами, интервью может быть однократным (разовым) или многократно (через определенный промежуток времени). Во втором случае оно приобретает статус повторного или лонгитюдного исследования.

Еще одним дополнительным (неглавным) критерием классификации выступает месту проведения интервью. По месту проведения интервью выделяются следующие его разновидности:

Интервью по месту жительства. В домашней обстановке человек располагает большим временем. В привычных условиях он охотнее отвечает на острые вопросы, требующие сообщения критической информации об отрицательных фактах и явлениях. Беседа приобретает менее официальный характер, чем в служебном помещении. Домашняя обстановка настраивает на достаточно длительное интервью с высокой степенью концентрации на проводимом обследовании. Для маркетолога этот способ ценен еще и тем, что легко устанавливаются доверительные отношения, возможен показ образцов товара, рекламных материалов и т.п. Желательно предварительное согласование сроков интервью по телефону. Однако это дорогой метод сбора данных.

Интервьюирование посетителей магазинов. Компании, проводящие такие обследования, могут в крупных магазинах иметь свои офисы. Посетители магазина опрашиваются интервьюером в помещении магазина или могут приглашаться для дачи интервью в офис. C помощью данного метода без использования специальных методических подходов трудно обеспечить репрезентативность результатов обследования и вдумчивое отношение опрашиваемых к задаваемым вопросам. По сравнению с первым методом данный метод является более дешевым.

Интервью по месту работы, например в офисе. Интервью по месту работы, занятий, может проходить в служебном помещении. Для многих категорий респондентов именно трудовая обстановка является более привычной, естественной и располагающей к продуктивному обмену мнениями. Оно наиболее целесообразно, когда изучаются производственные или учебные коллективы, а предмет исследования связан с трудовой или экономической тематикой. Преимущества производственной среды заключается в том, что вокруг находятся предметы, которые активизируют сознание в нужном направлении, могут подсказать или напомнить нечто важное. В маркетинге оно используется обычно при сборе информации о продукции производственно-технического и офисного назначения. Оно становится предпочтительным, если предмет опроса касается таких проблем, о которых удобнее поговорить в неофициальной обстановке, свободной от влияния служебных или учебных отношений. Такие беседы обычно посвящены вопросам электорального поведения, национальных и религиозных установок, семейного бюджета и структуры потребления и др. Этот метод по существу обладает теми же достоинствамии недостатками, что и первый метод, однако имеет более высокую стоимость проведения, обусловленную использованием более квалифицированных интервьюеров и затратами рабочего времени, которое оплачивается фирмой.

По стилю ведения интервью делятся на жесткие и мягкие (третий критерий). В первом случае интервьюеру разрешается грубо перебивать респондента, ловить его на противоречиях, задавать наводящие вопросы, оказывать психологическое давление. Этот метод ведения интервью напоминает тактику поведения следователей при допросе обвиняемых и редко используется. Мягкое интервью предполагает вежливое обращение с опрашиваемым, употребление всевозможных этикетных правил и формул. Самый распространенный стиль ведения интервью находится где-то посредине и напоминает деловые переговоры двух уважающих свои и чужие права партнеров. В фокусированном интервью исследователь поддерживает все высказывания респондента, относящиеся к существу вопроса, и пресекает (в вежливой форме) высказывания, таковыми не являющиеся. Стиль ведения здесь остается мягкий, поскольку не допускаются никакие грубости по отношению к опрашиваемому. В то же время в нем сохраняются элементы директивности, присущие жесткому стилю.

Четвертым дополнительным критерием выступает целевая заданность. Интервью бывает диагностическим, если используется психиатром для того, чтобы глубже узнать внутренние мотивы поведения, черты личности, расстройства, симптомы болезни. Интервью называется клиническим, если используется как метод терапевтической беседы с пациентом с целью оказать ему психологическую помощь, например, избавиться от навязчивой идеи. В подобной беседе психолог интересуется уже не только явным, но и скрываемым (сознательно или бессознательно) содержанием ответов человека, а также их контекстом: тоном разговора, непроизвольными запинками, оговорками или жестами, которые способны сообщить множество дополнительных сведений о поведении пациента. В социальных науках они используются редко.

Как бы ни разделялись или классифицировались интервью, их общая черта – доверительная обстановка при разговоре. В опросе этого не требуется, ведь анкета – безличный документ. Она дает статистически средние данные. Но интервью глубоко персонально. По ходу беседы ученый меняет порядок вопросов, в зависимости от сказанного задает новые, выясняя подробности, которые он до того не знал.

Характерная черта интервью – доверительная обстановка. Но интервью глубоко персонально. Впечатляющим примером применения интервью является знаменитые Хоторнские эксперименты, состоявшиеся в США в 1927-1932 годах. Группа гарвардских ученых, куда входили психологи, антропологи и социологи, во главе с Элтоном Мэйо опросили 20 тыс. респондентов. И опять целью интервью служило выяснение скрытых факторов трудового поведения – тех, что заставляют рабочих снижать выработку. После того как на первоначальной стадии провалилась попытка измерить влияние материальных факторов – освещения, пауз отдыха, зарплаты – на сдерживание производительности труда, ученые прибегли к глубинному интервью.

Было установлено, что причиной является «тонкая структура» межличностных отношений в малой группе. Любой рабочий свободно мог выполнить задание, но не делал этого, боясь, что администрация срежет расценки. Возникал групповой сговор, защищавший людей от произвола начальства. «Договорные нормы» уважались рабочими как единственный закон поведения. Никакая анкета не могла обнаружить то, что респонденты намеренно скрывали от ученых. Только глубинное интервью, доверительная беседа приоткрыли занавес над тщательно скрываемой тайной – тем самым рестрикционизмом, изучением которого занимался еще Тейлор.

Хоторнские интервью отличались продуманной программой и разветвленной методикой, составленной по всем правилам современной науки. Только первая фаза реализации этой программы потребовала полгода. В качестве интервьюеров были отобраны пять мужчин и две женщины. Они обладали высокой квалификацией и хорошо знали предприятие. На время интервью людей освобождали от работы и, несмотря на обострение экономического кризиса в стране, сохранили им среднюю зарплату.

Перед основным интервью вопросник долго и тщательно «пилотировался» (пилотаж – пробное исследование). Продолжительность одного интервью – от 30 до 90 минут. На бланке интервью вместе с ответами на вопросы записывались жалобы рабочих на условия труда. Всего их было собрано около 60 тыс. Пример записи жалобы: «дверь в подсобное помещение плохо закрывается» или «после работы я очень устаю». Все ответы и жалобы кодировались специальным методом, после чего подвергались математической обработке.

Если бы ученые ограничились формализованными вопросами и не проводили глубинного интервью, то многое в поведении людей для них осталось бы скрытым. Многие жалобы фиксировали только внешние признаки недовольства, а их причины коренились в чем-то ином. Например, рабочий накануне поссорился с женой, а, придя на завод, выражал недовольство жарой и вентиляцией. У другого нечем было платить за лечение жены, и он был неудовлетворен размером зарплаты.

В отличие от Тейлора гарвардские психологи не создали, да и не могли создать, климата доверительности или, как выражался Тейлор, встать близкими рабочему человеку», уметь понять его с полуслова. Они компенсировали этот важный недостаток другими средствами. Вместо доверительности Мэйо предложил психологическое расслабление, непринужденность беседы в уютной, хорошо обставленной комнате. Второй способ преодолеть сопротивление рабочих и получить истинную информацию заключался в особой технике конструирования вопросника.

Мэйо и его коллеги (Ротлисбергер, Дксон, Уорнер) придерживались правил глубинного интервью и применяли довольно утонченную психологическую процедуру беседы. Во многом она базировалась на идеях Зигмунда Фрейда. Когда ученые инструктировали своих помощников-интервьюеров, им говорилось, например, что они 1) должны слушать не только то, что человек хочет сказать, но и то, что он не хочет или не может без посторонней помощи; 2) не должны интерпретировать все, что услышат или увидят, в одинаковом психологическом ключе (респондент может сказать нечто потому, что решил понравиться или просто устал); 3) не должны трактовать неправильный ответ как ошибку, а правильный – как точный факт.

Благодаря свободному интервью и продуманной методике ученые открыли много удивительного в поведении людей. В частности, обнаружилось расхождение между тем, что человек думает, и тем, что он говорит. Искусство непрямого интервью в том и состоит, что ответы интерпретируются не как голые факты, а как некие симптомы, совокупность которых постепенно раскрывает картину объективного состояния человека. Ученые придерживались правила: надо выявить лишь то, что стремился сказать сам интервьюируемый, незаметно направляя его внимание. Бессмысленно навязывать тему, которая ему не интересна. В анкетировании исследователь поступает именно так: он задает нужные ему, а не респонденту вопросы. Такова фундаментальная ограниченность анкетирования. Согласно логике научного исследования, интервью применяется в самом начале, когда ученый незнаком с ситуацией. Напротив, анкета необходима на завершающем этапе, когда сформулирована общая модель и возникает потребность прояснить ее детали. Таким образом, интервью – поисковый инструмент, а анкета – средство доказательства.

Свободное интервью

Свободное интервью характеризуется минимальной стандартизацией. Оно применяется в тех случаях, когда исследователь только приступает к определению проблемы исследования, уточняет ее содержание в конкретных условиях того района или предприятия, где будет проходить опрос. Например, планируя изучение читательских интересов, их отношение к прессе, исследователь может провести серию свободных интервью с целью выяснить, какие газеты и журналы завозятся в город, каковы условия их приобретения, каковы традиции чтения и др.

Свободное интервью проводится без заранее подготовленного опросника или разработанного плана беседы. Определяется только тема беседы, которая и предлагается для обсуждения. Направление беседы, ее логическая структура, последовательность вопросов, их формулировки - все зависит от индивидуальных особенностей того, кто проводит опрос. Полученная информация не подвергается статистической обработке. Она ценна своей уникальностью. Совокупность опрашиваемых невелика (редко превышают 10-20 человек). Для обобщения ответов применяются традиционные методы анализа текстов.

Оно предполагает предварительную разработку примерных ключевых направлений беседы. Формулировка вопросов, а также их последовательность вырабатываются в процессе интервью в зависимости от индивидуальных особенностей опрашиваемого. Такое интервью мало чем отличается от непринужденной беседы двух приятелей, доверяющих друг другу самые сокровенные помыслы. Различие, пожалуй, заключается в целях беседы. У свободного интервью как метода познания они сугубо научные.

Сторонники так называемой радикальной микросоциологии не удовлетворяются традиционным интервью. В качестве источников достоверной информации они отбирают естественные беседы и разговоры, фиксированные с помощью аудио и видеозаписывающей техники. Современная аппаратура позволяет регистрировать то, что пропускает или не учитывает обычный интервьюер. Это эмоциональный тон беседы, ее темп и ритм, позы и жесты людей.

Микросоциологи убеждены, что самое достоверное в человеческом поведении – это спонтанные действия, а самая надежная информация – полученная из первых рук. Объект изучения они называют «микрособытием». Это, по определению Р. Коллинза, реальное взаимодействие людей, разворачивающееся в «секундной зоне». Отвечая на вопросы анкеты, респондент обязан точно формулировать свои ценностные ориентации и правила поведения. Но в реальней ситуации он не всегда способен осмыслить их. На помощь ему приходит специалист по «ультрадетальным эмпирическим исследованиям», который с помощью новейшей техники интервьюирует человека в естественной ситуации.

Метод свободного интервью активно используется представителями этнометодологии. Как известно, методы этнографии и культурной антропологии были сформированы под специфику изучаемого объекта – быта и образа жизни примитивных племен, к которым ученые выезжали на полевые исследования. Так продолжалось более ста лет, пока в 1967 г. Г. Гарфинкель, написавший книгу «Исследования по этнометодологии», не попытался перенести в современное цивилизованное общество процедуры, применявшиеся антропологами при изучении примитивных культур. Сотни лет ученые считали, что нужно изучать те процессы и структуры, которые существуют в социальной реальности и обусловлены ею. Действительно, манеры поведения, язык, форму одежды, образ жизни любого человека, скажем инженера или предпринимателя, определяются его социальным, в частности классовым, положением, т.е. социальной реальностью. Но Г.Гарфинкель подставил под сомнение самую социальную реальность. С этой целью он перевернул традиционное социологическое анкетирование и интервью. Если обычно социолог стремится задавать простые и понятные респонденту вопросы, чтобы получить четкую и ясную информацию о том, где он, к примеру, проводит свой досуг или какие газеты читает, то необычный социолог Гарфинкель намеренно ставил опрашиваемых в тупик, задавая «дурацкие» вопросы. Так, например, Гарфинкель спрашивал юношей, почему они придерживают дверь, пропуская вперед девушку. Большинство студентов (а он, как и многие другие американские социологи, чаще всего именно их и опрашивал) отвечали: «Я считал, что такова формула учтивости и способ выказать девушке свое уважение». Подобные ответы интерпретировались им как стереотипы массового сознания, которые, не задумываясь над содержанием, отражают то, что считается само собой разумеющимся.

Свободное интервью призвано уловить, помимо рационально организованной информации, например, сведения знатоков-экспертов, быть может, самое дорогое, что есть у человека и что сегодня резко возросло в своей научной цене, а именно непосредственные реакции индивида. Сторонники так называемой радикальной микросоциологии не удовлетворяются традиционным интервью. В качестве источников достоверной информации они отбирают естественные беседы и разговоры, фиксированные с помощью аудио и видеозаписывающей техники. Современная аппаратура позволяет регистрировать то, что пропускает или не учитывает обычный интервьюер. Это эмоциональный тон беседы, ее темп и ритм, позы и жесты людей.

Микросоциологи убеждены, что самое достоверное в человеческом поведении – это спонтанные действия, а самая надежная информация - полученная из первых рук. Интервью является не массовым, а индивидуальным методом обследования. Оно применяется в дополнение к анкете, служит средством углубления или детализации полученной с ее помощью информации.

Свободное интервью применяется в тех случаях, когда исследователь только приступает к определению проблемы исследования, уточняет ее содержание в конкретных условиях того района или предприятия, где будет проходить опрос. Например, планируя исследование читательских интересов (к прессе), исследователь может провести серию свободных интервью, чтобы выяснить, какая пресса издается либо завозится в город, каковы условия ее приобретения, каковы традиции ее чтения и др.

Такое интервью по своей научно-познавательной функции следует назвать предварительным или подготовительным. Подготовительное интервью используется для изучения словаря респондентов, типов реакции на вопросы, типов противодействий, которые оказывают респонденты при тех или иных вопросах, и т.д.

На свободное интервью очень похож метод беседы. Во время этого процесса собеседники находятся в равном положении. Активность исследователя не обязательна. Он может не задавать вопросов, а только слушать. Нет и официальной ситуации опроса, предполагающей необходимость получения определенной информации. Различие между методом свободного интервью и беседы может быть раскрыто следующим образом: интервью в большей мере ориентировано на субъект-объектный подход (субъектом является интервьюер, а объектом – респонденты), беседа же – субъект-субъектное взаимодействие.

Цель беседы – получить представление об его интересах, взглядах или трудностях и проблемах. Совместное обсуждение обозначенных в ходе беседы вопросов позволяет понять, чем они вызваны, как они переживаются, видится ли путь их решения и если видится, то какой именно.

Достоинства и недостатки метода беседы. Метод беседы позволяет: 1) проводить исследование без заранее сформулированного сценария; 2) общаться с респондентом, используя привычную для его слуха лексику; 3) получать глубоко индивидуальную информацию; выявлять субъективное отношение к чему-либо; 4) предоставляет респонденту возможность стать экспертом и сотрудничать с ним, что не всегда возможно при традиционном интервью; 5) получать качественную информацию по широкому кругу вопросов.

Однако у него множество недостатков: 1) он громоздкий и трудоемкий; 2) требует длительной подготовки и обучения; 3) применяется лишь на небольшой выборке (200-300 человек); 4) сопряжен со значительными трудностями на этапе обработки полученных данных, при их формализации; 5) предполагает глубокое знание интервьюером обсуждаемых вопросов.

Сферы применения беседы. Прежде всего беседа незаменима на этапе ознакомления с объектом при поисковых исследованиях. Ее использование полезно при апробации других методов и методик, так как позволяет оценить их надежность и валидность.

Метод беседы незаменим, когда речь идет об интимных отношениях, деликатных вопросах и т.п. Специалисты советуют: повсюду, где главной чертой выступает уникальность объекта исследования, предпочтение надо отдавать гибким, неформализованным приемам, в том числе методу беседы. Метод беседы активно используется представителями качественной Разновидностью свободного интервью выступает нарративное интервью (narrative – рассказ, повествование), представляющее собой произвольное повествование о жизни рассказчика без всякого вмешательства со стороны интервьюера, кроме возможных междометий удивления или одобрения, которые стимулируют и поддерживают нить рассказа. Практически в любом неформализованном интервью можно найти нарратив – дискретную единицу с четким началом и окончанием, выделяющаяся из остального текста.

Эффект интервьюера

Привлечение интервьюеров увеличивает затраты времени и средств на их обучение, отбор, контроль качества их работы. Однако хорошо обученный интервьюер обеспечивает точность исполнения выборочной процедуры, благоприятную ситуацию опроса, контролирует влияние третьих лиц на формирование ответов респондента, адаптирует текст анкеты к индивидуальным психологическим особенностям опрашиваемого. Роль и влияние интервьюера на качество получаемых данных значительно выше, чем анкетера.

Поэтому при использовании интервью особое внимание уделяется изучению влияния (эффекта) интервьюера, которое может быть как положительным, так и отрицательным.

Эффект интервьюера – так обозначают все погрешности, которые связаны с влиянием интервьюера на качество получаемых данных. Оно может даже не осознаваться самим интервьюером, происходить подспудно и проявляется в разговоре (вербальном общении), а также и в неявных формах: в общем эмоциональном тоне беседы, мимике, поведении ее участников. Короче говоря, в том психологическом и поведенческом контексте интервью, который называют невербальным общением.

Замечено, что респонденты в ряде случаев стремятся «угадать» такой ответ на заданный вопрос, который бы «понравился» интервьюеру, совпал с его предполагаемым мнением. Ясно, что преодолеть эти отрицательные влияния интервьюеру помогут в первую очередь сдержанность в проявлении собственных реакций на поведение и ответы опрашиваемого, умение слушать доброжелательно и внимательно, не вступая в дискуссии с респондентом по поводу его мнений.

Чем больше стандартизировано интервью, тем больше у исследователя возможность снизить влияние интервьюера. В то же время опыт исследований показывает, что интервьюер активно реагирует на недоработки автора вопросника, остро ощущает их в ситуации опроса и пытается исправлять ошибки исследователя в меру своего умения и понимания. Так, если в вопроснике встречаются бестактные формулировки вопросов, интервьюеры испытывают неловкость, задавая их респондентам и, пытаясь избежать напряженности, либо меняют формулировку по своему усмотрению, либо совсем не задают этих вопросов. Таким образом, качество работы интервьюера во многом определяется качеством вопросника и инструкции к нему, разработанных исследователем.

Специалисты, занимающиеся методикой опроса, выявили весьма широкий круг способов воздействия интервьюера на мнение опрашиваемых, в том числе в форме прямой подсказки, с помощью примера в ситуации, когда респондент находится в затруднении, либо в процессе записи ответа. Можно также предположить, что респонденты учитывают личные особенности интервьюера, например мужчины в общении с интервьюерами-женщинами строят тактику своих ответов иначе, чем в беседе с интервьюерами-мужчинами. В свою очередь интервьюеры ведут себя в зависимости от пола респондента тоже по-разному. Помимо собственных ценностных ориентаций у интервьюера, как правило, имеются вполне определенные представления о взглядах мужчин и женщин, что также обусловливает характер оказываемого им влияния.

Не только контакт в ходе интервью оказывается взаимным, построенным на принципе обратной связи, когда информация идет в ту и другую сторону. Обоюдным оказывается и влияние, оказываемое партнерами в ходе беседы. В интервью обе стороны (может быть, в неодинаковой степени) воздействуют друг на друга, благодаря чему формируется мнение, которое обычно приписывается исключительно респонденту. Как показали исследования Г.А.Погосяна, на систему ценностей последнего как бы накладывается, изменяя ее, система ценностей интервьюера. Окончательный результат, таким образом, представляет собой наложение систем ценностей интервьюера и респондента. Большое значение при этом имеют пол, возраст, по-видимому, еще целый ряд факторов, хотя главным источником полученной информации служит сам опрашиваемый.

Методические исследования показывают, что интервьюер – не пассивный исполнитель инструкций, но активный участник сбора данных. Интервьюер остро реагирует на действительные (а иногда и мнимые) недостатки вопросника, на методические и организационные просчеты исследователя и пытается их исправлять по ходу дела в меру своего умения и понимания.

Чтобы этого не случилось, в текст вопросника полезно включить специальный документ – «Инструкцию интервьюеру». Обычная структура такой инструкции: объяснение целей и задач исследования, создание мотивации на добросовестную работу, описание роли, задач, обязанностей, прав и ответственности интервьюера; правила поиска респондента, установление контакта с ним и получение согласия на интервью; организация ситуации интервью, правила заполнения отдельных видов вопросов; правила стимулирования внимания респондентов; правила завершения беседы.

Отрицательные проявления эффекта интервьюера: а) избирательное восприятие, неправильное понимание и, следовательно, недостоверная регистрация ответов респондента (интервьюер истолковывает ответы с нечетко выраженной позицией как близкие его собственным убеждениям и в таком виде регистрирует ответ); б) «стереотип узнавания» - после нескольких проведенных бесед интервьюер приобретает уверенность в том, что он уже с первых ответов респондента понимает, к какому типу его отнести, и как люди данной категории обычно отвечают на вопросы. При этом опять-таки интервьюер может слышать не столько то, что реально отвечает респондент, сколько то, что он заранее предполагал услышать.

Эффект интервьюера обнаружен и других методах исследования, в частности в эксперименте и наблюдении. По имени проведенных в 1927-1932 гг. знаменитых Хоторнских исследованиях (в ходе которых обнаружено влияние человеческого фактора на производительность труда) это явление приобрело название хоторнского эффекта. Явно или неявно оно присутствует практически во всех проводимых социологами, психологами и антропологами эмпирических исследованиях.

Существует огромное число публикаций, связанных с описанием различных эффектов, вызванных присутствием, поведением, манерой и т.п. интервьюера. Большие усилия направляются на то, чтобы если не снять, то по крайней мере свести к минимуму последствия этих эффектов. Специалисты выяснили, что при телефонном опросе влияние интервьюера на респондента ниже, чем в традиционном интервью. Если при личном интервью ответы респондента могут быть не всегда самостоятельны, то при телефонном интервью вопросы обращены только к опрашиваемому и только он отвечает на них, поэтому влияние интервьюера на респондента ниже, чем в традиционном интервью.

Для того чтобы снизить эффект интервьюера, с последним проводится тщательный инструктаж, где излагаются правила поиска респондентов и замены отсутствующих запасными кандидатурами; содержание вводной беседы с респондентом, условия получения его согласия на интервью. В тексте вопросника предусматриваются пояснения по технике заполнения: указатели переходов от вопросов-фильтров к специализированным вопросам; правила заполнения вопроса табличной формы; напоминания о карточках и т.д. Так формируется стройная система контроля качества работы интервьюера, наиболее распространенной формой которого является выборочное повторное посещение респондентов. Контролеры-интервьюеры выясняют, состоялась ли беседа и с кем именно, спрашивают о содержании интервью и впечатлении, которое произвел интервьюер.

К лекциям

На главную страницу

РАЗДЕЛ 2. ОСНОВЫ АНТРОПОГЕНЕЗА

Исторически длительный процесс превращения человека из биологического существа в социальное, из обезьяны в человека ученые называют антропосоциогенезом (от греч. – anthropos – человек, лат. – societas общество и греч. genesis – происхождение). Они видят в нем неразрывное единство двух параллельно протекающих процесса: антропогенеза (формирование человека) и социогенеза (развитие общества). Ученые считают их двумя стороны единого процесса: первым начался процесс антропогенеза, а позже, когда человек сформировался в своих основных биологических чертах, начинается собственно процесс социогенеза.

Антропогенез – процесс историко-эволюционного формирования физического типа человека, первоначального развития его трудовой деятельности и речи. Он растянулся, как установили современные ученые, почти на 7 млн. лет. Сегодня мы знаем, что человек – существо общественное. Но стал он таковым с самого начала? И вообще, когда наш далекий предок, больше похожий на обезьяну, стал собственно человеком?

Тема 3. Теоретико-методологические подходы изучения антропогенеза

(материал необходимо изучить к 29.09.2009 )

3.1. Теоретические подходы изучения антропогенеза

Антропосоциогенез – как его понимать? В научной литературе нет единой трактовки данного термина. Попробуем разобраться.

В отечественной литературе принято весь человеческий род на три большие группы: 1) архантропы, т.е. формирующиеся люди (к ним относятся питекантропы, синантропы и другие ранние виды); 2) палеоантропы (неандертальцы), они жили в формирующемся обществе, которое принято называть первобытным человеческим стадом, или праобществом (праобщиной); 3) неоантропы (Homo sapiens), т.е. «готовые» люди: в этот время праобщество превратилось в «готовое» общество. По археологической периодизации, это – ранний палеолит. Примерно 40-35 тыс. лет назад, на грани раннего и позднего палеолита, антропосоциогенез завершился. Самый ранний период истории человечества, длившийся не менее 1 млн. лет назывался эпохой становления человека и общества, т.е. антропосоциогенезом. В зарубежной литературе нет архантропов, палеоантропов и неоантропов. Да и отечественные ученые все больше отходят сегодня от устаревших советских схем, привыкая к международной терминологии. Между тем схема была довольно логичной, но, к сожалению, она ничего нового к объяснению антропологического материала не добавляла.

Как следует из самого понятия, антропогенез – это происхождение человеческого рода, включая всю его дописьменную историю. В таком случае этот процесс включает все историко-эволюционные типы человека, начиная с древнейших видов гоминид (первого обезьяночеловека – питекантропа) и заканчивая высшим их видом – Homo sapiens sapiens. Такова расширительная трактовка антропогенеза. Она имеет право на существование потому, что исключение из этого глобального процесса самых ранних, по существу еще обезьяньих, предшественников человека, чистых гоминид, в частности австралопитеков, не позволит проследить все этапы и выявить все механизмы превращения «недочеловека» в современного человека. Другие специалисты придерживаются узкой трактовки антропогенеза, полагая, что его начало стоит связывать с переходом от хабилисов к питекантропам, который произошел примерно 1,5-1 млн. лет назад. Временная шкала антропогенеза сокращается, зато на укороченном отрезке более отчетливо видны произошедшие изменения, в частности, морфологические изменения черепа и тела.

Социогенез, вторая составляющая термина «антропосоционегез», включает всю дописьменную историю человеческого общества, начиная с стада предлюдей и заканчивая появлением ранних государств (Шумер, Аккад, Древний Египет и др.). С первых письменных обществ начинается история общества, государства и цивилизации. Термин «доисторический человек», давно вошедший в научный обиход, заставляет думать, что кроме него существует исторический человек, тот, руками и разумом которого создана цивилизация и письменная летопись человечества. Стало быть, должны существовать две парные категории – доисторический и исторический человек, доисторическое и историческое общество.

В обыденном словоупотреблении «социальное происхождение» человека предполагает сбор информации о той части родословной, которая непосредственно предшествует появлению на свет данного индивида. Прежде всего, о социальном статусе его родителей. Это и есть социальное происхождение человека. Оно отвечает на вопросы: откуда он родом, где его социальные корни. Собственная история человека, хроника его жизни – это уже биография. Так же обстоят дела и с обществом. С момента появления на свет самого общества начинается его история, а корни, социальное происхождение общества, то, откуда оно вышло, должно относиться к социогенезу.

Таким образом, с человеком как родовым существом происходит то же самое, что и с обществом как эволюционной категорией. Антропогенез и социогенез – две исторические универсалии, описывающие глобальный процесс происхождения а) человеческого рода и б) общественной формы бытия человека. Правда, между учеными не достигнуто единства в понимании не только начала, но и конца антропогенеза. Большинство исследователей склонны считать, что с появлением неоантропов завершился одновременно как антропогенез, так и социогенез, закончился единый процесс антропогенеза.

По отношению к доисторическому прошлому человеческого рода, которая насчитывает, принимая во внимание всех ископаемых обезьян, ранних приматов (дриопитека, рамапитека и сивапитека), т.е. не менее 14 млн. лет, вполне применим термин «филогенез», используемый специалистами. Тогда период с появления австралопитеков, включая одну из их разновидностей Homo habilis (2,2 млн. лет назад), до Homo sapiens sapiens (130 тыс. лет назад) надо именовать антропогенезом в узком смысле слова. Древнейшие люди действительно начинаются с австралопитеков. Они представляли собой высокоразвитых двуногих человекообразных обезьян, которые первыми стали сознательно изготовлять орудия и оружие, в то время как их предшественники пользовались лишь тем, что давала им природа (камни, палки, кости животных и т. д.).

Филогенез (от греч. phyle – род, племя и genesis – рождение, происхождение) – историческое формирование группы организмов. Это понятие ввел в научный оборот в 1866 г. Э. Геккель. С его помощью он обозначал изменения, происходящие в процессе эволюции различных форм органического мира, т.е. видов. В психологии под филогенезом понимается процесс изменения психики как продукта эволюции. Любые филогенетические преобразования происходят посредством перестройки онтогенезов особей. Онтогенез – развитие индивида в отличие от развития вида (филогенеза). Филогенез имеет не только психологическую, но и социальную составляющую, поскольку касается исторического развития в ряду поколений. Графическое изображение филогенеза – родословное (или филогенетическое) древо. Древо жизни – отражение эволюционного пути развития большой социальной группы, ее филогенеза, в виде дерева с ветвями. Родственное филогенезу понятие «филогения» обозначает историческое развитие мира живых организмов как в целом, так и отдельны таксономических групп: царств, типов (отделов), классов, отрядов (порядков), семейств, родов, видов.

Если использовать термины «доисторический» и «исторический» применительно к антропогенезу, то получим такую классификацию. К раннему, или древнему доисторическому человеку надо относить питекантропа (Homo erectus), который уже использовал камни и кости, а к позднему доисторическому человеку – неандерталеца.

В широком значении антропогенез обозначает – совокупность всех историко-эволюционных форм гоминид до появления Homo sapiens sapiens, т.е. включает филогенез и антропогенез в узком смысле. Социогенез – совокупность доисторических форм общества вплоть до появления первых обществ-государств (античность).

В связи с широким значением антропогенеза в отечественной антропологии используется еще один термин – гоминизация. Гоминизация (от лат. Homo-человек)-процесс очеловечения обезьяны – от появления первых специфически человеческих особенностей до возникновения вида человека разумного (Н. sapiens). Это комплексный феномен, включающий развитие прямохождения, прогрессивные преобразования мозга и особенно его эволюционно более позднего отдела – неокортекса (неэнцефализация), адаптацию руки к трудовой деятельности, изменения зубочелюстного аппарата, формирование членораздельной речи, концептуального мышления, сознания, интеллекта, перестройку онтогенеза, развитие социальной организации, материальной культуры и другие аспекты. Решающим фактором гоминизации явилась трудовая деятельность.

Согласно Н.Н.Моисееву, развитие человечества, начиная с верхнего палеолита, происходило преимущественно в виде совершенствования форм общественной организации. Занимая одну и ту же экологическую нишу, племена конкурировали между собой, и те из них, чья организация более подходила к данным условиям, вытесняли менее приспособленных. В социогенезе постоянно действовал закон неравномерности стихийного развития. Племена, отстававшие в культурном отношении и потому вытесненные со своих угодий более сильными конкурентами, нередко оказывались в менее благоприятных условиях, стимулировавших, однако, их дальнейшее развитие. Если таким племенам удавалось приспособиться к новым условиям, особенно с помощью новых технологий, они начинали быстро прогрессировать и в итоге обгоняли своих в прошлом более сильных соперников. Ведущим фактором социогенеза, с точки зрения Н.Н.Моисеева, выступали особенности организации и социальной структуры племени, а не интеллект и личностные качества, такие как доброта или сочувствие к ближнему.

Оба термина, антропогенез и социогенез, выступают конкретизацией более широкого и одновременно более размытого термина «социальное происхождение». Социальное происхождение человека – общественная позиция и статус родителей. У Homo sapiens sapiens, к которому принадлежат сегодня 6 млрд. землян, «родителями» выступают все обезьяноподобные предки и ранние люди. В таком, очень широком значении, наша родословная имеет не менее 14 млн. лет, а в узком – более 2 млн. у человеческого общества, как и у человеческого рода, тоже существует своя родословная. О ней мы только что говорили.

Примерно также рассуждают этнографы, когда пишут о происхождении нации и народностей. В частности, термин «этногенез» Ю.В.Бромлей предлагал относить только к фазе зарождения этноса, а далее следовала «этническая история».

Не будет ничего удивительного в том, если новые открытия археологов и антропологов изменят существующие представления о человеческой и общественной родословной. Возможно, одна из них удлинится или укоротится, пополнится новыми ветвями родословного древа, какие-то из них, ранее казавшиеся незыблемыми, отпадут или укоротятся. Вслед за новыми открытиями придется, возможно, пересматривать и теоретические модели. Скажем, в соответствии с новейшими данными, самые ранние виды людей (за это их называют еще предлюдьми, пралюдьми) появились 6-7 млн. лет назад. В таком случае хронологическую карту антропогенеза придется видоизменить, но как именно, еще не ясно. Но важно договориться о понятиях.

Вряд ли следует пересматривать положение о том, общество в собственном смысле слова возникло 30-40 тыс. лет назад. Длительную стадию кристаллизации человеческой коллективности, которую именуют стадом предлюдей, по всей видимости, нельзя еще считать началом общества. За ней последовала другая и не менее короткая стадия - стадо людей, которое тоже не совсем корректно причислять к началу общественного развития в строгом смысле. Специалисты предлагают для нее несколько терминов, в частности, протообщество, предобщество, праобщество и др. Стало быть, это еще не общество в собственном смысле слова. Родоплеменная организация, с которой целиком и полностью историки связывают первобытнообщинную формацию, сложилась позже - после прохождения человечеством первых двух стадий и, возможно, хронологически относится к позднему палеолиту. Так что свое общество человек в буквальном смысле выстрадал – как награду за многомиллионное существование в лоне слепой биологической стихии.

О своих человеческих прародителях мы можем судить сегодня только на основе ископаемых останков.

Антропосоциогенез относится к разряду всемирно-исторических процессов, охватывающих не отдельные общества, страны или регионы мира, а все население планеты. Антропосоциогенезом называется процесс историко-эволюционного формирования физического типа человека, первоначального развития его трудовой деятельности, речи, а также общества. К основным вопросам антропогенеза относятся: место (прародина) и время появления древнейших людей; непосредственные предки человека; основные стадии антропогенеза, движущие силы антропогенеза на различных его этапах; соотношение эволюции физического типа человека с историческим прогрессом его культуры, развитием первобытного общества и речи. Проблемы антропогенеза стали изучаться в XVIII веке. До этого времени господствовало представление, что человек и народы всегда были и являются такими, как их создал творец. Однако постепенно в науке, культуре, общественном сознании утверждалась идея развития, эволюции, в том числе и применительно к человеку и обществу.

Сегодня исследование проблем антропогенеза осуществляется с помощью данных антропологии (прежде всего палеоантропологии) и родственных ей наук – эволюционной морфологии и эмбриологии, приматологии, палеонтологии приматов, археологии, исторической социологии, психологии и физиологии, геологии палеогена, неогена и антропогена, археологии палеолита, палеогенетики, этнографии и лингвистики.

В биологическом смысле антропогенез представляет собой растянувшийся на исторически необразимый срок процесс адаптации человека и его ранних форм к искусственной среде. Он происходил так местные архаичные формы гоминид время от времени заменялись пришлыми формами, которые были менее специализированными, но обладали большим потенциалом для дальнейшего развития. В результате современный человек оказался самым неспециализированным организмом на Земле, и ему удалось заселить все экологические ниши, сохранив видовое единство.

Из всех видов гоминид, когда-либо существовавших на Земле, Homo sapiens – единственный, чью эволюционную судьбу можно рассматривать в перспективе, поскольку только этот вид дожил до настоящего времени, широко расселившись по земному шару. На протяжении развития рода Homo более высокоорганизованные виды гоминид, расы и народы, находившиеся на так называемой оси эволюционной магистрали, вытесняли тех, чья организация была ниже или даже упрощалась в процессе адаптации к специфическим средам обитания, таким, например, как горы или тропические леса. Представители рода Homo изначально отличались стремлением к широкой экспансии, и закономерным следствием такого пути развития стало зарождение в Европе техногенной цивилизации, которая оказалась поистине универсальной, ориентированной на самый широкий спектр климатических и географических условий.

Во время крупных геологических преобразований в истории планеты, когда условия существования становились крайне нестабильными, преимущество в выживании получали универсальные формы живых существ, наименее специализированные и зависимые от окружающей среды. Именно такие формы давали начало новым, более высоким таксонам организмов – типам или классам.

3.2. Шкала антропогенеза

Согласно принятой теории, пока еще не успевшей учесть новейшие археологические открытия 2000-х годов, человекоподобные существа (гоминиды) начали развиваться из человекообразных обезьян около 4 млн. лет назад в Африке. Первые гоминиды, получившие название австралопитеков, имели тело, напоминавшее человеческое, и голову, больше похожую на голову обезьяны. Австралопитеки около 2 млн. лет назад превратились в Homo habilis еще через полмиллиона лет появился Homo erectus, который мигрировал в Европу и Азию. Примерно 200-300 тыс. лет назад появились первые представители Homo sapiens, еще мало похожие на современного человека. Около 100 тыс. лет назад возник неандертальский человек, который расселился по Европе, Африке и Среднему Востоку. Наконец около 40 тыс. лет тому назад на Ближнем Востоке или в Азии появляются первые представители современного человека. Названные Homo sapiens они проникают в Европу и вытесняют неандертальцев, которые постепенно вымирают. Зачатки современной цивилизации впервые появились 10 тыс. лет назад. Принято считать, что эволюция человека протекала только в Старом Свете. Племена, жившие в Новом Свете, переселились туда из Азии не раньше чем 30 тыс. лет назад. Таковы общепринятые представления об эволюции человека.

Временная шкала антропогенеза, как она видится некоторым американским антропологам, выглядит следующим образом (см. рис.7)

Рис. 9. Временная шкала антропогенеза.

На хронологической карте антропогенеза (рис.2) показаны основные виды гоминид: голубым цветом изображены обезьяны, красным - представители человеческого вида. На схеме некоторые представители выделены черным цветом. Он получился от смешения голубого и красного. Точно так же и в реальной жизни, судя по ископаемым останкам, Australopithicus afarensis и Australopithicus africanus соединяли в себе черты животного и человека. В отличие от них Australopithecus robustus и Australopithecus ramidus даны чистым голубым цветом, что означает принадлежность к обезьянам. Напротив, Homo Sapiens и Homo sapiens sapiens выведены на схеме чистым красным цветом, так как они – полноправные представители человека в современном понимании слова. К переходным формам отнесены Homo habilis и Homo erectus, в них сочетаются черты обезьяны и человека. Но в отличие от двух других переходных форм, указанных выше, человеческие черты уже преобладают над животными. Правда, у Homo habilis их меньше, а у Homo erectus – больше.

В табличной форме шкала времени антропогенеза будет выглядеть так (см. табл.3)

Таблица 3

Шкала антропогенеза

Виды гоминид	Период существования, лет тому назад
Australopithecus ramidus	5-4 млн.
Australopithicus afarensis	4-2,7 млн.
Australopithicus africanus	3-2 млн.
Australopithecus robustus	2,2-1,0 млн.
Homo habilis	2,2-1,6 млн.
Homo erectus	2-0,4 млн.
Homo Sapiens	400-200 тыс.
Homo sapiens neanderthalensis	200-30 тыс.
Homo sapiens sapiens	130 тыс. и до настоящего времени

Человек и общество прошли длительный путь развития, по последним данным составляющий несколько миллионов лет. Период становления и развития человеческого общества до цивилизаций называется каменным веком. В истории каменного века выделяют 3 эпохи: 1) палеолит (древнекаменный век); 2) мезолит (среднекаменный век); 3) неолит (новокаменный век).

Следующую за неолитом эпоху называют энеолитом (меднока-менный век). Он открывает эпоху металла и цивилизаций. Палеолит делится на ряд стадий: ранний (нижний) палеолит, включающий олдувайский период (3-1,5 млн. лет назад), Ашель (1,5 млн.-100 тыс. лет назад), Мустье, или средний палеолит (100-40 тыс. лет назад), и поздний (верхний) палеолит (40-10 тыс. лет до н. э.). Мезолит длился от 10 до 8~7 тыс. лет до н. э., неолит – от 8-7 тыс. лет до 5-4 тыс. лет до н. э., энеолит – 4-3 тыс. до н. э.

В истории первобытного общества в последнее время выделяют 3 эпохи: 1) эпоха первобытного стада, или праобщины, а также антропосоциогенеза; она занимает огромный период от Олдувая до Мустье; 2) эпоха первобытной родовой общины начинается в верхнем палеолите и заканчивается к эпохе раннего металла; 3) эпоха первобытной соседской (протокрестьянской) общины. В эпоху первобытного стада человек выделяется из животного мира, образуется общество.

3.3. Теории происхождения человека

В науке найдется немало проблем, которые вызывают острые, порой даже ожесточенные, споры. Некоторые из них насчитывают десятилетнюю, а то и столетнюю историю. В числе вопросов, которые можно назвать вечными, находится проблема происхождения человека. Большинство теорий, концепций и версий (в том числе не только научных) происхождения человека замыкаются в очень ограниченном круге источников: человек может происходить либо от Бога (креационистская теория), либо от обезьяны (даврвинизм), либо от инопланетян (теория внеземного происхождения). Первые две версии – самые старые, третья – самая молодая. Сторонников божественного происхождения человека именуют креационистами, естественного происхождения – эволюционистами, космического происхождения – космистами.

Креационизм. Самой первой концепцией надо считать религиозно-мифологическое учение о происхождение человека, которое подразделяется на языческую и христианскую традиции. Первая возникла раньше второй и сохранилась у некоторых примитивных народов по сию пору. Более того, в 2000-е годы в некоторых развитых странах, в том числе России, наблюдается ренессанс языческих представлений, а вместе с ними и креационистской мифологии. В основе язычества лежит миф, в основе христианства - доктрина и канон.

Во многих мифах говорится, что человек выделился из различных человекоподобных существ, постепенно превращаясь в человека по воле высших существ - богов, демиуров, героев. Последние творят человека, не долго раздумывая, из всего, что находится под рукой: костей животных, кокосовых орехов, дерева. Чаще всего человека лепят из наиболее доступного материала - глины; подобные взгляды бытовали у шумеров, египтян, греков, семитов. Не случайно латинское название земли, почвы - «гумус» – у индоевропейских народов отражено в названии человека - «гомо» или «хомо».

Еще в глубокой древности разные народы создавали легенды о чудесном происхождении первых людей, об их сотворении божеством. Например, библейская легенда о сотворении первого человека из «красной глины» божеством, вдохнувшим в него частицу своего духа — «бессмертную душу», отражает весьма распространенное в те времена в Ассирии, Вавилоне, Египте, Иудее и других странах горшечное ремесло и искусство скульпторов. В мифах австралийцев людей творят, разделяя каменными ножами сросшиеся комки, обнаруженные на дне высохшего Океана, лепят из скелетов зверей, птиц и рыб. Тибетские хадзали полагали, что люди произошли от сочетания разных племен обезьян и духов, все они были косматы, иные обладали рыжей шерстью. Предки селькупов были покрыты шерстью и обладали пугающей внешностью. Пигмеи создавались вместе с шимпанзе и являются их братьями. В Центральной Африке люди вышли на белый свет из разбитого термитника. Перуанцы, согласно мифологии, возникли из кокосовых орехов. Из древесины делались кеты, нивхи, океанийцы, скандинавы и Пиноккио. Океанийская и масайская женщины появлялись, когда бросали куски мяса в первозданного мужа. Бушменов создал богомол Цагн.

У многих племён Африки и Южной Азии имелись предания о происхождении людей от обезьян. По другим поверьям, обезьяны, наоборот, происходили от ленивых людей, сбежавших в лес, чтоб их не заставили работать. А самых близких к нам обезьян - шимпанзе, гориллу и орангутанга - вообще называли не обезьянами, а «лесными людьми». «Орангутанг» по-малайски и означает «лесной человек». В восточных религиях, индуизме и буддизме, обезьяны занимают почётное место и действуют во многих мифах. Иное положение сложилось в западных религиях, то есть в иудаизме, мусульманстве и особенно в христианстве. В них обезьяна - порождение дьявола, воплощение всякой скверны. Сходство обезьяны и человека породило, например, у тибетцев миф о том, предками людей являлись обезьяны, бушмены же считали наоборот, - что обезьяны были когда-то людьми, но всемогущий Цанг в наказание за убийство сына превратил их в обезьян. А шимпанзе, считается у некоторых народов Африки, - это одичавшие люди, ушедшие в леса, обидевшиеся на пигмеев.

Библейский сюжет об Адаме происходит от древних мифов «глиняных жителей» Ближнего Востока. Междуречье, главный очаг цивилизации, называют царством глины и камыша. Сырье для Сотворения было тем же, что и для ритуальных игрушек шумеров, – глина, охра и тростник. Согласно шумерским мифам, Мукат сотворил племя кахуилла из черной грязи, почерпнув ее в сердце своем. Когда Мардук и Эйя творили аккадцев, то добавили в глину пинту крови. Хнум вращал египтян на гончарном круге, а Прометей вылепил южных балканцев прямо руками. Ульгено добавлял камыш в сырье для алтайцев. Из камня рождены многие группы Кавказа, Австралии, Пиренеев, Океании. Обилие способов сотворения, быть может, и объясняет такую пестроту всех получившихся людей.

Библейской легенде созвучен магометанский миф, в котором говорится: «Он дал совершенство всему, что он создал, и образовал сначала человека из глины. Затем он установил потомство человека и произвел его из капли, из крошечной капли воды. Затем он образовал его так, чтобы тело его сохранило известные пропорции, и вдунул в него часть своего духа» (Коран Магомета).

На протяжении последних двух тысячелетий, с момента появления христианства, считалось неопровержимым научным фактом происхождение человека в результате Божественного творения: человек сотворен Богом – картина его творения описана в Библии. И сказал Бог: «...Сотворим человека по образу своему, по образу Божию, мужчину и женщину».

Проблему сотворения человека не обошли вниманием и другие религии мира, в которых создавались на этот сюжет многочисленные мифы, их называют «антропогеничными». При желании исторического предшественника христианской теории можно найти в мифологических представлениях язычников о происхождении человека, а им от 3 до 10 тысяч лет.

И сегодня религиозно-мифологические концепции, именуемые креационистскими, окончательно не сданы в архив. Их сторонники находят все новые доказательства, а противники - все новые опровержения божественному происхождению человека. В частности, указывается, что согласно Писанию, Адам и Ева родились почти сразу после сотворения мира, т.е. всего несколько тысяч лет назад. Между тем Вселенная, по данным науки, возникла 15 миллиардов лет назад. Предки людей бродили по планете сотни тысяч лет: питекантропы, неандертальцы, кроманьонцы и т.д.

Современные креационисты подтверждают тексты Библии точными расчетами. В частности, они доказывают, что Ноев ковчег мог вместить всех тварей по паре – если учесть, что рыбам и другим водным животным место в ковчеге не нужно, а остальных позвоночных животных – около 20 тыс. видов. Если умножить это количество на два (в ковчег были взяты самец и самка), получится примерно 40 тыс. животных. Средней величины автофургон для перевозки овец вмещает 240 животных. Значит, нужно было бы 146 таких фургонов. А ковчег длиной 300, шириной 50 и высотой 30 локтей вместил бы 522 таких фургона. Значит, место для всех животных нашлось и еще осталось – для корма и людей. Тем более что Бог, как утверждает Томас Хайнц из Института креационных исследований, наверняка догадался бы взять маленьких и молодых животных, чтоб они и места занимали меньше, и размножались активнее.

Сегодня эта проблема активно разрабатывается в рамках христианской антропологии, которая согласно с вполне материальным, физическим сотворением тела, но настаивает на духовном, божественном происхождении души человека. О ренессансе креационизма свидетельствуют многочисленные факты: 1) огромная литература (монографии, статьи, научно-популярные эссе), издаваемые как у нас в стране, так и за рубежом; 2) существование особой отрасли знания – Creation Science – и многочисленных веб-сайтов в Интернете; 3) функционирование многочисленных исследовательских организаций, кафедр, семинаров, учебных курсов в вузах. Так, в Калифорнии (США) существует специальный Institute for Creation Research ( ICR ) (http://www.icr.org/)

Эволюционизм. Второй по времени считается концепция естественного происхождения. Ее разрабатывали философы и ученые. Ими выдвинуты два источника происхождения человека – из живой и неживой природы. Согласно античным воззрениям Тита Лукреция Кара (95–51 до н.э.), высказанным в поэме «О природе вещей», человечество возникло на Земле естественным путем, а первые люди появились в виде младенцев из «земных утроб». О естественном развитии человека говорили Анаксимандр (VI в. до н. э.) и Эмпедокл (485–425 до н. э.).

О поразительном сходстве человека с обезьянами люди писали и говорили, начиная с глубокой древности. Аристотель, Плиний и Гален считали обезьяну чуть ли не копией человека. Аристотель (384–322 до н. э.) впервые подверг подробному рассмотрению человеческое тело, указал место, занимаемое человеком в системе животного мира, перечислил такие кардинальные различия между человеком и другими животными, как прямохождение, крупный головной мозг, речь разум, и подверг эти особенности анализу. Позднее римский врач и анатом Клавдий Гален (130–201 н.э.) установил большое сходство в строении тела между человеком и обезьянами.

Знания о человеке и животном мире со временем умножались. В 1699 г. английский анатом Э. Тайзон опубликовал полное описание строения шимпанзе в книге «Орангутан, или лесной человек: сравнительная анатомия обезьяны, пигмея и человека». В 18 в. зарождается и научная приматология. Голландский анатом П.Кампер показал глубокое сходство в строении основных органов человека и животных. В конце 18 в. был опубликован труд Ж.-Л. де Бюффона «История земли» (1766). В нем автор, названный современниками «Плинием XVIII века», впервые высказал «крамольную» мысль о том, что люди – потомки обезьян. Какова же была реакция? Сорбонна, старейший научный центр Европы, вынесла решение о публичном сожжении книги палачом. Религиозная версия происхождения человека казалась непоколебимой.

Однако к середине 18 в. вера в то, что мир и все живое созданы богом, была поколеблена новыми открытиями. Множились факты, которые нельзя было объяснить, исходя из религиозных воззрений. В числе первых выступили против устаревших представлений французские ученые, самым видным из которых был Ж.-Б.Ламарк.

Эволюционная теория Ламарка. Впервые вопрос о механизме возникновения человека был поставлен автором известной эволюционной теории Ж.-Б. Ламарком (1744—1829) в начале 19 в. Свои мысли о постепенной эволюции животных видов он изложил в книге «Философия зоологии» (1809). Ламарк первым разделил проблему на две части: происхождение физического тела в результате эволюции и появление богоподобного разума. Тело человека свидетельствует о его происхождении от животных, а разум и душа – о божественном происхождении. Богоподобие человека не выводится из естественных законов природы и не может быть приобретен в процессе эволюции. Ламарк утверждал, что по своим физическим особенностям человек ближе всего стоит к человекообразным обезьянам, в частности, к шимпанзе, поэтому вполне допускал его происхождение от какой-нибудь разновидности «четвероруких». Ламарк привел ряд доказательств эволюции в мире животных и растений, утверждая, что все современные организмы произошли от древних путем эволюции. Он допускал, что сам человек развился на протяжении времени из обезьяны. Древняя человекообразная обезьяна в связи с поредением лесов была вынуждена сменить древесный образ жизни на наземный и перейти к хождению на двух ногах. Вследствие прямохождения сильно изменилось строение позвоночника, мускулатуры, стопы, кисти, челюстей, зубов, головного мозга. В условиях общественной жизни вскоре у людей развилась членораздельная речь.

В том же 18 в. знаменитый шведский естествоиспытатель Карл Линней (1707–1778), создатель современной классификации растений и животных, стал первым ученым, который отнес человека и обезьяну к одной группе животных – приматам. Правда, записывает его отдельной строкой – как особый род людей (Homo) с одним видом «человека разумного» (Homo sapiens) рядом с человекообразными обезьянами. Однако Линней принадлежал к числу ученых, веривших в божественный акт сотворения мира и в неизменность всего живого. Именно поэтому он категорически заявил: существует столько видов, сколько бог создал их с самого начала. Линней был убежден, что человек в отличие от всех остальных живых существ был сотворен по образу и подобию божьему и ему был дан божественный разум. Однако, несмотря на это, классификация Линнея объединила человека и обезьян в одну группу. Тем самым ученый, возможно сам того не желая, установил, что человек – это самая высокоразвитая форма млекопитающих, которая ближе всего к человекообразным обезьянам.

К началу 19 в. накопились гораздо более полные сведения о людях, фауне и флоре разных стран мира. Благодаря исследованиям Жоржа Кювье (1769-1832) и Чарлза Лайеля (1797–1875) существенно расширились представления об ископаемых животных. Дж. Э. Доорник (1808) прямо утверждал, что люди произошли от человекообразных обезьян.

В 18 – первой половине 19 в. археологи, палеонтологи, этнографы накопили большой эмпирический материал, который лег в основу учения об антропогенезе. Большую роль сыграли исследования французского археолога Буше де Перта. В 1840-50-х годах он искал каменные орудия и доказывал, что их использовал первобытный человек, живший одновременно с мамонтом и др. Эти открытия опровергали библейскую хронологию, встретили бурное сопротивление. Только в 1860-е годы идеи Буше де Перта признали в науке.

Теория Дарвина. В 1871 г. вышла в свет книга Ч. Дарвина «Происхождение человека и половой подбор». Так, в конце 19 в. появилась новая научная теория, дарвиновская, утверждавшая, что человек произошел от обезьяны путем очень длительной эволюции, борьбы за существование, выживания сильнейших особей и видов, наследования лучших черт от своих родителей, успешной адаптации к изменяющимся условиям, зарождения трудовых, мыслительных и речевых навыков. По предположению Ч.Дарвина (1809-1882), в процессе внутривидового размножения у отдельных особей появляются новые качества, в результате чего некоторые из представителей вида получают преимущество перед другими и имеют больше шансов выжить в данной среде обитания. Поэтому приобретенные ими качества закрепляются и передаются их потомкам. «Те, которые были сложены крепче и лучше, – отмечает Дарвин, имели в длинном ряду поколений наибольший успех и выживали в большем числе». Со временем изменения в организмах становятся столь значительными, что появляется новый вид.

По Дарвину, наши древние предки, обезьяны, жили стадами на деревьях, имели остроконечные уши, были покрыты шерстью, оба пола имели бороды. Это были примитивные низшие обезьяны. Более поздними предками, по Дарвину, явились человекообразные обезьяны. Из известных ему ископаемых антропоидов он упоминает дриопитека. Изменение окружающих условий, в частности поредение лесов, вынудило их в поисках пищи перейти от жизни на деревьях к жизни на земле в лесостепной местности. Потом они стали обитать и открытой местности.

Среди качеств, способствующих выживанию группы, Дарвин выделял не только и не столько физическую силу, сколько способность оказывать взаимопомощь. «Малая сила человека, – писал Дарвин, – была более чем уравновешена, во-первых, его умственными способностями, которые научили его помогать своим собратьям и получать помощь от них». Увеличение в группе удельного веса носителей нравственных начал повышает жизнеспособность племени по сравнению с другими, где этот показатель ниже. «Очевидно, – подчёркивает Дарвин, – что племя, заключающее в себе большее число членов, которые наделены высокоразвитым чувством патриотизма, верности... и участия к другим, – членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, должно одерживать верх над большинством других племён, а это и будет естественный отбор».

Дарвин обосновал свою точку зрения с помощью сравнительно-эволюционного метода, ссылаясь на тот факт, что тело человека имеет общий с телом млекопитающих план строения, состоит из тех же костей и мышц, кровеносных сосудов и обладает теми же внутренними органами - печенью, желудком, почками, лёгкими, и т.п. Даже головной мозг человека и обезьяны, а кроме того извилины и бороздки коры больших полушарий во многом схожи. Дарвин видел родство человека с млекопитающими также и в том, что они болеют одинаковыми инфекционными болезнями, имеют общих паразитов, у них идентичный химический состав крови и других тканей. А наиболее близкие к человеку человекообразные обезьяны обладают теми же группами крови, что и человек.

Как установлено современной наукой, антигенный состав крови человека, шимпанзе и горилл одинаков и его можно, соблюдая групповую совместимость, переливать от обезьяны к людям. И ещё одно подтверждение предположения Дарвина получено – речь идёт о химическом сходстве человека и обезьяны. Определён так называемый альбуминовый индекс, служащий показателем одного из сывороточных белков крови – альбумина. Если принять альбуминовый индекс человека за единицу, то для гориллы он равен 1.09, шимпанзе – 1.14, мартышки – 2.59, для наиболее эволюционно отдалённого от человека капуцина – 5, а для ещё более примитивного примата лемура - 18.

Убедительные доказательства родства между человеком и обезьянами получены с помощью метода молекулярной гибридизации дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК). Выяснилось, что количество сходных генов у человека и человекообразных обезьян достигает 91%, у человека и гиббона – 76 %, у человека и макаки-резус – 66%. Таким образом, современные достижения подтверждают обоснованность заключения Дарвина о том, что «существует чрезвычайно близкое сходство в общем строении тела, микроскопическом устройстве тканей, химическом составе и конституции между человеком и высшими животными, в особенности человекообразными обезьянами». Современная наука подтверждает и положение Дарвина о перестройке способа передвижения предков человека. Переход к прямохождению, как считается, предшествовал развитию кисти и головного мозга, а затем возникновению речи и мышления.

Однако не все идеи великого английского ученого признает современная наука. Попытка Дарвина построить эволюцию человеческого рода в виде единого линейного процесса, напоминающего дерево, на котором все ветви происходят из общего корня и потому составляют универсальную причинно-следственную цепочку, сегодня признана неудачной. В современной науке эволюционное древо человека выглядит куда более сложным и запутанным: его ветви многократно ветвятся, образуют параллели, пересекаются, внезапно обрываются, уходя в неизвестность. Нынешние исследователи предпочитают не использовать образ древа, а говорят о так называемой сетчатой эволюции (наиболее точным ее графическим отображением является фрактал - особая нелинейная самоподобная структура).

Контраргументы А.Уоллеса. В конце 19 в. знаменитый исследователь тропической природы Альфред Уоллес (1823-1913) развил теорию отбора независимо от Дарвина и одновременно с ним, но поставил его трактовку под сомнение. Уоллес писал, что человек наделен гораздо большими потенциями, чем ему это нужно вообще как биологическому существу. Значит, в человеке есть иное, высшее начало, которое служит его развитию. Он указал, что человеку присущи такие качества, которые не могли возникнуть в процессе естественного отбора и вовсе не были решающими в биологической жизни вида. «Чувства абстрактной справедливости или любви к ближнему, – писал он, – никогда не могли быть приобретены таким образом (то есть путем отбора), ибо эти чувства несовместимы с законом выживания сильнейшего». Он пришел к выводу, что мозг человека не может рассматриваться как результат естественного отбора. Уоллес провозгласил, что этот «мыслительный инструмент» возник в результате потребностей его обладателя, и предполагал «вмешательство высшего разумного существа».

В отличие от Дарвина Уоллес утверждал, что между человеком и животными существует непроходимая пропасть: по крови они братья, но по психике - антагонисты. Ему удалось доказать, что нравственные чувства, как и чувства прекрасного и мистического, вовсе не являются поздними продуктами цивилизации, а, напротив, присущи «дикарям» на самых низших ступенях культуры. Уоллес первым или одним из первых решительно отверг представление об умственной неполноценности так называемых дикарей. И в этом он получил полную поддержку современной антропологии, вовсе не считающей отсталые племена переходной формой между человеком и обезьяной была признана совершенно беспочвенной.

Когда А.Уоллес спросил себя: для чего природа наделила первобытного человека такими свойствами, как, например, математические или музыкальные способности? – то нашел лишь один ответ. По его глубокому убеждению, «умственные и нравственные способности... должны были иметь другое происхождение, и для этого происхождения мы можем найти достаточную причину в невидимом духовном мире». Только высшее существо, т.е. Бог, могло задать человеку нужное направление, поскольку и сам человек руководит развитием «многих животных и растительных форм».

Среди страстных приверженцев Ч.Дарвина был известный немецкий ученый Эрнст Геккель (1834 - 1919), профессор Иенского университета. В своей книге «Естественная история мироздания» он дал полное, хотя и основанное на предположениях, родословное древо человека и научно аргументировал с точки зрения эволюции существование переходной формы между человекообразными обезьянами и человеком. Эту гипотетическую особь Э.Геккель назвал Pithecanthropus, образовав название из двух греческих слов – pithecos – (обезьяна) и anthropos – человек, иначе говоря, обезьяночеловек. Странно, но в 1868 г., когда книга Геккеля впервые увидела свет, доказательства существования питекантропа отсутствовали – не было найдено ни куска черепа, ни какой-либо другой кости, ничего.

Э.Геккель сформулировал знаменитый «основной биогенетический закон», согласно которому каждый человек в своем индивидуальном развитии повторяет в сжатом виде весь путь становления человечества. Он построил схему эволюции человека, состоящую из 22 стадий. Но постепенно стало выясняться, что почти ни одна из них не соответствует действительности.

Трудовая теория Энгельса. Логическим продолжением учения Дарвина явилась трудовая теория антропогенеза Ф.Энгельса. Она изложена в 1873-1876 гг. и наиболее полно представлена в его статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», которая являлась одной из глав его работы «Диалектика природы». Основу концепции Ф. Энгельса составляет понятие о труде как первом основном условии всей человеческой жизни, и притом в такой степени, что мы в известном смысле можем сказать, что «труд создал самого человека». Отсюда берет начало хрестоматийная формулировка «труд создал из обезьяны человека», которая считалась одним из основополагающих утверждений исторического материализма.

Под трудом Энгельс понимал целесообразную деятельность, которая началась с изготовления орудий из камня, кости и дерева. По мнению Ф. Энгельса, сознание сформировалось в результате труда. В процессе труда у людей возникла потребность что-то сказать друг другу. Так появилась речь как средство общения в совместной трудовой деятельности. В свою очередь, деятельность человека оказалась огромным импульсом, приведшим к возникновению культуры и общества.

В своей работе Энгельс устанавливает последовательность основных этапов гоминизации с выделением прямохождения как решающего шага на пути очеловечения обезьяны; дает определение руки как органа и продукта труда; рассматривает возникновение звукового языка и членораздельной речи, человеческого мышления как следствия общественного развития; подчеркивает качественное своеобразие антропогенеза как процесса активного приспособления человека к среде, экологическое превосходство человека разумного над другими видами.

Современная наука добывает все новые сведения одновременно как в пользу теории Дарвина, так и против нее. Не все авторы соглашаются также с теорией антропогенеза Энгельса. Основное положение трудовой теории антропогенеза – о решающей роли изготовления орудий в процессах гоминизации-разделяется большинством антропологов мира, тем не менее в зарубежной антропологии получают распространение и другие, отличные от нее, концепции. Так, идеи «культурной адаптации» уже выходят за рамки трудовой теории, поскольку здесь речь идет об «аутокаталитической реакции» или «кибернетическом механизме» обратной связи между развитием биологии (мозга) и культуры при ведущей роли генетических факторов. В других подходах роль труда как локомотива глобального процесса гоминизации вытесняют несоциальные факторы. Среди них: кратковременное повышение фона радиации, обусловленное тектоническими перемещениями, разломами земной коры и усиленным вулканизмом, инверсии геомагнитного поля Земли, иные стрессовые ситуации, изоляция, гетерозис, а также вызванные изменениями экологической обстановки перемены в поведенческих реакциях, начиная с пищевого поведения и «стратегии размножения» и кончая «предкультурным поведением».

Вслед за пересмотром трудового фактора иначе оценивается эволюция мозга. В современной науке предлагается несколько моделей: постепенного возрастания массы мозга с постоянной скоростью, аутокаталитического ускорения темпов по мере возрастания мозга и, наконец, «эпизодического увеличения», когда быстрые изменения чередуются с периодами замедленного развития. Для процесса эволюции гоминид в целом также в основном разрабатываются модели постепенного филетического развития («градуализм») и «прерывистого равновесия», со сменой длительных периодов относительной стабильности видов (стазисы) периодами очень быстрых изменений, приводящих к формированию новых видов.

Генетики и биохимики находят все больше оснований для объединения человека и человекообразных обезьян в одном семействе. Генетический код человека и шимпанзе совпадает на 99%. В этом убеждает изучение произвольно взятых последовательностей ДНК, отвечающих за одни и те же наследственные признаки у людей и обезьян. И этот вывод подкрепляется изучением белков, состав и строение которых у человека и шимпанзе совпадает даже более, чем на 99%. Биохимические и генетические различия между двумя близкими видами грызунов в пределах одного рода в 20-30 раз больше. Стало быть, теория Дарвина верна.

Через полвека начали сомневаться и в ней. Крупнейший американский палеонтолог Генри Осборн (1857-1935) является ярким представителем примирения науки с религией. Согласно его гипотезе аристогенеза, творение органического мира осуществляется путем целенаправленной эволюции. По Осборну, предки людей не были связаны с предками человекообразных обезьян, т. е. человек произошел не из круга обезьян; люди развились первоначально в Центральной Азии и их предки вели наземный образ жизни. Эволюция совершается не столько под влиянием внешней среды, сколько благодаря заложенной в организмах способности к самопроизвольному прогрессивному развитию.

Синтетическая теория эволюции (СТЭ). Основанием современной эволюционной биологии выступает синтетическая теория эволюции, или неодарвинизм, принципиальные положения которой были заложены работами С.С.Четверикова, Ф.Г.Добржанского, Д. С. Хаксли, Э. Майера, С.Райта, Н.П.Дубинина, А.Н.Северцова, И.И.Шмальгаузена, Д.К.Беляева, Л.П.Татаринова, В.А.Ратнера и др. Эта концепция объединила классический дарвинизм и достижения генетики и сформировалась в 20 в. Непосредственными предпосылками для синтеза генетики и теории эволюции выступали: хромосомная теория наследственности Т. Моргана, биометрические и математические подходы к анализу эволюции, закон Харди – Вейберга для идеальной популяции (гласящий, что такая популяция стремится сохранить равновесие концентрации генов при отсутствии факторов, изменяющих его), результаты эмпирического исследования изменчивости в природных популяциях и др. Математические модели синтетической теории эволюции были разработаны к началу 30-х годов Р. Фишером, Дж. Холдейном и С. Райтом. Они включают вероятностные методы теоретической популяционной генетики. СТЭ опирается на широкое применение экспериментальных методов, на воспроизводимые опыты.

СТЭ основана на признании популяции как элементарной эволюционирующей единицы, случайных изменениях ДНК и естественном отборе, ведущей роли среды в возникновении видов и сообществ, необходимости разнообразия в сохранении стабильности биологических систем.

В основе этой теории лежит представление о том, что элементарной клеточкой эволюции служит не организм и не вид, а популяция – совокупность особей одного вида, длительно занимающая определенное пространство и воспроизводящая себя в течение большого числа поколений. Исходной единицей наследственности выступает ген (участок молекулы ДНК, отвечающий за развитие определенных признаков организма). Наследственное изменение популяции в каком-либо определенном направлению осуществляется под воздействием ряда эволюционных факторов (т. е. таких факторов, которые изменяют генотипический состав популяции) – мутационный процесс (поставляющий элементарный эволюционный материал), популяционные волны (колебания численности популяции в ту или иную сторону от средней численности, входящих в нее особей), изоляция (закрепляющая различия в наборе генотипов и способствующая делению исходной популяции на несколько самостоятельных), естественный отбор как “процесс, определяющий вероятность достижения определенными индивидами репродукционного возраста” (имеющий разные формы – по относительной жизнеспособности, по фенотипическому признаку, стабилизирующий отбор, дизруптивный отбор, ведущий отбор и др.). Естественный отбор является ведущим эволюционным фактором, направляющим эволюционный процесс.

В самом общем виде СТЭ утверждает, что прогрессивное развитие жизни на Земле объясняется генетическим наследованием фенотипических признаков, их случайной изменчивостью и естественным отбором. Согласно СТЭ, случайные мутационные изменения фильтруются естественным отбором, и постепенно, из хаоса неопределенной изменчивости, выкристаллизовываются совершенные формы, идеально приспособленные к условиям обитания. СТЭ допускает, что генотипы с более высокой приспособленностью оставляют пропорционально большее число потомков, поэтому их гены в следующем поколении будут представлены с большей частотой. СТЭ предполагает, что эволюция обусловлена повреждением наследственного аппарата под влиянием факторов среды (мутациями) и отбором возникающих случайных признаков, полезных в данных условиях среды, в сочетании с изоляцией. Эволюция представляет непрерывный процесс накопления в популяции случайных мутаций, признаков, ведущих в условиях изоляции (экологической, репродуктивной) к дивергенции и формированию нового вида.

Новый толчок к дальнейшему движению СТЭ получила в работах И. Пригожина о бифуркационном развитии, согласно которым в условиях удаленных от равновесия открытые системы могут скачкообразно переходить в качественно иное состояние, меняя траекторию своего становления. Бифуркация определяет наличие в системе, наряду с детерминистическими, стохастических закономерностей, ибо следствием ее является множественность возможных будущих состояний. Сюда входят и состояния, при которых возникают диссипативные структуры. Создание синтетической теории эволюции на основе популяционной генетики ознаменовало собой начало преодоления противопоставления исторического и структурно-инвариантного “срезов” в исследовании живого.

Теория двух скачков. Конкретное воплощение идея антропосоциогенеза нашла в созданной советскими антропологами и отчасти археологами «теории двух скачков», согласно которой в эволюции человека существуют два переломных момента: 1) переход от стадии животных предшественников человека к стадии формирующихся людей, которыми являются архантропы (питекантропы, синантропы и другие сходные формы) и палеоантропы (неандертальцы); 2) происшедшая на грани раннего и позднего палеолита, примерно 35-40 тыс. лет назад, смена палеоантропов людьми современного физического типа (неоантропами), являвшимися уже подлинными, готовыми людьми. Первый перелом означал появление социальных закономерностей, второй-установление их полного и безраздельного господства. Формирующиеся люди (пралюди) жили в становящемся обществе, которое исследователи называют первобытным человеческим стадом, или праобществом. Генезис общества был процессом становления первой формы его существования – первобытнообщинной формации. Становящиеся социальные организмы были формирующимися первобытными общинами, или праобщинами.

Космизм. В конце 20 и начале 21 вв. популярность приобрела концепция внеземного происхождения человека и, как кажется, она получает все больше научных доказательств. Миллионы людей отслеживают все случаи появления НЛО, а ученые спешат составить из них стройную концепцию космического посещения Земли инопланетянами. Травматологи давно подметили, что люди – единственные из всех живущих на Земле существ ломают конечности на ровном месте. Никто не видел, чтобы кошка или собака, поскользнувшись на льду, сломали бы себе лапы. А мы иногда, оступившись или споткнувшись, так ломаем свои кости, будто попали в автокатастрофу. Это может означать только одно: человек не привык к нормальной земной силе тяжести, – считает руководитель ассоциации “Космопоиск” В.Чернобров. Додумавшись до этой мысли, ученый задался вопросом: а может быть, нам более привычна другая, меньшая по массе, планета? Специалисты из Института медико-биологических проблем РАМН ставили эксперименты по изучению биоритмов растений и животных в условиях полной изоляции. У всех, кроме людей, сохранялась полная синхронизация с 24-часовым суточным ритмом родной планеты.

У теория внешнего (инопланетного) вмешательства три разновидности. Согласно первой, в незапамятные времена на землю высадились инопланетные гуманоиды, которые почему-то утратили связь со своим миром и постепенно одичали, после чего история земной цивилизации началась как бы с нуля. Вторая версия сводится к тому, что высокоразвитая цивилизация инопланетян (не обязательно гуманоидов) вырастила в пробирке или вывела путем селекции популяцию разумных существ, наиболее пригодных для земных условий, и люди – прямые потомки этих существ. Третья версия предполагает, что гуманоиды-предки дали начало роду человеческому, скрещиваясь с земными приматами. В свое доказательство сторонники инопланетной теории указывают на таинственные рисунки в пустыне Наска, изображения космонавтов в скафандре на стенах пещер, необъяснимые знания первобытных племен о звездах, которые нельзя увидеть невооруженным глазом, и т.п. Главный козырь – кости человека разумного и металлические изделия в слоях земной коры, возраст которых – сотни тысяч и даже миллионы лет. Получается, что человек разумный – не потомок австралопитеков и питекантропов, а их ровесник. Подобное возможно лишь в том случае, если разумная жизнь привнесена на землю извне. Любая мифология, в том числе и первобытная, наполнена сюжетами, которые при желании могут быть истолкованы как инопланетное влияние на земную цивилизацию.

Известный антрополог Больк сделал в свое время замечательное, но почему-то почти забытое наблюдение. Он обнаружил удивительное сходство между обликом человека и... эмбрионов обезьян. В связи с этим он засомневался, действительно ли человек произошел от обезьяны и не было ли все наоборот. Теория Болька объясняет такие свойства древнего человека, как слабость скелета современного человека, его мускулатуры, челюстей, отсутствие густого волосяного покрова. Классическая антропология не способно обосновать неожиданное исчезновение у наших предков того, что явно помогало ему выжить в ледниковый период, в ожесточенной межвидовой борьбе. Секрет заключается в неотении – задержке развития или полном отсутствие проявления взрослых признаков в эмбриональном состоянии. Благодаря неотении эволюция имеет возможность повернуться сразу в другое русло, не затрагивая взрослые, довольно консервативные признаки. Более растянутое формирование всех органов человека, по сравнению с обезьяной, помогает им изменяться - в зависимости от внешних условий – еще на эмбриональном уровне, не дожидаясь взросления. Стало быть, эволюция благодаря этому резко увеличивается.

Именно «детскость» человеческого мозга, растянутая на много лет, и обеспечила ему высочайшие способности к обучению (почти по всей долгой жизни), запоминанию, формированию мышления. Адаптивные возможности мозга человека многократно увеличились. А увеличение массы мозга человека явилось лишь следствием его более растянутого развития. Доказательством (и причиной тоже) этого является тот факт, что мы не используем всех возможностей своего мозга. Примерно 90% мозга как бы дремлет. Нам и сейчас не нужен столь большой массивный мозг. Нам нужны лишь особенности его физиологии, обеспечивающей нам обучение, мышление и т. д.

Теория Болька дает очень простое и логичное объяснение эволюционной кривой человечества: изменение признаков было следствием неотенической эволюции в пользу увеличения адаптации мозга, что было более предпочтительно для естественного отбора. Так произошли кроманьонцы – прообраз современного человека. Другая ветвь гоминоида сохранила свои «звероподобные» признаки – неандертальцы, которые и потерпели поражение в конкуренции с кроманьонцами. Они вымерли. Это пример неверно выбранного ими примитивного пути эволюции.

Польский антрополог Т.Белицкий однажды удивился тому, что эволюция мозга гоминоидов была подозрительно быстрой, а точнее – одним из самых быстрых процессов в истории позвоночных, быть может, вообще в истории животного мира. Он начался 2-3 млн. лет назад. С тех пор мозг гоминоидов увеличился троекратно, что само по себе загадочно. Но возникла еще одна тайна: около 100 тысяч лет назад стремительный рост мозга внезапно прекратился, а примерно 15 тысяч лет назад он даже несколько уменьшился. 15 тысяч лет это, как известно, приблизительный возраст нашей цивилизации.

Недавно генетики Стэнфордского университета в Калифорнии неопровержимо установили, что генетические «Адам и Ева» никогда не встречались друг с другом. Генетическая прародительница современных женщин жила 143 тысячи лет назад, в то время как генетический прародитель всех мужчин – всего 59 тысяч лет назад. Это открытие, опровергает не только библейскую версию божественного творения, но и альтернативные теории антропогенеза, которые настаивают на том, что человек современного вида живет на земле уже миллионы лет и рамапитеки, австралопитеки и питекантропы не являются его предками. Зато эти 143 тысячи и 59 тысяч лет очень органично вписываются в классическую теорию Дарвина и его последователей. 143 тысячи лет назад – это эпоха поздних питекантропов и неандертальцев, среди которых (или рядом с которыми) вызревал Homo sapiens, а 59 тысяч лет назад – это время, когда человек современного вида окончательно оформился, чтобы в ближайшие тысячелетия выйти из пещер Палестины на просторы Евразии.

Чешские ученые-биологи супруги Малина считают, что мы “на этих волосатых чудовищ вообще не похожи”: они не могут ходить прямо, не умеют управлять своим дыханием и модулировать звуки, не имеют подкожного жира, длинных ног, ягодичных подушек и, наконец, покрыты густой шерстью. Иначе говоря, мы совсем другие.

В 1960 г. Элистер Харди, Карл Зауэр и Элен Морган выдвинули гипотезу о том, что люди произошли не просто от обезьян, а от аномальной их формы, которая когда-то обитала... в мелководье Индийского океана. За несколько тысячелетий такой наполовину водной жизни наши предки якобы накопили массу отличий от других приматов. Ученые полагают: именно тогда мы научились, единственные из всех приматов, задерживать дыхание и нырять, волосы у нас остались только на торчащей из воды голове, появился подкожный жир.

Трудности, связанные с решением проблемы о нашем биологическом предке, породили множество гипотез антропогенеза. Достаточно упомянуть теорию Германа Клаача (1922), отрицавшего на основании сравнительно-анатомических данных близкую связь человека с антропоидами и производившего нашу родословную от особого ствола приматов; теорию Ф. Вуд Джонса (1929), считавшего нашим предком третичного долгопята; теорию Генри Осборна, который, как и Клаач, отрицает происхождение человека от обезьяноподобных предков; Франц Вайденрайх (1947) связывает наше генеалогическое древо с особой группой гигантских приматов – гигантопитеками (от греч. gigas – род. п. gigantos – исполин, гигант и pithekos – обезьяна).

Таким образом, сегодня мы имеем целый набор теорий происхождения и ни одна из них окончательно не опровергнута.

В рамках естественной теории происхождения человека между специалистами нет и никогда не было единства. Современная антропология, а точнее ее частная подотрасль, занимающаяся древними животными и человеком, палеоантропология, буквально кишит различными суждениями, гипотезами, концепциями, моделями, сторонники которых неослабно полемизируют между собой. Можно выделить ряд кардинальных вопросов, от которых зависит общая картина антропосоциогенеза и по поводу решения которых идет непрекращающийся научный дискрус.

К примеру, более столетия исследователи заняты поисками «утраченного звена» – формы, непосредственно ответвившейся от общего с африканскими человекообразными обезьянами предка. Антропологи спорят о том, кто из этих обезьян – шимпанзе, бонобо (в отечественной литературе его называют карликовым шимпанзе) или гориллы – ближе к человеку, и о том, что послужило толчком к уникальным морфологическим и поведенческим преобразованиям: развитию двуногости, эволюции кисти, увеличению головного мозга, становлению орудийной деятельности, речи, сознания. Нет окончательной ясности и в понимании пути социальной эволюции человека.

Главная трудность, с которой сталкиваются те, кто ищет доказательств теории эволюции в палеонтологических находках, состоит в том, что палеонтологические данные очень отрывочны. К настоящему времени обнаружены ископаемые остатки только небольшой части видов, которые существовали на Земле. Хранитель Чикагского музея естествознания Д. М. Рауп и палеонтолог из Университета Джонса Хопкинса С. Стэнли подсчитали, что в музеях мира хранятся ископаемые остатки 130 тысяч различных видов животных, в то время как в настоящее время на Земле живет примерно 1,5 миллионов видов. По их оценкам со времени кембрия на Земле жило около миллиарда видов животных, то есть более 99,9% этих видов не оставили никаких следов своего существования. Тогда непонятно, какой вид произошел из какого за миллиарды лет эволюции. Изучение осадочных пород далеко не всегда помогает ученым обнаружить необходимые доказательства: из-за эрозии почвы и по ряду других причин обширные участки осадочных пород, в которых хранятся ископаемые остатки, просто отсутствуют.

Если бы, например, 100 000 палеонтологов задались целью исследовать 1 кубический километр породы, то на каждого из них пришлось бы по 10 000 кубометров. Работая по 8 часов в день 365 дней в году со скоростью полкубометра в час, они закончили бы исследование одного кубического километра осадочной породы (из 550 миллионов) за семь лет.

Геолог Ч. Ван-Андель исследовал слой песчаника раннего мелового периода в Вайоминге, который отложился за 6 миллионов лет. Когда он сравнил реальную толщину этого слоя с теоретически рассчитанной, то получилось, что реальная толщина слоя составляет всего 2% от расчетной, то есть 98% осадочных пород отсутствует. Ван-Андель доказал, что подобный результат можно получить практически всюду. Причина этого в том, что в течение миллионов лет шел процесс эрозии старых и отложения новых геологических слоев, в результате чего только небольшая часть геологической истории Земли запечатлена в так называемой каменной летописи. По меньшей мере 90-99% осадочных пород навсегда исчезли. Но и та часть осадочных пород, которая осталась, исследована далеко не полностью.

Теории моно- и полицентризма. Непрояснен и вопрос о начале человеческой эволюции. Когда появился наш первый предок – 1, 3 или 6 миллионов лет назад? А где находится прародина человечества – в Африке, Азии, на Ближнем Востоке или в Европе?

Сегодня некоторые зарубежные ученые разделяют теорию полицентризма – происхождения человека современного вида (Homo sapiens) и его рас в нескольких районах земного шара от разных форм древних людей. Большинством отечественных антропологов она не принимается. Их точку зрения подтверждают недавние (2002 г.) открытия американских антропологов. В 1997 г. международная группа ученых обнаружила череп доисторического человека Homo erectus, жившего миллион лет назад в Эфиопии. После чего ученые из университета Беркли (США) потратили еще два года на то, чтобы очистить и повторно собрать измельченный череп. Работу проводили совместно группы эфиопских и американских исследователей. Их результаты были опубликованы 21 марта 2002 в журнале «Нейчер». Оказалось, что африканский череп был удивительно похож на известные азиатские останки. Эфиопские ископаемые останки черепа доказывают, что все человеческие расы произошли от одной ветви доисторического человека - Homo erectus.

У специалистов нет сомнений в том, что это первичное появление человека было одиночным видом, а не являло собой две отдельные и практически автономные (возникшие параллельно в разных центрах). Homo erectus появился приблизительно 1.8 миллион лет назад и очень быстро заселил Африку, Азию и Европу. Таким образом, разделения Homo erectus на две разновидности не было. Эфиопские и американские ученые также полагают, что начало цикла ледниковых периодов, произошедшее приблизительно 950,000 лет назад, является датой вероятного разбиение Homo erectus на разные поселения, которые затем развивались обособленно. Африканский подвид Homo erectus, вероятно, привел к появлению современного Homo sapiens, европейская ветвь, возможно, дала неандертальца или Homo neanderthalensis, в то время как азиатская ветвь исчезла.

По мнению В.М.Алексеева, сторонника полицентризма, человек, равно как и ближайшие ему антропогенные формы рода Homo, не обладает видовой ценностью. Зато ему присуща популяционная ценность. В природе нет других организмов, так сильно, почти катастрофически, реагирующих на изменения окружающих условий, как человек. Человеческий детеныш, воспитанный волчьей стаей, превращается в волка, но волк, куда бы его ни поместили, остается самим собой. Воспитанные вне человеческого общества люди становятся умственно неполноценными, у них значительно изменялся характер образования социальных связей. Если исчезнут все волки, но сохранится одна пара, то через несколько поколений этот вид будет воспроизводиться с теми же морфологическими свойствами, что и вид в целом. У людей не так. Если последующие поколения будут жить в разных географических и климатических условиях, приспосабливаясь к реальным условиям, это будут разные по характеру и образу жизни популяции. Принцип популяционной ценности превосходно согласуется с представлениями о характере адаптивной радиации Homo, с теорией полицентрического происхождения человека, высоких темпах эволюции Homo и полном уничтожении всех родительских форм. Принципиальные отличия между человеческими популяциями, состоявшиеся в том, что одни популяции дали цивилизации, а другие при прочих равных условиях - нет. С точки зрения популяционной ценности каждый человек более уникален, чем особь у приматов или у любых других млекопитающих.

Основателем гипотезы полицентризма, т.е. нескольких центров происхождения сапиенса, является американский антрополог Ф. Вейденрейх (1938, 1943). Им выделены 4 таких региона формирования человека современного типа и его рас: Юго-Восточная Азия (австралоиды),Южная Африка (капоиды или негроиды). Восточная Азия (монголоиды) и Передняя Азия (европеоиды).

Среди современных зарубежных полицентристских схем одна из наиболее разработанных – гипотеза А. Тома (1962, 1964, 1973), в соответствии с которой выделяются три основных очага сапиентации: европеоидно-негроидный (западный), монголоидный и веддо-австрало-айно-идный (восточный). К числу традиционных полицентристских концепций, предусматривающих происхождение современных больших рас от местных палеоантропов, относится и гипотеза Ф. Смита (1985), согласно которой выделяются 5 центров сапиентации с независимым возникновением Н. Sapiens от местных неандертальцев в Северной Африке, и южнее Сахары, Западной Азии, Восточной Азии, Европе.

В отечественной антропологии превалируют гипотезы «дицентризма» с выделением двух первичных очагов сапиентации: западного (европеоидно-негроидного) и восточного (монголоидного или австрало-монголоидного). В основе полицентристских концепций отечественных антропологов (В.П. Алексеев, А.А. Зубов и др.) и археологов лежит признание мощной центростремительной роли социогенеза на поздних этапах человеческой эволюции. Основные аргументы полицентризма — отдельные краниологические признаки большого таксономического веса, свидетельствующие о хронологической и морфологической преемственности гоминид в ряде локусов Афроевразии, а также археологические материалы, которые не дают достаточных оснований для выделения единого центра возникновения верхнепалеолитической культуры неоантропов.

В настоящее время ученые накопили достаточно доводов в пользу гипотезы, согласно которой эволюция гоминидов в человека разумного завершилась не в одной, а сразу нескольких точках планеты. М.Стинер из Университета Аризоны выяснила, что самые ранние украшения появились примерно в одно и то же время в четырех районах. Так, в Турции были найдены раковины моллюсков с специально выдолбленными отверстиями. Их возраст составляет 40-45 тыс. лет. В то же время в Кении, Болгарии и Ливане обнаружены цепочки из скорлупы страусиных яиц и другие подобные украшения.

Школа эволюционистов, возглавляемая С. Гоулдом и Н. Элдриджем выдвинула новую теорию, которая должна, по их мнению, объяснить отсутствие промежуточных форм. В качестве объяснения они выдвинули идею «пунктирного равновесия» (так называемая «концепция пунктуации»). В соответствии с этой теорией, предполагаемый переход от вида А к виду Б происходит в небольшой, географически изолированной популяции и занимает одну геологическую микросекунду — период времени слишком короткий, чтобы промежуточные формы оставили следы в виде ископаемых остатков. Затем новый вид Б покидает свой ареал и распространяется по всей области обитания старого вида А. На шкале в миллионы лет ископаемые остатки вида Б как бы внезапно заменяют ископаемые остатки вида А, так что складывается впечатление, будто вид Б возник сразу, без переходных форм. По мнению сторонников теории пунктирного равновесия, отсутствие остатков переходных форм вполне естественно. Это дает им право утверждать, что все виды развились один из другого в процессе эволюции, не оставив палеонтологических свидетельств эволюции.

Помимо рассмотренных выше теорий в науке различают также гипотезы происхождения человека. К ним относятся следующие:

Симиальные гипотезы: К.Фогт, Ф.Амегино, Дж.Сера пытались доказать, что люди произошли от американских обезьян.

Тарзиальная гипотеза: английский биолог и анатом Фредерик Вуд Джонс создал подробно разработанную гипотезу о происхождении человека непосредственно от древнетретичного долгопята.

Гипотеза «Африканской Евы»: в 1992 г. американский исследователь А. Уилсон из Калифорнийского университета предположил: все человечество произошло от одной женщины («Евы»), когда-то жившей в Африке, примерно 100-200 тыс. лет назад, потомки которой заселили остальные континенты, породив все расовое разнообразие человечества. Гипотеза основана на серьезных статистических расчетах, в частности, на анализе мирового распределения типов митохондриальной ДНК. Открытие А. Уилсона стимулировало всплеск исследований в крупнейших лабораториях мира. И все независимо выполненные работы говорят в пользу восточной Африки как места, где впервые появился человек. Данные анализа мтДНК, независимо полученные другими исследователями, подтвердили, что современный человек возник около 150 тысяч лет назад в Африке, откуда переселился в Евразию, где достаточно быстро вытеснил Homo erectus и предположительно полностью неандертальца. Аналогичные данные получены группой под руководством Майкла Хаммера (университет Аризоны, США). Уточненный возраст гипотетического «Адама» - 160-180 тысяч лет.

Полевая гипотеза: академик В.П.Казначеев считает, что человек – это соединение вечно существующей полевой разумной субстанции с неразумной белково-нуклеиновой.

Уфологическая гипотеза, согласно которой разумная жизнь на Земле корректируется Высшим разумом; гуманоиды не просто внедряют через наше подсознание нужные человечеству религиозные, философские и научные концепции, но и изменяют самих людей.

Эдемский сад и канделябр: У.Хауэлс (W.W.Howells, 1976) предложил две гипотезы: «Ноевого ковчега» и «канделябр». Первая в наши дни стала известна под названием «Эдемский сад». Она исходит из предположения, что небольшая группа современных людей возникла в недалеком прошлом в каком-то одном месте, а в процессе распространения расселилась по всему миру. Согласно же гипотезе «канделябр», локальные поселения Homo (например, из Африки, Азии и Европы) распавшись на группы, развились независимо друг от друга в современных людей. Подобно параллельным ветвям канделябры, неандерталец эволюционировал в современного европейца, тогда как пекинский человек – в сегодняшних китайцев.

К лекциям

На главную страницу

Тема 4. Основные формы и вехи антропогенеза

(материал необходимо изучить к 6.10.2009 )

К основным историко-эволюционным формам антропогенеза принято относить 1) австралопитеков, 2) Homo habilis, 3) Homo erectus, 4) неандертальцев и 5) кроманьонцев. Каждый из них подразделяется на несколько подвидов. Кроме того, археологи нашли множество таких останков, которые сложно классифицировать, а потому они попадают в самостоятельные или промежуточные подвиды. Они будут указаны лишь в хронологии научных открытий, а весь анализ мы сосредоточим на основных эволюционных видах. Это самые яркие страницы человеческой предыстории.

Рис.10. эволюция человека

4.1. Австралопитеки или первые люди

Австралопитек, с одной стороны, древнейший и наиболее примитивный вид человека. С другой - наиболее высокоорганизованный тип приматов. Это своего рода маргинальный тип существ в эволюции семейства людей (Hominidae), к которому принадлежит и человек, и его обезьяноподобные предки. Уилфрид Э. Ле Гро Кларк, профессор анатомии Оксфордского университета, писал, что австралопитеки – это обезьяноподобные существа с небольшим мозгом и мощными челюстями. На основании пропорций мозговой коробки и лицевых костей скелета можно установить, что по уровню развития они лишь незначительно отличаются от современных видов человекообразных обезьян. Отдельные признаки черепа и костей конечностей, а также зубов, свойственные современным и ископаемым человекообразным обезьянам, сочетаются у них с целым рядом признаков, близких гоминидам.

Для развития этого семейства понадобилось приблизительно 14 млн. лет, эволюция рода Homo продолжалась и того меньше – около 3 млн. лет. В настоящее время принято выделять среди Hominidae четыре рода: рамапитеков (Ramapithecus), австралопитеков (Australopithecus), парантропов (Paranthropus) и человека (Homo).

Рамапитеки были гораздо меньше современного человека, их рост не превышал 110 см, но, в отличие от человекообразных обезьян, они передвигались в вертикальном положении на двух ногах. Остатки их скелетов, обнаруженные в Индии, Китае и Кении, позволяют отнести их к той же эволюционной линии, по которой развивался и человек. Это самый древний из всех известных предков человека; он жил в лесостепной полосе примерно 12-14 млн. лет тому назад.

Род Paranthropus сложился примерно в то же время, что и австралопитеки, но его представители отличались большим ростом и более массивным телосложением. Они были современниками Australopithecus habilis. Парантропы являлись лесными существами и питались исключительно растительной пищей, в связи с чем у них были развиты крупные зубы с большой рабочей поверхностью. Орудий труда, по-видимому, не изготовляли.

Австралопитеки (Australopithecus) стояли на следующей ступеньке лестницы, ведущей к человеку. К настоящему времени обнаружено около 500 останков этого вида ранних гоминид. Мозг взрослой особи составляет 1/3 от мозга современного человека. Все ископаемые останки австралопитеков обнаружены только в Африке. Среди них ученые сегодня выделяют 6 видов:

1.		Australopithecus anamensis
2.		Australopithecus afarensis
3.		Australopithecus africanus
4.		Paranthropus robustus (or Australopithecus robustus)
5.		Paranthropus boisei (or Australopithecus boisei)
6.		Paranthropus aethiopicus (or Australopithecus aethiopicus)

Они представляли из себя очень маленькие и худые, по нынешним меркам, существа: средний рост около 120 см, вес от 22 до 55 кг. Очень маленьким по своему объему был у них головной мозг. Он соответствовал объему мозга человекообразных обезьян. Напротив, челюсти были массивными – постоянно что-то жующими, перемалывающими, глотающими. Сильно выраженные надбровные дуги и покатый лоб придавали австралопитеку сходство с уличным бандитом, если бы не отсутствие подбородка. Тем не менее, черепная коробка уже близка к таковой современного человека, а мозг австралопитека, относительно размеров тела, имеет больший объем, чем мозг человекообразной обезьяны. Форма нёба и зубная система были ближе к человеческим, чем к обезьяньим.

Справка

Австралопитеки (от латинского australis – южный и греческого pithekos - обезьяна) - род высших двуногих человекообразных приматов, обитавших преимущественно в Восточной и Южной Африке от 4 до 1 млн. лет назад. Австралопитеки имели небольшое тело (длина в среднем 120-130 см), объем мозга колебался от 300 до 570 см³. Внутри вида отечественные антропологи выделяют следующие подвиды: бойсовский А. (А.boisei), ранее именовавшийся зинджантропом бойсовским, из Олдувая; африканский А. (А.africanus), известный на стоянках Южной Африки раннего плейстоцена; А. Массивный (А.robustus), ранее именовавшийся парантропом, более рослая разновидность, чем африканский А. Иногда в эту классификацию включают Homo habilis. Зарубежные антропологи включают как минимум семь видов: Australopithecus afarensis,A. africanus,A. bahrelghazali,A. anamensis,A. boisei,A. robustus, and A. Aethiopicus.

«Австралопитек» нужно понимать не как «австралийская», а как «южная обезьяна» (комбинация от лат.Australis - южный, и греч.Pithekos – обезьяна). Этот не очень удачный термин ввёл в науку первооткрыватель – английский анатом Р. Дарт, нашедший в 1928 г. на территории ЮАР череп шестилетнего детёныша, жившего около миллиона лет назад. В 1959 г. супруги Луис и Мэри Лики нашли почти полностью сохранившийся череп человекообразного примата - австралопитека, он был зажат между пластами, точный возраст которых определили в 1,9 и 1,7 миллиона лет. Его череп мог вмещать мозг объемом лишь в треть мозга современного человека, но форма основания черепа указывала на то, что он ходил на двух ногах в вертикальном положении. В Олдувае было обнаружено более 50 черепов человекообразных обезьян. Находки были поделены на две группы: крупные, массивные Australopithecus robustus и более мелкие Australopithecus africanus.

Первой известной науке находкой австралопитеков стал череп ребенка из пещеры Таунг в Южной Африке, обнаруженный в 1924 г. Затем внимание науки сосредоточилось на ущелье Олдувай в Танзании, где знаменитый антрополог Луис Лики обнаружил останки древнейшего представителя нашего собственного рода, названного человеком умелым. Его возраст определен 2,5 –1,5 млн.лет. Сейчас хорошо изучены останки одного из ранних австралопитеков – афарского, найденного Д. Джохансоном в Эфиопии. Эта относительно небольшая (ростом 110-120 см) обезьяна с двуногой походкой и зубами, похожими на человеческие, жила 3,5-4 млн. лет назад. Первооткрыватели окрестили его Люси. Мозг и зубы «Люси» походили на обезьяньи, однако передвигалась она, вероятно, на своих кривых ногах в выпрямленном положении. Внешне она очень походила на карликового шимпанзе – обладала небольшим мозгом, вытянутой мордой и крупными коренными зубами. До этой находки ученые считали, что «южные обезьяны» жили на Земле около 2 млн. лет назад. Тогда научный мир признал австралопитека древнейшим предком человека. С тех пор Люси стала самым знаменитым австралопитеком. На основе этой и аналогичных находок был описан австралопитек афарский. В сентябре 1994 г. группа под руководством американского ученого Тома Уайта обнаружила в бассейне реки Аваш в Эфиопии кости человекообразного существа возрастом 4,4 млн. лет. Новый вид назвали ардипитеком, что означало «первая наземная обезьяна». Более внимательное изучение показало, что ардипитек существенно отличается от жившего позднее австралопитека афарского. По-видимому, он обитал в лесах, но передвигался уже на двух ногах. Спустя несколько месяцев палеоантрополог Мив Лики около озера Рудольф на севере Кении обнаружил множество останков гоминид возрастом 3,9-4,2 млн. лет. Хорошо сохранившиеся фрагменты голени показывают, что этот вид, названный австралопитеком анамским, был бипидальным, хотя строение других костей у него примитивнее, чем у Люси. На нижней челюсти нет подбородочного выступа, а зубные ряды почти параллельны друг другу. Ученые сделали вывод, что анамский австралопитек – прямой предок афарского. В 1998 г. в Стеркфонтейне около Йоханнесбурга был в первые обнаружен почти полный скелет австралопитека африканского. В 1999 г. в Эфиопии был обнаружен новый вид австралопитека – A. garhi.

Новое генеалогическое древо австралопитеков, построенное на основании последних археологических данных, престает в следующей форме:

Family tree of early hominids and early humans

Палеоантропологическая модель эволюции ранних гоминид на основе последних научных данных (источник: Early Transitional Species // http://anthro.palomar.edu/hominid/australo_2.htm)

Останки этих и других ископаемых приматов из разных районов Африки позволили глубже заглянуть в наше прошлое и вынудили ученых всего мира признать, что Африка – колыбель человечества. Оказалось, что более половины всего известного срока существования нашего биологического семейства никаких его следов за пределами этого континента не прослеживается. Позже наши предки стали осваивать другие регионы мира.

Африка - колыбель человечества и родина австралопитеков

Эти приматы жили в эпоху, когда тропические леса в Африке стали отступать на север, их место занимали сухие степи и саванны. Австралопитеки, покинув леса, вышли в открытые пространства, кишащие хищниками: львами, леопардами, саблезубыми тиграми. Пропитание добывали преимущественно собирательством, отчасти – охотой на мелкую дичь. При хождении тело держали вертикально. Они могли очень хорошо бегать на двух ногах, высвободив руки. Ни одна древесная обезьяна, перейдя к жизни на поверхности земли, этого не сделала. Горилла, например, в беге, опираясь на костяшки пальцев рук, легко догоняли человека. А четвероногая мартышка-гусар развивает скорость до 50 км/час.

Подобно людям, австралопитек имел позвоночный столб С-формы, но более сутулистый. Он также имел мощные опорные основания на поясничном отделе позвоночника, которые позволяют поддерживать нагрузку массы туловища. Однако в отличие от современных людей австралопитек имел относительно малые позвонки, которые к тому же содержали в себе много патологий. Это говорит о том, что, в то время как нижняя часть спинного хребта была развита для прямого хождения, верхняя часть позвоночника еще не развилась в эффективную и подвижную опору, оптимально распределяющую вес тела.

Австралопитек во многом походил еще на двуногую обезьяну. Вместе с тем в нем явственно проступали человеческие свойства.

Строение грудной клетки, конечностей и таза показывает, что австралопитеки ходили в почти выпрямленном положении. Для чего австралопитеки высвободили руки? Наиболее подходящее объяснение – они уже пользовались орудиями труда: палками, дубинами, камнями, крупными костями антилоп. Но изготовляли ли они свои собственные орудия труда или пользовались подручным материалом, доказать строго научными методами пока не удается. Одни ученые полагают, что они не изготовляли свои орудия, а подбирали их в природе, поэтому на них нет следов искусственной обработки. Другие авторы указывают на факты: вместе с их остатками найдены примитивные костяные и каменные орудия, доказывающие, что австралопитеки обладали чем-то большим, чем простая звериная сообразительность, и что они уже умели пользоваться своими руками для изготовления различных орудий. Возможно, что одни подвиды австралопитека, а их насчитывается от трех до девяти, пользовались готовым материалом, а другие изготовляли примитивные орудия труда.

Австралопитеки появились предположительно 5 млн. лет назад в эпоху плейосцена в Восточной Африке. Достоверные свидетельства о них относятся ко времени 4,2 млн. лет назад. Примерно 3 млн. лет назад они заселили как Восточную, так и южную Африку. За это время на смену лесам пришли саванны. Изменение климата вызвало переход к прямохождению. Среди них выделяют две эволюционные линии: 1) смешанная диета (растения, маллюски и мясо), 2) вегетарианцы. Вторые вымерли 1 млн. лет назад, а первые дали потомство, которое привело к возникновению современного человека. Сейчас время становления австралопитеков многие ученые относят к периоду от 9 до 5 млн. лет назад (хотя существуют и другие точки зрения).

Палеоантропологи, изучающие останки гоминид, которые жили примерно 1.8 млн лет назад в Южной Африке, обычно считают их вегетарианцами: для охоты они были не приспособлены, а их крупные уплощенные зубы и мощные челюсти свидетельствуют об умении разжевывать грубую растительную пищу. Однако недавний анализ с использованием радиоактивных изотопов углерода указывает на такой состав пищи, который богат белками животного происхождения, т.е. мясом (Science. 2001. V.291. №5504. P.587. США). Его поставляли термиты. Они богаты животными белками, которые так необходимы человеку, а его предкам они были куда более доступны, чем мясо зверей.

Эти некрупные приматы жили, по-видимому, стаями. Общественный образ жизни позволял им не только устоять против хищников, но и успешно нападать на других животных. Р. Дарт полагал, что они сами были настоящими хищниками: в слоях с останками австралопитеков найдены черепа павианов с пробитой левой стороной. По другой точке зрения они следовали за крупными хищниками и отбивали остатки добычи у гиен и шакалов. Однако неизвестна ни одна современная обезьяна, питающаяся падалью. Огня они еще не знали. По мнению некоторых специалистов, австралопитеки лишь случайно пользовались костями убитых животных в качестве орудий или оружия. Мы не знаем, служили ли им убежищами пещеры и расщелины в известняковых скалах. О методах их охоты нам также ничего не известно, но по некоторым находкам можно заключить, что очень часто они погибали насильственной смертью. Возможно, что австралопитеки (во всяком случае, некоторые) становились жертвами своих сородичей.

Уже на стадии австралопитеков, вероятно, начался процесс потери шерстяного покрова. Выйдя из тени лесов, наш предок, по выражению советского антрополога Я. Я. Рогинского оказался в «тёплой шубе», которую нужно было поскорее снять. От перегрева, особенно в условиях интенсивной работы, человек защищается интенсивным потоотделением. Это приспособление было очень эффективным, но лишало организм ионов натрия. Нехватка его стимулировала хищничество, или, у популяций, перешедших к вегетарианству, наставляла искать источник поваренной соли.

Australopithecus africanus, остатки которого были обнаружены в 1924 г. другим южноафриканским палеонтологом Раймондом Дартом близ города Таунг (Ботсвана), был ростом с шимпанзе или молодую гориллу, держался вертикально. Судя по строению его зубов, австралопитек («южная обезьяна») был всеяден, но отдавал предпочтение мясу. Он населял открытые степи, где активно охотился на всевозможную дичь. Он ближе всех других известных гоминид стоял к предполагаемому предку современного человека. Австралопитек – по всей вероятности, он уже пользовался подобными примитивными орудиями охоты из костей, камня или дерева.

В период от 4 до 1,5 млн. лет назад на Африканском континенте были представлены три основные разновидности австралопитека. На юге и на востоке Африки жил низкорослый Australopithecus afncanus, ростом 1,20- 1,25 м и весом 35 - 40 кг, примерно как у современного восьмилетнего ребенка. Там же обитал Australopithecus robustus, ростом 1,50- 1,55 ми весом 60 – 70 кг. Помимо этого, на востоке Африки был распространен Australopithecus boisei, или зинджантроп. Все они, как доказывает строение их челюсти, были прямоходящими двуногими.

Низкорослый, подвижный Australopithecus africanus жил на открытых, поросших травой пространствах, более крупный Australopithecus robustus и близкий ему Australopithecus boisei предпочитали прятаться в густом кустарнике на краю девственного леса. Все – в особенности житель равнин Australopithecus africanus - питались преимущественно растительной пищей, но не отказывались и от охоты на мелких животных, тушки которых они, вероятно, расчленяли при помощи простейших орудий, таких, как обломки костей или челюсти зверей с острыми зубами. Мозг австралопитеков был еще ненамного больше мозга человекообразных обезьян.


Paranthropus boisei	Modern human

Australopithecus robustus жили небольшими группами по несколько особей. Их рост был равен примерно 150 см, это были сильные гоминиды с длинными, как у человекообразных обезьян, руками. У них были крупные зубы и сильные челюсти, способные пережёвывать жёсткие растения. Они питались ягодами, листьями и плодами. Запасать еду впрок ещё не научились, поэтому им приходилось бродить с места на место в поисках корма, дабы не умереть с голоду. Возможно, они засовывали прутья в гнёзда термитов и, извлекая оттуда маленькие белые личинки, съедали их. Во всяком случае, современные шимпанзе поступают именно так. Они поедали коренья, которые выкапывали при помощи палки, а так же похищали яйца из птичьих гнёзд и ели сырыми. Пока палеонтологи не могут сказать, изготовляли ли они какие-нибудь орудия.

У Australopithecus afncanus зубы были меньше, чем у Australopithecus robustus, поскольку питался он мясом, которое легче усваивается организмом, и его не надо столь тщательно пережёвывать, как растительную пищу. Эти австралопитеки охотились на мелких животных. Возможно, они уже пользовались ветками или камнями для того, что бы приканчивать добычу и обороняться от других животных, обитавших в саванне. Австралопитек «бойсей» имел широкие челюсти, а вдоль макушки проходил костный гребень.

Австралопитеки пришли на смену питекантропам – древнейшим людям, а тех сменили неандертальцы, которых называют древними людьми. Таким образом, они выступают связующим звеном между животным миром и первыми людьми.

Рис. 11. Связующее звено эволюции.

В мире существует очень мало находок возрастом от 10 до 5 миллионов лет. Это связано с тем, что предков человека тогда было очень немного, и останки лишь незначительной их части сохранились до наших дней. Недавно был обнаружен один из них.

В июле 2002 г. произошло важное научное событие: международная группа учёных обнаружила в пустыне Чада череп, который назван наиболее важной находкой в области палеонтологии со времён обнаружения останков австралопитека. Ее возраст - около 7 млн. лет. По традиции, обнаруженным останкам дано имя – Тумаи (Toumai) (Так в Чаде обычно называют детей, рожденных в сухой сезон).

Chad hominid skull, MPFT

Тумаи – самый древний предок человека?

Возможно, это как раз то самое «недостающе звено» в эволюционной цепи, которое связывает людей и животных. Исследования черепа еще не закончены, однако уже ясно, что он представляет собой новую комбинацию современных и древних черт. Еще неизвестно, является ли новый вид, названный Sahelanthropus tchadensis, предком человека, или представителем тупиковой ветви эволюции. Генри Джи, редактор американского журнала «Nature», сообщил, что эта окаменелость прояснила запутанный процесс возникновения человека. «Она показывает, что прямой последовательности от древних гоминидов до современного человека не было».

Homo habilis

Homo habilis (человек умелый) – самый первый, судя по классификации современной антропологии, вид рода Homo. Его считают первой собственно человеческой разновидностью, существовавшей в период с 2,2 до 1,6 млн. лет назад.

Честь открытия Homo habilis принадлежит английскому археологу д-ру Луису Лики и его жене Мэри, которые обнаружили их остатки в 1960 г. в ущелье Олдувай, в Танзании. Возраст олдувайских находок оценивается в 2 млн. лет.

В отличие от австралопитеков человек умелый, живший на территории современных Кении и Северной Танзании, гораздо шире использовал примитивные орудия (чему и обязан своим названием), а его череп уже поразительно похож на череп современного человека. Объем мозга Homo habilis, (примерно 550 - 800 см³) был, конечно, существенно меньше, чем у Homo sapiens, у которого он составляет в среднем 1400 см³. Однако это на 30% больше, чем у вида австралопитековых. Для существа ростом всего 1,20- 1,25 м мозг человека умелого был развит очень хорошо. При сравнении с австралопитеком окажется, что Homo habilis мозг даже несколько выделялся: более высокий и выпуклый, чем у его предшественника, лоб и менее развитый рельеф на лобной и затылочной частях черепа. Умственный прогресс налицо, и это самое яркое свидетельство всемирно-исторического процесса сапиентизации (очеловечивания) обезьян.

Подпись: У человека умелого уже отсутствовали массивные надглазничные валики. В большей степени, чем у австралопитека, были похожи на человеческие и его ноги. Вогнутая стопа прямоходящего Homo habilis при соприкосновении с землей во время бега выполняла рессорную функцию, а развитый большой палец помогал ему, как и Homo sapiens, отталкиваться от земли при ходьбе. Более ловкими были также его руки, позволившие ему целенаправлено изготавливать первые каменные орудия. Это знаменовало окончательное выделение человека умелого из животного мира. Хотя хабилисы, несомненно, изготовляли орудия (за что и прозваны были учеными существами умелыми), по своей морфологической организации они мало чем отличались от австралопитеков, которые бесспорно были животными. У них отсутствовали специфически человеческие морфофизиологические особенности. Исходя из этого, другая часть исследователей считает, что у хабилисов еще не начали формироваться ни мышление, воля и язык, ни социальные отношения и что, следовательно, они не были людьми, даже формирующимися. Соответственно начало антропогенеза они связывают с переходом от хабилисов к питекантропам, который произошел примерно 1,5-1 млн лет назад.

Эти существа, во многом напоминавшие современного человека, ростом были меньше африканских пигмеев, ходили на двух ногах вертикально, умели изготавливать каменные орудия и добывали пропитание охотой на птиц, грызунов, а также рыбной ловлей. По всей вероятности, они еще не знали огня, но вполне возможно, что они сооружали из камней примитивные укрытия от ветра.

Наиважнейшая отличительная черта Homo habilis - он умел изготовлять орудия труда, пусть еще очень примитивные, но это было первой глобальной победой формирующегося человечества. Быть может, даже более важной, чем использование огня, приручение животных, окультуривание растений или изобретение колеса. Вся цепочка культурных антефактов, которые ныне мы называем величайшими изобретениями, в своих истоках имеет всего один вид - каменное орудие.

Несколькими ударами камня о камень Homo habilis оббивал гальку с одной стороны, создавая режущий край. Эту культуру назвали олдованской или олдовайской, а также галечной (в речных долинах сырьём для орудий чаще всего были обкатанные гальки). Такие сверхпримитивные орудия (ударники) прозвали чопперами (сечками). Их трудно отличить от естественных камней, они разнообразны, неуклюжи и нестандартны. Некоторые, видимо, изготовлялись на один раз. Но с их помощью можно было обстругать и заострить деревянное копьё или копалку для выкапывания съедобных корней, или выпотрошить некрупное животное, или отрезать кусок мяса.

Каменные орудия тяжело носить с собой, поэтому их, вероятно, делали на месте. Охотники с помощью острых осколков камня разрезали добычу на куски и несли мясо на стоянку. Если охотникам удавалось убить какое-либо животное рядом со стоянкой, женщины и дети прибегали к ним, чтобы поделить добычу вместе. Палеонтологам попадались окаменевшие кости животных, расколотые вдоль. Это говорит о том, что первобытные люди раскалывали их, чтобы полакомиться нежным костным мозгом внутри. Если охотились вдалеке, то мужчины приносили добычу на стоянку, где её делили между всеми членами общества. Женщины вместе с детьми не отходили далеко от стоянки. Они собирали птичьи яйца, ягоды, и ловили небольших зверьков.

Способность мастерить позволила историкам называть Homo habilis человеком умелым. Правда, не все разделяют такое мнение, полагая, что Homo habilis был всё ещё австралопитеком. Но опыты с шимпанзе и другими обезьянами показали, что ни один из приматов не в силах научиться изменять форму одного предмета другим (а это лежит в основе орудийной деятельности). Использовать камни и палки они могут, могут даже подправлять их форму зубами и ногтями, но обстругивать палку острым камнем или отбить у камня другим камнем край, чтоб заострить его, - для шимпанзе задача непосильная. Таким образом, изготовление орудий труда - первая глобальная революция в истории человеческого рода, выведшая гоминид на путь сапинтизации.

Впоследствии такие орудия нашли во многих местах Африки, на Ближнем Востоке и у нас - в Прибайкалье. Однако кости человека умелого известны пока только в Африке. Оттуда известны самые древние орудия - до 2.5 млн. лет. В Олдувае человек умелый, похоже, даже строил что-то вроде хижин или круглых загородок из колючего кустарника. От них остались лишь «фундаменты» - кольца из крупных камней. На таких стоянках обнаружены и остатки добычи: рыб, черепах, улиток, мышей, землероек, птиц, а также антилоп, жирафа и даже слона. Питался ли человек умелый только падалью или пробовал перейти к охоте на крупную дичь, остаётся лишь предполагать. Но всё же последнее не исключается, особенно если учесть, что первые попытки овладения огнём относятся к этому времени. Р. Дарт назвал одного из австралопитеков именем Прометея - титана, принёсшего огнь людям, так как в слоях с его останками встречались следы огня.

Переход первого человека к каменным орудиям открывает новый период человеческой истории - палеолит (древнекаменный век), внутри которого выделяют три стадии: палеолит нижний, средний и верхний.

Homo erectus

Подпись:
Люси Австралопитека и человека умелого сменил Homo erectus - человек прямоходящий. Его происхождение до настоящего времени окончательно не выяснено. Некоторые ученые видят в нем потомка австралопитеков, однако это мнение спорно: ведь одновременно с австралопитеком существовал гораздо более развитый вид Homo habilis. Вероятнее, что именно от него произошел человек прямоходящий, который по ряду признаков стоит еще ближе к современному человеку, хотя, с другой стороны, у него еще сохранялись анатомические особенности человекообразных обезьян (например, развитые надглазничные валики), отсутствовавшие у Homo habilis.

Справка

Homo erectus или питекантроп, вымерший вид человека. Жил в среднем плейстоцене, около полумиллиона лет назад. Он имел невысокий рост (1,5 м), прямую походку, покатый лоб, выступающие надбровные дуги; подбородок отсутствовал. По объему мозга (900-1200 см³) занимал промежуточное положение между австралопитеком и неандертальским человеком. Останки этого вида обнаружены в Азии, Африке, Австралии и Европе - всего 222 экземпляра.

Наиболее известные находки сделаны на о.Ява, в Китае, Германии, Венгрии, Алжире, Касабланке, Восточной, Северной и Южной Африке. Питекантроп был лишь недостающим звеном в целой цепи – ни австралопитек, ни человек умелый тогда ещё не были открыты.

Вид Homo erectus появился 1,5-2 млн. лет назад, постепенно распространившись на разных континентах земного шара, и исчез приблизительно 400 тыс. лет назад. Антропологи называют его первым представителем человеческого рода с крупным размером мозга. У взрослых особей он достигал 900-1200 см³. фактически по объему, но, разумеется не по содержанию, он совпадает с нашим, т.е. современным. Прогресс очевиден - по сравнению с особями Homo habilis у нашего героя мозг увеличился аж-то на 50%.

Представители этого вида первобытного человека в зависимости от того, в каких природных условиях они жили, несколько отличались друг от друга. Два миллиона лет тому назад на острове Ява жил Homo erectus modjokertensis. именуемый так по названию селения Моджокерто в восточной части Явы, где были найдены его останки. Эти первобытные люди мощного телосложения, ростом от 1,60 до 1,70 м, небольшими стадами прочесывали девственные леса в поисках съедобных плодов и кореньев, а также охотились на диких животных с помощью примитивных каменных орудий собственного изготовления. Такие грубо и неумело обработанные камни специалисты называют аббевильскими орудиями.

В 1891 г. голландский врач Э. Дюбуа обнаружил в центральной части острова Явы близ селения Тринил окаменевшие кости: черепную крышку, три зуба и бедренную кость. В 1894 г. Э. Дюбуа назвал обнаруженное существо обезьяночеловеком – питекантропом. Более точно данное им имя звучало так: Pithecanthropus erectus («прямоходящая человеко-обезьяна»). В этом понятии соединены два термина, приобретшие самостоятельное существование, а именно питекантроп и erectus. Добавление к последнему приставки Homo (человек) дает полное название данного вида – Homo erectus. Иногда антропологи добавляют сюда еще одно определение – egaster, которое позаимствовано из древнегреческого языка, где данный термин обозначает труд, работу, мастерство. Добавление труда в определение вида Homo erectus необходимо в содержательном, можно даже сказать, социологическом смысле. Существо прямоходящее, Homo erectus, является эволюционно более развитым, чем его примитивный предшественник Homo habilis, который по иронии судьбы назван человеком умелым. Настоящим же умельцем следует назвать как раз Homo erectus. Возможно, для восстановления справедливости антропологи и прибавили к его научному имени приставку egaster.

В 1936 г. Г. фон Кенитсвальд открыл на востоке Явы близ селения Моджокерто череп ребенка, описанный им под названием Homo modjokertensis. Теперь выяснилось, что обе находки принадлежат к одному виду древних людей - Homo erectus. Это существо уже изготовляло орудия. Обе яванские находки принадлежат разным подвидам: находка из Тринила описывается как Homo erectus erectus, а находка из Моджокерто, несколько более древняя, как Homo erectus modjokertensis. Человек из Моджокерто имел высоту 165-175 см, полностью выпрямленную походку и довольно объемистую мозговую коробку (750-950 см³). Таким образом, мозг у него был крупнее, чем у австралопитека, однако череп был даже более массивным, чем у последнего. Характерны сильно развитые надбровные дуги, покатый лоб и выступающие вперед челюсти без очерченного подбородка. Этот человек жил от 1 млн. до 500 тысяч лет назад.

Homo erectus heidelbergensis, челюсть которого была найдена в 1907 г. в окрестностях немецкого города Гейдельберга и описана в 1908 г. Шетензаком под названием Homo heidelbergensis. Жил примерно 900 000 лет тому назад. Это самые древние остатки человека из Европы. Зубы этого существа имели уже вполне человеческую форму, резцы уменьшились до размеров остальных зубов, однако в целом челюсть и зубы были значительно массивнее, чем у нас. Как яванский и пекинский, так и гейдельбергский человек умел пользоваться простейшими орудиями труда и охоты.

Яванский человек Homo erectus erectus, ранее называвшийся питекантропом (Pithecanthropus), имел широкий приплюснутый нос, низкий лоб, развитые надбровные дуги, массивные выступающие вперед челюсти без подбородочного выступа. Яванский человек уже умел изготавливать примитивные каменные орудия, которые были найдены на Яве вместе с его костями. Все каменные орудия невелики и обрабатывались только с одной стороны. Homo erectus, по всей вероятности, пользовался также камнями, палками и дубинками в качестве примитивного оружия.

На этой стадии развития в образе жизни людей произошли существенные изменения. Из собирателя и ловца мелких животных, лишь изредка добывающего крупных подранков, древнейший человек стал активным охотником на самую крупную дичь, вплоть до слонов и носорогов. Обезьянолюди широко использовали коллективные, облавные охоты, применяя огонь. Существенно улучшилась техника выделки орудий. Оббитые с одной стороны ударники (чопперы) по-прежнему широко применялись, но возникли уже чоппинги, или бифасы, - камни, заострённые с обеих сторон, и, наконец, ручные рубила. Орудия приобретают стандартную, устоявшуюся форму, которая сохранялась сотни тысяч лет. Все это позволяет предположить, что на этой стадии возникает ещё одно свойство – речь, язык.

Homo erectus erectus, скорее всего, вел кочевой образ жизни, переходя с места на место в поисках пищи и держась небольшими группами. Кормился он сочными плодами тропических деревьев, различными корнеплодами, мясом убитых животных. Он умел защищаться от хищников и избегать природных опасностей: бурь, ураганов, землетрясений и извержений вулканов, которые нередки на Яве. Он имел все данные для успешной борьбы с естественными врагами: перемещаясь вертикально на длинных ногах, он держал в поле зрения обширное пространство, на расстоянии замечая приближение любой опасности. При выпрямленном положении тела освобождались руки, которые он теперь мог употребить для работы. Руки и мозг, объем которого непрерывно увеличивался, были главным оружием древнего человека в борьбе за существование.

По всей вероятности. Homo erectus был первым нашим предком, способным к абстрактному мышлению.

Пекинский человек (Homo erectus pekinensis), ранее известный под названием Sinanthropus pekinensis (синантроп). Останки пекинского человека были открыты в пещере Чжуокоу-дянь в 40 км от Пекина в 1928 г. К 1937 г. были добыты остатки почти 40 особей. Жил он в среднем плейстоцене примерно 220 000 лет тому назад, несколько позже яванского человека. Есть свидетельства о том, что этот тип человек прибегал к каннибализму и ему был известен огонь. Установлено, что он еще не умел добывать его сам, а овладел случайно. Возможно, источником огня был вызванный молнией пожар. Чтобы перенести тлеющие угли в пещеру, синантропы могли воспользоваться полыми продолговатыми костями убитых животных, в которые вкатили палкой горячие угольки, а может быть, они просто потащили горящую с одной стороны палку или сук. Об этом свидетельствует находка в пещере примитивного очага с шестиметровым слоем золы. Огонь давал пекинскому человеку огромные преимущества по сравнению с остальным животным миром, а необходимость поддерживать и переносить его способствовала повышению его интеллекта. Огонь не только защищал от хищников, но и позволял синантропам на протяжении многих поколений жить в местности с неблагоприятным климатом.

После Homo erectus modjokertensis примерно 600 тысяч лет тому назад на том же острове появился Homo erectus erectus, известный еще под названиями питекантропа и тринильского человека. Его рост достигал 1,60- 1,65 м, а объем мозга колебался между объемом мозга современной человекообразной обезьяны (от 300 до 600 см³) и современного Homo sapiens (от 1300 до 1800 см³). Жилищ питекантропы еще не знали, а обитали в джунглях, где их соседями были древние слоны, носороги, бегемоты, тапиры, антилопы и другие дикие животные, из которых особенно опасным был саблезубый тигр. Однако около 500 тысяч лет тому назад многие из этих видов животных, а вместе с ними и питекантропы, на острове Ява вымерли. Вероятно, причиной этого явилось сильное извержение вулкана.

Примерно в то же время, что и на Яве, человек прямоходящий появился в Европе. Это были Homo erectus heidelbergensis, чьи останки найдены на территории современной Германии, а позже - Homo erectus palaeohungaricus, обнаруженный в Венгрии. Представители этих разновидностей Homo erectus также бродили по лесам небольшими стадами, не имея постоянного жилища. Их соседями также были слоны, носороги, лоси и бобры, и их жизни также угрожали саблезубый тигр и другие крупные хищники.

В Африке человек прямоходящий впервые появился приблизительно 1,6 – 1,3 миллиона лет тому назад. Это был так называемый Homo erectus leakeyi, живший в саванне, в буше и в редколесных зонах главным образом вблизи больших пресноводных озер (например, современного оз. Туркана). Позже, около 500 тысяч лет назад, представители этого древнего вида человека заселили побережье Северной Африки (Homo erectus mauritanicus) и территорию нынешней Капской провинции (Homo erectus capensis). К основному стволу в середине 1990-х годов был добавлен Homo ergaster, стоящий на родословном дереве перед Homo erectus. Он жил 1,9 млн. лет назад и считается создателем ашельской каменной индустрии.

Позже всех – примерно 500 - 400 тысяч лет тому назад – представитель вида Homo erectus появился на территории Китая. Это так называемый пекинский человек (Homo erectus pekinensis), ранее именовавшийся также синантропом (Sinanthropuspekinensis). Пекинский человек являлся потомком старшего подвида, возникшего за полмиллиона лет до этого (Homo habilis yuanmovensis), и представлял собой высшую ступень его развития. Объем мозга у пекинского человека составлял в среднем 1055 см³, рост – 1,55 – 1,60 м. Кроме растительной пищи, он употреблял и мясо убитых животных, главным образом оленей и диких свиней. Стада этих первобытных людей подгоняли животных к обрыву и сталкивали вниз. Примитивные орудия охоты и труда они изготовляли из кремня, песчаника и известняка.

Им и другим представителям вида Homo erectus был уже известен огонь. Многометровый слой пепла на их кострищах позволяет предположить, что они, вероятно, пользовались огнем, но добывать его не умели, поэтому вынуждены были постоянно его поддерживать. Возможно, у них уже появились и зачатки речи.

Homo erectus, по мнению антропологов, был первым видом, покинувшим Африку и расселившимся на других территориях. Судя по новым данным, он обладал завидными адаптационными способностями. Отчасти они могли объясняться физиологическими особенностями, но ученые склонны считать, что главное значение имели поведенческие характеристики. Вероятно, «человек прямоходящий» умел изготавливать одежду, строить укрытия и даже пользоваться огнем, хотя прямых подтверждений тому пока не найдено.

В период относительного потепления между миндельским и рисским оледенениями – от 350 до 200 тысяч лет тому назад – в Центральной и Северной Европе (на территории современных Германии, Великобритании, Франции и, возможно, Испании) жил Homo sapiens steinheimensis, именуемый так по названию местечка Штейнхейм под Штутгартом, где впервые были обнаружены его останки. По сравнению с предшественниками он имел череп с более высоким и округлым лбом, но надглазничные валики у него были такие же, как у пекинского человека. Объем мозга этого человека составлял примерно 1150 см³. Homo sapiens steinheimensis был собирателем и охотником, использующим каменные орудия. Своим ручным рубилам он придавал правильные очертания – свидетельство того, что он уже овладел простейшими геометрическими формами. Специалисты по каменному веку называют эту культуру ашельской. Кроме рубил, он использовал каменные ножи, скребла, а также деревянные дубины и копья.

Так называемый нгандонский человек, останки которого были найдены на Яве, при общем сходстве с неандертальцем явно обнаруживал в себе еще отдельные черты Homo erectus: имел более примитивную форму черепа и резче выраженные надглазничные валики. Одновременно с ним на юге Африки жил другой ранний представитель вида Homo sapiens –родезийский человек, вымерший лишь около 40 тысяч лет тому назад.

Таким образом, человек умелый, вобрав в себя множество разновидностей, с одной стороны, предшествовал неандертальцу, а с другой – был его современником. После того как Homo erectus просуществовал 1,2-1,3 миллиона лет без каких-либо заметных изменений, с ним произошло нечто удивительное. Возможно, из-за климатических изменений, его популяция начала сокращаться, пока он окончательно не исчез. И вот, в то время как большая часть вида Homo erectus вымирала, другая его часть внезапно превратилась в Homo sapiens – произошло резкое увеличение объема черепа от 950 см³ до 1450 см³.

Однако о неандертальцах и кроманьонцах, представляющих не только антропологическую или археологическую, но также и Человеческий Череп из горного хрусталя крупную социологическую проблему, мы поговорим более подробно в самостоятельных главах.

4.2. Неандертальцы

Венец творения и тупиковая модель

Около 250 тыс. лет назад эволюционный процесс преобразил Homo erectus в новую разновидность человеческих существ. Эти новые люди принадлежали к той же группе, что и современный человек, т.е. Homo sapiens. В прошлом существовали несколько его разновидностей, однако до наших дней сохранилась лишь одна, получившая название неандертальского человека. Кроманьонцев и неандертальцев сегодня принято относить к Homo sapiens, но неандертальцев, преобразовавшихся, как считают американские антропологи, из Homo erectus, называют ранними сапиентами (техническое название – Homo sapiens neanderthalensis), а кроманьонцев – поздними или новыми (техническое наименование последних – Homo sapiens sapiens).

До недавнего времени большинство учёных придерживалось мнения, что неандертальцы, жившие бок обок с предками современных людей 40 тысяч лет назад, являлись просто подвидом человека. Термин “неандертальцы” происходит от названия одного из первых местонахождений европейского плейстоценового человека, открытого в 1856 г. в Неандертале близ Дюссельдофа (Германия). Некоторые ученые считают, что правильнее их называть древними людьми – палеоантропами, т.е. древними (но не древнейшими) людьми.

После находки в долине Неандерталь в Германии останки подобного человека были обнаружены, например, во Франции и в Бельгии, в Испании и в Италии, в Крыму и в Узбекистане, на Ближнем и Дальнем Востоке, а также в Африке. Судя по последним находкам во Франции, там неандертальцы жили как минимум 34 тысячи лет назад, а в Испании их присутствие прослежено до 27. Неандертальцы (Homo sapiens neanderthalensis) были древней расой людей, живших в Европе, на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и, вероятно, в Западной Сибири.

О том, когда именно неандертальцы появились в Европе, у антропологов единого мнения нет. Называют разные периоды. Одни считают, что неандертальцы появились здесь около 120-130 тысяч лет назад, другие ученые полагают, что неандертальцы обитали на Земле в период от 300 до 30 тысяч лет назад, третьи – 200-35 тыс. лет назад. Есть авторы, отодвигающие границу появления этого вида еще дальше – за отметку в 400 тыс. лет. В зависимости от даты неандертальцы господствовали на планете 100 до 270 тыс. лет, а затем неожиданно исчезли. Последние представители этого вида жили не позднее 30-28 тысяч лет назад. В течение долгого времени он владел северным полушарием Евразии – от Ирака и Узбекистана на юге до Гамбурга на севере.

Младшей разновидностью неандертальца был найденный на Ближнем Востоке палестинский человек. От европейского неандертальца его отличают более ровные и длинные бедренные кости, более округлый лоб, более высокий череп и более отчетливый подбородок. Возможно, он был предком современных жителей Центральной Европы, так как в период от 40 до 35 тысяч лет тому назад европейские неандертальцы вымерли и в Европу с востока пришли племена охотников, которые обладали всеми основными признаками современного человека.

Внешний вид

Скелетные остатки неандертальцев открыты в Европе, Азии и Африке. Древнейшие жители Европы были устрашающими противниками: почти 500 останков, дошедших до наших дней, демонстрируют, что они были не только сильными, но и храбрыми. Американский палеонтолог Эрик Тринкаус (Eric Trinkaus), один из лучших специалистов в этой области, утверждает, что останки неандертальцев рассказывают о жизни, полной опасностей. Они были безусловно умелыми охотниками, что доказывают раны, переломы и деформации конечностей. Желая сравнить их с современными людьми из так называемых категорий риска, Тринкаус вспомнил о ковбоях на родео.

Как выглядел неандерталец? Широко известна реконструкция профессора Герасимова, разработавшего методику воссоздания облика по костям черепа. Из его лаборатории вышел муляж низкорослого волосатого примата с тяжелыми надбровными дугами и скошенным подбородком, сжимающего в могучих руках узловатую дубину. Сделанные по сохранившимся костям современные реконструкции дают наглядное представление об их внешнем облике: невысокий рост (до 160 см), грубые и толстые кости скелета, череп с низким лбом и выпуклостью на затылке, валик над глазами, скошенный подбородок, но при этом чрезвычайно крупный, почти как у современного человека, мозг. Огромные глаза позволяли видеть в темноте, острый слух мог воспринимать звуки, недоступные даже собаке.

Подвид Homo sapiens neanderthalensis сформировался на основе популяций, мигрировавших в Европу непосредственно из Африки и адаптировавшихся к холодному климату ледникового периода. Более высокое положение гортани и обширная носовая полость позволяли неандертальцам дышать морозным воздухом. Укороченные относительно длины тела предплечья и голени препятствовали чрезмерной отдаче организмом тепла, а широкие стопы способствовали передвижению по глубокому снегу.

Несмотря на крепкое телосложение, из-за сурового климата на Земле, жил он не более пятидесяти лет. Вероятно, около 40% представителей этого вида умирало, не прожив и 20 лет, и примерно столько же – в возрасте между 20 и 30 годами. В борьбе за выживание неандертальцам помогал активно формирующийся у них разум. Объем мозга неандертальца составлял 1350 - 1725 см³, что приблизительно соответствует объему мозга современного человека (В среднем был даже больше (1418 см³)).

Швейцарские ученые обнаружили, что неандертальцы, оказывается, отличались от нас гораздо больше, чем утверждают учебники антропологии. Согласно новой точке зрения, неандертальцы уже с раннего детства были непохожи на современных людей. Раньше считалось, будто низкие надбровные дуги, скошенный подбородок и прочие характерные черты этих первобытных людей проявлялись лишь с возрастом. Последние же исследования и новейшие реконструкции лиц неандертальцев говорят о том, что эти особенности были ярко выражены не только у взрослых, но и у детей (см. рис.12).

Рис. 12. Реконструкция облика молодого неандертальца, выполненная швейцарскими исследователями.

Ученые полагают, что неандертальцы были не близкими родственниками современного человека, а тупиковой, «параллельной» ветвью. Их таинственное исчезновение с лица Земли около 30 тысяч лет назад сегодня объясняют две гипотезы. По одной из них, неандертальцы были вытеснены кроманьонцами и постепенно вымерли, а по другой – были кроманьонцами ассимилированы. Проведенный швейцарцами анализ образцов ДНК, взятых из трех ископаемых скелетов, подтверждает первую версию: никакого смешения кровей не было.

С точки зрения физического сложения, у них было мало общего с нашими прямыми предками, т.е. людьми современными с анатомической точки зрения, которые имели более слабую структуру тела и более утонченные линии фигуры. Рядом со стройным, высоким кроманьонцем, нашим прямым предком, обитавшим на планете одновременно с ним и по сути ничем от нас не отличавшимся, неандерталец явно проигрывал. Потому и укоренилось мнение, что этот примат не выдержал конкуренции в борьбе за существование и вымер. Впрочем, и конкуренции, как таковой, не было: по мнению ученых, неандертальцы и кроманьонцы существовали в разных областях планеты, разделив, так сказать, жизненное пространство и не «общаясь» друг с другом.

Такому мнению не противоречили и раскопки древних поселений. Хотя неандертальцы тоже грелись в своих пещерах у костра, общались между собой звуковой речью, выражали свои эмоции рисунками на стенах, пользовались каменными орудиями, антропологи четко определяли, кто в какой пещере обитал: рисунки на стенах и орудия труда различались между собой.

Среда обитания

За долгое время жизни рода неандертальцев на Земле климат успел несколько раз поменяться. Поначалу, 150 тыс. лет назад, неандертальцы жили в теплом благоприятном климате. Это был межледниковый период в Европе, а в Средиземноморье он даже напоминал современный. Но затем наступило великое оледенение. Европа превратилась в ледяную пустыню, и случилось подобное 80 тыс. лет назад. Теперь уже он вынужден был вести борьбу за выживание в условиях льда и мороза.

Так называемый классический неандерталец жил в южной части огромной ледяной пустыни в период вюрмского оледенения. Окружающий его мир напоминал среду обитания современных эскимосов. Мерзлая тундра только на юге Европы переходила в степь с травяным покровом и в таежное редколесье. Выжить в этой среде можно было только приспосабливаясь к ней. Так неандерталец стал сильным, ловким и хитрым охотником, который справлялся даже с очень крупными животными - такими, как пещерный медведь или сибирский козерог. Охотой он добывал не только богатую калориями мясную пищу, но и жизненно необходимые ему шкуры животных. Ведь морозы тогда нередко достигали -40° С, и неандертальца согревали лишь грубая одежда из теплых шкур и огонь.

Неандертальцы населяли предледниковую зону Европы и представляли собой своеобразный экологический тип древнего человека, сформировавшийся в условиях сурового климата и некоторыми чертами напоминавший современные арктические типы, например, эскимосов. Предполагают, что неандертальцы рождались более зрелыми и развивались быстрее, чем ископаемые люди современного физического типа. В интеллектуальном отношении неандертальцы продвинулись достаточно далеко, создав высокоразвитую культуру. Найдено множество типов изготовленных ими каменных орудий. Неандертальцы охотились на крупных животных, умели высекать и поддерживать огонь для обогрева жилищ. У них уже существовали некоторые ритуалы (культы, погребения), зачатки искусства, забота о соплеменниках.

Неандерталец – это разум современного человека, заключенный в теле древнего существа.

Ральф Солецки

Эти люди охотились на крупных животных (вроде шерстяных мамонтов) с деревянными копьями. Они питались их мясом, а толстые шкуры и косматую шерсть мамонтов использовали для изготовления одежды. Неандртальцы, вероятно, жарили мясо на плоских камнях. Сначала они разводили на камнях костёр, что бы они хорошенько раскалились. Когда камни нагревались, горящие дрова отодвигались в сторону, и на горячие камни бросали куски мяса. Жар, исходивший от камней, постепенно прожаривал мясо. Это делало его мягче, и жевать было легче. Чтобы изготовить одежду из звериной шкуры, нужно было прежде всего удалить прослойку жира с её внутренней стороны. Для этого шкуру растягивали, приколачивали к земле колышками и очищали её каменными скребками. Вероятно, шкуру высушивали над огнём, чтобы придать ей мягкость и гибкость. Затем проделывали дырки по краям шкуры заострённым каменным сверлом. Скорее всего, человек заворачивался в шкуру и проделывал сквозь дырки кожаные ремешки, как бы зашнуровывая одежду. Возможно, так же обматывали и куски шкур вокруг своих ступней.

Неандертальцы обычно заселяли пещеры, устраивая при входе занавесы из шкур животных. Они умели мастерить грубую меховую одежду. Заранее проколотые по краю шкуры, раскроенные каменными ножами, сшивались с помощью сухожилий. Неандертальцы часто жили в пещерах, но порой археологи находят их стоянки на открытых местах, и уже доказано, что неандертальцы умели строить жилища. И это тем более удивительно, что человек, в отличие от птиц или бобров, инстинкта строительства такого рода убежища. Его нет уже у приматов. Следовательно, строительство жилищ – целиком сознательная деятельность.

Пятилетний ребенок не сможет построить даже простейший шалаш, да и десятилетним детям тоже трудно соорудить такое убежище, которое на самом деле способно спасти их от дождя, снега, холода и ветра. При этом у нынешних детей позади громадный опыт предков. К десяти годам любой ребенок уже в принципе знает, как строится шалаш, чум или даже кирпичный дом. А теперь представим, каково было тем, кто не имел этого опыта. И согласимся с тем, что первые земные строители по уровню своего разума приближались к взрослым людям. К людям, которые способны не только построить достаточно сложное сооружение по готовым рецептам, но и изобрести такое сооружение практически на пустом месте.

Неандертальцы создали новую индустрию камня и, так называемую, культуру скребел и наконечников, широко пользовались огнём, были изобретены копьё с каменным наконечником и меховая одежда. Ведь жили они в эпоху самого сурового оледенения, когда даже в Крыму и на юге Франции обитали песцы и северные олени. Поэтому они научились выделывать шкуры и шить из них шубы, строить жилища и добывать огонь. Они сообща охотились и собирали съедобные растения, изготавливали разнообразные каменные орудия (мустьерская культура).

Неожиданное открытие немецких палеонтологов в 2001 г. позволяет предположить, что доисторические охотники-неандертальцы уже умели использовать клей для изготовления своих примитивных орудий. Проведя новый анализ двух образцов смолы, найденных в одной из угольных шахт Германии и имеющих возраст около 80 тыс. лет, ученые обнаружили отпечатки пальца, кремния и дерева. По словам немецких археологов, неандертальцы умели обжигать куски березы над огнем для получения дегтеобразного вяжущего вещества, похожего на клей. Березовая смола, нагретая до температуры 300-400 градусов Цельсия, скрепляла деревянное древко и каменный наконечник какого-то орудия. Способность обжигать дерево над огнем для получения дегтеобразного вещества предполагает наличие определенных технических навыков.

Эта находка позволяет антропологам утверждать, что сложившееся представление о неандертальцах как о примитивном в интеллектуальном и технологическом отношении виде не вполне справедливо. Ученые все больше склоняются к мысли, что неандертальцы в плане умственного и технологического развития не так уж заметно отставали от Homo sapiens.

Общественный строй

Общественный строй неандертальцев историки называют «первобытным человеческим стадом». Неандертальцы, обладавшие членораздельной речью, жили группами по 50-100 человек. Группы неандертальцев жили на больших расстояниях друг от друга. Контакты и обмен опытом были незначительны – об этом свидетельствуют примитивность и консерватизм материальной культуры. Полагают, что в это время уже существовало частичное разделение труда между мужчинами и женщинами, причем мужчины употребляли преимущественно остроконечники, а женщины – скребла. Это соответствовало их основным занятиям – охоте у мужчин, поискам и сбору съедобных растений, «домашней» работе – у женщин. Неандертальцы (во всяком случае, некоторые орды) впервые начали хоронить своих мертвых. У них же мы находим и первые признаки культов – охотничью магию.

Их социальная жизнь содержала явные человеческие черты. Удивительно, но им не было чуждо милосердие. Пожилые неандертальцы болели обычными болезнями старых людей, например, артритами. Однако эти немощные сгорбленные существа все же доживали до 45-50 лет – весьма почтенного по их меркам возраста. Следовательно, о «них заботились, кормили, давали место в пещере. Среди скелетов неандертальцев часто попадаются не просто больные, но и настоящие инвалиды: одноглазые, однорукие. То есть в этом «первобытном стаде» существовали какие-то «социальные гарантии по старости и инвалидности».

Неандертальцы были еще типичными охотниками и собирателями. Они должны были кочевать, потому что их жизнь зависела от диких животных и съедобных растений. И если там, где они находились, пропитания не хватало, им приходилось двигаться дальше, хотели они того или нет: их заставляли нужда и голод.

Охота была коллективной и страшно тяжелой: исследуя останки неандертальцев, ученые обратили внимание на характер травм – почти полное соответствие обнаружилось у современных профессиональных участников родео. И все же некоторые, в том числе тяжелые инвалиды - однорукие, одноглазые, – доживали до преклонных по тем временам 40-45 лет. Все это свидетельствует о том, что была какая-то социальная организация, какая-то этика. Мы знаем, что неандертальцы знали огонь, сооружали какие-то жилища, совершали какие-то действия в отношении мертвых. Но мы не знаем, какой смысл вкладывался во все это, если вкладывался вообще. Нам неизвестно даже, владели ли они членораздельной речью.

С уверенностью можно утверждать, что неандертальцы не достигали преклонного возраста, о котором мы судим по многим признакам – по расположению зубов, по зарастанию черепных швов и т. д. Все остальные найденные скелеты принадлежат более молодым неандертальцам. В цифрах это выглядит так: 40% детей, 40% людей в возрасте от 20 до 30 лет, 20% – старше 30 лет. Средняя продолжительность жизни не превышала 30 лет. Голод, нужда, постоянная борьба за существование, неблагоприятный климат, плохие жилища, многочисленные болезни, отсутствие гигиены – все это сокращало жизнь неандертальцев, хотя они и были сильными, закаленными людьми. А если взглянуть на зависимость между смертностью и полом, то надо сказать, что возраста старше 30 лет достигали главным образом мужчины. Женщины умирали раньше; это можно объяснить тем, что, будучи слабее физически, они к тому же часто погибали от родов, главным образом, конечно, из-за антисанитарных условий.

Хотя неандертальцев часто изображают как варваров или разбойников, археологические находки свидетельствуют: уже 50 тысяч лет назад эти существа помогали ослабленным членам группы, неспособным заботиться о себе самостоятельно. Обнаруженные не так давно в одном из гротов современного Ирака останки 45-ти летнего неандертальца, у которого не было одного глаза, одной руки (до локтя), а конечности были сломаны во многих местах, красноречиво свидетельствуют, что дожить до такого преклонного - по тем временам - возраста инвалид мог только лишь с помощью своих соплеменников. Трудно поверить, что он мог собственными силами охотиться или собирать растительную пищу.

Новые археологические материалы дали не только основания для предположения о социальной заботе предков неандертальцев, но и подтвердили, что вторичные признаки неандертальцев развивались достаточно медленно.

Недавние раскопки, проведенные во Франции палеоантропологом Э.Тринкаусом, показали, что предки неандертальцев стали проявлять заботу о ближнем еще 175 тысяч лет назад. Анализ нижней челюсти показал, что к моменту смерти у существа, которому эта челюсть принадлежала, либо совсем не осталось зубов, либо они шатались, что было вызвано обширным пародонтальным воспалением. Исследователи отмечают, что, хотя этот гоминид мог жевать, его способность измельчать твердую или жесткую пищу была существенно ограничена. «Это самый древний пример того, как кто-то смог выжить некоторый период времени, не имея нормально функционирующих зубов», – отмечает Тринкаус, – «для того, чтобы этот человек мог есть, пища должна была быть подвергнута какой-то обработке – например, комбинации измельчения и нагревания. У них были хорошие инструменты для резки и они уже овладели огнем, но отсутствие в этом месте очага и инструментов, которые могли бы сделать нечто большее, чем просто нарезать еду на куски, позволяет предположить, что этому индивиду другие члены группы отдавали самые мягкие куски». Эти находки свидетельствуют также о том, что хотя эти гоминиды были тогда более развиты в социальном плане, чем предки человека, они уступали им как в поведении, так и в технологии

Зачатки духовной жизни

Вполне вероятно, что именно неандертальцы стали первыми в длинном списке предлюдей, кто начал задумываться над вопросами жизни и смерти. Мертвых они предавали земле и клали им в могилу оружие, орудия труда и пишу. Из этого можно сделать вывод, что они верили в загробную жизнь. А так как подобные представления предполагают наличие абстрактного мышления, неандерталец должен был обладать также способностью выражать свои мысли при помощи примитивного языка. Сохранились даже свидетельства его первых попыток художественного отображения мира.

Возможно, неандертальцы верили, что черепа и кости медведей пещерных они охотились, обладают магической силой. Они выслеживали медведя до его пещеры, потом бросали в пещеру горящие ветки выкуривая оттуда медведя. Рассвирепевший медведь выскакивал из задымлённой пещеры, и охотники набрасывались на него, осыпая ударами копий. Некоторые охотники, по всей видимости, швыряли в зверя тяжёлые каменные глыбы. А часть охотников, очевидно, погибала во время сватки. Когда медведь испускал дух, они отрезали ему голову и уносили в свою пещеру. Там они помещали её в специальную яму, где хранились черепа других медведей, убитых прежде.

Ученые твердо заявляют, что неандертальцы первыми на Земле стали хоронить своих умерших. Но, совершая обряды погребения, они не просто закапывали тела в землю, а предварительно придавали им позу спящего, а могилы обкладывали камнями. Не менее удивителен тот факт, что погребения неандертальцев сопровождались приношениями. Так в одной из могил обнаружена цветочная пыльца, сохранившаяся, спустя тысячелетия, от погребальных букетов из полевых цветов. В другой могиле рядом с похороненным мальчиком-неандертальцем лежат рога и кости горного козла. Некоторые авторы усматривают в подобном поведении зачатки религиозных верований. Однако вопрос остается дискуссионным. Они уже хоронили своих близких, украшая могилы рогами горного козла (пещера Тешик-Таш вблизи Самарканда) и даже цветами (Палестина). Было у них и что-то вроде культа пещерного медведя: во многих пещерах Европы нашли сотни медвежьих черепов и длинных костей, аккуратно сложенных в ниши и «ящики» из каменных плит.

Долгое время у антропологов не было никаких надежных доказательств того, что неандертальцы знали какие-либо формы художественного творчества, в частности музыку. Недавно ситуация изменилась. Обломок костяной флейты, обнаруженный группой канадских и американских исследователей в одной из пещер Словении, стал сенсацией, вынудив археологов переосмыслить прошлое человечества. Ее возраст – от 43 до 80 тысяч лет. Если это так, то обнаружен старейший музыкальный инструмент в мире. При такой древности предмет мог принадлежать только неандертальцам. Открытие вынуждает задуматься о духовной сущности существ, таинственно исчезнувших с лица земли около 30 тыс. лет назад.

Новые – уточненные – датировки находок доказывают, что неандертальцы носили украшения и изготавливали оружие. На территории южной Франции и Италии у них были высокоразвитые культурные центры, такие, как в пещере Арку-Сур-Кюре. Там найдено 36 предметов неандертальской культуры: разукрашенные зубы лисиц, бусы из слоновой кости, кольца, ножи.

Мы - не родственники

В последние годы довольно оживленная дискуссия ведется вокруг ближайшего родственника человека – неандертальца. Еще в 1950-х годах антропологи разных стран высказывали сомнения относительно того, был ли неандерталец предком современного человека. На этот счет по-прежнему существуют противоположные точки зрения, хотя большинство ученых отрицают роль неандертальца в формировании современного человечества.

Профессору Сванте Паабо удалось извлечь мтДНК из фрагмента позвонка неандертальца, впервые обнаруженного в 1856 г. и жившего около 50 тысяч лет назад. Как показали сравнительные исследования митохондриальной ДНК современного человека и неандертальца, последний вовсе не является ни нашим предком, ни даже близким родственником. Путем сравнительного анализа «наших» и «неандертальских» генов было установлено, что различия между ними столь велики, что эволюционные ветви этих двух видов могли (или должны были) разойтись 600 тысяч лет назад, т.е. в ту пору, когда самих видов еще просто не существовало. Все разнообразие мтДНК современных Homo sapiens - это 24 нуклеотидные замены, а вот в мтДНК неандертальцев таких замен обнаружено 32. Этот факт позволяет совершенно однозначно утверждать, что неандерталец выходит за пределы видовой изменчивости человека. Следовательно, неандертальцы составляют отдельный вид и принадлежат к совершенно другой, параллельной и тупиковой эволюционной ветви.

Выводы С. Паабо столь коренным образом меняют представления об антропогенезе, что встал вопрос о проверке этих результатов независимой группой исследователей. С фрагментом неандертальской кости на этот раз работал Марк Стоункинг, ученый из группы А.Уилсона, также высочайший авторитет в области палеогенетики. Проведя исследования мтДНК из другого образца (останки неандертальского ребенка, жившего 30 тысяч лет назад), он получил такие же данные, что и С. Паабо, полностью подтвердив его выводы.

Спустя несколько лет группа немецких ученых также провела независимое исследование неандертальской мтДНК, которое показало: «Подтверждается гипотеза, согласно которой неандертальцы представляют тупиковую эволюционную ветвь и не являются предками современного человека».

Палеонтолог Кристофер Стрингер так видит дальнейшую перспективу: «Возможно, мы стоим на пороге создания единой теории, которая объединит палеоан-тропологические, археологические, генетические и лингвистические доказательства в пользу Африканской моногенетической модели».

Недавно проведенный анализ ДНК трех скелетов неандертальцев дает основание говорить о них не как о наших предках, но как о боковой ветви эволюции человека. Кристоф Золликофер и Марсия Понче де Лин из Университета Цюриха использовали ископаемые останки для создания трехмерных виртуальных изображений черепов неандертальцев. Ученым удалось восстановить внешний вид черепов и еще больше убедиться в том, что они состоят не в столь близком родстве с современным человеком. Выводы были сделаны с помощью сложной компьютерной графической программы, отображающей развитие черепа неандертальца на различных этапах его жизни. Полученные данные говорят об отсутствии скрещивания между неандертальцами и первыми представителями современного человека, а также об их небольшом генетическом сходстве.

Согласно результатам нового исследования (2001), проведённого в университете Цюриха, неандертальцы не были близкими родственниками людей, а являлись совершенно отдельным видом. Для своего исследования учёные из Цюриха взяли черепа детей неандертальца и современного человека. Череп первого отличается большим размером, тяжёлыми надбровными дугами и низким лбом. Новые технологии компьютерной реконструкции позволили учёным определить, что эти отличия сформировались уже в младенчестве, а возможно и в утробе, а не развивались со временем. По мнению исследователей, эти различия в строении связаны с разделением неандертальца и современного человека на уровне видов.

Череп неандертальца

В 2000 г. учеными из Института археологии РАН в пещере Мезмайская на Кавказе были обнаружены кости скелета двухмесячного ребенка неандертальца. Анализ митохондриальная ДНК показал его возраст – 29 тысяч лет. Выяснилось, кавказский неандерталец всего на 3,5% отличается от костей неандертальца из Германии, чей анализ был сделан еще в 1997 г. незначительные различия свидетельствуют о родстве двух существ, несмотря на большое расстояние, разделяющее их. По подсчетам ученых, немецкий и кавказский неандертальцы имели общего предка около 150 тысяч лет назад. Зато эти показатели очень сильно отличаются от ДНК современного человека. В нем не удалось найти следов генетического материала, который мог бы быть передан от неандертальцев человеку современному. Археологи предположили, что, возможно, существовали разные – генетически различавшиеся – группы неандертальцев, и какие-то из них все же были в числе наших предков. Наука все больше накапливает необходимый материал для построения филогенетического дерева, показывающего родство между разными популяциями и время их происхождения от общего предка.

Неандертальцы и кроманьонцы: друзья или враги?

Многие ученые и сегодня считают, что неандертальцы - не наши предки. Мы – потомки выходцев из Африки, заполонивших Евразию примерно 28 тысяч лет назад. Подозревают, что эти два вида жили в состоянии жесточайшей вражды друг с другом, которая в конечном счете кончилась полной победой наших предков, а неандертальцы исчезли с лица Земли, не передав нам ни одного гена.

К сенсационному выводу пришел профессор антропологии Вашингтонского и Сент-Луисского университетов (США) Эрик Тринкаус в результате нескольких экспедиций. На раскопках в Португалии, проведенных в 1999 г. группой Хао Зильхао, при консультации Эрика Тринкауса, был обнаружен скелет ребенка-неандертальца. Проведя анализ костей, Тринкаус обнаружил, что им 28 тысяч лет. А ведь считалось, что последний неандерталец исчез с лица Земли 30 тысяч лет назад. Он был завернут в некое подобие покрывала, возможно в шкуру, а рядом с его ногами и головой были найдены кости животных, которых, как кажется, поместили туда с особой тщательностью. На шее его была просверленная раковина, возможно, амулет. Но самое удивительное – форма черепа и особенности строения скелета, которые неопровержимо свидетельствовали: малыш был гибридом неандертальца и кроманьонца. Оказывается, все мы – немножечко неандертальцы.

До последнего времени ученые были уверены в том, что примитивные европейские неандертальцы молниеносно вымерли, когда с Ближнего Востока в Европу пришли более приспособленные к жизни кроманьонцы – наши прямые предки. Однако найденный профессором Тринкаусом скелет говорит о том, что неандертальцы и кроманьонцы жили вместе в Центральной Европе в течение 5 тысячелетий. Более того, Тринкаус считает, что найденный им мальчик – не чистый неандерталец: по мнению профессора, это был ребенок неандертальца и кроманьонца. Так Эрик Тринкаус сделал поистине революционное открытие: кроманьонцы не только не вытеснили неандертальцев с лица Земли, но еще и смешались с ними.

Хотя Тринкаус был абсолютно уверен, что неандертальцы вытеснялись или, вернее, поглощались современными людьми очень медленно, тем более, что разница в умственных способностях этих двух ветвей, как он считал, была незначительной, ему было бы очень трудно доказать свою правоту, если бы не следующая экспедиция – в хорватскую пещеру Виндиджа (1999). Здесь международная группа антропологов исследовала крупную стоянку неандертальцев, обитавших 28 тысяч лет назад. Раскопки дали богатый урожай – обломки черепов и множество орудий труда. И те и другие принесли сенсацию. Орудия труда были выполнены в различных стилях – от простых каменных топоров, характерных для неандертальской культуры, до замысловатых костяных наконечников, находимых ранее в становищах кроманьонцев. И все это находилось в одном месте, имело один возраст, а это значит, что ими пользовалось одно и то же племя, возможно на протяжении веков. Последние сомнения рассеялись, когда были исследованы обломки черепов. Некоторые их анатомические особенности оказались характерными именно для современных людей. Так что тесные контакты и смешанные браки между этими двумя ветвями можно считать доказанными. А это заставляет совершенно по-новому взглянуть на эволюцию человека.

Исследовали черепа неандертальцев из знаменитой пещеры Виндиджа в Хорватии позволило выяснить, чем и как питались неандертальцы. Чтобы наиболее точно определить концентрацию следов белка в костях гоминидов, ученые сравнили их с останками животных, травоядных и плотоядных современников неандертальцев – мамонтов, волков, диких быков, арктических лис и пещерных медведей. Результаты исследований однозначно свидетельствуют: неандертальцы были настоящими хищниками. Постов они не знали. Ели мясо и только мясо, в отличие от кроманьонцев, которые употребляли и растительную пищу. По мнению Эрика Тринкауса, руководителя научной группы, это опровергает расхожее представление об этих гоминидах, как о «недочеловеках». Они были довольно-таки разумными существами. А то, что в поисках мяса им приходилось побеждать таких опасных животных, как быки и мамонты, говорит о том, что они были искусными охотниками – умели разрабатывать стратегию охоты и осуществлять ее.

Неандерталец был человеком разумным и вообще первым по-настоящему разумным существом на планете. Неандертальцы уже довольно высоко поднялись по эволюционной лестнице – обменивались звуковыми сигналами, обозначающими определенные понятия, пользовались каменными орудиями, готовили пищу на огне, возможно, составили первые наскальные рисунки. Тем не менее, преувеличивать интеллектуальные способности неандертальцев не следует. «Сознание неандертальцев было подобно двум высоким башням, разделенным тонкой стенкой, – считает Стивен Митчен из университета в Рейдинге. А современные люди уже обладали внутренним миром, схожим с готическим собором, внутри которого свободно путешествуют и звук, и свет».

Неандертальцы открыли совершенно новую страницу всемирной истории. Они дали человечеству верования, обычаи и обряды, погребение мертвых, сострадание к себе и близким. И если в конце концов уступили свое место на планете кроманьонцам, то только потому, что те оказались более приспособленными к суровым первобытным условиям.

Первая глобальная война

Почему же судьба распорядилась так, что неандертальцы не стали нашими непосредственными предшественниками, но уступили дорогу кроманьонцам? Что помогло более субтильным, физически менее сильным кроманьонцам победить в глобальной войне своих куда более мощных соперников? Наука не дает однозначного ответа. И вряд ли когда-либо даст его. Зато выдвигает множество предположений – одно интереснее другого.

Кто-то думает, что они были истреблены другой расой в ходе борьбы за охотничьи земли, другие считают, что виной тому – связь с предками современного человека и исчезновение вида в результате скрещивания. Большинство экспертов считают, что в этой трагедии виноват современный Homo sapiens. Он одолел своих конкурентов в молниеносной кровавой войне. Почему человеку удался прорыв? Ведь тщедушные переселенцы из тропиков не были приспособлены к холоду так, как неандертальцы. И мышечной массы у аборигенов было на 30-40% больше.

Некоторые ученые полагают что более развитые кроманьонцы попросту истребили своих неуклюжих конкурентов неандертальцев. Однако такой геноцид представляется маловероятным. Согласно другой теории, неандертальцы вымерли от какой-то эпидемии, заразившись от кроманьонцев, которые оказались более устойчивыми. Это тоже сомнительно: неандертальцы жили изолированными популяциями, состоявшими из отдельных групп собирателей и охотников, от силы по 30 человек вместе. Риск распространения инфекции в таких условиях минимален. Многие ученые считают, что вымирание неандертальцев было вызвано технологическим превосходством кроманьонцев. Хотя первые пользовались метательными орудиями, например копьями, и обрабатывали помимо камня также кости и рога северного оленя, человек современного типа заметно усовершенствовал охотничий инвентарь, что позволило ему выжить с наступлением примерно 34 000 лет назад очередного оледенения. Конкуренция за пригодные для охоты места могла привести к голоду и массовой гибели неандертальцев. Повышение же смертности всего на 1-2% способна уничтожить популяцию всего за 1000 лет.

Британские археологи из Бредфордского университета исследовали химический состав костей, оставшихся от пяти неандертальцев и восьми современных людей, живших на территории современных Британии, Чехии и России – от 28 до 20 тысяч лет назад, и выяснили, что у соперников были разные диеты. Оказалось, что наряду с мясом млекопитающихся современные люди употребляли в пищу рыбу, моллюсков и речных птиц, тогда как неандертальцы употребляли в пищу исключительно мясо крупных травоядных животных - оленину либо мамонтятину. Но они попадались не всегда, климат менялся, некоторые виды животных исчезали, охота не всегда была удачливой.

В исчезновении неандертальцев, полагает Крис Стрингер из музея естественной истории в Лондоне, кроме более высокого уровня развития вновь прибывших племен, виновна и нестабильность климатических условий. «Около 30 000 лет назад, – объясняет Стрингер, – произошло значительное ухудшение климата, который стал особенно суровым». Количество растительности уменьшалось, а вместе с ней уменьшалось и количество животных для охоты. И вследствии этого начало уменьшаться население неандертальцев. A Homo Sapiens располагали более совершенными орудиями для охоты и хорошей социальной организацией. Судьба несчастных неандертальцев была предрешена.

Перестроиться на другой рацион неандертальцы не могли, поскольку были узко специализированными существами. В конечном итоге это и могло их погубить. Вот и получалось, что в тяжелые времена современные люди могли перебиваться рыбой, а неандертальцы оставались без пропитания, слабели и умирали. Фосфор, содержавшийся в рыбе, развивал мозг, делал кроманьонцев еще более разумными, гибкими и умеющими приспособиться к тяжелым ситуациям. Они учились делать ловушки и, возможно, ставили примитивные капканы на мелких животных, охота на которых, может быть, не так опасна, как охота на мамонтов и приносит не так много запасов, однако резко повышает шансы на выживание.

Кроманьонцы, появившиеся в Старом Свете около 100 000 лет назад, после длительного перемещения из Восточной Африки, по мнению Дж.Баньоне могли привезти с собой новые болезни, которые уничтожили прежних жителей континента, неандертальцев, примерно так же, как случилось с появлением завоевателей в Новом Свете. А, может быть, новоприбывшие африканцы, будучи физически более слабыми, имели какое-нибудь секретное оружие? На этот вопрос нет точного ответа, а только различные гипотезы.

Как бы то ни было, но столкновение двух эволюционных ветвей – неандертальцев и кроманьонцев - надо считать первой во всемирной истории глобальной войной, продолжавшейся в одних регионах Европы 10000 лет, в других – 5000 лет. Ее последствия предопределили дальнейший путь человеческой цивилизации, а возможно, и судьбу всей планеты.

4.3. Кроманьонский человек

Появление и расселение. Переход к верхнему палеолиту ознаменовался заселением Homo sapiens sapiens не только европейского региона, но и Австралии и Америки, которые в ту эпоху были еще соединены с Азией участками суши. Приблизительно 35-40 тысяч лет назад в Европе, все еще плотно заселенной неандертальцами, неожиданно появились новые обитатели. Палеонтологические данные показывают, что они пришли из Африки через Переднюю Азию. По месту первой находки их останков – гроту Кро-Маньон на юге Франции (1868) – их назвали кроманьонцами. Они жили здесь 10 тыс. лет назад и пользовались весьма сложной каменной техникой, в частности специальной каменной лампой.

Иногда археологи и антропологи рассуждают так: вид Homo sapiens sapiens имеет несколько региональных разновидностей, в том числе африканскую, азиатскую и европейскую. Только европейская ветвь в соответствии с первой находкой во Франции, получила название кроманьонцев.

Судя по анатомическим особенностям, это были люди современного типа. По существу, кроманьонец и есть наш далекий генетический предок - первый представитель вида Homo sapiens sapiens на Земле. В отечественной науке Homo sapiens sapiens принято также называть неоантропами (новыми людьми) и отличать их от палеантропов (древних людей), к которым относят неандертальцев. Иногда людей современного типа называют сапиентными, или просто сапиенсами.

Справка

Кроманьонцы (от назв. грота Кро-Маньон – Cro-Magnon, во Франции), обобщенное название ископаемых людей современного вида (неоантропов) эпохи позднего палеолита. Известны по костным остаткам, открытым во всех частях света. Появились ок. 40 тыс. лет назад. С антропологической точки зрения кроманьонцы относятся к современному виду человека (Homo sapiens). В специальной литературе кроманьонцами называют только те локальные группы древних обитателей Европы, которые сходны по своему типу с человеком из грота Кро-Маньон и характеризуются высоким ростом, длинной мозговой коробкой, широким лицом и низкими глазными орбитами. Черты антропологического типа кроманьонец прослеживаются в населении более поздних эпох вплоть до современной (например, гуанчи Канарских островов). Их также называют неоантропами.

Впрочем, о точной дате появления современного типа людей антропологи продолжают спорить. Некоторые утверждают, и небезосновательно, что человек современного типа гораздо древнее, чем считалось раньше. Недавно в Африке обнаружены, как считается, самые древние находки, чей возраст – 90 и даже 130 тысяч лет. Возможно, что Африка - родина кроманьонцев, впрочем, как и всего человеческого рода.

В восточной Африке обнаружена стоянка людей, живших здесь 125 тысяч лет назад, вокруг которой разбросано большое количество остатков устриц, ракушек, крабов. На сегодняшний день это самое древнее поселение людей в пределах береговой линии. Роберт Вальтер и его коллеги обнаружили там же каменные орудия, которые, возможно, использовались для раскалывания раковин. Кроме того, поблизости найдены скелеты слонов и гиппопотамов. Возможно, что именно таким путем, двигаясь по берегу, человек постепенно перебрался в Европу. Предполагается, что темп перемещения людей составлял милю в год. Может быть, так неспешно и пришли во Францию предки кроманьонцев.

Хорошенько освоив Африку приблизительно 100-125 тысяч лет назад, кроманьонцы перебрались сначала в Азию и лишь позже – в Европу. Причем в Азии кроманьонцы появились даже раньше, чем туда попали неандертальцы: первые поселились в Азии 92 тысяч лет назад, а вторые – лишь 60 тысяч лет назад. Пожив в Азии более 50 тыс. лет, кроманьонцы почему-то мигрировали в Европу. Случилось это 35-40 тыс. лет назад. Здесь-то «азиатских беженцев» и обнаружили, спустя десятки тысяч лет, антропологи. Они назвали их первыми европейцами, а на техническом языке – неоантропами (новыми людьми) и кроманьонцами (как и полагается в научных круга – по месту находки).

Наиболее древним верхнепалеолитическим поселением на северо-востоке Европы, по данным П.Павлова, является Мамонтова Курья, расположенная на 66° с.ш. в среднем течении Усы, открытое в 1992 г. Его возраст около 35 тыс. лет. Стоянка принадлежит к кругу древнейших верхнепалеолитических культур центральных районов Русской равнины. В культурном слое памятника был найден первый в печорском палеолите предмет не утилитарного назначения - бивень мамонта с группами парных насечек. Таким образом, в раннюю пору верхнего палеолита северо-восток Европы был освоен племенами, проникшими в субарктические широты из центра Восточноевропейской равнины. Причины миграции лежат, скорее всего, в природно-экологических условиях, сложившихся 40-30 тыс. лет назад в регионе. В это время в центре и на северо-востоке Русской равнины сформировалась обширная область с близкими природно-климатическими условиями. Преобладающим типом ландшафтов в этой области была тундростепь, изобиловавшая крупными стадными млекопитающими. Охота на лошадей, бизонов, северных оленей и мамонтов составляла основу хозяйства палеолитического человека. Поэтому при продвижении на север палеолитические охотники не покидали привычных условий обитания, хотя севернее климат был несколько холоднее и значительно суше. Немаловажным фактором, способствовавшим колонизирующей миграции, было существование мощного очага развития верхнепалеолитической культуры в центре Русской равнины. Не подлежит сомнению, что в период от 35 до 25 тыс. лет в субарктических широтах северо-востока Европы было постоянное население. Однако 25 тыс. лет назад произошли драматические изменения: резкое похолодание, самое значительное за весь поздний плейстоцен, вынудило палеолитическое население покинуть северо-восток Русской равнины. С большой долей уверенности можно утверждать, что в интервале от 24 до 19 тыс. лет тому назад на территории северо-востока Европы не было постоянного населения или она не была заселена вообще.

Неандертальцы появились неизвестно откуда и канули неизвестно куда. Кроманьонцы появились неизвестно откуда и продолжают пребывать на планете

Дени Баксан

До недавнего времени считалось, что неоантропы, явившись в Европу из Азии, тут же уничтожили всех неандертальцев и заняли их экологическую, а затем и социальную нишу. Но действительность оказалась сложнее. Наукой точно установлено, что на протяжении по крайней мере 30 тысяч лет неандертальцы и наши прямые предки – кроманьонцы – жили бок о бок, в одних и тех же местах Европы. А раз так, то, несмотря на генетические различия, между ними могли заключаться браки и, несмотря на социальные различия, торгово-обменные отношения. Во всяком случае примеры заимствования технических изобретений и методов охоты одних видов людей у других археологи обнаружили.

Так, культуру скребел и наконечников везде связывали с неандертальцами (палеантропами). Но и кроманьонцы в середине каменного века (в среднем палеолите) широко использовали те же самые орудия, а неандертальцы, наоборот, в ряде мест применяли более совершенную технику. По-видимому, палеантропы не только заимствовали новую технику выделок каменных орудий, но и могли совершенствовать свою. Сравнительно недавно антропологи обнаружили культуру скрёбел и наконечников, характерную для европейских неандертальцов, и назвали её мустьё (по месту первой находки). Во Франции в ряде мест она сменилась более совершенной культурой шательперрон, которую связывали с пришельцами-неоантропами. Но в той же Франции (Сен-Сезвр) орудия шательперронской культуры были найдены со скелетными останками неандертальца, жившего недавно – 35 тысяч лет назад.

Хотя часть антропологов продолжает настаивать на том, что 40 тыс. лет назад люди европейского типа, кроманьонцы, заселили Европу, перебив либо выморив примитивных неандертальцев (смешения не было). Сравнение ископаемых останков кроманьонцев с современными обитателями Европы как будто не дают никаких оснований говорить о биологическом прогрессе. Однако новейшие результаты генетического анализа, как уже мы говорили выше, демонстрируют как раз обратное.

Внешний вид. Первые настоящие европейцы были люди высокого (170-180 см) роста, практически не отличавшиеся от нас, с крупными, грубовато-красивыми чертами широких лиц, стройные, крепкого телосложения. Они были даже немного выше современных шотландцев или скандинавов, более мощно сложены и имели на 10 % больший объем мозга.

У них был вытянутый узкий череп и отчетливый, чуть заостренный подбородок, который придавал нижней части лица треугольную форму. Нос заметно выдавался вперед, а высокий лоб был округлым. Сходный антропологический тип до сих пор встречается у ныне живущих людей на Балканах и Кавказе. Впоследствии останки людей подобного типа находили во многих местах Европы, в нашей стране от крымских пещер до Сунгиря близ г. Владимира.

Как считают лингвисты, строение носа, рта, глотки – все свидетельствует о том, что они могли издавать четкие и разнообразные звуки. Среди древних и древнейших предков человека кроманьонцев можно, пожалуй, назвать первыми ораторами, мастерами устного слова.

Фото 13. Кроманьонцы - представители эпохи позднего палеолита

Живя бок о бок на протяжении 30 тыс. лет, а это гораздо больше, чем существует человеческая цивилизация, неандертальцы и кроманьонцы постепенно стали походить друг на друга не только по общественному строю или манерам охоты, по используемым орудиям, но и по внешнему виду. Так считает Роберт Дилтс, руководитель «Нейролингвистической программы» в NLP University Нью-Йорк). Анатомически неандертальцы во многом походили на кроманьонцев. За одним лишь исключением: неандертальцы появившиеся на десятки тысяч лет раньше кроманьонцев, были в целом более сильны физически и имели чуть больший объем мозга (мозг неандертальцев был на 10% больше нашего). Главное различие между этими двумя группами, однако, состояло в степени проявляемого ими необходимого разнообразия. Закон необходимого разнообразия – вот решающий фактор, определивший разные исторические судьбы неандертальцев и кроманьонцев:

«На всех неандертальских поселениях (стоянках), обнаруженных в Европе, Азии, Северной Африке найдены практически однотипные орудия труда. Эти орудия состояли в основном из обточенных камней или деревянных колющих пик и, очевидно у неандертальцев не существовало предметов искусства.

Кроманьонские поселения, с другой стороны, характеризовались уникальностью и разнообразием найденных орудий труда, ювелирных изделий и других артефактов. В добавление к разнообразным каменным орудиям труда кроманьонцы изготовляли оружие и утварь из костей и оленьих рогов, луки и стрелы, сети, свитые из веревки. Кроманьонцы постоянно изобретали новое, адаптируясь к своей среде и отталкиваясь от прежних изобретений. Неандертальцы были неспособны или, возможно, не желали производить новое или адаптироваться. Ни время, ни местоположение не смогли заставить их разнообразить свой жизненный стиль: последующее вымирание неандертальцев и распространение кроманьонцев и появление современного человека напрямую связано с присущей им степенью необходимого разнообразия. Неандертальцы не были способны адаптироваться как к изменениям среды, так и к своим соседям – кроманьонцам».

Общественный строй и образ жизни. Кроманьонский человек оставил после себя многочисленные орудия, жилища и остатки добычи. На этом основании мы можем делать выводы о его образе жизни и культуре. Кроманьонцы жили в самом конце последней из ледниковых эпох. В те же времена климат был холодным, а зимы снежными, лишь невысокие травы и кустарники могли расти в подобных условиях. Поневоле им пришлось стать искусными охотниками.

Кроманьонский человек охотился на шерстистых мамонтов, а также на северных оленей, лошадей, туров, зубров, кабанов и других животных. Но именно мамонт занимал в его добыче главное место, вот почему кроманьонцев называют охотниками на мамонтов. Из своего опыта они знали, что мамонты весной уходят на север, а осенью – на юг, и подстерегали их в это время на путях миграций. Нападая толпой, они способны были одолеть даже мамонтов, огромных пещерных медведей и других крупных животных. Поскольку у них была хорошо развита речь, кроманьонцы могли согласовывать свои действия. Во время охоты кроманьонцы использовали дубины и копья, а также умели заманивать добычу в заранее вырытые ямы-ловушки. Охотники старались рассеять стадо, отделить от него какого-нибудь молодого, неопытного зверя и загнать его в выгодное для себя место – в яму, прикрытую ветвями и травой, в ущелье или болото, откуда мамонт не мог бы выбраться. Там одни забрасывали жертву камнями и тяжелыми валунами, а другие добивали оглушенное животное дубинками, копьями и стрелами.

Успех в охоте и ратном деле им обеспечивала не только хорошо развитая кооперация и хорошо налаженная система взаимодействия, но и технические достижения. Кроманьонцы научились делать множество новых видов оружия. К своим копьям они привязывали острые наконечники из оленьего рога с направленными назад зубцами, чтобы копьё глубоко застревало в боку раненого животного. Для того чтобы метать копьё как можно дальше, они использовали специальные метательные устройства. Эти устройства изготовлялись из оленьего рога, а некоторые из них украшались разным узором.

Они мастерски изготовляли всевозможные орудия на разные случаи жизни: острые наконечники для копий, каменные ножи, костяные гарпуны с зубцами, превосходные рубила, топоры и т.д. Кроме того, они еще ловили рыбу и собирали растения. Они ловили рыбу при помощи гарпунов, вырезанных из оленьих рогов, с наконечниками и загнутыми назад зубцами. Гарпуны привязывались к копьям, и рыболовы протыкали ими рыбу прямо в воде.

Эти мужественные путешественники добрались даже до холодных арктических районов, научившись шить одежду и сооружать жилища. Даже первый гончарный круг – их изобретение. Из поколения в поколение передавалась техника изготовления орудий и некоторые ее секреты (например, то, что камень, раскаленный на огне, после остывания легче поддается обработке). Орудия, подобные тем, которыми пользовались кроманьонцы приледниковых областей Европы, встречаются и восточнее – в частности в Сибири, в бассейнах Енисея, Ангары, Лены.

Кроманьонцы жили родовыми общинами. Предполагается, что даже в благополучное время она не превышала 20-40 жителей. В условиях сурового климата, когда оледенение достигло своего максимума, большему числу людей вместе ни прокормиться, ни согреться. Крупными поселения первобытных людей стали лишь 10 тыс. лет назад в теплом поясе Ближнего Востока, где впервые зародилось земледелие. К тому же кроманьонцам часто приходилось сниматься с одного места и перебираться на другое – вслед за мигрирующими животными, которые отправлялись в теплые регионы. Считается, что продолжительность жизни кроманьонцев была невелика – не более 30 лет. К тому же женщины рожали не каждый год, потому что ребенок очень поздно отнимался от груди. И если учесть высокую детскую смертность, то, по-видимому, среди древних семей не было многодетных.

Как и неандертальцы, они использовали для жилья не только пещеры. Из стволов деревьев, мамонтовых костей и шкур, и в Сибири даже из каменных плит они строили хижины. Кроманьонцы сооружали хижины из длинных берцовых костей и бивней мамонтов, покрывая каркас звериными шкурами. Концы костей вставляли в черепа, поскольку строители не могли воткнуть их в мёрзлый грунт. В земляном полу хижин и пещер кроманьонцев было обнаружено множество захоронений. Впервые в истории у них появились более или менее постоянные поселения, которые располагались в удобных для жизни местах: перед входом в пещеру, обычно на южном склоне горы, или у воды. Помимо пещерных жилищ, для защиты от сырости выложенных каменными плитами, кроманьонцу были известны также прочные шатры с каркасом из костей мамонта, обтянутые шкурами животных, и землянки.

Любопытные факты

Первой научно исследовательской находкой человека современного типа был обезглавленный скелет, найденный в Уэллсе (Англия) в 1823 г. Это было погребение: покойника украсили раковинами и посыпали красной охрой, впоследствии осевшей на костях. Скелет сочли женским и прозвали «Красная леди» (через сто лет он был признан мужским).

Множество таких поселений обнаружено, например, в бассейнах рек Десны и Дона. Особенно примечательны жилища человека верхнего палеолита, открытые при раскопках в районе сел Костенки и Боршево на правом берегу Дона, вблизи Воронежа. Основная жилая площадка здесь достигает 35 м в длину и 15-16 м - в ширину. Ее окаймляют дополнительные помещения - землянки, крыша которых имеет каркас из крупных костей и бивней мамонта. В выемках-кладовых при этих стоянках найдены были орудия охоты и произведения первобытного искусства. Человек современного типа рисовал на стенах пещер великолепные фрески, изображавшие промысловых животных: лошадей, мамонтов, бизонов (вероятно, для каких-то магических обрядов), украшал себя ожерельями, браслетами и кольцами из ракушек и мамонтовой кости; одомашнил первое животное – собаку.

Дикие быки (ок. 8 тыс. лет до н.э.)

Кроманьонцы разрезали оленьи рога при помощи каменного резца. Вероятно, они были первыми людьми, научившимися делать иглы и шить. С одного конца иглы они проделывали дырочку, служившую ушком. Затем они зачищали грани и острие иглы, потерев её о специальный камень. Возможно, они протыкали шкуру каменным сверлом, чтобы можно было продеть иглу сквозь образовавшиеся дырочки. Вместо ниток использовали тонкие полоски кожи или кишки животных. Кроманьонцы часто пришивали к своей одежде маленькие бусины из разноцветных камешков, чтобы выглядеть наряднее.

Одновременно с европейскими кроманьонцами люди того же типа жили также в Африке и в Азии. По ряду анатомических особенностей, однако, все они несколько отличались друг от друга – примерно так же, как отличаются современные расы: европеоидная, монголоидная и негроидная. Представители древней монголоидной расы, жившие в Азии в эпоху верхнего палеолита, проникли на Аляску с территории нынешней Восточной Сибири, положив начало заселению Америки. Точную дату установить довольно сложно. Но можно с уверенностью сказать, что к 14-12 тысячелетию до н.э. уже была заселена вся Северная Америка и часть Южной. Более ранних следов человека на Американском континенте не обнаружено. Этот переход осуществлялся через нынешний Берингов пролив по льду или, возможно, по сохранявшемуся еще тогда узкому перешейку. Кроме древних людей монголоидного типа, в заселении Америки, вероятно, принимали участие и представители других рас, попадая в Новый Свет через Берингов пролив, либо морским путем. В Австралии же переселенцы, проникавшие через островные цепи Малайского и Зондского архипелагов, появились еще позже - в самом конце палеолита.

Искусство. Но все эти достижения меркнут по сравнению еще с одним: кроманьонцы были первыми в мире художниками. 30-40 тысяч лет назад они расписывали стены своих пещер, украшали рисунками одежду, предметы быта, инструменты. То, что сохранило время, свидетельствует о высочайшем уровне их художественного мастерства. Рисунки и скульптура этих неизвестных художников по праву считаются одними из величайших шедевров, когда-либо создававшихся людьми. Это искусство служит отражением богатой, духовно наполненной жизни людей палеолита.

Хотя первые – впрочем, крайне немногочисленные – опыты в области художественного творчества восходят еще к неандертальцам, только кроманьонский человек овладел сложной техникой создания наскальных изображений.

Это была ориньякская культура позднего палеолита, которая отличалась от мустьерской культуры неандертальцев. Из позднего палеолита происходят многочисленные предметы искусства древнейших мастеров, которые могут подразделяться на три основные группы: небольшие предметы, украшенные рисунками, резьбой или гравюрами, настенная живопись и гравюры; фигурки человека (обычно женские) или животных.

Раскопки на местах стоянок людей верхнего палеолита свидетельствуют о развитии у них первобытных охотничьих верований и колдовства. Из глины они лепили фигурки диких зверей и пронзали их дротиками, воображая, что убивают настоящих хищников. Сотни вырезанных или нарисованных изображений животных они оставили также на стенах и сводах пещер. Сравнивая рисунки верхнего палеолита с живописью современных австралийских аборигенов, выдающийся французский историк Анри Брюль пришел к выводу, что и то, и другое – часть охотничьих магических обрядов. Пещерная живопись – первый признак появления религиозных чувств. Древние художники полагали, что дух животных как бы передавался их изображению. Возможно, рисовали шаманы – люди, которые могли, по мнению древних людей, контролировать поведение животных.

Если эти изображения имели магическое назначение, то процесс их создания представлял собой своего рода обряд, поэтому такие рисунки большей частью укрыты глубоко в недрах пещеры, в подземных ходах в несколько сотен метров длиной, причем высота свода нередко не превышает полуметра. Чтобы добраться до своей будущей «картинной галереи», кроманьонцам приходилось путешествовать по длинным, узким и темным коридорам пещер, преодолевая значительные расстояния. В таких местах кроманьонский художник должен был трудиться лежа на спине при свете плошек с горящим животным жиром. Можно сказать, человеческое искусство зародилось в подполье или в катакомбах.

Около 40000 лет назад кроманьонец впервые высек очертания человеческой руки на стене пещеры Бара-Бахау на юге Франции. Истребление пещерных медведей давало возможность первобытным людям селиться в пещерах и создавать постоянные места обитания, где можно было не только укрыться от непогоды и хищников, но и создавать запасы продуктов и топлива, лечить больных, изготавливать орудия охоты в более комфортных условиях и даже заниматься настенной живописью.

В пещере Ле Комбарель он вырезал на стенах сотни силуэтов животных и человека. В пещере Руффиньяк и в других местах он оставил цветные изображения животных, нанесенные стержнями, содержащими окись марганца. А в пещере Альтамира на севере Испании и в пещере Ляско во Франции сохранились чрезвычайно выразительные многокрасочные живописные произведения кроманьонцев.

cave painting

Самое старое из известных человечеству наскальных изображений, возраст 35 тыс. лет.

(источник: Earliest evidence of art found // BBCNews: http://news.bbc.co.uk/1/hi/sci/tech/733747.stm)

Другая интерпретация рассматривает пещерную живопись как магическую попытку человека контролировать размножение животных. Нечто похожее практиковалось австралийскими аборигенами, охотниками и рыболовами. Они проводили ежегодные «церемонии увеличения» в честь плодородия и для магического воздействия на размножение животных, водившихся на их территории. Австралийцы верили в необходимость таких церемоний для поддержания тех видов, от которых зависел человек. Наскальная живопись могла точно так же быть частью ежегодного обряда увеличения вида. Некоторые животные на рисунках изображены в период ожидания детенышей, другие – в процессе размножения. Верили ли люди позднего палеолита, что они могли повлиять на ход размножения животных путем их рисования? Или они думали, что животные каждый год будут возвращаться к тому месту, где в плену оставалась их душа, изображенная на рисунке? Часто встречаются целые группы изображений. В некоторых пещерах поверх оригинала накладывались еще три рисунка, хотя рядом на стенах было место, никогда не использовавшееся для рисования. Кажется, можно предположить, что событие, происходившее в окружающем мире, подкрепляло выбор места художником. Может быть, имела место особенно удачная охота после изображения рисунка. Возможно, члены какой-либо группы, имевшей вес в обществе в эпоху позднего палеолита, традиционно использовали для рисунков отведенную площадь.

Наскальная живопись могла быть также нарисованной историей. Быть может, люди позднего палеолита в своих рисунках вновь переживали события охоты, которая уже имела место. Так до сих пор поступают охотники в пустыне Калахари. Согласно одной из интерпретаций, наскальная живопись позднего палеолита представляет собой попытку человека контролировать магическими средствами размножение животных. Австралийские аборигены, занимающиеся охотой и собирательством, до сих пор так и рисуют. Они проводят ежегодные «церемонии увеличения» в честь плодородия и для магического воздействия на размножение животных, обитающих на их территории. Исполняющие танец представляют либо подвиги мифологических героев, либо изображают недавние реальные события.

При создании наскальной живописи первобытный человек использовал естественные красители и окиси металлов, которые он либо применял в чистом виде, либо смешивал с водой или животным жиром. Эти краски он наносил на камень рукой или кисточками из трубчатых костей с пучками волосков диких зверей на конце, а порой выдувал через трубчатую кость цветной порошок на влажную стену пещеры. Древние художники, сначала процарапав контуры животного, оттенками краски придавали ему объем.

Подпись:
Люси Помимо создания двухмерных изображений на плоскости кроманьонец с древнейшей поры освоил и объем. В некоторых пещерах обнаружены высеченные в скале барельефы, а также отдельно стоящие изваяния животных. Особенно впечатляют две вылепленные из глины фигуры бизонов, найденные в пещере Тюк д»Одюбер во Франции. Известны также небольшие статуэтки, которые вырезались из мягкого камня, кости, бивней мамонта или изготовлялись из глины с примесью костяной крошки и подвергались обжигу. Старейшая в мире печь для обжига керамики была найдена в лагере охотников на мамонтов в местечке Долни Вестонице в Моравии (Чешская Республика).

Если расцвет пещерной росписи наступил примерно 10-15 тысяч лет тому назад (в т.н. мадленский период), то искусство миниатюрной скульптуры достигло высокого уровня значительно раньше. Так, возраст миниатюрной (всего 3,5 см) женской головки из Брассемпюи в Западной Франции – около 25 тысяч лет. Это произведение, вырезанное из бивня мамонта, чрезвычайно выразительно. К той же эпохе относятся и так называемые «Венеры» – статуэтки, обнаруженные, например, при раскопках у населенных пунктов Виллендорф в Австрии, Мораваны-над-Вагом в Словакии, в с. Мальта или с. Бурети в России. Это небольшие, высотой 10-15 см, фигурки женщин, обычно подчеркнуто массивных форм; при этом голова и руки у них не проработаны или отсутствуют, так как мастер-резчик хотел сосредоточить внимание в первую очередь на атрибутах женственности – груди и лоне.

Austrian AEIOU project

Палеолитическая Венера, возраст 27 тысяч лет (источник: BBCNews: http://news.bbc.co.uk/1/hi/sci/tech/725803.stm)

Возможно, подобные фигурки символизировали плодородие либо были связаны с культом женщины-матери. Ведь кроманьонцы жили по законам матриархата, и именно по женской линии определялась принадлежность к роду, который почитал свою прародительницу.

Долгое время считалось, что изображения плодородия должны быть голыми, а на голове у Венеры древний скульптор запечатлел волосы. Однако недавние исследования (2000 г.) 90 фрагментов глиняных фигурок, в том числе из местечко Долни Вестонице в Моравии (Чешская Республика), проведенное Ольгой Софер из Иллинойского университета (США), выяснили, что Венеры одеты, на головах у них не волосы, а шляпки. В результате ученые доказали, что одежда впервые появилась не у охотников и собирателей, живших 5-10 тыс. лет назад, как считалось прежде, а гораздо раньше – около 30 тыс. лет назад. Для этого археологам пришлось более подробно изучить древнюю технику ткачества, включая искусство плетения корзин из прутьев, а также примитивной одежды из шнурков и бичевок. «Многие годы специалисты проходили мимо известных фигурок европейских венер, считая их обнаженными, – сказала репортерам доктор О.Соффер. – Наши исследования древней техники плетения, которые мы проводим в течение вот уже 10 лет, показали, что на них надета одежда».

Как считает Стивен Митчен из университета в Рейдинге, 35-40 тыс. лет назад произошел так называемый «большой культурный взрыв», после которого стали появляться бусы, брелки, статуэтки, рисунки и гравировки на кости. Однако причины «культурного буму» ученым до конца не ясны. Возможно, сказалось более совершенное строение головного мозга предков современных людей. Клив Гамбел из университета Саутгемптоне, находя идеи С.Митчела, утверждает, что дело в изменении отношений между нашими предками. Вынужденные общаться с большим количеством себе подобных, они должны были сохранять в голове всю сложную систему взаимоотношений и иерархии. Это требовало незаурядной фантазии и памяти. Другие ученые, не подвергая сомнению различия в строении мозга людей и неандертальцев, тем не менее указывают на то обстоятельство, что современный человек появился в Северной Африке как минимум 90 тысяч лет назад, но никаких свидетельств его живописной деятельности там не сохранилось.

Высоко развитой была у кроманьонцев и культура погребений. Первобытные охотники вели очень трудную жизнь, и продолжительность их жизни была короткой. Часто они погибали от ранений, полученных на охоте. Похороны часто были сопряжены с очень сложными обрядами. Покойников, как правило, укладывали в могилу в согнутом положении, с коленями, прижатыми к подбородку. Иногда в могилах находят также различные орудия и оружие. Умершим соплеменникам они давали в последний путь не только одежду, оружие и пищу, но и искусно изготовленные украшения (вероятно, служившие талисманами). В могилах кроманьонцев встречаются ожерелья из раковин и бусы из зубов животных, сетки для волос и браслеты. Мертвых засыпали кроваво красной охрой, причем телам придавали согнутое положение, так что колени почти касались подбородка.

Представители ориньякской культуры часто хоронили своих мертвых прямо на местах стоянок. Некоторые племена выкапывали неглубокие могилы в земле, наваливали у изголовья и у ног покойного кучи камней; другие придавливали голову, грудь и ноги мертвеца тяжелыми валунами, чтобы покойник не вздумал объявиться среди живых. Иногда мертвецам связывали руки и ноги и опускали в могилу в скорченном положении, с коленями прижатыми к подбородку; в других случаях тело покойного помещали в пещеру, а вход заваливали тяжелыми глыбами. При раскопках захоронений рядом со скелетом находят обычно оружие, различные дары, украшения, иногда запасы продовольствия.

Краткий миг – 20-25 тысяч лет – продолжалась эпоха кроманьонцев. Получив в наследство от более примитивных существ большой деятельный мозг и достаточно практичную технологию, эти новые люди в относительно короткий отрезок времени сделали невиданный прыжок вперед.

Эти первые современные люди совершили переворот, последствия которого невозможно переоценить. Становление членораздельной речи и развитие системы речевого общения относятся именно к их эпохе, и к ее завершающему этапу восходят самые древние, едва прослеживаемые истоки современных языков. Многокрасочное изобразительное искусство – наскальная живопись. Первые свидетельства символического мышления и наблюдений за природой, за ее циклами. Новые технологии изготовления орудий. Активное приспособление к внешним условиям. Без их достижений нынешний мир и мы в этом мире были бы совсем другими.

Последние открытия археологов заставляют пересмотреть время зарождения наскальной живописи. Недавно британскими археологами в Замбии обнаружены пигмент и предметы для рисования возрастом в 350 – 400 тысяч лет. Привлекает эта находка прежде всего возрастом – до сих пор самые древние следы пигмента датировались в 120 тысяч лет, а рисунки на стенах пещер – в 35 тысяч. В сообщениях информационных агентств говорится о том, что пигмент был найден в пещере, но нет упоминания ни о рисунках, ни о пигменте на стенах пещеры. Один из авторов открытия доктор Лауренс Бархам утверждает, что древние художники использовали краски желтого, розового, красного и бурого цветов. Было найдено 307 фрагментов пигмента, из них:

40 % темно-красного цвета;

20 % пурпурного;

20 % светло-красного;

4 % розового;

4 % желтого;

4 % черного.

Кого же ученые выбрали на роль наидревнейших художников? Неандертальцы, у которых появились первые признаки духовной культуры – верования, украшения и захоронения – появились позже. Кроманьонцы, считавшиеся первыми на земле искусниками и создателями пещерной живописи, пришли в Европу 35-40 тыс. лет назад. Кто был тот человек, который добывал и готовил краски 350-400 тысяч лет назад? Лучше всего на эту роль подходит Homo erectus: появился 1,5-2 млн. лет назад, исчез приблизительно 400 тыс. лет назад.

В том, что наскальная живопись появилась только 30-40 тысяч лет назад, никто из серьезных специалистов не сомневается. Речь идет не о готовом продукте – картине, а об исходных материалах для его получения. Что делал с красящим веществом, полученным искусственным путем через смешивание, Homo erectus? Раскрашивал себя? Но стоит ли называть это занятие художеством? Интересно, что раскрашивал он себя преимущественно в красный цвет. Вопросы остаются без ответа. Итак, наскальная живопись появилась в Европе 30-40 тыс. лет назад, а первые краски изготовили в Африке 350-400 тыс. лет назад.

4.4. Человеческое стадо

В науке сегодня не сложилось единого мнения о времени разложения прачеловеческого стада и появления собственно человеческого стада - исторических предшественников родоплеменной организации, а затем и государств.

Хронологические рамки

Прошло много времени, прежде чем стадо предлюдей, т.е. по существу обезьян, превратилось в стадо людей, а затем на развалинах первобытного стада не возникла первобытная община.

В отечественной науке первобытным человеческим стадом, или праобществом (праобщиной), принято называть формирующееся общество. Термин «первобытное человеческое стадо» введен в 1930-х гг. в советскую науку для обозначения социальной организации формирующихся людей. Археологические границы вызывают в науке многочисленные споры. Одни авторы относят период человеческого стада к раннему палеолиту, другие – среднему.

Это понятие связано с теорией двух скачков в антропосоциогенезе, первый из которых знаменует возникновение древнейших, а второй – «готовых», по определению Ф. Энгельса, людей. Между ними лежит эпоха биосоциального развития, когда физическая эволюция человека еще опережает культурный прогресс и в процессе трудовой деятельности изживаются остатки зоологического индивидуализма. В советской науке преобладало мнение, согласно которому время первобытного человеческого стадо соответствует раннему (нижнему и среднему) палеолиту, этапам древнейшего и древнего человека. Наконец, третья часть авторов считает необоснованной саму концепцию и полагает, что уже с появлением древнейшего человека возникло «готовое» человеческое общество в форме общины. Многие историки и этнографы называют не вполне удачным сам термин «первобытное человеческое стадо», вот почему эта форма все чаще обозначается термином «праобщина».

Примерно 40–35 тыс. лет назад, на грани раннего и позднего палеолита, антропосоциогенез завершился. На смену формирующимся пришли «готовые» люди – неоантропы (Homo sapiens), а праобщество превратилось в «готовое» общество. Одни ученые включают праобщество в первобытное общество в качестве первого этапа его развития. Другие считают смешение праобщества и начального этапа эволюции «готового» общества неоправданным. Под первобытным обществом они понимают общество, каким оно было в период от завершения социогенеза до начала становления классов и государства. По археологической периодизации это поздний палеолит, мезолит и отчасти неолит.

Среди многих точек зрения можно выделить две основные, которые можно условно назвать материнско-родовой и общинной. По первой, первобытное человеческое стадо, в котором господствовал промискуитет, на грани раннего и позднего палеолита превратилось в материнский род, ставший первой формой сформировавшегося общества. В силу экзогамии род не мог существовать вне связи с другими, и поэтому его возникновение было одновременно и появлением системы двух взаимобрачующихся родов, дуальной организации. Вместе с родом, таким образом, возник и брак, который в своей исходной форме был групповым (дуально-родовым) и дислокальным браком.

По второй теории основной единицей первобытного общества на всех этапах его развития была первобытная община, состоявшая из парных семей. Община и семья – основные и универсальные ячейки. Род никогда не имел экономических функций, его роль в основном сводилась к регулированию брака. Материнский род не первичен по отношению к отцовскому: и тот и другой равноценны по своим функциям и историческому значению. По вопросу о времени возникновения первобытной общины среди сторонников данной точки зрения нет единства. Одни считают, что она возникла на грани раннего и позднего палеолита, другие относят ее появление к более раннему времени, нередко выступая при этом против понятия «первобытное человеческое стадо». В 1940-х годах С. П. Толстов, пользуясь критерием уровня развития производительных сил, вычленил три основных этапа первобытной истории: пер-вобытное человеческое стадо (становление первобытного общества, начинается с употребления орудий), первобытная община (зрелость первобытного общества, начинается с введения орудий для производства орудий) и военная демократия (превращение первобытного общества в классовое, начинается с освоения металла). В 1970-х гг. Ю. И. Семенов построил другой типологический ряд – праобщина (первобытное человеческое стадо), раннепервобытная (раннеродовая), позднепервобытная (позднеродовая) и протокрестьянская (первобытная соседская) общины. В той и другой классификации, как мы видим, присутствует понятие человеческого стада.

В развитии первобытного человеческого стада выделяют стадию архантропов и стадию палеонтропов, которые жили в мустьерское время. Ареал расселения архантропов был относительно невелик и ограничивался первоначально регионами с теплым климатом. Жили они небольшими коллективами, скорее всего по 20-30 взрослых особей, занимались собирательством, требующим больших затрат времени, но дающим относительно мало пищи и притом чаще всего низкокалорийной.

Большинство авторов сходится во мнении, что рубеж 35-40 тыс. лет назад можно условно принять за начало человеческого общества как такового. разумеется, и на этом этапе еще продолжают действовать биологические факторы эволюционного отбора, с каждой последующей стадией они все больше вытесняются факторами социальными. Согласно Ю.И.Семенову, уже с эпохи Homo habilis. человека умелого, начинается дробление больших группировок на более мелкие сегментации с замкнутой иерархической системой мужского доминирования. Данный процесс получает более четкие очертания в эпоху Homo erectus. Наконец, своего максимума процесс формирования стада людей, или праобщины достигает в эпоху неандертальца. Уйдя 35-40 тыс. лет назад с исторической сцены, неандерталец унес целую эпоху социогенеза – стадный этап. С кроманьонца начинается новая страница всемирной истории – формируются локальные группы, роды, племена, а затем и вождества.

Таким образом, время существования питекантропов выпадает на длительный и очень трудный период разложения стада предлюдей, зарождения в его недрах человеческого стада. Питекантропы, которых считают первыми «истинными» людьми, появились в тропиках как потомки австралопитеков около 1,5 млн. лет назад. Именно питекантроп (включая его подвиды, такие как «человек умелый» и «человек прямоходящий») первым освоил членораздельную речь, начал изготовлять одежду, строить хижины, расселился в регионах с холодным климатом, стал охотиться на дичь и пользоваться огнем. Приблизительно 500 тыс. лет назад произошло «приручение огня» («эффект Прометея»). Для Европы это было время очередного наступления ледника. Стоянки обитания человека прямоходящего уже оборудовались наземными жилищами. Это было начало постепенной трансформации «человека прямоходящего» в палеоантропа – “неандертальского человека».

У родоначальника человеческого стада Homo erectus, человека прямоходящего, на 25-30%, по сравнению с его эволюционным предком, увеличился мозг, достигнув рубежа в 900-1200 см³. Он стал выше ростом, крупнее и мастеровитее. Совершенствуется техника обработки камня для получения орудий.

Начиная с австралопитека биологическая эволюция человека всё ускорялась. У питекантропа объём мозга увеличился до 900 см³. Он ещё не вполне освоился с прямой походкой и не мог проходить больше расстояния. Питекантропы – первые истинные люди – появились в тропиках как потомки австралопитеков около 1,5 млн. лет назад. Питекантропы (его подвиды – «человек умелый» и «человек прямоходящий») первым заговорил, начал изготовлять одежду, строить хижины, расселился в регионах с холодным климатом, стал охотиться на дичь и пользоваться огнем.

Время существования питекантропов выпадает на период разложения стада предлюдей и зарождения в его недрах человеческого стада. Фаза человеческого стада хронически совпадает с другим типом человеческого существа – неандертальца, создавшего археологическую культуру раннего палеолита. В периоде 300 тыс. лет по 40 тыс. лет назад он заселил Азию, Африку и Европу. Средний рост неандертальца 165 см, объём мозга достигает 120-1300см³. Тем не менее особым интеллектом он не отличался. Об этом свидетельствует вышеупомянутый выдвинутый вперёд лоб, низкий, словно сплюснутый с боков череп.

Что касается следующей стадии, фазы развития собственно человеческого стада, то оно хронологически совпадает с более поздним типом человеческого существа – неандертальцем, создавшим культуру раннего палеолита. В исторический период, отстоящий от нашего времени от 300 тыс. лет до 40 тыс. лет, неандертальцы заселили Азию, Африку и Европу. У переселенцев в Европу был выдвинутый вперед лоб, низкий, словно сплюснутый с боков череп. Примерно 150 тыс. лет назад мозг человека заметно усовершенствовался, скелет стал похожим на скелет современного человека. Средний рост неандертальца достигал 165 см³, объем мозга – 1200-1300 см³.

Фаза неандертальца короче двух предыдущих. Биологический прогресс ускорялся, физические изменения в строении человека шли по нарастающей. Примерно в середине этой фазы, а именно 150 тыс. лет назад мозг заметно усовершенствуется, скелет стал похожим на современного человека. Поэтому с этого момента учёные говорят о появлении людей мыслящих – хомо сапиенс.

Итак, с питекантропа началось формирование человеческого стада, а неандертальцем оно закончилось. Следующий историко-эволюционный тип – кроманьонец, это уже время первобытной общины, рода, племени, а затем и вождества.

Рис 20. Неандертальская семья. (Фотореалистическая» реконструкция получена методом деэволюции в Чикагском университете, 1996; http://amber.rnd.runnet.ru/Don_NC/Ancient/Stone/neandert.htm)

Социальные критерии

Термин «человеческое стадо», принятый в отечественной истории архаического общества, и не разделяемый зарубежными антропологами, использующими для этих целей термин band, может ввести в заблуждение. Небольшая группы древних людей, состоящая из взрослых и детских особей, численностью в 20-30 индивидов, с осторожностью передвигающаяся из одного места в другое, вряд ли кому напоминает несущийся табун лошадей или тупо бредущее стадо баранов. Слово «стадо» потребовалось, видимо, для того, чтобы лучше выявить специфику социальных отношений в первобытном сообществе: обезличенность, отсутствие разума, речи и навыков трудовой деятельности, господство инстинктов и т.п.

Человеческое стадо – это не только научное понятие, но и очень специфическая категория-метафора, которая отражает а) самую раннюю стадию развития общества и б) аморфное состояние современного общества или его части. Устаревший термином, обозначающим самую раннюю форму организации общества, а именно первобытное человеческое стадо, выступает слово «орда». Другими синонимами, имеющими оскорбительно-уничижительный смысл, выступают слова «быдло», «чернь», «толпа» и др. В обиходном значении стадо обозначает многочисленное неорганизованное скопище людей.

В человеческое стадо современные люди превращают тогда, когда теряют контроль над своим поведением, способность к самостоятельному мышлению, духовную или нравственную опору, подчиняется только низменным инстинктам. В этом состоянии люди слепо подчиняются вожаку или вождю, становятся покорной, обезличенной массой. Если сделать всех людей одинаковыми по своим возможностям и потребностям, то это будет стадо, а не человеческое общество (Ф.Кривин). Авторитарный лидер железной рукой ведет человеческое стадо к принудительному счастью. Человеческое стадо обладает мощной способностью к психическому заражению, оно инертной, способно верить, но не думать, способно подчиняться чужой воле, но не способно сопротивляться. Его можно вести к коммунизму, но нельзя – к капитализму, ибо это строй индивидуалистический.

Подобные выражения встречаются в художественной, публицистической, религиозно-нравственной и философской литературе. В частности, у К.Пронина есть такие строки: «В пляс по лезвиям мечей / В свете зарева заката / Пляска рук, мечей, свечей... / Человеческое стадо / Обезумело, кричит, / Пляской дьявольской объяты / Конокрады, палачи, / Ведьмы, люди, псы, поэты...»

Чрезвычайно важным моментом социальной эволюции, по мнению Ф. Энгельса, было приспособление верхних конечностей не только в качестве дополнительной опоры при движении или каких-то хватательных движений (скажем, при лазании по деревьям), но и для выполнения элементарных трудовых операций. Хотя у обезьяны и человека «число и общее расположение костей и мускулов одинаково…, рука даже самого первобытного дикаря способна выполнять сотни операции, не доступных никакой обезьяне». В то же время, подчеркивает Энгельс, «рука… является не только органом труда, она также и продукт его». Необходимость выполнять трудовые операции, задала определенное направление эволюции, в ходе которой и сложился совершенно уникальный инструмент, который одновременно является частью тела, – человеческая рука. Такого рода неотъемлемым от тела орудием не обладает ни одно другое живое существо. Как отмечает Н.В.Клягин, первые ручные рубила «человека умелого» требовали 3-10 ударов на орудие, то уже древнеашельское (1,5 млн. - 800 тыс. лет назад) рубило аббевильской техники – 25 ударов. Для получения средне-верхнеашельских (примерно 800-400 тыс. лет назад) рубил требовалось уже порядка 65 ударов. С увеличением мозга качественный скачок совершило сознание нашего предка и возросли способности к абстрагированию. Человек прямоходящий совершает трансконтинентальный, растянутый на миллион лет, миграционный переход из Африки на просторы Южной и Центральной Европы, Южной Азии и островов Индонезии. Возможно, он захватил с собой главное богатство – новую форму социальной организации – праобщину, которую иначе еще именуют стадом людей.

Развитие руки и трудовой деятельности стало толчком для перевода биологической эволюции на путь эволюции социальной. Происходит качественное изменение всей хозяйственной жизни – от простого прикармливания человек переходит к собирательству, то есть к систематическому поиску растительной пищи, транспортированию ее на стоянку, складированию и хранению ее для будущего потребления.

Отложенное потребление – то есть не поедание найденного сразу и на месте, а накопление впрок – характерная черта нового отношения к собирательству. Другая особенность – использование простейших орудий труда, такой, скажем, как палки-копалки. А затем – рыбная ловля. Именно этот период существования Г. Морган называет «младенческим периодом существования человека», когда «человечество училось пользоваться огнем, давшим возможность питаться рыбой и переменить свое местожительство, когда оно пыталось создать членораздельную речь. В этом совершенно примитивном состоянии человек является не только ребенком, в масштабе развития человечества, но и обладателем мозга, в который не проникла ни одна мысль, ни одно понятие, связанное с каким-либо учреждением, изобретением и открытием, – одним словом, он стоял на самой низкой ступени, но таил в себе все, чем он стал впоследствии».

Мужчины и женщины в этот период охотились на мелких животных и мелкую дичь. Охота на крупных животных появится значительно позже. На этом этапе четко выраженного разделения труда между полами, видимо, пока еще не происходило.

Таким образом, человеческое стадо – группы первобытных людей, объединялись для совместного выживания. Заслуга перед человечеством этой формы социальной организации людей – борьба со своей зоологической природой, выжигание ее каленым железом и окончательная победа разума над инстинктами.

Структурные элементы первобытной культуры – тотемы, табу, верования, заповеди, требования обычного права, моральные нормы – были прямо направлены на обуздание зоологических инстинктов членов первобытного стада. Они представляли собой культурные формы регулирования страстей, желаний, влечений, вражды и т.п. Не вызывает сомнений, что культура рождалась как способ ограничения природы, причем средствами весьма жесткими, репрессивными. И сегодня появляются теории, указывающие на то, что в современном человеке не умерли первобытные инстинкты и что культура, как средство обуздания их, нужна сегодня как никогда.

Появление социальных норм

Важным моментом, характеризующим качественное развитие человеческого стада, стало обуздание полового инстинкта и создание первых социальных норм – запретов (табу). Уже на этапе человека прямоходящего возникают новые отношения, зарождается нравственность, первомораль, определяющие нормы поведения. Вероятно, именно с этого момента – появления первых социальных норм, пусть и в зачаточной форме, - следует отсчитывать начало человеческого стада.

Понятие «табу» (taboo) ввел в научный оборот и вообще в европейские языки известный английский мореплаватель и исследователь XVIII в. капитан Джеймс Кук, изучавший жизнедеятельность примитивных племен в Полинезии. Табу означает строжайший запрет на совершение определенных действий, налагаемый на всех членов племени или какую-то его часть. Нарушение «табу по представлениям примитивных народов, освобождало некую неведомую опасность, находившуюся до этого в скрытом состоянии. Эта сила карала (чаще всего смертью), причем не только самого нарушителя, но и коллектив, членом которого он является. Соблюдение «табу» осмысливалось как своеобразная профилактическая мера, защищающая коллектив от смертельной опасности, которая может произойти из-за неправильного поведения отдельной личности.

Первой формой явилось табу на промискуитет, второй – табу на пищу.

Отношения между полами у обезьян и предлюдей почти не различались. Они всецело определялись физиологией размножения. С самкой, находящейся в эструсе (состояние полового возбуждения), вступают в отношения все желающие. При этом доминирунущие самцы не ставят никаких препятствий подчинённым. Неограниченные половые отношения называются промискуитетными. Разрешались половые связи между всеми особями мужского и женского пола независимо от того, к какому поколению они принадлежали. Любой мужчина мог быть половым партнером любой женщины.

По данным социобиологии, репродуктивные стратегии самцов и самок у приматов различны (у человека тоже). В среднем самцы более промискуитетны и ориентированы на сексуальные контакты со многими партнершами. Стратегия самок двояка: они либо выбирают самца-помощника (т.е. хорошего отца), либо «носителя хороших генов» – физически здорового, сильного, привлекательного, занимающего высокое место в иерархии. В последнем случае потомство имеет шанс унаследовать от отца очевидные преимущества, но мать лишается помощника. Для самок ранних гоминид парные связи с конкретным самцом оказались жизненно важны и адаптивны, так как репродуктивная способность самок была низкой, а дети долго нуждались в родительской опеке.

Промескуитет как бы унаследован человеком от своих животных предков, и нет ничего удивительного в том, что он существовал у предлюдей. Но его последствия были другими. У обезьян число взрослых самок в два-три раза выше числа взрослых самцов. Поэтому конфликты здесь – явление редкое. Напротив, в стадах предлюдей самок не хватало, поэтому здесь конфликты – явление частое. Нередко они заканчивались смертью одного из самцов.

Если сегодня женщины в среднем живут дольше мужчин, то в эпоху раннего и позднего палеолита продолжительность женщины была меньше, чем у мужчин. Переход к прямохождению и связанная с этим значительная перестройка организма неизбежно повлекли за собой возрастание числа осложнений при беременности и родах, а, следовательно, и повышение числа смертности. Репродуктивная система животных складывается в течение много миллионных лет, а у человека ей пришлось изменяться слишком быстрыми темпами. Эволюция человека как социального существа отрицала его эволюцию как существа природного.

Процесс перестройки пришелся на время жизни предлюдей и ранних людей. Конфликты из-за самок снимали сплочённость объединения и его способность противостоять хищникам. Конфликты мешали охоте, разрушали слаженность и кооперацию.

Эволюция зашла в тупик, из которого формирующийся человек нашёл неожиданный с точки зрения животного мира выход. Он нашёл то, чего нет и никогда не было в природе, а именно социальную норму.

Первые запреты ограничивали половые отношения в период охоты, сева, сбора урожая и других видов трудовой деятельности. В некоторых племенах, существующих и поныне, такие требования сексуального воздержания сохранились до сих пор, например, у пигмеев или у народа Моту (Новая Гвинея) существует обязательное воздержание в ночь перед охотой. Индейцы-пипили из Сальвадора также воздерживаются от сексуальных контактов с женами в течение 4 дней перед посадкой семян.

Со временем табу становились всё более длительными, а периоды между ними сокращались. Ограничения снимались только на время особых праздников. На островах Фиджи на праздник мужчины и женщины публично без всякого разбора вступали в половую связь. Через несколько дней ограничения восстанавливались.

Половые отношения в человеческом стаде приобретали эпизодический характер. В человеческую жизнь вторглось нечто инородное, что не диктовалось биологическим инстинктом. Это и было, вероятно, начальной социализацией, регламентировавшей важнейшие стороны жизни человека.

Вслед за ним, скорее всего, появилось пищевое табу. Оно сводилось к запрету поедать все, что только можно и в любое время. Возможно, второе табу произвело не менее революционные изменения в отношениях между людьми, нежели первое. Фактически благодаря ему, на свет появились распределительные отношения и коллективная собственность, свойственные только человеческому обществу. Разумеется, и животные не оставляют детенышей без пищи – с ними делятся в первую очередь. Однако накормить собственных детей – это природный инстинкт, а уступить часть добычи другому, особенно не родственнику или тому, кто не участвовал в многодневной изнурительной охоте, – это уже начало разделения труда и социальных отношений как таковых.

Выделим принципиальное положение: формирующийся человек начал обучаться тому, как подавлять собственные эгоистические импульсы (зачатки самоконтроля). Что касается предчеловека, то он умел подавлять только чужие импульсы.

Хотя в охоте или собирательстве принимали участие не все члены рода, при распределении пищи в той или иной мере учитывался каждый член общины. Такое распределение можно было бы назвать уравнительным, поскольку оно не учитывает ни имущественного положения, ни родственных связей, ни трудового вклада. Все получали поровну, а точнее сказать, в соответствии с физиологическими потребностями разных по полу и возрасту людей. Правда, в трудные времена, когда пищи остро не хватало, первыми ее получали трудоспособные члены стада, ибо именно они обеспечивали выживание – не только свое, но и всех остальных. Иждивенцам приходилось голодать. В особо трудных случаях от этих иждивенцев даже избавлялись, а иногда их просто поедали. Как уверяет Г. Морган, не случайно каннибализм на протяжении десятков тысяч лет был «бичом человечества». Умерщвление первой категории иждивенцев (детей) называется инфантицидом, второй категории (стариков) называется геронтоцидом.

Таким образом, распределение пищи – основная характеристика, формирующегося общества и важнейшее отличие человека от млекопитающих. Оно явилось следствием пищевого табу. Но и первое табу, на промискуитет, тоже привело к формированию особого распределительного механизма – между представителями двух разных полов. Оба вида табу, повлекшие два типа распределительных отношений, касаются самых фундаментальных потребностей человека – в пище и в воспроизведении рода. Стоит здесь насести порядок, как он по цепочке распространится на все другие потребности и инстинкты, в том числе безопасности, социальном общении, престиже и др.

С двух крупнейших на свете табу началось возведение пирамиды человеческого общества, великое домостроительство человека. за ними потянулись другие нормы, образовав непрерывную, а теперь уже неразрывную, цепочку социальных норм.

По мере эволюции человеческого стада, запретов становилось все больше, они пронизывали всю жизнь первобытного человека. В период родоплеменного строя табу регламентировали буквально все стороны жизни первобытного человека, в том числе относившиеся к медико-гигиеническим вопросам. Так достаточно рано сформировалось табу в отношении лиц, оказывающих помощь или ухаживающих за ранеными и больными. Их роль в истории велика. С помощью табу охранялись ключевые стороны коллективной жизни. Табу охраняло роженицу, инициации, сексуальное поведение, собственность. Табу ограждало от опасностей, связанных с отношением к покойникам или с употреблением неизвестной пищи.

Табу олицетворяли собой коллективную волю, возвысившуюся над человеческим стадом и управлявшую жизнью каждого отдельного индивида. В коллективной воле, эволюция как бы нашла заменитель сверхорганизма. Как и в муравейнике, в формирующемся обществе постепенно наводится порядок, гармония и организованность. Сливались воедино, социальные нормы превращались в систему социального контроля, правда, пока ещё не формального. В эпоху палеолита перед табу, как много позже – в эпоху расцвета гражданского общества и индустриальной демократии – перед законом все были равны. Табу охраняли не только властителей и священников, но и женщин, детей, стариков, инвалидов.

Первые социальные нормы и ограничения послужили историческим прологом к возникновению культуры. Культура возникает в тот самый момент, когда локальная группа, пытаясь выжить, начинает взаимодействовать, строить социальные отношения специфическим для нее способом, применяя специфические для нее орудия труда и технологии к специфическим условиям и климату. Чем совершеннее орудия и технологии, тем выше производительность труда и многочисленнее население, сложнее социальная структура и утонченнее культура сообщества.

Тотемизм

Человеческое стадо отличается от своего эволюционного предшественника тем, что на этот этапе появляется индивидуальность людей, а вместе с ней и родственные отношения в сообществе наших древних предков. Возможно, что первоначальной формой индивидуальности служила идентификация человека не со своим именем, а с коллективом. В свою очередь, коллективность отождествлялась с тем или иным животным. Подобная форма коллективной идентификации получила название тотемизма.

Как отмечает С.Токарев, тотем (от алгонкинского слова «тотем» – «его род») – это чаще всего животное, реже растение, которое становится табу (запретным) для всех членов данной праобщины. Тотем – это видимый знак единства и солидарности первобытного рода. Через тотем почитается не только животное, но и данный род. Таким образом, тотемизм – самая ранняя и самая сильная форма идентификации группы. В то же время это первая культурная форма социального символа.

За исключением строго определенных ритуалом обстоятельств к тотему вообще нельзя прикасаться: его нельзя убивать, нельзя есть его мясо и причинять ему какой-либо вред. Ко всем животным данного вида относятся с величайшим страхом, и одновременно, с любовным почтением. Их пытаются задобрить и ждут от них милостей. Случайно погибшее животное оплакивается и хоронится как соплеменник.

Зарождение тотемизма и магии – самые значимые явления неандертальской фазы с точки зрения состояния духа и очередного этапа структурирования семантического пространства. Ее можно назвать фазой тотемического сознания.

Рис. 21. Неандерталец.

Неандерталец (фас и профиль). Реконструкция М.М. Герасимова. 1948.

Видимо, ритуал невозможен там, где нет первобытных верований и где они еще не появились. Верование и ритуал рождаются практически одновременно. Придать ритуалу особенную, сверхъестественную или потустороннюю силу, вдохновляющую и возбуждающую жизненную энергию исполнителей могло только верование. Самой древней формой верования выступает тотемизм, а одной из самых древних форм ритуала является, следовательно, тотемический ритуал.

Первым объектом верования выступало животное. Наши предки ощущали с избранным в качестве тотема (родового символа) животным, скажем, медведем или волком, такое же кровное родство, как с самыми близкими людьми. Через тотемного предка осуществлялась символическая связь родовой общины с территорией. Тотемизм освящает традиционное право данного рода на его землю и его угодья.

Переход к тотемической стадии существенно обогащает ритуал. Он приобретает чисто театральные эффекты, выстраивается по законам драматургического действия с собственной завязкой, интригой и развязкой. В ритуалах погребения кроме хореографического кружения и завываний, кроме показной порчи вещей умершего встречается раскраска тел и лиц.

Итак, ритуал - это уже не только пританцовывание вокруг костра, но повествование о своем отношении к почитаемому вождю или об истории почитаемого животного, раскрытие характера и образа жизни племени, демонстрация в театрализованных действиях единства поту- и посюстороннего миров. Это эпос в миниатюре. Понятно, что с возникновением ритуала человеческая культура вступила на новую, качественно более высокую ступень своего развития.

Веками повторяющийся обычай постепенно расширяется и обрастает дополнительными структурами, действиями, операциями, которые в совокупности составляют ритуал. Ритуал вырастает из коллективных действий по поводу обычая. Но не простых действий, а внушающих соплеменникам чувство солидарности, приобщенности к группе, коллективную уверенность.

И обычай, и ритуал включали первоначально одни и те же действия. Чем же они тогда различались? Формой и содержанием. Формой потому, что ритуальные действия имели экспрессивно-выразительный характер и поначалу представляли элементы коллективной хореографии, например, вытанцовывание вокруг огня. Содержанием потому, что ритуал имел мировоззренческую начинку. Он призван был вдохновить и сплотить группу, заставить поверить ее в существование каких-то высших сил и духов. Обычай же просто представлял передачи чего-либо, стереотипные действия, основанные на запоминании, некую схему, выполняемую бессознательно. Одними из первых появились на свет ритуальные трупоедение (каннибализм) и захоронение.

Трансляция норм поведения проводилась старшими членами общин при посвящениях – инициациях, где юношам и девушкам сообщают священные предания и верования рода, племени, внушают повиновение обычаям и моральным предписаниям, особенно в области половой жизни и в отношении к старейшим. Неофитам объясняли, что в случае нарушения этих норм они будут наказаны божествами, духами, установившими эти правила.

Суть тотемного танца состояла в уподоблении человека определенному животному: его повадкам, характеру, охотничьим манерам. Магическое соединение в инсценированном действе повадок человека и повадок животного служило для первобытного человека необходимым условием успешной охоты. Во-первых, человек таким способом приобщался к духу родового животного, как бы вставал под его защиту и становился тем самым непобедимым. Во-вторых, человек верил в переселение души животного на время охоты в тело человека, способность того руководить действиями первобытного охотника и таким путем увеличивать вероятность успеха. Ведь животное всегда успешнее человека в охоте, если в ней не пользоваться оружием.

Подражание охотничьему арсеналу поведения избранного животного, его способам маскировки, загонной охоты, подкрадывания к жертве и методам нападения служили также прекрасным тренингом, своеобразными курсами повышения профессионального мастерства. Позже тотемные танцы оторвались от своей естественной основы и превратились скорее в театральную инсценировку, ритуальное и церемониальное представление. Они приобрели некоторую повествовательную функцию, так как рассказывали зрителям, прежде всего молодежи, которая в такие минуты проходила активную фазу социализации и общинного воспитания, историю рода, образ жизни предков, их героические приключения. Таким образом, тотемическая обрядность послужила как бы истоком для театрального действа и мифологии.

Первые реалистические рисунки берут свое начало от магико-тотемической идеи возможности воздействия на тотемное животное через его изображение. С тотемизма берет начало скульптура, передающая сложную символику тотемного знака. Наконец, связь с мифологией определила роль тотемизма в формировании коллективной исторической памяти. В неразрывной связи с верой в тотемических предков находятся представления о тотемическом цикле рождения и смерти. Умерший становился тотемическим предком, он возвращался при новом рождении, чтобы вновь пройти весь цикл.

Одним из наиболее известных следов тотема является восточный (китайский) календарь, в котором каждый год ассоциируется с каким-либо животным (например, «черная свинья», «красная обезьяна»), образуя систему из пяти 12-летних циклов. Сакрализация по признаку крови в иудаизме – также реликт тотемного прошлого.

Общественное разделение труда

В первобытном человеческом стаде занятия распределялись в соответствии с естественным разделением труда и способностями каждого из членов этого коллектива. Женщины собирали плоды, поддерживали огонь, присматривали за детьми и делали укрытия из прутьев на временных стоянках. Из шкур убитых животных изготовляли одежду. Мужчины охотились, защищали свою территорию и изготовляли примитивные орудия. Они обрабатывали камни, дерево и кости животных, делали из этих материалов ножи, копья и дубины - весьма грубые изделия, которые, тем не менее, вследствие суровых условий жизни приходилось постоянно совершенствовать. Старики и дети помогали собирать плоды.

Уже этот, довольно примитивный, вид разделения общественного труда представляет собой качественный шаг вперед по сравнению с миром животных. У последних в принципе отсутствует разделение труда между полами. Не бывает так, чтобы, например, у львов самка занималась собирательством, а самец – охотой. Каждый животный – универсальный добытчик пищи. Только у людей одни особи могут пользоваться плодами чужого труда, обменивая их на плоды своего труда.

Разделение труда позволяет человеку собирать или делать только то, что он лучше всего умеет делать, а не то, что ему хочется для удовлетворения биологических потребностей, как у животных. И лев и львица умеют делать одно и то же, кроме единственного различия – рождение и обучение потомства. Разделение труда у людей сразу же поставило их на ступеньку выше по лестнице эволюции. Человек стал узкоспециализарованным, а потому и более эффективным производителем. Специализация мужчин на охоте, а женщин на собирательстве позволило примитивной группе не оставаться без пищи. Если мужчины возвращались с неудачной охоты, они могли удовлетворить свои потребности плодами, собранными женщинами. У животных такой кооперации нет. Удачная охота позволила накормить более калорийной пищей все племя, а плоды и коренья сохранить на черный день.

С момента первого разделения общественного труда сложилась пищевая специализация людей: женщины преимущественно вегетарианцы, а мужчины – мясоеды. Обмен продуктами труда позволил мужчинам получать необходимые организму растительные витамины и минералы, а женщинам – обеспечивать свой собственный организм и организм будущего ребенка витаминами, содержащимися в мясе. Как выяснилось, большинство приматов питаются как мясной, так и растительной пищей. Прожить исключительно на мясной диете человеку, видимо, невозможно. Обмен разноориентированной пищей позволял устанавливать первобытным людям более тесные социальные связи.

Чем разнообразнее источники питания и пища, тем гарантированнее их поступление. Но чем разнообразнее питание, тем разнообразнее культурная жизнь общества и тем больше возможностей для развития человеческой личности. Разнообразие пищи почти зеркально отражается в разнообразии типов личности и типов поведения.

Чем гарантированнее питание, тем больше численность проживающего на данной территории населения, тем выше вероятность перехода к оседлому образу жизни и, стало быть, развитию городской культуры. Чем многочисленнее население, тем крупнее становятся общества, тем разнообразнее, универсальнее и гибче доминирующая культура, которая опирается или окружена широким спектром субкультур.

Чем многочисленнее население, тем сложнее им управлять, тем более громоздким становится государственный аппарат, тем больше постановлений, законов и нормативов издается. Следовательно, тем выше вероятность перехода от неписаного к писаному своду социальных норм. Чем больше размеры группы, тем актуальнее становится поиск подходящих правил соединения неженатой молодежи и обучения ее добытым знаниям. Стало быть, тем необходимее совершенствование институтов семьи, брака, образования.

Древнейшим видом коммуникации К.Леви-Стросс считал обмен женщинами. Оборотной стороной таких обменов надо считать запрет инцеста – недопущение брачных связей внутри рода. Обмен женщина одновременно выступал и как обмен высшими ценностями.

Чем глубже разделение труда в первобытном стаде между полами, тем весомее роль социальных факторов. В стаде животных и в стаде предлюдей шансы на спаривание определялись физической силой, более старший и более сильный самец монополизировал это право, отгоняя, выгоняя или уничтожая вовсе молодых претендентов. В человеческом стаде на первый план выдвинулись статусные права. Если прежде самец, не спрашивая самку, просто овладевал ею, то теперь женщина выбирала себе брачного партнера в зависимости от того, насколько хорошо он выполняет функцию кормильца и заботливого отца. Мужчина, в отличие от самца, перестал воспринимать женщину как машину для воспроизводства потомства и передачи его генов следующим поколениям. Она стала его социальным партнером, от взаимодействия с которым зависело его экономическое выживание и общественное благополучие.

Роль инстинктов, которые прежде устремляли друг к другу два противоположных пола, отныне стали выполнять интересы: она заинтересована в нем, а он заинтересован в ней. Причем на каждом следующем витке эволюции количество взаимных интересов возрастало. Инстинкты в принципе не способны становится разнообразными или возрастать в числе.

Иными стали взаимоотношения между двумя мужскими поколениями. Теперь уже мужчина, как глава семейства, находил своему сыну брачного партнера, готовил подарки, обучал социальным навыкам.

Чем глубже разделение труда, тем больше различий наблюдается между членами одной группы, а значит тем выше уровень социального неравенства и дифференциации. Чем выше уровень социальной дифференциации в социуме, тем разнообразнее общественная жизнь. Но это одновременно порождает новые задачи, решать которые человечеству предстояло еще только научиться. Прежде всего речь идет о том, чего не было в мире животных. Мать обучала детенышей только навыкам охоты и выживания. Но в человеческом стаде зародились социальные отношения, которым тоже необходимо было обучать молодое поколение. В одиночку мать не могла справиться. К воспитанию детей привлекается отец, а социализация превращается сначала в совместное - отцовско-материнское, - а затем в коллективно-общинное мероприятие. Таким образом, на стадии человеческого стада впервые появляется социализация в истинном смысле слова.

Выход за узкие рамки семейных отношений и превращение в общественное событие произойдет уже на следующем витке эволюции, когда появятся племена, рода и вождества. И вновь движущей силой прогресса выступит знакомое нам разделение общественного труда.

Социальные отношения в первобытном обществе

Общественное разделение дало человечеству еще две важные вещи. Первая – стоянка охотников или первобытный лагерь. Большинство обезьян вынуждены постоянно перемещаться, находя пропитание там, где они остановились. Где застигала их ночь, там они и устраивали себе гнездо. При таком образе жизни не могут появиться скарб, домашняя утварь, орудия, съестные припасы. Постоянный лагерь для первобытных людей служил тем местом, куда они возвращались после длительного отсутствия, прежде всего мужчины-охотники, где они находили знакомых собратьев, членов семьи, предметы и пейзаж, к которым они успели привязаться и считали своими. Стоянка – одновременно место отдыха (рассказы об охоте, обсуждение последних событий, развлечения и игры), школа (обучение молодого поколения социальным и трудовым навыкам) и кухня (распределение, приготовление и употребление пищи).

Наличие постоянного лагеря позволяло полнее изучить окружающую местность, узнать все биоресурсы и эффективнее их использовать. При мигрирующем образе жизни животные и птицы перемещаются вдоль определенного маршрута, мало отклоняясь в стороны и довольствуясь лишь тем, что встречают под ногами. Примитивный лагерь давал радиальный охват: мужчины и женщины могли участок за участком обследовать всю окружающую площадь, ничего не пропуская, а затем вернуть на место, чтобы утром возобновить обследование. Как только все ресурсы прилегающей местности были использованы, группа или племя сворачивало лагерь и переносила его на другое место.

Постоянный лагерь укреплял также и межпоколенные связи. Женщина привлекала к переноске собранных плодов подростков, занимаясь приготовлением пищи, она наблюдала за поведением детей, контролируя и направляя их действия. Подростково-женские группы занимались собирательством, обустройством жилища и приготовлением пищи, воспитанием и передачей жизненного опыта, организацией досуга и игровой деятельности.

При бродячем образе жизни каждая женщина могла позволить рожать не чаще, чем один раз в пять-шесть лет, когда предыдущий ребенок уже сможет самостоятельно ходить на большие расстояния, так как при перекочевках нести более одного младенца (плюс различный хозяйственный груз) она была не в состоянии. Постоянные поселения резко изменили ситуацию. Для земледельцев (да и для кочевников, обладающих вьючным транспортом, и для оседлых скотоводов) это ограничение снимается, и появляется возможность для каждой женщины полностью реализовать свои способности к деторождению. Это означало, что прирост населения у оседлых производящих обществ, их способность к демографической экспансии становились в пять-шесть раз выше, чем у бродячих присваивающих групп.

Разделение труда – это закрепление людей за выполнением определенных задач. Чем глубже разделение труда, тем уже задача, закрепленная за каждым индивидом, тем больше вероятности, что он выполнит ее более качественно. Но чем выше качество исполнения задач, прежде всего экономических, тем выше общий уровень культуры группы. Образно можно сказать так: локомотивом социальной и культурной истории выступает общественное разделение труда.

С ростом профессионализации и выделением верхушки общества резко возрастала эффективность производства. Об этом догадывались уже в глубокой древности. В книге Мэн-Цзы 1У-Ш веков до н.э. мы читаем: «Когда бы каждый сам делал все, что способны принести человеческому телу сто ремесел, да и пользовался только тем, что сделал сам, весь народ не знал бы отдыха».

Родовые группы охотников древнего каменного века, состоявшие из отдельных семей порой в несколько десятков человек, сменились земледельцами, в поселениях которых уже существовала дифференцированная социальная система. Первоначально единообразное общество все более отчетливо делилось на группы и социальные слои. Предметы, найденные в более древних захоронениях, свидетельствуют о равенстве жителей поселений независимо от пола. Полноправными членами общества были даже дети.

Коллективизм этого образа жизни наиболее ярко проявлялся во время совместных работ на полях и при строительстве ирригационных сооружений. Однако уже начался первый этап специализации труда: ремесленники обрабатывали камни и металлы, изготовляли керамику, остальные добывали пищу.

Об особенностях социальной структуры можно судить по распространенным в Центральной Европе длинным домам, их население представляло собой уже отдельные сообщества. В одном таком доме жило, вероятно, от 30 до 60 человек, которые совместно строили укрепления и работали на полях. Это сообщество образовывали, как правило, кровные родственники. Они еще не знали частной собственности на землю, - в то время она еще только зарождалась. Наибольшие изменения в социальные отношения земледельцев привнесли начавшиеся войны. Насилие существовало и во времена охотников и собирателей, но только появление собственности, проблемы ее приобретения, приумножения и защиты способствовали развитию специфически военного мышления. Впервые в истории ремесленники начали изготовлять оружие и другие технические средства для борьбы человека с человеком. Изменился и характер содержимого захоронений. Мужчин чаще погребали с оружием, особенно если это был известный воин. К III тысячелетию до н.э. глубокие изменения в социальной жизни привели к появлению института царской власти. В Египте более четко пролегла грань между правителем и остальными членами общества: царя, до этого лишь богатого и влиятельного человека, игравшего ведущую роль в обществе, приравнивали к божеству. От других людей его отделяла пропасть, созданная религией. Так некогда равноправное общество благодаря объединению религиозной и политической власти превратилось в абсолютную монархию с сильным аппаратом управления.

В Месопотамии царства формировались вокруг шумерских городов, центрами которых были храмы. Жрецы здесь контролировали не только культовую деятельность, но и хозяйственную жизнь, организацию орошения и главные зернохранилища. Принадлежность практически всей земли в городе местному божеству и всеобъемлющее подчинение управления, хозяйства и культуры храму позволяли жрецам представлять царя как наместника Бога на земле.

В период становления государства зависимость населения от царя не была еще столь сильной. Разливы больших рек не только позволяли собирать богатые урожаи, нужно было проводить работы, которые требовали совместных усилий населения, что формировало особенности общественного устройства. Обработка земли привела к появлению крупных общин, из которых на основе растущего богатства возникали большие города как опорные пункты обороны и экспансии. Различия в функциях отдельных групп сформировали новые группы - жрецов, ремесленников, торговцев, наемных работников и земледельцев. Вскоре общество стало делиться на аристократию, свободных людей и рабов.


Рис. 22. Каменные орудия труда древнего человека

***

Подведем краткие итоги. Первобытное человеческое стадо – условное название начального этапа первобытного общества, его дородовой стадии, относящейся к эпохе древнего палеолита (каменного века). Период становления человека и общества. Переход от «стада» к роду завершает сложение человеческого общества. Люди каменного века занимались собирательством, охотой, рыболовством; в неолите появились мотыжное земледелие и скотоводство. Каменный век сменился бронзовым веком (у австралийцев и некоторых других племен сохранялся до 20 в.).

Человеческое стадо – это очень специфическая категория-метафора, которая отражает а) самую раннюю стадию развития общества и б) аморфное состояние большой группы людей, которое может характеризовать современное общество.

Исторические заслуги данной стадии эволюции человеческого рода заключаются в том, что она подготовила все необходимые социобиологические предпосылки для формирования человеческого общества. После нее эволюция стала качественно иной – из преимущественно биологической она становится преимущественно культурной. Человеческое стадо – такое промежуточное состояние, при котором биологическое и культурное начало находились в неразделенном состоянии, не имея преимуществ друг над другом. В этом плавильном котле еще трудно разглядеть собственно человеческие черты, которые только еще начинают прорисовываться на общем зверином фоне. Тем не менее, именно на этой стадии развития можно твердо говорить, что социальное начало победило и эволюция приобрела необратимо прогрессивное направление.

К лекциям

На главную страницу

РАЗДЕЛ 3. КУЛЬТУРО- И СОЦИОГЕНЕЗ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Тема 5. Культурогенез человека

(материал необходимо изучить к 13.10.2009 )

5.1. Этапы формирования культуры

Всю историю человечества можно условно поделить на два периода. Первый и самый длительный представлял собой безоговорочное господство естественного, дикого начала и робкие попытки искусственного, культурного начала потеснить монополию первого. На протяжении миллионов лет первобытный дикарь превращался в цивилизованного мужчину и женщину. Когда свершилась победа, никто толком не знает, ибо еще в средневековье говорили о диких нравах, господствовавших в европейском обществе.

Увлекшись борьбой, человечество не заметило, как перешло точку равновесия двух начал и свело естественное к тому опасному минимуму, за которым начинается процесс дегуманизации культуры. О чем сегодня спорят ученые, общественные деятели, писатели? О бездушных технологиях, вытесняющих человека из производства, роботах и роботизированных комплексах, компьютеризации творческого и мыслительного процесса, технологических монстрах-городах, пожирающих последние остатки живой природы.

Вслед за вытеснением естественного искусственным в материальной сфере наступает очередь для его вытеснения также из духовной сферы. Исчезают неповторимость и национальное своеобразие культур. Черствеют межчеловеческие отношения, они становятся рационалистичными, бездуховными.

Видимо, начиная с первых проблесков ХХ века надо говорить о начале второго периода – полного вытеснения естественного искусственным, безоговорочной победы цивилизации над природой. К середине 50-х годов, а еще очевиднее к 70-м годам нашего столетия победа культуры превращалась в пиррову победу. Человечество неумолимо теряло природу вне нас и природу внутри нас. Усилились, а сегодня превратились в господствующее направление общественного развития экологические движения. Сегодня в мире насчитываются сотни и тысячи организаций, борющихся за сохранение и восстановление природы.

Вступление развитых стран в эпоху постиндустриального общества (70-е годы) надо считать началом третьего этапа – поиска гармонии двух начал - естественного и культурного, восстановления чрезмерно загрязненного или разрушенного экологического слоя Земли. Третий этап совпадает с приходом так называемого постмодернизма. Под знаком постмодернизма проходит сегодня развитие мировой культуры.

Итак, первый этап – самый протяженный. Он соответствует традиционной культуре и доиндустриальному обществу. Второй период гораздо короче. Он совпадает с современной культурой (модернизмом) и индустриальным обществом. Третий этап – самый короткий. Ему нет и тридцати лет. Он совпадает с вступлением общества на постиндустриальную фазу и зарождением постсовременной культуры (постмодернизма).

Открытия и изобретения

Не только у культурной статики, но и у культурной динамики есть свои первокирпичики. Ими являются открытия и изобретения.

Открытие – получение новых знаний о мире. Яркий пример – открытие новых островов и континентов, в частности Америки. Открытие предполагает, что факт, ныне известный, раньше был неизвестен. Оно снабжает человечество новыми знаниями, которые в процессе изобретения соединяются с известными знаниями и порождают новые элементы.

Изобретение – новая комбинация известных культурных элементов или комплексов. Они включают новый способ изготовления вещей, т.е. технологии. Изобретения включают не только технические и научные новации, но и социальные, например создание новых форм государственного управления. Они подразделяются на материальные и духовные.

Первое крупное изобретение человека – превращение палки и камня в средство обороны от диких хищников, превосходивших человека агрессивностью и силой. Второе крупное изобретение – превращение оружия в орудие труда. По времени, возможно, второй процесс был продолжительнее первого.

Третье крупное изобретение – «приручение» огня. Для чего он понадобился человеку? Для того чтобы поджаривать мясо, освещать жилище, согревать тело, защищаться от хищников и плавить металл. А дальше технический прогресс пошел резко в гору и изобретения следовали одно за другим. Самым примечательными явились, пожалуй, изобретение колеса, плуга и письменности.

Пример

Культурные изобретения

Этнографы и антропологи выделили около 200 культурных изобретений, сыгравших решающую роль в истории. По этому списку мы можем составить культурный атлас Земли.

К примеру, мыло изобретено галлами, пижама пришла к нам из Индии, а бритва из Шумера или Древнего Египта, где придумали также стекло. А вот зонтик пришел из Юго-Восточной Азии. Столовые предметы изобретены в разных концах света: тарелка – в Китае, ложка – в Древнем Риме, вилка – в средневековой Италии, нож – в Индии. Сахар также впервые появился в Индии, а сигареты – в Мексике. География культурных растений такова: просо, гречиха и редька вышли из Китая, рис, лимоны, апельсин, манго, сахарный тростник и мандарины – из Индии. Родиной мягкой пшеницы является Средняя Азия, где впервые появились также горох, чечевица, хлопчатник, морковь, фисташки, абрикос. Закавказье и Малая Азия дали миру рожь, виноград, грушу, гранат, инжир, черешню, миндаль, грецкий орех, а Центральная Америка – кукурузу, фасоль, тыкву, перец.

Все, что мы едим или пьем, чем постоянно пользуемся в обиходе, имеет свою историю. К примеру, кофе впервые стали возделывать в Эфиопии, сливочное масло начали изготовлять в Древнем Египте, там же замесили первый дрожжевой хлеб. Помидоры пришли из Южной Америки, а майонез распространился из Франции.

Все, что окружает нас и что создано людьми, появилось в разные эпохи и в разных странах. Печатные книги существуют с XV века, когда в Германии изобрели первый печатный станок. Бумаге более 2 тысяч лет, она появилась в Китае. Русский алфавит создан около тысячи лет назад с использованием древнегреческого, а древнегреческий (почти 3 тысячи лет) – на основе еще более древнего финикийского, который пришел из Египта и Шумера. Водопроводом пользовались уже за 3 тысячи лет до н.э. на Крите, потом – в Древнем Риме и в средневековом Новгороде.

Столу почти столько же тысячелетий, сколько насчитывает человеческая цивилизация. С тех пор он почти не изменился – четыре ножки и столешница. Но стул гораздо моложе стола. В России крестьяне вплоть до XX века предпочитали лавки. А для арабов, индийцев и японцев сидеть на полу, циновках, подушках или коврах и сегодня гораздо удобнее, чем на стуле. Стул был заведомо более почетным сиденьем и потому ему удалось победить лавки и подушки. Возвышаясь на нем пространственно, человек как бы возвышался и социально. Огонь в кухне – потомок пламени древнего очага. Телевизору около полувека, радиоприемнику – больше восьмидесяти. А вот кухонной полке – многие тысячи лет. Керамическая ваза для цветов – ее ровесница, фарфоровым чашкам – двадцать веков, граненым стаканам – лет триста, фаянсовым чашкам – многие сотни лет.

Адаптировано по источникам: Бромлей Ю. В., Подольный Р. Г. Создано человечеством. М.,1984. С.11-13. Biesanz J., Biesanz M. Introduction to sociology. N.Y., 1968. P. 99-101.

Примером культурного изобретения является, в частности, создание в начале Х1Х века итальянским наборщик и типографом Д.Бодони классического типа шрифта – антиквы (латиницы). Мастер отказался от слишком вычурных шрифтов барокко и рококо и обратился к античным образцам. Бодони издавал книги латинских и итальянских писателей, отличавшиеся не только великолепным шрифтом, но и изысканными титульными листами, графическим оформлением, качеством печати, цветом и бумагой. Его пособие «Руководство по типографии» (1818), содержащее 373 вида шрифтов, помогло развитию типографского искусства в последующие времена.

Человечество продолжает изобретать до сих пор и этот процесс, кажется, идет по восходящей линии.

В последние 10 000 лет человечество двигалось вперед гораздо быстрее, чем в предшествующие миллионы лет. За этот период оно прошло путь от каменного века до освоения космоса. Сегодня один человек узнает за один день больше, чем его предок, живший в саванне, узнавал за всю жизнь. Поколение двухтысячного года, в свою очередь, будет знать в 40 раз больше, чем поколение 80-х. Половину всех своих знаний человечество получило в ХХ веке, а 3/4 знаний в области авиации – после второй мировой войны.

Специалисты утверждают, что истоки культуры восходят к тому времени, когда наши предки начали иначе относится к умершим. Ни одно животное не хоронит погибших сородичей. Это делает только человек.

Первым начал хоронить своих предков неандерталец – 80-100 млн. лет назад. С этого начинается социальность. И на всем протяжении истории она существовала в небольших замкнутых общинах. Лишь недавно человечество переселилось в огромные «социальные муравейники» – крупные и сверхкрупные города, которые почему-то называют очагами культуры. И сразу же начались всевозможные – прежде всего социального происхождения – болезни и недомогания типа стрессов, эпидемий, преступности, транспортной усталости и т.п. Видимо, человечество не приспособлено к жизни в огромных муравейниках, где, в отличие от самих муравьев, люди теряют моральные принципы и превращаются в анонимных социальных акторов.

Факты свидетельствуют о том, что биологическая эволюция закончилась с окончанием последнего ледника. Если человека верхнего палеолита подстричь, причесать и одеть в современную одежду, то его навряд ли удастся отличить от нас.

Окончание эволюции человека означает, что появившаяся речь (язык), вклинившись между ним и окружающей средой, неимоверно ускорила разрыв с природой. Впервые культурная эволюция, начавшаяся 40 000 лет назад, стала обгонять биологическую: инстинкт и эмоции уравновесились обычаем и мыслью.

5.2. Формы распространения культуры

Изобретения и открытия распространяются на другие культуры тремя основными способами:

·культурные заимствования (целенаправленное подражание),

·культурная диффузия (стихийное распространение),

·независимые открытия.

Последний путь означает, что одно и то же изобретение сделали независимо друг от друга в разных странах. Независимые изобретения (independent inventions) – открытие одних и тех же культурных черт или образцов в разных культурах как следствие действия одних и тех же потребностей или объективных условий.

Пример

Брамлей Ю.В., Подольный Р.Г.

История одежды

При раскопках древних поселений археологи обнаружили следы одежды первобытных людей. Наши предки сидели у очага на шкурах, спали, накрывшись шкурами, накидывали их на плечи в прохладную погоду. Среди находок оказались комочки охры – красной минеральной краски. Люди в те времена раскрашивали ею свои тела из магических или эстетических соображений. Возможно, они обмазывались охрой с головы до ног, защищая кожу от холода и укусов насекомых. Так поступают до сих пор некоторые африканские и индейские племена. Именно краска была первой «одеждой» людей.

После наступления ледника племена, ушедшие на север, вынуждены были проявить недюжинную изобретательность, чтобы приладить поудобнее звериные шкуры на своих плечах и поясе. Правда, уже тогда были известны юбочка, передник, набедренная повязка из коры или сплетенной травы. Одежду придумали, чтобы уберечь тело от холода, насекомых, искр костра. Какую-то роль могли и играли половые табу, строго соблюдавшиеся в родовом обществе.

История одежды показывает, что одну и ту же задачу можно решить множеством разных способов. Вот как описал одежду английских крестьян ХП века Вальтер Скотт в «Айвенго»: «Одежда состояла из кожаной куртки от шеи до колен, сшитой из дубленой шкуры какого-то зверя, мехом вверх. Чтобы куртка плотнее прилегала к телу, она была перетянута широким кожаным поясом с медной застежкой».

Костюм зажиточного ремесленника ХУ века состоял из узких штанов, поверх которых надевалась юбка, полукафтана, а верхней одеждой служил плащ-епанча. Вообще в Европе довольно долгое время мужчины и женщины ходили в юбках. Еще в 1Х-Х1 веках крестьянах в некоторых западноевропейских странах запрещали носить штаны, они считались принадлежностью туалета господствующего класса – дворян. Юбка и сегодня – распространенная мужская одежда в Южной и Юго-Восточной Азии. В Европе штаны в мужском костюме вытеснили юбку лишь в ХУП веке.

Археологи считают, что люди, жившие в суровом климате, вблизи великого ледника на севере Европы и Азии, изначально носили меховую одежду, в частности штаны. У людей, живших в более теплых местах, этот вид одежды появился после одомашнивания лошади, когда человек начал ездить верхом.

Этнографы делят всю одежду на сшитую и напитую. Сшитой считается одежда, при изготовлении которой куски ткани или кроя одного куска соединяются с помощью иголки и нитки. Несшитая – та, которая держится на человеке благодаря его умению правильно располагать ткань на своей фигуре. Сшитая одежда делится на глухую и распашную. Эскимос свою глухую куртку с капюшоном надевает и снимает через голову, пешие охотники тайги – эвенки носят куртку распашную. От такого костюма в древнейшей форме произошли распашные халаты, которые стягивались в талии кушаком. Это преобладающий тип одежды в Средней, Центральной и частично в Юго-Восточной Азии, сохранившийся до наших дней.

У степняков-кочевников некоторые народы, в том числе китайцы, вьетнамцы, оседлые жители Средней Азии, Ирана, Ближнего Востока заимствовали штаны. Одежду населения Древнего Египта составляли передники и юбки. Юбки были в ходу у древнейшего населения Месопотамии. Куртки и штаны в мужском костюме появились много позже. Древние греки и римляне носили хитоны, туники, представлявшие собой длинные рубахи и тоги – длинные полосы материи, в которые драпировались древние римляне.

Адаптировано по источнику: Брамлей Ю.В., Подольный Р.Г. Создано человечеством. М. 1984.

Ярким примером независимого открытия служит неолитическая революция (переход от охоты и собирательства к земледелию, приручение животных и окультуривание злаков), которая произошла 7000 лет назад в Месопотамии и 3000 лет назад независимо от нее в Месоамерике (цивилизация майя).

Наибольший интерес для культурологии вызывают первые две формы, или способа распространения культуры.

Культурные заимствования

Культурные заимствования специалисты считают более распространенным источником культурных изменений, чем независимое изобретение. Их относят к мирному способы перенесения ценностей одной культуры на почву другой. Немирными могут быть такие способы, как шпионаж, военные трофеи, колоннизация.

Понятие культурных заимствований указывает на то, что и как именно перенимается: материальные предметы, научные идеи, обычаи и традиции, ценности и нормы жизни. Примером является «Своя игра» - русский аналог американской телепрограммы «Jeopardy» («Рискуй»). Она распространена в десятках стран мира и существует более 20 лет.

Один народ заимствует у другого не все подряд, а лишь то, что а) является близким его собственной культуре, т.е. то, что смогут понять, оценить и использовать аборигены; б) принесет явную или скрытую выгоду, поднимет престиж народа, позволит продвинуться вверх по ступенькам прогресса, даст преимущество перед другими народами; в) отвечает внутренним потребностям данного этноса, т.е. удовлетворяет такие фундаментальные потребности, которые не могут удовлетворить культурные артефакты и культурные комплексы, имеющиеся в распоряжении.

Распространенным примером престижного заимствования служит мода: один народ или социальная группа заимствуют не то, что им необходимо с утилитарной точки зрения, а то, что считается престижным. Процесс заимствования в таких ситуациях может приобретать цепной характер.

Культурному заимствованию предшествует другое явлением, называемое культурным отбором, или селективность культуры.

Культурный отбор работает по принципу культурного фильтра. Иными словами, такой механизм пропускает одни чужеродные элементе и задерживает другие.

Любая культура стремится не только заимствовать нужные ей черты и элементы, но и защититься от нежелательного проникновения, которое может оказаться гибельным для нее. Селективность – избирательное отношение к переносу ценностей из одной культуры в другую. Она может быть целенаправленной, сознательной, либо стихийной, происходящей в силу объективных условий. Всего выделяют четыре основные причины селективности:

· культура еще не созрела для заимствования данных изобретений;

· новые элементы грозят разрушить сложившуюся в обществе культуру;

· идеология запрещает заимствование новых элементов как «враждебных», «чуждых», «плохих»;

· члены общества не считают, что новые элементы нужны им.

Страна, которая заимствует чужое, называется культурой-реципиентом, а страна, которая отдает своей, именуется культурой-донором. Как правило, культурное новшество ложится на частично подготовленную почву. Это означает, что в культуре-реципиенте должны существовать группы или силы, заинтересованные в перенесении чужого, готовые культурное новшество распространять, внедрять и защищать. Когда в середине 80-х годов в СССР началась перестройка, советская интеллигенция оказалась той самой силой, которая готова была воспринять западные культурные ценности, следовать им на практике, перестраивать под них общество и широко пропагандировать их в массы. Правда, для успешной защиты западных ценностей (рыночная экономика, демократический режим власти, частная собственность) интеллигенции потребовалось существенно укрепить свои позиции – свергнуть монополию КПСС и привести к власти свое правительство. Если бы она этого не сделала, то судьба культурных заимствований была поставлена под угрозу.

Как только ситуация оказалась переломной и западным странам стало ясно, что Россия твердо намерена двигаться по пути либеральных реформ, они начали оказывать на нее политическое и экономическое давление с целью закрепить достигнутое и ускорить модернизацию страны. Международный валютный фонд превратился в самое эффективное средство давления.

Можно считать, что 90-е годы – это качественно новый этап культурных заимствований. На первом этапе (горбачевская перестройка) наша страна как бы выспрашивала культурные новшества, на втором этапе (ельцинские реформы) их уже навязывали.

Когда общество решает, стоит ли ему заимствовать те или иные ценности, научные достижения, культурные образцы, социальные институты, оно взвешивает плюсы и минусы. Если доходы, получаемые культурой-»реципиентом» от внедренного новшества, превысят расходы, то она пойдет по пути культурного заимствования. Если новшество не облегчает, а затрудняет решение проблем, то от него следует отказаться. Иными словами, выгоды от принятия культурного новшества должны перевешивать выгоды от его отвержения. Однако на практике подсчитать плюсы и минусы не удается. Возможны лишь приблизительные и, как показывает история, очень грубые прикидки.

Когда российская интеллигенция в 90-е годы пошла на заимствование западных рецептов рыночной экономики и вступила на путь «шоковой терапии», она надеялась в одно десятилетие, подобно Польше, проскочить самый опасный отрезок пути и резко повысить эффективность производства. Но жизнь оказалась много сложнее научных расчетов: через десять лет производство в стране почти полностью развалилось, большинство населения обнищало, спонсорство культуры сократилось или прекратилось полностью. Но и при таких результатах никто не берется однозначно утверждать, стоило ли стране браться за экономические реформы или нет.

Культурные заимствования могут быть (а) стихийными и неуправляемыми, такими, где отсутствует сознательный отбор культурных инноваций; (б) целенаправленными и сознательными. Вторая стратегия культурного заимствования должна проходить все необходимые для культурного отбора стадии, а именно:

·создание проекта заимствования и его критическая проработка

·отбраковку претендентов на культурное заимствование, поиск нужных образцов,

·практическое внедрение и обеспечение экономической и политической поддержки.

Первый этап: новшество задумывают и критически оценивают. Если оно полностью несовместимо с местной культурой, его отбраковывают. Если его признают удачным, то посылают «ходоков» за поиском претендентов называться культурным новшеством. Первоначальный замысел обычно формируется как туманная идея: интеллигенция смутно ощущает, что жить по-старому нельзя, а что именно новое необходимо, пока точно не знает. Перед ее мысленным взором проплывают несколько западных демократий, у которых можно позаимствовать демократические институты и ценности, которые могут выполнить роль культуры-»донора».

На втором этапе организуется поиск практических образцов: российское правительство делегирует специалистов или депутатов парламента в западные страны для перенятия положительного опыта в деле организации работы банковской системы, выборов, парламента, кабинета министерства и т.п. Из огромного множества собранной в разных странах информации специально созданная комиссия отбраковывает заведомо противоречащие нормам местной культуры, оставшиеся принимаются условно, т.е. на период испытательного срока и экспериментальной апробации: новшество, скажем, компьютерную систему голосования в парламенте, запускают в практику и наблюдают результаты.

Третий этап: за внедрение новшества борется заинтересованная в нем общественная сила, группа, партия. Институт президентства в России утвердился лишь потому, что в новшестве была заинтересована вся прогрессивно настроенная демократическая общественность страны. Президент действительно стал символом групповой принадлежности. Иными словами, те, кто выступал за учреждение поста президента в России, имели право причислить себя к демократам, а противники президентства относились к лагерю консерваторов-коммунистов. Если бы позиция демократической общественности в начале 90-х годов в России была слабой, новшество не прижилось.

С одной стороны, внедрение культурного новшества идет тем быстрее, чем сильнее страны, откуда заимствуется новшество, и чем сильнее культура-»донор» оказывает давление на культуру-»реципиента». США и Западная Европа поставили предоставление денежной помощи России в прямую зависимость от быстроты демократических преобразований, т.е. успешности внедрения в практику западных институтов и ценностей.

С другой стороны внедрение культурного новшества идет тем медленнее, чем сильнее оно навязывается культуре-»реципиенты». В середине 90-х годов в России начало проявляться недовольство грубым насаждением инокультурных ценностей. Отношение к США из заинтересованного переросло в нейтральное, а затем в прохладное. В конце 90-х годов большинство населения уже откровенно высказывалось против иностранного засилья, возрождение национального наследия и открытое противостояние Западу. Чем больше отступали западнические настроения в культуре, тем активнее заявляли о себе почвеннические, или славянофильские.

Проблема культурных заимствований тесно связана с темой культурной вариабельности, которая указывает на особенности национального характера и национальной психологии, а именно восприимчивость к иной культуре, способность менять свое поведение в зависимости от изменения культурного контекста (например, когда русский попадает в другую страну).

Культурная диффузия

Культурная диффузия – это взаимное проникновение культурных черт и комплексов из одного общества в другое при их соприкосновении. Культурное соприкосновение в социологии называется культурным контактом. Он может не оставить никакого следа в обеих культурах, а может закончиться равным и сильным влиянием их друг на друга либо не менее сильным, но односторонним влиянием. Проникновение американской культуры на европейский континент во второй половине XX века оказалось столь мощным, что породило особый феномен, названный «вестернизацией». В свою очередь и американская культура, давшая миру огромное число открытий и изобретений, раньше формировалась благодаря целенаправленным заимствованиям, стихийным проникновениям. Специалисты считают, что третий способ – независимые изобретения – встречается в истории гораздо реже двух первых.

Диффузия обозначает стихийное взаимопроникновение и обогащение культур. Каналами диффузии служат миграция, туризм, деятельность миссионеров, торговля, война, научные конференции, торговые выставки и ярмарки, обмен студентами и специалистами и др. Китайский повар, плававший с великим путешественником Марко Поло, принес рецепт спагетти в Италию, а столетие спустя итальянские иммигранты завезли его в Америку. Миссионеры принесли в развивающиеся страны не только новый религиозный кодекс, но также новые обычаи в поведении, одежде, гигиене, школьном обучении.

Распространение, или диффузия культурных инноваций по своему вектору принимает два направление – горизонтальное и вертикальное. Горизонтальное распространение наблюдается между несколькими этносами, равными по статусу группами или индивидами, поэтому его еще можно называть межгрупповой культурной диффузией. Скажем, заимствование милиционерами лексических формул из воровского жаргона надо считать горизонтальным распространением, а заимствование аристократией элементов простонародного говора – вертикальным. Вертикальное распространение элементов культуры происходит между субъектами с неравным статусом. поэтому его можно именовать также стратификационной культурной диффузией.

Культурная диффузия может происходить не только между странами и народами, но также между группами (полицейскими и преступниками) и классами, например между высшим и низшим. Межгрупповая диффузия давно отмечается криминалистами, которые заявляют, что разговорный язык, манера поведения и общения милиционеров в СССР, а сейчас и в России стала походить на стилевые особенности преступной субкультуры. Жестокость обращения милиционеров, долгое время сталкивавшихся с преступниками, перенята в значительной мере у них. В профессиональный лексикон блюстителей порядка вклиниваются элементы криминального сленга. Стратификационная диффузия выражается в двустороннем процессе:

·средний и низший класса перенимают у высшего класса элементы высокой моды, престижного потребления, литературный язык и др.,

·высший класс перенимает у нижестоящих страт формы более раскрепощенного поведения, упрощенной манеры одеваться.

Пример

Моррис Д.

Одежда и статус

Одежда – такой же социальный символ, как речь и поведение. У нее три основные функции: обеспечение комфорта, соблюдение приличий и демонстративное выражение. В различные эпохи правила приличия не совпадали, но главный принцип оставался неизменным: чем более пуританским являлось общество, тем тщательнее пряталось тело.

В арабских странах одеяние женщин скрывало не только тело, но и его очертания. Когда-то в Англии считалось непристойным произносить даже слово «нога», а ножки рояля закрывали чехлами.

Демонстрационная функция запрещает мужчинам появляться в дорогих ресторанах без галстука. Почему? Галстук – показатель определенного социального статуса. Он выступает не как средство что-то скрыть или создать комфорт, а как знак, определяющий принадлежность его владельца той или иной социальной группе. В прошлом демонстрационная функция одежды регламентировалась очень жестко. В Англии XIV века костюм определялся не вкусом или стилем, а законом. Парламент принимал правила, регулировавшие одеяние для каждого социального слоя. Если человек надевал костюм, который полагался людям, стоящим выше на социальной лестнице, он подвергался штрафу. Похожие правила существовали и в американских колониях, где женщине запрещалось носить шелковый шарф, если ее муж «стоил» меньше тысячи долларов. Майор не имеет права носить форму полковника.

Однако люди постоянно стремились завысить свое положение в обществе, надевая «не свой» костюм. А наказывали их, по сути, не за костюм, а за попытку с его помощью завысить свой статус.

В XVIII веке демонстрацией высокого положения стал спорт. Так, при верховой езде английские сельские джентльмены для удобства надевали фраки и цилиндры – именно это одеяние позже стало ассоциироваться с досугом и возможностью не работать, постепенно «джентльменский» спортивный костюм превратился в повседневную одежду высшего света, а затем, изменившись, стал обычным костюмом большей части общества.

Для дорогостоящих развлечений – ружейной охоты, рыбалки и гольфа – использовались клетчатый костюм и котелок. Вначале подобная одежда считалась неофициальной, но затем она вытеснила черный фрак, оставив ему место в свадебных церемониях и официальных торжествах. И, по сути, все современные деловые люди носят варианты костюмов, ранее являвшихся спортивными.

В последние годы на Западе наметилась обратная тенденция. Демократическое общество все более неприязненно относится к привилегиям, и это заставляет представителей высшего класса демонстрировать свой статус как-то иначе. Стало немодным подчеркивать принадлежность к элите. На смену «клубному» пиджаку яхтсмена пришла одежда, заимствованная у представителей общественных «низов», – она позволяет показать, что в груди у богатых и знаменитых людей бьется сердце «простых парней».

Источник: Моррис Д. Одежда и социология // Ровесник. 90. N7.С.12-13.

Одежда, символизирующая статусные различия людей, в современном обществе превращается в сферу пересечения классов и сословий, в канал диффузии культурных ценностей из одной страты в другую. Среднему классу сегодня по карману купить модную одежду, которую прежде носил только высший. Высококвалифицированные рабочие, например, техники по ремонту телеаппаратуры, являются на работу в костюмах и галстуках, которые прежде служили отличительным символом высшего, а затем среднего класса. Знаменитое японское татами вначале появилось высших слоев знати, затем перешло к самурайству, и лишь позднее – в XIX в. – к крестьянству, став наконец общенациональной нормой. В XX в. то же самое произошло с европейской пищей, одеждой и жилищем.

Другой пример стратификационной диффузии – изменение культурного статуса бильярда. Впервые бильярд появился как игра джентльменов в высшем классе Англии и Америки. Позже произошла его культурная диффузия в низшие классы. К середине 20-х годов ХХ века в США насчитывалось 42 тысячи бильярдных клубов (poolroom), но к середине 60-х их число сократилось до 11 тыс. Закат этого величайшего культурного института для мужчин-американцев был неизбежным постольку, поскольку радикально изменился весь строй культуры: усилилась роль женщины в семье, которая смотрела на мужские развлечения неодобрительно, повысился уровень образования населения и заниматься бильярдом, ставшим символом социальных низов, было уже непрестижно, американские мужчины стали больше ориентироваться на семейный досуг, нежели проведение свободного времени в сомнительных закрытых для женщин заведениях

В традиционном обществе существовала ярко выраженная символическая поляризация населения: представителям низших классов запрещалось носить ту же одежду, что и высшему. Сегодня культурологи отмечают, что эталоном стиля и образа жизни для высшего и низшего классов становится средний класс. Пирамида как бы сплющиваются к середине, полюса притягиваются тем, что является общим им всем.

Стратификационная диффузия имеет два направления: восходящее (сверху вниз) и нисходящее (снизу вверх). Первый вариант уже был рассмотрен. Примером второго выступают японские деревянные сандалии на подставках, так называемые гэта, которые были изобретены низшим классом, затем восприняты высшим и, наконец, стали достоянием всех классов. Другой пример – знаменитый скифский звериный стиль. В ранний период, в VII-V вв. до н. э., он бытовал в воинской среде, выполняя религиозно-магические функции, но в IV-III вв. до н. э. он перекочевал в аристократическую среду, приняв парадно-декоративные функции.

Таким образом, стратификационная диффузия распространяется не только снизу вверх или сверху вниз, но также в двух направлениях, действуя циклически и возвращаясь, в модифицированном виде, в исходную точку по схеме «подъем-спуск-подъем» и наоборот. Такое перемещение называют еще культурной ротацией.

Пример

Арутюнов С.А.

Ротация культурных инноваций

Япония по меньшей мере дважды пережила периоды интенсивного заимствования культурных инноваций: первый раз на протяжении VI-VIII вв. под влиянием Китая и Кореи, второй раз в конце XIX-начале XX в. под влиянием западных цивилизаций. В обоих случаях массированный поток инноваций вливался прежде всего в элитарную субкультуру, постепенно проникая в быт господствующих классов. Последние частично старались насадить инновации в массах административным путем. Так было в VII-VIII вв. с внедрением буддизма, так было и в XIX в. с введением европейской форменной одежды и прически. Однако темпы распространения и религии, и одежды и многих других элементов культуры мало зависели от административных мер. Зато четко проявлялась иная закономерность. Как только в элитарной субкультуре упомянутые элементы становились всеобщим нормативом, они довольно быстро начинали распространяться вниз по социальной шкале, приобретая дополнительное значение, коннотацию престижности.

Когда заимствованный элемент уже настолько врастал в быт всего народа, что переставал восприниматься как престижный, начинался обратный процесс. Верхушечные слои, нуждаясь в определенных престижных символах, искали и находили их в тех компонентах традиционной культуры, которые выглядели как полузабытая архаика или во всяком случае не относились к числу повседневно употребляемых. Но получив «права гражданства» в элитарной субкультуре, эти компоненты как бы вновь приобретали давно утраченное ими или даже никогда в них не присутствовавшее престижное значение и в преобразованном виде снова обретали ценность в глазах тех социальных групп, которые ранее готовы были без сожаления их утратить.

Так, в частности, произошло в Японии с синтоистской религией, которая к XVIII в. была близка к полному растворению и исчезновению в буддизме. В конце XVII-начале XIX в. возродился интерес к ней в среде реформистски настроенной аристократии. Затем в эпоху «революции Мэйдзи» синтоизм не только стал государственной религией, но и вновь прочно вошел на довольно долгое время (в ритуальной сфере даже по сей день) в культуру широких масс.

«Гэта», бытовые деревянные сандалии, уже на заре японской государственности были восприняты знатью и стали носить знаковый характер. В средние века они, став очень высокими, использовались знатью для торжественных выходов, чтобы придать фигуре более высокий рост и торжественную осанку. Наконец, в позднем средневековье вместе с рядом других атрибутов феодального быта они проникают в преобразованном виде в быт сперва горожан, а затем и крестьян и становятся повседневным общеяпонским видом обуви. Со столь же давних времен в японской крестьянской культуре имелись плетеные циновки – подстилки, использующиеся для сидения и спанья на земляном или деревянном полу. В эпоху средневековья в быту класса феодалов и они претерпели изменения: циновками «татами», более плотными и добротными, обшитыми по краям плотной узорчатой тканью, стали покрывать весь пол жилища феодала или рыцаря. Постепенно князьям и самураям в этом стало подражать и городское состоятельное простонародье, а затем и крестьянство. Обычай полностью покрывать пол жилища матами стал общепринятым в крестьянском быту очень поздно – только в XIX в. Таким же путем сверху вниз распространились в средние века и заимствованные извне элементы культуры, например соевые продукты китайского происхождения, а в XIX-XX вв. – европейские элементы: одежда, обувь, мебель и т. д.

Источник: Арутюнов С. A. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. – М.: Наука. 1989.с.188-190.

Культурная диффузия несет обществу как позитивные, так и негативные сдвиги. Проникновение высокой культуры в средние и особенно низшие страты, с одной стороны, означает ее демократизацию и просвещение населения, а с другой - ее примитивизацию, граничащую с опошлением. Культура действительно становится все более демократичной и проникает в широкие массы, однако это справедливо только для одной ее части, а именно активного досуга и занятий спортом, но несправедливо для высокой культуры. Ею по-прежнему занимаются преимущественно те, кто находится в верхней половине социальной пирамиды.

Континуум форм распространения культуры

Рассмотренные три формы распространения культуры можно считать общими. Внутри них выделяются частные формы, представляющие собой конкретные культурные практики заимствования новшеств.

Все многообразие частных форм распространения культуры – от торгового обмена народов и туризма до колонизации и насильственной русификации (американизации, европеизации) – можно расположить на некотором континууме. Полюса такого континуума представлены двумя противоположными формами распространения: стихийное (нецеленаправленное) и организованное (целенаправленное) распространение.

Организованной формой является только такой способ, при котором в качестве основной цели сознательно выдвигается навязывание, перенесение или заимствование культурных образцов у другой страны. В этом смысле миссионерство и шпионаж своей главной целью имеют, в одном случае – насаждение другим народам своей религии (христианства, ислама, буддизма), а в другом – заимствование культурных нововведений: чертежей ядерного оружия, промышленных секретов и т.п. Торговля между странами, хотя и является насквозь организованным процессом, относится к стихийным формам потому, что культурный обмен выступает побочным эффектом, а на первом месте стоит купля и продажа товаров и прибыль (т.е. экономические цели - главные).

К организованным формам относятся экономическая помощь развитых стран слаборазвитым, так как она оказывается при условии, что в странах-реципиентах произойдут демократические преобразования и будут усвоены культурные ценности капитализма. Колонизация располагается посредине. Ее главная цель - добыча новой и дешевой рабочей силы в Африке, а вовсе не распространение западной культуры. Оно происходит позже - как побочный эффект.

К стихийным формам следует относить лишь те способы распространения культурных артефактов, которые возникают сами собой, никем заранее не планируются, не управляются, никак не организуются и ни оцениваются. Они возникают в точках массовых этнических контактов. Стихийные формы растянуты во времени, а организованные сжаты, поскольку они планомерно внедряются правительством или местными властями. Когда Петр 1 выбрал стратегию европеизации (прорубил «окно в Европу»), то в очень короткое время, специальным указом, всему дворянству сбрил бороды. Но если нет вмешательства властей, то процесс стихийное распространения культуры затягивается на десятилетия и столетия. Время сокращается в том случае, если заимствуются более прогрессивные ценности, например, восточные страны перенимают западный образ жизни.

Организованное распространение нередко принимает форму насильственного культурного внедрения. Оно осуществляется по-военному быстро, эффективно, но держится краткое время, часто вызывая народные возмущения. Достаточно вспомнить волнения в Корее в конце XIX в., связанные с попыткой насильственно изменить национальную прическу, а сопротивление старообрядцев религиозной реформе Никона в России продолжалось не одно столетие. Как правило, новые элементы полностью вытесняют старую культуру. При стихийных формах процесс идет медленно, но новшество приживается надолго. Часто новое синтезируется и органично уживается со старым. Процесс врастания в японскую культуру инноваций китайско-корейского происхождения занял целое тысячелетие, об их иностранном происхождение элементов культуры в конечном итоге забыли. Сегодня только филологи напоминают нам об иноязычном происхождении привычных русских слов «халат», «арбуз», «революция» и др.

Наиболее яркий пример – распространение европейской обуви на Востоке. Устройство интерьера национального дома корейцев и японцев (несмотря на значительные различия) на протяжении многих столетий выработало у этих народов обычай разуваться и переобуваться, входя в помещение. В результате в современном быту корейцев и японцев преобладает нешнурованная европейская обувь, широко распространены всевозможные приспособления для надевания обуви, используются туфли-слипперы не только в домашнем быту, но и на производстве, в транспорте. В Корее обычай переобуваться сохраняется даже при входе в жилое помещение, обставленное европейской мебелью. Домашние туфли стали непременной деталью сервиса европейских отелей и в Корее и в Японии. Кроме того, в Японии в самолетах и в железнодорожных вагонах в креслах устраивают специальные приспособления, которые предусматривают употребление их в одном положении для опоры обутых ног, в других – для опоры разутых. Обычай корейцев обязательно перед едой мыть руки или протирать их влажным полотенцем привел к тому, что деталью костюма корейского рабочего или строителя, одетого по-европейски, стало заткнутое за пояс с правой стороны свернутое полотенце.

Культурные реформы и революции

История свидетельствует, что ни одно общество не стоит на месте: оно либо прогрессирует, либо регрессирует. Если сумма позитивных последствий крупномасштабных изменений в обществе превышает сумму негативных, то говорят о прогрессе. В противном случае имеет место регресс.

Нет ни одного общества, в котором орудия труда не улучшались бы, а напротив, ухудшались. Чем совершеннее орудия, тем выше производительность труда и активнее развивается наука.

Наука стимулирует технический прогресс. Ручные орудия труда вытесняются машинами, которые уступают место автоматизированным комплексом. Из недифференцированной толщи народной культуры выделяется светское искусство (салонная культура), а позже – массовая культура. Наскальные рисунки сменяет деревянная скульптура. Изменяются образ и уровень жизни населения, города благоустраиваются, превращаются в мегаполисы. Традиционные многопоколенные семьи распадаются на множество нуклеарных - мать, отец, ребенок.

Глобальный, всемирно-исторический процесс восхождения человеческих обществ от состояния дикости к вершинам цивилизации называется социальны прогрессом. Прогресс – глобальный процесс, характеризующий движение человеческого общества на всем протяжении истории. Регресс – локальный процесс, охватывающий отдельные общества и короткие промежутки времени.

Различают постепенный и скачкообразный виды социального прогресса. Первый называется реформистским, второй – революционным. Реформа – частичное усовершенствование в какой-либо сфере жизни, ряд постепенных преобразований, не затрагивающих основ существующего социального строя. Революция – комплексное изменение всех или большинства сторон общественной жизни, затрагивающее основы существующего строя. Она носит скачкообразный характер и представляет собой переход общества из одного качественного состояния в другое.

Прогресс и регресс правильнее относить к стихийным формам изменения культуры, а реформы к целенаправленным, заранее планируемым и определенным образом организуемым. Культурные революции происходят стихийно, хотя их ядром всегда выступает неких организующий центр, например политическая партия. Культурная революция в Китае в 60-е годы ХХ века происходила под руководством коммунистической партии, но проходила зачастую в стихийных формах и в конечном итоге привела к качественному изменению социальной и культурной обстановки в стране (но не к политическим и экономическим). Подверглись репрессиям сотни преподавателей университетов, тысячи неугодных властям деятелей культуры и науки, разорены буддистские храмы, многие памятники культуры.

Революции бывают научные, религиозные, управленческие, технические, социальные, политические и экономические. Переворот, совершенный в астрономии Коперником, называют революцией. Революцию в науке совершили теория относительности Эйнштейна и открытие электрона. Археологи говорят о неолитической революции, специалисты по управлению - о менеджерской революции, социологи - «молчаливой революции» и т.д.

По своей продолжительности реформы и революции могут не различаться. Неолитическая революция тянулась несколько тысячелетий. Таким образом, многие революции (хотя и не все) и реформы, как совокупность преднамеренных и организованных действий, заканчиваются лишь тогда, когда достигнута главная цель.

Самой величайшей революцией в истории считается неолитическая. С ней не сравнится никакая другая, хотя освоение космоса и достижения электроники часто называют важнейшими революциями в истории человечества. На самом деле, полагают археологи и этнографы, никакие открытия последних 10 тысяч лет не идут ни в какое сравнение с тем грандиозным скачком, который совершило человечество благодаря одной из самых разумных революции - приручению животных и окультуриванию растений. Распространение земледелия считается вторым после искусства добывания огня величайшим достижением человечества.

Пример

С. Кузьмина

Реформа языка

Многие убеждены, что реформу письма в 1917 г. «придумали» большевики. Отсюда ее восприятие в искаженном, политизированном виде.

Именно так оценивали ее те, кто после оказался в эмиграции. Новое письмо вся эмигрантская интеллигенция, в том числе Бунин и Цветаева, считали неприемлемым. Для них графический облик слова был не просто буквенной оболочкой, но и конструктивным элементом художественного замысла.

Наше письмо - это «платье с чужого плеча», заимствованное в Х веке у южных славян. Постепенно шло приспособление старославянского письма к древнерусскому языку. От некоторых букв, оказавшихся лишними, например от «юсов», отказались очень скоро. Другие -»пси», «кси», «омега» - были отменены реформой Петра 1.

И тем не менее к началу XX века русская орфография оставалась в большой степени традиционной, в ней было много условного, устаревшего. Например, писали «старые учебники», но «старыя книги» - в зависимости от рода существительного. А одна буква «ять» чего стоила! Слова «деньги», «десять», «весело» писались через «е», а «дети» или «дело» - через «ять». В слове «ветер» вместо первого «е» стояла «ять». Усваивать грамоту было намного труднее, чем сейчас.

Реформа письма готовилась давно. В 1904 г. в Петербурге была создана Орфографическая комиссия, высказавшаяся за упрощение правописания. В частности, в проекте предлагалось исключить некоторые буквы и облегчить правила: не писать твердый знак в конце слов, а мягкий знак – после букв «ж», «ш», «ч», «щ» в таких словах, как «ночь», «мышь», «рожь», «помощь».

В обществе поднялась буря: многие, неправомерно отождествляя язык и письмо, видели в отказе от «обветшавших» букв посягательство на язык Пушкина и Тургенева, на русскую культуру в целом. В конце концов в мае 1917 г. Временное правительство выпустило циркуляр о введении нового правописания с нового учебного года.

Как видите, разработали реформу не большевики, хотя они и присвоили себе авторство. Но провели ее в конечном итоге именно они. Декрет о введении нового правописания был издан в декабре 1917 г., однако на него, по словам Луначарского, «никто и ухом не повел». Тогда, уже в 1918 г., появился второй декрет, и Володарский объявил, что появление каких бы то ни было текстов в старой орфографии будет считаться «уступкой контрреволюции».

В принципе реформа письма носила демократический характер, вполне соответствуя особенностям нынешнего столетия – с его массовой грамотностью и потребностями быстрого обмена информацией.

АиФ. № 9. 96

Развитие общества означает, что на смену старому приходит новое. Такой процесс называют либо прогрессом (поступательным движением вперед), либо социальным нововведением (процессом внедрения в практику научных проектов и идей).

Однако прогресс общества невозможен без сохранения старого, если это старое заслуживает быть сохраненным для потомства. Своим потомкам живущее поколение передает не только памятники архитектуры. Это как раз не самое важное. Гораздо важнее сохранить нравственные законы, нормы, правила поведения, обычаи, которые составляют содержание культуры и без которых невозможна практика социальных отношений, жизнедеятельность общества. Переселившись на новое место, народ переносил с собой не памятники материальной культуры, а обычаи, нормы и традиции. А памятники он создавал, и не хуже, на новом месте.

Культурный лаг

Культурный лаг описывает ситуацию, когда одни части культуры изменяются быстрее, а другие медленнее. Это понятие ввел У. Огборн. Он предположил, что ценностный мир человека не успевает приспосабливаться к слишком быстрым изменениям в материальной сфере, особенно страдает молодежь. Ее духовный мир не меняется столь быстро, как материальное положение.

Иногда между культурной динамикой и социальной динамикой происходит разрыв во времени. В обществе уже появились технологические изобретения, а культурной и социальной адаптации к ним населения не произошло. Это и есть культурный лаг. К примеру, изобретение пишущей машинки и автомобиля сулило обществу серию радикальных изменений. Однако влияние нельзя назвать немедленным и прямым. Хотя пишущая машинку сулила качественное облегчение канцелярской работы, американские женщины не спешили идти работать в офис. Над ними тяготели традиционные ценности семейного уклада, согласно которым женщина должна сидеть дома и заниматься хозяйством. Понадобилось 50 лет на то, чтобы сломались привычные стереотипы, изменились культурные ценности и появилась новая социальная роль деловой секретарши.

Серьезные изменения в культурной жизни Америки вызвал автомобиль. Мужчины, особенно подростки, восприняли его как диван на колесах, на котором можно проводить свидания с возлюбленной. Тинэйджеры ускользали на своих верных друзьях от родительского ока и контроля школьной администрации. В обиход вошли новые образцы отношений между юношей и девушкой. В результате изменились нормы, регулирующие время вступления в брак, добрачные отношения и связанные с ними социальные отношения. Неправильно считать пишущую машинку и автомобиль прямой причиной этих изменений, но несомненно они стимулировали их.

Культурный лаг описывает не только западное общество. У российской молодежи уровень духовной культуры не ниже, чем у западной, но уровень материальной культуры в стране отстает от западного на столетия.

С понятием культурного лага тесно связано другое, которое называют культурным запаздыванием. Понятие культурного запаздывания, обозначающее опережение изменений материальной культуры в сравнении с изменениями в нематериальной, ввел в научный оборот в 1922 г. американской социолог и культуролог У.Огборн.

Культурное запаздывание происходит в тех случаях, когда нематериальная (духовная) культура не успевает приспособиться к опережающему развитию материальной культуры, например, научно-технического прогресса. Переход России в конце 80-х годов XI века от социалистической стратегии развития к капиталистической повлек за собой образование новой, рыночной финансовой структуры. Однако традиции, обычаи, ценностные ориентации и взгляды большинства населения отражали предшествующий этап развития.

Противоборство двух культур, более передовой и отсталой, обычно: завершается установлением господства чужой культуры. Открытие Колумбом Америки завершилось подчинением туземной культуры индейцев пришлой культурой европейцев. Такова третья форма культурного конфликта.

Культурная трансмиссия

Культурная трансмиссия – процесс, благодаря которому культура передается от предшествующих поколений к последующим через научение. Культурная трансмиссия делает возможным такое явление, как преемственность культуры, ее непрерывность во времени.

Последовательная смена циклов развития культуры в рамках одного народа или страны должна происходить так, чтобы от поколения к поколению передавались базисные элементы культуры, а видоизменялись лишь второстепенные. Преемственность обеспечивается непосредственным контактом живых носителей культуры, выступающих в роли учителей и учеников. Для этого надо, чтобы в исторических катаклизмах (революциях, войнах, конфликтах) не погибали те, кто считается хранителем культурных ценностей – народы, сословия, большие группы (об этом говорилось в связи с проблемой геноцида). В противном случае происходит разрыв культурной цепи.

Поскольку любая культура развивается во времени, значительная часть из прошлого культурного наследия, доказавшая свою ценность, сохраняется на новом этапе. Разрыв культурной цепи происходит в тех случаях, когда неожиданно меняется образ жизни людей – носителей данной культуры. Хотя подобное неоднократно случалось в истории многих стран, полного разрыва с прошлым никогда не было. Преемственность, или непрерывность культуры доказывает ее жизнеспособность. В 1917 г. в России произошел полный разрыв с прошлой культурой и она искусственно подавлялась в течение 75 лет. Но через 75 лет в России вновь вернулись к ценностям прошлой, дореволюционной культуры. Возврат стал возможным благодаря тому, что сохранились, хотя и в небольшом количестве, памятники материальной культуры (церкви, книги), живые носители культуры (старожилы и эмигранты из русского зарубежья), а также некоторые традиции, обычаи, трудовая этика, религия, историческая память народа.

Культурная аккумуляция

Благодаря культурной трансмиссии каждое последующее поколение получает возможность начинать с того, на чем остановилось предыдущее. Молодое поколение добавляет новые знания к уже накопленному богатству. Аккумуляция имеет место там, где к культурному наследию добавляется большее количество новых элементов, чем отбрасывается старых. Напротив, когда в течение конкретного периода исчезает больше культурных черт, чем добавляется, говорят о культурном истощении.

Культурная аккумуляция представляет собой такой процесс, конечным завершением которого выступает образование культурного наследия. Мы уже встречались с этим понятием в первых главах и выяснили, что оно описывает ту часть материальной и духовной культуры, которая создается прошлыми поколениями и передается следующим как нечто ценное и почитаемое.

Общество, поддерживая свою культуру, создало систему культурных учреждений, призванных аккумулировать культурное наследие, сохранять и передавать его следующим поколениям. В частности, к ним относятся музеи и библиотеки.

Интеграция и диверсификация

Под культурной интеграцией подразумевается такая взаимосвязь различных частей или элементов культуры, когда эти элементы объединяются в некую целостность. Интеграция, или единство культуры создается благодаря близости или сходству основных элементов культуры и различию неосновных, неглавных элементов.

Уже говорилось о нормативной системе культуры, которая выступает фундаментом целостности и интеграции общества. Она обеспечивает порядок, устанавливает правила поведения, которым подчиняют все люди. В данном случае интеграции рассматривается на другом уровне или, лучше сказать, в ином ключе – через эмпирическое сходство культурных черт, единство образа жизни людей, принадлежащих к одной культуре. Оба аспекта чрезвычайно важны для понимания тех процессов, благодаря которым разрозненная сумма индивидов одной национальности превращается в качественно новое формирование – единый народ, обладающей собственной культурой.

Если различие культурных черт затрагивает не второстепенные, а главные элементы, то единая культура распадается на множество культур. Распадение не обязательно сопровождается катастрофой и гибелью народа, хотя подобное случалось в многовековой истории человечества.

Такой процесс может быть частичным и представлять собой не что иное, как увеличение степени разнообразия культуры. В этом случае надо говорить о диверсификации культуры. Она выражается в форме разветвления доминирующей культуры на множества субкультур. В этом нет ничего страшного. Подобный процесс надо оценивать скорее позитивно. Люди различаются между собой множеством качеств – ростом, полом, статусом, темпераментом, духовным миром, способностью к творчеству, профессиональными ориентациями, образом и стилем жизни, манерой одеваться и проводить досуг. Демократическое общество охраняет право каждого человека на свободное самовыражение, следовательно в таком обществе культурная дифференциация, образование многочисленных субкультур неизбежно. Правовое закрепление на культурное самовыражение для каждого человека и каждой народности, входящей в состав доминирующей нации, создает особое явление, называемое культурным плюрализмом. О нем мы говорили в связи с этническими конфликтами и межкультурным общением.

Культурная дифференциация предполагает, что живые носители культуры принадлежат к разным социальным группам, занимают неодинаковое общественное положение, т.е. имеют неравные социальные статусы и поэтому создают разные виды культуры. В таком случает она отражает социальную либо половоз растную дифференциацию. Как правило, каждая социальная или демографическая группа формирует свою субкультуру. Так, субкультура молодежи отличается от субкультуры пожилых людей, культурные нормы мужчин отличаются от культурных ценностей женщин, субкультура национальных меньшинств отличается от культуры коренной или доминирующей нации, субкультура рабочего класса отличается от субкультуры буржуазии.

Культурная экспансия

Культурная экспансия (от лат. expansio – распространение) представляет собой расширение сферы влияния доминирующей (национальной) культуры за первоначальные пределы или государственные границы.

Человечество во второй половине ХХ века явилось свидетелем беспрецедентной культурной экспансии США, которая происходила во многих странах мира. После второй мировой войны она коснулась стран Западной Европы, в 60-е годы - Японии, в 70-е - стран Латинской Америки, в 90-е - России. Долгие годы наша страна оставалась в политической и культурной изоляции от Запада. Такие страны называют закрытыми. Благодаря этому широкомасштабного проникновения ценностей американской культуры в советское общество не происходило, а отдельные культурные заимствования, например, модных причесок, танцев и эстрадных песен, жестко каралось государством.

Однако в 80-90-е годы российское общество стало более открытым и доступным внешним влияниям. Открытие государственных границ одновременно означало открытие культурных. Участились взаимные поездки делегаций, оживился туризм, телевидение стало показывать все больше западных фильмов, исполнение и увлечение зарубежной модой перестало преследоваться. Специалисты начали говорить о начале вестернизации российской культуры.

Культурная экспансия осуществляется прежде всего через современные аудиовизуальные средства – телевидение, радио, кино. Продукция США вытесняет отечественную культурную продукцию в сфере потребления и массовых художественных предпочтений. Национальное киноискусство и телевидение стран, подвергшихся вестернизации, не может выдерживать конкуренцию с заграничными, прежде всего американскими фильмами. Особенно явно следы вестернизации чувствуются в сфере рекламы, которая захлестнула российские телеэкраны в 90-е годы. Тем не менее почти сразу российские телезрители выразили протест против засилья рекламы и американского образа жизни, пропагандируемого в многочисленных сериалах («Санта-Барбара», «Династия», «Полиция нравов Майами» и др.), специальных передачах из Голливуда и т.д.

В то же самое время во много раз выросло число музыкальных радиостанций в России, но все они, за исключением «Русского радио», в основном передавали зарубежную музыку, в частности американскую. Социологические исследования, в частности И.А. Полуэхтовой и В.П. Коломийца, проведенные методом контент-анализа репертуара московских кинотеатров, обнаружили опасную тенденцию господства американской кинопродукции на российском кинорынке. Если в 1985 г. из 136 фильмов недельного репертуара кинотеатров 101 был отечественного производства, остальные зарубежного, то в 1992 г. из 70 фильмов только 13 были отечественного производства, а остальные – зарубежного (из них 50% составляли американские фильмы).

Американизация российского проката шла параллельно его коммерциализации. Чем больше кинотеатры переходили на принципы самоокупаемости и хозрасчета, тем скорее качественные и некачественные отечественные фильмы вытеснялись разнокачественными американскими.

В СССР существовала развитая киноиндустрия, включавшая такие крупные киностудии как Мосфильм, Ленфильм, киностудия имени А.Довженко, Одесская киностудия, киностудия детских и юношеских фильмов имени М.Горького, Свердловская киностудия, а также более мелкие союзные республиканские киностудии. С переходом к рынку дотации на киноиндустрию резко сократились, поиски спонсоров поставили ее перед необходимостью изготовления чисто коммерческих фильмов, пользующихся спросом и приносящих прибыль, т.е. самоокупаемых. Неспособное конкурировать с дорогостоящими фильмами Голливуда российское кино стало постепенно вытесняться.

В условиях конкуренции и борьбы за зрителя отечественные режиссеры начали создавать собственные «вестерны», в основе которых лежала борьба с русской мафией, наркобизнесом и рэкетом. Фильмы, задуманные как игровые, изобиловали погонями и перестрелками на манер американских боевиков. Однако российские копии выглядели много хуже. Зрители расценили их как беспросветную «чернуху». Если западные боевики прославляли сильную личность – преимущественно положительного героя, борца с преступным миром, то большинство отечественных «вестернов» были лишены какой-либо нравственной и духовной основы.

К концу 90-х годов большинство деятелей культуры осознали, что вестернизация - пагубная для отечественной культуры тенденция, которую необходимо переломить, создавая собственное искусство нового поколения. Появляются фильмы, которые получают не только национальное, но и международное признание. Похожие процессы стали происходить и в других областях российской культуры. Можно утверждать, что от культурного шока вестернизации российское общество оправилось быстрее, чем во многих других странах. Причиной служит то обстоятельство, что за многие десятилетия и столетия Россия успела сформировать мощные пласты самобытной национальной культуры.

В 80-90-е годы правительства многих европейских и неевропейских стран начали целенаправленную политику на ограничение доступа американских кинофильмов на национальные культурные рынки. Метод квотирования (разрешение ограниченного определенной долей, выраженной в процентах, количества иностранных фильмов в сравнении с национальными, которым уделялась преимущественная доля) постепенно оправдывал себя. Сегодня Индия, Мексика, Франция, Япония и ряд других стран зависят от американского кинобизнеса в гораздо меньшей степени, способствуя развитию и укреплению национальной культуры.

Культурная экспансия представляет угрозу для национальной культуры по ряду причин. Прежде всего потому, что зарубежные ценности воздействуют на самую незащищенную в культурном плане часть общества - подростков и молодежь. Кроме того, импортируемые фильмы часто несут с экрана образцы насилия, жестокости, сексуальной свободы и извращений.

Вестернизация культуры

Чем шире изучается английский язык во всех странах мира, тем больше будет потенциальных мигрантов в США. То же самое следует сказать об улучшении транспортных средств и воздействии телевидения. Иными словами, вестернизация слаборазвитых стран ведет к росту потенциальных мигрантов в развитые страны, поскольку западные стандарты жизни, на которые ориентируется все большая часть населения земли, не всегда удается удовлетворить на родине.

Вестернизацией называется процесс заимствования ценностей западной культуры народами, историческим не принадлежавшими к орбите западной цивилизации. Она началась спонтанно как естественное продолжение эпохи колониализма и продолжается сегодня уже на иной основе – как влияние более развитых в материальном отношении стран на менее развитые.

Пример

А.У.Конаре

Разрушение традиционной культуры в Африке

Технический прогресс принес с собой книги, магнитофоны, телевизоры и спутники связи. Но в Африке всеми благами, в частности, книгами и телевидением пользуются только избранные, живущие в городах. В большинстве случаев транслируются зарубежные передачи. Происходит проникновение чуждой культуры. В республике Мали передачи на французском языке занимают 42,9% радиовремени, на языке бамбаре - 37%, на других национальных языках - 10%.

Школьное образование вначале распространилось в городах, а затем проникло в сельскую местность. Но в Мали средним образованием охвачено пока только 20% населения. Занятия в школе ведутся на иностранных языках. Тем самым насаждается чуждая культура и мораль, поощряется индивидуализм, разрушаются духовные ценности, на которых держится традиционное общество. Школьное обучение оторвано от жизни и ведет лишь к погоне за дипломами. Учащийся теряет навыки ручного труда, забывает родной язык, не помнит имен своих предков.

Детям больше не поют колыбельных, потому что матери разучились петь; никто не расскажет им сказку и не загадает загадку, потому что бабушки и дедушки умерли; нет больше обществ посвящения, потому что молодежь уезжает из родных мест. Некоторые традиционные обряды утрачивают свой исконный смысл. Сегодня обрезание происходит преждевременно, в очень раннем возрасте, когда ребенок не способен подготовиться к нему и постичь его сущность. Сущность традиционной свадьбы тоже извращена, в сочетании с иностранными заимствованиями она предстает в карикатурном виде. Традиционная общественная иерархия разрушена. Основные принципы преемственности – хранить и передавать – не выполняются, так как старшие не чувствуют, что молодежь в состоянии перенять их традиции. Семья напоминает постоялый двор.

Раньше деревенская улица являясь культурным центром общины, находилась под надзором коллектива. Сегодня городская улица продолжает оставаться культурным центром со своими заведениями, где можно попить чаю или сыграть в карты. Но община не имеет над ней никакого контроля. Она отчуждена от людей. Здесь смотрят третьесортные фильмы, открывают для себя поп-музыку, западную моду, восхищаются всякого рода подражаниями.

Сокращено по: Конаре А.У. Проблемы культурной политики стран Западной Африки // Культуры - диалог народов мира. 1984. №3. с.36-53.

Модернизация культуры

Вестернизация выступает частью более общего процесса, которые получил в литературе название модернизации.

Теория модернизации, появившаяся в середине ХХ века, опирается на понятие социального прогресса, ибо предполагает, что все общества, в какую бы эпоху они ни существовали и в каком регионе они ни располагались, вовлечены в единый, всепоглощающий, универсальный процесс восхождения человеческого общества от дикости к цивилизации. Прогресс науки и техники ведет к всемирному процветанию и решению всех социальных проблем. В этом потоке культурное своеобразие каждой страны как бы отступает на второй план, а на первый выходит то, что их объединяет – система общечеловеческих ценностей.

Термин «модернизация» относится не ко всему периоду социального прогресса, а только к одному его этапу – современному. В переводе с английского «модернизация» означает «осовременивание». Поскольку современный период человеческой истории датируют с момента зарождения, а затем и расцвета капитализма, суть модернизации связывают со всемирным распространением по земному шару ценностей и достижений именно этой формации. Конкретно речь идет о рационализме, расчетливости, урбанизации, индустриализации. Лидеры модернизации – США и Западная Европа – целиком и полностью приобщились к ним и добились потрясающих экономических результатов. Но ничего не мешает отставшим в своем развитии странам Азии, Африки и Латинской Америки догнать, используя западные технологии, капиталовложения и опыт, как это сделала Япония. Так рассуждают авторы теории модернизации.

Она призвана объяснить то, каким образом запоздавшие в своем развитии страны могут достичь современной стадии и решить внутренние проблемы, не нарушая очередности этапов. Модернизация указывает способ вхождения в мировое сообщество, под которым понимается мировая экономическая система капитализма.

Итак, под модернизаций понимается революционный переход от доиндустриального к индустриальному, или капиталистическому обществу, осуществляющийся путем комплексных реформ, растянутых во времени. Она подразумевает кардинальное изменение социальных институтов и образа жизни людей, охватывающее все сферы общества.

Пример

Арутюнов С.А.

Модернизация на Востоке

Хотя модернизация традиционной культуры нередко протекает параллельно с «европеизацией», явления эти неоднозначны. Модернизация идет в двух направлениях: по пути выработки новых, отвечающих современным запросам, форм и по пути заимствования отдельных черт или готовых комплексов из арсенала мировой урбанистической культуры. Например, застрачивание складки-напуска (хасёри) на кимоно, употребление однослойного пояса (оби) с накладным бантом в японском национальном женском костюме – всего лишь попытки модернизации традиционной одежды без каких-либо признаков ее европеизации.

Модернизации быта несомненно способствует широкое проникновение техники (телефонов, радиоприемников, электроприборов, швейных машинок и т.п.) и использование синтетических материалов. В настоящее время в КНДР в быту все шире применяют электрокотлы и электрокастрюли для варки риса, механические приспособления для изготовления пельменей (манту), электрорезки для овощей. Все эти явления сами по себе еще не служат показателем «европеизации», хотя нередко они воспринимаются как заимствования с Запада. Например, изготовление традиционной корейской или японской посуды из пластмасс, а также корейского или японского типа одежды из синтетических тканей есть не европеизация, а модернизация, которой в равной мере могут подвергаться элементы неевропейского и европейского быта. Однако психологически модернизация и европеизация часто ассоциируются. Так, в последние десятилетия корейские женщины стали носить чхима более короткие, чем предусмотрено традицией. Это несомненно отражает лишь модернизацию национального костюма, однако укороченная чхима сочетается с чулками и обувью обязательно европейского стиля, а чхима традиционной длины – с носками посон и корейской обувью.

Любой предмет или комплекс предметов в бытовой среде, окружающей современного корейца или японца, могут быть, как правило, отнесены к одной из двух сфер культуры: национальной и «западной». В Японии традиционная сфера культуры известна под термином «васики», а западная – «сэйёсики» или просто «ёсики». В корейском быту предметы традиционного быта относятся к категории чосонсик, а «западного» – к категории соянсик, той же этимологии.

Сочетание европейского и национального встречается повсюду. В интерьере: украшение комнат, меблированных по-европейски. национальными свитками с живописью или каллиграфией. В одежде: корейский жилет (тынгори) или кофта (чогори) или японская кофта (хаори), украшенные такими европейскими деталями, как хлястик или пуговицы; японское кимоно или костюм кореянки, сшитые из европейской ткани; японская или корейская по фактуре и выделке ткань, но с европейским рисунком; или, напротив, ткань специфически европейского типа, но украшенная корейским или японским орнаментом. В пище: европейская трапеза или блюдо, к которому, однако, подается не хлеб, а сваренный на пару пресный рис гохан (яп.), пап (кор.).

Источник: Арутюнов С. A. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. – М.: Наука. 1989. с.179-181.

Специалисты различают два вида модернизации

Органическая модернизация является моментом собственного развития страны и подготовлена всех ходом предшествующей эволюции. Пример: переход Англии от феодализма к капитализму в результате промышленной революции XVIII века и преобразование американского производства в результате внедрения фордизма в первой четверти XX века. Такая модернизация начинается не с экономики, а с культуры и изменения общественного сознания. Капитализм возник как естественное следствие изменений в укладе жизни, традициях, мировоззрении и ориентациях людей.

Неорганическая модернизация являет собой ответ на внешний вызов со стороны более развитых стран. Она представляет собой способ «догоняющего» развития, предпринимаемый правительством с целью преодолеть историческую отсталость и избежать иностранной зависимости. Россия, которая в том числе и вследствие татаро-монгольского нашествия была отброшена в своем развитии на несколько столетий назад, неоднократно пыталась догнать передовые страны. Именно такую цель преследовали петровские реформы XVIII века, сталинская индустриализация 30-х годов XX века, перестройка 1985 г. и экономические реформы 1991-1993 гг.

Неорганическая модернизация совершается путем закупки зарубежного оборудования и патентов, заимствование чужой технологии (нередко методом экономического шпионажа), приглашения специалистов, обучение за рубежом, инвестиций. Соответствующие изменения происходят в социальной и политической сферах: резко изменяется система управления, вводятся новые властные структуры, конституция страны перестраивается под зарубежные аналоги. Во многом именно так происходило в России в XVIII и XX веках, в Японии в XIX и XX веках. Стране Восходящего солнца потребовалось 20 лет на то, чтобы догнать и перегнать США, откуда заимствовала технологию и финансы. За короткий период неорганической модернизация сменилась органической. Япония развивается на собственной основе и в свою очередь служит образцом для подражания. Иначе обстояло дело в России. Из-за постоянных отступлений от первоначальных реформ, непоследовательности их осуществления переходный период растянулся на 200 лет.

Неорганическая модернизация начинается не с культуры, а с экономики и политики. Иными словами, органическая модернизация идет «снизу», а неорганическая «сверху». Принципы «модернити» не успевают охватить подавляющее большинство населения, поэтому не получают прочной социальной поддержки. Они овладевают лишь умами наиболее подготовленной части общества. Так было в XIX веке, когда интеллигенция раскололась на «западников» и «славянофилов». Первые выступили за ускоренную модернизацию и механическое перенесение западных образцов, а вторые ратовали за самобытный путь развития, т.е. органическую модернизацию. Численность первых оказалась недостаточной для того, чтобы просветить и настроить широкие массы в пользу рациональных ценностей. Капитализм в России потерпел неудачу.

Пример

Лоури Р., Рэнкин Р. Модернизация – добро или зло?

Сегодня на эти вопросы пытаются ответить ученые многих стран. Никого не обошли стороной проблемы модернизации. В 60-70-е годы считали, что индустриальный мир делает добро, помогая отсталым странам тем, что: 1) увеличивает урожайность благодаря распространению фермерства и сельскохозяйственных машин; 2) создавая запасы наличных денег; 3) формируя рынки дешевой рабочей силы.

Хотя авторы проектов оказания международной помощи не были закоренелыми этноцентристами и скорее всего исходили из добрых побуждений, они смотрели на традиционное общество глазами западного бизнесмена. Жителей слаборазвитых стран в плановом порядке заставляли обучаться новым ролям, профессиям, овладевать непривычной для них фермерской техникой. Ожидали больших изменений. Однако позитивных сдвигов не произошло.

Запасы наличных денег побудили правительства этих стран к активному выходу на мировой рынок. На экспорт дешевого сырья – сахара и кофе, сбил мировые цены и принес странам третьего мира убытки. Механизация сельского хозяйства и переход к фермерству вытеснили из деревни мелких производителей. Производство прибрали к рукам крупные монополии. Цены на сельхозпродукцию подскочили, а в город потянулись потоки безработных аграриев. Не прижились и демократические институты власти. Они противоречили традиционной культуре аборигенов. Усилились сепаратистские устремления. Африка стала дробиться на множество племенных союзов, требующих государственного суверенитета. Возросло число гражданских войн и межэтнических конфликтов.

Когда в отсталые общества, пребывающие на стадии огородничества, внедрили плуг, роль женщины в производстве пищи и на местном рынке резко упала. Ее экономическая власть уменьшилась, а мужчины возросла. Женщина стала больше заниматься домашним хозяйством, рожать и воспитывать детей. Желаемого для западных культурологов равенства полов не наступило. Женщину освободили в одной сфере, но закабалили в другой.

Таким образом, западный вариант модернизации усугубил положение женщины в традиционном обществе и не улучшил материального положения большинства населения.

Адаптировано по: Lowry R.P., Rankin R.P. Sociology. Social Science and Social Concern. N.Y., 1972. p. 60-62.

Итак, мы можем заключить: модернизация имеет две разновидности - органическую и неорганическую. Первая предполагает, что страна развивается по капиталистическому пути на собственной основе, а вторая - что страна догоняет более развитые страны и заимствует у них передовые технологии.

Глобализация культуры

Культурная диффузия, т.е. стихийное и никем не контролируемое заимствование культурных ценностей, имеет как позитивные, так и негативные аспекты. С одной стороны, она позволяет народам больше общаться между собой и узнавать друг о друге. Общение и познание способствует сближению народов. С другой стороны, чрезмерно активное общение и заимствование опасно потерей культурной самобытности. Молодое поколение перенимает друг у друга моду, привычки, пристрастия, обычаи, в результате чего они становятся похожими, а часто просто безликими. Распространение одинаковых культурных образцов по всему миру, открытость границ для культурного влияния и расширяющееся культурное общение заставили ученых говорить о процессе глобализации современной культуры.

Глобализация описывает ускорение интеграции наций в мировую систему в связи с развитием современных транспортных средств и экономических связей, благодаря воздействию на людей средств массовой информации. Она способствует расширению культурных контактов между народами и миграции людей.

Как уже говорилось, глобализация имеет позитивные и негативные стороны. Негативные моменты глобализации кроются в возможности утраты своей культурной самобытности. Происходит это в результате аккультурации и ассимиляции. Аккультурация - обмен культурными ценностями между различными обществами и группами. Ассимиляция, т.е. процесс усвоения одной группой (национальным меньшинством) культурных черт другой группы (большинства нации), что происходит при эмиграции людей в страну с иной культурой. Негры в США на протяжении 200 лет впитывали черты доминирующей культуры почти до полного растворения в ней и потери своей культурной самобытности. Культурное растворение может быть полным и частичным.

Пример

Жан-Батист Ромен

Культурное истощение Гаити

Для культурной самобытности Гаити несут опасность аккультурация, ассимиляция и коммерциализация. Экспансия европейской культуры ведет к вырождению и истощению местных культур. В детских садах малышам рассказывают европейские сказки. Маленькие гаитянцы лучше знают сказки Перро, чем сказки своего собственного народа. В средней школе изучают французский, английский, испанский, латынь, а гаитянская культура и язык остаются неизвестными.

Искусство Гаити находится под угрозой утраты самобытности. Художники, если они дети состоятельных родителей, едут учиться в Европу и Америку, а настоящие таланты из народа не имеют возможности получить хорошее образование. Обучившиеся за границей певцы редко обращаются к народной песне. Подражая западной моде, гаитяне пренебрегают особенностями местного климата и образа жизни. Большинство женщин выпрямляют волосы, что непрактично в условиях жаркого климата. Мужчины ходят в пиджаках и галстуках, а женщины - в черных платьях, хотя на Гаити круглый год стоит нестерпимая жара.

Гаитяне исключительно религиозны. Однако с самого начала колонизации им навязывалась религия угнетателей. Новые понятия внесли сумятицу. Колонизаторы говорили: чистота бела, как белый человек, и ангелы тоже белы. Грех и дьявол черны, как черный человек. Понятно, что после этого местные жители стеснялись быть чернокожими.

Адаптировано по: Ромен Жан-Батист. Культура стран Карибского бассейна: сохранение и развитие самобытности // Культуры - диалог народов мира. 1984. №3. с.57-74.

Сохранение культурного своеобразия в современном обществе стало оцениваться как высшее достижение цивилизации. Раньше на это не обращали внимания, поэтому одна нация поглощала другую, растворяя в себе без остатка культуру покоренного народа. Так было во времена европейской колонизации в странах Латинской Америки и Африки.

Выражения «социальная политика» и «культурная политика» для большинства людей цивилизованных стран давно стали привычными. Почему для цивилизованных? Да потому что целенаправленное, основанное на взвешенной концепции управление социальной и культурной сферами общества являются отличительными признаками цивилизованной страны. Привычными они являются по крайней мере с середины ХХ века. Именно тогда начался плановый, глубоко эшелонированный подход к сохранению культурного генофонда всего человечества и каждой отдельной страны в рамках ООН.

Культурную политику следует определить как систему практических мероприятий, финансируемых, регулируемых и в значительной мере осуществляемых государством (наряду с частными лицами), направленных на сохранение, развитие и приумножение культурного наследия нации.

В области культурной политики чаще всего возникают следующие вопросы: как сохраняется культурное наследие нации и доступно ли оно всем этническим и социальным группам? Все ли используемые языки имеют равный статус и нет ли в данной стране культурной и языковой дискриминации? Является ли официальный государственный язык языком предков или это наследие колониального господства? В какой степени неосновные языки поддерживаются государством, а в какой они являются заботой семьи и общины? В какой степени эти языки используются для сохранения культурных и социальных различий в обществе, расширения и сокращения антагонизма среди языковых групп?

Культурная политика во многих странах сегодня переориентируется с модели ассимиляции, в которой меньшинства отказываются от своих культурных традиций и ценностей, заменяя их теми традициями, которых придерживается большинство, на мультикультурную модель, где индивид социализируется и к доминирующей, и к этнической культурам.

Так, в США миллионы людей разговаривают на английском и на своем этническом языках, отмечают общенациональные и этнические праздники, изучают историю страны и своей нации.

Пример

К.Коттак

Глобализация культуры и миграция населения

В США растет этническое и культурное многообразие населения. Но и у мультикультурной модели есть свои минусы. В частности, белые из группы большинства превращаются в меньшинство. В результате они начинают активно бороться за свою этническую идентификацию: открываются специальные клубы для белых, поднимают голову ультранационалистические организации. Но у нее есть и несомненные плюсы: дети учатся друг у друга обычаям и традициям чужого народа; живьем, а не по учебникам, они знакомятся с культурной географией мира. Где еще можно найти такую уникальную лабораторию культурного опыта?

Неузнаваемо преобразились современные города, где в супермаркетах можно купить продукты и одежду из любого уголка мира, отведать в ресторанах национальное кушанье на любой вкус, выбрать в магазине книгу о любой стране и культуре. Параллельно процессу усиления культурного разнообразия и культурного плюрализма в развитых странах, каждая из которых, в том числе и большинство европейских стран, похожа на географический атлас в миниатюре, идет процесс глобализации культуры. Что это значит? Мультфильмы Уолта Диснея или песни “Битлз”, доллары и имена голливудских кинозвезд знают сегодня практически во всех странах мира, даже в племенных объединениях Африки. К ним приобщаются с помощью телевидения и радио.

Несколько факторов способствовали движению Северной Америки от ассимиляционной к мультикультурной модели. Прежде всего это крупномасштабная миграция людей из развивающихся стран в США и Западную Европу. Граждане слаборазвитых стран переселяются на постоянное место жительства в развитые страны. Одновременно культурный туризм: граждане развитых стран, использую современные транспортные средства и прежде всего авиацию, легко достигают самые экзотические уголки страны, остаются там на время, знакомясь с местными обычаями и традициями. Прочитав о культурных особенностях Таиланда, современный американец легко может на летних каникулах “пройти практику” непосредственно на месте.

Адаптировано по: Kottak C.Ph. Anthropology: The Exploration of Human Diversity. N.Y: McGraw-Hill, Inc. 1994. Р.60-62.

Глобальная международная миграция стимулируется структурной перестройкой хозяйства слаборазвитых стран: под воздействием механизации и индустриализации, проникших из развитых стран, аграрный сектор сокращается и миллионы сельских жителей вынуждены мигрировать в города в поисках работы. Их притягивает городской образ жизни. Одновременно средний класс горожан, ориентированный на западные стандарты жизни, склонен искать более квалифицированную и престижную работу не у себя на родине, а, скажем, в США или Западной Европе.

К лекциям

На главную страницу

Тема 6. Трансформация пространства культуры

(материал необходимо изучить к 20.10.2009 )

Гуманитарное знания охватывает искусство, литературу, музыку, танцы и другие формы творческого самовыражения. Традиционно они проходили под вывеской «изящных искусств», знание которых были необходимы человеку для того, чтобы он считался «культурным». Но антропология расширяет определение культурного, распространяя его дальше элитарного значения, присущего людям, имеющим университетское образование, хорошее воспитание и утонченные вкусы. Для антропологов культура не замыкается рамками элиты или другой социальной группы. Любой человек способен приобщиться к ней благодаря инкультурации - такому социальному процессу, через который человек изучает и передает культуру другим поколениям. Все творческие формы выражения, такими образом, представляют потенциальный интерес как продукты и документы культуры. Благодаря такому расширению трактовки культуры акценты в ее изучении смещаются с изящных искусств и элиты к народному искусству и творческому выражению масс.

6.1. Пространство культуры

Сущность культуры

Категория культуры выступает базовым понятием духовной сферы. Духовная сфера общества охватывает все области и проявления духовной деятельности человека – от создания дворцов и храмов до украшения новогодней елки. Синонимами понятия «духовная сфера общества» выступают термины «общественное сознание» и «духовная культура». Проявлениями или формами духовной сферы общества выступают культура, мораль, искусство, наука, религия, образование. Их изучает комплекс наук, включая психологию, философию, культурологию, искусствознание, литературоведение и др. Если под обществом понимается совокупность людей, то под культурой – совокупность результатов их деятельности.

Определение культуры

К настоящему времени ученые насчитывают более 500 определений культуры. Они разбили их на несколько групп. В первую вошли описательные определения. Например, культуры – это сумма всех видов деятельности, обычаев, верований. Во вторую – те определения, которые связывают культуру с традициями или социальным наследием общества. Культура – социально унаследованный комплекс практики и верований, определяющий основы нашей жизни. В третьей группе подчеркивалось значение для культуры правил, организующих человеческое поведение. В других случаях ученые понимали культуру как средство приспособления общества к природной среде либо подчеркивали, что она – продукт деятельности людей. Иногда о ней говорят как о совокупности форм приобретенного поведения, характерных для некоторой группы или общества и передающихся из поколения в поколение.

В зарубежной литературе выделяется несколько школ и направлений, в рамках которых выработаны десятки определений, но ни одно из них не признано единственно верным. В зависимости от своих симпатий и теоретических пристрастий культуру определяют, в одном случае, как совокупность материальных артефактов, в другом – как систему идеальных представлений (идей, символов, ценностей и т.п.). Чаще всего ее сводят к совокупности материальных и духовных памятников, символов, обычаев либо представляют как образ жизни людей.

Вот лишь несколько определений культуры, выдвинутых в разные годы зарубежными и отечественными специалистами:

Культура – совокупность символов, верований, ценностей, норм и артефактов.

Культура народа – это его образ жизни, его одежда, жилище, кухня, фольклор, духовные представления, верования, язык и многое другое.

Культура как система ценностей, норм, идей, символов, стереотипов, в которой отражается историческое наследие, традиция, выражающая самобытность группы или общества

Культура – система соглашений, разделяемых большинством членов данного общества.

Культура –это все то, что следует знать или во что следует верить иностранцу, дабы вести себя приемлемым для местных жителей образом.

Культура – это совокупность интеллектуальных традиций

Культура – комплекс, включающий знания, верования, искусство, мораль, законы, обычаи, а также иные способности и навыки, необходимые человеку как члену общества.

Культура – способ деятельности, разделяемый членами общности и включающий стандарты восприятия, осознания, предсказания, оценки и действия.

Культура в широком смысле включает правила, которые управляют поведением людей. В узком – то, что каждый должен делать, чтобы быть понятым членами своей группы, сообщества.

Культура – совокупность продуктов поведения других людей.

Культура - это среда, растящая и питающая личность.

Культура - система выразительных форм, закрепленных в камне, металле, звуке, зрительном образе

Культура – система идеальных норм и ценностей, которые лишь неполно и приблизительно реализуются в поступках и создаваемых вещах.

Культура – поток продуктов духовного опыта, она существует лишь в уме

Культура – система регулирующих механизмов, включающих планы, рецепты, правила, инструкции... которые служат для управления поведением.

Культура – все то, что создано руками и разумом человека.

Такова палитра разногласий в определении культуры и понимании ее природы. Можно видеть, что в культуру включают все, что создано человеческим разумом и руками – одежда и книги, сигареты и прокатные станы, симфонии и обычаи, оружие и проездные билеты, – а также все, что делает человек как существо разумное: манеру одеваться, передвигаться, питаться, трудиться, отдыхать, общаться и т.д.

Когда ученые берутся за уточнение какого-либо понятия либо за углубленное изучение явления, то в результате у них рождается еще несколько новых определений, аспектов, уровней. Подобное может свидетельствовать о многогранности самой проблемы либо об особенностях научного познания, которое, кажется, так никогда и не закончится.

В повседневной жизни понятие культуры употребляется как минимум в трех значения.

Во-первых, под культурой подразумевают определенную сферу общества, получившую институциональное закрепление.

Не только в нашей стране, но и в других странах существуют министерство культуры с разветвленным аппаратом чиновников, средние специальные и высшие учебные заведения, готовящие специалистов по культуре, журналы, общества, клубы, театры, музеи и т.д., занимающие производством и распространением духовных ценностей.

Во-вторых, под культурой понимается совокупность духовных ценностей и норм, присущих большой социальной группе, общности, народу или нации.

Мы говорим об элитарной культуре, русской культуре, русской зарубежной культуре, культуре молодежи, культуре рабочего класса и др.

В-третьих, культура выражает высокий уровень качественного развития духовных достижений.

Мы употребляем выражения «культурный человек» в значении воспитанный, «культура рабочего места» в значении опрятно прибранное, чистое функциональное пространство. «Уровневый» смысл мы вносим в понятие «культура», когда культуру противопоставляем бескультурью – отсутствию культуры. Понятие «культура» мы прилагаем к самым разным явлениям: «культурный человек», «культура общения», «культура труда», «художественная культура», «физическая культура», «культура поведения», «политическая культура», «министерство культуры», «культура быта» и т.п.

Для многих из нас культурным является человек, который может поговорить о Бетховене, Достоевском и Пикассо. Подобное толкование, пришедшее к нам из XVIII века, по существу уравнивает «культурность» с «воспитанностью» и «цивилизованностью». Нет общества, народа, группы или человека, лишенных культуры.

В древнем Риме, откуда пришло это слово, под культурой (cultura) понимали прежде всего возделывание земли. Окультуривание почвы, сельскохозяйственные культуры – понятия, связанные с трудом крестьянина. Только в XVIII-Х1Х веках для европейцев культура приобрела духовный оттенок. Она стала обозначать совершенствование человеческих качеств. Культурным называли человека начитанного и утонченного в манерах поведения. До сих пор слово «культура» связывается у нас с изящной словесностью, картинной галереей, оперным театром и хорошим воспитанием.

Хотя слово культура впервые зафиксировано в «Карманном словаре иностранных слов» Н.Кириллова (1845), но широкого распространения в России в середине Х1Х века оно не получило. Вместо него употреблялись близкие по смыслу выражения «образованность», «просвещение», «разум», «воспитанность». К примеру, не пользовались им А.С.Пушкин, Н.Г.Чернышевский, Н.А.Добролюбов, Д.И.Писарев, а И.В.Киреевский в «просвещение» включал все то, что сегодня мы подразумеваем под словом «культура»: вопросы религии, науки, языка, государственности, образования. Только в 60-е годы новый термин входит в русские словари, а в 80-е годы Х1Х века утверждается в научной и художественной литературе.

Интересно, что в европейских языках – немецком, английском и французском – культура поначалу служила сельскохозяйственным термином (обработка, культивирование земли), а в философской, научной и художественной литературе употреблялось скорее как метафора. Многие десятилетия потребовались для того, чтобы из метафоры сделать строгое научное понятие и философскую категорию. И в России, куда слово «культура» проникла вместе с переводными книгами, поначалу относилось к сельскому хозяйству.

В Европу слово «культура» пришло чуть ли не на столетие раньше, чем в Россию. В философский, а затем научный и повседневный обиход первым его запустил немецкий просветитель И.К.Аделунга, выпустивший в 1782 г. книгу «Опыт истории культуры человеческого рода». А спустя два года вышел в свет первый том книги его выдающегося соотечественника И.Г.Гердера (1744-1803) «Идеи к философии и истории человечества», где слово «Kulture» уже перестает служить метафорой, но наполняется теоретическим и философским содержанием. Гердер проповедовал национальную самобытность искусства, утверждал историческое своеобразие и равноценность различных эпох культуры и поэзии. Он первым предложил наряду с культурой в единственном числе употреблять культуры во множественном, подчеркивая тем самым несводимость, уникальность различных национальных культур.

В европейский научный оборот понятие культуры входило очень медленно. В конце ХУ111 века оно имело два оттенка: первый – господство над природой с помощью знания и ремесел, второй – духовное богатство личности. О том, что новый термин еще не успел прижиться, свидетельствует хотя бы тот факт, что два великих немецких философа Кант (1724-1804) и Гегель (1770-1831) почти не употребляли слово «культура». Гегель заменял его термином Bildung (образование), а Кант, хотя изредка и пользовался словом, сводил культуру к дисциплине ума. По Канту, суть культуры заключается в господстве морального долга над проявлениями чувств.

В XX веке антропологи, изучающие примитивные народы, придали слову новое значение. У австралийских аборигенов или африканских бушменов, живущих по первобытным законам, нет ни оперного театра, ни картинной галереи. Но у них есть то, что объединяет их с самыми цивилизованными народами мира – система норм и ценностей, выраженная через соответствующий язык, песни, танцы, обычаи, традиции и манеры поведения, с помощью которых упорядочивается жизненный опыт, регулируется взаимодействие людей. В своей совокупности они характеризуют образ жизни либо всего общества, либо какой-то его части. А материальные памятники, окружающие людей в повседневней жизни, составляют прошлую культуру, или культурное наследие. И обычаи, и памятники свято оберегаются, передаются из поколения в поколение.

«В современном языке термин культура употребляется очень часто, преимущественно в двух значениях – «широком» и «узком». В широком смысле к культуре относят все общепринятые, утвердившиеся в обществе формы жизни – обычаи, нормы, институты, включая государство и экономику. В «узком смысле» границы культуры совпадают с границами сферы духовного творчества, с искусством, нравственностью, интеллектуальной деятельностью».

Приверженцы более узкого подхода к пониманию культуры считают неправильным распространять ее на всю совокупность общественных явлений. В обществе много безобразного, отвратительного, которое никак не назовешь культурой. Наркомания, преступность, фашизм, проституция, войны, алкоголизм – все это искусственно созданное человеком, все они принадлежать к сфере общественных явлений. Но вправе ли мы относить их к сфере культуры?

Если культура по определению состоит из ценностей, а не только из норм и обычаев (они могут быть любыми), то фашизм или преступность никак нельзя включить в состав культуры, поскольку они не обладают позитивной для общества ценностью. Они направлены на уничтожение человека, следовательно, не выступают гуманистическими ценностями. Но если нечто направлено на уничтожение создаваемых человеком позитивных ценностей, то это нечто необходимо называть не культурой, а антикультурой. Критерием здесь выступает человек, мера его развития. И тогда культура – только то, что содействует развитию, а не деградации человека.

Думается, что оба значения, широкое и узкое, имеют равные права, а употреблять их следует в зависимости от ситуации и контекста. Разница между ними состоит вот в чем. В первом случае культура включает в себя социальные проблемы, в частности, социальные институты (религию, науку, семью, экономику, право). Во втором она ограничивается историей и теорией художественной культуры, искусства. В первом случае больший акцент поставлен на социологических, антропологических, этнографических методах и данных, во втором – на искусствоведческих, философских и литературоведческих приемах и данных.

Оба подхода – широкий и узкий – по своему плодотворны. Первый подход принят на вооружение большинством антропологов и социологов, а также частью культурологов. Второй – частью культурологов и специалистами-практиками, работающими в области культуры: искусствоведами, архитекторами, филологами, планировщиками городской среды, работниками министерства культуры и т.д.

Второй, узкий подход предполагает, что культура – это а) сфера общества, б) аспект общества или видов общественной деятельности. Это разные вещи. При «сферной» трактовке все общество разделяют на несколько сфер – социальную, экономическую, политическую и культурную. Культурная сфера представляет один из сегментов общества. При «аспектном» подходе общество также разделяют на сферы. Например, нижегородские культурологи выделяют 8 сфер: экономическая, экологическая, педагогическая, управленческая, научная, художественная, медицинская, физкультурная. Но могут быть те же четыре главных сферы, указанных выше. Их количество здесь не так важно, как качество. В обществе существует столько культур, сколько существует сфер общественной жизни.

Классическим считается определение культуры, которое в 1871 г. предложил Эдуард Тэйлор (1832-1917) – выдающийся английский этнограф, один из основателей и антропологии.

Хотя с тех пор в исходное определение добавляются все новые и новые черты, суть культуры остается неизменной. Ее можно сформулировать так:

Культура – комплекс, включающий знания, верования, искусство, мораль, законы, обычаи, а также иные способности и навыки, усвоенные человеком как членом общества

В этом определении органично соединились оба значения культуры – широкое и узкое.

Культура – совокупность символов, верований, ценностей, норм и артефактов. В ней выражены характерные черты данного общества, нации, группы. Благодаря этому общества, нации и группы различаются именно своей культурой. Культура народа - это его образ жизни, его одежда, жилище, кухня, фольклор, духовные представления, верования, язык и многое другое.

В культуру входят также социально-бытовые установки, принятые в обществе жесты вежливости и приветствия, походка, этикет, гигиенические привычки. Домашняя утварь, одежда, орнамент, фольклор – все это имеет этническую тональность и передается из поколения в поколение, образуя этнический стиль. Надписи в подъезде и на заборах, далеко не всегда соответствующие нормам литературного языка, также выражают определенную культуру, а точнее сказать, молодежную субкультуру. Впрочем, об этом речь пойдет дальше.

Структура культуры

При изложении знаний о культуре или обществе их удобно разбивать на статику и динамику.

Статика изображает предмет исследования с точки зрения его структуры, компоновки частей, соединения каждой части (элемента), их функций и упорядоченности.

Динамика же – с точки зрения развития частей с целью их изменения, функционирования.

С точки зрения статики, общество и культура имеют определенную структуру, то есть совокупность функционально взаимосвязанных позиций. Только в обществе и культуре позиции обозначены по-разному.

Таким образом, в культурологии, как и в социологии, выделяются две основные части – культурная статика и культурная динамика. Первая описывает культуру в покое, вторая – в движении. К культурной статике мы отнесем внутреннее строение культуры – совокупность базисных элементов или черт, и формы культуры – конфигурации, характерные сочетания таких элементов. К динамике отнесем те средства, механизмы и процессы, которые описывают трансформацию культуры, ее изменение. Культура зарождается, распространяется, разрушается, сохраняется, с ней происходит множество всевозможных метаморфоз.

Традиционный для философии вопрос – что первично: материя или дух? – в культурной антропологии решается иначе, чем принято в повседневной жизни. В культуре первично значение и символ, а не вещь и материал. Материал, из которого изготовлена книга, в культуре вторичен, а первично содержание передаваемой информации, рассуждений, мысли. Их можно донести до аудитории и другим способом, помимо книги, например, воспользовавшись радио, телевидением или Интернетом.

Если мы представим культуру в виде сложной системы, а именно такой должна быть человеческая культура, создававшаяся тысячами поколений людей, то обязательно найдутся исходные клеточки, или первокирпичики.

Такие базисные единицы культуры называют элементами и чертами культуры. Они бывают двух видов – материальными и нематериальными.

Большинство ученых сходится во мнении, что культура имеет два измерения – материальную культуру и нематериальную культуру. Материальные памятники культуры более долговечны. Археологи раскапывают стоянки древних людей, живших сотни тысяч и миллионы лет назад, обнаруживают костные останки, примитивные орудия труда (так называемые чопперы) и по ним восстанавливают образ жизни, верования, обряды и идейный мир наших предков. О современной культуре можно судить по материальным и нематериальным элементам культуры. Но о древней — только по материальным. Таким образом, материальные памятники долговечнее и хранят больший объем информации, чем нематериальные.

Материальная культура включает физические объекты, созданные человеческими руками (их называют артефактами): паровая машина, книга, храм, орудие труда, жилой дом, галстук, украшение, плотина и многое другое. Артефакты отличаются тем, что они созданы человеком, несут на себе определенное символическое значение, выполняют определенную функцию и представляют известную ценность для группы или общества.

Нематериальную, или духовную культуру образуют нормы, правила, образцы, эталоны, модели и нормы поведения, законы, ценности, церемонии, ритуалы, символы, мифы, знания, идеи, обычаи, традиции, язык. Они – тоже результат деятельности людей, но сотворены не руками, а скорее разумом. Нематериальные объекты нельзя трогать, слышать, видеть, осязать, они существуют в нашем сознании и поддерживаются человеческим общением.

Мосты или храмы существуют очень долго, а церемонии или обряды – только то время, пока их соблюдают. Церемония бракосочетания длится несколько часов, хотя ее неоднократно повторяют другие люди. Церемония, как и любой другой объект нематериальной культуры, нуждается в материальном посреднике. Знания выражаются через книги, обычай приветствия – через рукопожатие или произнесение слов. Ношение галстука – это тоже ритуальное или символическое действие, часть светского этикета. Оно было бы невозможным, если бы не участие материального посредника – галстука. Сам галстук является артефактом.

Традиционный для философии вопрос – что первично: материя или дух? – в социологии и культурологии решается иначе, чем принято в повседневной жизни. В культуре первично значение и символ, а не вещь и материал. Материал, из которого изготовлена книга, в культуре вторичен, а первично содержание передаваемой информации, рассуждений, мысли. Их можно донести до аудитории и другим способом, помимо книги, например, воспользовавшись радио, телевидением или Интернетом.

Но такое можно сказать, разумеется, не о всех элементах культуры. К примеру, одежда выполняет две функции – физическую, так как защищает тело от холода, и культурную, поскольку служит украшением. Для северных народов важнее качество материала, из которого изготовлена одежда. Шкура животного, даже никак не украшенная, вполне сгодится для утилитарных целей. У южных народов все наоборот. Там настолько тепло, что вполне можно обходиться без рубашек, брюк и пальто. Некоторые дикие племена носят вместо одежды украшения из раковин и всевозможные бусы. Здесь первичной была культурная функция, а вторичной – материальная.

Черты культуры

По определению американского антрополога Э.Хобеля, элементом, или чертой культуры выступает далее неделимая единица в виде поведенческого образца или материального продукта. Это своеобразные атомы культурного мира. Правда, в отличие от настоящих они бывают материальными и нематериальными. Культурными атомами можно считать плуг, паровую машину, теорию относительности, идею равенства и справедливости, пожатие руки, поцелуй или улыбку как выражение одобрения, авторучку и т.п.

По мнению ряда антропологов, в том числе К.Коттака, черты культуры делятся на универсальные, общие и уникальные (специфические).

Универсальные черты культуры

Универсальные культурные черты суть такие свойства, которые присущи всему человеческому роду и отличают его от других видов живых существ. Прежде всего это социобиологические черты, присущие всему человеческому роду, в частности, длительный период детства, круглогодичный (а не сезонный) характер сексуальной активности и сложно устроенный мозг, благодаря которому мы пользуемся символами, языком и инструментами, присущая всем людям необходимость длительного и заботливого воспитания потомства и привязанность детей к родителям.

Среди социальных универсалий К.Коттак выделяет групповую жизнь, распределение пищи и построение семьи. Они присущи сегодня или были присущи на ранних стадиях развития буквально всем обществам. К их числу следует добавить также экзогамию и запрет кровосмешения (запрет на половые отношения и брак между ближайшими родственниками). Нарушение последнего называется инцестом, он наказуется во всех культурах, правда, в разной степени строгости и разными способами. Но как только человечество запретило инцест (кровосмешение родственников), оно автоматически перешло от эндогамии к экзогамии –бракам с членами чужой группы.

Межгрупповые браки способствовали развитию межгрупповых отношений и объединению множества групп в единые государства. В результате экзогамия стала решающим фактором эволюции гоминид. Именно гоминид, так как в последнее время экзогамия обнаружена и у других приматов. В частности обезьяны предпочитают не вступать в половые отношения с членами своей группы и близкими родственниками.

Общие черты культуры

На шкале культурных черт между универсальными и уникальными расположены общие черты. Они присущи целому ряду обществ и народов, поэтому их можно еще называть региональными.

Благодаря диффузии (спонтанному проникновению) и независимым открытиям некоторые культурные черты настолько же широко распространены, насколько распространены и культурные универсалии. Первая причина зарождения региональных сходств заключается в том, что некоторые народы общаются и обмениваются между собой культурными достижениями более активно, чем с другими народами. Вторая причина – общий этнический предок. Третья причина сходства объясняется одновременными и независимыми культурными изобретениями, произошедшими у народов, живущих в разных районах земли.

К общим культурным чертам относится нуклеарная семья. Она есть у многих, но не у всех народов. Для среднего класса Америки нуклеарная семья выступает такой ячейкой, в которой отношения между мужем и женой и отношение родителей к своим детям являются главными, а для народности найяров, живущих на Малабарском побережье в Индии, главным является большая многопоколенная семья, в которой отношения между мужем и женой отступают на второй план. И в других обществах кланы и большие родственные группы занимают доминирующее положение, вытесняя на периферию нуклеарную семью. В то же время ученые обнаруживают в современной Америке значительное число расширенных семей, а у примитивных охотников и собирателей – нуклеарные семьи.

Нет лучше доказательства родового сходства человечества, чем то, с какой легкостью и радостью современный человек разбирается в литературе, изображающей самые отдаленные эпохи –Гомер в сказаниях о Нибелунгах, еврейские священные книги, легенды американских индейцев, рассказы о жизни рейнжеров, солдат, моряков, уголовников, бродяг. Чем проникновеннее изучается тот или иной период жизни, тем больше обнаруживается сходство с нами.

Уникальные черты культуры

Уникальные черты часто называют экзотическими, непривычными или не общепринятыми. В одних культурах считается, что щедрыми должны быть похороны, а не рождения людей. В других культурах думают иначе. Обряд инициации в древних племенах для современного европейца представляет достаточно уникальное зрелище, т.е. экзотическую черту примитивной культуры, так как в европейской культуре переход от юности к зрелости не является важным событием и почти никак не отмечается. Напротив, у североамериканских индейцев и племен, обитающих в Папуа-Новая Гвинея инициация считается чуть ли не главным событием в жизни мужчины.

На Мадагаскаре похороны представляют собой измерение достигнутого в течение жизни социального статуса и уважения человека в сообществе. Поэтому для прощания с одними стекаются тысячи людей, а к другим приходят единицы. Прощание с умершим у некоторых племен растягивается на целые недели. Напротив, в современной России или США похороны проходят за несколько часов. Различие в подходе к одному и тому же событию у разных народов можно объяснить культурными факторами. Примитивные народы верят в духов умерших, в посмертное существование как органичное продолжение посюсторонней жизни, поэтому готовятся к встрече с иным миром основательно.

Черты одной культуры выражаются через черты другой. Так, церемония, как любой нематериальный объект, нуждается в материальном посреднике. Знания выражаются через книги, обычай приветствия – через рукопожатие или произнесение слов. Ношение галстука – ритуальное символическое действие, часть светского этикета. Оно было бы невозможным, без участия материального посредника – галстука.

Культурное своеобразие

Культурное своеобразие проявляется не только в удовлетворении биологических потребностей и естественных привычках поведения. Труд и хозяйство – вне биологии. Они часть культуры. Однако в том, как люди работают, какими орудиями пользуются или какие строят жилища, тоже сказываются традиции и культурное своеобразие. Ирландский и французский кузнецы придавали в старину разную форму самому обыкновенному топору. Даже лопата у разных народов имеет несхожие формы. Они несут на себе этнические характеристики народа. Русские крестьяне в прошлом строили срубные дома из дерева даже в тех районах, где нет леса, например, переселяясь в Узбекистан или Казахстан. На юге Украины русские переселенцы под влиянием украинцев с огромным трудом и далеко не сразу перешли на новый строительный материал – глину.

Этнографы давно подметили любопытный факт: народы, живущие в сходных условиях и по соседству друг с другом, строят дома по-разному. Русские северяне традиционно ставили дом к улице торцом, а русские южане располагали его вдоль улицы. Балкарцы, осетины, карачаевцы живут на Кавказе в тесной близости друг к другу.

В то время как первые строят каменные одноэтажные дома, вторые – двухэтажные, а третьи – деревянные дома. Раньше у узбеков по одной лишь тюбетейке можно было безошибочно определить, из какой местности происходит человек. По одежде русской крестьянки XIX века можно было точно установить, в какой местности она родилась.

Культурные и национальные особенности находят выражение и в способе употребления и приготовления пищи. В Молдавии хлеб пекут из кукурузы. Русский студень – специально охлаждаемое блюдо – становится на Кавказе горячим блюдом каши. Во Франции чай пьют редко, англичане же употребляют его с молоком. В Европе кофе пьют больше, чем в России.

Национальные особенности проявляются и в правилах вежливости. Европейцы, здороваясь, протягивают для пожатия руку, чего не делают китайцы, японцы и индийцы. Житель Вены при знакомстве с дамой говорит «целую руку», а поляк на самом деле целует ей руку. Англичанин начинают письмо словами «дорогой сэр», даже если он не очень уважает своего адресата. Христиане-мужчины при входе в церковь, костел или кирху снимают головные уборы, а еврей, входя в синагогу, покрывает голову. В Европе цвет траура – черный, а в Китае – белый. У русских принято в гостях не оставлять ничего на тарелке, а в Китае к чашке сухого риса, которую подают в конце обеда, никто не притрагивается (показывают, что сыты). Индийцы, наверное, удивляет, если жена европейца назовет своего мужа. по имени в присутствии его матери, а у народности ашанти в Гане зять не имеет права разговаривать с тещей. Если европеец попадет на обед к вождю папуасов и его угостят косточкой дичи, то он должен, наполовину обглодав ее, передать вождю. Таков знак высокого уважения к хозяину. Гость как бы показывает, что он – его друг, с которым надо делиться едой. Разумеется, для европейцев такой обычай показался бы унизительным.

Сравнивая между собой народы и исторические эпохи, мы убеждаемся в том, что их различия коренятся в природе общества, его социальной организации, а отнюдь не в природе человека и его способностях.

Рассказывают, что...

Понятия культурности и дикости относительны. На острове Таити, как рассказывал Л.Н.Гумилев, беседуют двое: француз и таитянин-каннибал. Француз:

- Какая дикость поедать на войне людей!

Таитянин:

- А разве у вас в Европе нет войн?

Француз:

- Есть, конечно. Но убитых мы закапываем в землю.

Таитянин:

- Какая дикость! Зачем же убивать, если ты не хочешь есть?

Культурные универсалии

В масштабе всего человечества культурное наследие выражают так называемые культурные универсалии – своеобразные инварианты развития, элементы культуры. Культурные универсалии – это такие нормы, ценности, правила, традиции и свойства, которые присущи всем культурам независимо от географического места, исторического времени и социального устройства общества.

В 1959 г. Джордж Мердок выделил более 70 универсалий – общих всем культурам элементов: возрастная градация, спорт, нательные украшения, календарь, соблюдение чистоты, общинная организация, приготовление пищи, кооперация труда, космология, ухаживание, танцы, декоративное искусство, гадание, толкование снов, разделение труда, образование, эсхатология, этика, этноботаника, этикет, вера в чудесные исцеления, семья, празднества, добывание огня, фольклор, табу на пищу, похоронные ритуалы, игры, жестикулирование, обычай дарить подарки, правительство, приветствие, искусство укладывания волос, гостеприимство, домохозяйство, гигиена, запрет кровосмешения, право наследования, шутки, родственные группы, номенклатура родственников, язык, закон, суеверие, магия, брак, время принятия пищи (завтрак, обед, ужин), медицина, благопристойность в отправлении естественных надобностей, траур, музыка, мифология, число, акушерство, карательные санкции, личное имя, полиция, послеродовый уход, обращение с беременными, право собственности, умилостивление сверхъестественных сил, обычаи, связанные с наступлением половой зрелости, религиозные ритуалы, поселенческие правила, сексуальные ограничения, учение о душе, статусная дифференциация, изготовление орудий труда, торговля, хождение в гости, отучение ребенка от груди, наблюдение за погодой.

Нательные украшения

Украшения – одна из культурных универсалий. Они выполняют символическую и эстетическую функции и относятся к атрибутам личной культуры. Напротив, мебель и убранство комнаты относятся к части коллективной или семейной культуры.

У некоторых племен существовал обычай украшать себя, подпиливая или обламывая зубы или окрашивая их в черный цвет. Древние аланы, населявшие в эпоху раннего железного века приуральские степи, перебинтовывали череп ребенка так, чтобы он вырос вытянутым. На подобном черепе даже редкие волосы создавали иллюзию высокой прически. Такая форма головы служила признаком вождя.

Больше всего поражала воображение европейцев страсть отсталых народов к украшениям. Когда легендарный капитан Кук встретился с туземцами, он больше всего удивился тому, что совершенно голые дикари прельстились не одеждой или оружием, а дешевыми стеклянными бусами. Когда одному из них капитан дал кусок старой рубашки, тот вовсе не стал прикрывать ею какую-нибудь часть своего тела, а обмотал вокруг головы наподобие чалмы.

Остатки неолитической одежды нам известны мало, зато часто встречаются украшения, особенно в погребениях – это бусы, подвески, кольца и браслеты. А в загробный мир раньше отправляли людей с самым ценным и дорогим. При жизни украшения размещали на тех частях тела, которые создавали для них естественную опору: виски, шея, поясница, бедра, руки, ноги, плечи. Одежда тоже возникла, по всей видимости, из стремления украшать свое тело. Известно, что в обычное время дикари в тропиках обходятся без одежды, а по праздникам надевают передники. Стремление иметь наряд прежде, чем любую другую вещь, отмечали многие исследователи.

Украшения не выполняли никакой защитной функции. С их помощью первобытный человек стремился как-то выделиться, показать свою индивидуальность, быть замеченным. Украшение – своеобразный знак социального отличия. Кроме того, украшения имели еще и магическое значение. Этнографы доказали, что украшения появились раньше, чем одежда. Многие народы и сейчас обходятся без одежды, но нет ни одного из них, у которого не было бы украшений.

Культурные универсалии возникают потому, что все люди, в какой бы части света они ни жили, физически устроены одинаково, они имеют одни и те же биологические потребности и сталкиваются с общими проблемами, которые ставит перед человеческим родом окружающая среда. Люди рождаются и умирают, поэтому у всех народов существуют обычаи, связанные с рождением и смертью. Добывая пропитание, человек использует орудия и вступает в кооперацию с другими. Совместные действия ведут к образованию общества и связанных с ним санкций, полиции, правительства, прав собственности и наследования. Погода бывает то холодной, то жаркой, поэтому для увеличения комфорта человек носит одежду и строит дома. Ребенок и беременная женщина нуждаются в особом внимании, и общество изобретает специальные средства ухода за ними. Взрослея, человек научается языку и у него возникают идеи, он верит в магию и прибегает к религиозным церемониям, ему обязательно дают имя, а в личной жизни он должен соблюдать требования гигиены и чистоты.

Универсалии – общие для всех культур черты. Они характеризуют единство людей, живущих в различных обществах. Универсалии происходят от того, что в мире существует очень устойчивый порядок, называемый обществом. Общество – это большая совокупность людей, находящихся между собой в более или менее постоянной связи (ассоциации), организованных благодаря коллективной деятельности и ощущающих, что все они составляют единое целое. Если бы не было общества, то в мире царил хаос и нестабильность, тогда неоткуда было бы взяться таким устойчивым, повторяющимся из поколения в поколение образованием, как культурные универсалии. В отличие от общества, культура – это не сами люди, а то, что они делают. Одна часть культуры – то, что они уже сделали. Это называется социальным наследием, прошлой культурой. Вторая часть – то, что люди делают сейчас. Это их повседневный образ жизни, нормы, ценности, этикет, обычаи, мода, нравы, правила, которым они руководствуются в данный момент.

Известный американский культуролог и социолог Клайд Клакхон полагал, что перечень культурных универсалий нужно дополнить ценностями и образом мышления. Они тоже универсальны. К примеру, в каждом обществе запрещено убийство и осуждается ложь, ни в одном из них не одобряется страдание. Однако Дж.Кларк решительно противился теории культурных универсалий. Если единые для всех культур черты базируются на универсальности человеческой природы, то подобное воззрение следует отвергнуть. Не существует базисных потребностей. Разумеется, всем необходимы пища, секс и тепло. Но люди удовлетворяют эти потребности неодинаково, а в соответствии с культурными стандартами. В одном обществе предпочитают есть руками, в другом требуется соблюдение сложного этикета с особым расположением столовых приборов, в одной культуре пищу употребляют с помощью ножа и вилки, а в другом - палочек. Стало быть, согласно мнению Дж.Кларка, базисные потребности не могут выступать обусловливать специфические аспекты культур.

Более короткий список культурных универсалий дал Кларк Уислер. Он выделил всего девять фундаментальных черт, присущих всем культурам. Он назвал их универсальными паттернами (структурами, образцами) культуры.

Таблица

Универсальные паттерны К.Уислера

1. Речь (язык)	6. Семья и социальная система
2. Материальные черты	7. Собственность
3. Искусство	8. Правительство знание
4. Мифология и научное	9. Война.
5. Религиозная практика

Паттерны иначе называют культурными темами. Одни культуры построены вокруг таких тем, как равенство и социальная справедливость, вторые – индивидуальной ответственности и денежного успеха, третьи – военной доблести и охоты и т.п.

Культурный комплекс

Элементом культуры может быть плуг, паровая машина, теория относительности, идея равенства и справедливости, традиция гостеприимства и т.п. Одни элементы существуют в одиночестве, другие, наподобие центра притяжения, организуют вокруг себя совокупность новых элементов. Во втором случае говорят о культурном комплексе.

Культурный комплекс – совокупность культурных черт или элементов, возникших на базе исходного элемента и функционально с ним связанных. Примером служит спортивная игра, в частности, футбол. С ним связаны: стадион, болельщики, рефери, спортивная одежда, мяч, пенальти, форвард, билеты и многое другое. Появление плуга произвело подлинную революцию в земледелии, изменило образ жизни и способ хозяйствования миллионов людей. Не меньшее значение имело изобретение книгопечатания и паровой машины. Не столь яркими, но не менее важными оказались в свое время идеи введения званий и титулов, наследования имущества или обряда инициации (посвящения юношей во взрослые). Они вызвали к жизни новые социальные институты, формы власти, системы вознаграждения, законы.

Культурным комплексом могут являться частные собрания картин и антикварных предметов, галереи и музеи, художественные стили и направления, научные теории и школы, науки и научные дисциплины, философские и религиозные учения и т.д.

Некоторые культурологи предлагают отказаться от понятия культурного комплекса, в частности, классик современной культурной антропологии американец Лесли Уайт (1900-1975), и предлагают выделять следующие структурные элементы культуры. И вот что у него получилось. Культура – это внутренне организованная система явлений, которые целиком зависят от символов. При этом явления подразделяются на:

·действия (поведенческие схемы)

·объекты (орудия и предметы, созданные ими)

·идеи (верования, знания)

·чувства (установки, ценностные ориентации)

Такой схемой вполне можно руководствоваться в социологическом исследовании. Она не противоречит общепринятой точке зрения, а скорее ее дополняет. Поэтому в дальнейших рассуждениях мы будем оперировать той и другой.

В культурной статике элементы разграничены во времени и пространстве. Поскольку культурный комплекс есть функционально взаимосвязанная совокупность элементов культуры, то и он может быть пространственным и временным. Под пространственным культурным комплексом в данном случае понимается культурный ареал, а под временным культурным комплексом – культурное наследие.

Культурным ареалом называется географический район, внутри которого у разных культур обнаруживается сходство в главных чертах. К примеру, славянская культура включает русскую, украинскую, болгарскую, белорусскую и некоторые другие субкультуры, или национальные культуры. Границы культурного ареала не обязательно совпадают с государственными или с рамками данного общества.

Культурный ареал – географический регион, включающий ряд обществ, наделенных одними и теми же либо сходными чертами или разделяющих доминирующую культурную ориентацию (например, скотоводство – отличительный признак обществ восточно-африканского культурного ареала).

Теорию культурного ареала разработал американский антрополог А.Кребер. К его воззрениям мы еще вернемся в связи с вопросом о культурной динамике.

Культурное наследие – часть материальной и духовной культуры, созданная прошлыми поколениями, выдержавшая испытание временем и передающаяся следующим поколениям как нечто ценное и почитаемое. Далеко не все из того, что создано руками и умом человека, удостаивается этого имени. Сегодняшняя мода не входит в культурное наследие, а прошлая часто попадает лишь в число музейных экспонатов. Если же к предметам одежды, бывшим в моде у дедушек и бабушек, возвращаются внуки, эти предметы становятся частью культурного наследия.

Культурное наследие часто идеализируется, пользуется авторитетом и окружено ореолом. Положительные стороны преувеличиваются, а негативные преуменьшаются. В конечном итоге наследие становится фактором сплочения нации, средством объединения в периоды кризисов и нестабильности.

Что не осталось в памяти потомков, исчезло бесследно. Мы можем восстановить древние языки и обряды, взаимоотношения и сказки лишь в той степени, в какой они живы сегодня.

Агенты и институты культуры

По аналогии с агентами и институтами социализации, о которых речь пойдет дальше, целесообразно различать агентов и институты культуры. Их можно также именовать субъектами культуры, если пользоваться философской терминологией.

К агентам культуры относятся:

·большие социальные группы, прежде всего этносы, национальные меньшинства, а также поколенческие и профессиональные группы, выступающие носителями субкультуры;

·малые социальные группы, в частности круги научной, технической и гуманитарной интеллигенции, группы поклонников музыки и др.;

·индивиды – писатели, музыканты, меценаты, артисты, сказители и т.д., создающие, распространяющие, исполняющие или спонсирующие художественные произведения.

К институтам культуры следует относить учреждения и организации, создающие, исполняющие, хранящие распространяющие художественные произведения, а также спонсирующие и обучающие население культурным ценностям, в частности, академии наук, школы и вузы, министерства культуры и образования, галереи, библиотеки, стадионы, учебно-воспитательные комплексы, театры, и др. Таково первое, но не единственное понимание культурного института. Второе его значение выводит нас на устоявшиеся социальные практики. К примеру, цензура не всегда представлена, подобно музею или библиотеке, многоэтажным зданием или разветвленной организацией. Цензуру может осуществлять один-единственный чиновник, уполномоченный государством отслеживать идеологическое направление литературы. В качестве цензора может выступать главный редактор, научный редактор и даже сам автор. Как социальная практика цензура уходит своими корнями в глубокую древность. На протяжении истории она неоднократно меняла свои формы, оставляя неизменной главную функцию – идеологический (иногда моральный) контроль. Цензуру следует именовать социальной или культурной практикой, а не учреждением.

Литературные критики и обозреватели, жюри, присуждающие призы и премии, а также публичные библиотеки, школы и университеты также называются культурными институтами, способствующими продвижению литературы на рынок и распространению среди читателей. Культурными институтами выступают такие группы населения и явления, которые на первых взгляд трудно причислить к ним. Например, в числе культурных институтов называют английских дворецких, промышленных инструкторов, институты опекунства, частного образования, гувернерства.

Малые социальные группы, в свою очередь, подразделяются на

· добровольные профессиональные ассоциации, объединяющие творцов культуры, способствующие их профессиональному росту, защищающие их права и способствующие распространению культурных ценностей. К ним в первую очередь относятся творческие объединения типа союзы художников, писателей и композиторов;

· специализированные объединения и кружки, например кружок петрашевцев;

· круг поклонников отдельных видов искусства, музыкальной группы, приверженцы определенного течения в искусстве, поклонники конкретного вида моды, приверженцы определенной религии (например, буддисты), религиозные секты и др.;

· культурные среды, представляющие собой размытое (неопределенное) множество людей, принадлежащих к интеллигенции и осуществляющих духовную поддержку либо культуре в целом, либо ее отдельным видам и направлениям;

· семья, в которой происходит первичная социализация и инкультурация человека.

Большие социальные группы подразделяются на

· этносы (племя, народность, нация), представляющие собой устойчивые межпоколенные общности людей, объединенные общей исторической судьбы, общими традициями и культурой, особенностями быта, единством территории и языка;

· профессиональные группы создателей, исследователей, хранителей и исполнителей художественных произведений, в частности музыковеды, краеведы, искусствоведы, краеведы, историки, этнографы, филологи, философы и физики, критики, цензоры, архитекторы, строители, реставраторы,

· непрофессиональные группы, в той или иной форме приобщенные к культуре, например, зрители, читатели, поклонники

· аудитории – читательскую, зрительскую

Особую категорию субъектов культуры составляют вкладчики. Вкладчики – люди, которые способствовали позитивным изменениям в культуре. Эта категория распадается на несколько групп:

1) создатели художественных произведений – поэты, писатели, композиторы, художники;

2) меценаты, спонсоры, т. е. инвесторы культуры;

3) распространители культурных ценностей – издатели, конферансье, лекторы, дикторы;

4) потребители культурных ценностей – публика, аудитория;

5) цензоры – литературные редакторы, главные редакторы, литературные цензоры, следящие за соблюдением правил;

6) организаторы – царь Петр, министр Фурцева, мэр Лужков.

§8. Культура и этнос

Цивилизацию составляют различные культуры, а человечество состоит из народов. Носителем культуры выступает народ (этнографы называют его этносом), а не личность. Поэтому часто говорят: один народ – одна культура. Хотя при ближайшем рассмотрении единая культура распадается на множество субкультур, в общем и целом подобная формула верна.

Итак, человечество состоит из народов, или этносов: русские и японцы, кубинцы и египтяне, цыгане и индийцы и т.д. В этническом отношении человечество так богато, что никто не знает точного числа, составляющих его наций, народностей и племен. Известно только, что их многие тысячи. Но что объединяет людей в единый этнос? Иначе говоря, какие черты должны быть общими у людей, составляющих один народ? Среди главных черт ученые называют общий язык и общую территорию, единство хозяйственной жизни, единую культуру и особый национальный характер.

Этнос (от греч. ethnos – племя, народ) – собирательное название для больших по численности кровнородственных групп людей, образующих племя, народность или нацию.

С первым признаком дело обстоит не совсем ясно. Жители Британии, США, Австралии, Канады и некоторых других регионов общаются между собой на английском языке. Можно ли их считать одной нацией или одним народом? В то же самое время группы мордовского населения, говорящие на разных языках (мошканском, эрзя и русском), составляют единый народ.

Тем не менее язык – ведущий отличительный признак нации и народа. Но известно и другое: народ формируется на определенной территории. Правда, земли, занимаемые тем или иным народом, с течением времени то расширяются, то сужаются. Русский народ ныне населяет территорию гораздо большую, чем 400-500 лет назад. На протяжении своей истории некоторые народы даже меняют территорию. Венгры за последние 1,5 тыс. лет сменили от 3 до 5 мест проживания .

Не менее зыбким критерием является общность культуры и быта. Карелы и русские строят одинаковые дома, носят одинаковую одежду и обрабатывают землю одними и теми же орудиями. Но это разные народы. Для определения народа, или этноса, надо учитывать совокупность признаков.

Народ - главная форма этнических общностей. Внутри него выделяются этнические группы, различающиеся особенностями в языке, одежде, жилище, семейном укладе. Например, поморы, живущие на Берегах белого моря, и донские казаки, населяющие район Дона, а также уральские казаки, являются русскими. Тем не менее они осознают себя и ведут как особая этническая группа. Ученые называют подобные группы субэтносами: их члены сами видят свои отличия, помнят о них, имеют собственное имя. Но бывает, что этнографы отчетливо видят особенности группы, а сама она их не осознает. Подобные группы принято называть этнографическими.

Этносы существуют как устойчивые межпоколенные общности людей. Из двух важнейших признаков этноса – быть кровнородственной группой и межпоколенной общностью – первый целиком биологический, а второй биосоциальный. У этноса двойственная природа – биологическая и социальная.

Людей объединяет в единый этнический организм, скажем нацию, тысячи или миллионы людей объединяет древнее происхождение от общего предка, но также общность исторической судьбы, общие традиции, культура, особенности быта. Список общих черт этноса надо продолжить, добавив два очень важных фактора – общность территории и общность языка.

Язык – отличительный признак этноса. Обычно один этнос – один язык. Однако нередко на одном языке могут говорить несколько народов. Например, почти все народы Латинской Америки говорят на испанском языке, хотя это разные народы: чилийцы, аргентинцы, мексиканцы и т.д. То же самое, на английском языке говорят не только англичане, но и англо-канадцы, и американцы, и австралийцы, и некоторые другие народы.

Этносы формируются на определенной территории, а позднее могут пересилиться в другое место или освоить новые территории. Этносы формируют общий язык и культуру. Со временем он обогащается новыми словами, расширяется, видоизменяется, но суть остается прежней. За что борются малые народы? За свою территорию, т.е. землю предков, и за свой язык, на котором эти предки говорили.

Большинство этносов проживают компактно на определенной территории, название которой, кстати, нередко совпадает с названием этноса. Действительно, французы проживают во Франции, испанцы – в Испании, англичане – в Англии.

Связь между этносом и территорией очень тесная. То же самое можно сказать об обычаях, традициях, особенностях культуры, быта. Каждый народ имеет только ему присущие ритуалы, обряды, что отличает его от другого народа.

У некоторых этносов долгое проживание на одной территории откладывает неизгладимый отпечаток на миросозерцание, образ жизни, хозяйственный уклад, манеру общения. Кстати сказать, таких народов большинство. А некоторые чуть ли не всю жизнь бродили по земному шару. Например цыгане. Общаясь с самыми разными народами, цыгане, тем не менее, сохранили самобытность, и их легко отличить от других этносов. А почему, как вы думаете?

Видимо, не меньшую роль играет еще один признак общего – не территория или язык, а этническое самосознание. Надо чувствовать свою принадлежность к своему народу и его исторической судьбе, только тогда ты сохранишь в себе его традиции и ценности. Цыгане, где бы они ни скитались, носили с собой свои традиции. А русские часто легко усваивали чужое, в Америке становясь американцами, а в Германии – немцами. К счастью, не все. Но десятки миллионов русских, рассеянных по всему свету, или полностью забыли традиции или с трудом удерживают их, передавая их детям, которые и по-русски не могут сказать слова. Этническое сознание иначе можно назвать духовным отождествлением человека со своим народом.

Духовное отождествление сильнее территориального или языкового признака. Те же русские, осевшие 30-50 лет назад во Франции или в Америке, почти забывшие свой язык, часто с гордостью именуют себя русскими. Они остались русскими по крови и по духу. Они чувствуют духовное родство с великой нацией, хотя прошли целые десятилетия. Но они и сами являлись духовными лидерами нации, чувствуя за нее историческую и культурную ответственность. Речь идет, конечно же, о русском дворянстве и интеллигенции.

А другие русские, эмигрировавшие только что или в последнее десятилетие, когда на их этнической родине стало чуть похуже, чем всегда, первым делом отмежевались от России духовно. Если человек пренебрежительно или высокомерно относиться к своему народу, знайте, духовно он не с ним. В духовном смысле он уже потерял родину, хотя территориально проживает в России и говорит на родном языке.

Таким образом, для того чтобы мы называли ту или иную группу людей этносом, необходимо выполнение следующих условий:

·кровное родство – единство происхождения от общего предка

·устойчивая межпоколенная преемственность

·единство территории

·единство языка

·общность исторической судьбы

·общая культура и традиции

·общее самосознание (этническая идентификация)

Эти признаки правильно будет именовать этнообразующими факторами.

Народы, вследствие различных причин, перемещаются по территории Земли, иногда обретают новую родину далеко от своих истоков.

Один народ может проживать либо на своей биологической (генетической) родине, т.е. там, где он сформировался как единый этнос (страна происхождения), либо в другой стране, куда он целиком и полностью мигрировал впоследствии, уже сформировавшись в единую общность, и которая стала его второй родиной, т.е. исторической родине, или куда мигрировала только его часть. Нас будут интересовать два последних случая.

Миграция, или откочевывание со своей исторической родины послужило основой формирования, например, современного болгарского этноса. Сегодня в Болгарии проживает почти 8 млн. человек, называющих себя болгарами. Но много веков назад они назывались булгарами и составляли тюркоязычные племена, кочевавшие в Приазовье в У11 веке, откуда их вытеснило другое тюркоязычное племя – хазары.

Кочевая болгарская орда распалась на несколько потоков, один из которых достиг территории современной Болгарии за Дунаем. Там проживали славянские племена, которые сами переселились за Дунай в У1 веке. Тюркоязычные болгары покорили задунайских славян и сформировали славяно-тюркское государство, во главе которого стал хан Аспарух. В результате взаимодействия двух этнических групп тюркские пришельцы усвоили славянский язык, стал формироваться теперь уже славянский болгарский язык, составивший основу современного болгарского языка. Тюркоязычный этнос стал славянским этносом.

Другая часть расколовшегося народа переместилась в Волжско-Камское междуречье, где возникла еще одна Болгария (Булгария) – Волжско-Камская (территория современного Татарстана). Здесь булгары-кочевники слились с местными земледельческими финно-угорскими племен, перешли к оседлому образу жизни и сыграли заметную роль в формировании современных татар, чувашей, башкир и других поволжских народов. В Х-Х1У веках они создали мощное государство – самое сильное в Среднем и Нижнем Поволжье. Оно торговало с Арабским халифатом, Византией, восточными славянами. Булгария даже соперничала с Киевской Русью, но, как и последнее, была покорено монголо-татарами. Еще в Х веке молодое государство попало в зависимость от могущественного Хазарского каганата. Для укрепления своего положения булгарский царь Альмас обратился за поддержкой к Арабскому халифату, в результате чего Булгария приняла ислам в качестве государственной религии.

Принятие ислама способствовало приобщению Булгарии к культуре мусульманского мира. Древнетюркское руническое письмо сменилось арабским, открывались начальные школы и медресе. Археологические находки предметов быта с надписями свидетельствуют о широком распространении грамотности среди булгарского населения. В Булгарии появляются собственные ученые: юристы, богословы, медики, историки, астрономы. В Х1У-ХУ веках, по мере ослабления Золотой Орды, усиливается военное давление Руси. Русские занимают булгарский престол, а подчиняется Москве. Самостоятельность сохранили только северные территории, на основе которых сформировались новое государство – Казанское ханство и новый этнос – казанские татары.

Такова историческая судьба некогда единого этноса, одна половина которого превратилась в проводника и защитника православия (именно в европейской Болгарии была создана славянская письменность Кириллом и Мефодием), а другая – в проводника ислама на территории славянского государства Руси.

На примере болгарского этноса можно проследить важную особенность расселения этносов – их рассеяние по территориям других государств. Из общей численности болгар 8,45 млн. человек 7,8 млн. проживает в современной Болгарии, 234 тыс. – на Украине, 88 тыс. – в Молдавии, 32,8 тыс. – в России. Они образуют диаспоры.

Диаспора (от греч. diaspora – рассеяние) – пребывание значительной части народа вне страны его происхождения. Диаспоры образуются за счет добровольного переселения (миграции), насильственного выселения, угрозы геноцида и иных социальных факторов.

Примером ненасильственного формирования диаспоры выступает русский этнос. Ни одному народу на свете не удалось изгнать русских с исторической родины - России. Зато русские добровольно и большими партиями покидали ее начиная с ХУ11 века. Сегодня в дальнем зарубежье насчитывается более 4 млн. русских, в ближнем зарубежье, по разным оценкам, их от 25 до 40 млн. Русские общины существовали раньше или существуют до сих пор в США, Канаде, Бразилии, Франции, Германии, Чехии. Диаспора – это часто начало формирования национального меньшинства.

Под национальным меньшинством надо понимать отдельную часть этноса, оказавшуюся за пределами проживания его основной, главной части этноса или за пределами одноименного государства. Национальные меньшинства также именуют этническими меньшинствами.

В России меньшинствами являются, например, греки (т.к. есть страна, именуемая Греция), армяне, грузины, чехи, казахи, узбеки и т.д. В то же время русские являются этническим меньшинством, например, если они постоянно проживают в Венгрии, Германии, Франции, а после распада СССР стали этническим меньшинством во всех бывших республиках СССР. Хотя в Казахстане их доля не так уж и мала, в самом начале она составляла 37% и превышала долю казахов. Поэтому для этого случая был специально изобретен термин «иноэтничное большинство». Тем не менее казахи, численно уступавшие русским, были признаны титульным этносом, т.е. такой этнической группой, название которой совпадает с названием государства, а русские нет. А где, на ваш взгляд, русские являются титульным этносом?

Экологические факторы культуры

При анализе культуры в науке сложились два подхода – функциональный и экологический. К представителям первого следует отнести А.Радклифф-Брауна, Б.Малиновского, Т.Парсонса, Р.Мертона. Они рассматривали культуру как систему взаимосвязанных элементов: ни один элемент не может быть понят в изоляции от других, либо без изучения его функций.

Экологический подход стал популярным в последнее время. Его представители, в частности Марвин Харрис, анализируют разнообразие форм культуры исходя из факторов окружающей среды. Культура понимается ими как средство адаптации к природным условиям. Форма и тип хозяйства, жилых построек, орудий труда, одежды и обычаев в значительной, если не в решающей мере определяются климатом, географическим местоположением, флорой и фауной, температурным режимом и другими объективными причинами.

У скотоводов степей и пустынь Африки и Азии молочные продукты занимают более важное место в пище, чем мясо. Во всем же остальном мире растительная пища всегда берет верх в балансе питания над мясной. Длина желудочно-кишечного тракта у людей за последние несколько сот тысяч лет уменьшилась: переваривать пищу, приготовленную на огне, куда проще, чем сырую, и эволюция учла это обстоятельство. А уменьшение удельного веса пищеварительных органов позволило лучше развиваться некоторым другим органам, они лучше обеспечивались кровью. Возможно, это сказалось на эволюции человеческого мозга.

Задолго до того как появилась глиняная посуда, люди научились и варить пищу. В чем же ее варили? Например, в скале выдалбливалось углубление, туда заливалась вода, а поблизости разводился огонь, и в воду подбрасывались раскаленные камни. В субтропиках и тропиках для варки пищи использовали полый ствол бамбука. В такой посуде можно варить мясо над огнем, но это одноразовая посуда (перед едой ее раскалывают).

У каждого народа своя кухня и свои типичные блюда. Строгонина из мороженой оленины на Севере, конина в Якутии, мамалыга и свиные кострицы в Молдавии. Привычка к определенному рациону очень консервативна и другая пища кажется негодной, невкусной. Так, в значительной части Китая и в Японии до последнего времени почти не употребляли в пищу молоко и молочные продукты. Монголы и тибетцы в Азии, зулусы в Африке не едят никакой рыбы, считая ее несъедобной. Коренные народы Сибири, богатой грибами, использовали разве что мухоморы в качестве наркотиков. Во Франции лягушки считаются деликатесом, в Новой Гвинее – гусеницы.

В эпоху феодализма в Европе произошел своеобразный экологический кризис. Крестьяне уничтожили большую часть лесов и хотя хлеба стало в рационе больше – мясо сократилось, а животноводство не было достаточно развито, чтобы заменить охоту.

Недостаток мясе в пищевом рационе привел к серьезным последствиям в организме человека. Ученые объясняют этим сравнительную низкорослость средневекового населения Европы. Относительным белковым голоданием объясняют иногда и низкорослость японцев – в Японии и ныне мясо дорого и редко входит в рацион среднего японца. Есть в истории убедительные исторические примеры роли еды для роста и физического развития людей. Так, Исландия в 1Х-Х веках н.э. была заселена высокорослыми выходцами из Норвегии. Но через 3 века изменился климат, остров стал колонией Дании и исландцы в течение 5 веков вели полуголодное существование. В результате потомки высоких и сильных людей, богатырей из древних саг, стали низкорослыми. С XIX столетия исландцы довольно быстро снова выросли, поскольку улучшились условия жизни.

В книге «Создано человечеством» (М., 1984) Ю.В.Бромлей и Р.Г.Подольный пишут о том, какую огромную роль в развитии культуры и народов играют естественные условия. Нередко именно они определяют не только различия, но и сходство обществ, далеко расположенных друг от друг. В разных частях света лежат Швейцария и Непал. Их истории никогда не пересекались. Жители Швейцарии и Непала принадлежит к разным расам, говорят на совсем не схожих языках, находятся на разных уровнях развития. Но обе страны горные. И в жизни обитателей высокогорных районов обоих государств исследователи видят множество общих черт.

И тут, и там от пастушьих домиков на высокогорных лугах извилистые тропы ведут к деревням, расположенных на пологих склонах. И тут, и там сады примыкают к двухэтажным домам с двухскатными дощатыми крышами, в которых люди живут на втором этаже, а первый этаж – для скота. И тут, и там оконные рамы покрывают сложным резным узором. И у швейцарских горцев, и у непальцев большая часть жизни протекает на кухне, где стоят массивные столы и дымят открытые очаги.

Очень схожи и способы ведения хозяйства, образ жизни. У каждой семьи есть небольшие поля и покосы в деревне, а кроме того, более отдаленные участки земли на горных склонах. Но сами луга и леса находятся в собственности деревни. Все важнейшие вопросы решаются на общем собрании деревни (сколько скота и на какие пастбища гнать, когда и что сеять, где заготовлять лес). И как почти у всех горных народов – особо подчеркнутое уважение к старшим и строжайшая дисциплина.

Немало общих черт в хозяйстве, быту и искусстве можно отыскать у жителей Гималаев и Альп, Анд в Америке, Тибета и Памира в Азии, Пиренеев и Кавказа в Европе. Сходство культур горных нарядов объясняется ограниченным выбором средств приспособления к суровым условиям. Получается достаточно четкая последовательность: люди разных народов, принадлежащие к разным расам, нередко возделывающие разные сельскохозяйственные культуры и ухаживающие за разными домашними животными, создают однотипные системы хозяйства и быта, а шире – культуры, если живут в однотипных природных условиях.

По мере продвижения человека по земле возникали системы взаимоотношений человека с природой или хозяйственно-культурные типы, связанные с определенными географическими условиями. Хозяйственно-культурных типов на земле этнографы насчитывают несколько десятков. Люди издавна жили по всему свету, кроме, разве что Антарктиды, и сумели в каждом случае создать культуру, приспособленную к конкретным географическим условиям. Яркий пример – эскимосы. Какая бедная досталась им природная зона: многомесячная зима с многомесячной полярной ночью, снег и лед по 6-8 месяцев в году. Никаких условий для творчества и изобретательства. Тем не менее орудия труда у аборигенов Арктики, как установили, ученые, разнообразнее, чем у тропических охотников и рыболовов: орудия из камня, кости, китового уса и дерева, великолепные лодки из обтянутых кожей деревянных каркасов. Разнообразна одежда народов Арктики, она тепла и удобна.

Видимо, люди отличаются замечательным свойством – чем труднее им приходится, чем в более тяжелых условиях они живут, тем совершеннее они приспосабливаются к этим условиям.

6.2. Функции и дисфункции культуры в процессе социогенеза

Как и любой другой социальный институт культура выполняет в обществе определенные функции. Функция (от лат. functio – исполнение, осуществление) – это назначение или роль, которую выполняет определенный социальный институт или процесс по отношению к целому (напр., функция государства, семьи и т. д. в обществе).

Однако не только у отдельных частей культуры есть функции по отношению к целому, но и сама культура по отношению к обществу выполняет позитивную роль. Различные аспекты этой роли и называют функциями.

Основные функции культуры

Защитная функция

Первой универсальной функцией надо считать защитную. Она состоит в том, что при помощи искусственно созданных орудий и приспособлений – орудий труда, лекарств, военного оружия, транспортных средств, источников энергии – человек неимоверно увеличил свои возможности приспособления к окружающему миру, подчинения себе сил природы. Ему уже не страшны голод, наводнения, эпидемии. Совершенствование материальной культуры и ее стержня – научно-технической базы – создает новый тип цивилизации.

Правда, на каждую функцию обязательно находится противофункция, или дисфункция. На смену одним неблагоприятным факторам, устраненным техническим прогрессом, приходят другие неблагоприятные факторы, порожденные тем же прогрессом. Голод и чума побеждены, но истощается почва, вырубаются леса, отравляется вода, ухудшается экология, появляются новые болезни. И не только естественного происхождения, например, СПИД, но и искусственного, скажем, лучевая болезнь. Таким образом, материальная культура, технический прогресс, с одной стороны, снижают угрозу жизни и здоровью людей, а с другой – повышают ее. Функция сопровождается дисфункцией.

Креативная функция

Вторая фундаментальная функция культуры – преобразование и освоение мира. Ее еще называют креативной функцией (от лат. creatio – создание). Исследуя и каталагизируя виды растений и животных, систематизируя типы элементарных частиц, экспериментируя над физическими явлениями, осваивая космическое пространство, человек расширяет среду обитания. Проявляется его любознательность, а не желание защититься. Овладение силами внешней природы идет рука об руку с овладением внутренними силами психики. На Востоке выработаны сложные системы психотехники, медитации, боевых единоборств и концентрации воли, нетрадиционные методы медицины, техники владения своим телом и сознанием. Человечество как бы раскололось на два мира: Запад преуспел в овладении внешней природой и материальном комфорте, Восток – в овладении внутренней природой и духовном комфорте. Они взаимодополнительны. Нехватку материального комфорта на Востоке компенсируют совершенством духовного, отсутствие одного компенсируется присутствием другого. На Западе все наоборот. Правда, сегодня Восток по техническому прогрессу догнал Запад, а Запад преуспел в овладении восточной культурой духовного созерцания.

Коммуникативная функция

Третья функция культуры - коммуникативная. Она включает передачу информации в любом виде: устном и письменном сообщении, общении людей, групп, народов, использование технических средств связи и т.п.

Без общения с себе подобными невозможны ни общество, ни культура. Информационная изоляция от культуры наносит непоправимый ущерб человеческому существу, особенно на ранней стадии социализации. Примером служат так называемые феральные люди.

Человечество изобрело множество видов и способов коммуникации. Это устный и письменный язык, искусственные языки типа азбуки Морзе, языка компьютерного программирования, а также технические виды связи: радио, телеграф, телевидение. Искусственные помощники человека существенно превосходят естественных.

Например, телепатия - передача мыслей и образов на расстояние, если и существует, то у очень немногих, а разговорный язык за сотни тысяч лет усовершенствовался по своему содержанию, но по техническим способам произнесения звуков остался практически тем же. Хотя содержательный прогресс человеческой речи очевиден: усложнились грамматика и семантика языка, приемы ораторского мастерства, языки многих народов прогрессировали в сторону большего благозвучия, выразительности, разнообразия.

Прогресс коммуникации заключается в возрастании мощности и дальнодействия средств связи, увеличении информационных потоков, скорости передачи сообщений. Изменилась их общественная роль. Сегодня радио, телевидение и пресса, называемые “четвертой властью”, выступают чуть ли не самым мощным каналом воздействия на умы и сердца людей. Более мощным, чем семья, правительство, группы сверстников. И подобное произошло в последние 50-100 лет. Раньше ничего подобного не наблюдалось.

Практически человечество еще не успело как следует привыкнуть к новой ситуации. Возникают всевозможные накладки и дисфункции. “Четвертая власть” научилась весьма скрытно и эффективно манипулировать общественным мнением, приобрела бесконтрольную власть над людьми. Средства связи сделали индивида беспомощным в случае технических неисправностей: поломка телевизора, телефона, радио на какое-то время изолируют его от нормальной жизни. Дисфункция технических средств коммуникации проявляется еще и в том, что они подменяют естественные.

Сегодня люди реже встречаются и переписываются, предпочитая перезваниваться. Содержание далеко не всех телепрограмм оказывает благотворное действие на людей. Информационная перегрузка, особенно детей, угрожает психическому здоровью людей.

Сигникативная функция

С коммуникативной тесно связана сигникативная функция культуры (от англ. sign – знак), буквально – функция приписывания значений и ценностей. То, что не вовлечено в культурный оборот человечества, как бы не имеет значения и ценности. Звездное небо над головой первобытного человека не имело никакого значения до тех пор, пока он не вовлек его в свой круг мифологических представлений, не составил небесных карт, помогающих в мореплавании, не построил астрономических теорий и не послал в космос спутники. С тех пор небо стало частью культуры. Каждое созвездие получило наименование, легендарную историю, наименование в научном каталоге, физико-химические характеристики.

Так происходило с любым естественным явлением, которые друг за другом на протяжении сотен тысяч лет вовлекались в культурный оборот и получали наименование. Лес оставался скопищем деревьев, пока не стал укрытием, источником питания, обиталищем духов, охраняемым государством лесопарком, городским сквером. С этих позиций дерево в лесу и дерево под вашими окнами - разные деревья. Первое - часть зеленого насаждения, второе - элемент ландшафта. У них разные функции. Первое дает планете кислород, а животным пищу. Второе затеняет от солнца, украшает прилегающую территорию, служит иным декоративным целям.

Итак, расширяя сферу культурного освоения мира, человек одновременно расширяет область обозначаемых предметов. В итоге объем культуры и объем предметов, приобретших ценность и значение, всегда совпадают. Это равновеликие явления.

Но дело этим не ограничивается. Охватив сеткой значений определенную область природы, человек постоянно переименовывает, переобозначает, переоценивает что-то внутри этой области. Одни и те же предметы у разных народов и в разные исторические эпохи получают разные значения и ценность. В результате мы может встретить таких старожил культурной ойкумены, у которых накопилось несколько десятков если не сотен значений. В совокупности они составляют то, что можно назвать культурной или исторической биографией вещей.

Благодаря сигникативной функции культура предстает как осмысленное представление о мире, неважно, в какой конкретной форме выражено это представление - в виде философской системы, поэтического стихотворения, мифа, научной теории.

Маленькими кирпичиками, из которых они, эти конкретные формы, создаются, выступают знаки, символы, метафоры, формулы, цифры, рифмы, имена, слова. Кирпичики складываются в более крупные объединения и получаются сонеты, поэмы, гипотезы, эмпирические факты, математические уравнения, статистические таблицы, легенды, эпос и т.п. Наконец, здания объединяются в поселки, города, мегаполисы, страны, континенты.

Итак, сущность сигникативной функции состоит в том, что культура предстает перед человеком как целостная система значений. Благодаря этому люди понимают друг друга, общаются между собой, накапливают и распространяют информацию, углубляют и расширяют знания, обучаются, творят произведения искусства и научные теории.

Единство функций

Оно обнаруживается в любом культурном явлении. Действительно, хотя функций много, все они легко обнаруживаются в любом культурном явлении, событии, предмете. Например, миф. В чем проявляется защитная функция мифа? На первый взгляд ее вовсе не существует. Если, конечно, под мифом подразумевать простой вымысел неграмотного человека. Но это далеко не так. Первобытный человек вообще ничего не придумывал. Он не умел этого делать. Сказки, вымыслы, фантазии появились позже – после того как возникли мифы.

Миф для наших предков заменял науку, историю, религию, искусство, политику, а иногда и экономику. Не понимая, куда деваются души умерших, почему происходят засуха, гроза, наводнения, древний человек создавал совершенно правдоподобное – с его точки зрения – объяснение случившемуся. Придуманные боги служили заменителем первопричины всего сущего. Создание мифа успокаивало наших пращуров, делало мир более осмысленным, упорядоченным, понятным. Если духи сердятся, значит надо задобрить их жертвоприношением, молитвой или иным ритуальным действием. Это было просто и понятно обитателям пещер.

Одновременно миф выполнял коммуникативную функцию, ибо на 70-90% жизнь первобытного человека вертелась вокруг мифологии: готовясь к охоте, люди отправляли охотничьи ритуалы и задабривали бога охота, готовясь к пахоте, севу, родам, переезду на новое место, свадебной церемонии, возведению ирригационного канала и проделывая многое другое, первобытные люди обязательно касались мифов. А уж о роли мифа в социализации и обучении молодежи, в скрашивании досуга и говорить не приходится.

Сигникативная функций подразумевает множество знаков, дат, имен, выражений, жестикуляций, обрядовых танцев, хоровода и коллективных танцев, каждый из которых нес определенный смысл, значение, эмоциональный заряд. Благодаря мифу окружающая среда приобретала осмысленность и упорядоченность. Вся родословная племени фиксировалась только в мифе, передающемся изустно. Вся история племени, правила поведения, моральные наставления регистрировались в мифологической форме. В трудных жизненных ситуациях, когда люди не знали как поступить, обращались за советом к мифу.

Постепенно миф из небольшой объяснительной схемы разрастался в стройную мировоззренческую систему, охватывающую все первобытное общество. В расширительном смысле его можно назвать протокультурой.

Нормативная функция

Не менее важную роль выполняет нормативная функция культуры. Она проявляется в том, что именно культура ответственная за создание норм, стандартов, правил и рецептов поведения людей. Они имеют самое разное наименование: обычаи и традиции, табу, запреты, директивы, рекомендации, разрешения, приказы, постановления, распоряжения, законы, конституционные акты, этикет, манеры, нравы. Их можно назвать первокирпичиками нормативной функции. Они напоминают первокирпичики сигникативной функции. Из этих кирпичиков образуются здания – более крупные и сложные комплексы. Так, значительное число кирпичиков объединяется в понятие «право». Еще одна группа норм именуется моралью (включая и повседневные правила поведения). Наконец, третья область называется идеологией.

Нормы – это указания на то, как должен вести себя человек в данном обществе, если он стремится соблюдать интересы других индивидов. Правила должного или достойного поведения указывают только общие рамки, но не содержание поступка. Нормы могут разрешать, запрещать, рекомендовать. Стало быть, они имеют также стимулирующий характер.

Всю совокупность существующих в обществе норм – а их великое число, мы даже не подозреваем о том, насколько много их в современном обществе, - условно можно расположить вдоль одной прямой, на одном конце которой расположатся нормы, сильно связанные с жизненно важными для общества ценностями, а на другом – слабо или вовсе не связанные с ними. В результате мы сконструировали удобный континуум видов культурных норм. Один полюс назовем ценностным, а другой рациональным (неценностным).

Удивительно, но все известные нам комплексы норм – мораль, право, идеология – сконцентрировались на правом полюсе. Левый остался голым. Не понятно, зачем он вообще нам понадобился. Не будем спешить с решением.

Существует множество правил, норм, запретов, которые никак не назовешь ни моральными, ни правовыми, ни идеологическими. Например, двигаясь навстречу пешеходному потоку, держись правой стороны. Или: находясь на льду, передвигай ноги медленно.

На производстве нас окружает огромное число правил техники безопасности, и новички сдают специальный экзамен. Проверку знаний правил движения должны выдержать и те, кто желает получить водительское удостоверение. Немало норм, правил и рекомендаций есть в экономической сфере. Одни указывают на то, как надо вести себя при заключении договора, а другие - как вести себя на следующим за этим банкете.

Политические правила игры прекрасно знают дипломаты и политики. Они осведомлены о том, какую часть правды следует доверять средствам массовой информации, в каких случаях и государственному деятелю какого уровня следует посылать поздравления, заверенные первым лицом или советником министерства.

Правила повседневного общения руководят нашим общением с соседями, родными, знакомыми, сослуживцами. С детства нас учат тому, что здороваться на улице надо только со знакомыми. Однако детишки часто здороваются со всеми подряд. Так они воспринимают – на свой манер – правила хорошего тона.

Как видим, не идеологических, правовых и моральных правил на свете гораздо больше. Они-то и заполняют середину континуума и его правую половину. Ну а что мы поместим на втором полюсе? К максимально рациональным надо, видимо, отнести те правила, которые в наивысшей степени нейтральны по отношению к любой оценке или ценности. Скажем, правило «обходи идущего навстречу справа» обладает именно таким свойством. Трудно назвать его моральным, юридическим или идеологическим. Оно прагматическое, утилитарно-практическое, но не универсальное. В Англии движение автомобилей и пешеходов происходит в ином порядке. Не существовало этого правила и в традиционном, например, племенном или сельском обществе, где никакой уличной толпы просто нет.

Культуры и страны мира можно – опять условно – поделить на культуры интенсивного насыщения нормами и культуры неинтенсивного насыщения. Из европейских стран больше всего норм, правил, стандартов, законом, по единодушному мнению специалистов, существует в современной Германии. Она – абсолютный рекордсмен. На второе место обычно ставят Англию. Другие страны располагаются вслед за ними в убывающем порядке. В конце находятся страны Восточной Европы, в том числе Россия.

Высока насыщенность нормами, обычаями и традициями восточных культур. Условно выражаясь, количество традиций и обычаев на квадратный километр территории наиболее высоко в Китае, Индии, Японии. Здесь почти всякое явление жизни, тем более культурное явление, как-то обозначено, нормировано, оценено. Именно здесь обнаружены наиболее тонкие и разработанные правила этикета. Дыхание, питание, движение, охрана здоровья, уход за телом, эстетические переживания, созерцание и общение с природой, правописание и стихосложение, отношения младших к старшим, мужчины к женщине, детей к родителям здесь подчинены строгим правилам традиции.

Как видим, по интенсивности норм и правил жизни страны Запада и Востока почти не различаются. Различен лишь характер норм. На Западе преобладают рациональные нормы, на Востоке - ценностные. Говоря о наличие норм в культурной жизни страны, мы включаем сюда и степень соблюдения этих норм. Насыщенность культуры нормами предполагает не просто провозглашение их, но также уважение и подчинение им. Попытаемся выразить нашу мысль схематически.

Нормативную функцию можно измерять не только степень насыщенности культуры обычаями и традициями. Специалисты вводят в употребление термин «нормативная избыточность» для того, чтобы указать на другой аспект культурных норм – меру их жесткости. Считается, что чрезмерная регламентация поведения характерна для обществ с бедной культурой. Можно ли к ним относить Россию? Жесткая нормативность помогает поддерживать социальный и идеологический порядок, но мешает творчеству и затрудняет внедрение инноваций. Несомненно, эти признаки были присущи Советской России. Но у культурологов речь идет о небольших обществах. Видимо, речь идет о примитивных племенах. И это верно. Французский социолог Э.Дюркгейм описал такие культуры под именем механической солидарности. Она присуща всем первобытным культурам, где нет развитой личности и индивидуальных свобод, где коллектив осуществляет безраздельный контроль над всеми сторонами общественной жизни, где регламентации подвергаются малейшие поступки и проступки. Э.Дюркгейм говорит о репрессивном праве. Но ведь и в СССР господствовал коллективизм. Права человека не соблюдались, а репрессии были практически узаконены. Не сделать ли отсюда вывод о том, что и СССР, несмотря на огромные размеры и развитую промышленность, в каком-то смысле оставался еще на древней стадии механической солидарности? (Подумайте над этим и напишите небольшое историко-культурологическое эссе, познакомившись с произведениями Э.Дюркгейма)

Противоположным состоянием общества является аномия – отсутствие каких-либо норм и законов (от лат. anomia отсутствие норм). И эту проблему в свое время глубоко изучил Э.Дюркгейм, который, собственно говоря и ввел в научный оборот сам термин. Оба крайних положения – нормативная недостаточность и нормативная избыточность, жесткость и слабость норм – одинаково плохо сказываются на современном обществе. А почему? (Попытайтесь поразмышлять самостоятельно.) Изобразим ситуацию схематически.

Регламентация поведения – и мягкая, и жесткая, – которая вытекает из нормативной функции неизбежно накладывает ограничения на свободу действий человека. Нормы, а их в окружающей жизни бесчисленное множество, по каждому пустяку говорят нам: это можно, а это нельзя. Пытаясь вписаться в круг обязанностей, мы обязательно что-то подавляем в себе. А всякое подавление связано с неудовольствием, напряжением, конфликтностью. З.Фрейд разработал специальную теорию, согласно которой культура - это непременно что-то репрессивное, насильное.

Возможно, что великий психоаналитик впадал в крайность, сводя культуру к подавлению и вытеснению. Но совершенно очевидно, что соблюдение культурных норм, часто вопреки своим желаниям и капризам, дается психике нелегко. Любое напряжение требует компенсации, а таковым может служить только расслабление – отдых, ничего неделание, переключение на другое занятие, досуг.

И здесь на помощь человеку приходит культура. Досуг в современном обществе немыслим вне общения с музыкой, театром, живописью, кино, всевозможными развлечениями. Утонченные японцы любят созерцать природу, особенно когда цветет сакура.

Релаксационная функция

Следующая функция культуры – релаксационная. Релаксация (от лат. relaxatio – ослабление) – искусство физического и психического расслабления, разрядки. Естественные средства разрядки – смех, плач, приступы гнева, физическое насилие, крик, объяснение в любви, исповедь. Все они относятся к разряду индивидуальных. Они недостаточны для того, чтобы снять коллективное напряжение. Для подобных целей служат стилизованные формы снятие напряжения – увеселения, праздники, фестивали, ритуалы.

Смысл праздника заключается вовсе не в том, что в этот день не надо работать. Это не праздник, а нерабочее время. Праздник – особо торжественные моменты, когда накопившееся напряжение снимается в возвышенно эстетической и эмоционально восторженной форме. Это моменты наибольшей радости. Причем радости дозволенной, регламентируемой, поскольку праздничные дни заранее объявляются и к празднику готовится все общество.

По мнению выдающегося отечественного культуролога М.Бахтина, в праздничные дни все переворачивается вверх ногами. Анализ «смеховой культуры» эпохи Возрождения убедил его, что в праздничные дни позволяется делать то, что под страхом смерти запрещается в обычные, а именно подвергаются осмеянию божества и патриотические чувства. Идеологические идеи и политические кумиры. Это время дозволенной критики.

Сходную роль выполняет ритуал. Ему свойственна особая торжественность, ритм, ритмическая и интонационная насыщенность. Средством релаксации выступает игра. Ее сущность заключается в удовлетворении влечений символическими средствами. Играя в войнушку или дочки-матери детишки одновременно верят и не верят в реальность происходящего. Они осознают «ненастоящность» игры, но отдают ей все силы, как будто это реальное состязание или действо. Символика игры создает особую психологическую установку испытания человеческих возможностей: по-настоящему убить человека нельзя, а в войнушке можно. Игра не только расслабляет, она тренирует мастерство, умение выкручиваться в рисковых ситуациях, усиливает мотивацию к достижению. Игра хороша тем, что вызволяет на свет божий спрятанные внутри бессознательные импульсы, тайные влечения и пристрастия, запрещаемые культурой. Таким образом, и во время игры можно обходить нормы. Через игру реализуются скрываемые сексуальные мотивы и пристрастия (игры в бутылочку, «я садовником родился» и т.п.), мотивы смерти (войнушка, гладиаторские бои, коррида). В древности многие игры носили характер нешуточных развлечений: в Риме гладиаторские бои, в средневековой Европе публичные казни, в России кулачные бои, медвежья травля. Сегодня все они заведены в компьютерные игры.

Специальные средства релаксации – фильмы ужасов, эротические фильмы, фильмы катастроф, детективы, боевики, приключенческие романы. И они позволяют символически совершить – вместе с героями – те действия, которые запрещены культурой или невозможны из-за каких-либо условий. Последнее достижение индустрии развлечений – приключения и путешествия в виртуальных компьютерных мирах.

Туризм, дома отдыха, санатории, пансионаты, детские лагеря отдыха издавна служили еще одним источником расслабления и отдыха. На смену пионерским лагерям в нашей стране пришли лагеря скаутов.

Перечисленные средства релаксации по-разному воздействуют на личность человека. Одни из них оказывают даже негативное или вовсе разрушающее действие. В частности, под влиянием криминального экрана число подростковой преступности во всех либо в большинстве стран мира резко пошло в гору. Алкоголизм и наркомания служат массовым средством релаксации, но они осуждаются либо преследуются законом во всех цивилизованных странах. Хотя пьянство помогает снять психическое напряжение, выговорить накипевшее, удовлетворить бессознательные витальные влечения.

Порнография во многих странах запрещена, как запрещена и проституция. Хотя никто не сомневается в том, что они – одно из средств расслабления, и в психологическом плане дают человеку много позитивного. Под особый контроль государства в цивилизованном обществе взяты азартные игры в карты, рулетка, казино. Доступ в них ограничен.

В отличие от казино, доступ в которое ограничивается извне, в клубы по интересам доступ ограничивается изнутри. Правильнее сказать, что членство в таких клубах специализированное. Например, в клуб «Кому за 30» или клуб толстяков приходят только те, кого это напрямую касается.

На другом полюсе воображаемой шкалы находятся позитивные, одобряемые обществом средства релаксации, например, посещение театров, музеев, созерцание природы, отдых на природе и т.п. Приобщение к высокому искусству оказывает на личность не разрушающее, а созидающее влияние. Ему есть особое название – катарсис (греч. Kаtharsis – очищение). Оно вошло в современную культуру с легкой руки великого древнегреческого философа Аристотеля, считавшего, что целью трагедии выступает очищение духа при помощи страха и сострадания. Катарсис одновременно означает и возвышение духа, освобождение его от опеки суетного бытия и сосредоточение на том, что единственно и заслуживает внимания – на вечном.

Попытаемся систематизировать все проявления релаксационной функции культуры тем, что построим условную схему и разместим их на ней.

Цивилизованное общество настойчиво ищет пути устранения отрицательных форм релаксации, каналы их вывода из культуры. В одних случаях для этой цели усиливают запретительные санкции и принимают карательные меры. Например, в ряде стран Юго-восточной Азии к тем, кто распространяет наркотики, применяется смертная казнь либо пожизненное заключение. В других случаях им ищут функциональную замену. В частности, расширяют сеть развлекательных и научно-познавательных учреждений, которые могли бы конкурировать с пьянством и наркоманией как негативными формами релаксации.

Культурный функционализм Б.Малиновского

Одним из первых функциональную концепцию культуры разработал английский социолог польского происхождения Бронислав Малиновский (1884-1942).

Б.Малиновский понимал культуру как единое целое, все части которого тесно друг с другом связаны (интегрированы) и выполняют по отношению к нему какую-либо позитивную функцию.

Он считал, что в культуре нет ничего лишнего, как и у человека нет лишних потребностей. В ней все функционально связано друг с другом. А то, что кажется лишним, свидетельствует о нашем непонимании местной культуры. Тогда оказывается, что всякое культурное событие или явление благотворно, что оно наделено функцией. Надо только обнаружить ее. Подобная логика нацеливала ученых искать все побочные и неочевидные связи культурных явлений, которые запрятаны в толще реальности.

В основе теории Б.Малиновского, изложенной в книге «Научная теория культуры» (1944), лежит система человеческих потребностей. Над первичными потребностями в добывании пищи, крова, обороны и воспроизводства надстраиваются вторичные, но уже не природные, а культурные. Культура выступает инструментом удовлетворения первичных потребностей людей и одновременно как совокупность артефактов, организованных традицией. Одной из таких потребностей выступает секс.

Многие этнографы, в частности Морган, были убеждены в том, что в первобытном обществе процветал промискуитет – беспорядочные половые отношения. Человечество долго боролось с ним и наконец полностью запретило его. Сегодня он выглядит явным анахронизмом, т.е. культурным пережитком. Но Малиновский считал иначе: внебрачные связи вполне функциональны, именно поэтому они дожили до наших дней и именно поэтому цивилизованное общество не особенно-то с ними боролось. Внебрачные связи функциональны по многим причинам: они снимают демографическое напряжение там, где женщины численно превосходят мужчин, а кроме того способствуют разрядке сексуальных напряжений и удовлетворяют романтические склонности. Ведь совершенно очевидно, что для современного человека любовь остается ценностью самой по себе и не совпадает с ценностями семейной жизни. Ясно, что современная форма промискуитета только укрепляет брак.

Ничего лишнего ни в одной культуре нет. Если обычай устойчиво воспроизводится (а иначе он не был бы обычаем), то он зачем-то нужен. Мы считаем его вредным или бессмысленным только потому, что еще не обнаружили его функциональной связи с первичными потребностями. Пережиток – это культурное явление, потерявшее свою функцию.

Однако функция и причина явления – вещи разные. Причина возникновения конкретного явления не объясняет его функций в современной культуре. Город возник как военное укрепление, а сегодня это центр промышленности, науки и культуры. Театр родился из религиозного культа, а превратился в очаг светского искусства. Поскольку исторический метод, т.е. анализ происхождения вещей и явлений, не помогает тому, кто занят функциональным рассмотрением нынешнего состояния культуры, то его возможности, по мысли Малиновского, весьма ограничены.

Разумеется, не все, что возникает в культуре, следует считать функциональным. Это качество еще надо заслужить. Все культурные инновации проходят проверку временем, борются и конкурируют друг с другом. У каждой социальной группы свои инновации, т.е. реакции на изменяющуюся среду. Если бы все они сохранялись, человеческая культура представляла собой хаотическое образование. Но выживают сильнейшие, т.е. наиболее эффективные, дешевые, удобные, качественные элементы. И лишь постепенно они институционализируются – легально и организационно закрепляются в культуре. Множеству социальных и национальных групп в обществе соответствует множественность культурных ответов на одну и ту же потребность.

Научный спор между последователями и сторонниками Малиновского не угасает до сих пор. Малиновский полагал, что в человеческой культуре любое явление, черта, элемент полезны и функциональны. Его противники утверждают, что не все в культуре полезно и функционально. Какую полезную функцию осуществляли, например, концентрационные лагеря фашистов, грандиозные стройки социализма в СССР? Их следует считать дисфункциональными, т.е. вредными формами институтов. Почему они появляются? Человеческие потребности, из которых исходил при построении культуры Малиновский, не обязательно все позитивные и полезные.

Потребности разнообразны. Значит, среди них есть заведомо вредные. Но даже когда человек руководствует только позитивными или рациональными потребностями, его реальные поступки и то, как удовлетворяются потребности, не всегда рациональны. Нередко индивид действует вопреки своим интересам. Наконец, надо учитывать наличие в устройстве общества иррациональных ниш. Например, экономическое неравенство. Функционально оно или нет? И да и нет.

С одной стороны, сосредоточение в руках богатых людей огромных денег позволяет инвестировать капиталы в развитие социальной сферы. Неравенство стимулирует конкуренцию, следовательно, растет качество товаров и в выигрыше оказываются широкие слои населения.

С другой стороны, чрезмерное неравенство вызывает напряженность, порождает классовую борьбу. Неравенство создает неработающее меньшинство – так называемый праздный класс. Функционален ли он? И да и нет. Праздность создает досуг, досуг создает возможности для занятия философией, искусством, научными исследованиями, изобретательством, которые движут развитием культурой. Но праздность также порождает паразитизм и желание разжиться на чужой счет. Пауперизм - это, между прочим, праздность при глубочайшей бедности, а не просто отсутствие работы. Человек не трудиться потому, что привык жить, не работая, хотя средств существования у него нет и он побирается. На другом полюсе праздность означает богатство, роскошь и нередко сочетается с ничегонеделанием.

Понятие культурной функции многогранно. К примеру, шаман в традиционном обществе, согласно Малиновскому, руководит сельхозработами, судит ссорящихся, лечит больных, предсказывает погоду и т.п. Таковы его функции. Они доказывают его нужность обществу. Просвещенные европейцы, переселившиеся в Австралию, сочли шаманов пережитком и решили заменить их врачами, т.е. людьми с медицинскими дипломами, чуждыми суеверий и предрассудков. Предполагалось, что они к тому же выполнят просветительскую функцию. Однако подобная замена нанесла вред, она не была функциональной. Во-первых, европейский врач выполняет меньше функций, чем австралийский шаман. Во-вторых, аборигены верят, что болезнь вызывается нечистой силой. Для лечения надо вступить с ней в контакт и победить ее, чем и занимается шаман. Если просвещенный врач не может делать того же самого, то лечиться к нему никто не пойдет. Замена оказалась во всех отношениях неэквивалентной. Для врача места и роли в традиционном обществе нет. Кто должен сообщить об этом европейской администрации, осуществляющей руководство местным населением? Конечно, этнограф. Правда, есть примеры, опровергающие этот подход. В частности, А.Швейцер, обученный современным медицинским знаниям, сумел тем не менее завоевать доверие аборигенов в глухих дебрях Африки.

Не согласные с мнением Малиновского специалисты считают, что функциональный принцип культуры тормозит прогресс. Если в культуре нет ничего лишнего, то из нее нельзя вынуть ни один элемент, не нарушив целостности, т.е. не разрушив культуры. Если мы меняем одно, то надо менять все остальное. Но не всегда удается подобное совершить. Если мы отдельные элементы, оставляя нетронутым целое, то вскоре старые элементы заглушат новые и никакого прогресса не произойдет. Всякий раз, когда российское общество намеревалось переходить к капитализму, а происходило подобное в 1864, 1921, 1991 гг., то целостность традиционной культуры не нарушалась, в нее вклинивались отдельные элементы нового. В результате настоящего капитализма страна так и не получила. Обратный переход к социализму, происходивший в 1917 и 1929 гг. сопровождался коренной ломки старой культуры, уничтожением миллионов носителей прежней культуры и попыткой сформировать новый тип культуры. Иными словами, построить социалистическую культуру как бы с чистого листа, отбросив все старое. Оказалось, что и такой путь неэффективен, ибо те культурные пережитки, с которыми боролись большевики – стяжательство, мелкобуржуазные и мещанские предрассудки и т.п., – не только сохранились в людях, но получили более сильное развитие.

Культурные пережитки

С пережитками разного рода нам приходится сталкиваться гораздо чаще, чем мы думаем или чем нам хотелось бы. К примеру, сегодня, когда наше общество движется к рыночному обществу, мы говорим и пишем о коллективистских и уравнительных пережитках в массовом сознании. В прессе тех, кто выступает за коммунистов, называют борцами за прошлое. В их сознании якобы сохранились культурные пережитки сталинской и брежневской поры, например, убеждение в том, что во всем виновато правительство и личное благополучие зависит не от самого человека, его усилий и трудолюбия, а исключительно от того, какой политической строй в обществе.

Культурные пережитки – социальные или культурные явления, некогда выполнявшие какую-то важную функцию, но позже утратившие свое назначение и вытесненные другими, более совершенными или удобными культурными изобретениями. Термин введен в Х1Х века английским антропологом Э.Тэйлором. Поскольку люди не склонны слишком быстро менять свои привязанности, обычаи и нормы, культурные пережитки по инерции продолжают существовать достаточно длительное время, несмотря на то, что параллельно существуют более совершенные модели. Примером служит ручное ткачество, существовавшее в Европе в тот период, когда уже был изобретен ткацкий станок.

Чем большее количество пережитков обнаружено у того или иного народа, тем ниже уровень научно-технического и культурного прогресса в этой стране, тем менее образованным и просвещенным следует считать общество. В позднем средневековье, а именно в Х1У-ХУ1 веках, когда христианство насчитывало полторы тысячи лет, европейские крестьяне сохранили языческие верования в духов предков, наговоры, заклинания и т.п. Чем ниже уровень образования социальной группы, тем больше у нее культурные пережитки.

Сохранение пережитков свидетельствует об инерционности культуры, ее консерватизме. Они сохраняются несмотря на то, что противоречат и реальности, и логике здравого смысла. Но в чем тогда их сила? Согласно мнению Э.Тэйлора, сохраняются потому, что они кому-то выгодны. Они выгодны коллективному разуму, для которого любая традиция, идущая из глубины веков, представляет ценность, ибо она отшлифована временем, выручала народ в трудные минуты или просто служит чем-то привычным и родным, с чем очень трудно расстаться. Выгодна она и отдельным индивидам или социальным группам. Например, вожди и знахари прибегают к ритуалам, заговорам, гаданиям ради сохранения своей власти. Нынешние коммунисты апеллируют к коллективистским пережиткам ради того, чтобы прийти к власти.

В научном смысле культурные пережитки важны потому, что благодаря им исследователь восстанавливает культурное прошлое народа, то состояние, которое было характерно для далекого прошлого, а теперь исчезло.

Поскольку место пережитков в любой культуре велико, то оказывается, что ни одну культуру невозможно понять, не изучив ее пережитки. И не только в их прямой форме. Они продолжают жить, часто изменяя свою форму. К примеру, трудности рыночных реформ в России специалисты объясняют сохранением у власти старой номенклатуры, мышление которой, хотя изменилось по форме, по содержанию осталось советским.

Изучая историю культуры, ученый строит ее портрет, самые глубокие борозды и штрихи на котором оставляют культурные пережитки в своем прямом и трансформированном виде. Религиозные верования дикарей, которые до Э.Тэйлора воспринимались как нагромождение нелепостей и пережитков, он предложил рассматривать как предтечу мировых религий. В Х1Х веке большинство философов не видели ничего общего между суевериями дикарей и взглядами просвещенных христиан. Э.Тэйлор первым установил причинно-следственную связь между двумя формами верований

6.3. Типология культур

Основание типологии культуры

Типология культур строится на основании каких-либо критериев. Таких критериев, или оснований может быть много, например: связь с религией (культуры религиозные и светские); региональная принадлежность культуры (культуры Востока и Запада, средиземноморская, латиноамериканская); регионально-этническая особенность (русская, французская); принадлежность к историческому типу общества (культура традиционного, индустриального, постиндустриального общества); хозяйственный уклад (культура охотников и собирателей, огородников, земледельцев, скотоводов, индустриальная культура); сфера общества или вид деятельности (культура производственная, политическая, экономическая, педагогическая, экологическая, художественная и т.п.); связь с территорией (сельская и городская культура); специализация (обыденная и специализированная культура); этническая принадлежность (народная, национальная, этническая культура); уровень мастерства и тип аудитории (высокая, или элитарная, народная, массовая культура) и другие.

Когда говорят о художественной, экономической или политической культурах, специалисты называют их либо разновидностями культуры общества, либо сферами культуры общества. Вкратце рассмотрим главные разновидности (сферы) культуры.

Типология культуры только тогда примет стройный и завершенный вид, когда мы приведем в порядок сами критерии, или основания классификации. Поскольку в культурологии не сложилось единого мнения о том, что считать видами, формами, типами, отраслями культуры, в качестве одного из вариантов можно предложить следующую концептуальную схему.

Отраслями культуры следует называть такие совокупности норм, правил и моделей поведения людей, которые составляют относительно замкнутую область в составе целого. Экономическая, политическая, профессиональная и прочие виды деятельности людей дают основание выделить их в самостоятельные отрасли культуры. Таким образом, политическая, профессиональная или педагогическая культуры – это отрасли культуры, подобно тому как в промышленности существуют такие отрасли, как автомобилестроение, станкостроение, тяжелая и легкая отрасли промышленности, химическая промышленность и т.д.

Типами культуры следует именовать такие совокупности норм, правил и моделей поведения людей, которые составляют относительно замкнутые области, но не являются частями одного целого. Например, китайская или русская культура – такие самобытные и самодостаточные явления, которые не принадлежат к реально существующему целому. По отношению к ним роль целого может играть только культура всего человечества, но она является скорее метафорой, нежели реальным явлением, поскольку рядом с культурой человечества мы не можем поставить культуру других живых существ и сравнить с ней.

Таким образом, любую национальную или этническую культуру мы обязаны отнести к культурным типам. Термин «тип» предполагает, что национальные культуры – русскую, французскую или китайскую – мы можем сравнивать и находить в них типичные черты. К типам культуры надо относить не только регионально-этнические образования, но также исторические и хозяйственные. В таком случае латиноамериканская культура, культура постиндустриального общества или культура охотников и собирателей должны именоваться культурными типами.

Формы культуры относятся к таким совокупностям правил, норм и моделей поведения людей, которые нельзя считать полностью автономными образованиями; они не являются также составными частями какого-то целого. Высокая, или элитарная культура, народная культура и массовая культура именуются формами культуры потому, что они представляют собой особый способ выражения художественного содержания. Высокая, народная и массовая культура различаются набором приемов и изобразительных средств художественного произведения, авторством, аудиторией, средствами донесения до зрителей художественных идей, уровнем исполнительского мастерства.

Видами культуры мы будем называть такие совокупности правил, норм и моделей поведения, которые являются разновидностями более общей культуры. К примеру, субкультура представляет собой такую разновидность господствующей (общенациональной) культуры, которая принадлежит большой социальной группе и отличается некоторым своеобразием. К примеру, молодежная субкультура создана возрастной группой людей от 13 до 19 лет. Их еще называют тинэйджерами. Молодежная субкультура не существует в отрыве от общенациональной, постоянно взаимодействует и подпитывается ею. То же самое можно сказать о контркультуре. Таким именем называют особую субкультуру, антагонистически настроенную по отношению к господствующей культуре. К основным видам культуры мы будем относить:

а) доминирующую (общенациональную) культуру, субкультуру и контркультуру;

б) сельскую и городскую культуры;

в) обыденную и специализированную культуры.

Особого разговора требует духовная и материальная культура. Их нельзя отнести к отраслям. формам, типам или видам культуры, поскольку эти явления сочетают в себе в разной степени все четыре классификационных признака. Духовную и материальную культуру правильнее считать комбинированными, или комплексными образованиями, стоящими в стороне от общей концептуальной схемы. Их можно называть сквозными явлениями, пронизывающими и отрасли, и типы, и формы, и виды культуры.

Разновидностями духовной культуры выступает художественная, а разновидностью материальной - физическая культура. О них мы поговорим самостоятельно.

Предлагаемую типологию культур не следует считать истиной в последней инстанции. Она весьма приблизительна и нестрога. Тем не менее у нее есть несомненные достоинства: логическая обоснованность и непротиворечивость.

Отрасли культуры

Экономическая культура.

Она включает в свой состав культуру производства (в том числе культуру труда), культуру распределения, культуру обмена, культуру потребления, культуру управления, культуру труда. Когда предприятие выпускает бракованную продукцию, говорят о низкой культуре производства. Когда договаривающиеся стороны не сдерживают слово, подводят друг друга при заключении и реализации сделки, говорят о низкой культуре обмена. Когда интересы потребителя в обществе игнорируют, когда покупатель не может вернуть или обменять в магазине некачественный товар или когда хамят продавцы, говорят о низкой культуре потребления.

Культура управления проявляется в непродуманности законодательных актов, принимаемых парламентом, отсутствии подготовленных практических решений, принимаемых правительством и аппаратом президента, в бездействии системы контроля за принимаемыми решениями. Авторитарный стиль руководства, пренебрежительное обращение начальников с подчиненными входит в число показателей низкой управленческой культуры на отдельном предприятии.

В социологии менеджмента существует понятие организационной культуры. Она включает совокупность обычаев, традиций, норм и правил поведения, сложившихся в данной организации. Руководитель, как должностное лицо, обязан следить за распределением заданий, организацией труда и трудовой дисциплины, правильным и своевременным распоряжением приказов, повышением производительности труда и т.д. Однако подчиненные, имея другие интересами, часто несовпадающие с интересами организации, оказывают возмущающее воздействие на реализацию решений. В результате приказы администрации искажаются. Возникает скрытое и явное сопротивление. Эмпирические данные А.Пригожина свидетельствуют: даже на передовых предприятиях выполняемость заданий составляет 61,8%, приказов – 58%. Основные причины: вина исполнителя – 28%, порок решения – 33%, непредвиденные явления - 39%.

Культура управления определяется в данном случае границами управленческого воздействия, которые составляют всего 61,8%. Столько приказов и распоряжений выполняются, остальные – нет. Причины – неадекватность служебного поведения руководителей и уклонение от исполнения (в сумме они дают 61% всех неосуществленных решений). Руководители, как оказалось, справляются со своими обязанностями хуже подчиненных . «Вина руководителя» состоит из: 1) непродуманных заданий, 2) нецелесообразных заданий, 3) непроверяемых заданий, 4) неадресных заданий, 5) постановки нереальных сроков, 6) излишней загрузки исполнителей – и весит в общем объеме 33%. А «вина исполнителей» (невысокая квалификация, необязательность, скрытое противодействие, неоперативность) – только 28% всех причин неисполнения.

Таким образом, управленческая культура, т.е. особенности поведения руководителей, выступает элементом более широкого понятия организационной культуры, куда можно включить также культуру труда, если понимать под ней совокупность норм и правил поведения исполнителей. С организационной культурой тесно связана профессиональная, которую можно рассматривать самостоятельно либо как часть первой.

Политическая культура

Иногда ее рассматривают как самостоятельное явление, а иногда включают как подвид управленческой культуры. Содержание политической культуры определяется господствующим политическим режимом власти. Если в стране царит тоталитарный режим, то возможен такой вариант: 1) строгая исполнительская культура на всех уровнях (причина – страх перед наказанием, репрессиями), неукоснительное соблюдение дисциплины, 2) крайне бедное содержание политической культуры в целом, отсутствие многообразных вариантов поведения подчиненных, свободы действий, инициативы. Итак, характерная черта тоталитарной политической культуры – строгое соблюдение формальных норм при крайне ограниченном наборе неформальных норм, обычаев, традиций. Сильная дисциплина и бедное содержание политической культуры – производные от авторитарного стиля управления и безынициативности подчиненных.

Показателями уровня развития политической культуры в обществе являются наличие гражданских и политических прав личности, то, насколько они соответствуют международным правилам, степень реализации и защиты этих прав, стиль и формы межпартийной борьбы, парламентская и непарламентская лексика общения политических деятелей и многое другое.

Профессиональная культура

В принципе ею должен обладать каждый, кто занят оплачиваемой работой, неважно в общественном или частном секторе. Профессиональная культура включает совокупность специальных теоретических знаний и практических умений, связанных с конкретным видом труда. Степень владения профессиональной культурой выражается в квалификации и квалификационном разряде. Необходимо различать а) формальную квалификацию, которая удостоверяется сертификатом (диплом, аттестат, зачетная книжка, удостоверение) об окончании определенных курсов повышения квалификации, школы, колледжа, университета или другого учебного учреждения и подразумевающей систему необходимых для данной профессии теоретических знаний, б) реальную квалификацию, получаемую после нескольких лет работы в данной профессии, включающей совокупность практических навыков и умений, т.е. профессиональный опыт и удостоверяемый либо не удостоверяемый каким-либо документом.

В современном обществе насчитывается от 40 до 50 тыс. профессий (на Западе их называют более точно – виды занятий), которые делятся на специальности, а специальности – на специализации. Удостоверение о получении профессии выдают после освоения необходимого курса знаний и прохождения профессионального отбора. Профессиональный отбор – это система практических испытаний, при которых проверяется степень соответствия унаследованных и приобретенных навыков (способностей) требованиям конкретного рабочего места, вида труда или профессии. Исходным моментом при отборе людей на данный вид занятий служат требования рабочего места. Они объективны и задаются характером и содержанием труда на данном рабочем месте.

Педагогическая культура

Она охватывает не только педагогов, но касается уровня грамотности всего населения. Педагогическая культура описывает не только количественные критерии, например, количество окончивших начальную или среднюю школы, но и качественные, в частности, уровень интеллектуальности нации. К примеру, в 70-е годы советские школьники на международных олимпиадах занимали первые места, к 90-м годам они откатились во вторую десятку. Или: социологи проводят сравнительные исследования и выясняют, что средний школьник в СССР лучше знает классиков своей литературы и мировой науки, чем американский.

Грамотность во Франции и России

Во Франции уже в Х11 веке в городах и во многих деревнях существовали школы (в том числе для бедных), а во Флоренции к ХУ1 веку практически все население было грамотно. С Х11 по ХУ век в Европе возникло 46 университетов, обладавших мощным идейным и политическим влиянием.

В России первые церковноприходские школы возникают только в 1839 г. В начале 80-х годов Х1Х века в них училось 100 тыс. детей. К этому времени в Западной Европе было грамотно уже 90% населения

Источник: Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. 1783-1883 гг. М., 1986.

Таким образом, педагогическая культура включает всю систему исторически сложившихся в данном обществе механизмов передачи научных знаний и нравственных ценностей молодому поколению. Естественно, что она охватывает и то, насколько новаторскими, по сравнению с мировым опытом, являются методики образования и приемы обучения в средней и высшей школе. В этом смысле советская педагогическая культура (а до того российская дореволюционная) считалась одной из самых передовых в мире. Только один факт: после того, как в конце 50-х годов СССР запустил первые космические спутники, опередив США, американский парламент поставил вопрос о причинах отставания в сфере образования и путях решения проблемы. После чего американцы радикально изменили систему образования и добились заметных успехов. К сожалению, в 70-80-е годы наша педагогика скорее почивала на лаврах и в результате серьезно отстала от мировых стандартов.

Разумеется, педагогическая культура невозможна без материально-технического оснащения. Признаком низкой культуры служат примеры того, как на уроках информатики учитель рассказывает теоретически все о компьютере, не имея возможности ничего показать на практике. Уровень компьютеризации России на несколько порядков отстает от уровня США и Японии.

Виды культуры

Доминирующая культура

Совокупность ценностей, верований, традиций и обычаев, которыми руководствуется большинство членов данного общества, называется господствующей, или доминирующей культурой.

Доминирующая культура может быть национальной и этнической в зависимости от того, насколько сложно организовано данное общество и насколько многолюдной является данная страна.

В литературе иногда отождествляют понятия этнической и национальной культуры, что считается неправильным. Этносом называют любое национальное сообщество, например, национальное меньшинство, племя, народность. Этносы существовали всегда, а нации возникли лишь в Новое время. Когда говорят об этносе, то не имеют ввиду огромных национальных государств, сложной социальной структуры, большого количества городов и всего, что связано в нашем представлении с современным обществом. Этносы – малые компактные сообщества, очень простые по своему устройству, поэтому просты и однородны этнические культуры. Культуру бушменов мы вправе называть этнической, но Южно-африканская республика, на территории которой есть пустыня Калахари, где и обитают заброшенные племена (точнее небольшие локальные группы) бушменов, обладает национальной культурой.

Этническая культура всегда локализована в географическом пространстве и однородна по своей политической, экономической и социальной структуре.

Этническая культура – совокупность черт культуры, касающихся преимущественно обыденной жизнедеятельности, бытовой культуры. Она имеет ядро и периферию. Этническая культура включает орудия труда, нравы, обычаи, нормы обычного права, ценности, постройки, одежду, пищу, средства передвижения, жилище, знания, верования, виды народного искусства.

Специалисты различают в этнической культуре два слоя:

·исторический ранний (нижний), образованный унаследованными из прошлого культурными элементами;

·исторически поздний (верхний), состоящий из новообразований, современных культурных явлений

Нижний слой включает наиболее устойчивые элементы, закрепленные многовековой традицией. Поэтому считается, что они составляют каркас этнической культуры. При таком подходе этническа культура предстает как единство преемственности и обновления. Обновление культуры может экзогенным (заимствованным) и эндогенным (возникшим внутри культуры без влияния извне). Преемственность, устойчивость этнической культуры держится на действии двух типов механизмов передачи традиций: внутрипоколенных традиций, действующих на протяжении нескольких лет или десятилетий и охватывающих лишь часть этноса (смежные возрастные группы); межпоколенных традиций, существующих на протяжении исторически длительного времени и выступающих механизмом передачи ценностей из поколения к поколению

Если этнос указывает на социокультурную общность людей, то нация обозначает территориальное, экономическое и лингвистическое объединение людей, имеющих социальную структуру и политическую организацию

Структура национальной культуры сложнее этнической. Национальная культура включает наряду с традиционно-бытовой, профессиональной и обыденной также специализированные области культуры. А поскольку нация охватывает общество, а общество имеет стратификацию и социальную структуру, то понятие национальной культуры охватывает субкультуры всех больших групп, которых может не быть у этнической. Более того, этнические культуры входят в состав национальной. Взять такие молодые нации, как США или Бразилию, прозванные этническими котлами. Американская национальная культура крайне гетерогенна, она включает ирландскую, итальянскую, немецкую, китайскую, японскую, мексиканскую, русскую, еврейскую и другие этнические культуры. Большинство современных национальных культур полиэтничны.

Национальная культура не сводится к механической сумме этнических культур. Она имеет нечто сверх того. У нее есть собственно национальные черты культуры, возникшие тогда, когда представители всех этносов осознали свою принадлежность к новой нации. Например, и негры, и белые одинаково восторженно исполняют гимн США и чтут американский флаг, уважают его законы и национальные праздники, в частности, День благодарения (день независимости США). Ничего этого нет ни в одной этнической культуре, ни у одного народа, приехавшего в США. Они появились на новой территории.. Осознание большими социальными группами своей приверженности к территории своего расселения, общенациональному литературному языку, национальным традициям и символам составляет содержание национальной культуры

В отличие от этнической национальная культура объединяет людей, живущих на больших пространствах и не обязательно связанных кровно-родственными отношениями. Обязательным условием появления национальной культуры специалисты считают новый тип социальной коммуникации, связанный с изобретением письменности. Именно благодаря письменности идеи, необходимые для национального объединения, приобретают популярность среди грамотной части населения

Таким образом, национальная культура складывается на фундаменте письменной культуры, в то время как этническая культура может быть вполне бесписьменной, например, культура отсталых племен, сохранившихся до наших дней. Но та и другая культура, по отношению ко всем другим видам культуры на данной территории, должна называться доминирующей.

О возникновении национальной культуры мы судим прежде всего по факту рождения литературного (письменного) языка и национальной литературы. Вот почему национальная культура изучается преимущественно филологией, имеющей дело с памятниками письменности, а этническая культура – этнографией антропологией, имеющими дело прежде всего с дописьменной литературой. Творцов национальной культуры – интеллигенцию – называют часто «мастерами культуры», поскольку именно они несут главную ответственность за духовное состояние нации. Они формируют эталоны и образцы для массового подражания, они определяют культурную стратегию общества.

Образование и сегодня рассматривается в качестве основного условия приобщения народа к своей национальной культуре, под которой понимается прежде всего культура, создаваемая художественной и научной интеллигенцией.

Субкультура и контркультура

Поскольку общество распадается на множество групп – национальных, демографических, социальных, профессиональных, – постепенно у каждой из них формируется собственная культура, т.е. система ценностей и правил поведения. Малые культурные миры называют субкультурами.

У одного языка – несколько диалектов. Группы, говорящие на разных диалектах, - субкультуры, группы, говорящие на разных языках, – различные культуры. Когда люди из двух групп, несмотря на несходство деталей образа жизни, разделяют общие базисные ценности и потому могут общаться беспрепятственно, их культуры – всего лишь варианты одной, господствующей культуры. Романские языки произошли от латинского благодаря изменению количества и гласных, и согласных. Они являются новыми языками, но не диалектами. Их носители выражают разные культуры, а не субкультуры.

Субкультура – часть общей культуры, система ценностей, традиций, обычаев, присущих большой социальной группе. Говорят о молодежной субкультуре, субкультуре пожилых людей, субкультуре национальных меньшинств, профессиональной субкультуре, криминальной субкультуре.

Субкультура – это часть общей культуры нации, в отдельных аспектах отмечающаяся или противостоящая целому, но в главных чертах согласующаяся и продолжающая культуру нации, которая получила название доминирующей культуры. Субкультура отличается от доминирующей культуры языком, взглядами на жизнь, манерами поведения, прической, одеждой, обычаями. Различия могут быть очень сильными, но субкультура не противостоит доминирующей культуре. Она включает ряд ценностей доминирующей культуры и добавляет к ним новые ценности, характерные только для нее.

Своя культура у наркоманов, глухонемых, бомжей, алкоголиков, спортсменов, одиноких. Дети аристократов или представителей среднего класса сильно отличаются своим поведением от детей из низшего класса. Они читают разные книги, ходят в разные школы, ориентируются на разные идеалы. У каждого поколения и социальной группы свой культурный мир. Малолетние детишки, постоянно общающиеся во дворе, создают своеобразную субкультуру, понятную только им. Но шимпанзе и гориллы, сколько бы они ни взаимодействовали в группах, не способны породить даже зачатков культуры. Причина в отсутствии языка – этой праматерии культуры.

Контркультура обозначает такую субкультуру, которая не просто отличается от доминирующей культуры, но противостоит, находится в конфликте с господствующими ценностями. Субкультура террористов противостоит человеческой культуре, а молодежное движение хиппи в 60-е годы отрицало господствующие американские ценности: усердный труд, материальный успех и наживу, конформизм, сексуальную сдержанность, политическую лояльность, рационализм.

Пример контркультуры, по мнению известного американского социолога Н.Смелзера, служит культура богемы и хиппи. «Среди других ценностей богемы выделяются стремление к самовыражению, желание жить сегодняшним днем, требование полной свободы, поощрение равенства мужчин и женщин и любовь к экзотике. Это подразумевает отрицание таких ценностей господствующей культуры, как самодисциплина, самоограничение в настоящем ради награды в будущем, материализм, успех в соответствии с общепринятыми правилами».

Возникновение контркультуры на самом деле – явление вполне обычное и распространенная. Доминирующая культура, которой противостоит контркультура, упорядочивает только часть символического пространства данного общества. Она не способна охватить все многообразие явлений. Оставшееся делят между собой суб- и контркультуры. Те и другие крайне важны доминирующей культуре, хотя на одних она смотрит с недоверием, а на других – с враждебностью. Контркультурами были раннее христианство в начале новой эры, затем религиозные секты, позже средневековые утопические коммуны, а затем идеология большевиков.

Иногда провести четкие различия между субкультурой и контркультурой или затруднительно, или невозможно. В таких случаях на равных правах к одному явления применяют оба названия. Примером служит так называемая «уличная культура».

«Уличная культура», по мнению американского социолога и антрополога Джона Хортона, существует в каждой точке социального пространства, если оно открыто общению людей. Малообеспеченные группы населения, бездомные, пенсионеры, безработные, хиппи, национальные меньшинства, трудные подростки составляют социальную базу и движущую силу такой субкультуры. Каждая из этих групп имеет собственную субкультуру и в то же время все вместе они образуют новую субкультуру аутсайдеров – «уличную культуру», которая надстраивается над ними, объединяет их, но выступает как часть более общей, американской культуры. Все они разделяют общие для своей группы представления о мире, взгляды на жизнь, массовые стереотипы. Они враждебны к тем, кого считают богатыми или более удачливыми, защищают «свояков» и агрессивны по отношению к чужим. Групповой эгоизм и кастовая солидарность еще более усиливаются в результате совместных и организованных действий.

Представители «уличной субкультуры» называют себя «людьми улицы», «хладнокровными» или просто «системой» («regularas»). Но какие бы клички они ни присваивали, прохожие относятся к ним как к хулиганам, т.е. людям, живущим на и при помощи улицы. Они отличаются прической, этикетом, одеждой, манерой говорить. Они добиваются признания только среди своих, но не всегда на пользу окружающим. Задираясь и оскорбляя прохожих, не подчиняясь властям, отказываясь работать, представители «уличной субкультуры» демонстрируют свой способ поведения.

Субкультурное поведение различается в зависимости от того, к какому социальному классу, национальности и расе принадлежат его субъекты. Еще один водораздел – различия по возрастам. Есть поведение отроческое, юношеское, подростковое. В Америке дети родителей, входящих в так называемый средний класс, сильно отличаются своим поведением от детей низшего класса и элиты. Они читают разные книжки, ходят в разные школы и ориентируются на разные идеалы. То есть ведут себя так же, как и взрослые, во всем соблюдающие социальную дистанцию.

У каждой социальной группы свой мир и своя система поведения. Когда они пересекаются, то не всегда исход завершается мирным путем. Активисты движения «зеленых» и подростковые банды, профессиональные спортсмены и торговцы наркотиками, научная элита и проститутки существуют в одном обществе, в одной стране, имеют одно правительство и один закон. Но их интересы и жизненные миры различны, как различны манера поведения, форма одежды, язык и этикет. Они могут быть разделены пространством, а иногда и временем, но их соединяет общая основа – молодежная субкультура.

Преступная субкультура, произрастающая в коллективных тюрьмах, которые называют «фабриками насилия», отличается специфическим поведением, правилами и даже языком. Здесь своя система иерархии и привилегий. «Особо привилегированные» (босс, бугор, рог зоны) – неформальные лидеры, имеют лучшее спальное место, лучшую пищу, эксплуатируют других. «Просто привилегированные» (борзый, отрицал) – сподручные и советники босса. Они – исполнители его воли и толкователи норм. Ниже по лестнице стоят «нейтральные» (пацаны) – основная масса осужденных. Им запрещается контактировать и оказывать помощь «непривилегированным» (шестерки, чушки, шныри), которые используются для грязной работы и служат орудием издевательств над «лишенными привилегий» (опущенные, обиженные). Для поддержания внутригрупповой стратификации (структуры) используется особый механизм «прописка». Она проводится в форме игры, загадок и других процедур испытания. Борьба за сохранение или повышение статуса носит, как правило, остро-конфликтный характер и отличается особой агрессивностью, жестокостью и культом насилия. Конфликт с лидером чреват трагическими последствиями, которые нередко принимают форму самоубийства или членовредительства.

Сельская культура

Сельская культура получила в литературе ряд наименований: сельский тип культуры, культура села, деревенская культура, культура крестьянства. Известный специалист по социологии культуры Л.Н.Коган предлагает различать понятия – сельское население (в него входят все, кто проживает в сельской местности, в том числе горожане-дачники, сельчане, работающие на городских предприятиях, служащие, проживающие в селе, но не являющиеся крестьянами и т.д.) и крестьяне (только те, кто занят сельскохозяйственным трудом и проживает на селе) Когда говорят о сельской культуре, то речь должна идти о крестьянах и только. Они – носители этой культуры. Л.Н.Коган выделяет следующие особенности сельской культуры.

1. Неравномерная загруженность аграрным трудом в течение года – сверхнапряжение в летнее и весенне-осеннее время, минимальное напряжение зимой. Чрезмерная напряженность труда в период сева, сенокоса, уборки, не знающего выходных дней и фиксированного рабочего дня, компенсируется большим количеством праздников, приходящихся в основном на зиму и период межсезонья. Поэтому такую большую роль в старой деревне всегда играла праздничная культура.

2. Персонификация межличностных отношений, т.е. вытеснение и замена всех других типов отношений доверительно личными. Деревня представляет собой небольшую по численности территориальную общность, все члены которой состоят в прямом или косвенном родстве (племянник, кум, сват, сосед и т.д.).

3. Плотный неформальный контроль за поведением каждого члена такой локальной общности. Вся жизнь крестьянина – его труд, досуг, семейная жизнь, воспитание детей, сватовство и знакомства, дружеские связи, культурные предпочтения - проходят на глазах всей деревни. Постепенно формируется дух сплоченной закрытой общины, где все за одного и один за всех. Высокий уровень взаимоконтроля соседствует со столь же высокой степенью взаимозаменимости и взаимообмена (предметами, действиями). Неработающие соседи обеспечивают присмотр за детьми, когда родители находятся в поле. На сенокосе или ферме. Принципы воспитания детей, выбор брачного партнера и иные ключевые вопросы подвергаются коллективному обсуждению. По их поводу выносится общественное мнение, которое и служит основой принятия индивидуального решения.

4. Особое качество межличностных отношений в деревне основывается на подчеркнутой грубоватости и фамильярности обращения друг с другом. Обращение на «Вы» считается городской чертой, признается «тыканье» и обращение друг к другу по имени (часто уменьшительному: Федька, Васька) или только по отчеству, которое выполняет функцию имени (Иваныч, Кузьмич).

5. В потоке информационного обмена в деревне ведущую роль выполняют местные слухи, местная интерпретация исторических и общегосударственных событий. Внутриобщинная информация доминирует над официальной государственной.

6. Практически всем жителям деревни присущ ограниченный жизненный опыт: мало кто из сельчан, особенно в прежнее время, далеко покидал границы своей деревни. Их жизнь небогата историческими и общечеловеческими событиями. Локальная замкнутость сельской культуры формирует особый менталитет сельчанина, который не понимает быстро меняющейся городской жизнью.

7. Более высокий, чем в городе, удельный вес коллективной деятельности. Как показало исследование «Телевизионная аудитория», проведенное уральскими социологами под руководством Л.Н.Когана, даже просмотр телепередач происходит коллективно – всей семьей или дружеской компанией.

8. Уделяется большее, чем в городе, внимание экологической культуре и охране окружающей среды.

9. Ограниченный культурный выбор. Отсутствие культурного выбора, недоступность для сельчан многих видов культурной деятельности, существующих у горожан (посещение музеев, театров, художественных выставок, ресторанов, ночных клубов и т.п.), ограничивает культурные запросы и культурный кругозор, не позволяют сформировать у сельчан, особенно молодежи, развитый культурный вкус, разносторонние потребности, умение выбирать среди нескольких фильмов или передач. В деревне, особенно глухой, смотрят и слушают все, что завезут, чаще всего в сельский репертуар включают то, что не идет в городе, или что там давно уже не в моде.

Культурный лаг – разрыв в культурном уровне между городом и селом в итоге достигает катастрофических размеров. Правда, с массовым распространением телевидения былое культурное отставание быстрое сокращается. В результате неудовлетворенность качеством культурной жизни на селе, как показывают социологические исследования, уже не служит основной причиной миграции в город. Когда закрытая деревенская культура, после многих лет отставания, вдруг открывается миру, как это произошло сегодня, она начинает подвергаться интенсивной экспансии чуждой ей городской культуры, причем не самого высокого качества. В 90-е годы в деревню широким потоком хлынула низкопробная «массовая культура» – порнографические и примитивно-приключенческие видеофильмы. И прежде село иногда напоминало «сточную канаву» городской культуры. Однако в советские годы поток низкопробной продукции сдерживали идеологические ограничения и партийный контроль. В годы экономических реформ никаких препятствий на этом пути нет.

10. Раннее занятие физическим трудом на открытом воздухе сформировало иное отношение к физкультуре. На селе мало кто занимается дополнительными узкофункциональными упражнениями (европейская система, йога, аэробика) для поддержания здоровья. В результате в значительной мере теряется организованная ритмика рабочего дня, способность рационально подходить к затратам времени, к своему здоровью.

Городская культура

Городская культура (культура города, индустриальная культура, урбанизированная культура) – это культура крупных и средних несельскохозяйственных поселений, обычно крупных индустриальных и административных центров. Малые города и поселки городского типа (от 3 тыс. жителей) по размерам и облику часто напоминают деревни и села. Уровень культуры жителей здесь немногим отличается от деревни. Чем выше степень урбанизации поселения и крупнее его размеры, тем больше он отличается по своему культурному облику от села и сельской культуры.

Единого для всех городских поселений типа культуры не существует. Города различаются не только географическим и геополитическим (ближе к Европе или Японии) положением, численностью населения (одно дело многомиллионные гиганты типа Санкт-Петербурга или Самары, другое – 200-300-тысячные города с полупровинциальным укладом жизни) и размерами, но также специализацией: есть текстильные города (Иваново), горной промышленности и шахтерские города (Кемерово), автомобильной промышленности (Тольятти), города науки, или «наукограды» (Дубна) города-курорты (Сочи), «военные городки»-базы морского флота и сухопутных гарнизонов, религиозные центры (Загорск) и т.п. Естественно, что в каждом типе города свой уклад и тип культуры.

Общими чертами городской культуры, отличающими ее от сельской, выступают такие признаки, как высокая плотность застройки городской территории; наличие большого числа транспортных магистралей социокультурного (дворы, улицы, проспекты, площади, парки) и инженерного (шоссе и транспортные развязки, железнодорожные узлы и вокзала, водопроводные и телекоммуникационные сети) назначения.

Культурное пространство города организовано совсем иначе, чем на селе; широкие возможности выбора учреждений досуга, быта и культуры (парки культуры и отдыха, аттракционы, химчистски и прачечные, кафе и рестораны, театры и музеи, библиотеки, галереи, танцевальные залы и т.п.); наличие огромного числа незнакомых людей (анонимность социальных отношений), благодаря чему индивид чувствует себя более свободным и раскованным и в то же время получает возможность создавать или выбирать круг общения по интересам.

Отличительной особенностью городской черты выступает одиночество в толпе, возможность долго ни с кем не общаться, замена личных контактов телефонными звонками, возможность почти бесконтрольно заниматься сомнительными и преступными делами. Характерная черта городской жизни и городской культуры - транспортная усталость, возникающая вследствие ежедневных переездов на большие расстояния и тесноты в общественном транспорте. Нервные перегрузки могут вызываться также более напряженным, чем на селе, и равномерным трудовым ритмом, стоянием в очередях, ажиотажным спросом и дефицитом, митингами и демонстрациями, постоянным нахождением в толпе (на улицах, в транспорте, магазинах).

Знаете ли вы, что

Почему в древних обществах родство считается по материнской линии? Историки отвечают: потому, что мать знает точно, что ее дети именно ее, у отца же такой уверенности нет. Со времен родового строя многое изменилось, но биология размножения нашего вида осталась прежней, поэтому и сегодня отцы иногда задумываются: чей ребенок?

Согласно расчетам, примерно 90% из всех когда-либо живших на Земле ученых являются нашими современниками.

Считается, что первая группа крови самая древняя, т.е. у всех первобытных людей была только эта группа и только в процессе эволюции образовались остальные группы крови.

Городская среда насыщена гораздо большим числом вредных и канцерогенных веществ, чем сельская. Хлорированная, а не родниковая вода, загазованный из-за многочисленного количества машин и заводов городской воздух, повышенный шум и запыленность атмосферы. Такая среда более искусственная и непривычная для человеческого организма, чем традиционная деревенская. Дело в том, что возникла она лишь в последнее столетие и биологически человек не успел к ней приспособиться. Отсюда ослабленное здоровье и стремление горожан всеми доступными средствами его поддержать. Уровень медицинского обслуживания, число обращений к врачам и занимающихся физкультурно-оздоровительными мероприятиями людей в городе существенно больше, чем на селе. Длительная оторванность от живой природы также неблагоприятно воздействует на горожан. Отсюда массовое увлечение садово-огородническим движением, не свойственное сельчанам. Пригородный участок и дача сегодня – непременные атрибуты городской культуры.

Если для сельской культуры характерно триединство: единство места работы, места жительства и места отдыха, – то для городской культуры характерна как раз обратная тенденция. Большинство учреждений культуры и бизнеса сосредоточены в центре города, а большинство жителей обитает в так называемых спальных районах на окраине. Поэтому ездить в общественном или личном транспорте горожанам приходится гораздо чаще и больше. Горожане чаще, чем сельчане, выезжают на отдых в другие города и страны.

Обыденная и специализированная культура

По степени специализации ученые выделяют два уровня культуры – обыденную и специализированную. Из названия нам должно быть понятно, что обыденная культура представляет собой сниженный, профанный или даже любительский уровень высокой культуры, которую можно также именовать специализированной, профессиональной. Профессиональный актер или художник всю жизнь специализируется на одном виде творчества и благодаря тому добивается высоких результатов. А простые обыватели, занятые на производстве или в учреждении, в свободное время могут немного почитать (а часто и пописать) стихи, порисовать, попеть с друзьями или в одиночку под караоки и т.д., т.е. заняться любительской деятельностью (самодеятельностью).

Обыденная культура – это владение обычаями повседневной жизни социальной и национальной среды, в которой человек проживает. Процесс овладения обыденной культурой называется в науке общей социализацией и инкультурацией личности.

Проблему обыденной культуры и повседневной реальности ставили философы прагматисты (У.Джемс), философы-неопозитивисты (Л.Витгенштейн), социологи М.Вебер и Дж.Мид, А.Щюц и Г.Гарфинкель. В отечественной культурологии эта проблема получила развитие в трудах М.М.Бахтина, Б.Ф.Поршнева, А.Я.Гуревича, Ю.М.Лотмана. Обыденная культура – это культура, не получившая институционального закрепления. Специализированная культура – это, напротив, культура, ставшая институциализированной. Обыденная культура – часть повседневной реальности, совокупность всех нерефлексивных, синкретических аспектов социальной жизни. Она ограничена своим домом, районом, городом, своей территорией, межличностными отношениями. Такова сфера ближайшего окружения, первичных агентов социализации, первичных малых групп. Специализированные культуры охватывают дальнее окружение человека и связаны с формальными отношениями и институтами. Здесь люди проявляют себя как носители социальных ролей и представители больших групп, как агенты вторичной социализации.

В первом случае человек поступает как дилетант, во втором – как эксперт. Его действия подчинены стандартным технологиям, методически обоснованы, экспериментально проверяемы.

Обыденная культура охватывает небольшой объем мира (микромир). Человек осваивает ее с первых дней жизни – в семье, в общении с друзьями. Через тесные спонтанные контакты он овладевает теми навыками, знаниями и стереотипами поведения, которые в дальнейшем служат базой для приобщения к специализированной культуре. От них он никогда не откажется, а вот знания «большой» культуры, скажем, музыкальные, с возрастом могут утратиться. Многое из усвоенного в детстве не изменяется впоследствии. На них надстраивается новый жизненный опыт.

Для того чтобы овладеть навыками специализированной культуры одного общения в семье и с друзьями недостаточно. Необходима профессиональная подготовка. Сегодня папы и мамы, особенно в городах, стремятся запихнуть своих чад в музыкальные школы, изокружки, спортивные секции.

Обыденная культура – сфера общепонятных знаний и общедоступных навыков, полученные благодаря трем источникам:

n общению в малой группе (семья, ровесники, родня)

n обучению в школе и получению общего образования

n средствам массовой информации

Нравы, обычаи, традиции, правила повседневного поведения осваиваются – в разной мере – через все три источника (семья, школа, СМИ). И родители, и учителя, и журналисты учат детей (да и взрослых) основам этикета. Тому, как мужчина должен обращаться с женщиной, молодой – со старшим и т.п. На телевидении помимо коммерческой рекламы существует так называемая социальная реклама, например, «Позвоните родителям», «Берегите любимых» и т.п. Еще одним каналом усвоения повседневной культуры служит церковь. Такую же роль играет армия.

Составные части специализированной культуры – наука, искусство, философия, право, религия. У обыденной культуры – обыденный язык, у специализированной культуры – профессиональные языки. Обыденная культура – сфера эмоциональной привязанности, чувства взаимной симпатии, чувства долга по отношению к детям, пожилым, слабым. Специализированная культура – сфера общественного разделения труда, социальных статусов. Объектами специализированной культуры выступают: художественная литература, оперная и симфоническая музыка, балет, скульптура, изобразительное искусство и т.п.

Социальным пространством для проявления обыденной культуры становятся:

·приватное пространство (квартира),

·публичные места (студенческое общежитие, завод, транспорт, театр, музей, химчистка, очередь, улица, подъезд, школа и т.п.),

В обыденной культуре также есть институциональные формы взаимодействия, например, кружки художественной самодеятельности, клубы коллекционеров, кружки юных техников и т.п. Но здесь люди занимаются спортом, наукой, изобретательством, искусством на любительском, а не профессиональном уровне.

Научный съезд, симпозиум, куда съезжаются знакомые и незнакомые, – вариант публичного места. Здесь разворачиваются: 1) неформальное общение и обыденная культура – среди знакомых, 2) специализированная культуры среди незнакомых – обсуждение, диспут, выступление с трибуны и т.п.

Улицы и городской транспорт – места постоянного скопления случайно сталкивающихся людей. Культурное взаимодействие здесь протекает по особым правилам, которые облегчают контакты незнакомым или малознакомым людям. Такие правила достаточно просты, однозначны и обязательны. Улица, транспорт, кафе, ресторан, кинотеатр, театр, музей, выставка, вокзал, симпозиум, парк - места кратковременного пребывания случайных и незнакомых людей. На этот короткий срок поддерживаются простые структуры отношений, при которых люди стараются не мешать друг другу. Подобные структуры включают простые обмены типа «Не одолжите ли мне Вашу солонку?», разговоры на общие темы «Не правда ли, сегодня прекрасная погода?». Сдержанное поведение призвано продемонстрировать причастность к общепринятым нормам вежливости и ничего более.

Взаимодействие в домашней среде обычно протекает менее вежливо, люди чаще ссорятся, небрежно одеваются, неприлично выражаются и вообще проявляют такие манеры, которые они постеснялись бы показать «на людях». Приватное пространство воспринимается как место, где можно отдохнуть от правил поведения и условностей публичного пространства.

Место работы занимает промежуточное место между домашней средой (приватным пространством), где человек максимально освобождается от культурных условностей, и театром (рестораном, парком, музеем), т.е. публичным пространством, где человек в максимальной степени следует культурным условностям и стремится выглядеть лучше, чем он есть. Не только рабочее место, но и некоторые другие места попадают в промежуточную зону. Попробуем изобразить ситуацию схематически.

Промежуточное пространство соединяет в себе черты публичного и приватного пространств. Как и в приватном, на рабочем месте существуют неформальные – дружеские, доверительно-личные – отношения. Как и в театре, на рабочем месте существуют формальные – служебные, безличные – отношений. Место работы – это одновременно область долго- и кратковременных отношений, пересечения больших и малых социальных групп, незнакомых и знакомых людей.

Обыденный и специализированный уровни культуры присутствуют почти везде. Так, например, в религии профессиональный, или специализированный уровень представлен совокупностью ритуалов и церемоний, в технологию которых люди с улицы не посвящены. Богословское знание, которым овладевают многими годами упорного обучения, также относятся к профессиональному уровню религиозной культуры, которой владеют особые люди – служители церкви. А простым людям доступен профанный уровень религиозной культуры - различного рода верования (знания, принятые без доказательства), осведомленность о распространенных праздниках и святых, некоторых молитвах и обрядах. Но сведения эти самые поверхностные, очень неточные.

Итак, обыденная культура – это профанный уровень участия людей в профессиональной культуре, т.е. дилетантский, малоосведомленный, некомпетентный.

Формы культуры

В зависимости от того, кто создает культуру и каков ее уровень, социологи различают три ее формы:

1. элитарную

2. народную

3. массовую

. Высокая культура

Элитарная, или высокая культура создается привилегированной частью общества, либо по ее заказу профессиональными творцами. Она включает изящное искусство, классическую музыку и литературу. Высокая культура например, живопись Пикассо или музыка Шенберга, трудна для понимания неподготовленного человека. Как правило, она на десятилетия опережает уровень восприятия среднеобразованного человека. Круг ее потребителей – высокообразованная часть общества: критики, литературоведы, завсегдатаи музеев и выставок, театралы, художники, писатели, музыканты. Когда уровень образования населения растет, круг потребителей высокой культуры расширяется. К ее разновидности можно отнести светское искусство и салонную музыку. Формула элитарной культуры – «искусство для искусства».

Подробнее о высокой культуре мы поговорим в параграфах посвященных художественной культуре и искусству, а также в специальном разделе, посвященном истории мировой художественной культуры.

Народная культура

Народная культура состоит из двух видов – популярной и фольклорной культуры. Когда кампания подвыпивших друзей распевает песни А.Пугачевой или «Не шуми камыш», то речь идет о популярной культуре, а когда этнографическая экспедиция из глубин России привозит материал колядных праздниках или русских причитаниях, то обязательно говорят о фольклорной культуре. В итоге популярная культура описывает сегодняшний быт, нравы, обычаи, песни, танцы и т.д. народа, а фольклорная – его прошлое. Легенды, сказки и другие жанры фольклора создавались в прошлом, а сегодня существуют как историческое наследие. Кое-что из этого наследия исполняется и сегодня, значит часть фольклорной культуры вошла в популярную культуру, которая помимо исторических предания постоянно пополняется новообразованиями, например, современным городским фольклором.

Таким образом, в народной культуре, в свою очередь, можно выделить два уровня – высокий, связанный с фольклором и включающий народные предания, сказки, эпос, старинные танцы и др., и сниженный, ограниченный так называемой поп-культурой.

В отличие от элитарной культуры, которая создается профессионалами, высокая народная культура создается анонимными творцами, не имеющими профессиональной подготовки. Авторы народных творений (сказов, причитаний, быличек) зачастую неизвестны, но это высокохудожественные сочинения. Мифы, легенды, сказания, эпосы, сказки, песни и танцы принадлежат к высочайшим творениям народной культуры. Их нельзя отнести к элитарной, или высокой культуре только потому, что они созданы анонимными народными творцами. «Народная культура возникла в глубокой древности. Ее субъектом являются не отдельные профессионалы, а весь народ. Поэтому функционирование народной культуры неотделимо от труда и быта людей. Авторы ее зачастую анонимны, произведения существуют обычно во множестве вариантов, передаются устно из поколения в поколение. В этом плане можно говорить о народном искусстве (народные песни, сказки, легенды), народной медицине (лекарственные травы, заговоры), народной педагогике, суть которой часто выражается в пословицах, поговорках».

По исполнению элементы народной культуры могут быть индивидуальными (изложение легенды), групповыми (исполнение танца или песни), массовыми (карнавальные шествия). Фольклор – название не всего народного творчества, как это часто думают, а только его части, связанной прежде всего с устным народным творчеством. Фольклорная, как и популярная, формы (или виды) создавались раньше и создаются сегодня различными слоями населения. Фольклор всегда локализован, т.е. связан с традициями данной местности, и демократичен, поскольку в его создании участвуют все желающие.

Местом сосредоточения фольклорной культуры, как правило, служит деревня, а популярной – город, поскольку там проживает сегодня большинство населения. Некоторые продукты творчества относят к народной культуре в целом, не подразделяя их на фольклорную и популярную. К примеру, народная медицина, народные промыслы, народные игры и забавы, народные песни и танцы, народные обряды и праздники, народная кухня, народная этика и педагогика.

Аудитория народной культуры – всегда большинство общества. Так было в традиционном и индустриальном обществе. Ситуация меняется только в постиндустриальном обществе.

Массовая культура

Массовая культура не выражает изысканных вкусов или духовных поисков народа. Время ее появления – середина XX века, когда средства массовой информации (радио, печать, телевидение, грамзаписи и магнитофоны) проникли в большинство стран мира и стали доступны представителям всех социальных слоев. Массовая культура может быть интернациональной и национальной. Эстрадная музыка – яркий пример массовой культуры. Она понятна и доступна всем возрастам, всем слоям населения независимо от уровня образования.

Массовая культура, как правило, обладает меньшей художественной ценностью, чем элитарная или народная культура. Но у нее самая широкая аудитория и она является авторской. Она удовлетворяет сиюминутные запросы людей, реагирует на любое новое событие и отражает его. Поэтому образцы массовой культуры, в частности шлягеры, быстро теряют актуальность, устаревают, выходят из моды. С произведениями элитарной и народной культуры подобного не происходит. Высокая культура обозначает пристрастия и привычки горожан, аристократов, богатых, правящей элиты, а массовая культура – культура низов. Одни и те же виды искусства могут принадлежать высокой и массовой культуре: классическая музыка – высокой, а популярная музыка – массовой, фильмы Феллини – высокой, а боевики – массовой, картины Пикассо – высокой, а лубок – массовой. Однако существуют такие жанры литературы, в частности фантастика, детективы и комиксы, которые всегда относят к популярной или массовой культуре, но никогда к высокой. То же самое происходит с конкретными произведениями искусства.

Органная месса Баха относится к высокой культуре, но если она используется в качестве музыкального сопровождения в соревнованиях по фигурному катанию, то автоматически зачисляется в разряд массовой культуры, не теряя при этом своей принадлежности высокой культуре. Многочисленные оркестровки произведений Баха в стиле легкой музыки, джаза или рока вовсе не компрометируют высокой культуры. То же самое относится и к Моне Лизе на упаковке туалетного мыла или ее компьютерной репродукции, висящей в служебном офисе.

Таблица

Основные формы культуры

Формы культуры	Опознавательные признаки	Изучающие их науки
*Элитарная (высокая) культура*	Живопись, скульптура, архитектура, литература, иконопись, мозаика, собор	Искусствоведение, литературоведение
*Народная культура*	Эпос, былины, предания, сказки, ритуал, обряд, обычай	Этнография, антропология, фольклористика
*Массовая культура*	Эстрада, шлягер, китч, сленг, цирк, радио, телевидение	Социология, философия

Различие между высокой и народной культурой примерно такое же, как между национальной и этнической. Высокая культура, как и национальная, может быть только письменной, а этническая и народная – любой. Высокая (элитарная) культура создается образованным слоем общества, а народная и этническая – преимущественно необразованными. Малая по своим размерам и исторически более древняя этническая культура, как только множество народов сливаются и образуют единую национальную культуру, превращается в народную культуру. «Творцами и потребителями письменной культуры являются те, кто умеют читать и писать, т.е. образованные слои общества, которые на начальной фазе ее становления представляют собой явное меньшинство по сравнению с неграмотным населением. Это и образованное меньшинство и становится носителем национальной культуры».

Высокая и национальная культура создается не этносом или народом, а образованной частью общества – писателями, художниками, философами, учеными, короче, гуманитариями. Как правило, высокая культура носит поначалу экспериментальный, или авангардный характер. В нем пробуются те художественные приемы, которые будут восприняты и правильно поняты широкими слоями непрофессионалов многие годы спустя. Специалисты называют иногда точные сроки – 50 лет. С таким запозданием образцы высшей художественности опережают свое время.

Когда большевики пришли в 1917 г. к власти, первым делом они постарались сократить культурное запаздывание, призвав всех художников не увлекаться формотворчеством, а говорить на понятном простому народу языке. Они выдвинули лозунг «Искусство должно быть понятно народу», приписав его выдающемуся немецкому марксисту Розе Люксембург. Но как потом оказалось, Р.Люксембург на самом деле говорила другое: «Искусство должно быть понято народом». Первая формула предполагает, что художник, творец высокой культуры, должен опустить до уровня самого примитивного сознания, вторая требует от неграмотного, полуобразованного крестьянства подняться до уровня восприятия мировых шедевров, постоянно учиться и совершенствоваться.

Определенный срок высокая культура не только может, но должна оставаться чуждой народу. Подобно хорошему вину, ее необходимо выдержать, а зрителю за это время творчески созреть. За 50 лет любое авангардное и необычное произведение успевает превратиться чуть ли не в ретроградное, консервативное. С каждым десятилетием дистанция между высокой и народной культурой снижается. Сегодня авангард, особенно в массовой культуре, становится модой чуть ли не на следующий день.

О массовой и популярной культуре речь пойдет в разделе У1 «Массовая и популярная культура», а о высокой культуре - в раздел 111 «Мировая художественная культура».

Комплексные виды культуры

Художественная культура

Ее сущность заключается в том, что человек, называемый художником (а им может быть не только профессионал, но и народный умелец), благодаря своим развитым чувствам образно познает и образно же моделирует какой-то фрагмент реальности, а затем передает это зрителю или слушателю в эстетически выразительной форме, будь то стихотворение, романс или танец.

Художественная культура представляет собой огромный айсберг, охватывающий практически все население. Кто из нас в молодости не писал стихов или стремился выразить свои чувства в иной образной форме. Конечно, попытки дилетантов всегда несовершенны. Надо специально учиться, чтобы достичь вершин мастерства при изображении своих чувств. Только единицы идут по этому пути, большинство же остается любителями.

Все, что создано профессионалами и любителями, включается в понятие художественной культуры. А то, что создано мастерами своего дела, профессионалами и достойно сохраниться в веках как имеющее наивысшую ценность для общества, составляет искусство. Искусство – часть художественной культуры. Оно – вершина айсберга.

Характер материала задает вид искусства. Звук дает нам музыку. Слово дает сразу два вида искусства: устное слово – ораторское мастерство, письменное – литературу. И так далее.

Какую бы область художественной культуры мы ни взяли – теоретическую или практическую, фундаментальную или прикладную, – но всякая деятельность, доведенная до наивысшего мастерства, превращается в искусство. Дизайн, фигурное катание или художественная гимнастика – виды практической деятельности. Благодаря мастерству исполнителей мы по праву называем их видами прикладного искусства.

Разговор о художественной культуре и искусстве мы продолжим в следующих главах.

Физическая культура

В широком смысле она обозначает возделывание тела, или окультуривание человеческого тела. Отсюда второе название – телесная культура. Она включает поддержание своего здоровья, жизненного тонуса, физической формы.

Широко понимаемая физическая культура включает в себя: 1) собственно физкультуру, т.е. любительское занятие физическими упражнениями, 2) спорт, как профессиональное занятие физическими упражнениями с целью добиться наивысших достижений и получать за свою деятельность заработную плату, гонорар, 3) культивирование здорового образа жизни, отказ от алкоголя и курения, регулярные занятия физкультурой, 4) специализированные виды украшения или совершенствования тела, например, культуризм (бодибилдинг), пластическая хирургия лица и косметика, татуировка и художественная роспись, похудание (включая такие экзальтированные формы похудания, как упражнения йогов и религиозный аскетизм)и лечебное голодание, 5) спортивные, любительские и профессиональные танцы, в том числе конкурсы и соревнования танцоров, народные пляски и хороводы, дансинги и дискотеки, брейк-данс и т.п.; 6) современная и традиционная медицина, направленные на избавление организма от физических недугов, травм, недомоганий,

По мнению некоторых культурологов, профессиональная культура телесности имеет две основные формы: медицина и спорт. Медицина – это институт массового поддержания здоровья людей. Он включает традиционную и нетрадиционную медицину. Первая основана на твердой и экспериментально проверенной системе научных знаний. Вторая имеет две разновидности: народная медицина - проверенные долгой практикой методы лечения, применяемые людьми, не имеющими формального сертификата медицинского вуза, но доказавшими свою эффективность; псевдонародная медицина – ложные формы народной медицины, обман и шарлатанство, доказавшие свою неэффективность. Знахарство – разновидность первой формы народной медицины. Традиционную и нетрадиционную медицину неправильно уподоблять профессиональному и любительскому спорту, так как среди народных целителей много профессионалов, а среди врачей – много неумелых специалистов.

Такова в общих чертах типология видов и форм физической культуры. Как и в художественной культуре здесь можно выделить основную и вершинную части айсберга. Будем относить к спорту любые высшие достижения или проявления наивысшего мастерства в каждом виде физической культуры. Они составляют искусство, т.е. результаты профессионального занятия физкультурой. К примеру, спортивные танцы - это спорт, а хоровод или диско-танцы – это любительские занятия. Татуирование тела в одном случае является любительством, а в другом превращается в самостоятельное искусство.

Справка

Татуировка

Татуировку мы причислили к элементам физической культуры. Было бы ошибочным считать ее явлением новым. Татуировка – нанесение на тело или лицо человека графического рисунка – служило древнейшей формой фиксации принадлежности к роду. Она возникла в эпоху среднего палеолита. Специалисты полагают, что первым носителем татуировки, амулета, браслета, бус и т.п. являлась женщина. Археологам более известны украшения графическим рисунком глиняной посуда. Она дошла до нас из древних курганов. Оказывается, орнаментальное изображение на предмете – лишь частный случай изображения на человеческом лице.

Для древнего человека важнее был не сам предмет или тело человека, а изображение. Ваза, коробка, стена не являются независимыми и ранее существовавшими предметами, которые следовало уже позднее украсить. Они приобретали свое окончательное право на существование только после нанесения орнамента и при практическом их использовании. Иначе говоря, культурный символ обладал явным приоритетом над материальным предметом. Он являлся содержанием, а материал – всего лишь его носителем, временной и бренной формой. Если это так, то первобытные люди, во всяком случае близкой к нам эпохи неандертальцев, были людьми культуры в большем смысле, чем принято думать. А может быть, даже в большей степени, чем некоторые современники, склонные не почитать могилы предков, варварски уничтожать культурное достояние, издеваться над святынями и символами нации.

По мнению К.Леви-Стросса, человек без тотемического узора на лице или теле – в восприятии первобытных людей – вроде как еще и не человек вовсе. Лишь благодаря ему и только через его посредство он приобретает свое социальное достоинство и мистическое значение. Узор задуман для лица, но само «лицо» существует только благодаря узору. Почему для наших предков символический узор на лице (артефакт) был важнее самого лица (естественного объекта)? Для древних людей смысл любого узора, орнамента, татуировки или амулета состоял в том, что они представляли собой графическое выражение родства, принадлежности индивида к палеолитическому коллективу, племени. А если у тебя нет «социальной прописки», то ты вроде как еще и не существуешь.

Адаптировано по: Зеленов Л.А., Дахин А.В., Ананьев Ю.В., Кутырев В.А. Культурология. Учебное пособие. Нижний Новгород, 1993.с.50; Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985.с.135, 234, 236.

Итак, в физической культуре одни виды деятельности являются полностью профессиональными, а в других, остающихся по преимуществу любительскими, некоторые достижения или разновидности выступают профессиональными. В целом их соотношение равно приблизительно 50:50. Взаимосвязь любительских и профессиональных видов деятельности можно изобразить схематически.

Подведем итоги. Мы рассмотрели основные отрасли, формы, типы, виды культуры и установили, что в каждом существует высокий и низкий уровень достижений. Их можно назвать аспектами культуры. Высокий уровень характеризует в одних случаях позитивные ценности (собственно культуру), а в других – искусство (профессиональное занятие данным видом деятельности). Напротив, низкий уровень характеризует в одних случаях негативные ценности (например, экономическая преступность), в других - любительские занятия, невысокую степень компетентности.

Типы культуры

При обсуждении типов культуры мы будем использовать термины простое и дописьменное, а также сложное и письменное общество. Дописьменное означает отсутствие писаного языка и соответственно описывает большинство доземледельчиских обществ. Земледельческое общество относится к историческим, так как письменность уже существовала. Современное общество начинается с наступлением индустриальной эры.

На протяжении всей эволюции в прошлом люди жили небольшими группами от 20 до 60 человек, поддерживавших существование собирательством: мужчина и женщина в равной мере заботились о потомстве, делились результатами своего труда, объединялись кровными узами и браком и принимали решение как единое целое. С наступлением охоты – это случилось примерно 0,5 млн. лет назад – появилось разделение труда: молодые мужчины охотились, а женщины продолжали собирать, отделяемые от основного лагеря на период деторождения и вскармливания. Охота прибавила знаний, инструментов и навыков групповой культуры, а именно приготовление и выпечка мяса, использование шкур для одежды, оружия, инструментов.

По хозяйственному укладу выделяют следующие главные типы культуры:

·культура охотников и собирателей

·культура огородников и фермеров

·культура скотоводов

·культура земледельцев

·промышленная (индустриальная) культура

В основании такой классификации лежит способ добывания средств существования. Подобные типы культуры, в основании которых лежит хозяйственный уклад, получили в литературе название хозяйственно-культурного типа.

Хозяйственно-культурный тип – исторически сложившийся комплекс особенностей хозяйства и культуры, характерных для народов, обитающих в определенных естественно-географических условиях, при определенном уровне их социально-экономического развития.

Один хозяйственно-культурный тип, например первобытных охотников и собирателей, подразделяется на ряд подтипов: культура охотников приледниковой полосы, тропических охотников и собирателей, собирателей приморских побережий. Кроме подтипов выделяют направления хозяйственно-культурного уклада: мотыжные земледельцы и лесные охотники, поливные земледельцы и скотоводы-полукочевники, полуоседлые морские зверобои и рыболовы и сезонно кочующие охотники на дикого оленя (а позднее оленеводы), поливные земледельцы тропических долин и суходольные подсечно-огневые земледельцы соседних нагорий и т.д.

Благодаря тому, что технический прогресс постоянно двигался вперед и соответственно ему развивались средства производства, классификация типов хозяйственной культуры носит эволюционный характер. Принято выделять следующие хозяйственно-культурных типы: охотничье-собирательский, огороднический, земледельческий, скотоводческий, индустриальный и постиндустриальный.

Самый древний тип хозяйственной культуры – охота и собирательство. Первобытное общество состояло из локальных родственных групп (триб). По времени оно было самым продолжительным – существовало сотни тысяч лет.

Ранний период называют периодом человеческого стада. Ему на смену пришли скотоводство (пастушество) и огородничество (простейшее фермерство). Скотоводство основано на приручении (одомашнивании) диких животных. Скотоводы вели кочевой образ жизни, а охотники и собиратели – бродячий. Из охоты постепенно выросло скотоводство, когда люди убедились, что приручать животных экономичнее, чем убивать. Из собирательства выросло огородничество, а из него – земледелие. Таким образом, огородничество – переходная форма от добывания готовых продуктов (диких растений) к систематическому и интенсивному взращиванию окультуренных злаков. Небольшие огороды со временем уступили место обширным полям, примитивные деревянные мотыги –деревянному, а позже железному плугу.

С земледелием связывают зарождение государства, городов, классов, письменности – необходимых признаков цивилизации. Они стали возможными благодаря переходу от кочевого к оседлому образу жизни.

Справка

Уже раннее земледелие позволяло производить продуктов больше, чем требовалось для поддержания жизни. В Шумере в 3000 г. до н. э. мужчине в месяц выдавали 36 кг зерна, а женщине – 18. Исходя из этих норм, российский археолог В. М. Массон рассчитал, что для прокорма среднего по численности (150 – 180 человек) шумерского поселка надо 44 т зерна. Чтобы его вырастить, двое взрослых от каждой семьи даже с примитивными каменными орудиями должны трудиться всего один месяц в году. Необходимое на год всему поселку зерно можно было собрать всего за 10 дней.

Производительность труда при орошаемом земледелии в Месопотамии в 3000 г. до н. э. была вдвое выше, чем в Шумере. Если земледельцу достаточно было 30 дней для обеспечения себя продуктами питания на год, то остальное время можно было тратить на строительство храмов и дворцов.

В первобытную эпоху существовало так называемое простое общество (термин антропологов, обозначающий один уровень управления, отсутствие экономического неравенства и социальной дифференциации), в котором жили охотники и собиратели, а затем ранние земледельцы и скотоводы. До сих пор в различных регионах необъятной планеты исследователи обнаруживают живые осколки старины – примитивные племена бродячих охотников и собирателей.

В науке принято выделять два типа (два этапа развития) простых обществ: локальные группы и первобытные общины.

Второй этап – община – в свою очередь подразделяется на два периода: а) родовая община, б) соседская община.

Локальные группы (за рубежом они называются «бандами», или отрядами) представляют собой небольшие объединения (от 20 до 60 человек) примитивных собирателей и охотников, связанных кровным родством, ведущих бродячий образ жизни.

Охота и собирательство относятся к так называемому хищническому, или потребляющему хозяйствованию: человек срывает растения, ничего не сажая взамен, убивает животных, не восстанавливая их поголовье за счет искусственного разведения.

Бродячие группы охотников и собирателей не имели постоянного жилья. Их заменяли временные пристанища. Уходя на долгую охоту, мужчины возводили временные лагеря, где оставляли женщин, детей и стариков. Небольшие мобильные группы сильных людей перемещались на очень далекие расстояния, охотясь или собирая растения. Для одной такой группы требовалась площадь в несколько сот квадратных километров.

Знаете ли вы, что

У скотоводов-кыргызов каждая конкретная семья, являясь первичным подразделением, считалась единицей более широких социальных пространств, таких, как община, племя. Именно с этого таксономического уровня начиналась и вся сеть социальных связей.

За все время своего существования человечество в условиях цивилизации жило не более 2% всего времени.

На островах Новой Гвинеи говорят на 750 языках и наречиях.

Когда запасы пищи на данном месте исчерпаны, группа откочевывает в другое место. Маршруты их миграции зависят от сезонных созреваний плодов, нереста рыбы, передвижения и размножения животных. За год группа 4 – 5 раз меняла место стоянки. Ее имущество ограничивалось тем, что люди могли легко унести с собой.

На смену бродячим охотникам и собирателям постепенно пришли оседлые огородники и земледельцы, жившие общинами. Огороды устраивались просто: часть леса выкорчевывалась, пни сжигали, а примитивными палками-копалками рыли ямки и сажали в них клубни диких овощей, которые со временем превращались в культурные (а благодаря каким процедурам это происходило – подумайте сами). Огородничество антропологи именуют иногда фермерством, а собирательство - фуражированием.

Община – это союз нескольких сотен людей, связанных между собой узами кровного родства, взаимными браками, кооперацией труда, взаимовыручкой, совместной охраной территории. Вплоть до XX века в России существовали подобные общины, которые назывались поземельной общиной.

Хотя численность первобытных людей не превышала 5 – 6 млн., но следствие того, что сырьевая база одной группы была очень большой и становилась еще больше по мере истощения природных ресурсов, свободного пространства на Земле становилось все меньше и меньше. Планета оказалась перенаселенной. Возникла надобность в переходе к новому, более прогрессивному способу хозяйствования. От собирательства общество перешло сначала к огородничеству, а затем к земледелию.

К этому времени технический прогресс ушел далеко вперед. Усложнились орудия труда, возросла их производительность. Стало быть, один человек мог прокормить большее число людей, чем прежде.

Приручение животных и зарождение пастушества дали человечеству новый источник энергии – тягловый скот. На смену палкам-копалкам пришел плуг, запряженный волами. Резко поднялась производительность труда. Чтобы прокормить одного человека охотой и собирательством, требуется 2 кв. км площади, а при ном земледелии достаточно всего 100 кв. м земли. Продуктивность земли выросла в 20 тыс. раз.

Переход к земледелию продолжался очень долго. Гораздо дольше, нежели переход к машинной технике. Специалисты подсчитали, что он продолжался 3 тыс. лет. Столько длилась первая мировая революция – неолитическая.

Развитие земледелия позволило использовать часть урожая для прокорма скота. Но чем больше было скота у хозяина, тем чаще приходилось использовать подножный корм и передвигаться в поисках пастбищ. Постепенно часть племен, особенно там, где с травами было плохо, начала специализироваться на скотоводстве.

Росло население, создавались города. Города зародились как центры, где специализировавшиеся на ремеслах слои населения продавали свою продукцию другим слоям населения, специализировавшимся на сельском хозяйстве, торговле или управлении.

Аграрное общество – это множество городов и пригородных зон, объединенных экономическим обменом. Хотя в аграрном обществе появилось множество городов (собственно говоря, при нем они только и появляются), основная масса населения проживала в деревнях.

Индустриальное общество родилось в XVIII веке. Оно – дитя двух революций – экономической и политической. Под экономической подразумевается великая индустриальная революция (ее родина – Англия). А под политической – великая Французская революция (1789 – 1794).

За три века культура европейского общества изменилась неузнаваемо. На смену феодализму пришел капитализм. В обиход вошло понятие индустриализации. Ее флагманом выступила Англия. Она была родиной машинного производства, свободного предпринимательства и нового типа законодательства.

На смену домашней фабрике, которая состояла из семьи помещика, слуг и крепостных крестьян либо семьи городского ремесленника, неженатых подмастерье, вольнонаемных работников и слуг, приходит крупная промышленность с тысячами наемных работников на одном предприятии. Пыльные, неуютные мастерские уступают место просторным цехам, наполненным сложным оборудованием: сборочными конвейерами, мартеновскими печами, счетно-решающими устройствами.

Благодаря успехам медицины, улучшению санитарных условий жизни и качества питания резко сокращается смертность. Напротив, средняя продолжительность жизни растет. Увеличивается и численность населения. Люди со все большим желанием мигрируют из села в город – в поисках более комфортной жизни, культурно разнообразного досуга, лучших возможностей получить образование.

К появлению такого типа общества привели два глобальных процесса: индустриализация, урбанизация

Урбанизация – переселение людей в города и распространение городских ценностей жизни на все слои населения – становится неотъемлемым спутником другого процесса – индустриализации. Индустриализация – применение научных знаний к промышленной технологии, открытие новых источников энергии, позволяющих машинам выполнять ту работу, которую прежде выполняли люди или тяглые животные. Переход к промышленности был для человечества такой же значительной революцией, как в свое время переход к земледелию. Благодаря промышленности небольшая часть населения оказалась в состоянии кормить большинство населения, не прибегая к обработке земли. Сегодня в сельском хозяйстве США занято 5% населения, Германии – 10%, Японии – 15%.

Индустриализация требует все более и более подготовленных работников, так как сложность технологии постоянно растет. В индустриальном обществе, пожалуй, впервые место работы отделяется от места жительства: в отличие от ремесленника рабочий каждое утро покидает свой дом и отправляется в городском транспорте на другой конец города, где расположена его фабрика. В нем основная часть населения трудится в промышленности, а живет в городе.

Вместо нескольких десятков, в крайнем случае сотен специальностей доиндустриального общества появились десятки тысяч профессий. Причем скорость, с какой на смену старым профессиям приходили новые, возросла в десятки и сотни раз. И большинство из них были просто неизвестны aграрному обществу.

Переход от культуры индустриального общества к культуре постиндустриального сопровождается превращением товаропроизводящей экономики в обслуживающую, что означает превосходство сферы услуг над сферой производства. Решающим фактором развития становится уровень образования и знаний. Подобные процессы наблюдаются в США и Японии, завершающих переход от индустриального к постиндустриальному обществу. Но они не отмечаются в России, которая не так давно завершила переход от доиндустриального общества, где большинство населения составляли крестьяне, проживавшие в сельской местности, к индустриальному.

Технический прогресс неузнаваемо преобразил человеческое общество. Сегодня оно вступает в эпоху безлюдного производства. К 2000 г. так называемые «белые воротнички» – работники, занятые в автоматизированном производстве, научных и прикладных разработках, а также в сфере информации, – составят в развитых странах около 90% рабочей силы. Возникает особая форма занятости – надомный труд. Она как бы возвращает нас к той эпохе, когда место работы было неотделимо от места жительства. Если это и возвращение, то на качественно более высокой ступени. Нынешнее поколение «компьютерных надомников», которых насчитываются уже многие миллионы, нажимают на клавиши сверхточных машин и оперируют огромными потоками информации. Производительность их труда возрастает при этом в 4 раза. Все чаще зарубежные компании переводят своих секретарей и делопроизводителей на надомную работу. Занятость в сфере обслуживания достигает в США, Японии и Германии 70%.

Кроме того, используются и другие термины: «вторая промышленная революция», «третья волна», «супериндустриальное общество», «третья индустриальная революция», «кибернетическое общество». Но чаще всего используется понятие «информационное общество», свидетельствующее о том, что в современном обществе поиск, анализ и применение информации стали главным фактором развития. Общество в США или Западной Европе именуют не только постиндустриальным, но также информационным, поскольку 60-80% рабочей силы прямо или косвенно связано с созданием, обработкой и передачей информации.

Информация стремительно становится все более и более доступной из-за развития технологии. Персональные компьютеры, автоматическая обработка текста, кабельное телевидение, видеодиски и записывающие видеоустройства все шире проникают в дома, школы и офисы.

Каждый год информация в мире удваивается и утраивается, выходят все новые информационные каналы, а самым передовым является система Интернет – компьютерная паутина, опутавшая невидимыми нитями весь земной шар. Сегодня по Интернету люди из разных концов земного шара общаются письменно и визуально, проводятся научные конференции и показательные операции. Благодаря Интернету можно войти в любую библиотеку мира, прочитать любую газету и узнать самые последние новости.

За время существования человеческого общества кардинальным образом изменились источники энергии, определяющие скорость технического прогресса. Простое общество – это эпоха человеческих мускулов, аграрное общество – силы животных, индустриальное – мощи электричества, пара, ветра, воды, наконец, постиндустриальное общество – атомной и термоядерной энергии.

6.4. Формы и механизмы приобщения к культуре

Потребность в культуре – результат двух- или трехмиллионнолетней эволюции человеческого рода, в течение которой произошли очень важные изменения в строении тела. И первым среди них был переход к прямохождению, освободившее руки для употребления орудий труда. Последние разнообразили употребляемую пищу, а та в свою очередь вызвала серьезные изменения в строении челюстей, органов пищеварения и мозга. Прямая походка изменила структуру гортани и открыла возможности возникновения речи.

Слабость человеческих детенышей компенсировалась удивительной гибкостью и адаптивностью. Волк, носорог или слон способны существовать только в том климатическом поясе, в каком они были рождены. Человек мог жить везде. И все это благодаря тому, что жесткую программу инстинктов, задающих один-два варианта действий, заменила совокупность навыков – система обученных практических умений, приобретенных путем передачи знаний и их практической тренировки. Недаром многие антропологи так и определяют культуру – как совокупность социальных навыков и умений.

Родившись без запрограммированного поведения, люди должны всякий раз заново обучаться тому, как интерпретировать окружающий мир и реагировать на него. Ничего такого животным делать не надо. Учиться каждый раз заново – тяжкий труд, на который отныне обречено было все человечество. Ведь с каждым новым поколением обученное исчезало и процесс приходилось повторять сызнова.

Социализация и воспитание

Составные части и разновидности социализации

Cоциализация представляет собой процесс усвоения культурных норм и освоении социальных ролей. Он означает превращение человека в социального индивида, зрелую разновидность которого именуют личностью.

От социализации надо отличать адаптацию (ограниченный во времени процесс привыкания к новым условиям), обучение (приобретение новых знаний), воспитание ( целенаправленное воздействие агентов социализации на духовную сферу и поведение индивида), взросление (социопсихологическое становление человека в узком возрастном диапазоне от 10 до 20 лет), возмужание (физико-физиологический процесс укрепления организма человека также в подростковом и юношеском возрасте)

Воспитание является составной частью процесса социализации и представляет собой целенаправленную передачу этических норм и правил достойного поведения старшим поколением младшему. Оно включает систему педагогических практик. Общество изобрело множество педагогических практик (приемов, методов, техник) – способов социальной тренировки, позволяющих человеку накрепко усвоить правила поведения. Сущность воспитания – нравственное совершенствование человека, приращение в культурном и социальном плане.

Результаты воспитания проявляются в степени усвоения наперед заданных черт, норм поведения. Внешние нормы поведения, соблюдение которых пытаются от ребенка добиться родители, должны стать внутренними принципами его мировоззрения.

О результатах воспитания можно судить по наличию таких признаков, как:

·зрелая личность

·уровень интеллигентности

·наличие самоконтроля.

Воспитание – процесс окультуривания человека, т.е. прививание ему наперед заданных культурных черт. Воспитание не связано или меньше связано с социализацией, чем с инкультурацией. Воспитание определяется обществом и выражается в форме

·культурных норм

·бытовых правил поведения

·ценностей и идеалов

Воспитание состоит из: 1) целенаправленного прививания наперед заданных свойств, 2) стихийного усвоения культурных норм.

Стихийное усвоение происходит из ближайшей и дальней социальной среды. Оно происходит неосознанно. В семье оно идет через подражание образцам поведения родителей.

К субъектам воспитания относят лица, оказывающие целенаправленное или стихийное влияние на формирование ребенка:

·родители

·родственники

·друзья

·знакомые

·значимые другие:

реальные (настоящие герои)

воображаемые (литературные герои)

·учителя

·другие лица

С социализацией тесно связана инкультурация. Инкультурация - это продолжающийся всю жизнь процесс усвоения традиций, обычаев, ценностей и норм родной культуры. В отличие от него аккультурация означает частичное усвоение традиций и ценностей чужой культуры. Полное погружение в чужую культуру, означающее, что индивид забыл традиции и ценности родной культуры, называется ассимиляцией.

Таким образом, социализация выступает базовым процессом включения человека в данное общество, элементами или частями которого могут быть воспитание, обучение, взросление, адаптация и возмужание, а разновидностями социализации, применительно к культуре, являются инкультурация, аккультурация и ассимиляция.

Таблица

Отношение к своей и чужой культуре

Отношение к своей культуре	Отношение к чужой культуре
воспитание инкультурация	аккультурация ассимиляция
Общие для своей и чужой культуры типы отношения
социализация идентификация адаптация

Процесс социализации

Процесс социализации проходит фазы, которые называют еще стадиями жизненного цикла человека. Это детство, юность, зрелость и старость. По степени достижения результата, или завершенности процесса социализации можно выделить начальную, или раннюю социализацию, охватывающую периоды детства и юности, и продолженную, или зрелую социализацию, охватывающую два других периода.

Прежде подготовка к взрослой жизни была непродолжительной: в 1415 лет юноша переходил в разряд взрослых, а девушки в 13 лет выходили замуж и образовывали самостоятельную семью. Так было в традиционном обществе. Даже сегодня в тех обществах, что сохранили традиционный уклад жизни (назовите такие страны), существует раннее прекращение детства. Детство получило признание в Европе в средние века, а отрочество только в XX веке. Совсем недавно, да и то в развитых индустриальных странах, самостоятельной стадией жизненного цикла была признана юность (молодость). В индустриальном и постиндустриальном обществе человек продолжает учебу иногда до 25 лет. В сравнении с нашими обезьяноподобными предками период подготовки к жизни увеличился минимум в 5 раз.

Подготовка к самостоятельной жизни является не только более продолжительной, но также более сложной и дорогостоящей. Дать полноценное образование всем желающим из любого социального слоя человеческое общество смогло только в ХХ веке. Десятки тысяч лет оно накапливало для этого ресурсы. Всеобщее среднее образование – серьезное достижение нашего времени. Если учитывать все расходы, то государство в развитых странах тратит на образование до 30% национального дохода. Раньше ничего подобного не было: в традиционном обществе обучение происходило стихийно (старшие передавали знания младшим в семье). Только единицы имели возможность посещать специальные учреждения – школы, лицеи, гимназии, университеты.

Однако школьное, университетское, производственное или какое-либо иное обучение – всего лишь техническое мероприятие, организованное для приобретения новых знаний. Это только один из этапов социализации. Молодой человек слушает лекции, читает книги, выполняет домашние и семинарские задания, проходит период практики и сдает экзамен. В завершение он получает сертификат, удостоверяющий его квалификацию в определенной области знаний. Такого рода обучение может продолжаться 5 лет, а может всего 2 месяца. Однако обучение предмету и обучение жизни – вещи совершенно разные. Никакой учитель и никакая школа не научит человека тому, как быть хорошей женой или домохозяйкой, семьянином, деловым партнером, профессиональным спортсменом или писателем. Этому приходится обучаться всю свою жизнь, совершая ошибки и исправляя их, но проделывая все это не в лабораторных, а в реальных условиях.

Невозможно обучиться социальной роли по книжкам или методом деловой игры, хотя усовершенствовать себя в ней таким образом можно. Вождь или король воспитывает себе преемника многие годы; исполнителя этой роли воспитывает окружение, практика принятия управленческих решений, которую приходится осваивать, реально став королем или вождем. Каждая социальная роль включает множество культурных норм, правил и стереотипов поведения, незримыми социальными нитями – правами, обязанностями, отношениями – она связана с другими ролями. И все это надо осваивать. Вот почему к социализации применим термин не «обучение», а «освоение». Он шире по содержанию и включает в себя обучение как одну из частей.

Поскольку на протяжении жизни нам приходится осваивать не одну, а целое множество социальных ролей, продвигаясь по возрастной и служебной лесенке, процесс социализации продолжается всю жизнь. До глубокой старости человек меняет взгляды на жизнь, привычки, вкусы, правила поведения, роли и т.п. Понятие «социализация» объясняет то, каким образом человек из существа биологического превращается в существо социальное.

Социализация – такой процесс, который не поддается искусственному управлению либо манипулированию.

К 14 годам из талантливого ребенка можно сделать вундеркинда, знающего в совершенстве тот или иной предмет. Примеров ускоренного обучения множество, но не существует примеров ускоренной социализации.

Разумеется, возможно раннее взросление, особенно если жизнь была трудной: в детстве человек лишился родителей, рано пошел трудиться, познал все невзгоды судьбы. Тем не менее это еще не социализация. Можно сократить отдельные ее этапы, ускорить их прохождение, но удлинить или сократить процесс социализации в целом нельзя. Как вы думаете, почему?

Социализация должна начинаться в детстве, когда примерно на 70% формируется человеческая личность. Стоит запоздать, как начнутся необратимые процессы. В детстве закалывается фундамент социализации и в то же время это самый незащищенный ее этап.

Дети, изолированные от общества, в социальном плане погибают, хотя многие взрослые иногда сознательно ищут уединения и самоизоляции на некоторое время, где они предаются углубленным размышлениям и созерцанию.

Даже в тех случаях, когда взрослые попадают в изоляцию помимо своей воли и на длительный срок, они вполне способны духовно и социально не погибнуть. А бывает, преодолевая трудности, они даже и развивают свою личность, познают в себе новые грани.

Обобщим сказанное: начальная, или ранняя (дети), и продолженная, или поздняя (взрослые), социализация – качественно разные этапы, но одного и того же процесса. Первый этап – самый важный и самый трудный. Поэтому дети, изолированные от себе подобных, погибают, а взрослые нет. Возможны ускоренные обучение и взросление, но невозможна ускоренная социализация. Это кумулятивный процесс, в ходе которого накапливаются социальные навыки.

Агенты и институты социализации

Беспомощность ребенка, его зависимость от окружения заставляют думать, что процесс социализации проходит при чьей-то посторонней помощи. Так оно и есть. Помощники – это люди и учреждения. Их называют агентами социализации.

Агенты социализации – конкретные люди, ответственные за обучение культурным нормам и освоение социальных ролей.

Институты социализации – учреждения, влияющие на процесс социализации и направляющие его.

Поскольку социализация подразделяется на два вида – первичную и вторичную, постольку агенты и институты социализации делятся на первичных и вторичных.

Агенты первичной социализации – родители, братья, сестры, бабушки, дедушки, близкие и дальние родственники, приходящие няни, друзья семьи, сверстники, учителя, тренеры, врачи, лидеры молодежных группировок.

Термин «первичная» относится ко всему, что составляет непосредственное, или ближайшее окружение человека. Именно в этом смысле социологи говорят о малой группе как первичной. Первичная среда – не только ближайшая к человеку, но и важнейшая для его формирования, т.е. стоящая на первом месте по степени значимости.

Агенты вторичной социализации – представители администрации школы, университета, предприятия, армии, полиции, церкви, государства, сотрудники телевидения, радио, печати, партий, суда и т.д.

Термин «вторичная» описывает тех, кто стоит во втором эшелоне влияния, оказывает менее важное влияние на человека. Контакты с такими агентами происходят реже, они менее продолжительны, а их воздействие, как правило, менее глубокое, чем у первичных агентов. Вторичными группами, и об этом речь пойдет дальше, в социологии называют формальные организации, официальные учреждения.

К институтам социализации относятся именно они. Когда о семье говорят обобщенно, то ее называют институтом социализации, но первичным (как и школу). А когда подразумевают конкретно членов семьи и родственников, употребляют понятие «агенты».

Первичная социализация наиболее интенсивно происходит в первой половине жизни, хотя по убывающей она сохраняется и во второй.

Напротив, вторичная социализация охватывает вторую половину жизни человека, когда, повзрослевший, он сталкивается с формальными организациями и учреждениями, называемыми институтами вторичной социализации: производством, государством, средствами массовой информации, армией, судом, церковью и т.д. Именно в сознательном возрасте они влияют на человека особенно сильно.

Первичная социализация – сфера межличностных отношений, вторичная сфера социальных отношений. Одно и то же лицо может быть агентом как первичной, так и вторичной социализации.

Учитель, если между ним и учеником доверительные отношения, окажется среди агентов первичной социализации. Но если он всего лишь выполняет свою формальную роль, то учитель явится агентом вторичной социализации.

Агенты первичной социализации выполняют каждый множество функций (отец – опекун, администратор, воспитатель, учитель, друг). Агенты вторичной социализации влияют в узком направлении, они выполняют одну-две функции. Школа дает знания, предприятие – средства существования, церковь –духовное общение и т.п. Напротив, агенты первичной социализации универсальны, они выполняют множество разных функций: отец исполняет роль добытчика средств существования, опекуна, дисциплинатора, воспитателя, учителя, друга. Сверстники выступают в роли партнеров по играм и квазиродителей: старшие дети опекают и заботятся о младших.

Первичная социализация

Первичная социализация представляет собой процесс ухода, воспитания и обучения детей прежде всего в семье, осуществляемый теми агентами социализации, которые находятся в непосредственном и регулярном контакте с ребенком в раннем и позднем детстве. Прежде всего это родители, ближайшие родственники, ровесники, а также кормилицы и няни.

Целью первичной специализации выступает формирование у ребенка мотивации на привязанность к другим людям, которая проявляется в доверии, послушании, желании делать им приятное и доброе.

Эффективным приемом (педагогической практикой) первичной социализации является поведение родителей, которое выступает наглядным примером того, как надо вести себя в различных ситуациях. Социализирующее воздействие оказывает близость матери и отца во время сна и бодрствования (прогулок, игр, развлечений, кормления). Телесные ограничения – формы физического сдерживания ребенка, включают пеленание, содержание его в манеже, одевание и т.п. Сюда же можно отнести технику ношения детей (на груди, за спиной, в плетеных корзинках или в коляске). Телесные контакты с ребенком тех, кто о нем заботится, различаются по времени (какую часть дня они проводят вместе), частоте, содержанию и интенсивности.

Справка

Теория детской культуры М.Мид

Большой вклад в изучение культуры детства внесла американская исследовательница Маргарет Мид (1901-1978). Она была первым этнографом, для которой мир детства стал основным предметом изучения. Она собрала огромный материал о социализации детей в примитивных культурах, в частности, народов Океании. Тираж ее книги «Взросление Самоа» превысил 2 млн. экземпляров. Она переведена на 17 языков и стала бестселлером. С именем М.Мид связан ряд новых научных идей – о природе родительских чувств, соотношении материнских и отцовских ролей, происхождении мужских и женских инициаций. Ни один этнограф в мире до нее не пользовался такой популярностью в мире.

М. Мид различала в человеческой истории три типа культур с точки зрения характера трансляции опыта между поколениями:

• Постфигуративные культуры - дети учатся у своих предков. Таково патриархальное общество, опирающееся на традицию и ее живых носителей - стариков. Отношения возрастных групп жестко регламентированы, нововведения не одобряются, каждый знает свое место, господствуют чувства преемственности и верности традициям.

• Кофигуративные культуры – дети и взрослые учатся у равных, т.е. у своих сверстников. Влияние старших падает, а сверстников растет. Расширенная семья заменяется нуклеарной, поколеблена незыблемость традиций. Повышается значение юношеских групп, возникает особая молодежная субкультура. Термин «ко-фигуративный» (приставка «ко» обозначает вместе, сообща) отражает факт со-творчества учителя и учеников

• Префигуративные культуры – взрослые учатся у своих детей. Такие культуры возникли с середины XX столетия и объединены электронной коммуникативной сетью. Они определяют новый тип социальной связи между поколениями, когда образ жизни старшего поколения не тяготеет над младшим. Темп обновления знаний настолько высок, что молодежь оказывается более сведущей, чем старики. Обостряются межпоколенные конфликты, молодежная культура перерастает в контркультуру.

Если в первом типе культуры все решал социальный опыт стариков, то в последнем решающим фактором прогресса стали молодежные инновации, удельный вес которых резко возрос. В промежуточном типе доля опыта и новаций примерно одинаковая. Постфигуративные культуры ориентированы на прошлое и для них характерен очень медленный, черепаший прогресс. Кофигуративные культуры ориентированы на настоящее и умеренный темп прогресса, а префигуративные на будущее и ускоренное движение.

Маргарет Мид называли «прижизненным классиком», внесшим выдающийся вклад в понимание человеческой культуры и проблем социализации.

К социализации в раннем детстве можно отнести то, как и когда происходит отлучение ребенка от груди – рано или поздно, постепенно или сразу. В некоторых культурах детей до позднего возраста кормят грудью, удлиняя период телесного контакта. В других культурах его отлучают рано, передают кормилице либо кормят искусственным молоком. Контроль за естественными отправлениями, в том числе плачем, закрывание гениталий, защита от воздействий окружающей среды (холода, сырости) составляют основу физического ухода за ребенком. Напротив, церемонии инициации, наречение имени, крещение, обучение языку, речевому этикету, телесные наказания, словесные инструктаж, проповеди, поучение и выговоры, предостережения, система вознаграждения (одобрение или осуждение соответствующего поведения) относятся к социокультурным процедурам социализации.

Способы социализации зависят от того, к какому полу относится агент первичной социализации - к женскому или мужскому. Отцы, дяди, дедушки, братья совсем иначе воспитывают детей, чем матери, тети, бабушки и сестры. Женщина чаще стремится приласкать ребенка, оградить от холода, действует поощрением, потакает слабостям и капризам. Мужчина испытывает эмоциональный дискомфорт при тесном контакте с ребенком, чаще отстраняется от него, действует угрозой наказания, прибегает к жестким методам воспитания. Материнская опека и уход за ребенком развивают в нем эмоциональную зависимость от взрослых, несамостоятельность. Отец культивирует силовые и военные игры, развивающие самостоятельность и собственную активность ребенка.

Первичная социализация закладывает основы идентификации с полом. Мальчики играют в военные игры, а девочки в куклы. Мальчиков учат быть смелыми, сильными, деловыми, девочек – мягкими, хозяйственными, заботливыми. Таков отработанный тысячелетиями нормальный путь социализации. Ненормальным он становится тогда, когда мальчиков обучают женским качествам, а девочек – мужским.

Как правило, мужчины предпочитают взаимодействовать с подросшим ребенком, в то время как роль женщины особенно сильна в младенчестве. Именно отец обучает ребенка важнейшим трудовым навыкам – умению столярничать, слесарным работам, навыкам охоты, земледелию и рыболовству. Обычно отцы не занимаются непосредственным уходом за новорожденным, активный контакт начинается, когда ребенку исполняется 1,5-2 года и больше.

Функции родительства

Многие убеждены, что родительские чувства передаются биологически и пробуждаются с появлением первого ребенка. Действительно, у всех живых существ – от птиц до млекопитающих – родительская забота запрограммирована генетически. Однако для человеческих существ это справедливо наполовину. Родительство – прежде всего социально приобретаемое отношение.

Взаимоотношения, складывающиеся между родителями (матерью и отцом) и детьми, являются решающим моментом социализации. Они обнаруживают себя в самый ответственный момент – когда человек наиболее восприимчив к добру и злу, когда он наиболее доверителен и открыт всему новому, а именно в период младенчества. Вторая характерная черта – взаимоотношения продолжаются всю жизнь и, следовательно, оказывают наиболее длительное воздействие. Третья черта – родительско-детские отношения являются самыми тесными и близкими отношениями, которые только могут существовать в человеческом обществе.

В ходе многовекового развития человеческое общество создало вокруг и по поводу отношений родительства сложные системы ценностей, традиций, норм и правил поведения, механизмов социального контроля (телесные наказания, отлучение от наследства, почитание старших, лишение родительских прав).

У высших животных формируется особое явление – материнство, которое у людей получает наивысшее развитие. Из инстинктивного оно становится сознательным. На базе материнства позднее возникает новый феномен – отцовство. У него нет биологических корней. Это целиком социально приобретенное качество. Материнство и отцовство вместе создают еще одно явление – родительство, которое по мере развития общества превращается в специальный социальный институт.

Появление техники ухода за детьми радикально повлияло на эволюцию обезьян. Забота и уход за потомством не в меньшей степени повлияли на процесс превращения обезьяны в человека, чем возникновение орудий труда и «приручение» огня. Вынашивание потомства – самый ранний этап социализации, который предопределил дальнейший ход истории человеческого рода. В конечном итоге, уход за детьми, постепенно переросший в сложнейшую процедуру воспитания, необходим был взрослым даже в большей мере, чем самим детям. Он существенно повлиял на их интеллектуальное и социальное развитие.

У человека, по мере увеличения мозга, сокращалось количество инстинктов и их место занимали социально приобретенные навыки. Природное начало сужалось, социальное – расширялось. Оно потребовало особого периода – детства, когда родители обучали потомство азам выживания. Чем выше взбиралось человечество по эволюционной лестнице, тем большему количеству знаний приходилось обучать, тем большее время для этого требовалось.

В пределах человеческой истории на удлинение детства серьезно влиял переход от одного хозяйственного уклада к другому. Собирательство требует наименьшего времени обучения. Переход от потребления пищи к ее хранению увеличил сроки обучения. Переход от собирательства к охоте потребовал еще большего увеличения родительского вклада в обучение и защиту потомства. Теперь уже успех выживания напрямую зависел от успехов обучения.

Другой фактор удлинения детства – возникновение семьи. Появление моногамии – устойчивого брачного союза самца и самки на период выращивания хотя бы одного выводка вызвано было тем, что самка в одиночку не могла сохранить потомство: добывать пищу, охранять территорию от врагов, передавать знания. Отсюда произрастает институт отцовства и начинается история социализации в полном смысле слова. Ее нижняя граница – возникновение института отцовства и на его основе – формирование института родительства.

Отсюда берет свое начало и общественное разделение труда, так как исторически первая его форма относится не к сфере производства, как мы привыкли думать, а к сфере воспитания потомства. Женщина обеспечивает вынашивание плода, выкармливание младенца грудью и психофизиологический уход за ребенком. Отец подключается к воспитанию позже, но обучает детей всей сумме необходимых для жизни в обществе знаний.

Подростковый период и юность представляют собой такой возраст, когда агенты первичной социализации начинают играть меньшую роль, за исключением группы сверстников, а вторичной социализации – большую. В зрелом возрасте агенты вторичной социализации выходят на первый план либо уравниваются по степени влияния с агентами вторичной социализации. Юность завершает активный период социализации. К юношам обычно относят подростков и молодых людей в возрасте от 13 до 19 лет.

Среди агентов первичной социализации не все играют одинаковую роль и обладают равным статусом. По отношению к ребенку, проходящему социализацию, родители находятся в превосходящей позиции. Напротив, ровесники равны ему. Они прощают ему многое из того, что не прощают родители: ошибочные решения, нарушение нравственных принципов и социальных норм, бесцеремонность и т.д. В каком-то смысле ровесники и родители воздействуют на ребенка в противоположных направлениях и первые сводят на нет усилия вторых.

Справка

Кон И.С.

Исторические типы воспитания детей

В эпоху Возрождения и в средние века детей подолгу не отнимали от груди и кормление происходило не по часам, а когда им захочется. Сильно ограничивалась их физическая подвижность. Первые 4 месяца жизни младенец проводил полностью спеленутым, затем освобождали его руки и лишь много времени спустя – ноги. Тугое пеленание объяснялось заботой о безопасности младенца, который, как считалось, может искривить ноги или оторвать себе уши. Но вместе с тем оно избавляло взрослых от забот. Обретя свободу и повзрослев, девочки сразу же помещались в жесткие корсеты. Вследствие низкой гигиенической культуры детей поздно начали приучать к туалету.

В XVII веке воспитание детей сравнивали с дрессировкой лошадей, и во всем придерживались принципа подчинения воли. Телесные наказания и жестокие порки широко применяли не только в семье, но и в школе, включая университет. Учитель не мыслился без розг. Эмблема учителя грамматики в Шартрском Соборе изображала учителя, грозящего двум детям бичом.

В XVI-XVII веках битье стало еще более массовым и жестоким. В английских университетах публичной порке подвергали 18-летних юношей. Иного способа освоить мертвые языки и формальные премудрости грамматики как только с помощью зубрежки и бесконечных повторений в те времена не знали.

В конце XVII – начале XVIII века нравы постепенно смягчаются. Благодаря просветительской деятельности великих гуманистов Эразма Роттердамского и Яна Коменского Телесные наказания становятся более легкими. Появляется понятие о человеческом достоинстве ребенка и его праве на самостоятельный выбор жизненного пути. Формируется новый канон речевой пристойности, запрещающий свободное выражение сексуальных чувств. Наряду с ним вырабатывается и новый телесный канон, превозносящий здоровье и физическую крепость, осуждающий обжорство и переедание. Правила хорошего тона запрещают держать локти на столе, чавкать, рыгать, сморкаться и т.д. Иначе говоря, в воспитании детей взят курс на дисциплинирование языка, тела и поведения.

Если в XV-XVI веках, согласно педагогическим нормам, ребенок не должен был различать мужчин и женщин иначе как по одежде и волосам, а спать ему полагалось в длинной рубашке, то в XVII веке родители уже спокойно обсуждали при детях вопросы пола. Правда, в XVIII веке вновь вводятся строгие запреты на наготу и телесные проявления. Ученые полагают, что отсутствие в средние века регламентации многих сторон детской жизни объясняется низким социальным статусом ребенка. Ближе к новому времени статус детства повышается, соответственно усиливаются социальный контроль и уровень предъявляемых к нему требований.

Адаптировано по источнику: Кон И.С. «Ребенок и общество». М., 1988. С. 142-146.

Культурные различия в воспитании детей

Как обучают культурно приемлемому поведению? Уже в колыбели человек становится центром притяжения внимания родителей и семьи, хотя с годами, по мере взросления, он перемещается на периферию. Родители охотно играют с ребенком, они улыбаются ему, и, возможно, он учится улыбаться им в ответ. Много месяцев позже он обучается различать вначале по тону голоса родителей, какие действия нельзя совершать, а что приятно им. Родители постоянно повторяют слова типа «мама» или «баба», и ребенок узнает, что произнося подобные слова, он получает вознаграждение: поцелуй, сладкое питье или нежность. По прошествии времени ребенок узнает еще больше слов и правил поведения. Маленькая девочка научится должному поведению, которое вначале не зависит от специфики пола и больше основывается на общекультурных универсалиях. По мере того, как она подрастает, через игры с друзьями, примеры, которые подают ее родители, а позже через официальное обучение в школе, девочка научается всем тонкостям подобающего поведения, которое ожидается от девушки или женщины в цивилизованном обществе.

Продолжительность, функции и способы воспитания были различными у разных народов, разных классов и в разные исторические эпохи. Так, воспитание в высшем и среднем классе было более продолжительным, чем в рабочем классе. У обеспеченных слоев детство считалось периодом относительной беззаботности и неучастия в тяжелом труде. У каждого народа, эпохи и класса были свои методы ухода за детьми. В странах с холодным климатом младенцев днем и ночью предпочитают держать в люльке спеленутыми, а с теплым – носить в платке или на перевязи за спиной. Одевают их легко или вовсе не одевают.

Когда этнографы и социологи сравнивают национальные стили воспитания детей по степени их строгости, соотношению наказаний и поощрений, то выделили два противоположных – японский и английский.

В Японии учитель часто обращается к поощрениям, нежели к наказаниям. Воспитывать означает не ругать за то, что уже сделано плохо, а, предвидя плохое, обучать правильному поведению. Даже при явном нарушении правил приличия воспитатель избегает прямого осуждения, чтобы не поставить ребенка в унизительное положение. Вместо порицания детей обучают конкретным навыкам поведения, всячески внушая им уверенность, что они способны научиться управлять собой, если приложат усилия. Японцы считают, что чрезмерное давление, направленное на достижение сиюминутного послушания, в будущем может дать обратный результат.

С европейской точки зрения, детей в Японии неимоверно балуют. Им ничего не запрещают, лишая тем самым поводов заплакать. Взрослые совершенно не реагируют на плохое поведение детей, словно не замечая его. Первые ограничения начинаются в школьные годы, но вводятся они постепенно. Он начинает подавлять в себе порывы, которые в раннем детстве никто не ограничивал. Он учится вести себя подобающе, уважать старших, чтить долг и развивать преданность семье. По мере взросления жесткость регламентации поведения сильно возрастает.

В Англии придерживаются иных методов. Англичане считают, что неумеренное проявление родительской любви и нежности приносит вред детскому характеру. В их традициях Относиться к детям сдержанно, даже прохладно. Мягкость и нежность они проявляют скорее к собакам и кошкам. Дисциплинирующее воздействие на детей оказывается с самого раннего возраста. Если ребенок мучает кошку или собаку, обижает младшего или наносит ущерб чужому имуществу, его ждет суровое, даже жестокое наказание. Наказывать детей в Британии – это не только право, но и обязанность родителей. Баловать детей – значит портить их.

С детства англичане приучаются к самостоятельности и к ответственности за свои поступки. Они рождаются как бы готовыми взрослыми и для перехода в мир взрослых их не надо специально готовить. Сознательно отчуждаясь от детей, родители готовят их к трудностям взрослой жизни. Уже в 16-17 лет, получив права и аттестат, дети уезжают и живут независимо от родителей.

Институт воспитательства

Главным агентом социализации по праву считают родителей. Но так было не всегда. При родовом строе и в феодальной Европе приобрел популярность особый институт, защищающий родительство. Речь идет о практике обязательного воспитания детей на стороне.

Одним из примеров служит кавказское аталычество. Аталыком называли приемного отца, обычно родственника, в семью которого родители отдавали своего ребенка. Получали назад они его только после совершеннолетия. Приемного сына воспитывали с неменьшей заботой и нежностью, чем родных детей, с которыми у него устанавливалась близость, равная кровному родству.

Воспитание в чужой семье практиковалось в Японии, где ребенка отдавали на сторону в 10-летнем возрасте, и в средневековой Европе, где многие дети воспитывались в монастырях, закрытых школах и университетах с 7-10 лет. В Англии до 1,5 лет детей выкармливала наемная кормилица в родительском доме, затем их воспитанием занимались родители, а с10 лет многие из них отправлялись жить и учиться в другие семьи. Европейские аристократы отдавали своих отпрысков в дома более знатных дворян, где они служили в качестве пажей и оруженосцев. Не отставали от них крестьяне и ремесленники, отдававшие детей в прислуги. Средневековые ремесленные цехи и ученичество в подмастерьях - разновидность института воспитательства.

Институты вторичной социализации: школа

Семью называют институтом первичной социализации, так как она – первое, с чем сталкивается ребенок при рождении, и основное место, где формируются доверительные личные отношения.

Школа является главным агентом, или институтом, вторичной социализации, дающий детям систематическое образование, подготовку к трудовой жизни и участию в политических процессах. Городская школа остается средоточением всей культурной жизни старшеклассников и представляет собой некоторую микромодель большой культуры. Хорошо оснащенные школы имеют в своем распоряжении школьные театры, клубы, спортивные общества, кружки по интересам. К институтам вторичной социализации относятся также армия, церковь, средства массовой информации.

Школа продолжает процесс социализации, начавшийся в семье. Поскольку члены семьи не могут научить ребенка всем знаниям, которые требует современное общество, возникли особые учреждения, дающие подрастающему поколению специальные знания. В обществе охотников и собирателей родители могли научить детей всему, что им потребуется во взрослой жизни: преследованию животного, технике нападения, знанию лечебных и пищевых свойств растений и т.п. Но уже позже появилась такая сфера знаний, которой не могли обучить родители: религиозные обряды и ритуалы. Появились первые учителя - знахари, шаманы, колдуны.

Чем сложнее становилось общество, тем дольше продолжалось обучение, тем больше областей специальных знаний появлялось, тем настойчивее заявляла о себе потребность в формальной школе. Они зародились только тогда, когда человечество изобрело письменность. Самые ранние школы возникли в Древнем Египте, Китае, Греции, Иудее. Они были специализированными: египетские школы писцов, греческие школы философов, иудейские школы священников.

В европейские языки слово «школа» пришло из Греции. Здесь «сколе» имела несколько значений: досуг, праздность, ученую беседу. Связь двух понятий – праздности и обучения, сегодня кажется странной. Однако в доиндустриальном обществе, т.е. еще 200-300 лет назад, от учения не видели проку. Орудия труда и технология производства были крайне примитивны, а квалификация работников невысокой. Обучение теоретическим знаниям не давало практических преимуществ, не увеличивало личной продуктивности. В школе обучались лишь те, кто имел свободное время (досуг) и деньги заниматься тренировкой мышления для собственного удовольствия. Школа в традиционном обществе обслуживала только элиту. У подавляющей части населения досуга не было, оно рано втягивалось в производительный труд.

Индустриальная революция кардинально изменила ситуацию. Появились тысячи новых профессий и экономических ролей, к которым надо было специально готовить.

В современном обществе школа составляет начальное звено разветвленной системы образования, куда входят среднее специальное и высшее образование, местные административные органы, министерство обороны, типографии, исследовательские институты. По числу занятых здесь учащихся (включая студентов), преподавателей, администраторов образование является самой крупной отраслью индустрии в современном обществе.

Школа – это учебно-воспитательное учреждение, осуществляющее обучение лиц определенных возрастов в специально оборудованных помещениях и под руководством профессионально подготовленных педагогов. Цель обучения – дать подросткам систематические знания в основных областях человеческой деятельности: физики, математике, литературе, языку, истории и т.п. Образование-систематический и формализованный способ передачи знаний, навыков, ценностей. Действительно, школа утверждает в подрастающем поколении важнейшие национальные ценности. Американских школьников учат индивидуализму и конкуренции, а китайских и российских – взаимопомощи и коллективизму. Усвоенное в юности сохраняется всю жизнь.

Социализирующая функция школы проявляется также и в том, что дети учатся социальным нормам и ролям, которые им придется исполнять в жизни. Они усваивают качества, необходимые в цивилизованном обществе: правильно говорить и писать, решать задачи и считать, быть дисциплинированным, трудолюбивым, усидчивым. Учебный процесс в миниатюре отражает производственный процесс взрослых.

Необычность ситуации, в которой оказывается школьник, – отсутствие надзора со стороны родственников и родителей. В школе ребенок учится подчиняться незнакомым людям не потому, что испытывает к ним особую привязанность и любовь, а потому что так требует социальная система, основанная на единообразии требований, норм, правил и социальных ролей. Ни один школьник не рассматривается в качестве уникальной личности – любимого сына, единственного ребенка и т.п. Школа стандартизирует людей, индивидуальные качества ребенка не являются здесь предметом специального внимания. Став школьником, ребенок перестает быть незаменимым и уникальным, каким он был в семье. Он – один из многих и подчиняется тем же правилам, каким подчиняются все другие. Стандартизация мыслей и поведения достигается благодаря школьной форме, стандартному набору учебников и письменных принадлежностей, постоянному режиму дня, четко установленной очередности предметов (расписанию уроков), стабильности преподавательского контингента и учеников.

Успехи детей также оцениваются стандартно – при помощи школьных оценок. Если учащийся выполнил необходимый минимум требований (хорошая или удовлетворительная успеваемость по зачетным предметам), через год его переводят в следующий класс. Обычная продолжительность обучения в средней школе в разных странах от 10 до 12 лет. Обучение подразделяется на несколько ступеней – начальное, неполное среднее и законченное среднее образование. После окончания школы выдается сертификат-диплом об окончании средней школы, фиксирующий успехи и служащий основанием для поступления в колледжи или университет.

Школа и система образования в целом – эффективный инструмент социальных перемещений. Во всех странах наблюдается одна и та же закономерность; чем ниже уровень образования, тем ниже квалификация, достигнутый статус и зарплата. Напротив, высокий уровень образования способ сделать профессиональную карьеру.

Адаптация

Адаптация – процесс физического, психофизиологического и социального приспособления к среде. В биологии – это совокупность поведенческих механизмов, обеспечивающий живым существам возможность сохранить специфический образ жизни в определенных условиях. В медицине адаптацией называют привыкание к чему-либо. В социологии адаптация – особый процесс взаимодействия личности или группы с социальной средой, когда индивид усваивает социальные нормы и традиции субкультурных ценностей определенной группы (напр., профессиональной). Если речь идет об усвоении индивидом не частных (субкультурных), а общих (культурных) ценностей и традиций, характеризующих общество в целом, то говорят не об адаптации, а о социализации (как макропроцессе).

Адаптация предполагает, что существуют какие-то новые или неожиданные условия, к которым индивид должен со временем привыкнуть, приспособиться. При этом он не обязательно должен их глубоко усвоить, например, ценности и нормы группового поведения, которое человек не приемлет по нравственным соображениям. Усвоение, превращение таких норм в свои собственные принципы – это скорее социализация, нежели адаптация.

Переезжая в другую страну, нам приходится приспосабливаться к изменившемуся климату, поступая работать на предприятие, мы приспосабливаемся к нормам и требованием, которые сложились в данном коллективе. Чтобы усвоить нормы и требования, надо пообщаться с людьми, узнать их проблемы, привыкнуть к их характеру, участвовать в общих мероприятиях. Поэтому в медицине адаптация означает привыкание, а в социологии – заимодействие и через него усвоение социальных норм и ценностей.

Адаптация представляет элемент, составную часть социализации. Два понятия подразумевают разные явления, поэтому было бы неправильно их отождествлять. Социализация начинается с детства, когда человек как личность не сформировался. Адаптации же подвергаются только готовые системы – физические или социальные. Привыкание к новому климату или коллективу происходит у сложившегося человека. Профессиональная адаптация в промышленности включает отбор, обучение, оценку личных и деловых качеств работников.

Когда взрослый человек приезжает на время в другую страну, ему приходится адаптироваться к непривычным традициям, нормам, языку. Когда же он переезжает постоянно в другую страну, ему приходится социализироваться, а не просто адаптироваться. Получив гражданство и работу в новой стране, человек осваивает новые социальные роли, усваивает новые культурные нормы, приобретает новые статусы.

Принадлежность человека к тому или иному народу определятся обстоятельствами его рождения, происхождения, но главное – воспитанием и обучением, в процессе которых человеку прививаются черты той этнической среды, в которой он оказался. Чем более длительный путь воспитания и обучения прошел человек в данной культуре, тем труднее ему ориентироваться в новой культуре. Поэтому способность к адаптации с возрастом угасает. Английский профессор, прожив 7-10 лет в США, так и не станет заправским американцем, хотя он говорит на том же языке и обладает очень схожей культурой. А вот полуграмотный сын итальянских эмигрантов к 10-ти годам ничем не отличается от сверстников-американцев. В одном случае происходит только адаптация, а во втором – социализация.

Причины того, почему социализация взрослых и социализация детей происходит по-разному, изучал Орвиль Г.Брим-младший (1966). Он обнаружил следующие различия:

1. У взрослых социализация видоизменяет внешнее поведение, а у детей она трансформирует базовые ценности.

2. Взрослые способны оценивать нормы, корректировать их, а дети усваивают все некритически.

3. Социализация в зрелом виде вносит дополнительные оттенки между черным и белым, а дети учатся различать только контрастные цвета в оценках и суждениях: о других людях. Взрослые выполняют множество социальных ролей (отец, работник и т.п.), а дети – нет.

4. Социализация взрослых идет по линии профессиональной специализации, а дети обучаются общим принципам жизни, правилам вежливости, моральным ценностям.

Инкультурация

Понятия социализации и инкультурации очень близки по своему содержанию. Тем не менее их лучше не смешивать.

Социализация обозначает обучение человека жизни в современном обществе. В какую бы страну он ни выехал на время или ни переехал навсегда, он обязан иметь элементарные представления о социальной структуре и стратификации общества, распределении людей по классам, способах зарабатывания денег и распределения ролей в семье, основах рыночной экономики и политического устройства государства, гражданских правах и т.п.

Инкультурация (enculturation) обозначает обучение человека традициям и нормам поведения в конкретной культуре. Культура в разных странах более специфична, чем социальная структура. К ней труднее адаптироваться, полноценно включиться и привыкнуть. Взрослый эмигрант, выехавший из России в Америку, достаточно быстро усваивает социальные законы жизни, но гораздо труднее у него происходит усвоение чужих культурных норм и обычаев. Русский физик, программист или инженер, имея высокую квалификацию, признаваемую за рубежом, за короткое время усваивает права и обязанности, соответствующие его новой должности. Через месяц-второй он справляется с профессиональными обязанностями не хуже коренного американца. Но привыкнуть к чужой культуре, почувствовать ее своей ему удается через многие годы.

Таким образом, адаптация к социальному порядку жизни в чужой стране происходит быстрее, чем инкультурация, приспособление к чужим ценностям, традициям и обычаям.

Социализация – это усвоение общечеловеческих социальных норм и ролей. Русский в Германии становится немцем, в Англии – англичанином и так далее. Особенно видна социализация у молодежи: молодые англичане, немцы, русские быстро находят общий язык и понимание. Чем быстрее русский турист начинает ориентироваться в незнакомой стране, тем глубже у него социализация и инкультурация.

Инкультурация отличается от социализации, так как представляет собой усвоение не общечеловеческих, а местных культурных норм. В этом смысле русский и в Англии, и в Германии должен оставаться русским, а не немцем или англичанином.

Адаптация происходит и при социализации, и при инкультурации. В первом случае индивид адаптируется к социальным условиям жизни, во втором к культурным. При социализации адаптация легкая и быстрая, при инкультурации – тяжелая и медленная.

Когда человека спрашивают: «Кто ты?», то с точки зрения социализации он должен ответить: я - профессор, ученый, инженер, глава семьи. Но с точки зрения инкультурации он обязан назвать свою национальность: «Я – русский». Каждый может провести простейший эксперимент: спросите у знакомого или незнакомого человека, кто он. Важно, что первое придет опрашиваемому в голову – социальные или культурные роли.

Любопытные факты

В древности понятия «чашечка кофе» не существовало по той простой причине, что зерна кофе тогда не мололи и не варили, а ели целиком, обжарив на животном жире. Именно так в течение столетий делали восточно-африканские племена, считавшие, что кофе – это замечательный продукт питания, оказывающий стимулирующее действие на организм. Первые деревья кофе были обнаружены в Эфиопии, в провинции Каффа, которая и дала название этому продукту. Только в XIV веке его здесь обнаружили арабские купцы, которые привезли зерна в Йемен. Собственно, именно арабам мы и обязаны появлением кофе как напитка. По легенде один арабский священнослужитель обратил внимание, что отвар кофейных зерен прекрасно снимает усталость и сонливость, что очень важно для ночных молитв.

В Европу кофе попал значительно позже, лишь в XVII веке, и почти сразу же завоевал огромную популярность. Впрочем, и недоброжелателей у него тоже хватало. В каких только грехах не обвиняли этот напиток за его многовековую историю! Даже к смертельным грехам причисляли! И это при том, что изобретателем этого напитка считается служитель церкви!

Впрочем, и современные ученые чуть ли не каждый год находят какие-то новые опасности, кроющиеся в чашечке с кофе. Безусловно, негативная реакция организма на этот напиток вполне возможна, но чаще всего она очень индивидуальна. А проще, то, что может оказаться крайне вредным для одного, абсолютно безопасно для другого.

Впрочем, есть и некоторые общие для всех минусы кофе. Например, тот факт, что в кофе содержится достаточно вредная для организма смола бензопирена, количество которой колеблется в зависимости от степени обжаривания кофе. Соответственно, чем меньше кофе обжарен, тем лучше.

И, тем не менее, известна абсолютно реальная история о человеке, который ежедневно выпивал до 40 чашек кофе и дожил… до 114 лет. Сторонники кофе обычно иллюстрируют этим примером пользу от своего любимого напитка, а его противники утверждают, что если бы человек не пил кофе, то мог бы прожить еще дольше. Но если в этом случае можно только строить догадки, то многие другие достоинства и недостатки кофе имеют вполне научное подтверждение (www.beautytime.ru)

Человек приспосабливается к жизни в обществе благодаря инкультурации – такому социальному процессу, через который человек изучает и передает культуру другим поколениям.

На индивидуальном уровне процесс инкультурации выражается в повседневном общении с себе подобными – родственниками, друзьями, знакомыми или незнакомыми представителями своей культуры, у которых сознательно и бессознательно ребенок учится тому, как следует вести себя в разнообразных жизненных ситуациях, как оценивать события, встречать гостей, реагировать на те или иные знаки внимания и сигналы.

Инкультурация, или обучение культуре, происходит несколькими путями. Она может происходить непосредственно, когда родители учат ребенка благодарить за подарок, или опосредовано, когда тот же ребенок наблюдает, как ведут себя люди в подобных ситуациях. Таким образом, прямое высказывание и косвенное наблюдение («приглядывание») являются двумя важными способами инкультурации. Человек изменяет свое поведение и когда ему говорят о том, как следует поступать, и тогда, когда он подсматривает, как другие ведут себя в аналогичных ситуациях. Часто люди говорят одно, а делают другое. В этих ситуациях индивид теряет ориентацию и процесс инкультурации затрудняется.

В частности, в большинстве культур ни родители, ни знакомые, ни друзья не учат ребенка тому, на каком удалении от партнера надо держаться на расстоянии. Этими знаниями они просто не обладают. Вернее сказать, эти знания у них не рефлексированы. Надлежащей дистанции при разговоре люди учатся методом наблюдения, проб и ошибок, экспериментирования. (А каким еще культурным нормам и знаниям приходится обучаться путем приглядывания за другими?)

Даже самая простейшая процедура, которую мы многократно проделываем каждый день, а именно прием пищи, с точки зрения культурологии представляет совокупность определенных поз и жестов, наделенных разным смыслом и значением в различных культурах. Одно дело поведение за едой дикаря, совсем другое – поведение культурного человека. Его учат всему, в том числе языку слов и языку жестов. Цивилизованного человека обучают тому, как удовлетворять свои естественные потребности в соответствии с нормами той или иной культуры. Иначе говоря, культура учит нас, что, когда и как следует есть.

Любой человек, подобно животному, нуждается в пище. Однако любого человека учат тому, как удовлетворять свои естественные потребности в соответствии с нормами той или иной культуры. Иначе говоря, культура учит нас, что, когда и как следует есть. В большинстве культур основной прием пищи происходит в полдень, а англичане делают это во второй половине дня. Они едят на завтрак рыбу, а американцы предпочитают кекс и особую кашу для завтрака. Бразильцы добавляют в крепкий кофе горячее молоко, а американцы смешивают молоко с пивом. У англичан обед наступает в 5-6 часов, а у испанцев в 10. Европейцы едят с вилкой в левой руке и ножом в правой. Тут же порезанное ножом мясо они сразу же отправляют в рот вилкой, которую американцы предварительно перекладывают в правую руку.

Независимо от культуры люди вынуждены удалять из организма естественные шлаки. Но в одних культурах приучают делать это стоя, а в других сидя. Европейцы не могут заниматься этим публично, поэтому во всех европейских городах построены общественные туалеты, где можно отправлять естественные надобности вполне уединенно. А вот в Перу крестьянки, живущие в высокогорных селениях, присаживаются на корточки посреди улицы рядом с водосточным желобом. Интимность им создает массивная юбка, благодаря которой они чувствуют себя вполне уединенно. Подобные привычки и навыки – неотъемлемая часть культурных традиций, которые превращают естественные процессы в культурные действия. Обучение нормам родной культуры – важнейшая часть процесса социализации и суть инкультурации.

Социализация и инкультурация – это параллельные и взаимодействующие процессы. Общая тенденция такова, что по мере взросления человека объем и значение одного возрастает, а другого убывает.

Социализация – врастание в общество, становление человека социального. Конечный процесс социализации – личность. Личность – совокупность приобретенных социальных ролей. Даже преступник, например вор-в-законе, вполне может быть личностью.

Инкультурация – срастание с родной культурой, становление человека воспитанного. Конечный результат инкультурации – интеллигент. Интеллигент – совокупность приобретенных культурных норм. То же вор в законе, оставаясь сильной личностью, умеющей постоять за себя в любой ситуации, не является интеллигентом, умеющим соблюдать и отставать общечеловеческие идеалы и культурные нормы своей страны в любой ситуации, особенно тогда, когда за ним никто не наблюдает.

Можно быть очень социализированным и совершенно некультурным. «Новые русские» - образец превосходного приспособления к изменившейся в 90-е годы социальной реальности, люди, умеющие находить выход из любой ситуации, знающие в этой жизни все ходы и выходы. Это результат превосходной социализации. Однако в большинстве своем «новые русские» совершенно неинкультурированные люди. Им наплевать на общечеловеческие ценности и христианские заповеди вплоть «не убий», на этикет поведения и т.п. Это социализированные, но не инкультурированные люди.

В старости процесс накопления культурных норм доходит до своего апогея. Труднее всего приспособиться к нормам чужой культуры пожилому эмигранту, так как ему сложнее всех освободиться от груза прежних культурных привычек.

Стало быть, минимальной инкультурация должна быть в детстве и максимальной в старости.

А что происходит с социализацией? Подчиняется ли и как она возрастным изменениям? Известно, что способность к адаптации с возрастом угасает. Старикам все сложнее и сложнее приспосабливаться к быстро меняющимся социальным условиям. Жертвами рыночных преобразований 90-х годов в России стали в первую очередь пожилые и старые люди. Они не смогли усвоить нормы капиталистического общества. Нормы капитализма и социализма - это по большей (но не, видимо, не целиком) части нормы социальные, точнее экономические, но не культурные. Вот с ними-то у стариков оказались затруднения. Напротив, молодежь очень быстро влилась в новый порядок и вовсю занялась коммерцией. Способность к социальной адаптации и социализации у нее оказалась максимальной. Она оказалась способной играть любые новые социальные и экономические нормы. Хотя инкультурализация у нее, т.е. совокупность накопленных норм и ценностей родной культуры, еще минимальная или почти минимальная.

Таким образом, мы можем считать два процесса - инкультурализацию и социализацию - развивающимися по разным законам. На один и тот же возраст приходится максимум социализации и минимум инкультурации. И наоборот.

Нормы социализма и капитализма могут оставаться социальными, т.е. правилами, помогающими лавировать во внешней среде, но не обязательно проникать в душу. Многие из сочувствующих большевикам до революции были купцами и зажиточными людьми, а это свидетельствует о том, что в капитализме как системе только лишь социальных норм, они разбирались неплохо. Сам факт сочувствия большевикам говорит о другом: в их мировоззрении капиталистические нормы не проникли, не стали главными ценностями жизни. Иными словами, капитализм как система культурных норм остался им чужд.

Прошло 80- лет и в конце 80-х годов значительная часть советской интеллигенции по своим культурным нормам ориентировалась на западную культуру, хотя в своем социалистическом обществе занимали высокие посты и хорошие должности. Когда наступила пора радикальных изменений, она выступила в авангарде перестройки. Но также хорошо устроиться в новом капиталистическом обществе, к которому они призывали, большинство наших интеллигентов не смогли. Что им мешало? Нравственные принципы? Накопленные культурные нормы? Или пассивная социализация, в пик которой они неизбежно вступили в 40-60 лет? Иначе говоря, идейно революцию готовили зрелые, а плодами воспользовались молодые.

Итак, процессы социализации и инкультурации могут идти в одном направлении, могут развиваться в противоположном направлениях. Их фазы могут совпадать, но могут существенно различаться. Это два расходящихся потока жизни.

Когда оба процесса совпадают, т.е. идут в одном направлении, мы можем построить единый континуум «социализация-инкультурация»

Рис.25. Континуум «социализация-инкультурация». Среднее значение на континууме имеют интернатские дети.

Континуум показывает то, как у разных типов людей увеличивается или уменьшается культурный и социальный потенциал. Феральные люди – это воспитанные среди волков или других животных человеческие детеныши. Вернувшись в общество, они не способны к нему приспособиться и вскоре погибают. У них минимальный потенциал инкультурации и социализации. Средние величины имеют дети, воспитанные в детских домах и интернатах. Будучи взрослыми и покинув учреждение, они оказываются плохо приспособленными для полноценной жизни в большом обществе. Они много не умеют из того, что получают дети в обычных семьях. Наивысший потенциал у интеллигентных людей. Элита общества, как правило, состоит из них. Это социально активные и культурно состоявшиеся лица.

Социализация, по мнению петербургского культуролога Э.В.Соколова, связана с усвоением некоторого обязательного минимума культуры. Речь идет об усвоении основных социальных ролей, норм, языка, черт национального характера. Напротив, термин «инкультурация» подразумевает более широкое явление, а именно приобщение личности ко всему культурному наследию человечества. А значит, не только к своей национальной культуре, но и к культуре других народов. Речь идет об овладении иностранными языками, формировании широкого кругозора, знаний всемирной истории. Итак, инкультурация означает “приобретение широкой гуманитарной культуры”. В нее входит также профессиональное обучение, ведь приобретение профессиональных знаний не есть необходимое требование социализации.

Десоциализация и ресоциализация

Десоциализация и ресоциализация – процесс отвыкания от одних социальных ролей и культурных норм и привыкания к другим. Десоциализация – отвержение старого, а ресоциализация - обретение нового. Они связаны с жизненными циклами либо экстремальными ситуациями (тюремное заключение).

Жизненная циклы в биографии человека, это периоды жизни, отделенные друг от друга важными вехами - поступлением в вуз (цикл студенческой жизни), женитьба (цикл семейной жизни) и т.д., связаны со сменой социальных ролей, приобретением нового статуса, отказом от прежних привычек, окружения, дружеских контактов, изменением привычного образа жизни. Каждый раз, переходя на новую ступеньку, вступая в новый цикл, человеку приходится многому переобучаться. Этот процесс, распадающийся на два этапа, получил особое название.

Отучение от старых ценностей, норм, ролей и правил поведения называется десоциализацией. Следующий за ним этап обучения новым ценностям, нормам, ролям и правилам поведения взамен старых называется ресоциализацией.

Десоциализация и ресоциализация – две стороны одного процесса, а именно взрослой социализации. В детском и подростковом возрасте, пока индивид воспитывается в семье и школе, как правило никаких резких изменений в его жизни не происходит, исключая развод или смерть родителей, продолжение воспитания в интернате или в детском доме. Его социализация проходит плавно и представляет собой накопление новых знаний, ценностей, норм.

Иногда человек попадает в такие экстремальные условия, где десоциализация заходит столь глубоко, что превращается в разрушение нравственных основ личности. Она не способна восстановить все богатство утраченных ценностей, норм и ролей. Именно с такими условиями сталкиваются те, кто попадает в концентрационные лагеря, тюрьмы и колонии, психиатрические больницы, а в некоторых случаях и проходящие службу в армии.

Ресоциализация может быть столь же глубокой. К примеру, русский эмигрировавший в Америку, попадает в совершенно новую, но не менее разностороннюю и богатую культуру. Отвыкание от старых традиций, норм, ценностей и ролей компенсируется новым жизненным опытом. Уход в монастырь предполагает не менее радикальные перемены в образе жизни, но духовного обнищания не происходит и в этом случае.

Аккультурация

К аккультурации относят контакты представителей разных культур. Результатом таких контактов становится перенятие культурных норм и ценностей. Обычно их перенимает одиночка или группа людей, попавшие в чужую страну и оставшиеся там на постоянное жительство. Обратного процесса, когда все население страны перенимает культурные нормы у приезжей группы иностранцев, практически не бывает.

Можно привести бесчисленное количество примеров аккультурации. В Х1Х веке Россия присоединила к своим границам много новых культурных регионов: Польшу, Кавказ, Среднюю Азию. Переселившиеся туда русские перенимали местные обычаи и традиции, сохраняя при этом свои собственные. Но и местное население теснее познакомилось с русской культурой и многое позаимствовало из нее. Это пример аккультурации, явившейся следствием территориальных завоеваний и присоединений.

В 1968 г. американская армия, более 10 лет воевавшая во Вьетнаме, покинула юго-восточную страну. Некоторые молодые американцы взяли в жены вьетнамских девушек. В США им пришлось заново проходить процесс социализации, т.е. обучения новым нормам и ценностям. То же самое происходило после второй мировой войны, когда американские солдаты женились на японских девушках. В том и другом случае мужчины не оставались на родине своих жен, а увозили их в свою страну. Мужчина играет в данном случае активную культурную роль и вынуждает женщину адаптироваться к нормам родной для него культуры.

Такое приспособление и одновременно переобучение называют еще ресоциализацией. С этим понятием вы уже сталкивались. Ресоциализация – сущность процесса аккультурации, ибо она может происходить только со взрослым человеком.

Итак, аккультурация представляет собой процесс повторной социализации взрослого человека (ресоциализацию), или усвоение норм и ценностей чужой культуры, которые наслаиваются на традиции и обычаи родной культуры.

Аккультурация представляет собой процесс частичное принятия другой культуры, заимствования из нее всего, что нужно для жизни в новой среде, в новом обществе. Принимать можно только то, что нравится, что уважается и ценится. Стало быть, при аккультурации можно наблюдать позитивное отношение к другой культуре как к чему-то родственному, близкому. Несколько миллионов русских эмигрировало в разные годы в Америку. Все они проходили аккультурацию. Они срослись с новой родиной, считают ее своей и гордятся тем, что они натурализованные американцы.

Аккультурация – необходимый элемент межкультурного взаимодействия. Когда встречаются представители двух разных культур, то они, намереваясь найти общий язык, хотя бы мысленно ставят себя на место партнера, стараясь догадаться, как он должен понять мои высказывания, жесты или движения, исходя из норм своей культуры. Мысленный эксперимент может затем продолжиться, когда мы поступаем на специальные курсы, где обучают знаниям других культур, или читаем книги по межкультурному диалогу. Еще большего эффекта мы достигаем, когда туристом или стажеров на время отправляемся в чужую страну, где «живьем» знакомимся с тамошними обычаями и традициями.

Таким образом, аккультурация, т.е. частичное усвоение чужой культуры, играет прогрессивную роль в глобальном обществе. Она предполагает обучение нормам другой культуры, знакомство с ее историческим наследием, а это и есть диалог разных культур. Обучение нормам и обычаям чужой культуры расширяет наш кругозор и позволяет найти эффективную технологию общения людей. В ней важны любые детали – знание чужих слов, жестов, символики и т.д.

Во второй половине ХХ века в ряде западных стран наблюдается совершенно необычный процесс – аккультурация религии. Возможно ли такое и что оно означает? По телевидению, особенно в субботнее утро, миллионы россиян наблюдают за тем, как западные проповедники несут свет истины своей религии телезрителям. Именно в западных проповедниках нас поражает умение разговаривать с молодежью на доступном ей языке. Примеры борьбы сил добра и зла не абстрактны, а вполне конкретны, убедительны, современны. Такое ощущение, что седовласые мудрецы всю жизнь только и делали, что жили среди молодежи или долго ее исследовали. Тут самые животрепещущие для нее темы: наркомания, секс, алкоголизм, независимость от взрослых, насилие, романтизм и дружба.

Аккультурация религии можно рассматривать как проникновение религиозного учения в культурную жизнь нации либо большой социальной группы, облачение религиозного содержания в современные культурные формы. В средневековье этого делать, кстати сказать, не приходилось. А все почему? Да потому что сакральное (посмотрите в словаре значение термина) и повседневное были слиты воедино. Господство религии буквально во всех сферах жизни имело и положительную сторону: молодежь прекрасно понимало специальный язык проповедников. Для общения им не нужен был переводчик.

Ассимиляция

Необходимо различать два на первый взгляд похожих процесса – аккультурацию и ассимиляцию.

Аккультурация представляет собой обмен культурными чертами, который происходит в результате интенсивного и непосредственного взаимодействия нескольких групп. В процессе аккультурации один народ перенимает у другого некоторые черты культуры, полезные или недостающие ему, но сохраняет свою национальную самобытность.

В результате культурной ассимиляции возникали целые страны, в частности Бразилия. В конце Х1Х века она начала интенсивно заселяться выходцами из Германии, Италии, Восточной Европы, Японии и стран Средиземноморья. Иммигранты постепенно ассимилировались в общую культуру, которая создавалась на пересечении португальской, африканской и латиноамериканской (индейской) культур. Бразилия представляет «плавильный котел» даже в большей степени, чем США и Канада, где этнические группы еще сохранили свою самобытность и самоидентификацию

Этнические меньшинства в США, скажем, русские или китайцы, живут полузамкнутыми общинами, сохраняя свой язык и традиции. В Бразилии только в Сан-Пауло сохраняются этнические (японско-бразильские) районы, во всех других частях страны нации и культуры перемешаны.

В Бельгии, Швейцарии или Голландии употребляются разные языки (в Бельгии французский, голландский и немецкий; в Швейцарии немецкий, французский и итальянский), которые выражают разные культурные и исторические реальности. Здесь признается культурная самобытность каждой этнической группы. В Канаде же, которая официально считается двуязычной нацией, продолжают отрицать политическую и культурную самостоятельность франкоговорящей группы населения. В населении Канады 25% имеют британских предков, 24% французских, 16% относят себя к «другим европейцам» и 28% имеют «смешанных» предков.

Примером аккультурации являются пиджины (pidgins) – смешанные языки, которые создаются для того, чтобы облегчить общение представителям разных наций. Обычно они формируются в результате интенсивного торгового обмена или колонизации. В портовых городах Китая возник английский пиджин, отличающийся от настоящего английского упрощенной грамматикой и вкраплениями из других языков. Позже этот языковый конструкт проник в Меланезию, Папуа-Новую Гвинею и в Западную Африку. Если контакты между народами становятся регулярными и продолжительными, то они обмениваются и перенимают друг у друга также одежду, пищу, музыку, танцы, инструменты, технологии и множество других обычаев и практик.

Ассимиляция описывает процесс усвоения культурных черт группой меньшинства, которая попала в культуру группы большинства, т.е. ситуацию усвоения культуры через эмиграцию в страну с другой культурой. Негры в США были и остаются этническим меньшинством. На протяжении 200 лет, еще будучи рабами, они впитывали черты доминирующей национальной культуры, приютившей их культуры. Ассимиляция может продолжаться до полного растворения в новой культуре и потере своей культурной самобытности, а может оставаться частичной.

Государство может поощрять терпимость к иной культуре и возвести ее в основной принцип взаимоотношения между народами, а может придерживаться политики этноцентризма – силового навязывания национальным меньшинствам норм и ценностей господствующей культуры. Подобная форма культурной политики присуща самым разным государствам, даже таким, которые принято считать оплотом демократии и цивилизованности.

Резервации индейцев и негритянские гетто в США – это пример культурной дискриминации, политики, которая отрицает равные права и возможности за разными группами населения. Она может включать долговременные акции, например, вытеснения этнических групп в неудобные климатические зоны. В результате длительного проживания в неблагоприятных условиях уровень жизни и здоровье этнической группы резко ухудшаются.

Частью культурной политики может стать насильственная ассимиляция. В Болгарии начиная с 1984 г. туркоговорящее меньшинство, составляющее 10% населения страны, стало подвергаться насильственной болгаризации: закрывались мечети, официально запрещалось говорить на турецком языке, носить традиционную одежду, распространять Коран. Власти даже потребовали турецкие имена и фамилии изменить на болгарские. Когда турецкое меньшинство начало сопротивляться, правительство Болгарии стало конфисковывать их земли и сажать за решетку лидеров. Это политика насильственной ассимиляции.

Политика этнического изгнания ставит своей целью выселение этнических групп, которые отличаются от доминирующей культуры. В 1972 г. из Уганды были выселены 74 тыс. азиатов. Неонацистские партии в Европе выступают за выселение турок из Германии, индусов из Англии, алжирцев из Франции. Для тех, кого насильно выселяют или кто добровольно покидает страну по тем или иным причинам, в других странах создают лагеря для беженцев. Известны лагеря палестинцев в Египте и Иордании, созданные после арабо-израильской войны 1948 и 1967 гг.

Колониализм, еще одна форма притеснения, относится к политическому, социальному, экономическому и культурному господству над территорией и населяющими ее людьми со стороны иностранной державы на неопределенное время. Французская и Британская колониальные империи - исторически наиболее известные примеры колониализма. В расширительном смысле этот термин применяется и к бывшей Советской империи.

Культурное обновление

Полную ресоциализацию называют также культурным обновлением. Если аккультурация требует от человека лишь частичного отказа от старых норм и традиций, то процесс культурное обновление ведет к полному освобождению от них. Результатом служит окончательное вытеснение старых обычаев и ценностей новыми.

Пример культурного обновления личности – тюремное заключение, где происходит почти полный отказ от ценностей «гражданской» культуры и перенятие норм криминального мира.

Культурное обновление наблюдается при эмиграции. Эмигрант может пройти либо аккультурацию и частично сохранить старые ценности, либо культурное обновление и полностью отказаться от них. Отличить два явления можно по результатам. Американский писатель русского происхождения Владимир Набоков, в детстве увезенный в США родителями, постепенно стал писать и мыслить по-английски. Советский философ Александр Зиновьев, покинувший страну в зрелом возрасте, пишет и думает по-русски. Более того, его мировоззрение и идеи не изменились со дня эмиграции. Он аккультурировался, но культурно не изменился. Он не принял западного образа жизни и ценностей западной культуры, хотя живет и публикуется в Западной Европе.

6.5. Культурные нормы

К важнейшим элементам человеческой культуры относятся нормы, совокупность которых называется нормативной системой культуры. Правила, которые разрешают или запрещают что-либо делать, существуют в любом обществе. Социологи называют их социальными нормами, а культурологи – культурными.

Культурные нормы и их соблюдение

Наши действия только отчасти являются продуктом природы. Все человеческое поведение прежде всего результат научения. Мы с детства обучаемся правилам поведения, традициям, обычаям, ценностям. Обучаясь нормам, мы одновременно контролируем и управляем своим поведением.

Нормы – правила, регулирующие человеческое поведение. Они указывают на то, где, как, когда и что именно мы должны делать. В этом смысле они оказываются чем-то, что можно сравнить с картой или схемой культурной жизни. Нормы предписывают образцы поведения и передаются индивиду в процессе инкультурации.

Культурные нормы – предписания, требования, пожелания и ожидания соответствующего (общественно одобряемого) поведения. Нормы суть некие идеальные образцы (шаблоны), предписывающие то, что люди должны говорить, думать, чувствовать и делать в конкретных ситуациях.

Одни нормы и правила ограничены частной жизнью, другие пронизывают всю общественную жизнь. Поскольку в коллективе общественное обычно ставится выше личного, правила частной жизни менее ценны и строги, нежели общественной. Если, конечно, они не изменили свой статус и не превратились в общественные.

В норму превращались коллективные идеалы красоты, добра, отваги. В статусе идеала или эталона, культурные нормы тут же становились ценностями – особо уважаемыми и почитаемыми представлениями о том, как должен быть устроен мир и каким должен быть человек. В любом обществе ценности оберегаются особым образом. За нарушение норм и попрание ценностей полагались всевозможные санкции и наказания. На соблюдение культурных норм был ориентирован огромный механизм социального контроля. Он действует поныне. Пресса, радио, телевидение, книги пропагандируют нормы и идеалы, которым должен соответствовать цивилизованный человек. Их нарушение осуждается, а соблюдение вознаграждается.

В разных культурах различаются даже представления о расстоянии, на котором следует вести беседу. Североамериканец не любит, чтобы до него дотрагивались, и отступает назад как раз тогда, когда латиноамериканцы сочтут, будто подошли достаточно близко, чтобы заговорить. Для канадца удобное расстояние при разговоре - 75 см, а для аргентинца это слишком далеко. Поэтому последний считает, что американец, с которым он разговаривает, держится холодно и отчужденно. Таковы этические критерии общения. Не в меньшей степени различаются эстетические нормы, представления о прекрасном. Древним сарматам не нравилась естественная форма головы, и они изменяли ее так, что в конфигурации черепа почти не оставалось вертикального лба: профиль оказывается чуть ли не горизонтальным. У инков же голова делилась как бы на две части, связанные перемычкой: они перетягивали череп младенца специальной повязкой. В Африке сохранился еще обычай дырявить нос для украшений, а. европейца не удивляют проколотые для серег мочки ушей. У бушменов нос ребенка делали приплюснутым, а по Франции ХУ1 века было популярным вытягивание носов.

Люди отличаются друг от друга тем, что и как они могут съесть. Для мужчин и женщин, для детей и взрослых выработаны разные правила поведения и пищевые табу. Только женщины, толстяки и богатые люди знают, что такое диета. Бедняки вечно недоедают, потому им не знакомы культурные нормы ограничения в приеме пищи. Иностранцы не всегда с удовольствием едят то, от чего приходят в восторг местные жители. Однако раскрыть свое неудовольствие, означает проявить неуважение к гостям.

Создаются всевозможные культурные практики, призванные помочь человеку достичь установленных норм и идеалов. Физкультура и спорт, аэробика, лечебная гимнастика, массажные кабинеты, салоны красоты и т.п., принявшие в современном обществе индустриальный характер, позволяют нам избавиться от лишнего веса, курения, гиподинамии, поддерживать приятный цвет лица, спортивную форму и здоровье. Большинство европейских стран и США возвели здоровый образ жизни в своеобразный культ, который систематически навязывают населению.

Культурные нормы являются не только идеалами и эталонами, которые ориентируют людей на то, к чему они должны стремиться, на кого походить, кому или чему подражать. Нормы выступают также в роли запретов. К примеру, в штате Миссури США пожарным не разрешается ходить по улицам в нижнем белье. А в Индиане человек, поевший лука, не имеет права в течение двух часов после этого пользоваться общественным транспортом. В штате Монтана под угрозой тюремного заключения запрещается строить гримасы из окна автобуса. В Калифорнии нельзя купить мышеловку, не получив разрешения в полиции.

Таким образом, культурные нормы предстают в двух ипостасях – разрешение и запрещение. Это не значит, что буквально каждая культурная норма обладает двумя сторонами. Одни нормы выступают только как призывы, советы или пожелания, а другие, напротив, лишь как запрещение что-либо делать. Культурные нормы суть не только разрешение на одобряемые поступки, но и запрещение совершать неодобряемые действия. В разных культурных системах и религиях запрещается и разрешается не одно и то же. Иногда в одной религии запрещается то, что считается допустимым в другой. Например, шириат запрещает мусульманам-мужчинам носить золотые украшения, хотя в христианстве это вполне допускается.

Во время поста Православная Церковь запрещает употреблять в пищу скоромное и настоятельно рекомендует воздерживаться от исполнения супружеских обязанностей. А поскольку интимные отношения вне брака церковь отвергает вообще, то половая жизнь оказывается под запретом. Кроме того в Православии лежит запрет на чертыхании и произнесении имени Господа всуе.

Практика не выявила, какой вид норм – разрешающих или запрещающих – эффективнее влияет на поведение людей. Иногда они остаются равнодушными к всевозможным призывам и советам, а иногда избегают даже самых строгих запретов. По всей видимости, причину надо искать не в типе культурных норм, а в том, что составляет их мотивационную основу. Подобное означает, что культурная норма соблюдается тогда, когда индивид заинтересован это сделать. Нет внутренней заинтересованности и нет исполнения нормы.

Чем древнее цивилизации, тем многослойнее культурные пласты, тем большее количество культурных норм и традиций обнаруживается в этом обществе. К древнейшим культурам мира принято относить Индию и Китай. В Китае культурные нормы пропитали все поры общества, поэтому здесь в норму и соответствующую ей ценность возводятся такие явления, которые в других странах никак не нормированы, например, существуют нормы детности, сыновней почтительности, предпочтения сыновей и наследования по мужской линии, проживания поблизости от родных, недопущения повторного брака вдов у зажиточных слоев, наконец культ предков. Соблюдение сыновней почтительности проявляется у китайцев в обзаведении потомством, хотя кроме этого включает в себя множество других компонент. Однако отсутствие потомства равносильно непочитанию родителей и моральному греху. Это основная норма.

Функции культурных норм

В главе 3 мы уже начали говорить о функциях культурных норм, но там разговор шел как бы в общем: нормативная функция культуры не совсем то же самое, что функции культурных норм.

Культурные нормы выполняют в обществе очень важные функции. Они:

·являются обязанностями и указывают меру необходимости в человеческих поступках

·служат ожиданиями в отношении будущего поступка

·контролируют отклоняющееся поведение

·служат образцами, эталонами поведения

Поговорим о первых двух функциях, поскольку третья рассматривается в главе о социализации, а четвертая описывалась в начале данной главы.

С одной стороны, нормы – это обязанности одного лица по отношению к другому или другим лицам. Запрещая курить в учреждениях, администрация накладывает на сотрудников определенные обязательства и ставит их в определенные отношения с начальством и товарищами. Стало быть, нормы формируют определенную систему взаимных отношений, основанных на правах и обязанностях.

С другой стороны, нормы – это ожидания: от соблюдающего данную норму человека окружающие ждут вполне однозначного поведения. Когда одни пешеходы движутся по правой стороне улицы, а те, кто идут навстречу, передвигаются по левой, возникает упорядоченное, организованное взаимодействие. При нарушении правила возникают столкновение и беспорядок. Стало быть, нормы формируют систему социального взаимодействия, которая включает мотивы, цели, направленность субъектов действия, само действие, ожидание, оценку и средства.

В некоторых обществах женщины и дети не садятся за один стол со взрослыми мужчинами и принимают пищу после них. Здесь ожидают, что женщина будет есть последней и очень мало. В одних обществах женщина прислуживает мужчинам за столом, а в других эти обязанности поровну делят между собой муж и жена. Во всех обществах за столом хозяева прислуживают гостям, а не наоборот. В ресторане с меню первой обычно знакомится женщина.

Таким образом, нормы выполняют свои функции в зависимости от того, в каком качестве они себя проявляют:

·как стандарты поведения (обязанности, правила) или

·как ожидания поведения (реакция других людей).

Защита чести и достоинства членов семьи представляет собой обязанность каждого мужчины. Здесь речь идет о норме как стандарте должного поведения. Этому стандарту соответствует вполне конкретное ожидание членов семьи, надежда на то, что их честь и достоинство будут защищены. У кавказских народов подобная норма ценится очень высоко, а отступление от этой нормы карается очень строго. То же самое можно сказать о южно-европейских народах. Итальянская мафия возникла как неформальная норма защиты чести семьи и лишь позже ее функции изменились. Отступников от принятого стандарта поведения карало все сообщество.

Культурные нормы выполняют функцию не только правил поведения, но также эталонов долженствования – эталона красоты, доброты, храбрости, честности и т.д. Некоторые эталоны в виде требований фиксируются письменно и составляют своды бесчисленных кодексов чести дворянина, самурая, рыцаря и т.д. Другие закрепляются в устном предании народа и передаются из поколения в поколение через рассказы и обучение.

С древнейших времен человечество нормировало, кажется все, что растет, двигается, умирает, вступает в брак, переезжает, ест, лежит и т.д. Существовали нормы на то, как надо одеваться, ходить, какой длины должны быть ногти и шея, какой формы – голова, шляпка, галстук. Длинные ногти на пальцах сегодня – признак молодежной моды, а в древности они свидетельствовали о том, что их обладатель не занимался физическим трудом. Так ему полагалось делать согласно существовавшим нормам и традициям. В древнем Китае занимались искусственным отращиванием ногтей, которые служили признаком благородного происхождения.

У многих народов короткая шея считается некрасивой, поэтому грузины, укладывая ребенка спать, старались – для роста шеи – расположить голову ниже плеч, а негры добивались того же эффекта с помощью специальных колец. Прямые ноги почиталась за образец только у европейцев, а кочевники любили кривые ноги, плотно охватывающие круп лошади. Напротив, древние греки специально выпрямляли ноги. У китайцев этнографы обнаружили обычай перебинтовывать девочкам ступни, чтобы они не росли длиннее 8-10 см. У древних майя новорожденной дочери на несколько дней ко лбу и затылку привязывали две плоские дощечки: лоб ребенка становился плоским, отступающим назад. а к ее волосом на уровне глаз подвешивался шарик из каучука, и она вырастала косоглазой. Таковы здесь стандарты прекрасного.

Нормировался даже цвет кожи. К примеру, цвет лица – частное дело каждого. Так обстоит в большинстве цивилизованных стран. Но в Индии цвет лица определяет социальное положение индивида. В так называемых вождествах (первобытных общинах, находящихся на зрелой фазе развития) предводителем племени мог быть избран только человек с красивой и гладкой кожей соответствующего цвета. То же самое можно сказать об ораторских способностях человека. В одних случаях это личное дело каждого, в других ораторское мастерство помогает занять высокие политические посты, а в древнем обществе оно служило неизменным требованиям к тем, кто решил занять должность вождя или жреца. Следовательно, это качество и поведение оратора строго нормировались.

Классификация норм

Нормы можно классифицировать по самым разным основаниям, например, по сфере применения – в малой или большой социальной группе. Соответственно различают два типа. Первый тип – это нормы, которые возникают и существуют только в малых группах (молодежных тусовках, компании друзей, семье, рабочих бригадах, спортивных командах). Они называются групповыми привычками. Второй тип – это нормы, которые возникают и существуют в больших группах или в обществе в целом. Они называются общими правилами.

Культура включает обычаи, традиции, нравы, законы, этикет, манеры поведения. Любой социальной группе присущи свои манеры, обычаи и этикет. Есть светский этикет, есть манеры поведения молодежи. Они составляют основу субкультуры, присущую одной группе или категории населения и не присущую другим. Кроме них есть общенациональные традиции и нравы, разделяемые всем населением.

Все социальные нормы можно классифицировать в зависимости от строгости их соблюдения. Так, за нарушение одних норм следует мягкое наказание – неодобрение, ухмылка, недоброжелательный взгляд, а за нарушение других норм жесткие санкции – тюремное заключение, даже смертная казнь.

Определенная степень неподчинения нормам существует в любом обществе и в любой группе. Нарушение дворцового этикета, ритуала дипломатической беседы или бракосочетания вызывает неловкость, ставит человека в затруднительное положение. Но оно не влечет за собой жесткое наказание. В других ситуациях санкции более ощутимы. Пользование шпаргалкой на экзамене грозит снижением оценки, а потеря библиотечной книги – пятикратным штрафом. В некоторых обществах малейшие отступления от традиций, не говоря уже о серьезных проступках, сурово карались. Все находилось под контролем: длина волос, форма одежды, манеры поведения. Так поступали правители древней Спарты в V веке до н.э. и советские партийные органы в XX веке.

Нормы можно классифицировать и другими способами. Например, совершенно очевидно, что одни нормы имеют для данного народа непреходящую ценность. Потеряв их, он прекращает функционировать как культурная общность. Культурные нормы, таким образом, отвечают за выживание этноса. К ним относятся нормы уважения к старикам, женщинам и детям, патриотизм, этические, семейные и религиозные нормы. Другие нормы регулируют скорее бытовое поведение, замена одной нормы на другую или исчезновение части их вряд ли скажется на нравственном климате общества. Скажем, правила дорожного движения или поведения в публичных местах.

Некоторые образцы поведения не имеют никакого значения для выживания социальной общности. Часто их называют бессмысленными церемониями, пережитками старины. К ним относятся предпочтение определенной пищи и неприятие другой, воздержание от каких-то видов поведения по определенным дням, например, принятия пищи или сексуальные отношения по церковным праздникам, ритуальное повторение специальных фраз – «спасибо», «пожалуйста», «разрешите пройти», «не позволите ли сказать» и др.

Подобные нормы имеют значение для определенной группы людей, но не для нации в целом. Ритуальные фразы, относящиеся к хорошим манерам, важны не столько детям, сколько взрослым, которым становится стыдно, когда их ребенок ведет себя неподобающим образом. Разумеется, они понадобятся и самим детишкам, когда те вырастут. О таких культурных нормах можно говорить как бы об отсроченных социальных ценностях, значение и смысл которых человек познает только тогда, когда становится взрослым – хорошие манеры открывают дорогу к удачной карьере или выгодной женитьбе. И наоборот. Тем не менее прививаемые детишкам правила пристойного поведения в тот момент лишены для них всякого значения и смысла.

Самая известная классификация культурных норм принадлежит американскому социологу Уильяму Грехаму Самнеру (1840-1910). Профессор Духовной школы в Йеле заложил основы учения, которое давно уже стало классическим и преподается во всех университетах и школах. Многие годы он собирал сведения о традициях и нравах народов всего мира. Со временем он обнаружил интересные закономерности, которые и легли в основание его книги “Обычаи”, опубликованной в 1906 г.

У.Самнер выделял следующие виды норм:

· обычаи (folkways)

· нравы (mores)

· законы (laws)

Они составляют основу нормативной системы культуры. В современной литературе на них постоянно ссылаются, считая самнеровскую типологию классическим фундаментом науки о культуре. Вместе с тем следует отметить, что список культурных норм постоянно расширяется и обновляется. Сегодня типология культурных норм учитывает традиции, обычаи, привычки, нравы, табу, законы, моду, вкус и увлечение, верования и знания и др.

Если расположить все нормы в нарастающем порядке, в зависимости от меры наказания за их нарушение, то последовательность примет такой вид (см. рис.26)

Рис. 26. Типология культурных норм

Жесткость санкций за нарушение культурных норм
Табу
Законы
Нравы
Традиции
Обычаи
Привычки
Степень распространенности культурных норм

На оси ОУ, изображающей степень жесткости применяемых за нарушение культурных норм санкций. Как видим, чем больше санкций, тем строже наказание за нарушение нормы. Вдоль оси ОХ отмечена степень распространенности культурных норм в обществе. Самым популярными являются привычки, а самыми редкими – табу. Рассмотрев горизонтальную прямую, заметим еще одну любопытную закономерность: чем мягче наказание за нарушение культурной нормы, тем шире она используется, и наоборот.

Санкции – средства поощрения и наказания, стимулирующие людей соблюдать культурные нормы.

Очевидно, что соблюдение культурных норм регулируется обществом с различной степенью строгости. Строже всего караются нарушения табу и юридических законов (например, убийство человека, оскорбление божества, раскрытие государственной тайны), мягче всего – привычек. Будь то привычки индивидуальные (забыл почистить зубы или убрать за собой кровать) или групповые, в частности, семейные (например, отказ выключить свет или закрывать входную дверь).

Такова в общих чертах нормативная система человеческой культуры. Перейдем к рассмотрению ее элементов – привычек, обычаев, традиций и др.

Основные виды культурных норм

В этом параграфе культурные нормы будут рассмотрены лишь в самых общих чертах, подробнее мы поговорим о них в следующих главах книги.

Привычки и манеры

Привычки служат исходной клеточкой одновременно социальной и культурной жизни людей. Они отличают один народ от другого, один социальный слой от всех других. Спать лежа, кушать первое ложкой, а второе – вилкой, закрывать за собой дверь, осторожно ставить бьющиеся предметы – все это и многое другое пропитывает нашу повседневную жизнь. Это коллективные, или групповые привычки, усвоенные нами в процессе социализации. Их огромное множество, они соблюдаются нами автоматически, без осознания.

Кроме них, существует масса индивидуальных привычек: рано вставать, заниматься гимнастикой, одеваться потеплее, пить кофе по утрам, не курить натощак и т.д. Привычки возникают на основе навыков и закрепляются в результате многократного повторения. Привычки – это установившаяся схема (стереотип) поведения в определенных ситуациях. Большинство привычек не встречают со стороны окружающих ни одобрения, ни осуждения. Но есть так называемые вредные привычки (громко разговаривать, читать за обедом, грызть ногти), они свидетельствуют о плохих манерах.

Как уже говорилось, привычки – это установившаяся схема (стереотип) поведения в определенных ситуациях. Большинство привычек не встречают со стороны окружающих ни одобрения, ни осуждения. Но есть так называемые вредные привычки (громко разговаривать, читать за обедом, грызть ногти), они свидетельствуют о плохих манерах.

Манеры – внешние формы поведения человека, получающие положительную или отрицательную оценку окружающих. Они основаны на привычках. Манеры отличают воспитанных от невоспитанных, аристократов и светских людей от простолюдинов. Если привычки приобретаются стихийно, то хорошие манеры надо воспитывать.

Манеры чрезвычайно разнообразны, одни относятся к светским, другие – к повседневным. Ходить опрятно одетым, не чавкать за едой, не читать газету за обедом – повседневные манеры воспитанного человека. Целовать руку даме, говорить ей изысканные комплименты или здороваться, приподнимая шляпу, – светские манеры, присущие небольшой группе людей.

Манеры иначе называют правилами вежливости. Часто национальные особенности проявляются именно в таких манерах и правилах поведения. Европейцы, здороваясь, протягивают для пожатия руку, чего не делают китайцы, японцы и индийцы. Житель Вены при знакомстве с дамой говорит «целую руку», а поляк на самом деле целует ей руку. Англичанин начинают письмо словами «дорогой сэр», даже если он не очень уважает своего адресата. Христиане-мужчины при входе в церковь, костел или кирху снимают головные уборы, а еврей, входя в синагогу, покрывает голову. В Европе цвет траура – черный, а в Китае – белый. У русских принято в гостях не оставлять ничего на тарелке, а в Китае к чашке сухого риса, которую подают в конце обеда, никто не притрагивается (показывают, что сыты). Индийцы, наверное, удивляет, если жена европейца назовет своего мужа. по имени в присутствии его матери, а у народности ашанти в Гане зять не имеет права разговаривать с тещей. Если европеец попадет на обед к вождю папуасов и его угостят косточкой дичи, то он должен, наполовину обглодав ее, передать вождю. Таков знак высокого уважения к хозяину. Гость как бы показывает, что он – его друг, с которым надо делиться едой. Разумеется, для европейцев такой обычай показался бы унизительным. Одно из правил хорошего тона, т.е. опять-таки правило вежливости, гласит: «нельзя дарить вещи интимного свойства тем, с кем ты в интимных отношениях не состоишь.

Согласно мнению австрийского этнолога К.Лорнеца (1903-1989), функция манер состоит в умиротворении людей, достижении согласия между ними. Ту же роль играют традиции и обычаи. Грубое нарушение обычаев ведет к разрушению общества, а мелкое – хороших манер. Речь идет об отсутствии таких маленьких проявлений учтивости, как взгляды или жесты, которыми человек обычно реагирует, например, на присутствие своего ближнего, входя в какое-то помещение. Умышленное неисполнение хороших манер равнозначно агрессивному поведению.

Все, что называется манерами, жестко закреплено культурной ритуализацией. Хорошие манеры, по определению, – это те, которые характеризуют собственную группу: мы постоянно руководствуемся их требованиями, они становятся нашей второй натурой. В повседневной жизни мы не осознаем, что их назначение состоит в торможении агрессии и в создании взаимопонимания.

Значительная часть привычек, определяемых хорошими манерами, представляет собой утрирование жестов покорности. Местные понятия о хороших манерах в различных культурах требуют различного подчеркивания выразительных движений. Хорошим примером может служить жест, обозначающий внимание к собеседнику, состоящий в том, что слушатель вытягивает шею и одновременно поворачивает голову, подчеркнуто «подставляя ухо» говорящему. Такого рода движение выражает готовность внимательно слушать и в случае надобности повиноваться. В учтивых манерах некоторых культур подобный жест очень сильно утрирован. В Австрии это один из самых распространенных жестов вежливости, особенно у женщин из хороших семей. Но в других центрально-европейских странах он распространен меньше. Так, в Северной Германии считается учтивым, чтобы слушатель держал голову ровно и смотрел говорящему прямо в лицо, как того требуют от солдата, получившего приказ.

Смысл жестов учтивости понятен только представителям данной культуры. Будучи перенесен в другую культуру, они могут вызвать недоумение. Японские жесты учтивости, при которых слушающий подставляет ухо и иногда сгибается в церемониальном поклоне, немцу могут показаться проявлением жалкого раболепия. А на японца холодная вежливость европейца произведет впечатление непримиримой враждебности.

Незнание культурного кода другого народа, в том числе хороших манер и этикета, часто вызывает не только мелкие недоразумения, но способствуют взаимной неприязни народов. От понимания незначительных особенностей языка или манер поведения нередко зависит успех очень крупных начинаний, скажем, политических переговоров или деловых контрактов.

Этикет

По отдельности манеры составляют элементы, или черты культуры, а вместе – особый культурный комплекс, называемый этикетом.

Этикет (франц. etiquette), установленный порядок поведения где-либо (первоначально в определенных социальных кругах, напр. при дворах монархов, в дипломатических кругах и т. п.).

Слова «этикет» и «этика» воспринимаются как близкие по значению. И это естественно. К такому восприятию подталкивает не только сходство самих слов, но и теснейшая связь этих понятий. Однако на самом деле эти слова сблизились сравнительно поздно. Слово «этикет» заимствовано из французского языка, а «этика» - из латыни. Французское слово étiquette имеет два значения: 1) «ярлык», «этикетка», «надпись» и 2) «церемониал», «этикет» – и в свою очередь заимствовано из голландского sticke («колышек», «шпенек») и первоначально обозначало колышек, к которому привязывалась бумажка с названием товара, позднее – и сама бумажка с надписью. а основе значения «надпись» развилось более узкое значение – «записка с обозначением последовательности протекания церемониальных действий» и далее – «церемониал». Еще в начале ХХ в. слово «этикет» могло обозначать в русском языке «ярлык, наклеиваемый на бутылки и обертки товаров, с обозначением названия фирмы, торговца и производителя», однако закрепилось с этим значением все же слово «этикетка».

Само понятие «этикет» обособилось сравнительно недавно. Определить его границы и непросто. В словаре под этикетом понимается совокупность правил поведения, касающихся внешнего проявления отношения к людям (обхождение с окружающими, формы обращений и приветствий, поведение в общественных местах, манеры и одежда) Однако здесь, по справедливому замечанию А.К.Байбурина и А.Л.Топоркова, не учитываются различий между бытовыми, этикетными и ритуальными ситуациями.

Этикет как ритуальная норма и культурный эталон – это принятая в особых культурных кругах система правил поведения, составляющих единое целое. Особый этикет существовал при королевских дворах, в светских салонах, дипломатических кругах. Этикет включает особые манеры, нормы, церемонии и ритуалы. Он характеризует высшие слои общества и относится к области высокой культуры.

В таком своем значении этикет сохранился до сих пор. Он присущ узкому кругу высокопоставленных дипломатов, известных артистов, представителей высшего света.

Тем не менее этикет можно понимать шире, как особую форму повседневного общения, заключающую в себе набор правил вежливости и особых формул разговорной речи. Отдельные элементы этикета вкрапляются в культурную ткань общения представителей всех слоев общества, но у одних в большей, а у других в меньшей степени. Примером служит этикет телефонного разговора. Правила этикета не рекомендуют звонить знакомому на службу по частным делам, а домой – по служебным.

Понятия этикета и общения неравнозначны. Этикет всегда реализуется в общении, но не всякое общение является этикетом (А.К.Байбурин и А.Л.Топорков). Понятие общения гораздо шире этикета.

Любой акт культурного общения предполагает наличие по меньшей мере двух партнеров, имеющих разный коммуникативный статус. Партнеры общения могут различаться по возрасту, полу, общественному положению, национальности, конфессиональной принадлежности, степени знакомства и родства. В зависимости от них меняется стиль, тактика и стратегия общения. К примеру, младший обязан выслушивать старшего и не прерывать его речь, мужчина в коммуникативном процессе не имеет право говорить даме такие вещи, которые могут ее смутить, скажем, пошлости или двусмысленности. Культура общения допускает, чтобы подчиненный выказывал в разговоре с начальником некоторые элементы лести, а мужчина в общении с женщиной проявлял элементы заигрывания. В таком случае под этикетом надо понимать совокупность специальных приемов и черт поведения, с помощью которых происходит выявление, поддержание и обыгрывание коммуникативных статусов партнеров по общению Этикет можно сравнить с системой культурного сдерживания, поскольку призван обеспечить вежливое общение неравных партнеров.

По мнению Т.В.Цивьян, выполнение каждого правила всегда направлено на определенного адресата и требует определенного ответа (хотя бы в степени «замечено»). Этикетное поведение обычно рассчитано на двух адресатов - непосредственного и дальнего (публику). В подобных ситуациях этикет сравнивают с действиями актеров, ориентированными одновременно и на партнера, и на зал.

Пример

М.Куприянова

Английский этикет

У большинства слово «этикет» ассоциируется с чем-то вроде белой накрахмаленной скатерти, которая вытаскивается по праздникам. Между тем, пользуясь правилами этикета каждый день, вы получаете дополнительное удовольствие от общения с окружающими. Несколько слов о конкретных правилах хорошего тона.

Кто должен проходить в дверь первым – мужчина или женщина? На этот счет существует две легенды. Наши предки, чтобы проверить, обитаема ли пещера, первой запускали женщину. Если она возвращалась, мужи смело осваивали убежище, если нет – искали другое. В эпоху средневековья женщина шла впереди мужчины и тем самым как бы охраняла его – культ Прекрасной Дамы был так силен, что немыслимо было напасть не только на женщину, но и на ее спутника. Сегодня мужчина должен идти впереди женщины тогда, когда он может защитить ее от возможной опасности, скажем, входя в зал ресторана или в лифт. В остальных случаях он шествует сзади.

Приближаясь к двери, женщина ожидает, что мужчина откроет ее и пропустит спутницу вперед. На такую же услугу она может рассчитывать, выходя из машины или ожидая в гардеробе, когда ей подадут шубу.

С какой стороны от женщины должен идти мужчина – справа или слева? Поскольку он обязан вас поддерживать правой, самой сильной своей рукой, надо двигаться справа. Но из этого правила есть два исключения: если ваш спутник военный и если вы двигаетесь по улице, то выбирать надо наименее опасную или грязную сторону.

Кто кого приветствует первым? Во французском военном уставе сказано, что первым здоровается более вежливый. Но согласно этикету молодой должен приветствовать старшего, мужчина – женщину. А вот рука для пожатия подается в обратном порядке: женщина – мужчине, старший – младшему.

Вообще рукопожатие – не очень желательная форма приветствия для женщины. Протягивая руку, она часто не знает, то ли перста ей пожмут, то ли поцелуют. Поэтому женщине лучше подавать руку в расслаблено-неопределенном виде, чтобы у мужчины был выбор.

Адаптировано и сокращено по: МК. 1994. 7 апреля.

Обычаи, традиции и обряды

В отличие от манер и этикета, обычаи присущи широким массам людей. Обычай – традиционно установившийся порядок поведения. Он основан на привычке и относится к коллективным формам действия. Обычаи – одобренные обществом массовые образцы действий, которые рекомендуется выполнять. К нарушителям применяются неформальные санкции – неодобрение, изоляция, порицание. У славян существовали такие коллективные действия, как обычай рожать первого ребенка в родительском доме, обычай кормить отца новорожденного на крестинном обеде смесью каши, перца, соли, водки, а иногда и уксуса, обычай «печатать могилу» и др.

Если привычки и обычаи переходят от одного поколения к другому, они превращаются в традиции. Традиция – все то, что унаследовано от предшественников. Первоначально это слово обозначало «предание». В качестве традиции выступают также ценности, нормы, образцы поведения, идеи, общественные установления, вкусы, взгляды. Традиционными могут стать встречи бывших однокашников, однополчан, подъем национального или корабельного флага. Одни традиции выполняются в обыденной, а другие – в праздничной, приподнятой обстановке. Они относятся к культурному наследию, окружены почетом и уважением, служат объединительным началом.

Разновидностью традиции является обряд. Он характеризует не избирательные, а массовые действия.

Обряд – совокупность действий, установленных обычаем или ритуалом. В них выражаются какие-то религиозные представления или бытовые традиции. Обряды не ограничиваются одной социальной группой, а относятся ко всем слоям населения.

ОБРЯД – традиционные действия, сопровождающие важные моменты жизни человеческого коллектива. Обряды, связанные с рождением, свадьбой, смертью (см. Погребение, Инициации), называются семейными; сельскохозяйственные и другие обряды – календарными.

Обряды сопровождают важные моменты человеческой жизни, связанные с рождением (крещение, наречение именем), свадьбой (сватовство, выкуп невесты, помолвка), вступлением в новую сферу деятельности (воинская присяга, посвящение в пионеры, в студенты, в рабочие) или переходом в другой возраст (инициация), смертью (погребение, отпевание, поминки).

В средневековой Англии существовал такой обычай. Когда подмастерья, занятого неквалифицированной и грязной работой, переводили в мастера-печатники, которые были заняты чистой высококвалифицированной работой, товарищи напоследок устраивали мойку-наоборот. Юношу опускали в чан с отходами. Это могла быть запасенная заранее простокваша, куда в течение нескольких дней плевались, мочились и делали все, что приходило на ум коллеги по работе. Через обряд посвящения, т.е. обряд перехода из одной работы в другую, проходили буквально все. Он сохранился в Англии вплоть до недавних дней. но уже в чисто символической форме.

Многие старинные обряды связаны с хлебом. Побратимство – дележ лепешки между названными братьями, свадебный обряд – ритуал разделения хлеба между мужем и женой. «Хлеб-соль» – это приветствие является символом радушия и гостеприимства. При религиозном обряде причастия верующие «вкушают плоть» бога в виде хлеба.

Церемония и ритуал

Они существуют не только в сфере религии, как об этом можно подумать. Символические действия пронизывают все области человеческой культуры.

Церемония – последовательность действий, имеющих символическое значение и посвященных отмечанию (празднованию) каких-либо событий или дат. Функция этих действий – подчеркнуть особую ценность отмечаемых событий для общества или группы. Коронование – яркий пример важной для общества церемонии.

Ритуал – сильно стилизованный и тщательно распланированный набор жестов и слов, исполняемых лицами, особо избранными и подготовленными для этого. Ритуал наделен символическим значением. Он призван драматизировать данное событие, вызвать у зрителей благоговейный трепет. Принесение человека в жертву языческому богу – яркий пример ритуала.

Большинство ритуалов распадается на составные части и элементы. Так, например, обязательная часть ритуала взлета самолетов – ожидание команды «Взлет разрешен». Элементы ритуала прощания: посидеть «на дорожку», обняться, поплакать, пожелать счастливого пути, не подметать пол три дня и т.п. Сложный состав элементов включает ритуал защиты научной диссертации.

История многих ритуалов уходит в глубокую древность, например, никто не знает, где и когда впервые возник ритуал «огненных танцев» (остались только письменные упоминания о нем, сделанные в 1 веке до н.э.). Ходить по огню и даже плясать босыми могут на всех континентах. Так поступают, в частности, североамериканские индейцы племени навахо, крестьяне Шри-Ланки и мусульмане в Индии, жители Ландагаса (Греция), шаманы китайского племени лоло, болгары. На Руси по раскаленным углям не ходили, зато во время празднования прихода Весны молодые крестьяне прыгали сквозь высокое пламя большого костра.

По мнению К.Лоренца, ритуал имеет культурное происхождение и выполняет три функции – а) запрета борьбы между членами группы, б) удержания их в замкнутом сообществе и в) отграничения данного сообщества от других групп. Ритуал сдерживает агрессию и сплачивает группу. Пример ритуала – соблюдение манер хорошего поведения, этикет деловых отношений, дипломатический прием и многое другое, что мы не считаем ритуалом, хотя оно является таковым. Накопление агрессии тем опаснее, чем люди лучше знакомы друг с другом члены данной группы, чем больше они понимают и любят друг друга. Нередко на мельчайшие жесты своего лучшего друга, стоит тому кашлянуть или высморкаться, мы отвечаем такой реакцией, как если бы нам дал пощечину пьяный хулиган.

Человеческая культура целиком основана на ритуале. Неритуализованных действий типа ковыряния, почесывания, чихания, плевков и т.п., в ней осталось очень мало. Их называются некультурными действиями.

Жесткость традиционного ритуала и настойчивость, с которой мы его придерживаемся, необходимы обществу. Но они нужны и нам лично. Ведь соблюдение ритуалов и культурных образцов требует контроля со стороны нашего сознания и воли, а настоятельный контроль за своим поведением еще больше развивает и тренирует сферу нашей морали, нашу нравственность.

Нравы и запреты

Нравы – особо оберегаемые, высоко чтимые обществом массовые образцы действий. Нравы отражают моральные ценности общества, их нарушение наказывается более сурово, нежели нарушение традиций. От этого слова происходит «нравственность» – этические нормы, духовные принципы, которые определяют важнейшие стороны жизни общества. Латинское слово moralis означает «нравственный». Нравы – обычаи, имеющие моральное значение. Под эту категорию попадают те формы поведения людей, которые бытуют в данном обществе и могут быть подвергнуты нравственной оценке. В Древнем Риме это понятие означало «самые уважаемые и освященные обычаи». Во многих обществах считается безнравственным ходить по улицам обнаженным (хотя это разрешается делать у себя дома), оскорблять старших, бить женщину, обижать слабого, издеваться над инвалидами и т.п.

Особой формой нравов является особые запреты, которые называют табу. Это полинезийское слово обозначает систему запретов на совершение определенных действий (употребление каких-либо предметов, произнесение слов), нарушение которых в первобытном обществе каралось сверхъестественными силами.

Табу – абсолютный запрет, накладываемый на какое-либо действие, слово, предмет. Оно регламентировало важнейшие стороны жизни человека: обеспечивало соблюдение брачных норм, охраняло от опасностей, связанных, в частности, с прикосновением к трупу. Табу послужило основой многих позднейших социальных и религиозных норм. В современном обществе табу накладывается на кровосмешение, каннибализм, осквернение могил или оскорбление чувства патриотизма. Это самый сильный из существующих в человеческом обществе вид социального запрета, нарушение которого карается особенно страшно.

Пример

Запреты в еде и питье

Они есть у разных религий. В православии в вопросах приема пищи соблюдается принцип христианской свободы. Христос освободил людей от обязанности соблюдать в еде и питье предписания Моисеева Закона, изложенные в Ветхом завете.

И все же некоторые запреты существуют: нельзя есть удавленены и крови, ибо «кровь есть душа». Нельзя предаваться излишествам в пище и пьянству, ибо «пьяницы царства Божия не наследуют». Особый режим питания у православных во время постов.

Богопослушные иудеи едят кошерную пищу, т.е. ритуальную, приготовленную по специальным правилам. Она делится на несколько категорий: растительная, рыбная и мясная. При этом рыбная не считается кошерной, если у рыбы нет чешуи. Мясная пища считается кошерной, если у животного не было ран. Правоверные иудеи не едят мяса с кровью. Кроме того, евреи могут употреблять в пищу только животных с раздвоенными копытами и отрыгивающими жвачку. Мясную пищу они не едят после молочной в течение шести часов, зато молочную после мясной есть можно, но предварительно прополоскав рот.

Самые подробные правила, касающиеся пищи, разработаны в исламе. Помимо прямых запретов есть также косвенные, означающие порицание или неодобрение. Безоговорочно запрещается употреблять свинину. Такой запрет существовал еще в Древнем Египте, среди иудеев, а затем и ранних христиан. Причина в том, что свинина в жарком климате портится быстрее и возможностей отравиться этим мясом больше, чем бараниной или говядиной.

Очень строго ислам запрещает употребление алкоголя. Грехом для мусульманина считается даже присутствие при пьяном застолье. Появление запрета на спиртное не случайно. Пьянство мешало исполнению религиозных предписаний. Для правоверного мусульманина считается грехом пропустить хотя бы одну из пяти обязательных ежедневных молитв.

Порицается, хотя и не запрещается, есть мясо мула. Это послабление историки объясняют фактом присоединения к исламу тюркских народов, в меню которых традиционно присутствовало конина. Разрешается есть рыбу. В шариате – мусульманском своде законов и правил – отдельно оговаривается, какие части тела животных нельзя употреблять в пищу: кровь, половые органы, матку, гланды, спинной мозг, желчный пузырь и т.п. Наконец, мясо даже «съедобных» животных становится запретным, если животное заколото не по правилам шариата.

Сокращено по: АиФ. 1994. № 9.

Закон и право

Разновидностью нравов выступают законы. Это нормы или правила поведения, оформленные парламентским или правительственным документом, т.е. подкрепленные политическим авторитетом государства и требующие неукоснительного выполнения.

Различают два вида законов. Обычное право – в доиндустриальном обществе совокупность неписаных правил поведения, санкционированных государством. Из обычного права постепенно возникли формальные, или юридические законы, закрепленные конституцией – главным политическим законом страны. Нарушение законов влечет за собой уголовные наказания, самым сильным из которых является смертная казнь.

Обычно законы просто кодифицируют наиболее важные нормы, которые уже существуют в обществе. Другие законы вводят новые нормы, которые соответствуют конституции страны, считающейся главным политическим законом общественной жизни. Законы, противоречащие культурным нормам, обычно не выполняются. Законами общество защищает самые дорогие и почитаемые ценности: жизнь человека, государственную тайну, человеческие права и достоинство, собственность.

Пример

А.Грин

Законы

В дописьменных культурах нарушить нравы практически было невозможно. Почему так? Наказание настигало преступника везде, где бы он ни находился. Спрятаться в маленьких по размерам обществах было некуда. Другое поселение – это уже другое племя, другой народ, другое общество, где ты обязательно чужак, т.е. человек, не имеющий никаких прав и защиты. Быть изгнанным из своего сообщество было равносильно смерти.

По мере того как расширялись зримые и незримые границы общества, некоторые нравственные принципы принимали форму закона, т.е. неких частных норм поведения, которые охватывали не все общество, а лишь его часть. В совете племени выделялись несколько фракций, каждая из которых была заинтересована в принятии выгодных для нее решений. Иногда удавалось добиться желаемого, а на будущее постановляли, что впредь члены общины должны поступать так не дожидаясь заседания совета. Правила поведения, установленные советом, подкрепленные его авторитетом и с неограниченным сроком действия приобретали статус закона. На ранней стадии они назывались неписаными законами, а с появлением письменности их стали фиксировать. В это время начинают складываться ранние государства, формироваться аппарат управления, в который были включены должности специалистов, подготавливающих проекты закона, пропускающих их через особые процедуры согласования сторон, обсуждение и подписание, контролирующих ход выполнения законов, подкрепленных подписью первого лица в государстве, докладывающих этому лицу о всех нарушениях и применяющих к нарушителям соответствующие санкции. Чаще всего это был не один, но целый штат специальных чиновников.

Писаные законы, возникшие в эпоху зарождения государства, письменности, городов и частной собственности, по выражению историков, суть результат деятельности цивилизации, а не культуры. Итак, неписаные законы – плод культуры, писаные – цивилизации. Первые уступают свою роль вторым. Каковы причины вытеснения неписаных законов? Их сила зиждилась на обычаях. Когда общества были небольшими (стандартное племя – несколько сот человек), один и тот же неписаный закон, т.е. обычай был един для всех. За его соблюдением легко следить, поведение всех людей навиду. Но с ростом народонаселения появляются внутри него большие социальные группы, каждая со своими обычаями и неписаными законами. Совершенно очевидно, что древнеегипетский фараон подчинялся одним правилам, а зависимый смерд – другим. Неформальные санкции, на которых покоилась власть обычаев и нравов, потеряли прежнюю эффективность. Нужны были иные средства, которыми можно заставить людей подчиняться порядку и гармонии. Увеличилось разнообразие человеческих поступков, действий, поведения. Не всегда их можно было интерпретировать однозначным образом. Встречались и непредвиденные ситуации, их необходимо было заново переопределить: являются они отклонением и нарушением норм или нет. Глава государства и облеченные полномочиями люди принимали особые указы, которые становились писаными законами. Росли штаты сотрудников, занимающихся всем процессом законопослушания: гвардия, полиция, судьи, надзиратели тюрем, адвокаты и т.д.

Адаптировано по: Green Arnold W. Sociology. An Analysis of Life in Modern Society. N.Y.: McGraw-Hill Book Co., 1968.

Право представляет собой систему обязательных правил поведения, санкционированных государством и выраженных в определенных нормах.

Слово «право» (jus) получило свое название от латинского justitia (правда, справедливость), ибо право понималось в древности как искусство творить доброе и справедливое дело. Отсюда в наш язык вошел термин «юрисдикция». Право, созвучное таким словам, как «правильно», «справедливость», «правда», возникло на основе представлений о том, как должно быть справедливо в соответствии с идеалами добра и честности. В нем соединены элементы социальных, моральных и эстетических норм.

Право существовало не всегда. Оно – результат долгого и трудного движения человечества по пути цивилизации. Его не было в первобытном обществе. Люди здесь жили согласно устоявшимся обычаям и традициям. Прообразом права были запреты (табу) в поведении человека. Например, запрещалось охотится на отдельных животных или вступать в половые связи с родственниками. Жизнь людей во всем регламентировалась. Позже такие правила стали закрепляться силой государства. Самые древние законы дошли до нас из Месопотамии. Вначале законы служили рупором божественной воли, а позже превратились в инструмент общественного согласия. Право представляет собой договор людей о правилах поведения. Одна часть правил становилась обязанностью человека поступать именно так, а не иначе, а другая – правом поступать так, а не иначе. Первая ограничивала свободу действий, а вторая ее расширяла.

Сегодня равными правами и свободами наделены все без исключения люди. В древности дело с естественными и гражданскими правами обстояло иначе. Когда одно племя покоряло другое, то заставляло его забыть свои законы и жить по чужим. В Древней Греции и Древнем Риме население разделялось на две категории – граждан и неграждан, которые подчинялись совершенно разным законам. Одни имели право голосовать и быть избираемыми на общественные посты, а другие нет.

Чем различаются между собой норма, право и обычай? Рассмотрим их взаимосвязь на примере Китая. Норма – моральное предписание того, как следует поступать. Обычай – распространенная практика, типичные, массовые действия, то, что случается по обыкновению. Например, конфуцианская норма в Китае осуждает повторное замужество вдовы. Но обычаем, распространенной практикой, такая норма не стала и повторные браки вдов случались очень часто.

По китайскому закону муж имел право на повторный брак в случае смерти жены. Оно фиксировало обычай и само поощряло такую практику как массовую, т.е. как нечто обычное, распространенное. Напротив, повторный брак жены не соответствовал конфуцианским нормам сохранения целомудрия. В конфуцианской философии считалось, что повторным браком жена лишает душу покойного мужа спокойствия в загробном мире. В традиционном Китае разводы были редкими. Существовала норма – отрицательное отношение к ним. Высшей ценностью являлось продолжение семьи.

Таким образом, право, закон, обычай и ценности общества тесно взаимосвязаны между собой и составляют фундамент нормативной системы не только общества, но и культуры.

Мода и увлечения

Традиции и обычаи человек усваивает независимо от своей воли и желаний. Здесь нет свободы выбора. Напротив, такие элементы культуры, как вкусы, увлечения и мода свидетельствуют о свободном выборе человека.

Вкус – склонность или пристрастие к чему-либо, чаще всего это чувство или понимание изящного. Вкус в одежде формирует индивидуальный стиль, манеру одеваться. Вкус индивидуален, поэтому он показывает то, насколько человек отклонился от общепринятых норм, усредненных стандартов. Увлечение – кратковременное эмоциональное пристрастие. У каждого поколения свои увлечения: узкими брюками, джазовой музыкой, широкими галстуками и т.п. Смена увлечений, овладевших большими группами, называется модой.

Моду также понимают как быстро преходящую популярность чего-либо или кого-либо. Эти «чего-либо» обычно обозначают какие-то незначительные нормы – в одежде, питании, поведении и т.п. Если вкус может сохраняться у человека на протяжении всей жизни, то увлечения постоянно меняются. Когда увлечения овладевают массами, они перерастают в моду. Пристрастие к твисту, коротким юбкам или летающим тарелочкам можно назвать и модой, и увлечением. В отличие от увлечения, мода выражает социальные символы. Наличие модных слаксов считается престижным не потому, что они красивы, а потому, что слаксы – символ массовой культуры. Модные вещи стоят дороже обычной одежды, а их приобретение расценивается как успех. Модные веяния присущи скорее городской среде, где статус и престиж человека зависит не столько от трудолюбия или характера, сколько от стиля жизни, уровня благосостояния, манеры одеваться.

В отличие от обычаев и нравов – устойчивых и долговременных социальных норм – мода и увлечения относятся к числу неустойчивых и кратковременных образцов поведения. Мода – периодическая смена образцов массового поведения. Мода встречается в одежде, музыкальных вкусах, архитектуре, искусстве, речевом поведении. Обычай ориентирован на традиции, а мода – на современность, обновление, нововведение.

Пример

Версальская мода

С середины XVII в. законодателем моды стал французский двор короля Людовика XIV. Был период расцвета абсолютной монархии во Франции. Проявлением ее в моде стала мода дворянская и королевская, продолжательница моды испанской, приспособленная к вкусам французов. Строгую геометрию сменили яркие тона и краски, сложный покрой. С этого времени французский вкус и мода завоевали всю Европу и не переставали владеть ею в течение целых столетий. Мода барокко ввела новые материалы и украшения; шелк и кружева вытеснили бархат и металл. Одежда стала очень живописной. В свободно развевающемся платье воплотилась фантазия, а вместе с нею стремление к эксцентричности и роскоши. Дворяне носили камзолы, изготовленные из парчи и украшенные золотыми лентами, жилеты, узкие брюки до колен, шелковые чулки. Около 1640 г. появились парики с завитыми локонами. Законодателем моды был король. Людовик XIV любил экстравагантную одежду, носил башмаки, украшенные лентами шириной 40 см. Любимцам короля было разрешено носить синий плащ на красной подкладке, расшитый золотом.

Мода практически не встречается в примитивных обществах, но становится распространенным явлением, в сложном, индустриальном обществе. Ее не удалось обнаружить в кастовом обществе. Мода была ограничена аристократическом крутом людей в сословном обществе, но подчиняла себе массы людей в классовом обществе. Так называемое массовое, или поточное производство, изготовляющее стандартизированную и дешевую продукцию, является таковым потому, что удовлетворяет потребности широких масс потребителей. С массовым производством в современное общество пришло массовое искусство и его элемент – мода.

Мода обладает свойством быстро приходить и быстро исчезать. Цикл смены вкусов и пристрастий людей очень короткий – несколько лет. Нередко на новом этапе возвращается то, что уже когда-то существовало. Цикл возвращения старого длится 20-30 лет. Так, в 80-е годы среди молодежи в моде были рваные джинсы и косыночки на лбу, употреблявшиеся еще хиппи в 60-е годы. В моду у тинэйджеров вошли твист, шейк, узкие брюки, платья без рукавов, галстуки «пожар в джунглях», прогулки у водоемов и культурные беседы (о природе, погоде, музыке, книгах). В обиход вернулась культура 60-70-х годов, т.е. одежда, манеры, музыка и дух поколения их родителей. Тинейджеров «новой волны» стали называть фанатами родительского детства (стилягами).

Смену культурных образцов и норм называют модой, а изменение отдельных ее сегментов – увлечениями. Мода покоится на смене увлечений – кратковременных эмоциональных пристрастий. Увлечение узкими брюками не обязательно сопровождается набором всех других увлечений, сопутствующих моде родительского детства: твистом, галстуками, музыкой и т.п. Подобные элементы могут существовать независимо друг от друга или в тесной связи. Погоня за модными символами культуры повышает престиж их носителей в глазах других, выделяет из массы. Модные вещи, как правило, стоят дороже рядовой продукции, а их приобретение расценивается как успех. Модные веяния в первую очередь охватывают городские агломерации, и лишь во вторую – сельскую местность. Причину социологи, видят в том, что в городе статус и престиж зависит не столько от личных качеств – трудолюбия, воспитания, характера, сколько от стиля жизни, одежды, манер, автомобиля.

Моде и увлечениям подчиняются не все сегменты человеческого поведения. Религиозные действия, политическая деятельность, семейная жизнь в большей степени регулируются обычаями и традициями, и в меньшей – модой и увлечениями.

Вкусы определяются теми климатическими и географическими условиями, в которых проживает народ. У зулусов и монголов, не имеющих выхода к морю, рыба никогда не была модным деликатесом, а в Океании редко едят мясную пищу. Основным продуктом (массовой модой) здесь является рыба, но жителям все равно не хватает белка и они едят даже насекомых.

Однако при всем разнообразии человеческих вкусов есть один продукт, который употребляют все народы, – это хлеб. Вплоть до средневековья главным хлебом большей части цивилизованного мира служили пресные лепешки. Лишь в самом начале средних веков лепешки в Европе были оттеснены хлебом из квашенного теста. Дрожжи появились в Египте 3,5 тыс. лет назад, но дрожжевой хлеб поначалу был доступен избранным. Опыт его выпечки был заимствован из Египта в Древней Греции и Древнем Риме, где пекарь был возвышен над прочими ремесленниками. Как только люди освоили технологию выпечки дешевого хлеба, он стал модным продуктом, доступным широким слоям населения.

Ценности

Культура, как и общество, покоится на системе ценностей. Ценности – социально одобряемые и разделяемые большинством людей представления о том, что такое добро, справедливость, патриотизм, романтическая любовь, дружба и т.п. Ценности не подвергаются сомнению, они служат эталоном и идеалом для всех людей. Если верность является ценностью, то отступление от нее осуждается как предательство. Если чистота является ценностью, то неряшливость и грязь осуждаются как неприличное поведение.

Без ценностей не может обходиться ни одно общество. А индивиды? Они могут выбирать – разделять эти или другие ценности. Одни привержены ценностям коллективизма, а другие – ценностям индивидуализма. Для одних высшей ценностью могут быть деньги, для других – моральная безупречность, для третьих – политическая карьера. Для описания того, на какие ценности ориентируются люди, социологи придумали термин ценностные ориентации. Они описывают индивидуальные отношения или выбор конкретных ценностей в качестве нормы своего поведения.

Итак, ценности принадлежат группе или обществу, ценностные ориентации – индивиду. Ценности представляют собой разделяемые многими людьми убеждения относительно целей, к которым следует стремиться.

Честь и достоинство семьи – одна из важнейших ценностей человеческого сообщества с древнейших времен. Проявляя заботу о семье, мужчина тем самым демонстрирует свою силу, храбрость, добродетельность и все то, что высоко оценивается окружающими. В качестве руководства к своему поведению он выбрал высоко чтимые ценности. Они стали его культурной нормой, а психологическая установка на их соблюдение – ценностной ориентацией. Изучая методом опроса ценностные ориентации современных россиян, социологи могут выяснить: а) какими именно ценностями они предпочитают руководствоваться на работе и в быту, б) как понимаются, правильно или неправильно, стоящие за частными ориентациями общественные идеалы.

Даже простейшие нормы поведения олицетворяют собой то, что ценится группой или обществом. Культурные нормы и ценности тесно взаимосвязаны. Различие между нормой и ценностью выражается так:

·нормы – правила поведения

·ценности – абстрактные понятия о том, что такое добро и зло, правильное и неправильное, должное и недолжное

Основой восточной культуры Японии и Китая выступает сыновняя почтительность (по-китайски «сяо»). Она включает официально признанные обязанности, такие как уважение к родителям, беспрекословное повиновение им, долг всю жизнь заботиться об отце и матери. Соблюдение одного только этого культурного стандарта так перестроило социальные отношения в обществе, что китайский народ сегодня, пожалуй, превосходит все другие по части уважения к старшим.

Ценности имеют общее основание с нормами. Даже общераспространенные привычки соблюдать личную гигиену (чистить зубы, сморкаться в носовой платок, гладить брюки) в широком смысле выступают ценностями и переводятся обществом на язык предписаний.

Предписания – это запрет или разрешение что-либо делать, обращенные к индивиду или группе и выраженные в любой форме (устной или письменной, формальной или неформальной).

Ценности – это то, что оправдывает и придает смысл нормам. Жизнь человека – ценность, а ее охрана – норма. Ребенок – социальная ценность, обязанность родителей всячески заботиться о нем – социальная норма. Одни нормы очевидны на уровне здравого смысла, мы исполняем их не задумываясь. Другие требуют от нас напряжения и серьезного нравственного выбора. Уступать пожилым людям место или здороваться при встрече со знакомыми людьми кажется очевидным. Однако остаться с больной матерью или идти воевать за освобождение родины (перед такой дилеммой был поставлен герой одной из пьес Ж.-П. Сартра) – выбор между двумя фундаментальными нравственными ценностями.

Таким образом, в обществе одни ценности могут вступать в конфликт с другими, хотя те и другие одинаково признаются в качестве неотъемлемых норм поведения. В конфликт вступают не только нормы одного, но также разных типов, например, религиозные и патриотические: верующему человеку, свято соблюдающему норму «не убий», предлагают идти на фронт и убивать врагов.

Люди научились различными способами разрешать (полностью или частично, реально или иллюзорно) ценностные конфликты. К примеру, православие и католичество не дают надежды на спасение неправедно нажившему богатства человеку: богатый да не войдет в царство Божье. Что придумали русские купцы? Они жертвовали громадные деньги на развитие искусства и строительство приютов для бедных. И не от щедрости души. Так они замаливали грех стяжательства. В Западной Европе нашли более радикальный выход – придумали особую религию, оправдывающую богатство. Она называется протестантизмом. Правда, протестантизм оправдывает только нажитое неустанным личным трудом. Вот почему протестантская этика сослужила человечеству великую службу, став в конечном итоге учением, оправдывающем не богатство, а прилежный труд.

Ценности – общепринятые убеждения относительно целей, к которым человек должен стремиться. Они составляют основу нравственных принципов. В христианской морали Десять заповедей предусматривают сохранение человеческой жизни («не убий»), супружескую верность («не прелюбодействуй») и уважение к родителям («чти отца своего и мать свою»).

Разные культуры могут отдавать предпочтение разным ценностям (героизму на поле боя, материальному обогащению, аскетизму). Каждое общество само вправе устанавливать, что является ценностью, а что нет. К примеру, к традиционным ценностям американской культуры относятся личный успех, активность и упорный труд, эффективность и полезность, прогресс, вещи как признак благополучия, уважение к науке. А в русской культуре вместо индивидуализма всегда ценился коллективизм, который уважительно называют иногда соборностью, вместо личного успеха ставилось общественное благо, выгоду и утилитаризм заменяли сострадание и милосердие. В то же время такие ценности, как упорный труд и уважение к науке высоко ценятся не только в американской, но и в русской культуре. А какие сходства и различия еще вы можете обнаружить? Поразмышляйте над ними.

Верования, знания и мифы

Идеи, которые лежат в основе ценностей, служат также основой знания. Знания – достоверные сведения о чем-либо, научные сведения. Знания являются результатом познания – специализированной деятельности, осуществляемой подготовленными людьми. Прежде чем получить наименование знаний, сведения проверяются на истинность или ложность. Ложные сведения отбраковываются, а истинные, т.е. соответствующие реальности, признаются в качестве научных знаний. Сегодня они стали главным элементом культуры.

На противоположном полюсе находятся мифы. Миф – фантастическая, вымышленная картина мира в целом, места в нем общества и человека. Мифы существовали не только в первобытном или античном обществе, где в образе богов или легендарных героев отражались природные и социальные явления, но существуют и в современном. Современные мифы выражают освященные идеологией или традицией верования членов общества. Американцы верят в американскую мечту о равных возможностях, а советские люди верили в светлое коммунистическое будущее.

Верование – убежденность, эмоциональная приверженность какой-либо идее, реальной или иллюзорной. Средневековые люди верили, что Земля плоская и держится на трех китах. Они не считали это заблуждением или ложным сведением, а относились к этому как к доказанному знанию. Принять на веру – значит признать истинным без доказательств. Вера не требует никаких доказательств. На верованиях основаны не только мифы, но и научные знания. Ученые уверены в правильности своих теорий. Верование – утверждение о том, что считается истинным или фактически достоверным. Верование само по себе не отличает миф от знания.

Ценности же касаются того, что считается хорошим или желаемым. В этом и состоит различие между ними.

Нормативная система культуры

Все множество рассмотренных выше видов культурных норм составляет нормативную систему культуры. Она является не хаотичной суммой разрозненных элементов, а подвижной целостностью, все части которой связаны друг с другом и выполняют определенные функции, позволяющие менять элементы в зависимости от изменившейся ситуации, переиначивать содержание оставшихся и делать многое другое, что позволяет сохранять устойчивость на протяжение столетий и тысячелетий. Действительно, нормативные системы великих культур прошлого и настоящего, будь то древнегреческая, древнеегипетская, византийская, китайская, французская или русская, сохраняли свою устойчивость на протяжении очень долгого времени. Благодаря им сохранялось духовное единство нации, этническое самосознание и способность народа к постоянному творческому поиску.

Человеческое общество устроено таким образом, что в каждый период времени в данном обществе нормы, регулирующие поведение людей в разных сферах жизни, дополняют друг друга, находятся в соответствии. К примеру, в традиционном обществе господствовали нормы патриархальной семьи с безраздельным правом мужчины – главы семейства. Окончательное решение по всем вопросам принадлежало ему. На уровне государства права главы семейства усиливались еще больше: в некоторых странах он мог даже продавать в рабство детей и получать за это прибыль, мог лишить права на наследование любого члена семьи. В области местного самоуправления главы семей и родов составляли совет общины и принимали важнейшие решения в области экономической и социальной политики местных органов власти. Социальное положение всех членов семьи определялось по социальному положению главы.

Частью этой нормативной системы выступали стандарты сексуального поведения. Для женщины непререкаемой нормой поведения являлись целомудрие до свадьбы и верность мужу после нее. Брак представлялся завершением длительного периода романтического ухаживания. В нем сливались два начала – секс и любовь. Правда, неверность женщины наказывалась гораздо строже, чем неверность мужчины. Ученым это дало повод говорить о двойных стандартах морали в традиционном обществе. Но только ли в традиционном?

Закономерность построения общества такова: совокупность ценностей должна соответствовать совокупности норм. Если в обществе провозглашаются ценности индивидуальной ответственности, то должны существовать нормы свободного выбора брачного партнера как для мужчины, так и для женщины. К сожалению, в традиционном обществе, где не провозглашалось такой ценности, мужчина по своему усмотрению выбирал невесту, а женщина безропотно соглашалась. Посредниками принудительного брака чаще всего выступали родители и прежде всего глава семьи.

Но если в современном обществе провозглашается право выбора равное для мужчины и женщины, то и ответственность за счастливый брак они несут поровну. В традиционном обществе всю ответственность, как и свободу выбора, брал на себя мужчина. Поэтому чаще всего он женился лишь после того, как вставал на ноги и приобретал экономическую самостоятельность. От женщины того не требовалось, поэтому они выходили замуж в раннем, самом детородном возрасте. Ведь их главная забота – воспроизвести многочисленное потомство (материальный оплот родителей в старости) и заниматься домашним хозяйством (которое чаще всего носило натуральный характер).

В нынешнем обществе за провозглашенной свободой заключения брака для мужчины и женщины последовала такая же широкая свобода его расторжения. Нормы свободного заключения брака требовали свободное расторжение брачных уз. Без этого невозможно осуществить индивидуальные права и ценности. Статистика свидетельствует, что в ХХ веке резко увеличилось число разводов, причем по инициативе женщины. Представить себе такое в традиционном обществе было невозможно. Характерен и другой факт: уровень разводов вначале рос в развитых странах, а затем и слаборазвитых, по мере того как они переходили от традиционного уклада жизни к повсеместной индустриализации и урбанизации.

Современное общество и культура модернити предполагают широкие и открытые международные контакты, а значит свободное перетекание ценностей и норм с запада на восток. Сегодня отмечается странная закономерность: молодежь в традиционных обществах придерживается не заветов и ценностей отцов, а перенимает ценностный мир своих подростков из других, более развитых стран. На том и основан феномен вестернизации культуры. И вот уже люди отказываются от пуританских норм добрачного поведения, обсуждают права женщины на свободный выбор добрачной модели сексуального поведения, дискутируют о проблемах феминизма и контроля над рождаемостью. Некоторые культурологи, в частности Айра Рейсс, выдвигают программу нового культурного кода добрачного поведения, согласно которому более моральным надо считать не целомудрие подростков, если оно осуществляет принудительно, а свободный добрачный секс, если он основан на взаимной любви.

Таким образом, в каждом обществе и в любую историческую эпоху между различными частями нормативной системы культуры мы обнаруживаем согласованность и гармонию. Иначе и быть не может, ведь нормы – это квинтэссенция культурных ценностей, массовых верований и идеалов. Нормы – всего лишь практические инструменты воплощение ценностей и идеалов. А разве между средствами и целями может быть противоречие? Если такое случается, общество начинают сотрясать конфликты, войны, революции.

Ключевым звеном нормативной системы культуры выступает мораль общества – предписания того, что такое правильное и неправильное поведение в соответствии с провозглашенными нормами. Большинство наших норм согласованы между собой и регулируют образ нашей жизни. Когда нормы согласованы, в обществе кооперация и сотрудничество побеждают соперничество и конфликты. Гипотеза Айры Рейсс о том, что сегодня формируется «новая сексуальная мораль», всего лишь попытка привести к единому знаменателю массовую практику добрачного поведения подростков и ценности общества, которые во многом еще базируются на традиционных нормах.

В нормативной системе культуры все элементы должны быть согласованы. Вместе они составляют логически связанное, целостное образование. Если общество провозгласило нормы целомудрия и верности, то ему придется провозгласить и главенство моногамного брака, основанного на слиянии двух начал – любви и секса. Если нормы провозглашены, но не воплотились в жизнь, то велика вероятность конфликта, причем на любом уровне. Скажем, если муж получает в семье любовь, но не получает сексуального удовлетворения, он найдет его на стороне. Следовательно, если в данной культуре провозглашено равенство мужчины и женщины, жена может выступить инициатором расторжения брака по причине неверности мужа. В традиционном обществе даже в случае неверности мужа, а такое случалось повсеместно, жена никогда не подаст на развод: ее права неравны правам мужа. В японском обществе еще недавно жена терпимо относилась к похождениям мужа и должна была гостеприимно встретить его любовницу, когда ту приглашали в гости. Правда, времена меняются, и современная Япония отходит от норм традиционной культуры.

В разделе «Народная культура» мы более подробно рассмотрим важнейшие элементы нормативной системы культуры, в частности традиции, обычаи, нравы, ритуалы, и увидим, каким образом она обеспечивает свое сохранение и жизнедеятельность.

Нормативные конфликты

Культурные различия могут принимать форму противоречия или столкновения. В этом случае говорят о культурном, или нормативном конфликте. Специалистам известны несколько видов подобного конфликта. Они возникают по самым разным причинам. Поскольку современное общество в культурном плане представляет собой образование скорее гетерогенное (разнородное), нежели гомогенное (однородное), в нем постоянно будут возникать напряжение и конфликты между различными системами норм и ценностей. Эти системы могут относиться к субкультурам. И тогда мы говорим о культурном конфликте между разными этническим группами (русскими и кавказцами, американцами и индейцами), разными поколениями (конфликт отцов и детей), между законопослушными гражданами и преступниками (ценности воровской, криминальной культуры и норму доминирующей культуры).

Конфликт может возникать между различными частями единой нормативной системы доминирующей культуры. Например, в области развода общество придерживается традиционных ценностей и не допускает его, а в области добрачного сексуального поведения проявляет терпимость, присущую современной, индивидуалистической культуре. Конфликт может сформироваться на индивидуальном уровне. Это означает, что нормы и ценности одной роли, например матери, противоречат нормам и ценностям другой роли, скажем, работницы. Действительно, женщины, собирающиеся сделать успешную деловую или научную карьеру, как правило, поздно обзаводятся детьми, так как уход за ними не позволяет им оставаться эффективными работниками.

Конфликт может возникнуть между не успевшим сойти с исторической сцены старым и активно выдвигающимся новым. Такого рода противоречие присуще быстро изменяющимся обществам. К ним правомерно отнести и нынешнюю Россию. Переход к рынку требует новых ценностных ориентиров, в частности, денежного успеха, конкурентной борьбы, выживания сильнейшего, коммерческого расчета и т.п. Однако новое не может победить потому, что большинство населения, за исключением молодежи, выступает живым носителем старых социалистических ценностей. Они прямо противоположны капиталистической морали. Способов разрешения таких конфликтов несколько. Один из них – откат от рыночных реформ, частичное или полное возвращение к старым культурным ценностям.

Нормативный конфликт существует в большинстве человеческих обществ. Такова неумолимая статистика. Правда, их глубина и способы разрешения везде разные. Когда в культуре встречаются противоречивые или разноречивые нормы, индивид бывает сбит с толку. Современный тинэйджер часто встает перед дилеммой: хранить ли целомудрие до брака или, следуя предоставленной свободе выбора и ценностям подростковой группы, реализовать сексуальные устремления.

Если в рамках одного общества имеется множество субкультур с несходными или противоположными нравами, то контакт между ними всегда вызывает проблемы, а иногда перерастает в конфликты. Скажем, нормы поведения молодежи и нормы поведения пожилых очень различаются. То, что считается допустимым и нестыдным у одних, рассматривается как неприемлемое и стыдное у других. Подобный тип культурного конфликта принято называть конфликтом отцов и детей.

Замечено, что чем выше в обществе удельный весь интеллигенции, тем выше вероятность расшатывания нормативной системы культуры. Правда, чем выше материальный уровень жизни населения, тем ниже вероятность такой угрозы. И наоборот. В США и России высок удельный вес интеллигенции, однако материальный уровень жизни населения неодинаков. В результате российская интеллигенция всегда ставила под сомнение и критиковала нравы своего общества, а американская чаще выступала за их сохранение.

Угроза нравственным устоям общества обычно исходит от лучшей, а не худшей части общества, как бы парадоксально ни звучала эта мысль. Алкоголиков, наркоманов, преступников можно заставить соблюдать нормы общества. Для этого существуют достаточно эффективные принудительные меры. В советский период, особенно в сталинскую эпоху, численность этих групп была незначительной. Однако либерализация общества, напрямую зависевшая от просветительской и критической деятельности российской интеллигенции, привела к росту числа нарушений.

Еще один фактор, влияющий на нравственные устои общества, это уровень правовой культуры населения. Отмечено, что если демократизация общества происходит на неподготовленной правовой основе, когда нет жестких законов, охраняющих права и покой большинства людей и эффективных механизмов их соблюдения, растет число тех, кто считает себя выше закона. В обществе расцветает культ вседозволенности. Причем чем чаще законы нарушают верхи, тем чаще их начинают нарушать низы общества. Обратная зависимость отмечена не везде, ибо от распущенных низов верхам легче найти противоядие при условии, что они сами не подают пример нравственной распущенности.

Аномия

Нарушение равновесия в нормативной системе культуры принимает множество форм. Одной из них выступает аномия.

Аномия (от франц. anomie – буквально беззаконие, отсутствие норм, от греч. a – отрицательная частица и nomos – закон) – такое состояние общества, в котором значительная часть жителей, зная о существовании обязывающих их норм, относится к ним негативно или равнодушно.

Аномия описывает нарушение культурного единства общества, возникшее из-за отсутствия четко установленных социальных и культурных норм. У Э.Дюркгейма, который ввел этот термин в 90-е годы XIX века, аномия означала распад прочной системы нравственных ценностей. Рост преступности, числа самоубийств, увеличение числа разводов выступают не столько причиной, сколько следствием разрушения той части культурного единства, которая касается религиозных и се мейных ценностей.

Э.Дюркгейм был убежден, что аномия порождена переходным характером современной эпохи в целом, временным упадком моральных норм, призванных регулировать отношения в обществе. У Дюркгейма аномия – следствие неполноты перехода общества от одного состояния к другому, а именно от механической солидарности к органической, когда старые институты и нормы уже разрушены, а новые еще не созданы. Социальные и экономические нововведения, которых становится сейчас все больше – как результат прогрессирующего разделения труда, – появляются на свет, не получив морального оправдания и моральной опоры в коллективном сознании. Люди не успевают привыкнуть к одному, как на свет рождается другое.

В традиционном культурный порядок обеспечивался просто, темп изменения социальных институтов был невелик; потребности людей были неразвитыми, а механизмом их удовлетворения являлось примитивное удержание на низком уровне. Жесткое иерархическое общество, – а так было и в античности, и в средневековье – было очень стабильным и малоподвижным. В нем отсутствовало понятие личности и индивидуальности, а уж тем более личных прав и свобод. Люди ощущали свою жизнь осмысленной внутри узкого замкнутого слоя, вертикальная мобильность была небольшой.

По мере развития современного общества расширяются индивидуальные свободы, сужается круг коллективного контроля, а вместе с ними расширяется область отклоняющегося поведения. Люди не выдерживают натиска открывшихся им свобод: при отсутствии твердых норм поведения исчезают и твердые жизненные принципы, моральные границы дозволенного расширяются, а область подконтрольного сужается. В индустриальном, высоко урбанизированном обществе разрушены старые нравственные устои, индивиды атомизировались, авторитет старших равно как и святость традиций подорваны. Это дезориентирует людей, лишает их коллективной помощи и солидарности в ответственные минуты выбора, особенно когда этот выбор труден.

Капитализм, особенно эпохи первоначального накопления, называемый еще «диким», «нецивилизованным», придал особый размах индивидуальному расчету и конкуренции, мошенничеству и корысти, преступности и продажности. Это и есть переходная эпоха, когда новые ценности цивилизованного рынка еще не окрепли либо не сформировались, когда на смену неразвитому индивидуализму не пришел индивидуализм, адекватный современной эпохе. В подобных условия и формируется питательная среда для аномии.

Если для Э.Дюркгейма аномия являла состояние безнормности, то для Р.Мертона, который пошел дальше французского социолога и предложил стройное учение, она служила результатом конфликта норм в культуре или, выражаясь более точно, конфликт официально провозглашенных целей и доступных законных средств их достижения. Аномия возникает тогда, когда люди не могут достичь законным путем провозглашенных обществом в качестве нравственного закона целей. При социализме официально провозглашались принципы равенства и моральной заинтересованности в труде, при капитализме – цели индивидуальной наживы и материального успеха.

Но если в том и в другом случае большинству населения легитимные, т.е. законные способы достижения этих целей недоступны, то на его долю достаются только незаконные. У Мертона их пять: (1) конформизм (принятие целей и средств); (2) инновация, реформизм (принятие целей, устранение средств); 3) ритуализм (неприятие целей, принятие средств); (4) ретритизм, уход (непринятие ни целей, ни средств); (5) мятеж (отказ от целей и средств с заменой их новыми целями и средствами). Так люди приспосабливаются к аномии. В большинстве случаев это отклоняющееся поведение.

6.6. Язык и стратификация

Можно сказать, что вся практика человеческой коммуникации является символической и осуществляется при помощи слов и действий. Коммуникация представляет собой нечто вроде кровеносной системы культуры: она распространяет по ее телу живительные токи информации.

Сущность и роль языка

Как уже говорилось, в зависимости от языка сообщения коммуникацию делят вербальную (словесную) и невербальную (бессловесную).

Определение и виды языка

В первом случае передатчиком информации выступает человеческая речь, т.е. звуковой язык – систему фонетических знаков, включающую два элемента: лексический и синтаксический. Речь является самым универсальным средством общения в человеческом сообществе. Считается, что благодаря ей менее всего теряется смысл сообщения.

Язык охватывает вербальную и невербальную информацию, так как его следует понимать как набор звуков и жестов, смысл которых задается теми, кто им пользуется. К примеру, тайный язык понятен лишь узкому кругу людей, которые и договорились о значении каждого элемента своего языка. Язык программистов также понятен далеко не всем. Не всем известен и русский язык, хотя он считается одним из самых распространенных.

Представить себе жизнь людей в обществе без языка практически невозможно. Мы прибегаем к языку, когда думаем, разговариваем сами с собой вслух или переговариваемся с другим человеком, сочиняем письмо или мемуары. И хотя язык не только объединяет, но и разъединяет народы, общение между ними строится именно на основе языка. Иного средства просто не дано.

Язык – это совокупность слов или иных знаков, организованных по определенным правилам, составляющим его грамматику. В таком случае языком следует именовать любую знаковую систему, например, язык математики, кино, язык жестов. Таково прямое значение данного термина. Он может использовать и в косвенном значении, или как еще говорят, в переносном смысле. Тогда говорят о языке романа или языке газеты. Здесь термин «язык» выступает синонимом слову «стиль». Язык толстовских романов, отличный, скажем, от языка произведений Чехова или Тургенева, заключает в себе набор художественных приемов, отображающих индивидуальность - стиль мышления, особенности видения мира и манеру художественного отображения действительности, - великого писателя.

Для разговорного языка подходит еще одного определение, которое неприменимо к специальным языкам, таким как искусственные языки (азбука Морзе или эсперанто) и языки программирования. Это набор передаваемых через культуру моделей поведения, общих для самой большой группы индивидов, т.е. общества.

Знаете ли вы, что

Египетский язык является самым древним из существующих письменных языков. Ему 5000 лет

В Индии распространено наибольшее количество языков – 845

Европейский континент занимает лишь 7% суши, окружен 10 морями, включая два самых крупных в мире замкнутых моря – Каспийское и Черное. Доля сельскохозяйственных земель в европейских странах различна: примерно от 10% в Финляндии до 70% в Венгрии, Ирландии, Украине и Великобритании. Территории, покрытые лесами, занимают около 6% в Ирландии и до 66% в Финляндии. В результате урбанизации каждое десятилетие утрачивается примерно 2% пашни. Средняя плотность населения в Европе в 2-3 раза больше, чем в США и Африке, вдвое меньше, чем в Азии.

Когда мы говорим о языке в связи с его ролью в культуре, то подразумеваем не искусственные (их еще называют техническими, специальными), а естественные языки. Естественный язык, являясь важнейшим средством человеческого общения, неразрывно связан с мышлением. Он служит средством хранения и передачи информации, механизмом управления человеческим поведением. Язык возник одновременно с возникновением общества в процессе совместной трудовой деятельности первобытных людей. Возникновение членораздельной речи явилось мощным средством дальнейшего развития общества и сознания человека. Язык реализуется и существует в речи.

Языки народов мира различаются строением, словарным составом, стилистическими и прочими особенностями. Однако всем языкам присущи некоторые общие закономерности, системная организация единиц языка (например, парадигматические и синтагматические отношения между ними). Язык изменяется во времени, может перестать использоваться в сфере общения (мертвые языки).

Языковой набор

Действительно, сколько языков может быть у одного человека – один, два, три или гораздо больше? Кто-то владеет только одним, и то матерным. Таких людей относят к андерклассу – людям, не имеющим не только достаточно денег, но и достаточной культуры для нормального функционирования в современном обществе. У среднего человека обязательно несколько языков, правда, об этом он не всегда догадывается. А есть люди, их называют полиглотами, которые владеют более сотни языков.

Для того чтобы разобрать в этом вопросе, проведем аналогию с социальными ролями и статусами. Статус – позиция, которую занимает человек в обществе или группе, а роль – динамическая характеристика этого статуса, т.е. модель поведения в соответствии с данным статусом. Статус учителя, заданный обществом как пустая ячейка в социальной структуре, может занимать любой человек. Но когда ее занял конкретный индивид, он начинает вести себя в манере, отличной от другого учителя. Модель поведения в соответствии со своим статусом и называется ролью. Помимо учителя данный человек является еще женщиной, русской, матерью, женой, депутатом, взрослым человеком и т.д. Совокупность принадлежащих ей статусов называется статусным набором. Чем шире такой набор, тем более активную социальную позицию занимает его обладатель. Сколько у человека статусов, в стольких группах и организациях он участвует. А ведь у многих из таких групп, сообществ и организаций есть своя субкультура, у которой имеется свой язык. Это могут быть профессиональные жаргоны, студенческий или молодежный сленг, язык программирования (компьютерный язык), дворовый или нецензурный язык, язык национального меньшинства, литературный язык, городское просторечие и множество других.

Таким образом, у одного человека может быть множество ролей множество языков: язык общения с подростками, родной, иностранный, официальный язык, молодежный сленг, диалект и т.п.

Национальный язык – язык, на котором говорит большинство населения данного государства либо влиятельное меньшинство, навязавшая свой родной язык большинству в качестве национального.

Официальный язык – это язык правительства, власти и управления. Они не обязательно совпадают.

Родной язык – это первый усвоенный язык общения. Он является также языком наибольшего использования. Второй, или вторичные языки – вспомогательные в плане использования в общении языки. У некоторых социальных групп, например беженцев и иммигрантов (пример – турецкие рабочие в Германии), родной язык теряет свое значение как первичное средство общения, он ограничивается сферой домашнего и дружеского круга. Родной язык вытесняет господствующий язык чужого речевого коллектива, а именно иностранный язык. А помимо них существуют еще литературный язык, диалекты, жаргоны и сленги, языковая культура, разговорный язык, язык жестов, мимики, движений, искусственные языки, которыми может вполне владеть один человек.

В результате мы можем утверждать, что один человек обитает в нескольких языковых средах, или пространствах. Совокупность языков, которыми полностью или частично владеет человек, называется языковым набором.

Интересные факты

В культурной истории человечества существует «закон квантативной дифференциации», согласно которому малые сообщества становятся все меньше, а большие - все больше. Причем большие растут за счет поглощения меньших.

Пример языковых сообществ: из 1500 языков 22 принадлежат 75% человечества, а 7 языков – 50% человечества. Множественность языков обратно пропорциональна количеству людей, которые на них говорят. Также обстоит дело с культурой.

9/10 населения Земли использует в качестве государственного только 12 языков. Один из них русский. Языки малых народов не технологичны: на них нельзя написать инструкцию, документ, послать телеграмму. Поэтому стремление любой малый язык провозгласить государственным есть абсурд.

Число языков в горных районах одной только Новой Гвинеи достигает 48.

Культурное пространство строится людьми из тех языковых и смысловых кирпичиков, которые нам достались – через воспитание и социализацию – от своей нации, своего класса, своего поколения, своей профессиональной группы. Стало быть, разные группы и разные классы могут жить в одном физическом пространстве, но в разных социокультурных пространствах. Иными словами, сколько в данном обществе насчитывается больших социальных групп, столько, по всей видимости, в нем культур и социокультурных пространств.

Соответственно, разные общества живут в разных культурных и языковых мирах. Согласно гипотезе американских антропологов Эдварда Сепира и Бенджамина Уорфа, нет даже двух похожих языков, представляющих одну и ту же социальную реальность. Миры, в которых обитают различные общества, суть разные миры, а не один мир с разными словами. Б.Уорф приводит любопытный пример: у индейцев племени Хопи, расселившихся на юго-западе США, язык не содержит слов, обозначающих прошлое, настоящее и будущее, так как их мир лишен времени в противовес западной культуре, построенной на измерении времени в часах и минутах.

Теоретически приступив к изучению иностранного языка, мы должны погрузиться в иной образ жизни, иную культуру и иную структуру восприятия реальности. Практически подобное происходит с нами лишь тогда, когда мы переезжаем или приезжаем в другую страну, жители которой демонстрируют в быту иные способы восприятия, культуры и образа жизни. Почему? Потому что конкретный язык – это зеркало условий выживания конкретной группы. В языке древнего человека имелись сотни слов для обозначения растений, которыми люди активно и постоянно пользовались. Но современный европеец не знает и десятка, остальные же известны ему из книг. Нынешний тинэйджер различает десятки марок автомобилей, а его ровесница может не знать и двух. Причина в том, что в мужской образ подростка, привитый современной культурой, предполагает знание техники, а женский образ не требует того же самого.

Итак, мы можем обобщить рассуждения, сказав, что хотя на земном шаре официально различают чуть более 3000 языков и диалектов, реально их существует на порядок больше. И все это благодаря дифференциации, внутреннему расчленению огромного социокультурного пространства человеческого общества на множество подпространств.

Символический строй языка

Ключом к пониманию культуры и языка как ее носителя является символ. Символ – это звук, предмет или событие, которые для членов данной нации, сообщества или группы имеют определенное значение (смысл).

Символ бывают и вербальными, и невербальными. Обычно символы выражаются языковыми средствами. Но существуют и невербальные символы, например, трехцветный или полосатый флаг, олицетворяющий конкретную страну, святая вода в православии и католицизме.

В большинстве случаев значение символов не распространяется дальше границ сообщества. Буква Ж понятна только тем, кто знает русский язык. Правда, русский народ – довольно многочисленная группа людей. Многие же символы и знаки, например тайные языки и жаргоны, не выходят за пределы малой группы (7-10 человек). И лишь сравнительно небольшая часть символов известна всем или подавляющему большинству землян. К ним относится символика четырех мировых религий, денежные знаки некоторых стран, всемирно известные марки торговых фирм и компаний, спортивная атрибутика, символика поп-культуры.

В японском языке для обозначения голубого и зеленого цветов существует одно слово «aoi». Это не означает, что японцы воспринимают зеленый цвет как голубой, и наоборот. Но это означает, что японская культура не считает необходимым проводить различие двух цветов. В английском же и русском языках для каждого цвета придумано отдельное слово. Не удивительно поэтому, что при переводе текстов с одного языка на другой мы что-то теряем. Люди воспринимают и изображают мир в тех рамках и в том диапазоне, какой задан им их культурой и языком.

В языке жителей Тробриандских островов (к востоку от Новой Гвинеи) одно слово обозначает шесть различных родственников: отца, брата отца, сына сестры отца, сына матери отца, сына дочери сестры отца, сына сына брата отца отца и сына сына сестры отца отца. В английском языке даже отсутствуют слова, обозначающие четырех последних родственников.

Это различие между двумя языками объясняется тем, что для жителей Тробриандских островов необходимо слово, охватывающее всех родственников, к которым принято относиться с особым почтением. В английском и американском обществах сложилась мене сложная система родственных связей, поэтому у англичан нет необходимости в словах, обозначающих таких дальних родственников, как «сын сына сестры отца отца».

Пример

Б.Хесс, Е.Марксон, П.Стейн

Символическое значение слов

Конфликт по поводу прав на рождение, разразившийся в США в последние 15-20 лет, иллюстрирует символическую власть слов. Те, кто выступает за ограничение прав выбора женщиной рожать ей ребенка или не рожать, называют себя «за-жизнь», что автоматически превращает их оппонентов в сторонников движения «против-жизни» (что равносильно слову «за-смерть»). Хотя именно вторые, выступая за сохранение жизни неродившегося ребенка и запрещение абортов, подвергают здоровье и жизнь женщины опасности.

Их оппоненты, а именно сторонники свободного выбора женщиной рожать ребенка или не рожать, также ищут привлекательные лозунги и слова. О много говорят о «свободе выбора», «праве на приватность», взывают к традициям индивидуализма и невмешательству государства в частную жизнь. А эти ценности пользуются большим уважением в американском обществе. А главный их тезис в том, что подлинное равенство полов невозможно без осуществления женщиной контроля над своим телом. Напротив, сторонники ограничения свободы выбора апеллировали к традиционной католической доктрине, понятным всем религиозным ценностям и символам.

В результате каждая из сторон беззастенчиво манипулирует общественным мнением, жонглируя лингвистическими знаками, пытаясь таким способом победить в борьбе за умы и сердца рядовых американцев.

Адаптировано по источнику: Hess B.B., Markson E.W., Stein P.J. Sociology / Forth edition / — N.Y.: Macmillan Publishing Co., 1991. p.51-52.

Историки полагают, что слово первоначально появилось как способ озвучивания отношения родства. Действительно, звуки издают почти все живые существа. Издавали их и наши обезьяноподобные предки. Но то была не речь в современном понимании. А когда совокупность издаваемых звуков превратилась в речь? Хронологически тут еще много неясного: одни считают, что речь возникает у неандертальца, а другие думают, что она появилась еще раньше – уже у питекантропа. Содержательно же звуки превращаются в слова, когда они начинают символизировать отношения принадлежности и родства: это – мое, а тот – наш, а не враг. У животных подобного нет.

Первые палеолитические слова представляли собой вариации одного звука и одного смысла, вариации, возникавшие в зависимости от того, в чьем присутствии, в какой обстановке «слово» высказывалось. Эту особенность отмечал видный отечественный историк В.П.Алексеев: наблюдение над языками народов мира, стоящих на низших ступенях развития, показало, что эти языки часто просты, слова слитно соединены с жестикуляцией, без которой они непонятны. Поэтому разговаривать в темноте наши пращуры не могли. Как только древний язык набирался сил, его возможности и роль в палеолитическом обществе расширялись. Язык превратился в мощное средство общения и развития цивилизации. Может быть, даже более мощное, чем все другие орудия человека, за исключением орудий труда. Слова наполнялись смыслом, разделялись, а разделившись уже в новом качестве соединялись – по правилам грамматики – в предложения. Из предложений складывались тексты, которые способны были доносить до слушателя философские идеи, эстетические переживания, исторические повествования. Благодаря слову человек научился выражать свое отношение к миру, свое мировоззрение, которое на ранних этапах развития приняло форму мифологии.

Животного можно научить реагировать на тот или иной знак. Но оно не способно понимать символы. К примеру, слово «стой» может служить для собаки определенным знаком, если хозяин обучил ее, как надо реагировать на него. Но для человека это не только знак, но и символ. Солдат, обученный своим командиром определенным образом реагировать на слово «стой», в поведении мало чем отличается от собаки. Вместе с тем, будучи существом мыслящим, солдат понимает смысл этого слова и в зависимости от ситуации способен по-разному реагировать на него. Животное слушается сигнала, придуманного не ею. Человек сам создает символы и значения.

Многие виды животных обладают свойственной только им системой коммуникации. Иногда она представляет собой довольно сложную систему символов, как например, у дельфинов. Домашние животные способны понимать значение простейших жестов. Так, поднятая рука может означать для собаки «стоять». Они реагируют на звук, обозначающий их имя. Однако языковые способности даже самых развитых животных намного уступают возможностям трехгодовалого ребенка, постоянно изобретающего новые слова, которым его явно никто не учил. Малолетние детишки, постоянно общающиеся во дворе, создают своеобразную субкультуру, понятную только им. Но шимпанзе и гориллы, сколько бы они ни взаимодействовали в группах, не способны породить даже зачатков культуры. Причина в отсутствии языка – этой праматерии культуры.

Роль языка в культуре

Роль языка трудно переоценить. Вне языка культура невозможна. Только то, что как-то обозначено и выражено словами, становится культурным достоянием. Больше того, только то, что обозначено словами, существует для данного народа. У индейцев племени Хопи нет слов, обозначающих прошлое, настоящее и будущее. Значит для них они объективно не существуют. Их мир лишен времени в отличие от западной культуры.

При помощи языка мы фиксируем символы, нормы, обычаи. На языке мы передаем информацию и научные знания, а что еще важнее – модели поведения от ровесника к ровеснику, от старшего к младшему, от родителей к детям. Так происходит социализация, а она, как выяснилось, включает усвоение культурных норм и освоение социальных ролей, т.е. как раз моделей поведения.

Язык – социальное средство коммуникации, использующее звуковые и письменные символы. Понятие символа подразумевает какой-либо объект, жест, сигнал или знак, которые понимаются всеми членами данной группы. Только язык, будучи средством символической коммуникации, порождает в обществе согласованность, гармонию и стабильность. С его помощью от одного человека передаются другому то, что в мире животных передаваться никак не может, а именно верования, идеи, чувства, ценности, установки.

Человеческий язык, хотя и различается фонетическим строем и грамматической структурой в разных регионах мира, обладает вместе с тем общими чертами, которые делают его именно человеческим языком. Благодаря этому качеству на свете существуют полиглоты, т.е. представители одной культуры, усвоившие язык и ценности многих культур. Разговорный язык универсален, так как используется всеми людьми, а не отдельными группами.

Хотя процесс социализации в значительной мере основан на имитации жестов – кивков, манеры улыбаться и хмуриться, язык служит основным средством передачи культуры. Его преимущество, возможно, состоит в том, что на родном языке практически невозможно разучиться говорить, если основной словарный запас, правила речи и структуры усвоены в возрасте 6-10 лет, хотя другие аспекты культурного опыта человек к зрелости могут быть полностью забыты.

Знаете ли вы, что

В английском языке наибольший словарный запас. Он насчитывает примерно 500 тыс. слов и 300 тыс. технических терминов

На мандаринском китайском разговаривает большинство людей в мире (700 млн. человек), в то время, как английский язык является самым распространенным. На нем говорят 400 млн. человек.

Сегодня человек узнает за один день больше, чем его далекий предок узнавал за всю жизнь. Поколение двухтысячного года в свою очередь будет знать в 40 раз больше, чем поколение 80-х.

Культура передается посредством языка – совокупности произвольно произносимых или записываемых символов, способность к которому отличает человека от всех других существ. Благодаря языку человек в большинстве случаев реагирует не столько на объекты и организмы, сколько на символически выраженные понятия о них. Благодаря языку возможна культура как накопление, аккумуляция знаний, а также их передача из прошлого в будущее. Поэтому человек, в отличие от животных, вовсе не обязан начинать сызнова в каждом следующем поколении.

Благодаря языку мы передаем из поколения в поколение накопленные знания. Правда, сегодня появилось поколение детей, которые усваивают язык не от родителей, а от компьютера. Компьютерный язык содержит точные определения слов, но не содержит их живой смысл. В компьютерных словах лишь тот смысл, какой заложил в них программист. Детишки понимают язык только в рамках компьютерной программы. Их называют современными маугли. Маугли – это дети, выращенные в стае волков. В современной культуре роль волков взяли на себя компьютеры.

Благодаря языку человеку после рождения не приходится начинать все заново. Он опирается на достижения прошлого, впитывая обычаи и традиции народы, которые регулируют его поведение, мышление и образ жизни. Трудно вообразить общество, где нет привычного нам языка. Но если это удастся нам сделать, то мы поразимся тому, насколько сильно оно отличается от нашего. В нем каждый индивид начинал бы жизнь точно с того места, на каком начинали его родители. У человека вообще не было бы того, что мы называем навыками или умениями. Его поведение регулировалось бы инстинктами, а сам он мало чем выделялся бы среди других животных.

Так рассуждал один из крупнейших антропологов мира Джордж Мэрдок. А уж он-то знал, что говорил. Если провести параллель между такими далекими явлениями, как электричество и социальная реальность, то окажется, что их можно измерять почти одними и теми же понятиями. В физике, к примеру, используются термин «вольт», описывающий электродвижущую силу, необходимую для того, чтобы создать один ампер тока, текущего по проводнику, имеющем сопротивление один ом. А термин “ватт” указывает на производимую при этом работу. Социальную реальность, как нечто подвижное и текущее, можно условно разбить на единицы – социальные роли. Социальные отношения можно уподобить «току» в социальной реальности, культуру – «силе тока», личность – «сопротивлению» проводника. Все три понятия взаимосвязаны, поэтому можно утверждать, что социальные отношения, культура и личность – разные точки зрения на одно и то же.

Язык – предпосылка культуры, а не ее результат. Он – праматерия культуры. Разумеется, культура состоит не только из слоев, она включает обычаи, традиции, нормы, символы. Но язык стоит особняком. Он – фундамент, предпосылка всех предпосылок.

Подведем итоги. Язык – совокупность моделей поведения и символов. Это социальный конструкт, появившийся на заре человеческой истории.

Субъективный мир языка

Язык и жесты отражают идеалы и отношения, существующие в данной культуре. Благодаря языку члены этого общества обучаются очень многому, в том числе и структуре восприятия. Мы понимаем и воспринимаем мир не таким, как он существует, а лишь таким, каким он спроецирован на экран культуры и выражен в языке. Специалисты убеждены: человек живет не столько в объективном мире вещей, сколько в субъективном мире языка. Современный немецкий философ Хайдеггер высказался еще отчетливее: язык – дом бытия.

Изучая мир бюрократических организаций, специалисты по менеджменту пришли к выводу о том, что люди ведут себя, исходя не из реальности, а из ее восприятия. Менеджеры часто не понимают рабочих (как и они их) и начинают думать о них с запаздыванием на много лет. В одном исследовании супервайзеров попросили проранжировать факторы, которые важны не для них, а для рабочих. Иными словами, надо было посмотреть на их деятельность глазами рабочего. О том же самом попросили и рабочих. Низшие чины управленцев высоко оценили зарплату, безопасность труда, карьеру и хорошие условия труда как то, чего якобы больше всего хотят рабочие. Напротив, сами рабочие хотели бы для себя прежде всего понимания и уважения со стороны менеджеров и самореализации в труде. Супервайзеры низко оценили то, что рабочие поставили на первые места, например, понимание проблем персонала.

Таким образом, даже в тех случаях, когда люди принадлежат к одной и той же культуре, общаются между собой на одном и том же понятном им языке, но различаются социальным положением, они смотрят на реальность по-разному. Иначе говоря, даже при отсутствии языкового барьера препятствием к эффективному взаимодействию может стать ценностный барьер. Можно произносить одни и те же слова, но вкладывать в них разный смысл.

Стратификация и культура

Ученые давно обнаружили тесную взаимосвязь, существующую между социальным положением человека и его культурой, будь то манера говорить, одеваться или проводить досуг. Высшие классы больше увлекаются элитарной культурой, а низшие – массовой. Женщины и мужчины предпочитают разные виды досуга. Хотя различие между двумя полами относится не к стратификации, а к социальной дифференциации, само понятие стратификации в связи с культурой следует понимать много шире – как различие форм культуры в зависимости от занимаемого статуса. Именно социальный статус задает направленность культурных интересов личности, стиль ее досуга, общения, этикета, информационных устремлений, эстетических вкусов, моды, имиджа, бытовых обрядов и ритуалов, предрассудков, образов престижности, представлений о собственном достоинстве, общемировоззренческих установок и т.д.

Социальная стратификация и классовая позиция индивида определяется по совокупности таких показателей, как доход, престиж, профессия и образование. Досуговая активность может коррелировать с одним-тремя показателями, но редко со всеми четырьмя. К примеру, приобщенность к высокой культуре сильнее коррелирует с образованием, нежели с доходом. Университетский профессор ведет возвышенный образ жизни и приобщен к высокой культуре. Хотя по уровню образования и престижу профессии его можно отнести к высшему классу, но по размерам дохода он попадает в средний. Куда его относить в конечном итоге – к высшему или среднему классу, – зависит от того, по каким параметрам мы определяем социальный класс прежде всего. Замечено, что люди, приобщенные к классической музыке и театру, редко попадаются в среде богатого класса, если не брать самых интеллектуальных его представителей. Невозможность участвовать в высокой культуре люди часто объясняют нехваткой денег, хотя на самом деле их выбор основывается не только на доходе, но также на вкусах и предпочтениях: билет на престижный футбольный матч стоит дороже, чем билет в музей или театр.

Патрик Вест в 1976 г. выделил следующие типы культурной стратификации и статусных предпочтений:

Статусная диффузия – формы досуга и потребления из одной страты, как правило высшей, перенимаются другими как средство повысить свой собственный статус.

Статусное отдаление – отказ высших страт от тех символов, которые прежде принадлежали исключительно им, потому что теперь ими пользуются все.

Статусное разъединение – разрыв тесной связи, некогда существовавшей между социальным положением индивида (статусом) и формой проведения досуга (примером служит рыбная ловля).

Межстатусные групповые барьеры –давление группы на своих членов с целью не допустить проникновения своих символов и ценностей в чужие группы и чужих ценностей в свою группу.

Примером барьера служит запрет священнослужителям заниматься многими видами светского досуга как греховным делом, существование закрытых групп, особенно тайных и религиозных сект, подпольных и террористических организаций, масонских лож, которые запрещают разглашать тайные ритуалы, обеты, формулы клятвы, знаки отличий и пр. непосвященным.

Исследования показывают, что а) высшие страты ведут более богатую и разнообразную жизнь во время досуга, чем низшие страты, б) виды досуговой активности среди богатых получают популярность не обязательно потому, что требуют дорогой экипировки, например, у них популярны гольф и теннис, хотя увлечение мотоциклетными гонками, распространенное в низших стратах, являются более дорогим увлечением.

В современном обществе, как отмечают социологи, то, что на досуге делает человек, меньше зависит от его статуса и социального положения, нежели от его личных пристрастий, склонностей и увлечений. Тем не менее связь между социальным статусом и способом проведения досуга все еще дает себя знать. К примеру, низший класс проводит больше времени за картами и распитием спиртного, чем высший, черные американцы меньше занимаются водным спортом и лыжами, чем белые, молодежь, в сравнении с пожилыми, предпочитает подвижные формы отдыха.

Стратификация затронула отношения между полами. К примеру, в мусульманских странах мужчинам разрешается ходить по улице с открытым лицом, а замужней женщине нет (хотя девочки могут не носить чадру) – ее статус изменился. В традиционном обществе мужчины и женщины отдыхали порознь, совместный досуг – достижение современного общества. До сих пор в итальянских или греческих деревушках мужчины проводят вечер в кафе или на углу улицы, а женщины – дома или в гостях у соседки.

Раньше богач ехал на лошади, а бедняк на осле. Сегодня оба имеют автомобили: богач разъезжает на «Мерседесе», а бедняк на «Шевроле». Оба они играют в гольф, хотя богач занимается им в престижном частном клубе, а бедняк – на дешевой общественной площадке. Таким образом, общество становится все более однородным по формам проведения досуга, доступного всем классам, чем раньше. Но это лишь в тенденции. Тем не менее, полагает Томас Кэндо, наше общество все еще сильно стратифицировано. Богач занимается другим по качеству гольфом, нежели бедняк. Хотя одни и те же развлечения и формы досуга доступны всем слоям общества, огромное значение имеет то, на каком месте - в партере или на галерке - вы сидите в оперном театре.

Стратификация и язык

Культурно-речевой статус

Оказывается, у каждой социальной группы, как утверждает социолингвистика, свой язык. Она изучает социальную дифференциацию языка в зависимости от его носителей (рабочих, молодежи, интеллигенции и т.д.), взаимосвязь между структурой языка и социальной структурой, проблемы языкового и социального поведения.

Молодежный сленг характеризует совершенно определенную возрастную группу. То же самое можно сказать о воровском жаргоне, территориальных и социальных диалектах.

У каждого человека есть не только социальный, но и культурно-речевой статус.

Культурно-речевой статус обозначает принадлежность к конкретному типу языковой культуры – высокому литературному языку, просторечию, диалекту.

Две-три фразы, содержащие элементы просторечия, воровского жаргона или высокого литературного стиля, безошибочно свидетельствуют не только о культурно-речевом статусе говорящего, но и о его образ жизни, условиях воспитания, социальным происхождением.

Пример: Когда мы слышим «покалякать», «сапогов», «хапнуть» или «сперва», мы должны знать, что:

·по форме речи – это просторечие

·по культурному статусу – это выражения, характеризующие невысокий уровень образования (не более 4-6 классов)

·по социальному положению говорящий относится к низшему классу.

Необразованный человек не замечает своей неграмотности. Он пользуется доступными ему средствами, подбирает слова стихийно. Напротив, культурный человек сознательно решает, как ему лучше выражаться.

По употребляемым словам и выражениям можно судить о том:

·из какого социального слоя происходит говорящий

·где именно он жил (город, село, область)

·в каких условиях происходила социализация, т.е. кто и как на него влиял

·какие книги он читал

·с кем дружил и т.п.

Чем старше человек, чем шире его жизненный опыт, тем с большим числом языковых систем ему доводилось сталкиваться.

Таким образом, в одном социокультурном пространстве, на территории одной страны существует множество языковых систем. Один человек может быть участником нескольких языковых систем и входить в разные речевые общности, подобно тому как один индивид имеет несколько социальных статусов и входит в разные большие группы.

Одна из таких групп – речевая общность (языковой коллектив). Ее составляют носители и трансляторы данной формы языка.

Так, например, речевой общностью воровского жаргона выступают не только воры, но и все те, кто пользуется, понимает и употребляет его.

Сделаем выводы: культурно-речевой статус – еще одна и очень важная характеристика социального статуса, несущая гигантскую познавательную информацию о человеке. Носителями такого статуса выступают речевые общности – большие социальные группы людей.

Культурно-речевая среда

Под культурно-речевой средой понимается речевая общность людей, говорящих на определенном языке, и совокупность используемых этой общностью культурных элементов (обычаев, традиций, символов, ценностей, норм).

Семья, половозрастная группа, социальный слой или класс являют собой разновидности культурно-речевой среды.

Культурно-речевая среда выступает средой социализации и одновременно - средой консолидации людей. Таковы ее важнейшие функции.

В семье или на работе среда общения определяет тематику разговора, стиль и содержание речи, ее ритмику, частоту, последовательность. Несомненно, речевое общение регулируется нормами и правилами, принятыми в данной среде. Например, дети не должны вмешиваться в разговор старших членов семьи, начальник имеет право разговаривать с подчиненным в повелительном тоне.

Содержание и организацию культурно-речевого поведения людей регулируют привычки, манеры, этикет и кодекс. Привычки надо понимать как твердо усвоенные образцы поведения; возникающие в результате долгого повторения и выполняющиеся автоматически, бессознательно. Манеры - стилизованные схемы (стереотипы) привычного поведения.

Окликать по имени – речевая привычка. Но то, как это делается (грубо или вежливо, по фамилии или имени-отчеству и т.д.), относятся уже к манерам. Манеры могут быть грубыми и воспитанными, светскими и повседневными. Они базируются на привычках, но выражают внешние формы поведения. Характерная деталь манеры – стилизация поведения, т.е. превращение привычного действия в образную систему действий, подчеркивающих что-либо (намерение, цель). Манеры делают поведение выразительным или выражающим какой-либо смысл, символизирующим нечто.

Этикет - принятая в особых социальных и культурных кругах система правил стилизованного поведения, иначе говоря, комплекс манер. Особый, речевой этикет существовал при королевских дворах, в дипломатических кругах, светских салонах. Этикет предписывал правила должного поведения для высших кругов общества. Он отличает воспитанного человека от невоспитанного.

Культурно-речевая стратификация

Речевая культура, стиль и богатства языка различны у разных социальных групп. У дипломатов, сельских учителей, юристов, водителей или актеров различается культурно-речевая Среда, ибо различаются их уровень образования, сфера общения, доступ к культурным ценностям (картинным галереям, музеям, театрам, музыке, книгам).

Язык не только дифференцирован (разнообразен у социальных групп), но и стратифицирован по уровням на высшие и низшие формы.

В литературе выделяют следующие основные формы языка:

·Литературный язык

·Народно-разговорный язык

·Просторечие

·Территориальные диалекты

·Социальные диалекты.

Формы языка иерархически связаны между собой как более совершенные и менее совершенные.

Литературный язык – главная форма существования национального языка, воплотившая в себе все духовные достижения народа, превосходящая другие богатством, обработанностью и строгостью. Им владеет высокообразованная часть общества.

Народно-разговорный язык – стилистически более сниженная, менее нормированная форма языка. У нее самый широкий языковой коллектив, она доступна индивидам с любым уровнем образования.

Просторечие – нелитературный стиль обиходно-разговорной речи. По составу носителей это язык не- или малообразованных слоев города, и значит форма речи старшего поколения. Просторечие – совокупность особенностей речи лиц, не вполне владеющих нормами литературного языка.

В XIX веке русское просторечие было языком городских масс. В тот период ученые выделяли, в частности, городской мещанский говор, говор низших слоев, говор необразованных классов. До возникновения капитализма не было просторечия. Оно – дитя урбанизации.

Территориальный диалект (ТД) – бесписьменная форма языка, ограниченная бытовой сферой общения, одним географическим районом и социальным классом, а именно крестьянством. Диалекты – исторически самая ранняя форма языка, сложившаяся еще при родоплеменном строе и сохранившаяся ныне в основном в сельской местности.

На Земле около 3000 языков, из них лишь 300 имеют письменность, следовательно, 2700 языков существуют в виде диалектов.

Пример

К.Клакхон

Сколько народов - столько и языков

Культура Пакистана и Ирана – разновидности более общей исламской культуры, хотя у них один язык, арабский. Но ни язык, ни политические границы не являются достаточным критерием дифференциации культуры, хотя они важны. Если две группы говорят на одном языке, то скорее всего у них общая культура.

У одного языка – несколько диалектов. Группы, говорящие на разных диалектах, – субкультуры, группы, говорящие на разных языках, – различные культуры. Когда люди из двух групп, несмотря на несходство деталей образа жизни, разделяют общие базисные ценности и потому могут общаться беспрепятственно, их культуры – всего лишь варианты одной культуры.

Романские языки произошли от латинского благодаря изменению количества и гласных, и согласных. Они являются новыми языками, но не диалектами. Их носители выражают разные культуры, а не субкультуры. А могут ли группы с совершенно разным экономическим базисом представлять одну культуру? Я думаю, нет. Исключение – национальное государство, состоящее из множества субкультур.

Адаптировано по источнику: Kluckhohn C. Culture and Behavior. N.Y., 1962. P.19-73.

Социальные диалекты (СД), или социолекты – условные языки (арго) и жаргоны. Носители СД – городские социальные группы. Ученые различают сословные, профессиональные, половозрастные и другие социолекты.

Классификация социолектов включает:

1. Профессиональные «языки» – набор разрозненных слов и сочетаний, вклинивающихся в обиходный язык. Их называют лексическими системами, или профессионализмами. Практически у каждой профессии – рыболова, сапожника, охотника или гончара – свой «язык».

2. Корпоративные жаргоны – параллельный ряд слов и выражений, синонимичных основному языку. Жаргон – лингвистическое проявление субкультуры (подростковой, студенческой, армейской, спортивной). Он родился из стремления дать обычным словам необычные синонимы. Так, основное слово «голова» приобретает дубликаты: котелок, черепок, тыква, кочан и т.д. Жаргонизмы охватывают широкий спектр явлений: одежду, поведение, учебу, быт, отдых, спорт, любовь. Сюда же относится молодежный сленг.

Пример молодежный сленг

Отмороженный – потерянный

Прикол, кусок прикола – шутка

Дунуть, пыхнуть – курить наркотик

Косяк – забивать наркотик в сигарету

Тащиться – восхищаться

«Крыша» – прикрытие

«крыша поехала» – мозги набекрень

Вам крышка – Вам пришел конец

3. Условные языки (арго) – лексические системы, выполняющие конспиративные функции тайного языка, непонятного для посвященных. Его вырабатывают группы, сознательно стремящиеся изолироваться от окружающих.

Цели засекречивания – сохранения «тайн» ремесла, защита в условиях бродячей жизни, желание показать языковое превосходство. Арго распространен у ямщиков, каменщиков, бондарей, сезонных рабочих, тайных сообществ, юношей, проходящих обряд инициации (Африка).

4. Жаргон деклассированных – экспрессивно-эмоциональная лексика, стилистически сниженная, грубая, вульгарная речь, изобилующая словами с резко отрицательным содержанием. Жаргон служит средством общения внутри группы деклассированных элементов, опознания «своих» в качестве своеобразного пароля, выражения негативного отношения к социально одобренным ценностям, официальным институтам власти.

Воровской жаргон – яркий образец жаргона деклассированных элементов общества. Он выражает специфическую мораль, противостоящую общечеловеческой морали. Слова-жаргонизмы: хруст (рубль), башли (деньги), клифт (пиджак), кореш (друг), лабух (музыкант).

Такова в общих чертах социальная стратификация русского языка – разновидность социальной стратификации общества.

Она раскрывает иерархическую структуру общества и его культуры. В частности, очень многое сообщает социологу сословная дифференциация русских имен. Так, в сословном обществе сословны даже имена. В XVIII веке у русских крестьянок были в ходу такие имена, как Василиса, Мавра, Федосья и Фекла, а дворянок: Александра, Екатерина, Елизавета, Мария, Наталья, Ольга, Юлия.

Мы знаем, какие женские имена распространены сегодня: Наталья, Екатерина, Ольга, Татьяна. Мы также знаем, какое сословие они раньше характеризовали. Сравнивая прошлое и настоящее, мы без труда обнаружим тот культурный вектор, который указывает направление развития российского общества.

Межэтническая стратификация

Язык может служить источником межэтнической гармонии и межэтнических столкновений. Он может стать средством доступа к более широкому культурному миру, а может его существенно ограничить.

Стратификация на основе языка может формироваться не только внутри одной нации, говорящей на одном языке, но также между различными этносами, общающимися на разных языках и занимающими неравное положение в социальной и культурной иерархии.

История свидетельствует, что в колониальных странах европейские языки, на которых говорили португальские, испанские, французские и английские колонизаторы, являются привилегированными и занимают более высокое место, чем местные языки.

В странах Карибского бассейна официальным языком является один из европейских: французский, английский, испанский или голландский. И в тоже время есть другой язык, на котором говорит большинство населения. В Гаити им является креольский. На официальном французском здесь говорит меньшинство, а именно 15%. Креольский язык сформировался на базе французского, но включает в себя также слова индейского, африканского, английского и испанского происхождения.

В далекие колониальные времена он позволял белым и черным понимать друг друга. Кроме того, он помогал общаться между собой и самим африканцам, говорившим на разных языках. С 1804 г. начальное, среднее, а позднее и высшее образование ведется на французском. Французский язык, чуждый народным массам, используется в официальных документах, в прессе, на радио и телевидении. Он употребляется как средство общения с внешним миром и обеспечивает преимущества тому, кто умеет на нем говорить и писать.

Владеющие французским ощущают свое превосходство над остальными. При первом знакомстве с Гаити, пишет культуролог Ромен Жан-Батист, считается хорошим тоном обратиться к собеседнику по-французски. Влюбленные нередко говорят на французском, а вступив в брак, переходят на креольский. Зажиточные слои относятся к креольскому с презрением. Он сведен до уровня местного диалекта. Между тем доказано, что он обладает всеми качествами полноценного языка. Он ясен и выразителен, на нем можно создавать литературные, философские и научные произведения. Но почему-то не создают. До 70-х годов детям в школе запрещали говорить по-креольски даже на переменах. Во многих семьях также не разрешалось говорить по-креольски – родном языке для 90% жителей страны.

Доступ к средствам культурного выражения определяется правом на язык и образование, которое предоставлено всем этническим группам в обществе. Индивид должен иметь возможность свободно выражать культурное наследие своей группы и любую другую культуру, которую он считает своей. Кроме того он должен иметь право сам выбирать язык или иное средство культурного выражения, поскольку с этим связана возможность выбора аудитории. Государство должно предоставлять право пользоваться телеканалами и денежными фондами национальным меньшинствам.

Очень важно то, как относятся к культурному многообразию в школе и вузе. При терпимом и цивилизованном отношении у подростков и молодежи, а они могут принадлежать либо к доминирующей, либо к подчиненной культурной группе, складывается благоприятное представление лично о себе, других этнических группах и стране в целом. И наоборот. Нельзя забывать, что усваиваемые в молодые годы национальные стереотипы наиболее глубоко оседают в психике. Следовательно, их труднее всего исправить во взрослом возрасте.

Огромное значение имеют языки, на которых ведется преподавание, языки, изучаемые как предметы, культура, которой проникнута атмосфера учебного заведения, культура или культуры, преподаваемые по программе и, конечно же, отношение к ним самих преподавателей. Учитель, не осознавая того, может негативно оценивать культуру и язык, которые преобладают в семье. В результате у последнего формируется комплекс неполноценности: пренебрежительное отношение к родной культуре как второсортной и агрессивное неприятие доминирующей культуры. С возрастом он понимает, что родная культура служит дополнительным препятствием к росту, что для доминирующей культуры он навсегда останется чужим.

Культурная атмосфера в учебном учреждении может проявляться в пренебрежительном отношении представителей одной этнической группы к другой (скажем, евреев к русским, русских к кавказцам), одной территориальной группы к другой (городских к деревенским). Отношении, часто вынесенному из семьи, общества в целом. Культурная атмосфера в школе и вузе является вторичным образованием, производной величиной. Администрация может проявлять равнодушие к межнациональным и межкультурным отношениям, невольно или вольно обострять либо умело сглаживать их. Но часто ее усилия оказываются неэффективными, если культурная политика в школе конкурирует с культурной политикой общества.

Важно то, как относятся в обществе к культурным различиям – как к помехам или преимуществам, которые надо только умело использовать. Если доминирует последнее, то в школьных учебниках должно получить отражение культурное своеобразие этнических групп, их историческое значение для общества.

К лекциям

На главную страницу

ЧАСТЬ II. СОВРЕМЕННАЯ СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА

Тема 7. Место жизненного мира и образа жизни человека в социогенезе

(материал необходимо изучить к 27.10.2009 )

Изучение динамики культуры через подвижные совокупности выделенных связей людей с окружением предполагает обращение к их социокультурной жизнедеятельности, ибо в обыденных и профессиональных формах деятельности и взаимодействия люди предстают как члены общества, носители культуры. Этим социальным их качествам соответствуют специфичные наборы предметов, знаков и навыков обращения с ними, особые «пространства». В этом случае внимание исследователя сосредоточивается на социокультурных механизмах порождения, поддержания и изменения людьми элементов своего окружения в ходе обыденной жизни и профессиональной деятельности. В настоящее время такого ряда анализ предполагает использование теоретической концепции образа жизни, обеспечивающей теоретическую представленность личности, соответствующую изучению динамики ее связей со средой.

7.1. Образ жизни как культурно-антропологическая категория

Жизненный мир – это наша неотчужденная реальность (Э. Гуссерль).

Категория «образ жизни» широко используется представителями различных дисциплин, связанных с изучением общественной и культурной жизни людей: экономики, социологии, социальной психологии, истории, теории культуры и т.п. Сегодня это понятие функционирует как социально установившаяся научная категория. Возрастание интереса к социокультурной жизнедеятельности людей в связи с их образом жизни обусловлено как общественно-практическими, так и научно-теоретическими факторами.

Актуальность изучения образа жизни людей в современных условиях связана прежде всего с практикой целенаправленных социокультурных изменений. За время существования каждого общества постепенно происходит становление, а затем развитие специфичных для него форм экономической, политической, культурной жизни людей. Изменение условий жизнедеятельности членов общества влечет за собой изменение способов ее организации, т е образа жизни. Иными словами, можно говорить о чертах и особенностях образа жизни, специфичных для изучаемого общества.

В настоящее время стало очевидным, что ускорение общественных процессов, изменение структурных компонент экономики во многом обусловили динамику качественных, содержательных характеристик жизнедеятельности людей, массовые личностные сдвиги. Такие изменения в социокультурной среде, как появление новых технических средств для удовлетворения множащегося разнообразия запросов людей по отношению к питанию, жилищу, одежде, предметам бытового и личного назначения, вызвали изменения в оценочных критериях; возросли требования к их качеству. Растущая дифференциация показателей благосостояния, самочувствия людей, содержания их занятий углубляет неравенство качества жизни в обществе.

Интерес к динамике социокультурной жизни обусловливает выделение того уровня ее анализа, на котором можно было бы увидеть не столько конечные результаты деятельности людей, сколько процессы жизнедеятельности в конкретных условиях существования: иными словами, рассмотреть в относительно узких временных пределах (одно-три поколения) личностный и групповой аспекты формирования социокультурных «сред», норм, ценностей, стереотипов поведения и действий, механизмы их актуализации на различных уровнях культуры; преднамеренные и непредвиденные, характерные для отдельной области культуры и для более широкого контекста социокультурные последствия действий, связанных с этой актуализацией. Понятие «образ жизни» вполне отвечает такого рода требованиям.

Однако обращение к теме «образ жизни» имеет и «внутринаучные» истоки. Дело в том, что в течение последних двух десятилетий в рамках различных общественных и гуманитарных наук (социологии, социальной психологии, психологии, лингвистики, истории, этнографии, искусствоведения и т.п.) накоплен значительный объем эмпирических данных и теоретических обобщений, касающихся жизнедеятельности людей в их социальном, культурном и природном окружении. В частности, разрабатывались и продолжают разрабатываться такие понятия и категории, относящиеся к активным сторонам связи человека с окружением, как «личность», «деятельность», «потребности», «интересы», «ценностные ориентации», «общение» и т.п. Вместе с тем, при изучении общественной жизни были развиты и уточнены некоторые специальные понятия и категории, характеризующие свойства условий социокультурной жизни. Среди них такие, как «социальная структура», «социальные институты», «социокультурная и предметно-пространственная среда», «социализация», «смыслы» и «значения культурных объектов». Были намечены также аналитические границы, отделяющие социальное от культурного. Таким образом, к настоящему времени накоплена значительная информация об индивидуальных и социальных факторах, побуждающих человека к активности, с одной стороны, и об объективных, в частности, предметных, характеристиках среды, в которой эти формы реализуются, - с другой.

В науках об обществе и культуре сейчас не только многое стало известно о субъективных и объективных условиях жизнедеятельности людей и ее результатах, но и есть достаточные теоретические основания для изучения содержания, структур, форм, динамики процессов этой жизнедеятельности, механизмов взаимодействия человеческих побуждений и объективированных феноменов культуры. Иными словами, исследовательское внимание сейчас привлекает вопрос о том, что в определенных исторических условиях, в частности, в настоящее время, происходят процессы порождения, поддержания и изменения социокультурных норм, ценностей, образцов деятельности и взаимодействия людей в различных областях культуры, с их помощью люди организуют свою жизнедеятельность в неоднородном и динамичном окружении.

Такое положение дел нашло отражение на уровне методологии исследования культуры в специальной теоретической схеме, которая позволила связать систематическим образом личностные характеристики человека, элементы его дифференцированного социокультурного окружения, а также процессы и формы его повседневной жизни. Функция такой теоретической системы – обеспечить возможность объяснять и наблюдать механизмы освоения людьми социокультурного окружения, преобразования индивидуального опыта в социально значимый, порождения и изменения культурных феноменов в процессах деятельности и взаимодействия в различных областях культуры. Как будет показано в дальнейшем, категория «образ жизни» позволяет охватить этот круг явлений.

7.2. Основные исходные теоретические положения, определяющие содержание категории «образ жизни» и «жизненный мир»

Как известно, вплоть до недавнего времени в социальных науках сравнительно мало внимания уделялось систематическому теоретическому анализу микросоциальных и культурных процессов повседневной жизнедеятельности людей. Исследовательские усилия концентрировались в основном на выявлении закономерностей движения общественно-исторического процесса в целом либо поддержания социокультурной системы как таковой. Вопросы микродинамики социокультурной жизни затрагивались лишь от случая к случаю. Тем не менее, можно выделить некоторые общие теоретические принципы изучения повседневной реальности, аналитические границы этого подхода, хотя и без внутренней его детализации. В самом общем виде эти принципы могут быть сформулированы следующим образом.

1. Воспроизведение жизни – общая предпосылка существования человеческой культуры. Эта необходимость реализуется при меняющихся исторических условиях в различных социальных и культурных формах, зависящих от содержания общественной практики и выражающих способы реализации людьми своей жизнедеятельности в этих условиях.

2. Социальные структуры, культурная и природная среда есть условия жизнедеятельности, в которых люди реализуют свои потребности и интересы определенным образом. Иными словами, существует прямая и обратная связь между условиями жизнедеятельности людей, их потребностями и интересами и формами реализации последней. Поскольку активным началом здесь является человек, изучение его жизнедеятельности – необходимое звено исследования общества и культуры.

3. Исторический процесс в современных теориях отнюдь не сводится к макропроцессам смены цивилизаций или общественно-экономических формаций. Он трактуется и как история поступков, решений, жизненного выбора представителей различных классов, групп, партий, т.е. речь идет о выявлении их влияния на взаимоотношения и взаимодействие людей. Иными словами, при изучении динамики общества и культуры исходят из того, что люди сами порождают, поддерживают, меняют разрушают свою социокультурную среду.

4. В определенных исторических условиях формы социокультурной жизнедеятельности людей обусловлены некоторыми всеобщими, универсальными антропологическими характеристиками. В то же время эмпирические данные свидетельствуют о многообразии групповых и индивидуальных проявлений социокультурной жизни в каждый исторический промежуток времени. При изучении культуры следует подвергать анализу и интерпретировать как общие, так и специфичные черты в пределах изучаемой культуры.

5. Культурные и социальные значения и смысл того, что делает человек, как он живет и т.п. (т.е. социокультурная определенность способов его жизнедеятельности) обусловливаются тремя видами факторов. Во-первых, это фундаментальные материальные условия, определяющие, что и каким образом могут делать люди для реализации своих потребностей, целей, интересов, т.е. устанавливающие границы и формы самореализации людей в определенный исторический период. Во-вторых, это выработанные и закрепленные в ходе общественной практики – и потому объективные –способы организации и регуляции социокультурной жизни людей: институты, нормы, ценности, образцы действий, поведения, взаимодействия. Без этих установленных (объективированных) социокультурных образований не может держаться и функционировать ни одна культура. В-третьих, это индивидуальные характеристики личности, определяющие ее склонности и возможности при построении своего жизненного пути в названных условиях. Все три группы факторов оказывают формообразующее влияние на способы организации людьми своей жизнедеятельности, на их образ жизни. Эти факторы определяют логику перехода от внешних к внутриличностным детерминантам в образе жизни людей.

6. Согласно современным знаниям о культуре социокультурная жизнедеятельность людей в каждый исторический период реализуется в различных формах. Эти различия определяются социальной дифференциацией общества, демографическими, региональными и др. различиями людей. Поскольку такого рода различия и обусловливающие их факторы имеют весьма важное значение для направления культурной динамики, вполне правомерно их выделение в качестве особого предмета исследования.

Таковы в самых общих чертах теоретические основания, исходя из которых можно рассматривать способы организации людьми своей социокультурной жизнедеятельности.

В динамичных условиях необходимо более детальное исследование того их уровня, на котором прослеживаются конкретные формы взаимодействия людей с их социокультурным окружением, соотношение субъективного и объективного факторов в этих процессах Особенно важно такое знание для прогнозирования изменений форм и направленности социокультурных процессов. В этой ситуации понятие «образ жизни» позволяет выделить совокупность социально значимых условий и процессов жизнедеятельности людей и оценить реальную картину социокультурной динамики в сопоставлении с прошлым и возможным будущим состояниями общества и культуры. Это важно также в связи с построением соответствующих современности критериев оценки качества жизни членов общества.

Определение понятия «образ жизни»

Определение понятия «образ жизни» подразумевает выявление личностной специфики жизненного пути людей в дифференцированной социокультурной реальности.

Понятие (категория) «образ жизни» обозначает организованную совокупность процессов и явлений жизнедеятельности людей в обществе. Способы организации этих процессов и явлений определяются естественно-географическими, социальными и культурными условиями их реализации, с одной стороны, и личностными характеристиками представителей различных социокультурных групп - с другой. Понятие отражает повседневную жизнь людей и служит для выявления соотношения установившихся, типичных и изменчивых, индивидуальных характеристик жизнедеятельности различных людей в определенных областях культуры. Содержание образа жизни определяется тем, как живут люди, чем заняты, какие виды деятельности и взаимодействия друг с другом заполняют их жизнь. Форма образа жизни определяется способом организации людьми содержания своей жизнедеятельности, те. организации процессов деятельности, поведения, взаимодействия в различных сферах культуры. Следовательно, образ жизни – это динамический социокультурный «портрет» членов общества, представленный через процессы их жизнедеятельности в определенных условиях, целостность, обладающая культурным смыслом и обусловленная способностью человека к результативной активности.

Природные, социальные, культурные условия имеют фундаментальное формообразующее влияние на организацию людьми многообразия своих жизненных проявлений. Они обеспечивают и ограничивают конкретно-исторические возможности выбора форм самореализации личности в социокультурной жизни. Поэтому при анализе образа жизни людей изучение условий их жизнедеятельности представляет собой необходимую компоненту исследования. Однако они не включаются в само понятие, а рассматриваются как своего рода социокультурные детерминанты форм и процессов организации людьми своей жизнедеятельности, образа жизни.

Понятие «образ жизни» подразумевает внимание не только к способам организации людьми своей повседневной жизни. Оно связано также и с выявлением социокультурной значимости оценок представителями различных социокультурных групп своего собственного образа жизни, образа жизни других людей, а также текущего состояния общественной и культурной жизни вообще.

При определении категории «образ жизни» важно подчеркнуть ее интегративный характер по отношению к таким понятиям, как «уклад жизни», «уровень жизни», «качество жизни», «стиль жизни», «стандарт жизни». Эти понятия раскрывают и конкретизируют содержание категории «образ жизни» при различных уровнях анализа социокультурной динамики.

Понятие «уклад жизни» характеризует конкретные исторические социально-экономические и политические аспекты культуры, в рамках которой разворачивается образ жизни ее носителей. В качестве показателей уклада жизни выступают характер собственности на средства производства, характер экономики, социальных отношений, ведущих идеологий, политической системы и т.п. Важнейшее значение имеет здесь также показатель урбанизации (соотношение городского и сельского населения).

Понятие «уровень жизни» используется для прямой и косвенной количественной оценки степени удовлетворения потребностей и запросов членов общества в рассматриваемый период времени. К показателям уровня жизни относятся такие, как размер заработной платы и дохода на душу населения, льготы и выплаты из общественных фондов потребления, структура потребления продовольственных и промышленных товаров, уровень развития систем здравоохранения, образования, бытового обслуживания, состояние жилищных условий.

Понятие «качество жизни» подразумевает степень удовлетворения потребностей и запросов более сложного характера, не поддающихся прямому количественному измерению, и выполняет социально-оценочную функцию по отношению к категории «образ жизни». К показателям качества жизни относятся характер и содержание труда и досуга, « удовлетворенность ими, степень комфорта в труде и быту (включая качество жилых, производственных помещений и окружающей предметной среды); степень удовлетворенности личности знаниями, общественной активностью и саморазвитием, степенью реализации существующих в обществе моральных и нравственных ценностей. Сюда можно отнести также показатели средней продолжительности жизни, заболеваемости, естественного прироста населения, его демографической и социальной структуры.

Понятие «стиль жизни» применяется для обозначения характерных специфичных способов самовыражения представителей различных социокультурных групп, проявляющихся в их повседневной жизни: в деятельности, поведении, отношениях. Показателями стиля жизни являются особенности индивидуальной организации приемов и навыков трудовой деятельности, выбор круга и форм общения, характерные способы самовыражения (включая демонстративные черты поведения), специфика структуры и содержания потребления товаров и услуг, а также организация непосредственной социокультурной среды и свободного времени. Это понятие тесно связано с общекультурным понятием моды.

«Стандарт жизни» – это теоретическое аналитическое понятие, сконструированное для того, чтобы обеспечить точку отсчета при сравнении уклада, уровня и качества жизни представителей различных социокультурных групп. Оно строится как статистическая «мода» этих параметров образа жизни, в этом смысле можно говорить о стандартах уклада, уровня, качества жизни, характерных для общества в целом или отдельных социальных групп в рассматриваемый период времени.

Выше в общих чертах была определена структура понятия «образ жизни». Теперь следует коротко охарактеризовать его познавательные функции при исследовании динамики культуры.

7.3. Познавательные функции понятия «образ жизни» и «жизненного мира» при исследовании культурной динамики

Изучение динамики культуры с точки зрения образа жизни включает в сферу исследовательского внимания повседневную жизнь людей, подвижность и многообразие ее форм в определенный исторический период. Анализ и обобщение условий и форм образа жизни членов общества позволяет увидеть, как структура культуры данного общества проявляется в конкретных действиях и взаимодействии представителей различных социальных групп, как на уровне повседневного бытия реализуются все возможности, которые обеспечиваются социо-культурными условиями жизнедеятельности людей в рассматриваемый исторический период. Такой анализ позволяет увидеть и осмыслить значимость относительной независимости друг от друга форм организации индивидуальной жизнедеятельности людей, с одной стороны, и изменений социальной структуры общества-с другой. Речь идет об объяснении того факта, что образ жизни различных людей неодинаково динамичен в одних и тех же исторических условиях. Совершенно очевидно, что такая постановка вопроса предполагает обязательное включение личностных характеристик в общетеоретическую схему исследования. Это позволяет проследить, как индивидуальные особенности людей в одних и тех же объективных условиях влияют на способ организации ими жизненной среды и процессов социокультурной жизнедеятельности.

Говоря о специфике анализа культуры с помощью понятия «образ жизни», необходимо отметить следующее. Во-первых, речь идет об определенном временном ограничении: процессы и явления социокультурной жизнедеятельности людей рассматриваются при фиксированных фундаментальных компонентах ее условий в пределах времени, сравнимых с жизненным циклом человека (от одного до трех поколений). Во-вторых, рассмотрению подлежат процессы деятельности и взаимодействия, заполняющие жизнь людей на протяжении их индивидуального существования. В-третьих, изучается тот уровень социокультурной жизни людей, на котором берут свое начало, поддерживаются и изменяются в ходе повседневной практики предметная среда, нормы, ценности, образцы деятельности и поведения.

Таким образом, можно сказать, что эта категория описывает область явлений, которая занимает промежуточное положение между общими закономерностями динамики различных областей культуры и конкретными единичными явлениями, порождаемыми людьми в ходе их совместной жизни и деятельности. Это делает понятие «образ жизни» специфичным и незаменимым по отношению к таким понятиям, как «социальная структура», «социокультурные институты», «этнос» и др.

Более подробно остановимся на качестве информации, получаемой при изучении динамики культуры в отношении образа жизни ее носителей. Иными словами, речь идет о теоретико-познавательных функциях и возможностях понятия «образ жизни» в рамках теории культуры.

Выделяющий (идентифицирующий) аспект понятия. Понятие «образ жизни» используется с целью указать на специфичные, но существенные характерные особенности представителей различных социокультурных групп, выделяющие (определяющие, идентифицирующие) их по отношению друг к другу. Такая идентификация в зависимости от исследовательской задачи проводится по двум классам признаков.

Во-первых – по социально-типологическим признакам. В этом случае люди характеризуются с точки зрения существенных социальных и культурных факторов, определяющих условия и формы их жизнедеятельности в зависимости от их групповой принадлежности (включая общество в целом) или этнорегиональных особенностей уклада жизни. Например, выделение «традиционного» или «современного» образа жизни означает характеристику членов общества в соответствии с типичными для социально-экономической и политической системы чертами условий и способов организации ими своей жизнедеятельности. Выделение городского или сельского образа жизни идентифицирует членов общества по особенностям формы и содержания их жизнедеятельности, которые определяются спецификой характерного для этих типов поселений уклада жизни.

Во-вторых – по индивидуально специфичным признакам. В этом случае речь идет о выделении группы людей или индивида по стилевым особенностям, характеризующим, например, принадлежность молодежи к различным субкультурам, взрослых людей – к определенным социокультурным группам. Однако идентификация людей в этом случае осуществляется не столько по фундаментальным признакам содержания их деятельности, сколько в соответствии с особенностями демонстрируемых внешних проявлений.

Сравнительный аспект понятия. Понятие «образ жизни» позволяет сравнивать различные способы организации людьми процессов своей жизнедеятельности в рамках не только одной и той же, но и различных культур. Сравнение уже идентифицированных по образу жизни носителей культуры может проводиться по ряду параметров. Во-первых, по параметру объективных социально-экономических и культурных условий, в которых реализуется образ жизни. Так, сравнивая современные городские и сельские условия, можно отметить, что первые обеспечивают для человека большее разнообразие возможностей выбора среди видов деятельности, форм взаимодействия и общения, стилей поведения, чем вторые. Во-вторых, по параметру структурных характеристик организации людьми процессов своей социокультурной жизнедеятельности. Например, можно сравнивать соотношение труда и досуга в образе жизни рабочего и учителя, место и формы освоения искусства в образе жизни школьника и студента и т.п. При изучении динамических аспектов культуры основой для сравнения могут стать такие параметры, как сложность и динамизм образа жизни представителей различных социальных групп.

Оценочный аспект понятия. Понятие «образ жизни» можно использовать с целью социально значимой оценки членов общества. Оценке могут подвергаться изменения в образе жизни человека, происходящие во времени. В этом смысле следует понимать высказывания о том, что образ жизни определенного человека стал более организованным, более упорядоченным или же менее стандартным и т.п. Представители различных социальных групп (включая общество в целом) могут оцениваться с точки зрения того насколько в терминах оценивающего образ жизни одних «лучше», чем других. Как правило, в основе такого оценочного сопоставления лежат конкретно-исторические представления о месте и роли человека в окружающем его мире, о тенденциях развития общественной жизни, о добре и зле. В каждой культуре в системе идеологии существует набор более или менее выраженных нормативных представлений об образе жизни как «лучшем из возможных при данных условиях».

Интегративный (синтезирующий) аспект понятия. Определение понятия «образ жизни» как способа организации людьми своей жизнедеятельности означает, что оно интегрирует в единую теоретическую систему структурные, содержательные и динамические особенности этих процессов в пределах жизненного цикла индивида. Причем теоретическому синтезу подлежат виды индивидуальных деятельностей, взаимодействия, общения, поведения во всех тех сферах социокультурного бытия, в которых человек принимает участие в ходе своей жизни. Это позволяет дать целостную оценку специфичных или типичных черт повседневной жизни членов определенной социокультурной группы Так, образ жизни различных социальных групп в обществе интегрирует следующие характеристики с точки зрения условий труда и быта – стандарт уровня жизни для каждой группы, с точки зрения структуры потребления товаров и услуг, а также освоенности культурного окружения – стандарт группового качества жизни. С точки зрения структуры и содержания образа жизни – типичные для группы виды деятельности (производственной и внепроизводственной), поведения и взаимодействия, типичные нормы и ценности, которыми члены группы руководствуются в этих процессах. С точки зрения оценки – соотнесение всех перечисленных выше параметров с существующими в обществе нормативными критериями

«Образ жизни» – категория, наблюдаемая в проявляемых признаках. Обо всех составляющих образа жизни людей и о способе их организации можно судить, наблюдая за процессами деятельности, поведения, взаимодействия, общения или за их результатами. Доступными наблюдению (прямому или косвенному) являются также компоненты объективных условий, определяющие содержание и форму образа жизни людей

Перечисленные функции и познавательные возможности понятия «образ жизни» позволяют с его помощью решать ряд актуальных исследовательских задач. Во-первых, рассматривая предлагаемую здесь морфологию культуры общества, можно увидеть распределение и соотношение активности между различными ее областями и уровнями, запечатленные в образе жизни различных членов общества. Таким образом, можно оценивать ее текущее состояние с точки зрения как порождения и поддержания динамических тенденций, так и степени реализации людьми возможностей, обеспечиваемых ею. Во-вторых, изучение образа жизни представителей различных социокультурных групп позволяет судить о дифференциальной мере контроля над различными областями культуры. Таким образом, рассмотрение динамики культуры на уровне образа жизни ее носителей позволяет конкретизировать представление о ней по отношению к определенному состоянию общества. Изучение образа жизни различных людей в обществе позволяет выявить общие черты и различия в структурах и содержании их жизнедеятельности при этом состоянии, многообразие форм организации ими своей социокультурной жизни. Понятие «культура» на теоретическом уровне позволяет охватить в единое целое все эти формы в их конкретном историческом движении. Понятие же «образ жизни» выполняет дифференцирующую и классифицирующую функции, позволяя представить динамику культуры в личностном аспекте, т.е. с точки зрения характерных для ее носителей способов организации условий и процессов своей жизнедеятельности, с одной стороны, и иерархии социальных оценок этих способов – с другой.

7.4. Социокультурные сферы реализации и содержание образа жизни людей

Как отмечалось ранее, образ жизни людей определяется двумя существенными группами факторов и условий, объективными и субъективными. Объективные условия и факторы, дифференцирующие образ жизни людей в конкретный исторический период, подразделяются следующим образом:

· естественные: географические, климатические, экологические, биологические, демографические и т.п.;

· социальные: характер разделения труда и его условия, социальная структура и стратификация (расслоение) общества;

· культурные: объем культурной информации и ее распределение по областям и уровням культуры, структура действующих здесь социокультурных норм и ценностей – экономических социально-политических, идеологических, познавательных, этических, эстетических и т.п.

Теоретическое пересечение этих групп условий и факторов, детерминирующих социокультурную жизнь людей, определяет конкретно-исторические сферы реализации их образа жизни в соответствии с фундаментальным разделением видов деятельности на специализированные (профессиональные) и неспециализированные (обыденные).

К субъективным факторам и условиям, влияющим на образ жизни людей, относятся, с одной стороны, восприятие и оценка представителями различных социальных групп объективных условий своего существования, а с другой – их потребности, запросы, побуждения, мотивы, интересы, ценностные ориентации, цели и т.п. Специфика взаимодействия субъективных и объективных факторов определяет различия в содержании, структуре и форме образа жизни людей в одном и том же обществе. Поэтому важно более подробно остановиться на рассмотрении факторов и механизмов, обусловливающих эту специфику.

Социокультурные возможности проявления жизнедеятельности, жизненной активности личности в каждый исторический период имеют свою качественную определенность. Они установлены и признаны в культуре как социально значимые и отграничены друг от друга как системы действий и взаимодействий людей, области индивидуального и коллективного приложения усилий. Структура таких культурно установленных сфер жизнедеятельности представляет собой относительно устойчивый способ организации предметно-пространственных характеристик окружения определенных типов умственных и физических действий людей, их биопсихических процессов и психических состояний вокруг конкретной социально значимой цели или функции (или вокруг их совокупности).

Такие установленные сферы жизнедеятельности людей в современном обществе могут быть типологизированы на основании фундаментальных функций, обеспечивающих воспроизведение существования общества и личности. С этой точки зрения можно выделять следующие уровни и соответствующие им культурно установленные формы жизнедеятельности:

1. Организация материальных и социальных основ жизнеобеспечения:

- труд на производстве;

- труд в домашнем хозяйстве;

- деятельность, связанная с приобретением и употреблением товаров и услуг.

2. Организация процессов социализации:

- приобретение общего образования; – профессиональная подготовка,

- общественная активность;

- любительские занятия;

- физкультура и спорт.

3. Социальная коммуникация:

- профессиональное (формальное) взаимодействие;

- неформальное (в том числе дружеское) общение;

- семейные отношения;

- получение информации через средства массовой коммуникации;

- путешествия;

- передвижения внутри населенного пункта.

4. Восстановление энергетических затрат:

- потребление пищи;

- соблюдение личной гигиены;

- пассивный отдых, сон.

При анализе динамики культуры с точки зрения образа жизни ее носителей выделение этих сфер и видов деятельности налагается на предложенную морфологическую модель. Это имеет особую важность, поскольку с помощью такого наложения удается проследить, какие социально значимые и принятые совокупности действий заполняют время жизни индивида, каково их значение для него, как и в каких отдельных культурных формах он организует свои жизненные ресурсы по отношению к областям и уровням культуры, иными словами, какова структура его образа жизни и ее динамическое воплощение в заданном социокультурном пространстве.

Структура образа жизни людей представляет собой относительно устойчивое по времени сочетание «сред» и видов деятельности, в которых они принимают участие. Эти «среды» и виды деятельности как структурные компоненты образа жизни служат и индивиду в качестве организационной основы, позволяющей ему переживать как социально и культурно значимую целостность свой индивидуальный опыт в конкретных жизненных обстоятельствах. Они обеспечивают ему возможность адекватно переходить от одной социально значимой ситуации к другой, быть распознанным в этой ситуации другими людьми, определить свое место среди других людей. Как социальное существо человек обычно расходует основную часть своего времени и ресурсов на эти культурно обязательные и санкционированные виды деятельности. В связи друг с другом они образуют устойчивую структуру, человек подчиняет ей спонтанные проявления своей жизнедеятельности, активности. Именно через участие в них индивид осваивает свое предметное окружение, социальные и культурные нормы, образцы деятельности, поведение взаимодействия, социальное знание, моральные, этические и эстетические представления и ценности, которые наряду с самой деятельностью составляют содержание образа его жизни. Структурная организация этих видов деятельности, составляющих содержание образа жизни, происходит под воздействием факторов как объективного, так и субъективного характера. К первым относятся возможности выбора «сред», видов деятельности и поведения индивидов в определенных социокультурных условиях, социально-функциональная значимость и сложившаяся в культуре оценка их социального престижа. Ко вторым относятся конкретные индивидуальные выборы и организация индивидом этих «сред» и видов активности, а также оценка им способа этой организации, выражающаяся как степень удовлетворенности своим образом жизни.

Говоря о структуре и содержании образа жизни людей, важно помнить, что они не остаются неизменными во времени, их изменения на протяжении жизни человека также происходят под влиянием объективных и субъективных факторов. Объективными факторами являются некоторые обязательные или же доступные для всех членов общества виды деятельности, в которых они принимают участие и которые на определенный период жизненного цикла являются устойчивыми компонентами их образа жизни (например, обучение в средней школе, трудовая деятельность и т.п.). Субъективные факторы связаны с изменением значимости для индивида того или иного вида деятельности (например, по мере включения в работу человек начинает испытывать больший интерес к своей профессии, чем во время обучения) или, наоборот, с отказом принимать участие в каком-либо из доступных ему видов деятельности (например, после нескольких лет обучения в высшем учебном заведении человек решает оставить его и пойти работать), а также со сменой предпочтений в предметном мире. Индивидуальный выбор людьми из «заданных», имеющихся в обществе к моменту их рождения культурно установленных видов деятельности, их предметных условий, средств и результатов и способы организации этих видов и элементов окружения в различные периоды жизненного цикла определяют не только структуру их образа жизни, но и промежуток времени, в течение которого все это остается устойчивым.

Последнее обстоятельство имеет особую важность при изучении динамики культуры, поскольку временные параметры устойчивости определенных структур образа жизни различных людей позволяют классифицировать их в соответствии с тенденцией этих структур к сохранению устойчивого состояния или к изменению. Такая классификация в свою очередь дает основание для суждения о динамических тенденциях более широкого культурного контекста в рассматриваемый промежуток времени. Однако для вынесения такого суждения отнюдь не достаточно просто констатировать наличие более или менее выраженных тенденций к изменению в образе жизни представителей определенных социокультурных групп. Необходимо также оценить эти тенденции с точки зрения их реальных и потенциальных социальных и культурных последствий, выявить их социокультурный смысл. Такого рода оценка .подразумевает сопоставление потенциально значимой для культурной динамики формы образа жизни с двумя другими типами форм, имеющих регулятивное значение. Во-первых, с формой образа жизни, типичной для представителей каждой социальной группы; а если группа занимает престижное место в культуре, то можно говорить об определенной вероятности более широкого распространения этой динамической тенденции. Во-вторых, с идеально-нормативными («как должно быть») представлениями об образе жизни, общими для культуры в целом. В этом случае, если динамизм является общественно одобряемой чертой в культуре, также можно ожидать укрепления в ней более динамичных форм образа жизни.

7.5. Образ жизни как процесс: понятие жизненной ситуации

Влияние внешних условий и личностных состояний людей на способы организации ими своего образа жизни меняются во времени. Распределение времени и усилий людей между фундаментальными формами жизнедеятельности, уровнями и областями культуры различаются не только по социокультурным группам, но и по стадиям индивидуального жизненного цикла. Изучение смены субъективных состояний и структур активности людей в подвижном социокультурном контексте придает анализу образа жизни динамический характер.

Для того, чтобы представить последовательность структурных и содержательных состояний образа жизни индивида во времени, нужна специальная аналитическая модель, с помощью которой можно было бы проследить связь между:

· условиями, в которых реализуется его образ жизни, с одной стороны, и способом его организации – с другой;

· характером образа жизни и условий его реализации, с одной стороны, и оценкой их индивидом – с другой.

Такая модель нужна, чтобы аналитически выделить физическое и социокультурное пространство, в котором осуществляются процессы жизнедеятельности людей, элементы которого влияют на их протекание и которое меняется в результате человеческой деятельности. Она представляет собой единицу анализа образа жизни, позволяющую изучить характер его движения, изменений в его структуре и содержании. Иными словами, речь идет о выделении определенных наблюдаемых состояний образа жизни людей в конкретных условиях. На аналитическом уровне они рассматриваются через детерминирующие их направленности индивидуальной активности; через преобладающие в это время виды деятельности и взаимодействия и их результаты, через оценку индивидом этого состояния с точки зрения желания удержать или изменить его. В совокупности все эти детерминанты служат для организации наблюдаемых событий и процессов в культурную целостность, обозначаемую жизненной ситуацией. Понятие ситуации аналитически объединяет условия и процессы жизнедеятельности людей в определенный период времени и предназначено для отграничения одного состояния и образа жизни от других. Оно указывает на специфику их деятельности и отношений в этот период.

Концепция жизненной ситуации системна. В ней выделяется динамическая элементарная социокультурная целостность, имеющая специфичную структуру, т.е. набор устойчивых компонент (композиций жизненных условий, форм жизнедеятельности, содержаний активности и их оценок), «оформляющих» образ жизни людей как направленный процесс. Выход каких-либо действий за рамки этой целостности без нарушения ее структуры можно рассматривать как вариации внутри ситуации. Если же меняются ее структурные компоненты, это является показателем возможного перехода от одной ситуации к другой. Таким образом, в сфере исследовательского внимания оказываются и статичные, и динамичные характеристики ситуации.

Каждая из этих характеристик может быть объектом самостоятельного изучения. В первом случае предметом исследования становятся гомео-статические механизмы, поддерживающие ситуацию как систему и препятствующие нарушению ее структуры. Во втором – выявляются факторы, потенциально или актуально обусловливающие смену ситуаций, и механизмы, усиливающие их действие.

Выделение жизненной ситуации как определенного отрезка жизненного пути осуществляется с помощью определения тех компонент условий жизнедеятельности людей, которые являются относительно устойчивыми и существенными детерминантами образа жизни и вследствие этого принимаются в качестве границ ситуации, но при этом могут быть изменены и, следовательно, приспособлены к структуре образа жизни человека, переживающего ситуацию.

Благодаря этому становится очевидным, в каких пределах люди могут менять условия своей жизнедеятельности и на какие именно элементы воздействовать. В свою очередь, устойчивые и поддающиеся изменению компоненты жизненных условий можно рассматривать по двум важнейшим измерениям. Во-первых, это содержание (предметное и информационное) жизненной среды, к которому следует отнести природные и искусственные объекты, социокультурные институты, структуры взаимодействия, доступную информацию. Во-вторых, степень социальной значимости элементов жизненных условий: от общесоциальных, распространяющихся на абсолютное большинство членов общества через локально-групповые, распространяющиеся на абсолютное большинство членов каждой социокультурной группы, до индивидуальных, характерных для образа жизни отдельного человека.

Объекты, идеи и образы, технологии, нормативные и ценностные образования, содержащееся в рамках представленных уровней и областей культуры, составляют относительно упорядоченное поле, источники ресурсов, ориентиров, регулирующих принципов для реализации образа жизни людей.

Специфика образа жизни людей обусловливается сочетанием факторов, детерминирующих его организацию, и индивидуальных оценок условий своего существования и своих возможностей. В этой специфике заложен ключ к пониманию источников изменений действий, поведения, суждений, структур взаимодействия и отношений людей и, следовательно, социокультурного контекста их существования. Понятие «жизненная ситуация» позволяет проследить механизмы поддержания или изменения элементов окружения на индивидуальном уровне. С помощью этого понятия выделяются различные периоды в процессе жизнедеятельности человека, для которых характерно относительное постоянство структуры, содержания и направленности движения образа жизни. Концептуальная модель жизненной ситуации выстраивается на основе следующих измерений:

· непосредственные условия и формы жизнедеятельности, определяющие характер ситуации;

· стимулы, побуждающие действия, направленные на поддержание или изменение ситуации;

· социокультурные ограничители и регуляторы процессов и ситуаций; индивидуальные оценки ситуации, возможностей и результатов своей деятельности в ней.

Выделение жизненной ситуации в качестве единицы анализа индивидуального образа жизни определяется присущим человеку свойством воспринимать поток своего существования не только в непрерывности, но и в дискретности, разделяя его на части в зависимости от обстоятельств. Жизненная ситуация рассматривается как такая дискретная часть образа жизни человека, которая обладает некоторой внутренней целостностью, имеет свои временные границы и специфичный смысл в более широком контексте индивидуальной биографии. Человек стремится уяснить для себя свое место, поле самореализации в культурной среде, упорядочивая и оценивая окружение и возможные способы деятельности, поведения, оценивая в соответствии с потребностями, интересами, намерениями, предпочтениями, специфичными для него как для личности. Он таким образом организует собственную социокультурную среду и свою жизнь в ней и определяет жизненную ситуацию как фиксированный период образа жизни, границы которого очерчиваются устойчивыми компонентами объективных и субъективных условий его жизнедеятельности, с одной стороны, и оценкой их индивидуальной значимости – с другой.

При изучении социокультурных процессов важным измерением жизненной ситуации является ее связь с решением определенных индивидуально или социально значимых проблем. Такая связь находит концептуальное отражение в понятиях «установившаяся» и «проблемная» жизненная ситуация. Установившаяся ситуация предполагает относительно устойчивую структуру условий и процессов жизнедеятельности индивида. Для нее характерны повторяющиеся привычные действия, формы взаимодействий и поведения. Все встречающиеся в ней затруднения люди решают, обращаясь к стереотипизированным правилам, представлениям, оценкам. Направленность движения ситуаций подобного рода достаточно четко определяется и самим индивидом, и исследователем. Разумеется, установившиеся жизненные ситуации не следует рассматривать как протекающие автоматически, без напряжений и затруднений. По интенсивности затрат и усилий они могут быть достаточно напряженными. Однако распределение активности и резервы в этих случаях заранее предусмотрены структурой образа жизни, характерной для ситуации.

Проблемная ситуация возникает на основе либо неопределенности, либо чрезмерной сложности отношений людей с окружением, либо расхождения между их запросами и наличными ресурсами. Она характеризуется необходимостью пересмотра, изменения (вплоть до отказа) привычных сложившихся структур распределения времени и усилий, процедура правил действий и взаимодействий, ибо обусловливающие ее факторы порождают такие задачи, для которых многие из ранее установленных социокультурных форм не могут обеспечить адекватных решений. Проблемная ситуация на этапе возникновения связана с высокой степенью неопределенности в представлениях индивида о ее смысле, источниках, способах решения. В этот период направленность ее движения плохо представляют себе и переживающий ее индивид, и исследователь. Детерминирующие ее факторы нарушают упорядоченность привычного течения жизни, побуждают человека к целеполаганию, принятию жизненно важных решений, выбору определенной стратегии действий, средств и способов достижения целей.

Необходимость сделать этот выбор создает напряженность ситуации, делая высоко вероятным в этот период изменения сложившейся формы образа жизни. Неприспособленность индивида к решению некоторых проблемных ситуаций или неразрешимость последних в силу внешних или внутриличностных причин налагает отпечаток не только на индивидуальный образ жизни, но и на отношение личности с другими, придавая этим отношениям напряженный, а возможно, и конфликтный характер.

Проблемные ситуации характеризуются необходимостью структурных изменений личностных характеристик форм организации жизнедеятельности, связей с окружением. Такая необходимость порождается рядом обстоятельств:

1) резкое изменение внешних жизненных условий, психических состояний и т.п.

2) длительная кумуляция «микроизменений» личности и условий ее существования, становящаяся новым ситуационным фактором.

Проблемные ситуации распознаются людьми в континууме представлений от неопределенного «что-то не так» до четкого осознания источника и характера проблемы.

Направленность динамики таких ситуаций начинает определяться с того момента, когда у индивида складывается относительно четкое представление о том, чего можно и чего нельзя хотеть при имеющихся условиях, о целях индивидуальной деятельности, когда начинается отработка путей и способов достижения поставленных целей.

Проблемные ситуации с высокой степенью вероятности могут стать поворотным пунктом жизненного пути человека. В связи с этим необходимо оценить присутствующие в ситуации факторы по их отношению к проблеме способствующие; препятствующие; нейтральные для реализации соответствующих действий. Первая и вторая группы факторов могут оказывать существенное влияние на форму индивидуального образа жизни, поскольку они либо помогают, либо мешают ее благополучному разрешению

Изучение динамики культуры предполагает необходимость учитывать то, как люди будут относиться к обеим группам факторов, поскольку констатация их присутствия не дает оснований для суждения о характере разрешения ситуации. Так, наличие благоприятных факторов есть условие необходимое, но недостаточное для решения проблемы. Человек может не заметить их, особенно, если они являются новыми и могут быть встречены сопротивлением, особенно в случае расхождения с привычными стереотипами, наконец, их использование может быть неадекватным. Точно так же наличие неблагоприятных факторов совсем не обязательно предполагает неудачу. Благодаря своей активности, человек может преодолеть препятствия, мешающие ему получить нужный результат. Он может отыскать новые способы нейтрализовать неблагоприятные черты ситуации. Наконец, он может переждать, пока обстоятельства, мешающие ему, сменятся более подходящими. В любом случае процесс достижения цели или решения проблемы растягивается во времени, но человек делает все, чтобы адекватно завершить этот процесс.

Однако возможен и иной исход ситуаций такого рода. Индивид может полностью попасть под влияние их неблагоприятных черт. В этом случае он, в конце концов, перестает действовать в направлении изменения ситуации. Он может примириться с наличием нерешенной проблемы, приспособиться к такому состоянию, включив в структуру своего образа жизни ряд компенсационных приспособлений; отказаться от ранее поставленной цели, заменить ее другой, что связано с необходимостью переопределить ситуацию в соответствии с этой новой целью. Большое влияние на образ жизни людей оказывает степень новизны жизненных ситуаций, с которыми им приходится сталкиваться. Они возникают, благодаря изменению существенных для человеческой жизнедеятельности элементов окружения, а также психических или физических состояний людей. Новые факторы порождают необходимость их освоения, адаптации к ним, включения в образ жизни. Такие ситуации благоприятны для приобретения нового опыта, расширения сферы представлений и навыков. Они стимулируют также изменения в предметной среде, в знаниях и оценках, относящихся к различным ее компонентам, в нормах и правилах, регулирующих отношения к ней. В то же время новизна ситуаций предполагает существенное напряжение усилий, повышенное внимание, готовность к реакциям. При решении каждой жизненной проблемы люди встречаются с новыми для себя факторами. И когда таких факторов становится чрезмерно много, появляется необходимость в структурных изменениях образа жизни.

Обобщая сказанное выше, можно сделать вывод, что понятие «жизненная ситуация» представляет собой полезную теоретическую единицу анализа образа жизни как процесса. Во-первых, появляется возможность установить границы между его различными стадиями. Во-вторых, разделение ситуаций на установившиеся и проблемные позволяет более детально понять механизмы порождения и усиления импульсов к отклонению от сложившихся структур образа жизни и его условий. В-третьих, соотнесение динамики образа жизни с более широким социокультурным контекстом открывает перспективу для понимания антропогенных истоков происходящих здесь изменений

Исследование образа жизни представителей различных социокультурных групп, их проблемных жизненных ситуаций позволяет перейти от анализа непосредственных действий людей, направленных на решение проблем, к обобщению способов их организации в рамках различных уровней и областей культуры, к выявлению социально типичных подходов к социально значимым проблемам.

К лекциям

На главную страницу

Тема 8. Культура повседневности

(материал необходимо изучить к 3.11.2009 )

8.1. Общие представления

Повседневное – это привычное, обычное и близкое. Это тот жизненный порядок, в котором каждый человек, кем бы и каким бы он ни был, ориентируется свободно. Аналитическое проникновение в повседневное представляет собой серьезную трудность ввиду того, что все здесь кажется само собой разумеющимся. Так происходит потому, что человек в культуру повседневности включен и своим подсознанием, нерефлектирующей частью разума.

Повседневное – это сфера человеческого опыта, характеризующаяся особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее характерно напряженно-бодрствующее состояние сознания, личное участие в мире, представляющем собой совокупность видимых, не вызывающих сомнения в объективности своего существования форм пространства, времени и социальных взаимодействий. Все эти формы являются интерсубъективно (социально) организованными.

А. Шюц считает, что повседневность – это один из миров опыта, для которого характерны следующие черты: а) бодрствующее напряженное внимание к жизни; б) воздержание от всякого сомнения в существовании мира; в) преобладающей формой активности является трудовая деятельность. Среди всех видов активности последняя «играет важнейшую роль в конституировании реальности повседневной жизни». Реальность и трудовая деятельность вступают в когнитивную функциональную связь, детерминированную трудом. Трудящееся Я выступает как целостное, нефрагментированное Я, поскольку труд наиболее полно активизирует все потенциальные качества личности, наделяет их единством. И это понятно, потому что основной функцией повседневности выступает жизнеобеспечение.

Повседневность – целостный социокультурный жизненный мир, предстающий в функционировании общества как «естественное», самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности. Как специфическая область социальной реальности выступает в качестве объекта ряда наук и междисциплинарных исследований (история, социальная и культурная антропология, социология).

В рамках классических подходов в социальном познании (представленных, в частности, марксизмом, фрейдизмом, структурным функционализмом) повседневность полагается низшей реальностью, значением которой можно пренебречь. Она суть поверхность, за которой скрывается некая глубина, или же завеса из фетишистских форм, за которой лежит подлинная реальность («Оно» во фрейдизме, экономические связи и отношения в марксизме, устойчивые структуры, определяющие человеческое поведение и мировосприятие в структурном функционализме). Исследователь повседневности выступал в качестве абсолютного наблюдателя, для которого живой опыт был всего лишь симптомом этого более глубокого слоя социальной реальности. По отношению к повседневности поэтому культивировалась «герменевтика подозрения». В рамках таких методологий повседневности также вполне естественно могла выступать в качестве объекта проектирования и рационализации.

Герменевтические и феноменологические школы в социальной философии и социологии выступили в качестве альтернативы подобной парадигме социального знания. Толчок к новому пониманию повседневности был дан Гуссерлем в его трактовке жизненного мира. В феноменологической социологии Шюца был осуществлен синтез этих идей и социологических установок Вебера. Шюц сформулировал задачу исследования повседневности в контексте поиска предельных оснований социальной реальности как таковой. Различные варианты такого подхода представлены в современной социологии знания (Бергер), с несколько иных методологических позиций в символическом интеракционизме, этнометодологии и т.п. Здесь повседневное и неповседневное уже не выступают в качестве различных и не соизмеримых по своему значению онтологических структур. Это – разные реальности лишь постольку, поскольку представляют разные типы опыта. Соответственно теоретические модели не противопоставляются конструктам повседневного сознания. Напротив, критерием обоснованности и «валидности» знания становится преемственность и соответствие понятий науки конструктам обыденного сознания и донаучных форм знания. Центральным вопросом социального познания становится вопрос о соотнесении социального знания с повседневными значениями (конструктами первого порядка). Проблема объективности знания этим не снимается, но сами формы повседневной жизни и мышления уже не проверяются на истинность.

Неотделимо от осмысления проблематики повседневности происходило становление «постклассической парадигмы» социального знания. Исследования повседневности из одной из отраслей последнего, занимающейся периферийным предметом, превращаются в новую дефиницию «социологического глаза». Природа исследовательского объекта – повседневной жизни людей – меняет отношение к самой идее познания социального мира. Ряд совершенно различных исследователей (Ю. Хабермас, Т. Лукман, Э. Гидденс, М. Маффесоли, М. де Серто и др.) обосновывают идею необходимости переосмысления социального статуса науки и новой концепции познающего субъекта, возвращения языка науки «домой», в повседневную жизнь. Социальный исследователь утрачивает привилегированную позицию абсолютного наблюдателя и выступает лишь как участник социальной жизни наравне с «другими». Он исходит из факта плюрализма опыта, социальных практик, в том числе языковых. Такая смена угла зрения позволяет обратить внимание на то, что раньше казалось незначимым или же подлежащим преодолению отклонением от нормы: архаику в современности, банализацию и технологизацию образов и пр. Соответственно, наряду с классическими методами изучения повседневности используются методы, основанные на приближении к нарративности повседневной жизни (case studies, биографический метод, анализ «профанных» текстов). В центре внимания таких исследований оказывается анализ самоочевидностей сознания, типичных, рутинных форм практики. Исследование превращается в своего рода «коммонсенсологию» (от sensus communis – здравый смысл) и «формологию» (ибо форма остается единственным устойчивым началом в условиях альтернативности и нестабильности социальных и плюральности культурных начал). Формы жизни уже не оцениваются как более высокие или более низкие, как истинные или неистинные. Никакое знание, в том числе социально-научное, не предстает в качестве выделенного, все виды знания помещаются в контекст культуры, языка, традиции. Такая познавательная ситуация сталкивается с проблемой релятивизма, поскольку проблема истины замещается проблемой коммуникации людей и культур. Задача познания сводится к исторически обусловленному «культурному действию», цель которого – выработать новый способ «считывания мира». В рамках этих подходов «истина» и «эмансипация» из непреложных норм превращаются в ценностные регулятивы.

Естественно, в трудовой деятельности присутствуют и спонтанные физические проявления, и свойство созерцающей рефлексии (обзор результатов действия), и деятельность воображения (проектирование действия). Но главным остается действующее начало, чем повседневное и отличается от мира фантазии (литературного замысла, мира волшебной сказки, мифа и т.д.). В последнем нет труда, мотивированного окружающим миром и в свою очередь воздействующего на его объекты, нет характерного для повседневности долженствования, в силу чего и внимание к жизни ослаблено, напряженно-бодрствующая установка заменяется созерцательной, воображающей, практикуется воздержание от суждения о существовании объектов этого мира (мира фантазии). Все воображаемые образы имеют право на существование в этом безграничном мире.

Ясно, что в основе когнитивного стиля, конституирующего повседневное, лежит принцип правдивости в коммуникациях людей, порождающий чувство уверенности в истинности происходящего. Принцип правдивости утверждается трудовой активностью людей. Поскольку в мире фантазии обнаруживается дефицит деятельности (личностной и социальной), напрашивается вывод о том, что этот мир является трансформацией мира повседневности, а не представляет собой изолированную от нее и равноправную с ней реальность. Поэтому в искусстве главным принципом был и остается принцип жизнеподобия, а не отхода от него.

В повседневной жизни людям приходится изобретать, создавать свой мир. В «своем» мире люди участвуют и своим внешним планом (деятельностью, поведением), и внутренним (духовно-психическим) миром. Внутренняя жизнь стремится быть согласованной с внешней и наоборот, поскольку люди так или иначе хотят жить в согласии с собой, в состоянии душевного равновесия. Это возможно благодаря способности людей создавать и накладывать на мир фактов и процессов свой смысловой и ценностно-нормативный порядок и приводить оба эти мира в соответствие друг другу. Ясно также, что социальное взаимодействие невозможно без устойчивых символических форм. Появляются артефакты – структурно сходные объекты. Культура повседневности организуется в таких символических формах, как позитивный опыт, имеющий свойство передаваться от человека к человеку, от поколения к поколению. Социокультурный опыт людей кодируется в мимике, жестах, телодвижениях, интонациях и словах, формулах, образах, технологиях. Эти проявления существуют в областях совместной жизнедеятельности людей, межличностной вербальной и невербальной коммуникации, письменных текстах, сферах невербальных эстетических объектов. Для участия в такого рода коммуникациях человек должен обладать определенной культурной компетентностью.

8.2. Теоретические подходы изучения повседневности

Когда мы говорим о повседневности, то на ум приходит нечто привычное, рутинное, нормальное, себе тождественное в различные моменты времени. Она кажется нам абсолютно ясной, понятной, но как только мы пытаемся четко операционализировать понятие, то оно становится недоступным, сложным для интерпретации. Все это происходит потому, что повседневность просто ускользает от рефлексии.

Массовые повседневные феномены встречаются в нашей жизни везде и во всем. Однако повседневность предстает как видимое, но незамечаемое. Повседневные практики никогда не выступают в форме проектов, программ, доктрин социального изменения. Повседневные практики не воплощаются ни в каком официальном институте, они образуют своеобразные «свободные зоны», защищенные или защищающиеся от институциональных давлений.

Повседневное – это нечто привычное, близкое, упорядоченное. Скажем, жизнь пчелы жестко фиксирована инстинктом. Человек не «фиксирован» и, в соответствии со своей природой, должен изобретать намеченный лишь весьма приблизительно порядок, создавать свой мир. В процессе привыкания и освоения его навыки преобразуются в знания и умения, которые многократно воспроизводятся и воплощаются в материальных предметах. Это касается питания, одежды, продолжения рода, расположения жилища, распределения времени и т.п. – всего того, что принадлежит миру, близкому и знакомому для человека, миру, в котором он может свободно ориентироваться.

Человек в любой момент его повседневной жизни находится в биографически детерминированной ситуации, т.е. в определенной им самим физической и социокультурной среде. В такой среде он занимает свою позицию. Это не только позиция в физическом пространстве и внешнем времени, не только статус и роль в рамках социальной системы, это также моральная и идеологическая позиция.

Итак, можно выделить 2 плана использования понятия «повседневность» как термина, обладающего определенной нагрузкой.

Первый план значений связан с направленностью внимания на «содержательные» обстоятельства совместной жизни людей, их взаимодействия, которые осознаются ими как естественное состояние, как собственная, частная сфера жизни, сфера будней «человека с улицы».

Второй план значений относится к методической «самоорганизации» реальности, способам, процедурам, с помощью которых осмысливается и демонстрируется поведение, объясняется себе и другим, выражается в приемлемых для всех формах. Иными словами, это аспекты общительности и «общежительности» повседневной жизни, в которых зафиксированы обязательные символические способы понимания себя и других, они реконструируются и, что важно, фиксируются в процессе жизни.

Таким образом, повседневность является продуктом длительного исторического развития. Повседневность исторична, поскольку она представляет собой мир культуры, который… мы воспринимаем в его традиционности и привычности и который доступен наблюдению.

Повседневность – одно из пространственно-временных измерений развертывания истории, форма протекания человеческой жизни, область, где возникает надежда на новацию – банальности, перетекая друг в друга, образуют новые миры. Но она же поддерживает стабильность функционирования человеческих обществ. Повседневность – целостный социокультурный мир, как он человеку дан. Повседневность – это продукт социального конструирования.

Что касается начальных этапов человеческой истории, то мир повседневности рассматривался в то время как один из возможных миров. Он был столь же реален или, если угодно, ирреален, сколь и миры богов, демонов и прочих. Э. Гуссерль характеризовал такое восприятие мира как «мифо-практическое». Повседневность в этом мире, по словам Гуссерля, не тверда в своем самосущностном бытии и открыта воздействию мифических моментов. Так, например, в Греции мир богов существовал наряду с миром обычных людей в их восприятии, более того, люди считали себя прямыми потомками великих героев и богов.

Интересно, на мой взгляд, также и видение повседневности в Древнем Египте или, скажем, в Греции. В Египте прошлое и настоящее повседневности взаимодействовали, так сказать в реальном времени. Речь идет не просто о культе предков. Согласно верованиям других египтян, загробная жизнь была продолжением земной жизни.

В концепции М. Вебера мы встречаемся с термином «оповседневнивание», под которым понимался процесс обживания, обучения, освоения традиций и закрепления норм. В этом процессе повседневность выступает как «сфера», где собираются и хранятся, если так можно сказать, смысловые осадки прошлого опыта.

Для М. Вебера «оповседневнивание» – одно из центральных понятий в проблематике стабилизации кризиса, нововведения, возникновения нового религиозного течения, становления социального порядка и т.д. Любые нововведения политического и экономического характера воспринимаются людьми как враждебные, как покушение на устоявшееся, знакомое. Например, программа политического лидера должна основываться на знании обыденного, умении видеть и формировать необычное в обычном. Лидер должен восприниматься как типичный представитель среды, потому что в повседневности человек руководствуется предположением, согласно которому его партнеры по взаимодействию видят и понимают мир, в сущности, так же, как он сам. Мы рассматриваем нашего партнера по взаимодействию… как тип.

Действительный же опыт подтверждает или не подтверждает ожидания типических соответствий. В случае подтверждения содержание типа обогащается; при этом тип разбивается на подтипы. С другой стороны, конкретный реальный объект обнаруживает свои индивидуальные характеристики, выступающие, тем не менее, в форме типичности.

Шюц приводит следующий пример. Мы видим горы, деревья, животных, людей. Я, может быть, никогда раньше не видел ирландского сеттера, но стоит мне на него взглянуть, и я знаю, что это – животное, точнее говоря, собака. В нем все знакомые черты и типичное поведение собаки, а не кошки, например. Можно, конечно, спросить: «Какой она породы?» Это означает, что отличие этой определенной собаки от всех других, мне известных, возникает и проблематизируется только благодаря сходству с несомненной типичной собакой, существующей в моем представлении. В принципе, мой ирландский сеттер Ровер обнаруживает все характеристики, относящиеся, согласно моему предшествующему опыту, к типу собаки. Однако то общее, что он имеет с другими собаками, мне совсем не интересно. Для меня он Ровер – друг и компаньон; в этом его отличие от прочих ирландских сеттеров, с которыми его роднят определенные типичные характеристики внешности и поведения. Я – без особых на то причин – не склонен видеть в Ровере млекопитающее, животное, объект внешнего мира, хотя и знаю, что всем этим он также является.

Таким образом, в естественной установке повседневной жизни нас занимают лишь некоторые объекты, находящиеся в соотношении с другими, ранее воспринятыми, образующими поле самоочевидного, не подвергающегося сомнению опыта. «Результат избирательной активности нашего сознания – выделение индивидуальных и типических, характеристик объектов. Вообще говоря, нам интересны лишь некоторые аспекты каждого особенного типизированного объекта.

Интересно отметить, что М.М. Бахтин связывал типологическую определенность повседневности с особенностями разговорных бытовых жанров. Бахтин пишет, что мы научаемся отливать нашу жизнь в жанровые формы и, слыша чужую речь, мы уже с первых слов угадываем ее жанр,… с самого начала обладаем ощущением речевого целого, которое затем только дифференцируется в процессе речи. Примерно также обстоит дело и с типами повседневных взаимодействий.

В концепции Шюца выделяется ряд конечных областей значений: религия, игра, сон, художественное творчество, повседневность. По его мнению, телесное предметное переживание реальности (как качество опыта повседневности), ее вещей и предметов – и составляет ее преимущество по сравнению с другими конечными областями значений. Поэтому, – говорил он, повседневность является «верховной реальностью». Человек живет и трудится в ней по преимуществу и, отлетая мыслью в те или иные сферы, всегда и неизбежно возвращается в мир повседневности. «Верховная власть повседневности обеспечивается именно связью повседневных дел и забот с физической телесностью действующего индивида.

Кроме того, А. Шюц выделяет некоторые конституирующие элементы повседневности как особое формы реальности: 1) трудовую деятельность; 2) специфическую уверенность в существовании мира; 3) напряженное отношение к жизни; 4) особое переживание времени; 5) специфику личностной определенности действующего индивида; 6) особую форма социальности.

Подводя краткий предварительный итог проделанному анализу литературы, можно было бы сказать, что в зарубежной и отечественной социальной науке имеется значительный опыт изучения повседневности, в основном в русле аналитической философии и социальной феноменологии, и все же единой концепции повседневности пока нет.

8.3. Историческая эволюция семиотической системы повседневности

Рассмотрим сказанное выше через призму семиотических систем повседневной жизни людей. Эти системы объединяют внутренний мир людей и внешние факты посредством знаков, служат средством отбора фактов культуры из ряда социальных фактов и обеспечивают динамику культуры.

В повседневной жизни можно выделить по крайней мере 4 класса знаков, олицетворяющих: а) цельные предметы (архитектура дома, дизайн утвари, костюм); б) управление действиями людей (меры, ориентиры, команды); в) знаки прогностики (приметы, гадания, знамения); г) знаки искусств (музыка, хореография, изобразительные искусства).

На эти знаковые системы наложим еще один ряд: язык, обряды, средства исчисления, игры. Тогда картина эволюции этих знаково-символических систем в дописьменной культуре (I), в обществах индустриальной цивилизации (II) и культуре информационного общества (III) будет выглядеть следующим образом.

Архитектура: I – народная архитектура; II – архитектура культовых, крепостных, спортивных и дворцово-парковых сооружений; III – архитектура промышленная, транспортная, средств связи и других подобных сооружений.

Костюм: I – народный костюм; II – сословный костюм; III – современный костюм в его функциональных разновидностях.

Дизайн утвари (мебель, посуда, орудия труда и быта, оружие): I народная; II – утварь, изготовленная ремесленниками; III – утварь, изготовленная промышленностью в производстве.

Меры, средства и способы измерения: I – меры длины, равные длине фаланги указательного пальца (вершок), ладони, длине шага и т.п.; II – меры, стандартизированные в данной местности и соотнесенные друг с другом (большая сажень, маховая сажень, деньги и т.д.); III — международные стандарты мер, правила измерения.

Средства ориентирования: I – межи, местные предметы, тамги и подобные знаки; II – карты, планы, схемы, геральдика, реклама; III – компьютерные средства (компьютерная анимация и т.п.).

Команды: I – сигналы-команды голосом и жестом; II – сигналы музыкальными инструментами и звуками (выстрелы, петарды), зрительные сигналы (лампы, светофоры, подъем (флага, семафоры и т.д.); III – автоматическая сигнализация(робототехника, команды в языках информатики и т.д.).

Приметы: 1 – местные приметы (признаки болезни с ихнародными названиями, приметы поведения домашних и диких животных); II – астрология, симптоматика в медицине, фенология; III – прогнозы погоды по радио и телевидению, социальная прогностика, техника анализов (в медицине, ветеринарии, физике, химии, биологии и т.д.).

Гадания: I – гадания народные; II – мантические искусства:хиромантия, геомантия, каббалистика, гадания на картах,эксперименты в науке и технике и т.д.; III – моделированиесоциальных и природных ситуаций с помощью моделирующихсистем.

Знамения: I – явления природы, общества и состояниячеловека, не входящие в народные приметы и истолковываемые сведущими людьми; II – чудеса (описания в Библии и т.д.); III – манипуляция массовым сознанием средствами массовойкоммуникации (паблик релэйшнз, пропагандистские кампании в СМИ и т.д.).

Музыка: I – пение и игра на народных музыкальныхинструментах (музыкальный фольклор); II – музыка придворная, литургическая, сценическая, камерная; III – музыка популярная, в том числе и поп-музыка.

Изобразительные искусства: I – народная орнаментика, народная скульптура, живопись природными материалами; II – иконопись, станковая живопись, ваяние из дерева, камня, металла, стенные росписи; III – фотография, кино, телевизионное искусство, компьютерная художественная анимация.

Хореография: I – танцевальный фольклор; II – культовый, придворный, бытовой, бальный, сценический танец; III – массовый танец.

Проведем небольшой анализ показанной эволюции форм символизации мира повседневного опыта. Остановимся на предметах бытового обихода. Они всегда обладали знаковым содержанием и потому характеризовали социокультурную принадлежность человека, пользовавшегося ими: тога римлянина, зипун крестьянина свидетельствовали о социальном положении, но не о психологическом состоянии человека. Сейчас положение меняется: комбинация берета, кепи, шляпы с гимнастеркой, пиджаком или свитером, сапогами, кроссовками или мокасинами дает возможность человеку выразить свое индивидуальное самоощущение и эмоциональное отношение к действительности. Повседневная жизнь и ее инвентарь все больше берут на себя функцию эмоционального общественного самовыражения, которая так долго была монополией идеологии, слова, высокого искусства. Эстетика костюма преодолевает противоположность бытового и официального, соединяя воедино «волю» первого и «красоту» и «приличие» второго.

Жизненная среда становится реальной формой существования искусства. Например, рок-концерт наряду с особой эмоцией, возникающей от переживания музыкального произведения, дает ощущение радости общения, ибо люди свободно передвигаются во время концерта, испытывая чувство возрастной и социокультурной солидарности. Происходит раскрытие смысла произведения через среду. Телевидение, радио, домашняя звуко- и видеотехника позволяют искусству раствориться в повседневной жизни. (В 1891 г. в зале Карнеги-холл Первый концерт Чайковского слушали 2 тыс. человек, а первое выступление рок-группы смотрели и слушали благодаря телевидению уже 73 млн. человек.)

Знание также «разливается» в жизненной среде. Обнаруживаются узость и непроизводительность любой специализированной деятельности, лишенной широкой культурно-гуманитарной основы. Это вызывает поток научно-популярных журналов, телевизионных передач и т.д. Так решается кардинальная проблема эпохи – проблема взаимоотношений высокой культуры с низовой, повседневной жизнью – с растворенными в ней и моделируемыми ею культурными смыслами. В то же время проблемой является потеря своих ориентиров так называемой высокой культурой. Начинается эпоха поиска новых смыслов. Возможно, смыслы изначально заложены в мироздании и «распаковываются» множеством различных способов, в том числе и жизненным путем человека, проходящего через страдания.

8.4. Методы изучения повседневности

Тема повседневности прочно вошла в сферу современного научного интереса и уже успела обрасти собственной традицией, стали появляться исследования по проблемам бытовой культуры, образа жизни в различные эпохи, философскому осмыслению обыденности. Большинство социологов феноменологической ориентации занимаются изучением повседневности. В традиции лингвистического анализа Л. Витгенштейн обратился к обыденному языку, вернув ему самостоятельное значение. Во французском структурализме исследования Р. Барта по мифологии обыденной жизни, с нашей точки зрения, представляют определенный интерес.

Изучение повседневности вводит культурно-исторические явления в проблемное поле науки. Очень долгое время отечественная наука не учитывала этот аспект, уделяя основное внимание материальным или духовным ценностям. Но реальное Бытие пронизано человеческой телесностью, его поведением, бытовой сферой. Человек строит свою реальную жизнь, «вписывая» свое тело в господствующие нормы и правила, стремясь соответствовать идеальным канонам. Каждая историческая эпоха формирует свои каноны, свою символику правил человеческого поведения, подчеркивая эти символические принципы запретами и разрешениями, устанавливая границу между нормой и патологией человеческого существования.

Изучение проблем повседневности требует от исследователя привлечения разнообразных методологических принципов. В современном проблемном поле науки все чаще и чаще на первый план выходят проблемы, которые требуют междисциплинарных исследований. Создавая схемы понимания повседневности, исследователь включается в диалог гуманитарных и естественных наук. Именно такой подход позволяет осуществить «прочтение» структур повседневности. Научные методы очень часто опираются именно на ту реальность, в которой находится сам исследователь, поэтому они неразрывно связаны между собой. Изучение повседневности позволяет взглянуть на систему культурного развития в ее эволюции.

Поведение, нормы, ценности тех или иных социокультурных групп – все, что включает в себя понятие повседневность, – иногда представляются необычными для посторонних наблюдателей. Но эти «странности» могут говорить о важных моментах жизнедеятельности общества, его глубинных аксиологических процессах.

Культуры формируют разнообразные тексты поведения людей. В социокультурных системах вырабатываются и функционируют сложные стандарты жизнедеятельности. Они охватывают все сферы человеческой жизни и выражаются в особых символических формах: обрядах и ритуалах, художественных стилях и религиозных представлениях, стереотипах сознания и поведения и т.д. Поведение достаточно точно отражает специфику конкретной исторической эпохи и происходящие в ней изменения. Оно, сформировавшись на основе ценностно-нормативных систем, выступает как «ключ» к прочтению смысла конкретной исторической эпохи. При изучении поведения необходимо учитывать тот факт, что чем сложнее система, тем большее место в ее жизнедеятельности занимает самоорганизация и саморегуляция деятельности ее членов.

Анализируя историко-культурный процесс, мы сталкиваемся с калейдоскопом поведенческих правил, которые определяют взаимоотношения старших и младших, мужчин и женщин, правителей и подданных. Каждая историческая эпоха формирует свои доминирующие модели поведения. Что для одной эпохи было несущественно, в другой период могло восприниматься, как символический жест или поступок. Так, например, в средневековой России простое прикосновение к постели правителя, воспринималось как глубочайшее оскорбление. Изучение поведенческих текстов позволяет проследить за происходившими изменениями в глубинных пластах культуры конкретной исторической эпохи. Изучая повседневность, через господствующие нормы поведения, мы воссоздаем неповторимый колорит прошедших эпох. Повседневность должна занять в процессе междисциплинарных исследований подобающее место, поскольку это может помочь созданию реального представления о жизни людей в прошедшие эпохи, вместо идеальных схем.

Повседневность является основой и необходимой предпосылкой исследований в социальных науках, но почти никогда не становится темой этих исследований. Занимаясь изучением повседневности, исследователь ощущает себя непосредственно включенным в живую историческую цепь. Еще «понимающая социология» в лице М. Вебера, А. Шюца и других ученых, сформулировала в качестве базисной характеристики социального познания положение, согласно которому исследователь с необходимостью вовлечен в объект исследования и неотделим от него.

В поисках путей, позволяющих приблизиться к пониманию прошлого непосредственно через его субъекта и носителя – человека, наука рассматривает понятие «повседневная жизнь» в качестве интегративного метода познания, который предоставляет возможность реконструировать историческое бытие в его тотальности, осмыслить внутренние социальные, психологические связи, проступающие в реалиях повседневности. Среди методов изучения повседневности стоит отметить качественный анализ документов, thick description. Особое внимание при работе с текстом источника уделяется существительным, обозначающим бытовые реалии.

Круг источников для изучения повседневности весьма разнообразен.

I. Материалы, дающие сведения о реалиях культуры повседневности

· Природные, градостроительные и др. источники – естественная и искусственно созданная среда обитания (рельеф, климат, флора, фауна, поселения разного типа, коммуникации).

· Массовые (демографические) источники – документы, регистрирующие рождение, браки, разводы, смерть; удостоверения личности разного рода, членские билеты и др.

· Вещественные источники – здания (внешний вид, планировка помещений), мебель, предметы убранства интерьера, посуда, одежда, бытовые вещи, детские игрушки (зачастую представляют реалии “взрослой жизни”, не дошедшие в оригинале).

· Изобразительные источники – рисунок, живопись, гравюра, фотография, хроника, документальное кино, телевизионные программы.

· Описи вещей, описания музейных коллекций и собраний, архитектурные проекты, планы городов, карты, официальные отчеты, статистика, материалы обществ и комиссий по изучению быта и т.д.

· Объявления, афиши, обертки, театральные и концертные программы, плакаты, меню, открытки и т.д. (Данные объекты являются одновременно и вещественными источниками, и письменными).

· Письменные источники. Нормативные издания и руководства, в т.ч. иллюстрированные (правила хорошего тона, объяснения правил разного рода игр, учебники, словари, письмовники, разговорники, сонники, кулинарные книги, модные журналы, каталоги и т.д.)

II. Материалы, представляющие наряду с реалиями культуры повседневный контекст их восприятия

· Источники личного происхождения – дневники, переписка, мемуары.

· Художественная литература.

· Публицистика.

· Пословицы, поговорки, анекдоты.

· Карикатура.

· Художественное кино.

Среди вышеперечисленных источников выделяются наиболее информативные, а встречаются и специально созданные для описания (фиксации) реалий повседневной жизни, например, дневниковые записи, письма. Назначение ведущихся изо дня в день записей различного содержания заключается в накоплении и сохранении информации для анализа ее в будущем. Исходя из этого, в разряд дневников включают также записные книжки, рабочие блокноты с записями, полевые книжки, календари с записями и пометками, алфавиты адресов и телефонов.

Н.Н. Козлова подчеркивала, что, по сравнению с письмами и воспоминаниями, дневниковые записи представляют собой более непосредственную форму самовыражения личности – в идеале наедине с собой. Поверяя бумаге свои наблюдения, чувства, мысли, автор дневника обычно не предполагает постороннего читателя (автокоммуникация). Он как бы смотрится в зеркало, которое может отражать разное в зависимости от того, видит ли автор, прежде всего, «эпоху в себе» или «себя в эпохе», обращает ли внимание, в первую очередь, на внешние обстоятельства или на свою внутреннюю самость, на семейные и матримониальные события или на интеллектуальное развитие. Поэтому принятые в ту или иную эпоху, в том или ином социальном слое способы словесного описания – по отношению к тексту дневника – становятся чрезвычайно важными и настолько значимыми, что переформулируют вопрос о достоверности этого вида источников – как недостаток следует оценивать не столько содержащийся в них вымысел, сколько неумышленные или сознательные умолчания.

Дневниковым записям как источнику для изучения повседневности стоит уделить особое внимание хотя бы потому, что сами слова «дневник» и «повседневность» содержат общий корень.

Создавая дневник, человек изо дня в день накапливает в нем факты из своей жизни, свои чувства и эмоции, реакцию на события, произошедшие непосредственно с ним или услышанные им от других лиц, впечатления от встреч и разговоров с другими людьми, надежды на будущее. О подобном тексте можно сказать, что это частица жизни того, кто его создал. Однако это не только лично пережитое. Так называемый индивидуальный жизненный опыт включает разные компоненты. Его можно рассматривать и как преимущественно рассказ о себе, направленный «вовнутрь», и как рассказ о третьих лицах, значимых для автора встречах, то есть рассказ, направленный вовне. Иначе говоря, в любых дневниковых записях, как правило, существуют две повседневности. В них отражена повседневная жизнь окружающего мира и повседневная жизнь автора. Реконструируя их, следует помнить, что дневник не существует изолировано. Он является результатом комплексного взаимодействия материала и потребностей, мотивов, целей автора в момент его написания. Исследователь вынужден иметь дело с двойной селекцией – бессознательной и сознательной.

Связь формы текста с жизненным опытом, процесс отражения опыта в дневниковых записях выступает как проблема обусловленности текста переводом невербальных образов памяти в вербальные образы текста.

Реконструкция личной жизни и судеб отдельных индивидов, изучение формирования и развития их внутреннего мира, всех сохранившихся следов их деятельности рассматривается не только как главная цель исследования, но и как адекватное средство познания того исторического социума, в котором они жили и творили, радовались и страдали, мыслили и действовали. В фокусе исследования оказывается внутренний мир человека, его эмоционально-духовная жизнь, отношения с родными и близкими в семье и вне ее. При этом индивид выступает и как субъект деятельности и как объект контроля со стороны семейно-родственной группы, круга близких, формальных и неформальных сообществ, социальных институтов и властных структур разного уровня.

Содержание дневников как документов личного происхождения часто полифонично: один и тот же автор мог оставить в них свидетельства, существенные для изучения очень разных тем. Поэтому единая общепринятая классификация этого рода текстов не выработана. Наибольшее распространение получила их группировка по двум признакам: преобладанию тематико-хронологического содержания и социально-профессиональной принадлежности автора.

В дневниковых записях имеет место селекция повседневности: текущие события фиксируются выборочно, что определяется свойствами личности их создателя. Дневник выступает средством работы человека с воспоминаниями о происшествиях дня, пропущенными через внутреннюю цензуру, в результате которой дискретные события объединяются в цельное повествование. В этом проявляется «собирательная» роль автора по отношению к хаосу фрагментов повседневности прошлого. Частица повседневной жизни, которую доносит дневник, очерчивается самим автором по его усмотрению.

Ведение подневных записей длительное время свидетельствует о намерении автора писать дневник «для себя», заполнение его страниц становится не просто привычкой, а постепенно превращается в необходимость, даже в, своего рода, средство нравственной гигиены.

Особый интерес представляют записи людей, стоящих «ниже» порога официальной культуры, которые обычно не оставляют письменных свидетельств о своей жизни. Обычно исследователи проходят мимо них – и не только потому, что пренебрегают повседневностью простых людей, но и потому, что читать такие документы очень трудно. Они написаны «на нелитературном языке», без точек и запятых, с орфографическими и стилистическими «ошибками». Что-нибудь вроде следующего: «Надо отминит несправыдливое укас Сталина и поставить спровидливост раз историе болезни написано инволит отечиствино войны то мы должны быть все одинакова... А сичас что получается инволит войны 2 групы пришол в белой рубашки при галстуке в полботинках А инволит 3 групы в куфайки и кирзовых сапогах. (Письмо в газету «Труд», 1991 г.).

Или, наоборот, при чтении письма возникает ощущение, будто в человека заложена машинка, которая пишет «за него».

Другой случай, когда обе разновидности письма как бы смешаны: в поток «неграмотной» речи вкраплены клише речи «казенной» (заимствованной из газет, радио и телепередач и т.д.), в «самодельный» язык вставлены слова из «казенного» дискурса. Как правило, это случаи «неуспешного» воспроизведения официальной речи. Так происходит, когда, например, пишущий цитирует газетную статью, а затем переходит на «свое». Есть такие отрывки в тексте одной из «героинь» Н.Н. Козловой – Евгении Киселевой. Вот такой, например: «Одным из критеров основных в выборов партнеров для нас является степень Новизны того или инного Технологического решения нередко такие варианты предлагают средние и даже мелкие фирмы опроентированые в своей структуре на внешный Рынок росширение делового сотрудничества на этом уровне мы также щитаем нашим дополнительным резервом. Начерта нам оны нужны ихние фирмы, у нас всего хватает наша страна такая богатая мы и без них обойдемся, душегубы проклятые я уже 47 лет плачу, и немогу фильмы смотреть как я уже писала что ихние сапоги с подковами звенять днем и ночу в ушах я кино в Телевизоре выключаю за них». Есть тексты «о жизни», авторы которых приводят обращения в официальные органы, которые они сами туда посылали.

Огромный интерес представляют человеческие документы, где прослеживаются разные типы письма в эволюционной последовательности, например, дневник, который человек вел много лет. Он начинает с самодельного «ручного» письма, а заканчивает «нормальным» литературным.

Вообще изучение повседневности при помощи личных источников (писем, дневников, мемуаров), лично мне представляется наиболее интересным, поскольку мы сталкиваемся в буквальном смысле с «живым» материалом, дающим массу возможностей для реконструкции повседневности того или иного периода. В то же время другие источники, пожалуй, являются не менее информативные. В любом случае, обращаясь к изучению повседневности, исследователь заметит, что изменения «снизу» начинают происходить раньше и совсем по-другому, чем изменения «сверху». Так происходило и в российской истории.

В России сейчас меняется не только экономический и социально-политический строй, но и повседневность. Причем, изменения в повседневной культуре являются более радикальными и глубокими, чем в официальной культурной жизни: реклама, СМК, новый дизайн, новые заимствованные слова и обычаи, социальное расслоение, массовое потребление, «вестернизированный» стиль поведения и т.п. Именно поэтому, изучая повседневность, исследователь получает представления о тенденциях, которые еще заметны на институциональном уровне.

К лекциям

На главную страницу

Тема 9. Роль мира игры в социогенезе

(материал необходимо изучить к 10.11.2009 )

Человек играющий» - homo ludens

Каждый ребенок знает, что если он играет, то он играет Взрослый тоже полагает, что игра – это что-то несерьезное, что, играя, он получает временное счастье, отдых от нудной повседневности, выход за ее пределы В то оке время у игры есть свои законы, правила, порядок, свое пространство и время, свой смысл Как сопоставить мир игры с другими мирами человеческого существования, в чем игрообразующая сила жизни, что есть игра в себе и для себя и что она значит для играющих и, наконец, каковы современные тенденции в развитии различных классовигры? Попробуем ответить на эти, пока во многом загадочные, вопросы

9 1 Игра в человеческом обществе

Понимание игры в современной культурологии, философии культуры, антропологии, психологии и других гуманитарных и социальных науках, инспирированное Й. Хейзингой и заключающееся в том, что игра является формообразующим по отношению к самой культуре способом деятельности человека, представляется недостаточным: оно не дает ничего для понимания игры как таковой и, фактически, мистифицирует само это понятие Это приводит к тому, что игру смешивают с такими явлениями, как ритуал, языковое творчество, ролевая стратификация в обществе и т.п., что зачастую порождает ряды спекулятивных терминов, объясняющих через игру различные не связанные напрямую с ней формы деятельности человека Недостаточной представляется и существующая методология интерпретации игровой деятельности как таковой, а также в ее историческом аспекте Предлагаемая стратегия интерпретации является, в первую очередь, схемой, позволяющей вычленить само понятие игры

Игра сопротивляется историческому ее рассмотрению именно по причине существующей ныне методологической установки, восходящей к интерпретации феномена игры мыслителями первой половины XX в При этом нельзя сказать, что мы в настоящее время располагаем надлежащей методологией исследования игры Мы предлагаем взглянуть на игру с другой точки зрения: рассмотреть ее как феномен, производный от культурного опыта, как особую форму человеческой деятельности, направленную на пересимволизацию, в первую очередь, коммуникативного действия, предмета этого действия и, в пределе, окружающего мира Игра в этом смысле есть игровое отношение Важно отметить в данном аспекте тесную зависимость игры от языковой деятельности как средства фиксации опыта Особенную проблему составляет предельность самого понятия игры, несводимости ее к другим феноменам Особенное внимание следует уделить таким важным составляющим проблемы, как субъект и предмет игровой деятельности, самоидентификация в игре, правила игры, фигура зрителя, связь игры с формами социальной стратификации, а также такой сущностной характеристикой игровой ситуации, как агональность Отдельно следует рассмотреть такие вопросы, как связь игры и культуры детства в целом; игра, ритуал и творчество; пространства «серьезного» и «несерьезного»; игра и обмен

Рассмотрение игры как деятельности по пересимволизации коммуникативного действия предоставляет возможность соотнесения игры с исторически возникающими формами рефлексии и, в конечном итоге, с креативным началом в культуре Проблематичным представляется также оперирование заранее предзаданными спекулятивными формами, которые неизбежно уступают место, с одной стороны, строгому методологическому отношению, а с другой, исследованию конкретных форм и видов игры

Игра располагается на границе мира рефлексии (философия, политика, наука, магия, религия, искусство и т.п.) и пространства, ускользающего от рефлексии (ритуал, мир повседневного опыта, телесные практики и переживания и т.п.) Такая постановка вопроса дает возможность рассматривать игру как референт, медиатор между мирами: рациональным и иррациональным Игра требует непосредственного телесного участия игрока в акте коммуникативного действия, но одновременно, являясь актом пересимволизации этого действия, игра подчиняется законам рефлексии, что часто ускользает от внимания исследователей Тем не менее, именно это позволяет рассматривать игру с точки зрения возникновения ее новых исторических форм, связанных с изменениям границ рефлексии Определенная смена форм фиксации опыта приводит к расширению пространства рефлексии Воспроизведению и видоизменению игры сопутствует появление новых ее видов при сохраненнии предшествующих форм

Обращаясь к историческому рассмотрению, следует помнить о зависимости нашего понятия об игре от представления о детстве в Новоевропейской культуре Фундаментальным, первоначальным состоянием дел следует признать такое, когда игру с трудом можно выделить из среды других видов деятельности Определяющим следует признать взаимоотношение ритуала, игры и обыденности Античная культура открывает такой новый феномен, как зрелищность игры, а также ее социальную значимость Появление текста как особой формы фиксации опыта порождает игры по правилам текста, открывая возможность для бесконечной пересимволизации, подчинению окончательно установленным правилам Новоевропейский идеал рациональности закладывает основание математизации и эстетизации игровой деятельность, а также окончательного появления отдельных форм игры: спортивной, обучающей, политической, театральной, развлекательной, коммерческой В то же время происходит распространение игровой сферы на все области человеческой жизни Принципиальной становится проблема понимания взаимосвязи игры и художественного творчества Интерактивность и виртуальность современной культуры структурирует новую реальность и новые, интерактивные формы игры, вовлекающие в свою сферу самые различные категории игроков, активно взаимодействующие со структурами производства и подавления желания, а также интенсивной коммуникации Отдельным феноменом представляются игры, возникающие в различных культурных регионах на одном и том же этапе исторического становления, а также феномен вненациональных, кросскультурных игр

Предлагаемая разработка является до определенной степени условной, провокативной, оставаясь при этом одной из возможных точек отсчета для предполагаемой дискуссии

Инспирированное Й Хейзингой понимание игры как формообразующего принципа культуры приводит к тому, что в современных гуманитарных и социальных науках игру смешивают с такими явлениями как ритуал, языковой творчество, ролевая стратификация в обществе и т.п., что зачастую Порождает ряды спекулятивных терминов, объясняющий через игру различные несвязанные напрямую с ней формы деятельности человека Недостаточной представляется и существующая методология интерпретации игровой деятельности как таковой Предлагаемая стратегия интерпретации является, в первую очередь, схемой, позволяющей вычленить само понятие игры Рассмотрение игры как деятельности по пересимволизации коммуникативного действия предоставляет возможность соотнесения игры с исторически возникающими формами рефлексии и, в конечном итоге, с креативным началом в культуре Игра располагается на границе мира рефлексии (философия, политика, наук, магия, религия, искусство…) и пространства, ускользающего от рефлексии (ритуал, мир повседневного опыта, телесные практики и переживания)

Играя, человек обретает свободу самопроявления, освобождается от гнёта повседневности – такова классическая культурологическая позиция, основанная на противопоставлении мира игры и мира серьёзных дел Но вместе с тем, обращаясь к истокам игры, мы видим, что она восходит к сакральной традиции Провести границу между игровым и ритуальными пространствами непросто, как непросто, по свидетельству К Леви-Стросса, отличить кукол, которыми играют девочки кадиувеу, от подобных же фигурок, заботливо сохраняемых на самом дне корзин старухами По-видимому, неправомерно толковать взаимоотношения между игрой и ритуалом как сугубо генетическую связь С одной стороны, игровые элементы вплетены в ритуал, с другой – игра не «выделяется» из ритуального действа, словно возникая из иного Процессы десакрализации культуры, несомненно, отразились на судьбе игры, однако не они положили начало её истории, и превращение священнодействия в развлечение или детскую забаву свидетельствует не об утрате смысла игровых элементов, но о его модификации Исследователь, огранивающийся рассмотрением исторических корней тех или иных форм игрового поведения, таким путём уходит о вопроса о том, какая роль принадлежит игре в социо-культурном пространстве, простирающемся непосредственно перед его взором Общекультурный смысл игры, доступной исследованию, не исчерпывается тем, что она является рудиментом некоей «истинной» игры, существовавшей в прошлом Само изменение формы или функции игры свидетельствует о её экзистенциальном значении Возникая из первичных экспериментов по освоению чуждого, игра становится формой согласования традиции и индивидуальности, парадигмой освоения мира Игра невозможна помимо внутренней трансформации играющего субъекта, позволяющей ему вписаться в игровое пространство, она бытует на грани спонтанности и порядка, задаваемого её правилами В этом парадокс игры и в этом её фундаментальное значение как модели культурного опыта в целом Детская игра как исток и ритуальной, и повседневной ролевой игры претворяется в воссоздание космоса и формирование социального мира взрослыми Человек играет себя и в отсветах этой игры проступают очертания того мира, в котором он себя обнаруживает Игра как способ бытия-в-мире дарует свободу: не потому что она преодолевает рамки повседневности, но потому что она делает возможной взаимную трансформацию человека и мира Лишь это позволяет сыграть самого себя, сохранив целостность, не сводимую к совокупности фиксированных ролей

Поднимаясь по лесенке бытия, где каждая из ступеней очень широка вначале, в базисе, у корня своего, и имеет множество оттенков – от физических, физиологических, психико-эмоциональных до социально-культурных, человек, собирает разные маски, разбросанные по ней – проявления этих оттенков, – чтобы стать Личностью Примеряя, надевая, играя ими по дороге своей, человек оказывается на вершине пирамиды, где может не обнаружить никого рядом и утонуть в без-смысл-лице собирательства своего «арсенала», даже если эта вершина и есть та точка, с которой можно «рвать» плоды культуры, искусства, творчества – продуктов уединения и необщительности Не воплотившаяся до конца, волнующая, как тайным мир, утопия его «Я» заставит взглянуть, трансцендировать «себя любимого» в социум, чтобы этот загадочный миф-мир «собственного» стал вновь одним из проявлений Культуры Истинного (И Кант, Х Ортега-и-Гассет, К Майнхейм)

Человек играющий использует все свои возможности для обретения новых переживаний, получаемых в ходе игры Это прежде всего, ощущение свободы, раскрытие недоступных в реальной деятельности возможностей И вот он парит над миром, ощущая себя вне его рамок, создавая новые очертания действительности, да и себя самого Полнота чувств особенно ощутима в агональном, состязательном порыве, в современности происходящем с наибольшей очевидностью в спортивных играх Сами спортивные игры сегодня дифференцировать весьма трудно, как невозможно определить, где приходит та граница, которая отделяет их от игр неспортивных Но очевидно то, что и само тело человека нуждается в освобождении, обретаемом в различных телесных практиках Моральное удовлетворение и физическое удовольствие создают притягивающую к себе сферу Совершенства в человеческом понимании И пусть удовольствие мимолетно, а Совершенство сиюминутно, но тожество победы, прежде всего, над самим собой, достойно того, чтобы уделить ему внимание.

9 2 Общее определение игры

Игра – это (1) человеческая деятельность (животные могут играть, но они не могут играть в игры); (2) длительность (игра не может быть мгновенной); (3) назначение: удовольствие; (4) выключенность из реальности (участники воображают, что они находятся в мире, отделенном от реального); (5) четко определенная цель (участники знают, чего они хотят достичь); (6) четко определенные правила (участники знают, что можно и чего нельзя делать); (7) непредсказуемый ход событий (никто не знает точно, что произойдет)

Йохан Хёйзинга также стремился найти общую характеристику для различных видов игры В рамках этого подхода его определение, пожалуй, наиболее интересное:

Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели «обыденная» жизнь

1 Сущность игры Мы попытаемся дать определение игры на основе семантического анализа глагола играть, направленного на выявление характеристических признаков его референтов - игровых действий

Напомним точку зрения Витгенштейна: «Не говори: «Должно быть нечто общее, иначе бы они не назывались играми»« Между тем лингвистические наблюдения свидетельствуют об обратном: в сознании носителя языка игровые и неигровые действия строго разграничены, причем не частными свойствами, отражающими «фамильные сходства», а единым таксономическим признаком, фиксирующим «фамильное родство» игровых действий В самом деле, без такого признака невозможно объяснить удивительную спонтанную (не поддержанную никакими словарями) согласованность носителей языка в употреблении фразы X играет Ведь они, с одной стороны, одинаково и в согласии друг с другом называют этой фразой самые различные игровые действия X-а: играет мальчик (в войну, в жмурки) / теннисист / актер / музыкант и т д , а с другой стороны, столь же согласованно отклоняют «неправильные» номинации неигровых действий X-а, подчас очень похожих на игровые Например, в теннис играют, а в бокс - нет (ср некорректность фразы *Они играют в бокс - о боксирующих спортсменах); если шахматисты анализируют уже сыгранную партию, то плохо сказать: *Они играют в шахматы, хотя и противоборство, и правила шахматной игры при этом сохраняются) Если пианист солирует, нормально сказать: Он прекрасно играет, если же аккомпанирует солисту, то так сказать о нем уже нельзя, можно лишь: Он прекрасно аккомпанирует / исполняет (но не *играет) свою партию

Не всегда помогает здесь и определение Хёйзинги Непонятно, например, почему ситуацию, когда несколько человек отгадывают кроссворд, пытаясь ответить на очередной вопрос, нельзя назвать игрой, а ситуации, когда в телепрограммах типа «Что? Где? Когда?», «Своя игра» присутствующие в студии «знатоки» отвечают на вполне аналогичные вопросы, - можно. В чем здесь «иное бытие»?

Попытка определить игру как развлечение, регламентированное фиксированными правилами (еще один вид «иного бытия», нежели «обыденная» жизнь), также не представляется нам адекватной. В самом деле, пасьянс отвечает этому определению, однако к карточным играм не относится, что подтверждает и его описание в словаре: особая раскладка игральных карт по известным правилам, для развлечения или гадания

Приступая к анализу игрового действия, отметим прежде всего, что оно является добровольным, осознанным и целенаправленным Поэтому его специфику легче всего пояснить, отталкиваясь от обыденного целесообразного действия, цель которого (в самом общем виде) произвести определенные изменения в реальном мире или воспрепятствовать этим изменениям Игровое действие, напротив, не направлено на осуществление каких-либо изменений в реальном мире Его цель в другом: играющий осуществляет реальное действие А» с целью мысленно переместиться в возникающее в его представлении конвенциональное пространство и осуществлять в нем посредством действия А» совершенно иное, конвенциональное действие А, недоступное ему в реальном пространстве

Хорошей иллюстрацией здесь может служить актерская игра Представим себе актера, играющего на сцене Наполеона Его реальные действия А» / (разрабатывает план военной кампании, отдает приказы генералам и пр ) в реальной жизни актера ничего не меняют Цель этих действий актера в другом: переместиться в конвенциональное пространство, произвольно определенное им, другими актерами и зрителями в пределах театральной сцены, и в этом конвенциональном пространстве быть Наполеоном (действие А), что, естественно, в реальной жизни ему недоступно

Стоит нам элиминировать конвенциональное пространство и предположить, что актер на той же сцене объясняет студентам приемы исполнительского мастерства (изображая Наполеона), как его действия перестают быть игрой и обретают реальную цель – обучение студентов

Разберем другой пример – детскую игру Представим себе детей, которые на берегу реки строят из песка игрушечный дворец На вопрос: Что вы там делаете? любой из них может ответить: Мы играем, строим царский дворец О чем говорит этот ответ? Как нам кажется, о следующем: строя игрушечный дворец (действие А»), дети этим действием осуществляют в своем обособленном мире совершенно иное, недоступное, но желанное действие А - строительство настоящего дворца В самом деле, стоит нам исключить эту функцию (воспроизведения одним действием другого действия) и предположить, что дети остаются в обыденном мире и, например, выполняют задание воспитателя – делают точную копию нарисованного им дворца, - и их действия тотчас же утратят игровой характер и приведенный выше ответ станет некорректным Иначе говоря, дети, играя, не копируют, не имитируют, а осуществляют, воспроизводят строительство дворца, но не в реальном, а в придуманном ими (конвенциональном) мире Это подтверждает и вторая часть анализируемой фразы - строим царский дворец

Разберем на этом примере центральное для игры понятие «действие А» конвенционально воспроизводит действие А» Реальное действие А», которое дети осуществляют, можно определить так: «дети делают из песка игрушечную модель реального дворца» Однако дети осуществляют А» с иной целью Они создают вокруг себя конвенциональное пространство (мир ««иного бытия», нежели «обыденная» жизнь»), произвольно (и в согласии друг с другом) переопределяя функции окружающих объектов: они сами превращаются во взрослых строителей, «модель дворца» - в настоящий дворец, их игрушечные машинки – в самосвалы со строительным материалом, а борозды от их машинок - в дороги, ведущие ко дворцу, и пр Благодаря этим превращениям то же самое действие А» «строительство» оперирует уже с иными актантами (не дети, а строители, не игрушечный дворец, а настоящий) и поэтому осуществляет в этом новом пространстве иное (конвенциональное) действие А - «строительство настоящего дворца» Разница лишь в том, что осуществляется оно не в реальном (общезначимом), а в конвенциональном (значимом и существующем только для детей) пространстве

Иной тип конвенционального пространства создают детские игры, которые сохранили связь с народными обрядами, например, жмурки, прятки, восходящие «к обрядовым играм с «покойником» Игра в жмурки сводится к тому, что «водящий» ходит по комнате с завязанными глазами (изображая мертвеца, «жмурика»), стремясь кого-нибудь схватить, а остальные играющие стараются увернуться от него, не двигаясь со своих мест Тем самым происходящее в комнате реальное действие А» - мальчик с завязанными глазами старается кого-нибудь найти - воспроизводит в конвенциональном пространстве играющих (локализованном в той же комнате) иное действие А - «мертвец ловит живых»

Итак, игровое действие конституирует наличие у субъекта двух реальностей: обыденной, «объективной», в рамках которой осуществляется действие А» (актер изображает Наполеона, сооружается игрушечная модель дворца, мальчик с завязанными глазами ищет других детей), и интерпретационной, «субъективной», в которой это действие А» синхронно воспроизводит совершенно иное конвенциональное действие А (актер становится Наполеоном, сооружается настоящий дворец, мертвец ищет живых), имеющее вполне самостоятельный, не зависимый от А» статус

Возникающую атмосферу психологической реальности конвенционального мира игры и его замкнутости, отделенности от обыденного мира хорошо иллюстрирует следующий пример из: «Отец входит и видит сына четырех лет, играющего в поезд: мальчик сидит на первом из вереницы поставленных стульев Отец ласкает ребенка, но мальчик говорит: «Папа, нельзя целовать локомотив, иначе вагоны подумают, что он ненастоящий»

2 Определение игры Проведенный анализ позволяет следующим образом определить категорию «игра», т е множество игровых действий - референтов глагола играть

X играет (в А - в дочки-матери, в теннис) = Субъект X добровольно осуществляет некоторое реальное действие А» с целью конвенционально (в своем представлении) воспроизводить им совершенно другое, желанное ему действие А, с которым осуществляемое действие А» имеет лишь внешнее сходство

Поясним дефиницию на примере референтной ситуации фразы Девочка играла с куклой в дочки-матери Предположим здесь действие А» - «девочка одевает куклу» Его участники - «девочка» и «кукла» - принадлежат реальному пространству, окружающему девочку и включающему также ее детскую комнату, игрушки и пр Глагол играет указывает, что это действие одновременно рассматривается девочкой и в созданном ею конвенциональном пространстве, в котором она стала матерью, кукла - ее дочерью, детская комната - ее квартирой и т д В этом пространстве то же самое действие А» «одевать» осуществляется уже совершенно другими участниками и интерпретируется как конвенциональное воспроизведение реального действия А - «мать одевает дочь»

Стоит нам элиминировать конвенциональное пространство и, скажем, предположить, что девочка одевает куклу (действие А¹), чтобы участвовать в конкурсе кукольных нарядов, как это действие девочки утратит игровой характер (а фраза - корректность), поскольку лишится функции воспроизведения другого, конвенционального действия А («одевает свою дочь»), а стало быть, перестанет удовлетворять описанию (1)

3 Самостоятельность конвенционального пространства игры Важным условием игры является полная функциональная отделенность, независимость конвенционального пространства от реального и, соответственно, отделенность воспроизводимого действия А от воспроизводящего А» Неполная разделенность этих пространств (и действий) препятствует возникновению игры

Например, если мальчик едет на маленьком пони, ему уже непросто играть «во всадника на коне», поскольку пони и мальчик реально, а не конвенционально осуществляют свои функции Чтобы это сделать, потребуется приписать им качественно иные функции, например, считать, что мальчик играет «в Александра Македонского», скачущего на своем Буцефале Стало быть, игрок не может одновременно принадлежать двум пространствам, реальному и конвенциональному В каждом пространстве он должен иметь свои строго различные функции

Кроме того, и действие А, воспроизводимое в конвенциональном пространстве, не должно функционально, своими целями взаимодействовать с реальным пространством, т е и оно не может принадлежать одновременно двум пространствам Представим себе двух штабных офицеров, которые, обозначив флажками свои военные силы и силы противника, перемещают их на карте в соответствии с происходящими и планируемыми военными действиями Игрой это не является, хотя конвенциональное пространство налицо: флажки обозначают армии, карта - место боя, а перемещение флажков воспроизводит реальные боевые действия Почему? Ответ прост: воспроизводящее действие А» и воспроизводимое им действие А функционально тождественны

Стоит нам предположить, что офицеры передвигают флажки, сообразуясь не с реальными событиями, а со своими собственными представлениями, и их действия становятся игрой «в войну»

4 Условная реальность игры Играющий осознанно переносит свои игровые действия в конвенциональное пространство Он не путает их с действиями в реальном пространстве и, стало быть, хорошо понимает их условность Этим он отличается от безумца, например, от Дон-Кихота, для которого ветряные мельницы были не конвенционально определенными, а реальными врагами Именно поэтому фраза *Дон-Кихот играл с мельницами звучит аномально

Подчеркнем: при всей своей условности, игра базируется на реальном действии X-а Поэтому болельщики футбола или театральные зрители, наблюдая за матчем или спектаклем, не играют вместе с футболистами и актерами Они пребывают в том же конвенциональном пространстве, но только как наблюдатели, не способные влиять на ход событий

Анализ различных видов игры

1 Компьютерные игры Возникновение игры Рассмотрим пример игры, иллюстрирующий типичную мотивацию ее возникновения: субъект, не имея возможности в реальности выполнить желаемое действие А, осуществляет другое действие А», воспроизводя им действие А в своем конвенциональном пространстве

К примеру, подросток хотел бы участвовать в автогонках (действие А) Однако в реальности это ему недоступно Тогда он садится за компьютер и запускает программу «Формула-1» В ней он управляет «экранной» машинкой, участвующей в гонках, занимает призовые места и получает за них очки Иначе говоря, вместо действия А подросток осуществляет внешне похожее, но совершенно иное действие А» - «управляет машинкой на компьютерном экране» Однако при этом подросток принимает важные конвенциональные установки: идентифицирует себя с водителем управляемой машины, а другие машины – с соперниками и действует соответственно: маневрирует, обгоняет их, когда есть возможность (избегая столкновений), заправляется горючим и пр. Тем самым он становится автогонщиком, но не в реальности, а в своем конвенциональном пространстве Это соответствие – действие А» воспроизводит в конвенциональном пространстве подростка действие А - и отражает фраза Подросток играет в автогонщика

Элиминируем возникшее конвенциональное пространство Предположим, что подросток управляет экранной автомашиной с другими установками (целями) – сдает компьютерный экзамен на автовождение в экстремальных условиях Действия подростка сразу утрачивают игровой характер, а приведенная фраза – корректность И причина в том, что то же самое действие А» подростка (управление экранной машинкой) «погружено» теперь не в его конвенциональное, а в реальное пространство и выполняет в нем другую функцию - «проверку навыков вождения машины»

2 Спортивные игры Разберем игру в теннис Перед началом партии соперники обычно разминаются, приспосабливаются к покрытию, отрабатывают удары Эти действия не являются игрой, хотя они внешне ничем от нее не отличаются Даже правила соблюдаются: каждый игрок стремится отбить удар соперника, послав мяч на его площадку Игрой действия теннисистов становятся лишь тогда, когда они выражают конвенционально мотивированное «противоборство» В отличие от реального противоборства, в теннисе сторонам объективно «нечего делить», поскольку нет никакого естественного ограниченного ресурса, которым нужно завладеть Поэтому он задается произвольно - в конвенциональном пространстве игры В нем теннисисты в согласии друг с другом (и правилами игры) признают главной ценностью «выигрыш очка» (что в их обыденной жизни никакой ценностью не является) Каждое очко разыгрывается, и им «завладевает» либо один, либо другой теннисист, а победителем считается тот, кто первый завладел определенным количеством очков Руководствуясь этой объявленной ценностью, теннисисты полностью погружаются в возникающее конвенциональное пространство, т е играют

Здесь действие А» - «перебрасывание ракеткой мяча на площадку соперника» - конвенционально воспроизводит действие А («борьбу с соперником») В разминке указанного пространства еще нет, поэтому она и не является (и не может быть названа) игрой В ней действие А» преследует другую, тренировочную цель

Поясним, почему в теннис играют, а в бокс – нет (ср корректность фразы Они играют в теннис и некорректность фразы *Они играют в бокс) Благодаря тому, что бокс очень близок к реальному единоборству – драке, ценность действий боксеров очевидна и не требует никакой конвенции: чем сильнее и точнее удар, тем успешнее действия боксера Поэтому в боксе никакого конвенционального пространства не возникает, а стало быть, не возникает и игры

3 Азартные игры Специфика азартных игр – их безусловная включенность в реальную жизнь Это, однако, не меняет их игровой сути Рассмотрим игру в карты Типологически она ничем не отличается от спортивной игры, от того же тенниса Здесь тоже имеет место противоборство, заданное конвенционально: одни вполне произвольные карточные комбинации признаются выигрывающими, а другие - проигрывающими Частное отличие лишь в том, что в карты принято играть на деньги И это, как может показаться, радикально меняет суть дела, поскольку превращает карточную игру из конвенционального противоборства в реальное, при котором «есть что делить»

Покажем, что это не так Денежный или какой-то другой приз, получаемый победителем, является лишь внешним приложением к игре, не обязательным и не влияющим на ее внутреннее устройство Будут победители награждаться деньгами и призами или нет - не существенно для самой игры, не меняет ее конвенционального пространства Призы могут влиять лишь на ее напряженность, заинтересованность игроков, важность для них игры и т.п. Но на это могут влиять и другие внешние факторы, такие, например, как стремление к популярности и успеху у зрителей Все это неизбежные следствия включенности любой игры в реальную жизнь Они свидетельствуют о том, что игра может вполне органично встраиваться в реальность, не разрушаясь и не теряя своей функции

Рассмотрим еще один тип азартных игр – игру в рулетку Она конвенционально воспроизводит другой аспект реальной жизни, не противоборство, а необходимость время от времени угадывать или предсказывать ожидаемые события, не располагая для этого достаточными данными Главная ее цель - предсказать место «выпадения» движущегося шарика – сама по себе никакой ценности не представляет и задана произвольно Денежные ставки в рулетке обычны, но они не являются обязательными Вполне можно играть в рулетку и без них или на другие стимулы

Однако стоит нам изменить конвенциональную установку, как то же самое действие перестает быть игрой. Представим себе человека, который, подобно другим игрокам, делает ставки в игре, но с иной, не конвенциональной, а естественной целью: проверить, может ли он телекинетически (силой воли) влиять на попадание шарика в ту или иную позицию Хотя он будет при этом, как и другие игроки, проигрывать или выигрывать деньги, о нем нельзя сказать, что он играет в рулетку, поскольку его действия относятся уже к реальному пространству

4 Актерская игра . Приступая к анализу игры актера, заметим сначала, что далеко не всякое лицедейство можно назвать игрой Например, клоуны, изображая в цирке комических персонажей, не играют Они осуществляют вполне реальное действие - веселят зрителей О служащем, который в шаржированной форме изображает начальника, никак не скажешь: *Он играет начальника Его действия также имеют ясную и естественную цель - высмеять начальника Действия актера, изображающего в спектакле Наполеона, превращаются в игру (что и отражает фраза типа Род Стайгер играет Наполеона) благодаря конвенции, в которой участвуют и актеры, и зрители: «изображая Наполеона, актер на время пьесы становится Наполеоном» Тем самым в течение действия актер живет в двух реальностях одновременно: в общезначимой, ушедшей пока на второй план, и конвенциональной, в которой он сейчас - Наполеон

5 Музыкальная игра. Музыкальное исполнение, подобно театральному действию, становится игрой благодаря аналогичной конвенциальной установке: «музыкант, исполняя пьесу, выражает содержащиеся в ней чувства и переживания как свои собственные» Тем самым, исполняя музыкальную пьесу (действие А»), музыкант конвенционально переживает воспроизводимое этой пьесой настроение (действие А) Например, исполнение «Цыганских напевов» Сарасате позволяет скрипачу (а пассивно и слушателям) переживать эмоциональное настроение «веселой бесшабашности» цыганского праздника конвенционально, без всякого реального участия в нем

Как только указанная конвенция утрачивается, музыкальное исполнение перестает быть игрой Например, если музыкант создает собственную, непосредственно рождающуюся импровизацию, его действие уже нельзя назвать игрой, ср некорректность фразы *Прекрасно играл свою импровизацию Ойстрах (следует сказать Прекрасно импровизировал Ойстрах) Дело в том, что у музыкальной импровизации другая, не конвенциональная, а реальная цель: выражать текущее состояние, настроение музыканта Поэтому переживания музыканта в этот момент не конвенциональны, а реальны Образно говоря, он живет на сцене своей, а не чужой (как актер) жизнью

Наряду с импровизацией есть и другие реальные функции музыкального исполнения (действия А»), не позволяющие назвать его игрой. Например, аккомпанирование, имеющее сопровождающую функцию, плохо называть игрой, ср сомнительность фразы: ^?Прекрасно играл аккомпаниатор Аналогично репетицию музыканта, оркестра также не называют игрой Она может быть названа так только если мы не знаем, что идет репетиция Настраивание инструментов перед началом концерта вполне можно принять за авангардную музыку, однако, зная назначение этой «музыки», ее никак не назовешь игрой.

Можно возразить: прикладную музыку (марш, вальс, фокстрот и т.п.) тоже называют игрой, хотя она выполняет вспомогательную роль Однако с этим возражением трудно согласиться, поскольку такая музыка, в отличие от аккомпанемента, вполне может исполняться самостоятельно, создавая соответствующее настроение

6 Игры животных Мой домашний пес очень любит играть следующим образом (игра «в борьбу за кость»): хватает мяч или другой небольшой предмет и подбегает с ним ко мне, предлагая отобрать Как только я пытаюсь схватить его, он отскакивает, а затем снова приближается Если я не реагирую, он начинает тыкать игрушкой мне в ноги, а если и это не помогает, кладет ее к моим ногам, замирая в напряженной, полной ожидания позе Как только я начинаю тянуться к игрушке, он хватает ее и отскакивает Раньше мне казалось, что страсть пса к игре вызвана его желанием вести в такой форме живой диалог со мной Размышляя над концептом игры, я пришел к выводу, что дело не только в этом

Принимая на себя функцию соперничества, борьбы за мяч, пес начинает руководствоваться исключительно ее целями, игнорируя все другие свои и мои атрибуты реальной жизни: что он пес, а я человек, что я хозяин и он мне должен подчиняться и пр Точно так же и я: мяч сам по себе ни ему, ни мне не нужен, и его ценность определяется чисто конвенционально По молчаливой договоренности он символизирует ценный предмет, например, кость, которым хочет завладеть каждый из участников Поэтому в борьбе за мяч игрок не преследует прагматической цели, в отличие, скажем, от борьбы за реальную кость Его цель - «победить конвенционально», т е завладеть мячом (который тут же становится предметом следующего раунда борьбы) Подчеркну, это не реальная борьба за мяч Пес никогда не огрызается злобно, не кусает меня, пытаясь завладеть мячом Иногда, не видя другого способа, я ловлю его за хвост, подтягиваю к себе и отбираю мяч Он сопротивляется, но уступает Это поведение не является следствием обучения, каких-то усвоенных им внешних правил Оно проистекает из функций игроков в их конвенциональном пространстве игры, созданном, для того чтобы воспроизводить борьбу

В итоге на нашем дворе образуется пространство игры «в борьбу за кость», конвенционально определенное обоими участниками, которое отделяется от реальной жизни и становится самостоятельным Возникающая в нем игра воспроизводит реальную борьбу и переживается участниками как реальная борьба, поскольку они «живут» сейчас в этом, а не в реальном пространстве Причем «вторичность» этой реальности осознается играющими постоянно

Рассмотрим теперь игру между животными Референтная ситуация фразы Кошка играетс мышкой [в охоту за мышкой] вполне отвечает общему определению (1) В соответствии с ним выражение «в охоту за мышкой» указывает, что воспроизводимым (конвенциональным) действием А является «охота», а воспроизводящимего (и реальным) – действие А» кошки («поймает мышку, отпустит ее или намеренно ослабит хватку, чтобы та могла вырваться, снова поймает и т.д.») Оно весьма схоже с охотой, но имеет иную функцию – забавляться с мышкой – и осуществляется таким образом, чтобы внешне походить на охоту на мышку и тем самым конвенционально воспроизводить ее В этом и заключается игра Стоит нам предположить, что действие А» вместо воспроизведения охоты выполняет другую, реальную функцию (например, кошка обучает котят приемам охоты), и ее действия утрачивают игровой характер, а фраза - корректность

7 Народные игры Предварим анализ народных игр кратким этимологическим экскурсом, для чего обратимся к наиболее авторитетному словарю. Семантическим наполнением славянского jъgra, по всей вероятности, был архаический комплекс значений «пение с пляской» Явные признаки синкретичности и трудной расчленимости (более простые значения «развлечение, забава», «шутка», «пение», «танец» кажутся производными) логично приводят к вопросу о связи с миром сакральных представлений, действий и выражений

В Н Топоров, касаясь этой проблемы в своей более ранней работе, ссылается на мнение А Ф Потебни («игра означает собственно] восхваление и умилостивление божества пением и пляской») и далее пишет:

Ритуальный характер славянских слов со значением «игра» сейчас вне всякого сомнения Ср хотя бы в русских говорах такие смыслы этого слова, как «хороводная игра, изображающая обряд сватовства», «свадьба», «торжество», «праздник», а также «свадебная песня», «пляска», «танцы», ср играть «водить хороводы», «петь песни», «танцевать», «плясать» (наконец -участвовать в играх, причем во многих фразеологических сочетаниях, включающих и обозначение игры, сама эта игра является вырожденным обрядом).

Нам представляется, что последние слова - «игра является вырожденным обрядом» - и дают ключ к пониманию праславянских употреблений этого слова В самом деле, сакральная составляющая обряда являла собой фундаментальный пласт бытия, ср :

В жизни человека архаического общества, разумеется, можно выделить аспект злободневности, «низкого» быта, профанического существования Но жизнь в этом аспекте не входит в систему подлинных ценностей (Существенно, реально лишь то, что сакрально отмечено, сакрализовано.

Однако с течением времени сакральные элементы многих ритуальных действий утратили статус «подлинной» реальности и стали лишь условной, принятой по соглашению реальностью Именно такая, ослабленная, утратившая свой обязательный статус сакральность и становится тем конвенциональным действием (А), той вторичной реальностью, на которую указывает глагол играть и его корреляты Для иллюстрации обратимся к статье «Народные игры» в словаре: Игра осознавалась и как действие, приносящее благо, и как нечто нечистое, бесовское, сулящее различные несчастья Положительное значение придавалось играм детей. С другой стороны, азартные игры в карты, кости - обычный способ времяпрепровождения нечисти: леших, водяных, чертей Для них характерны игровые формы поведения: смех, пляска с хлопаньем в ладоши, игра на музыкальных инструментах, вождение хороводов, игры с преследованием, подшучивание, озорство Как бесовские собрания нередко рассматриваются и молодежные игрища, во время которых черт «миж девок увихаетца» Девичьими и женскими часто были хороводные игры и пляски, причем на первом плане в них были мотивы замужества и выбора пары.

Как видим, во всех народных играх имеется второй, важный, но не обязательный, зависящий от воли играющего (конвенциональный) аспект, который может приниматься играющим, а может и игнорироваться Так, хоровод (действие А») воспроизводит в конвенциональном пространстве его участников совершенно иное действие А - выбор пары Тем самым оказывается, что народные игры вполне отвечают сформулированному выше определению (1) игры.

8 Детские игры Мотив выбора «дружка» или «подружки» доминирует и в некоторых детских играх, таких как «ручеек», «колечко», «хоровод» (и самый известный его вариант «каравай», упомянутый Витгенштейном и затем Лакоффом, - см выше, Введение) Эти игры дают возможность детям осуществлять подобно взрослым желанную операцию публичного выбора «дружка» / «подружки», но не в реальном пространстве (в котором это делать «стыдно», ср дразнилку «тили-тили-тесто, жених и невеста»), а в конвенциональном пространстве игры, предписывающей такой выбор

Другое конвенциональное пространство детской игры (в жмурки, в прятки), также образованное вырожденным обрядом, было рассмотрено выше, в разделе «Общее определение игры «Там же приведены примеры детских игр («в строителей», «в дочки-матери»), конвенциональное пространство которых формируется уже самими играющими

9 Детская игра у Л С Выготского Из множества известных нам психологических теорий детской игры наиболее близка к нашей трактовке теория Выготского, изложенная им в лекции в 1933 г «Игра и ее роль в психическом развитии ребенка» По мысли Выготского, у ребенка после трех лет возникают своеобразные противоречивые тенденции; с одной стороны, у него появляется целый ряд не реализуемых немедленно потребностей, желаний С другой стороны, у него сохраняется почти целиком тенденция к немедленной реализации желаний Отсюда и возникает игра, которая всегда должна быть понята как воображаемая, иллюзорная реализация нереализованных желаний Воображение и есть то новообразование, которое отсутствует в сознании ребенка раннего возраста, абсолютно отсутствует у животного и которое представляет специфически человеческую форму деятельности сознания.

Характеристическим элементом игры Выготский считает возникновение у ребенка «мнимой ситуации»:

За критерий выделения игровой деятельности ребенка из общей группы других форм его деятельности следует принять то, что ребенок создает мнимую ситуацию Это становится возможным на основе расхождения видимого и смыслового поля, появляющегося в дошкольном возрасте.

При этом правилам игры отводится весьма важная роль:

Точно так же, как мнимая ситуация содержит в себе правила поведения, всякая игра с правилами содержит в себе мнимую ситуацию Что значит, например, играть в шахматы? Создавать мнимую ситуацию Почему? Потому что офицер может ходить только так, король так, а королева так; бить, снять с доски и т.д. - это чисто шахматные понятия; но какая-то мнимая ситуация, хоть и не заменяющая непосредственно жизненных отношений, все-таки здесь есть.

Этот пример позволяет легко объяснить и отличие нашего понимания детской игры от трактовки Выготского Мы считаем, что конвенциональное пространство (мнимая ситуация) необходимо, но не достаточно для игры Нужно еще, чтобы в нем ребенок воспроизводил какое-то другое желаемое, но не доступное в реальности действие И соблюдение правил здесь вовсе не обеспечивает игру Например, мальчик играет с отцом в шахматы лишь в случае, если они воспроизводят борьбу друг с другом Если же они просто анализируют свою уже сыгранную партию или решают шахматную задачу, они уже не играют, хотя здесь и мнимая ситуация сохраняется, и правила могут соблюдаться

Кроме того, понятие конвенционального пространства шире понятия мнимой ситуации Это, в частности, позволяет нам трактовать как игровые некоторые действия ребенка самого раннего возраста, например, анализировавшуюся Фрейдом игру полуторагодовалого ребенка, который «забрасывал все маленькие предметы далеко от себя, произнося при этом «о-о-о», которое означало «прочь» (fort)» Фрейд колебался между следующими двумя объяснениями этой игры: 1) ребенок посредством удаляемых предметов представлял «как бы на сцене» исчезновение матери, и 2) ребенок, переходя «от пассивности переживания к активности игры «, переносил на окружающих пережитое им неприятное событие (уход матери), мстил им Как нам кажется, оба эти случая охватываются дефиницией (1) игры: ребенок посредством отбрасывания предметов (действие А») осуществлял другое, конвенциональное действие А (воспроизводил сцену ухода матери либо переносил свою месть на эти предметы)

Игра в кругу других действий человека

1 Недиффузность категории «игра «Витгенштейн считал, что категория «игра « не имеет четких границ:

Как же объяснить кому-либо, что такое игра? Я думаю, что мы могли бы описать ему игры и добавить: «Это, а также подобное этому называется игрой «Только ли другим людям мы не можем объяснить, что такое игра? - Но это не есть незнание Мы не знаем границ, потому что их нет [Витгенштейн]

Дефиниция (1), как кажется, свидетельствует об обратном - о наличии у этой категории вполне четких границ

Проиллюстрируем этот тезис Поясним на примерах различие между игрой и развлечением Если мальчик качается на лошадке-качалке, приписывая качалке функцию лошади, а себе - функцию всадника, скачущего на лошади, то мальчик играет (= скачет в своем конвенциональном пространстве) Если же мальчик просто получает удовольствие от раскачивания, то это уже не игра, а типичное развлекательное действие, осуществляемое в реальном пространстве, а не в отделенном от него конвенциональном

Подростки сооружают шалаш на поляне - игра это или нет? И здесь ответ неоднозначен Если они строят свой военный штаб, то это игра, поскольку эти действия воспринимаются подростками в их конвенциональном пространстве «военного лагеря» (По окончании игры и прекращении действия конвенциональных установок строение перестает быть военным штабом ) Если же они сооружают шалаш, чтобы укрыться от дождя, внимания взрослых, это уже не игра, а строительство в реальном пространстве

Именно поэтому катание на карусели, на коньках, купание и солнечные ванны нельзя назвать игрой: эти развлекательные действия также происходят в реальном пространстве Как мы уже упоминали, к развлечениям, а не к карточным играм, относится и пасьянс

По той же причине не являются игрой и культовые действия Например, молитва - реальное действие для религиозного человека, поскольку в социуме верующих она обладает естественной функцией: «обращение к Богу» Это верно и в отношении ритуальных действий, поскольку они ориентированы на реальную жизнь участников Не относятся к игре и гадания (на картах и пр ) и заговоры, к которым участвующие в них люди относятся вполне серьезно

Аналогично объясняется, почему отгадывание кроссворда нельзя назвать игрой, а соревнования «знатоков», отвечающих на сходные вопросы в телеиграх типа «Как стать миллионером?», «Что? Где? Когда?», «Своя игра», - можно Одни и те же действия (ответы на занимательные вопросы) в первом случае используются для достижения естественной цели – для развлечения, тренировки сообразительности и пр , а во втором для другой, конвенциональной цели - воспроизведения противоборства: набрать больше очков, чем другие участники, или «победить» телеведущего

2 Обыденные vs игровые действия человека Предложенное определение игры обнаруживает следующую дихотомию целенаправленных действий: 1) обыденные действия, цель которых – изменения в реальном мире субъекта (в самом широком смысле, включая его внутренний мир, представляющий и интерпретирующий реальность), и 2) игровые, цель которых - изменения (посредством реальных действий) в конвенциональном мире субъекта, в котором он временно пребывает (Понятно, что реальный мир человека определяется целым рядом факторов, среди которых не последнюю роль играет социум, к которому он принадлежит К примеру, реальный мир ученого, в отличие от мира верующего, может не содержать референта слова Бог)

В соответствии с этим разделением к обыденным действиям относятся среди прочего: имитация, притворство и обман, отдых, развлечения, употребление алкоголя и наркотиков, гадание и ритуальные действия, получение денежных призов за первые места в игровых противоборствах (здесь игра образует самостоятельный и замкнутый этап обыденного действия) и многое другое - все то, что нацелено на изменение либо реального мира, окружающего субъекта, либо восприятия субъектом этого мира (Фантазии, мечты и желания не относятся к действиям, поскольку не требуют физических затрат субъекта)

Обыденным действиям противопоставлены игровые действия субъекта Будучи реальными, они также производят изменения в реальном мире, однако цель их в ином -изменять альтернативный реальному конвенциональный мир, в котором субъект добровольно (и временно) пребывает

В связи со сказанным встает естественный вопрос: каким образом возникла настолько отвлеченная и не осознаваемая человеком дихотомия его действий? Понятно, что в конечном итоге она фиксируется и поддерживается языком Но ведь язык, будучи коммуникативной системой, не содержит в себе самостоятельных интеллектуальных возможностей для формирования подобных классификаций Он лишь отражает социально значимые классификации, сформированные человеческим интеллектом В рамках данной работы мы не можем сколько-нибудь подробно останавливаться на этом вопросе, связанном с проблемой взаимодействия языка и мышления.

3 Зачем нужна игра? Проделанный анализ позволяет думать, что, используя игру, человек ослабляет тотальное давление мира реальности, создавая себе «укрывища» - замкнутые микропространства «иного бытия», в которых он может время от времени прятаться от обыденной жизни и ее проблем и, перевоплощаясь, воспроизводить желанные, но недоступные ему в этой жизни действия

Указанная функция игры кажется столь важной, что трудно представить себе человека, вообще лишенного способности играть По-видимому, такая возможность реализуется лишь как патология (поведения пациента, утратившего в результате травмы мозжечка способность к игре)

4 Замечание. Мы рассмотрели маркированные, или явные игры, в которых используются действия, специально для них придуманные и потому легко распознаваемые Альтернативный класс образует немаркированные, или неявные игры, типа: играл в демократию; Борец играл мускулами, в которых участники по мнению говорящего используют в качестве игровых какие-то естественные действия: в реальном пространстве делал свои делишки (естественное действие А»), а в своем конвенциональном пространстве мнил себя реформатором (действие А), борец в реальном пространстве разминался (А»), а в своем конвенциональном пространстве красовался перед зрителями (А), показано, что немаркированные игры также отвечают предложенному определению

9.3. Культурно-антропологический смысл игры

Классик анализа игры как фактора культуры И Хейзинга считал, что игра есть занятие внеразумное Играют и животные В игре мы имеем функцию живого существа, которая не может быть детерминирована только биологически, только логически или только этически Почему младенец визжит от восторга, играя? Почему игрок, увлекаясь, забывает обо всем на свете, почему публичное состязание повергает в неистовство тысячеголовую толпу?

Каждому из этих вопросов можно найти объяснение, но что их объединяет? Ведь если даже играющие испытывают напряжение, полет, страсть, радость или чувство забавы, то ясно, что эти эмоции не являются собственно игрообразующими, а составляют лишь эмоциональное сопровождение игрового действия Следовательно, для объяснения природы игры мы должны выйти за пределы человека играющего и искать игрообразующую силу в культуре – этом своеобразном продукте взаимодействия людей, несущем им ценностно-нормативный порядок, науку и образование Но обладает ли культура сама по себе постоянно воспроизводящейся силой обновления, движущей и мир игры? Без конкретного единичного живого существа здесь не обойтись Следовательно, мы в своих поисках истины в этом вопросе должны объединить культуру и человека в одно целое – в существование человека в конкретном обществе с его уникальной культурой Лишь рассматривая игру как один из постоянных феноменов человеческого существования, мы сможем подойти к решению вопроса о природе игры Здесь есть лишь одно ограничение – мы рассматриваем мир людей, и только их мир, ибо биологическое объяснение – а оно потребовалось бы, если бы мы начали с утверждения о том, что играют и животные, – почти ничего не объясняет Поэтому мы можем говорить лишь о биологических предпосылках возникновения игры в мире людей

Й Хейзинга всю культуру выводит из игры, поскольку распространяет феномен игры и на животных Согласно ему, игра старше людей На первый взгляд, это верно, особенно когда мы начинаем понимать игру через ее признаки, лежащие на поверхности: она не диктуется необходимостью (свободное действие), выводит играющего за пределы повседневности («перерыв повседневности»), она не утилитарна, она обособлена от неигрового мира (имеет свой хронотоп, т е пространство – время), игровое сообщество образует свой мир, свои правила (животные хорошо различают агрессию и игру)

Однако эти признаки не конституируют игру, они лишь сопровождают ее, ибо их можно приписать любому миру людей: миру труда и знаний, любви, борьбы Если судить о природе игры лишь по ее признакам, то получится вывод, что вся жизнь людей – это игра (недаром распространилась традиция в любом мире искать «правила игры» – в политике, праве, морали, в экономических и межличностных отношениях) Это говорит о том, что к игре мы стали относиться как к эпифеномену, т е производному от многих факторов, у которого нет своей жизнеутверждающей силы

Углубленный анализ вопроса приводит к следующим взглядам на природу игры Игра относится к тем культурно-деятельностным образованиям, суть которых выявляется лишь в процессе умозрения и внутреннего переживания играющего Он врывается в новый мир со своими правилами, которые застал уже сформированными и в рамках которых ему предлагается испытать себя в рискованном порыве к своему экзистенциальному самоопределению и самоутверждению Этот порог нового бытия играющий переступает, часто обретая состояние экстаза – восторженно-исступленного эмоционального состояния, дающего стартовую энергию для раздвигания горизонтов устоявшегося бытия Исходный смысл игры – стремление человека к полноте бытия, порождающее новые миры и дающее ему ощущение такой полноты Свободное деятельностное состояние, острота ощущения которого особенно усиливается в случаях игры с жизнью и смертью во имя постижения играющим своей экзистенции, – это не тренировка и подготовка к жизни, как еще истолковывают смысл и функции игры некоторые исследователи, а сама жизнь, но в «Зазеркалье», в смещенном мире символики, рожденном фантазией, стимулируемой стремлением каждого человека к своей естественной, целостной жизни, определенной, как ему кажется, благостной судьбой Эти истоки в мире идей выражены, например, в триадах Вера, Надежда, Любовь или Добро, Истина, Красота

По мере возрастания разнообразия людей (это историческая тенденция) и развития индивидуальности человека такие символические игры, связанные с игровым содержанием, будут развиваться «вширь и вглубь», т е количественно и качественно Так, на наших глазах бурно развиваются виртуальные миры, обязанные своим техническим происхождением развитию объемного телевидения

С А Смирнов приходит к выводу о том, что субъектом игры является не человек, а сама игра, т е указывает на примат игры над играющим, предлагающей свой механизм вовлечения человека в игру и проживания игры человеком В этом утверждении есть нечто мистическое Но это на первый взгляд Все становится ясно на рациональном уровне, если мы примем, что игра своим появлением и развитием обязана природе человека, в которой заложено стремление к самоопределению в мире людей Фантазия человека при этом выполняет роль конструктора мира игры Однако отдельный человек, рождаясь и социализируясь, застает множество форм и видов игры уже устоявшимися, и в этом смысле его включение в мир игры производится как бы самой игрой В этом случае она – властелин над играющим Игра в той же мере творит игрока, как играющий воспроизводит и творит мир игры

Й Хейзинга сводит всю культуру к феномену игры, а ее саму выводит из ритуала Сейчас добыто много доводов в пользу того, что это не так и что игра, если ее сущность понимать исходя из природы человека, есть нечто, что невозможно понять без учета фундаментальных оснований существования человека в мире людей и мире природы Более того, она является одним из этих феноменов, постоянно воспроизводящихся в жизни людей, который порождает, в свою очередь, искусство, ритуал, религиозные и светские культы, спорт и т.д. Игропорождающая сила заключена в вечном стремлении людей к личному самоутверждению и самоопределению, к целостности своей личности за счет поиска новых миров в условиях конечности своего существования

9.4. Классификация игр и тенденции их развития

Когда мы говорим о классификации игр, необходимо раскрыть специфику структурирования этого общего феномена, т е применить дедуктивный метод расчленения одной большой игры на ряд «малых» В рамках этого подхода можно выделить следующие виды классификации игр

1 Р Каюйа выделил четыре типа игр Игры расположены на едином континууме-процессе, начало которому задает максимальный Ludus (управление игрой через правила) и заканчивается Paidia (максимальная стихия игры, обеспечивающая самореализацию игрока):

а) игра-агон (борьба, состязание) Играют соперники, цель игры – победа Прежде всего это спорт;

б) игра-alea (жребий, игральная кость) Сюда относятся все азартные игры, игры на везение, в которых побеждает случай В этих играх главенствует риск (например, биржевая игра, лотерея, карты, пари, рулетка, тотализатор) Замечено, что в кризисные времена эта страсть усиливается до предела Игра, этот наркотик для бедных, дает возможность обмануть судьбу и питает мечты о лучшей жизни;

в) игра-mimicry (подражание, имитация) Этот тип игры характерен для сценических искусств, театра, зрелищ типа шоу Играющий – актер, его принцип игры – жизнеподобие, подражание реальности;

г) игра-ilinx, игра головокружения Игрок играет с самой смертью в прятки – рискованные мероприятия вплоть до «русской рулетки» На карту ставится сама жизнь игрока – она отдается на волю случая, стихии

Все эти четыре типа локализованы: первый – стадионом, спортзалом и т д , второй – игральным столом, рулеткой, третий – сценой, а четвертый – самой жизнью играющего

2 Выделяются три плана игры: play (играние), game (вид игры), performance (мотивация игрока, его отношение к игре) Такой метод классификации (структурации) позволяет ясно описать конкретные виды игр с четким расчленением их на составные части

3 С А Смирнов в вопросах классификации продвигается глубже всех, поскольку в схему включаются соответствующие стили жизни людей, что делает понимание игры более антропологичным Он предлагает следующую схему, выделяющую три типа игр

Игра-мимезис

Игра-агон

Игра-экстазис

Родовая природа: подражание, удвоение мира, аполлоновское начало в культуре

Родовая природа: борьба, соревновательность, состязательность с целью победы, доминирования

Родовая природа: постижение смысла бытия, построение своего мира, дионисийское начало в культуре

Игра-мимезис (соответствует театру, языковым играм, играм с текстом) связана с игрой воображения и ума человека, это мир «Зазеркалья», и целью создания такого мира является развитие личности играющего Квази-формы: эстетство, салонные игры, богемное поведение Такая игра, когда фантазия приобретает прочные формы, «овеществляется», переходит в игру-агон, целью которой уже является победа одного играющего над другим в ирреальном мире, это игра в игрушки в условном мире, огороженном множеством правил (рыцарские турниры, спортивные состязания, конкурсы эрудитов) Здесь свободы меньше, чем в первом типе игр, поскольку нет места для импровизации, индивидуальной интерпретации роли В агонистике человек вырабатывает силу жизни, выносливость, отодвигает границы «усталости от жизни» Если нарушается мера игры, то появляются квази-формы (война) уничтожающие в конечном счете и игрока, и данный тип игры

Игра-экстазис доводит борьбу до предела, игрок ходит по краю пропасти, вплоть до тяжбы с Богом (Гамлет, Дон-Кихот) Этот тип игры воплощен в героях Пушкина: Евгении из «Медного всадника», Сальери, Германе из «Пиковой дамы»; ключевая мысль Пушкина состоит в том, что идея, становящаяся абстрактным принципом, знаменем, фетишем, превращается в идола, в дубинку для уничтожения живого Идол ищет олицетворенной силы и находит его в фанатике Здесь мы уже близки к объяснению поступков героев Достоевского, разрушающих опоры, на которых зиждется природа человека, и бросающих вызов самой истории Квази-формами являются рулетка, кости, карты

Вникая в проблематику игры, мы не можем пройти мимо взглядов на игру Э Берна, известного американского психотерапевта, написавшего книгу «Игры в жизни людей» Он обнаруживает множество сценариев жизни, реализующихся как в трансакциях, так и во внутреннем мире человека Если взаимодействия людей нельзя сводить к игре, в чем мы уже убедились, то наш интерес к описанным Берном взаимоотношениям внутренних олицетворений законен Он структурирует внутренний мир человека по персонажам «ребенок», «родитель» и «взрослый» Взаимоотношения между ними определяются сутью этих олицетворений: «ребенку» свойственны фантазии, творческое, импровизационное начало, «родителю» – нормативность, традиционализм, воспитательное начало, унаследованное от его родителей и помогающее прокладывать русло жизни «ребенку», а «взрослому» характерны прагматическое отношение к жизни, рациональность в суждениях и поступках Преобладание во внутреннем мире того или иного человека какой-либо из этих позиций означает преобладание соответствующих стремлений в реальных поступках индивида, в его действиях и в участии в тех или иных типах игр (стиль жизни индивида во многом зависит от «долевого участия» в его поведении этих персонажей, что, в свою очередь, обусловлено его воспитанием и самовоспитанием в рамках данной культуры)

9.5. Играизация российского общества

Одной из коллективных реакций (но весьма существенной) на эти жизненные новации становится играизация, под которой я понимаю: 1) внедрение принципов игры, эвристических элементов в прагматические жизненные стратегии, что позволяет индивидам посредством саморефлексии достаточно эффективно выполнять основные социальные роли, адаптироваться к «обществу в действии»; 2) новую, формирующуюся парадигму рациональности, характерную для современных условий неопределенности, распространения институциональных рисков; 3) фактор конструирования и поддержания виртуальной реальности неравновесного типа; 4) социологическую парадигму с теоретико-методологическим инструментарием, позволяющим анализировать постмодернистское общество.

Прежде всего, сравним играизацию с игрой. В этом будет полезна известная работа И. Хейзинги «Homo ludens», в которой представленная концепция игры получила широкое признание. Играизация, как и высшие формы игры социального характера (в отличие от игр животных), представляет способ переживания реальности, предполагающий взаимопроникновение игровой деятельности и культуры. Социальные игры (зрелища, музыка, маскарады, турниры) присущи только человеку [Хейзинга]. Играизация и игра олицетворяют собой свободную деятельность человека. Они не могут осуществляться «по принуждению». Как играизации, так и игре свойственна страсть, то, что Хейзинга назвал «напряжением»: «Напряжение – свидетельство неуверенности, но и наличие шанса... Именно элемент напряжения сообщает игровой деятельности, которая сама по себе лежит вне области добра и зла, то или иное этическое содержание. Ведь напряжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физические силы, упорство, изобретательность, находчивость, мужество и выносливость, но вместе с тем и его духовные силы».

Тем не менее играизация отлична от игры, которая есть деятельность, лишенная прямой практической целесообразности. В ней все осуществляется «ну просто», «как будто взаправду», «понарошку». «В этом «ну просто» всякой игры, - отмечает Хейзинга, - заключено осознание ее неполноценности, ее развертывания «понарошку» - в противоположность «серьезности», кажущейся первичной... Не будучи «обыденной жизнью», она стоит вне процесса непосредственного удовлетворения нужд и страстей. Она прерывает этот процесс. Она вторгается в него как ограниченное определенным временем действие, которое исчерпывается в себе самом». Играизация не знает строгих правил, напротив, она их постоянно корректирует и создает новые модели деятельности; нарушение же правил игры ведет к исключению из нее: «правила игры бесспорны и обязательны, они не подлежат никакому сомнению... Стоит лишь отойти от правил, и мир игры тотчас же рушится. Никакой игры больше нет» [Хейзинга].

Играизация прагматична, что проявляется в следовании узкопрактическим интересам, соображениям выгоды и пользы; в противоположность этому существует «внутренняя связь культа с игрой... Само понятие игры как нельзя лучше охватывает это единство и неразрывность веры и неверия, это соединение священной серьезности с «дурачествами» и притворством». Играизация охватывает все слои общества, в то время как игра доступна в полной мере лишь избранным.: Игровое сообщество обладает, вообще говоря, склонностью сохранять свой постоянный состав и после того, как игра уже кончилась... присущее участникам игры чувство, что они совместно пребывают в некоем исключительном положении, совместно делают одно важное дело, обособляясь от прочих и порывая с общими для всех нормами, простирает свои чары далеко за пределы продолжительности отдельной игры.

Игра выполняет особые, свойственные только ей функции становления личности. Известный американский социолог Г. Мид, основоположник символического интеракционизма, рассматривает игру как главный фактор первичной социализации. Соответственно, он выделяет начальную стадию в развитии личности индивида, обозначенную им как стадия игры (play stage), на которой ребенок играет чужие роли (учитель, доктор, продавец), и соревновательную стадию (game stage), предполагающую адекватное исполнение ребенком своей собственной роли, а главное – развитие социальной способности оценивать себя глазами других. В итоге благодаря игре индивид начинает жить в одном мире с другими людьми. Играизация в отличие от игры предполагает освоение специфического знания конкретных общественных сфер, которое происходит на этапе вторичной социализации – последующего процесса, позволяющего уже социализированному индивиду входить в новые сектора объективного мира общества.

Как видно, и по содержанию, и по функциям играизация во многом отлична от игры, которая в концентрированной форме определяется как «разновидность физической и интеллектуальной деятельности, лишенная прямой практической целесообразности и предоставляющая индивиду возможность самореализации, выходящей за рамки его актуальных социальных ролей.

Рассмотрим более конкретно содержание феномена играизации в свете определения, предложенного выше.

1. Играизация представляет собой внедрение принципов игры, эвристических элементов в прагматические жизненные стратегии, что позволяет формироваться новому типу социальной адаптации в условиях парааномии. В отличие от классической аномии [Мертон], новых форм социальной патологии, возникших как результат конкретного сочетания сил аномии и развития, парааномия предполагает стирание принципиальных различий между объективной и субъективной реальностью, нарушение целостного мира смыслов, размывание идентичностей, культурных целей и, соответственно, институциональных средств их достижения. Используя терминологию Ж. Бодрийяра, можно сказать, что парааномия – это мир симулякров и симуляций, мир, в котором уничтожается соотнесенность знаков и слов с истинным положением дел. При этом общественная жизнь в целом все более приобретает хаотическое содержание, находящееся в процессе самоорганизации. Она изменяется не только под воздействием внешней принудительной каузальности, но и под влиянием внутренней саморефлексии, как бы внутренних команд, исходящих как от социальной структуры, так и от социальных акторов. Парааномия возникает, когда начинает размываться само представление о нормативности и девиации. Она – естественное состояние общества постмодерна. В этом направлении, нравится нам это или нет, развивается и российское общество.

В условиях, когда никакая реальность, никакой смысл не могут быть приняты как верные и бесспорные, играизация позволяет индивидам преодолевать напряжения на структурном и функциональном уровнях, весьма эффективно адаптироваться к этому порядку в самых разных сферах общественной жизни. Она выступает в качестве новых нормативных регуляторов социальных практик людей. Искусная играизация становится востребованной в современных социальных институтах, структуры и функции которых все более виртуализируются. Игровые и эвристические практики социально конструируются, а затем включаются в экономические, политические и другие структуры.

Так, наравне с реальными экономическими институтами появились и развиваются современные экономические симулякры и симуляции – виртуальные компании, теневые предприятия и банки, фирмы-однодневки, разного рода «крыши» (последние особенно характерны для России). На рынках наряду с реальными сделками по купле-продаже товаров совершаются операции-игры с образами платежей, покупок, предоставлением кредитов и т.д. Зачастую игры осуществляются не с товарами в собственном смысле слова, а лишь со знаками. Манипуляции с образами и знаками постепенно превращаются в повседневные рутинные практики. Все это виртуализирует операционную среду, смешивает критерии идентификации легальной и нелегальной деятельности, до предела осложняет осуществление целенаправленной экономической стратегии.

Вместе с тем играизация позволяет экономическим акторам, создавая игровые по духу «программы», эффективно социально взаимодействовать друг с другом, осуществлять управление конкретным ходом экономической жизни в условиях видимого хаоса. Она формирует у социальных акторов особые фоновые ожидания – по Г. Гарфинкелю, социально-культурные установки на те или иные действия, которые латентны, не осознаются, но являются, по существу, механизмами социальной коммуникации между людьми. В нашем случае фоновые ожидания предполагают формирование игровых кодов, творческой активности, нацеленной на эвристические элементы. В виде латентных смыслов фоновые ожидания игрового смысла включаются в распространяющиеся ситуативные практики, предполагающие виртуальный порядок с определенными правилами. Они, как показал Гарфинкель, допускают «методические процедуры» социального взаимодействия в спонтанно складывающихся ситуациях. В самом деле, без игровых «методических процедур» сегодня практически невозможно ни приобрести сырье для производства, ни, особенно, реализовать товар.

Размывается реальность и в политической сфере. Подчас исчезает само представление о политике как, по мысли М. Вебера, целедостижен ческой деятельности, предполагающей «самостоятельное руководство «. Заметим, что социолог, выделяя три решающих качества политика – страсть, чувство ответственности, глазомер, – характеризовал их также через призму рациональности: страсть он понимал как ориентацию на существо дела», а глазомер как «способность с внутренней собранностью и спокойствием поддаться воздействию реальностей.

Сегодня политика в России зачастую стимулируется сугубо прагматическими задачами сохранения или обретения властных полномочий, что не имеет ничего общего ни с реальными проблемами, ни с реализацией конкретных программ, ни даже с выполнением традиционных «обещаний» политиков народу. При этом появляются симулякры самих источников власти – структуры с размытыми функциями, иногда даже легитимно не закрепленными. Возникают виртуальные партии и движения, которые вообще не осуществляют самостоятельного руководства, не ориентированы на существо дела, на борьбу за власть, но производят образы борьбы, виртуализируя тем самым политическое пространство. Эти образы, если ими умело манипулируют определенные силы, позволяют добиваться преимущества одних политических партий перед другими в конкуренции за власть (например, симуляция выборов в ходе избирательных кампаний). Все чаще российский избиратель имеет дело не с реальными лидерами, готовыми осуществлять конкретные дела в интересах граждан, а с образами героев, спасителей, покровителей, суперменов и т.д., обещающих за несколько дней, к конкретной дате полностью решить сложные проблемы.

Наиболее рельефно играизация проявляется в культуре, через которую она входит в нашу повседневную жизнь, во все ее сферы, образуя играизированные массы. Играют политики, предприниматели, военные, представители правоохранительных органов. Игра становится органичной частью международных саммитов и дипломатических встреч. Организуют игры фонды, декларирующие свою приверженность благотворительной деятельности. Играют выпускники школ и колледжей, участвуя во всероссийской телепрограмме «Умники и умницы», приз которой – зачисление в МГИМО без экзаменов. И все играют, однако, не «понарошку», «ради игры», а взаправду, преследуя вполне прагматические цели. Телевидение из средства информации превращается в тотальное казино, в котором играют уже миллионы людей с учетом их дифференцированных статусов и ролей (играют собственники СМИ, менеджеры, режиссеры и, конечно, зрители). И опять-таки практически все играют не «ради игры», а ради социальной и профессиональной необходимости – кое-кто вообще видит в этом чуть ли не единственное средство решения своих жизненных проблем.

На дорогах не «понарошку» играют как водители, так и те, кто по долгу службы призван контролировать и организовывать движение транспорта. Лица, имеющие хоть какое-то отношение к науке и культуре, играют в академиков (за последние годы в России созданы десятки, если не сотни академий, соответственно, в сотни раз увеличилась численность самих академиков) и это при том, что социологи констатируют процесс размывания социального слоя российской интеллигенции вообще. Через Интернет можно принять участие в самых различных тотализаторах. Подобных примеров немало. Но главное – все это протекает не только и даже далеко не «в свободное время», что характерно для «классической» игры. По существу, все отмеченные и подобные игры перестают быть таковыми в смысле их традиционного содержания и функций. От них лишь сохраняются принципы игры, эвристические элементы, которые, будучи закрепленными в «отпечатках» памяти, в сочетании с прагматическими жизненными стратегиями образуют новое качество – играизацию – один из сущностных компонентов культуры постмодерна.

Играизация коренным образом трансформирует характер коммуникации людей, разделяя их во времени и пространстве, позволяя одновременно участвовать даже в играх, проходящих на других континентах. Некоторые СМИ принципиально отказались от разграничения отечественной и зарубежной аудиторий, делая ставку на глобальность теле- и радиовещания. Отсутствие привязанности к какому-либо географическому месту, характерное для традиционных культур, заменяется тем, что у индивида качественно расширяется возможность плюралистического выбора жизненных стратегий. Благодаря играизации, социальное взаимодействие людей все больше разделяется во времени и пространстве. Межличностные связи освобождаются от зависимости внешних факторов – традиций, родства, материального обеспечения. Через играизацию люди входят во многие секторы современной жизни, находящиеся в процессе постоянной самоорганизации, и тем самым более или менее успешно адаптируются к неравновесной культурной среде, справляясь со случайностями и непредсказуемыми флуктуациями, плюрализмом и неопределенностями.

Под влиянием симулякров и симуляций в играизированном обществе стираются различия между китчем и высоким искусством. Еще 20 лет назад номера «Необыкновенного концерта» театра С. Образцова воспринимались как пародия на псевдоискусство. Тогда при всех возможных вкусовых допущениях в стране существовала разделительная грань между общепринятой культурой (нормой) и разного рода субкультурами и контркультурами (девиация), к которым у общества в целом было негативное отношение. Сегодня же, например, игра на всем, включая грязную посуду, может симулировать культуру вообще. Во всяком случае, такое исполнение рассматривается как одна из субкультур в культурном плюрализме, имеющая практически равные права на автономное существование, на потребление зрительскими массами (программа «За стеклом» и др.) В итоге современные россияне входят в культурный мир, в котором китч и высокие эстетические ценности трудно различить.

Интимность, секс и сексуальность также оказались подвержены играизации. Сексуальный дискурс оказался тем, что можно играизировать, регулировать с помощью игровых практик. Сексуальность не есть некая универсальная константа, напротив, она тесно связана со знанием, типом мышления, социальной и культурной жизнью вообще. Соответственно, в играизированном обществе происходит умножение отдельных форм сексуальности. Российские уличные и газетные рекламы предлагают круглосуточный досуг, стриптиз, сексуальные релаксации на любой вкус. Желающие играют в бестелесный секс, позволяющий достичь вполне прагматического - испытать оргазм без соития.

Это все примеры того, что играизация не обходит стороной практически ни одну сферу жизни людей. Играизированные практики распространяются в самых разных культурных контекстах и по всему миру. Играизация становится самостоятельным видом социального и культурного производства, имеющего глобальный характер. Играизированный индивид и играизированное общество становятся глобальными символами успеха и благополучия. Неудивительно, что массы людей во всем мире хотят быть частью этого. Естественно, играизация специфична в локальных социо-культурных контекстах. Но в любом контексте ее основные характерные черты сходны с процессом макдональдизации, под которым американский социолог Дж. Ритцер понимает процесс, в ходе которого принципы работы ресторана быстрого обслуживания начинают определять функционирование все большего числа сегментов американского общества и остального мира, включая образование, работу, здравоохранение, отдых, питание, политику, семью и т.д. Но если макдональдизация стала «религией потребительства», то играизацию, полагаю, можно назвать религией успеха. Обе эти «религии» относительно самостоятельны. Но у них есть одно общее связующее звено - развлечение. Потребление все меньше и меньше имеет дело с приобретением товаров и услуг, и все больше и больше с развлечением. В самом деле, о средствах потребления мы все чаще узнаем из шоу-бизнеса, ибо они становятся его частью.

При этом играизированные структуры создаются практически в соответствии с концепцией «структурации» Э. Гидденса. Структура не является «внешней» по отношению к индивидам: как «отпечатки» памяти и то, что проявляется в социальных практиках, она в определенном смысле скорее «внутренняя», чем внешняя по отношению к деятельности индивидов (в терминах Дюркгейма). Структуру не нужно приравнивать к принуждению, она не только принуждает, но и дает возможности. В связи с этим поток играизированных действий индивидов неизбежно воспроизводит ненамеренные последствия, столь характерные для повседневности постмодерна и для российского общества в особенности. И тем не менее играизация обладает определенной способностью упорядочивать их.

2. Играизация – новая, формирующаяся парадигма рациональности, позволяющая в предпринимательстве, политике, культуре и даже личной жизни противостоять давлению хаоса, становясь фактором социального порядка – порядка, порожденного из хаоса. Естественно, что при этом в понятие «порядок» вкладывается иной смысл. Понятие порядка (или беспорядка) сложнее, чем можно было бы думать.

Согласно синергетике, порядок, развитие общества вообще не мыслятся без бифуркаций – определенных периодов, в которых флуктуации внешних и внутренних факторов развития, а также непредвиденные последствия действий людей достигают критического уровня, что влечет за собой неустойчивость, возможности различных вариантов развития. Однако в результате общественная система может самоструктурироваться и выйти на более высокий уровень упорядоченности. Идеи о нестабильности флуктуации начинают проникать в социальные науки, - продолжают далее Пригожин и Стингерс. Ныне мы знаем, что человеческое общество представляет собой необычайно сложную систему, способную претерпевать огромное число бифуркаций, что подтверждается множеством культур, сложившихся на протяжении сравнительно короткого периода в истории человечества... Мы живем в опасном и неопределенном мире, внушающем не чувство слепой уверенности, а лишь чувство умеренной надежды. Играизация как раз способствует тому, что упорядочивает неупорядоченность, разумеется, до определенной степени – «умеренной надежды», смутных представлений о социальных и культурных реальностях, структур в гидденсовском понимании. Определенная рутинизация играизированных практик становится условием социальной стабильности. Она обеспечивает адекватное взаимное восприятие поступков индивидов.

Как и макдональдизацию, играизацию можно измерить по следующим параметрам: эффективность, калькуляция, предсказуемость, контролируемость. Под эффективностью играизации понимается оптимальный, возможно быстрый способ достижения прагматической цели, осуществляемый с нарушением общепринятых правил. Например, за деньги можно купить определенный статус – от водительских прав до графского титула.

Калькуляция предполагает учет количественных и качественных затрат на реализацию конкретных прагматических стратегий. Можно, например, подсчитать временные затраты на ту или иную играизированную активность и сравнить полученные результаты с тем, сколько времени потребует деятельность, если ее осуществлять строго по правилам. Плоды и риски играизации также можно учесть: первые становятся, прежде всего, достоянием социально привилегированных слоев населения, а вторые (риски) сосредоточиваются среди малоимущих. У них чаще случаются жизненные драмы и культурные травмы от игровых неудач. Акторы с большим социальным и политическим капиталом могут даже получать экономическую выгоду от глобального увеличения рисков, разрабатывая технические новинки, играизированные практики, минимизирующие для них риски. Разумеется, риски от играизации рано или поздно затрагивают и тех, кто их производит или извлекает из них выгоду. Новые русские тоже не защищены от негативных последствий играизации. Однако все без исключения сферы играизированной жизнедеятельности, связанные с непрерывным просчитыванием всевозможных рисков и их параметров, можно в принципе калькулировать.

Предсказуемость означает сознательное принятие отсутствия принудительной каузальности, строгих правил деятельности, неопределенности и рисков, альтернативности и случайности. Но по совокупности случайностей вполне можно выявить статистическую причинность и общее, результирующее следствие как самоорганизации конкретных институтов, относительно стабильных черт социальной жизни, так и характер взаимодействия акторов. Высшей детерминантой, по существу, выступают программы социального взаимодействия, социальные практики, которые одинаковы в определенных времени и пространстве, благодаря рефлексивности агентов.

Контроль здесь не прямой, а рефлексивный. Основной акцент делается на отслеживании перемещения реальных и виртуальных капиталов. Важно проконтролировать характер деятельности акторов с учетом игровых кодов и дискурсов, к которым они привержены. В итоге рефлексивный мониторинг позволяет актору, контролируя свою деятельность, соизмерять свои желания с возможностями в контексте взаимодействия с другими людьми.

Играизация, несомненно, оказывает определенное позитивное влияние на социокультурное развитие современного общества. Она расширяет число благ и услуг, предоставляя их многомиллионным массам людей. Акторы играизации могут заниматься своей деятельностью вне зависимости от их местонахождения и времени суток. Резко сократилось время для достижения желанных целей (заметим, целей индивидуальных, не общественных!). Играизация в относительно мягких формах способствует утверждению таких защитных механизмов, как вытеснение, отрицание и сублимация, что весьма актуально для современной России. Она, в частности, позволяет удалять из сознания мысли о рисках как о чем-то враждебном, заглушить мотивы к действиям, которые потенциально вызывают аффект, большую напряженность. Неприятные реальные события могут отрицаться с помощью замены их симулякрами и вымыслами. Играизация также способна направлять агрессивную энергию, деструктивность в русло, в принципе не опасное для общества и самих акторов. Играизация быстро включает в повседневную жизнь технологические, маркетинговые и управленческие новации, особенно относящиеся к управлению рисками, что является глобальной проблемой современности.

Вместе с тем, подобно макдональдизации, играизация порождает иррациональную рациональность. Люди, участвующие в играизированной деятельности, по существу, низводятся до технических ресурсов, что так или иначе способствует дегуманизации человеческих отношений. В силу психологических особенностей далеко не всем дан творчески-критический потенциал восприятия информации, позволяющий активно созидать свою жизнь, делать успешную карьеру. Многие вынуждены играть примитивные роли статистов. Они становятся вещами, которыми манипулируют, у которых создают иллюзии причастности к решению общественных и личных проблем посредством игровых практик.

В играизированном обществе люди перестают различаться по социальному происхождению или положению, во всяком случае роль этого фактора существенно снижается. Одной из основ новой дифференциации становится доступ к тем или иным играизированным практикам, приверженность к конкретным играизированным дискурсам, по которым можно формировать типы идентичности акторов.

Играизация становится новой формой отчуждения. Играизированный индивид как бы отстраняется от самого себя. Он не является движителем своих собственных действий. Более того, он вступает в мир несвободы: хотя индивид питает иллюзию, будто делает то, что он хочет, в действительности им движут страсти, иррациональные силы, отделенные от его сознательного «Я». Индивид может полагать, что он свободен - ведь игровые практики предполагают выбор. Но этот выбор ущербен, ибо не оставляет возможностей с помощью разума мысленно постигать мир и влиять на содержание и качество общественной жизни. Его место занимает рассудок – способность манипулировать миром вещей при помощи мышления. Разум, инструмент человека для достижения истины, рассудок – инструмент для более успешного обращения с миром; первый – человечен по своей сути, второй принадлежит к животному в человеке.

Играизации сопутствует регрессия – переход к более низким, упрощенно-примитивным социальным действиям, что так или иначе способствует воспроизводству деструктивности. Регрессия может проявляться в самых различных формах - увеличении потребления алкоголя, табачных изделий, наркотиков, а также в том, что люди испытывают тягу к социальным действиям, связанным с повышенными рисками и мистикой. Они полагают, что рисковые игровые практики, услуги магов и экстрасенсов, которые все более приобретают форму шоу, по возможности, массового, могут сразу решить их личные проблемы, вылечить от всех болезней. Регрессия проявляется и в том, что индивиды преступают порог дозволенного: пренебрегают правилами безопасности, нарушают законы, во имя политиканских амбиций и коррупционных целей приносят в жертву права и свободы, а то и судьбы других людей, равно как и свою жизнь. Словом, совершают массу действий с явно иррациональным компонентом.

Отчужденный человек создает себе идолов в виде счастливого случая, кланового игрового клуба, власти, добытой махинациями, капитала, сделанного за счет игры, и т.д. Он перестает быть творцом, превращаясь в слугу созданных его руками идолов. Возникает социальный тип авантюриста, движимый жаждой игровой страсти, успеха любой ценой. Для него свобода и демократия – вседозволенность, возможность блефовать и манипулировать сознанием окружающих. Вместе с тем, многие люди начинают ощущать себя марионетками. У социального типа марионетки нет чувства своего «Я», и такие люди, по существу, и не могут его иметь. Они готовы обманываться, легко примыкают к той или иной играизированной массе, их основная мотивация – зависть и жадность. Помыслы и действия отчужденного человека направлены на то, чтобы выгодно реализовать себя в том или ином игровом пространстве. Его самооценка зависит от того, насколько он преуспеет в большой или малой игре. Человеческие качества отныне рассматриваются им через призму «успеха-неудачи». Сегодня для нас стало очевидным, - что не все люди от природы хотят быть свободными, что не все хотят и не все могут, по самым разным причинам, сделать над собой усилие для овладения разумом, столь необходимым для свободы.

Есть опасение, что авантюристский и марионеточный типы людей могут распространяться в России как прямое следствие играизации. В связи с этим актуальна ориентация общественного сознания на само содержание свободы как независимого выбора жизненного пути или жизненных стилей, на создание нравственно оправданных форм социальной жизни, которые будут способствовать саморазвитию личности индивида в контексте новых глобальных взаимозависимостей.

Играизация и сопутствующая ей культура высоких рисков не могут не порождать у современного человека противоречивые психологические состояния – сомнения, тревоги. Причина этого видится в том, что индивид практически утрачивает внешние опоры, детерминирующие его поведение (авторитет, традиции, веру). Возникает дезориентированность, источник которой – разрыв преемственности в организации институциональной системы постмодерна, а также социальных и культурных традиций. В результате неуверенность, тревога становятся спутником жизни играизированного индивида, а субъективные кризисы, безрассудства, проявления деструктивности превращаются чуть ли не в норму.

3. Играизация – эффективный фактор конструирования и поддержания виртуальной реальности неравновесного типа. Она обеспечивает функционирование институтов, коммуникативных процессов, посредством которых социально активные акторы, как правило, обладающие значительными экономическими, политическими и символическими капиталами, выполняют роли значимых других, эффективно симулируя экономические достижения или демократические инновации. П. Бергер и Т. Лукман выделяют две переменные, влияющие на поддержание субъективной реальности, - плотность производимой и поддерживаемой акторами реальности и интенсивность общения. Обе переменные весьма рельефно присутствуют в современном обществе. Более того, в обществе разрабатываются все новые процедуры, представления, программы для поддержания повседневных игровых практик, в которые включаются все более широкие слои населения, образующие играизированный «хор», которым дирижируют (манипулируют) значимые другие. Этот «хор», по существу, - масса, хотя и открытого типа. Как и во всякой массе, в нем присутствует тяга коллективного бессознательного к поиску вождей, героев или суперменов, олицетворяющих идеал силы, успеха и благополучия. «Хор» стремится идентифицировать себя с ним, что, несомненно, способствует поддержанию сложившейся реальности.

Однако ныне влияние конкретных значимых других на поддержание реальности нельзя оценивать по прежним меркам, характерным для традиционного общества и даже общества модерна. Ведь в условиях постмодерна речь идет, подчеркнем, о реальности неравновесного типа. А это, по определению, предполагает увеличение ее динамической сложности и, как следствие, - более частую, чем это было прежде, переоценку значимых других. Последние либо переходят в иные жизненные сферы, где сохраняют свою значимость, либо пополняют «хор». Скачут рейтинги популярности российских политиков. Места обанкротившихся значимых других тут же занимают новые акторы, проявившие большую рефлексивность в отношении рисков играизации. При этом общественное сознание ныне не реагирует болезненно на перемещения значимых других: нет очевидной ненависти, бичевания ушедших лидеров; не столь радикально звучат требования нового, «настоящего» героя, готового в очередной раз «осчастливить народ», хотя многие россияне с конкретной личностью, особенно президентом, связывают свои надежды на лучшее будущее.

Вообще, виртуальная реальность неравновесного типа не предполагает четкого выявления ни причины, ни конкретных социальных акторов новых состояний. В целом для постмодернистских теорий характерно понятие «смерти субъекта» - метафора, обозначающая нынешний процесс расшатывания монолитности субъекта – Бога, Творца или какого-либо Автора. Особенно в зонах бифуркации становится практически невозможно выявить субъекта перемен. Но это отнюдь не означает, что социально активные акторы не могут влиять на трансформацию субъективной реальности, ибо «мы знаем, что столь сложные системы обладают высокой чувствительностью к флуктуациям... даже малые флуктуации могут усиливаться и изменять всю их структуру (это означает, в частности, что индивидуальная активность вовсе не обречена на бессмысленность)». Как показали Бергер и Лукман, субъективная реальность, какой бы по характеру она ни была, может становиться объективной фактичностью даже в плюралистической ситуации конкурирующих идей, если значимые другие и «хор» взаимодействуют и друг с другом, и с той субъективной реальностью, поддержанию которой они служат.

Что касается рядовых россиян, то они, в своем большинстве выполняя роль «хора», осознанно или нет участвуют в поддержании производства виртуальных продуктов и играизированного дискурса. Пока не видны сколько-нибудь серьезные альтернативы для складывающейся реальности. Представляется, кое-кто осознает, что он - объект манипуляций, но многие при этом руководствуются принципами «от меня мало что зависит», «политика - грязная игра, которая не для меня» и инертно относятся к возможным изменениям «официальной» реальности. В. Ядов отмечает, что нынешние россияне высокоактивны в обустройстве собственной жизни, жизни своей семьи и в этом обнаруживают поражающий воображение оптимизм. Но они предельно пессимистичны в отношении будущего страны и общей ситуации в России. Наиболее емкое объяснение этого, казалось бы, противоречия состоит в том, что люди не видят для себя возможности контролировать ситуацию за пределами узкого жизненного пространства.

Кроме того, коллективное бессознательное «хора» склонно проявлять нетерпимость к тем, кто к нему не принадлежит, кто не разделяет играизированного дискурса, что также работает на поддержание складывающейся реальности. Важно учесть и то, что индивиды могут осуществлять лишь те социальные действия, которые в соответствии с результатами их рефлексивного мониторинга считаются нормальными, приемлемыми для совершения. Они участвуют в акциях протеста не тогда, когда испытывают лишения, моральные неудобства, а когда считают для себя естественными, возможными протестные социальные практики.

Само собой разумеется, что играизация востребовала акторов с адекватным игровым габитусом, позволяющим им выполнять роли «виртуозов плюрализма» (Бергер) – действовать быстро, неожиданно для оппонентов, словом, адекватно перманентной изменчивости. Играизация предполагает способность акторов по ходу выполнения прагматической стратегии менять правила деятельности в свою пользу, привлекая для этого не только реальные капиталы – экономические, политические, культурные, - но и капиталы символические и виртуальные. И, конечно, играизация немыслима без умения блефовать, манипулировать сознанием других, использовать демагогию, симулякры, что позволяет задействовать как реальные, так и виртуальные капиталы оппонентов и вообще сторонних акторов. Более того, положение индивида в стратификационной системе ныне можно и нужно измерять уровнем его игрового габитуса, способностью оказывать влияние на акторов различных игровых полей. Игровой габитус может увеличивать или уменьшать чувство неуверенности, характерное для культуры постмодерна, а также влиять на количество и качество потребляемых благ. Теперь в России, говоря о политике или хозяйственнике как об «умном человеке», нередко имеют в виду, прежде всего, высокий уровень его игрового габитуса, который ныне обретает самостоятельную социальную и культурную ценность.

Виртуальная реальность неравновесного типа востребовала особую эвристическую осмысленность, предполагающую плюрализацию сознания, его амбивалентность. В итоге формируется новый тип играизированной ментальности как конкретная новая форма ложного сознания. Это проявляется в том, что производимые играизированные символы становятся индетерминированы от реалий окружающего мира. В итоге разрушается связь между символами и реальностью: обмен между символами происходит относительно друг друга, но не между символами и реальностью. За символами зачастую не стоит то, что есть в реальной жизни. Так стирается грань между реальностью и вымыслом, между истиной и заблуждением. Однако под влиянием коллективных иллюзий люди определенное время могут не осознавать и не задумываться о характере мира, в котором они живут.

Для играизированной ментальности характерна определенная этика, ориентированная на свободную игру структур и акторов, невиданный ранее индивидуализм, нравственная и моральная всеядность. Исчезает такое явление, как универсальная, общая для всех мораль. Соответственно, индивиды перестают быть плохими или хорошими, они становятся «морально амбивалентными». Но мораль не исчезает вообще. Она трансформируется в корпоративные этические системы, касающиеся межличностного взаимодействия, в том числе и регулирования играизированного дискурса.

Постмодернистское мышление по существу предполагает принятие культурного разнообразия, включая смену игровых кодов и знаков как естественного положения вещей. Это мышление развивается в направлении толерантности, ибо оно принимает существование богатого многообразия культур нашего времени, учитывает случайности, непредвиденные последствия в конструировании социальной жизни, что также способствует поддержанию и воспроизводству существующей реальности.

Играизированной ментальности свойственна адаптация к неопределенности, рискам, всему тому, «чего не может быть», к чему россияне постепенно привыкают. Такая ментальность любой проигрыш или кризис не воспринимает как драму и не переживает как социальную травму (П. Штомпка), а лишь инициирует новый круг деятельности по ныне утверждающемуся с подачи А. Лебедя принципу: «упал - отжался». Играизированный тип ментальности позволяет индивиду совладать с рисками модерна, которые не уходят корнями в прошлое. Они, скорее, связаны с опасностями настоящего и будущего. В связи с этим отметим, что прошлый опыт мало значит для играизации. Его место, по существу, занимает конструируемое будущее, т.е. то, что потенциально может произойти с поправкой на риски, прежде всего исходящие от институциональных структур.

Примечательная особенность реалий играизированного общества – с одной стороны, все увеличивающаяся свобода индивидов от принудительного влияния общественных структур, а с другой – рост рисков и неопределенностей, исходящих от этих же структур. В результате перед людьми открываются невиданные ранее возможности рефлексивного созидания не только себя, но и общественных реалий, в которых они живут. Социальное становится подверженным влиянию рефлексивности. По существу, индивиды поставлены перед необходимостью выбора социального контекста – в какие социальные отношения вступать и поддерживать, а в какие – нет.

Рефлексивность индивидов также выражается в их критичности не только по отношению к окружающим реалиям, но и к себе, своим идеям и действиям. Постмодернистская ментальность позволяет индивидам преодолевать власть структур, характерную для традиционного общества модерна, которая задавала вполне определенные жизненные ориентиры. Более того, постмодернистская ментальность дает индивидам также возможность выйти за пределы влияния конкретных социальных структур. Это позволяет им лучше реализовать свой интеллектуальный потенциал, игровой габитус вне зависимости от социального происхождения.

Рефлексивность распространяется на жизненные ориентации и ценности. Появляются новые тенденции в мышлении и поведении людей: если ранее они были, прежде всего, обеспокоены благосостоянием, то теперь - в значительной степени играизированными дискурсами, их рисками. Вместе с тем, постмодернистская реальность производит не только риски, но и особую рефлексивность в отношении рисков. Не только специальные структуры, но и сами люди начинают собирать информацию о рисках и их последствиях. В России в начале демократической революции широкое распространение получили инвестиционные фонды, организовавшие игры с выплатами баснословных процентов (до 1000% и более). Миллионы россиян, поддавшись страсти к легкой наживе, приняли в них участие. Через короткое время фонды исчезли с деньгами вкладчиков. В результате россияне утратили доверие к коммерческим банкам и даже к традиционным банковским структурам типа Сбербанка. Таким образом, постмодернистские реалии производят новые рефлексивные способности, позволяющие минимизировать риски.

Важно отметить, что нельзя абсолютизировать влияние играизации на нашу духовную жизнь. И в России, и в мире она охватила лишь те сегменты обществ, в которых отступает влияние принудительной каузальности. Не менее важно учесть и характер общественного сознания, устоявшихся социальных практик, которые могут неоднозначно реагировать на играизацию. Представляется, в западном обществе ей противостоит тип рациональности, основанный на протестантской этике. Там, соответственно, утвердилось рациональное политическое поведение, предполагающее строгое соблюдение законов и общественных норм. Разумеется, это сказывается на характере и форме играизированных практик и дискурсов.

В России иная ситуация. История нашей страны знает только рационализацию авторитарного типа, предполагающую «железный» порядок и страх перед жестокостью законов. Но оборотной стороной авторитарной рациональности был неизбежный беспорядок. И никакого противоречия здесь нет: порядок, основанный на страхе, искуплении, жертвенности, не мог не порождать аффективного мышления, эмоциональных порывов, иррациональных и деструктивных действий. Игнорирование законов и ритуалы жертвенности, беспорядок и хаос были неизбежными спутниками нашей действительности. Все это предпосылки того, что ныне играизация в нашей стране не встречает серьезного противодействия – распространяются ее наиболее антигуманные формы, поощряющие социальную безответственность по принципу «после нас – хоть потоп», жажду легкой наживы. Разумеется, индивиды с играизированной ментальностью не приемлют долгосрочной стратегии развития общества. Несомненно, играизация в ее антигуманной форме становится угрозой для будущего России.

В процессе вторичной социализации, как известно, активно участвует институт образования. Чтобы понять, насколько пагубным может быть использование игротехнологий в образовательной среде, необходимо знать свойства игры Одно из таких свойств заключается в том, что игра никогда не кончается Игра – это не только социальная или педагогическая, или терапевтическая технология, игра – это феноменальное явление бытия Начатая в технологическом аспекте, игра продолжается и в жизни Погруженные в рефлексию учащиеся, продолжают жить в игровом пространстве еще длительное время после окончания игры Всем известен этот синдром «торможения», когда акторы звонят, ищут встречи с руководителем игры, чтобы поделиться новыми мыслями, идеями

Следующее свойство игры – она не имеет результата Попытки в начале 90-х годов ввести деловые игры в процесс обучения в общеобразовательных школах в виде самостоятельной дисциплины потерпели неудачу Во-первых, подростки очень активно входили в игру и подчинялись игровому воздействию: их захватывал творческий процесс, свобода самовыражения Однако прозрение от того, что результат не интересует никого, осознание того, что пережитые минуты счастья творческого полета – это только манипуляция с целью активизации их мотивации учебы, - все это приводило к психологическим срывам Во-вторых, деловая игра не имеет предмета изучения, как например, математика и другие дисциплины Поэтому она обращается к конкретным предметам и в весьма насыщенном учебном процессе не облегчает, а скорее отягощает школьную жизнь

Разрушительное воздействие игры проявляется и в том, что итог игры в виде победителя или побежденного не однозначен; раз конца игры нет, то выигрыш со временем может обернуться проигрышем Созданная схема, как бы она затем не рефлексировала, уже запрограммирована на определенные параметры «успеха», «выигрыша» Однако жизненная ситуация намного сложнее любой схемы

Обязательными элементами игры является эмоциональная экспрессия и перемещение в нереальность. Представьте себе, что созданная кем-то схема «вживается» в жизнь через образовательную среду, имея в качестве негативного базиса все вышеизложенные аргументы, при этом ее воздействие усилено этой самой эмоциональной экспрессией и виртуализацией реальности Мы получаем общество, состоящее из людей, страдающих игровой зависимостью Известно, что при каждой игровой школе существует определенная группа людей, которая стремится участвовать во всех играх, поскольку испытывает потребность пережить снова и снова эйфорию игровой страсти. При этом существуют и игротехнологи, которым совершенно неважно, во что играть и для чего – главное испытывать чувство власти над людьми, их эмоциями, поведением

Теперь представим, что на этом фоне знания заменяются схемами, т е технологизируется сам процесс обучения Если нацеленность всего игрового арсенала идет только на технологический аспект – на схему, то на первый план выходят лишь ответственность акторов друг перед другом за сохранение и реализацию схемы при игнорировании обязательств перед другими социальными средами Если мораль игры состоит только в реализации кодификации морали схемы, то игра превращается в манипулятивную технологию, а игровые действия – суть закрепление предлагаемой практики Соответственно происходит роботизация личности и тиражирование полученного результата. Если образование воспроизводит общество, то какое общество оно будет воспроизводить, если возьмет за основу предлагаемую методологию?

Игра на протяжении многих веков служила созидательным процессам Человек, играя, познавал мир Положительным воздействием игры в процессе обучения пользовались и раньше Игра позволяла стимулировать обучение; способствовала регулированию нагрузки, снимая напряжение через релаксацию; она помогала формировать моральные ценности, учила нормам поведения Современные игровые технологии помогают усилить все эти положительные качества Речь не идет о том, что игра вредна Речь о том, что не только неграмотное применение игры может привести к тяжелым последствиям, но и сама методология может иметь разрушительную направленность. И если недостатки проведения можно корректировать, то недостатки методологии распознаются только в виде печальных последствий

За любой игровой схемой стоит человек, ее создавший Подменять жизнь игрой значит способствовать развитию манипулятивных структур в обществе, опирающихся на тотальные принципы Тотальная же институция уничтожает основы социализации

4. Теоретико-методологические основания парадигмы играизации позволяют исследователям получить более углубленные представления о характере социальных практик, жизненных стратегий индивидов постмодернистского общества, которые все больше становятся детерминированы игровыми и эвристическими элементами. Данный теоретико- методологический инструментарий особенно уместно использовать сегодня, когда социальные реалии все более размываются, становятся диффузными. В этих условиях играизированный дискурс представляет собой нечто специфичное и относительно стабильное, на что исследователи могут опереться при изучении современного постмодернистского общества.

Парадигма играизации, как и все теории постмодерна, по духу релятивистская. Многие из ее понятий обозначают стирание границ между объективной и виртуальной реальностью, между детерминизмом и индетерминизмом. Она не дает целостного представления о сущностных связях постмодернистских социокультурных реалий и не пытается найти на них исчерпывающие ответы. Ее главная цель – выявить характерные тенденции современного общественного развития, в частности интерпретировать процесс включения игровых социальных практик в жизненные стратегии индивидов и их распространение во многих сферах общественной жизни.

Данный теоретико-методологический подход отвечает новому пониманию полипарадигмальной сущности социологии. Пока в современной социологии представители каждой парадигмы подчеркивают свою особую значимость, некоторые из них не оставляют попыток добиться того, чтобы именно их теория была бы своего рода гегемоном в социологии. Я согласен с мнением З. Баумана о том, что полипарадигмальная сущность социологии должна сохраниться, но преобразоваться в мирное сосуществование теорий так, чтобы каждая из них, по существу, могла дополнять полученные результаты всех других теорий. Заметим, что подобный взгляд еще в начале 1980-х годов высказывал Ритцер.

Играизация как одна из социологических парадигм постмодерна позволяет освоить неодетерминистский и уникальный характер новых социальных реалий. Она, как и теория структурации Гидденса, предлагает прерывистую интерпретацию современного социального развития, по которой современные социальные институты, включая и институт играизации (под «институтом» подразумеваются относительно стабильные черты социальной жизни), являются уникальными, радикально отличными от институтов традиционного общества.

У играизации выкристаллизовывается свой новый предмет исследования, который в самых общих чертах включает следующее: сложную непредсказуемую общественную систему, прежде всего в виде играизированного общества, его социальных практик, упорядоченных в пространстве и во времени; изучение разнообразных агентов с доминированием игрового габитуса, которые практически не зависят друг от друга, свободно выбирают цели и средства их достижения; исследование хаотичного пространства, в котором социально конструируются играизированные практики и дискурсы; изучение типов идентичности акторов постмодернистского общества; исследование символических признаков, которые в условиях неопределенности выражают некую значимость для ряда категорий акторов.

К лекциям

На главную страницу

Тема 10. Смех, праздник и магия в истории общества

(материал необходимо изучить к 24.11.2009 )

10.1. Смех и истоки культуры

Юмор индейцев

Фридрих Ницше устами Заратуштры сказал: «Смех возвел я в святыню». А Владимир Соловьев определил, что «человек не существо общественное, но существо смеющееся».

Очевидно, под происхождением смеха следует понимать выявление такой преемственности фактов во всем их разнообразии, которая охватывалась бы чем-то общим и длящимся. Если говорить языком герменевтики, имеющей прямое отношение к работе с традицией, то необходимо построить такой герменевтический круг, где общее обусловливало бы частное, а частное – общее. Иными словами, в нашем случае требуется, выявив герменевтический круг человеческих традиций смеха, попытаться распространить его за пределы общества, скажем, на стадо обезьян. Ведь только тогда какие-то аналогии могут соответствовать уровню научных фактов. Оказиональная биологическая частность поведения животного, его реакция на внешний раздражитель не может рассматриваться в качестве истока черты, относящейся к человеческой всеобщности.

Поль Рикер, внесший большой вклад в науку герменевтических интерпретаций, заметил, что «синхрония принадлежит системе, а диахрония – проблеме». Тут остается только добавить, что лишь насыщенность системы может дать толчок диахронической проблеме, те для постановки проблемы происхождения следует привлечь как можно больше этнографических данных.

В связи с нашей генетической проблемой не хотелось, чтобы она упиралась, как в стену, в социальность. Ведь социальность не есть свойство, она субстанциальна (материальна). Перспективнее обращение к культуре, ибо она реализует предикативные свойства человека. Тем самым культура в обход социума открывает путь к индивиду, к его выразительным состояниям, включая смех.

Американские этнологи обратили внимание на специфическую черту автохтонов Америки: в культуре индейцев ограничены средства словесной игры вроде загадок, поговорок и каламбуров. Поэтому Эдуард Сэпир счел нужным посвятить специальную статью редким каламбурам у навахо, которых он наблюдал в 1929 г. Вот описанная им ситуация. На заседании совета племени вождь одной из партий произнес фразу «Вы, люди, решите один вопрос!». Тут же калека остроумец, очевидно, из противоположной партии прошептал своему соседу «Подними меня!». Сосед оказался сообразительным Он поднял калеку на руки и спросил: «Куда мне его положить?» Сцена эта вызвала смех.

Сэпир видит причину смешного для навахо в их языке, где фраза «решить вопрос» звучит так же, как «положить его». Сэпир раскрывает еще более тонкий языковый механизм, заставивший смеяться важных должностных лиц. Дело в том, что глагол «обсуждать дело, слова, план, дату, решение» имеет более прямое значение «манипулировать круглым предметом». Кроме того, шутник калека обозначил себя словом «круглый предмет», относящимся только к неодушевленным объектам вроде картофеля, яблока, часов или камня. Налицо, как констатирует Сэпир, сатира «на нудную деятельность важных лиц». Ко всему прочему товарищ калеки в невинном вопросе: «Куда мне его положить?» для лексемы «его», «вот этого» употребил переиначенное слово «дело, обстоятельство».

В истории, рассказанной Сэпиром, речь идет не только о словесном каламбуре. Нас интересует в ней еще и действие с телом калеки его друг поступил, как с вещью, – поднял и положил. Тем самь1м он реализовал предикат вещи, имеющей свойство быть перемещенной, передаваемой или принимаемой Вещь может быть отторгаема от человека, дистанцируема. На расстоянии, вне человека она не теряет своих признаков В то же время мы чувствуем, что вещь сохраняет прочные интимные связи с человеком. Он создал ее для своих нужд, выразив в ней свои человеческие предикаты. Тогда вещь – это реализованные предикаты человека, способные в виде вещи отделяться от человека, существовать независимо Вещи отобраны у человека и живут особои жизнью. В своей независимости они способны играть важную роль, придавая целесообразность бытию человека. Вещи публикуют дисгармоничные стремления людей, снимая тем самым напряжение бытия. Недаром Павел Флоренский выразил эту мысль просто и четко «Бог мыслит вещами».

Что сделали в таком случае два смеющихся навахских друга? Они не «овеществили» человека, а напротив, обозначили принадлежность вещей силе, находящейся вне нас, которая проявила себя смехом присутствующих членов совета. Их важные дела оказались не столь уж важными. Над их социальностью был обозначен какой-то более высокий уровень. Индеец сознательно опустил «опредмеченный уровень бытия», используя терминологию неодушевленности. Зато в подсознании присутствующих замерцало личностное, персонифицированное начало мира.

Смех богов или обезьян?

Огромный мировой материал показывает смеющийся человек со отнесен с определенно персонифицированной силой, обозначаемой по разному в разных культурах. На Кавказе о смеющемся ребенке скажут, что его коснулся ангел. В Древней Греции считалось, что боги в праздничные дни выступают шутами Боги вообще постоянно смеются Олимпийские боги забавляются, видя наказанного Гефестом Ареса за его связь с супругой бога кузнеца. Гомер говорит даже о «вечном смехе богов» Скандинавский. Один смеется над Тором, у которого «черты бога деревенщины, домоседа». Да и вообще, мир создан из смеха бога, как утверждает египетский (III в н.э. ) алхимический папирус. Из этого смеха возникли свет и вода Когда бог рассмеялся в седьмой раз, появилась человеческая душа.

Сейчас можно было бы перейти к рассмотрению материала о ритуальном и бытовом женском смехе, сопровождающем возникновение жизни. Но этого не стоит делать, потому что наша задача – рассмотреть смех не культурологически и не в качестве социальной функции. Мы должны отрефлексироватъ эти аспекты ради построения системы соотношения общего и частного.

Смех взрослых людей не может не быть социальным. Обратимся к хорошо известному архаическому смеху глумлению, большое внимание которому уделила в своих исследованиях Ольга фреиденберг. Часто это был смех мужчины В калмыцком эпосе «Джангар» обрисован торжествующий смех победителя. Мужской смех-глумление иногда сопровождается биением себя в грудь или указательным жестом большого пальца в грудь. У абхазов он означает высокомерное «я – мужчина!».

Подобный смех и подобные жесты можно соотнести с угрожающими ударами в грудь самца обезьяньего стада. Разница обезьяньего жеста и мужского выпячивания груди не существенна в обоих случаях демонстрируется объемность тела в целях запугивания. Здесь тело опредмечено и овеществлено и представляет собой знак угрожающего орудия. Ситуация, конечно, любопытная, но бесперспективная для темы. Поэтому сходство человеческого смеха глумления с обезьяньей угрозой или со швырянием обезьянами своего кала в чужака, например, в экспериментатора, — явления, которые выделены по внешней аналогии при еще совсем неясной общности. Иначе говоря, оба факта пока для нас не входят ни в один герменевтический круг, т.е. обнаружение показанного сходства еще не выявило традиции, конечно, в ее герменевтическом смысле. Для человеческого смеха, пусть даже для недоброжелательного, важна социальность. Действия обезьян биологичны стук в грудь связан с демонстрацией свободных от локомоции лап, готовых к драке. Бросание обезьянами кала происходит от хорошо известного у них отторжения фекального запаха. Однако мы не должны исключать того, что у обезьяньего биения в грудь и человеческого хохота, представляющего собой сотрясение диафрагмы, может быть общая физиологическая основа.

Чтобы уйти от трудностей, связанных с социальной рефлексией, следует обратиться к детскому смеху. По крайней мере у грудных младенцев мы вправе предположить отсутствие категории комичного и рефлексии по этому поводу.

Детский смех

«Детская природа – не обязательно человеческая природа», – писал Анри Бергсон. Этнографические свидетельства об обращении с новорожденным, как с пришельцем в человеческий мир, сверхдостаточны. Укажем только на некоторые из них а именно на те, где ребенок не реально, а ритуально мифологически является странником между мирами. Этот образ хорошо известен в облике младенца Гермеса, который, украв у Аполлона коров, выполнил тем самым функцию перераспределителя благ функцию, явно культурогенную (за что получил от Аполлона арфу) и аналогичную деянию Прометея, похитившего у богов огонь для людей. Архетип приходящего и уходящего дитя представлен в северокавказских историях о нагом ребенке счастье, покинувшем дом из-за несогласии между членами семьи. Не будем обращаться к мировым эмбриональным концепциям, где деторождение представляется результатом прихода зародышей со стороны. Подобные эмбриональные концепции, включая тотемные, лишь «осюжечивают» архетип дитя, которое предикативно приходит или уходит из сообщества взрослых. Недаром в некоторых традициях, например в памирскои, о новорожденном говорят, как о госте.

Проблема обращения с телом новорожденного ребенка состоит в его закреплении, привязывании. Отсюда разнообразные способы его пеленаний помещений в платок, в мешок, в ящик-колыбель и т.п. Пожалуй, ни в каких других действиях, связанных с переходом возрастных рубежей («обрядами перехода»), ритуальность не проявляется так, как в обращении с ребенком. Одна из выраженных сторон этой ритуальности – лишение ребенка мобильности, что аналогично «временному заточению» обрядов более старшего возраста.

На этом фоне примечательны действия по развитию его визуальных и слуховых восприятии с помощью показа цветных предметов, разговора и пения физическая неподвижность должна быть опорой перцептивно культурогенного тела ребенка Спеленутый или посаженный в корзину младенец предикативно равен вещи. Правда его лишили предиката отделяемости, «остановили», но поместили, как вещь, в хранилище. Ребенок вещь вызывает доброжелательную или даже восторженную улыбку у взрослых Они теперь персонифицируются и своим смехом радостью при общаются к миру божественных творцов.

В сущности, ребенок в колыбели вызывает смех радость, как и сидящий в корзине. Сократ вызывает смех-иронию у Аристофана. Это «овеществление». Зато сидящий в корзине взрослый сам может смеяться. Таков смех в кавказских преданиях о сыне, который нес в заплечной корзине своего дряхлого отца, чтобы сбросить в пропасть согласно обычаю. По дороге отец рассмеялся. На вопрос сына о причине смеха, тот ответил, что он так же споткнулся о камень в этом месте, когда нес сбрасывать своего отца. Говорят, после случившегося данный обычай исчез. Вообще, вряд ли существовал такой обычай, ибо дряхлая старость здесь явно представлена как аналог беспомощного детства, хранимого в корзине. Интересна мифологема детства Моисея известная в самых разнообразных мировых сюжетах, но она не должна уводить нас в сторону от темы смеха ребенка.

В античности считали что ребенок не смеется до шести недель. Но о людях необыкновенных говорили, что они засмеялись очень рано, как, например, Зороастр, согласно сообщению Плиния. В христианской Европе детский смех воспринимается через традицию настороженного отношения к смеху – считалось, что Христос не смеялся (В этой связи стоило бы рассмотреть проблему средневекового коллективного смеха карнавала как антитезу серьезности Христа ). Первый детский смех стали связывать с ритуальным числом в христианстве. Например, считали, что ребенок смеется на 40 и день. Вообще было распространено мнение, что ранний смех опасен. Так, в Германии верили в то, что, если ребенок смеется в первые четыре недели, он умрет. Или если засмеялся в первые 14 дней, то будет глуп. А в Тюбингене существовала следующая игра обряд Мать водила ребенка за руки по кругу и приговаривала: «Взгляни и не смейся». Верили кто засмеется – тот черт, кто не засмеется – ангел.

Кто не знает детской игры в «сороку воровку» ? Напомним ее

Сорока воровка кашу варила

На порог скакала

Гостей созывала

Гости не бывали

Кашки не едали

Все своим деткам отдала

Затем, перебирая пальцы

Этому дала этому дала (до мизинца)

Мизинец захватывают двумя пальцами и треся им, говорят:

Этому не дала

Зачем дров не носил

Воды не носил?

Знай вперед

Здесь водица

Холодненькая (между кистью руки и самой рукою)

Здесь – тепленькая (в сгибе локтя)

А здесь – горяченькая (под мышкой)

Здесь кипяток кипяток.

При последнем прикосновении ребенок смеется. Мотив гостей также орошо отображен в другом варианте:

Сорока сорока!

Кашку варила

Гостей манила

На порог поскакивала

Гостей просматривала

Гости на двор

Кашка на стол

Потом сорока «улетела на головушку села» – играющий кладет руки на голову ребенка, затем снимает.

Сорока воровка – мифическое существо русского фольклора, связанное с потусторонним миром. В северных губерниях верили, что этими птицами стали киевские ведьмы. «Тот свет» в описан ной детской игре – это инопространство, которое пересекла сорока, ее гости, а прежде всего сам ребенок. Поэтому он в парадигме многих евразийских культур имеет прямое отношение к младенцу Гермесу, отличавшемуся воровством.

Популярная у славян игра в «сороку воровку» на Кавказе представлена игрой в «пальцы воры». Вот чеченский вариант. Спят пять братьев. Первый встал (большой палец). Сказал «Встанем!». Второй (указательный) «Что будем делать?». Третий «Воровать!». Безымянный (мне удалось зафиксировать в Чечне его редкое название – «божеский»). «Воровать грех!». Последний (мизинец) заколебался, поэтому остался маленьким. Касаясь мизинца, ребенка заставляют смеяться.

Игра в «сороку воровку» и «пальцы воры» сохранила парадигму тела, состоящего из уходящих, отделяемых органов. Во взрослом варианте у народов с архаической культурой тело из отделяемых органов представлено сюжетами вроде австралийского мужчина не смог приблизиться к женщине но его пенис отделился, подполз к ней и с ней копулировал. Похожие сюжеты, например южноамериканский – о птице трикстере крапивнике обладавшем огромным пенисом, проанализированы Клодом Леви-Стросом. С нашей точки зрения и эти мифы, и игра в пальцы выявляет особое мировоззрение, в котором тело компонуется из отделяемых органов Причем эти органы могут иметь необычные размеры или быть вовсе нечеловеческими. Читатель, знакомый с проблематикой, поднятой Михаилом Бахтиным, очевидно, уже узнает гротескное тело.

Бахтиным оно было поставлено в центр проблемы карнавального смеха. Точнее говоря, исследователь рассмотрел в основном один из видов гротескного тела, где «низ» занимает место «верха», хотя в тексте его книги о Франсуа Рабле уделено внимание гротескному телу, строящемуся по принципу чрезмерности. Здесь важно отметить, что первым гротескным телом, известным человечеству с палеолита было тело из отделяемых органов. Оно представлено многочисленными изображениями фаллоса руки, отпечатками ног. Это тело уже тогда, в палеолите, породило композиционное тело, представленное фигурой «колдуна» из Пещеры Труафрер во Франции.

Механицизм? Конечно Но Бергсон философски снял эту проблему и вывел истину нас заставляет смеяться механицизм. В философии Бергсона механицизм раскрыт в качестве исторического начала и как одна из продуктивных психологических редукций. В наше время проблема механицизма в виде основной оппозиции «подвижное – неподвижное» была широко поставлена в трудах Юрия Лотмана.

Ребенок, кстати, охотно смеется, наблюдая движение. Это учитывают в народной медицине. Так, у аджарцев считается, что смех может вылечить ребенка от кори. Мать ходит на коленях вокруг его постели ребенок тогда смеется.

Чем же занимается сам ребенок, с которым играют взрослые? Очевидно, разными формами дистанционного манипулирования. Термин этот введен и проанализирован К. Э. Фабри в его работах, посвященных орудийной деятельности обезьян. Вспомним историю скромного и до поры до времени не лидера самца шимпанзе по имени Майкл. Случилось однажды, что Майкл подобрал пустую канистру для бензина, оставленную наблюдателями в лесу. При помощи громыхающей канистры свершилось чудо. Другие обезьяны стада, не решаясь приблизиться к Майклу, стали заинтересованно наблюдать за его действиями. Более того, ранг Майкла стремительно возрос. Его же поведение было пригласительным, что Фабри назвал дистанционным манипулированием. Во взлете Майкла сказалась и другая закономерность, отмеченная Фабри: внимание обезьяны сосредоточивается на предмете в руке, а не на том, что может находиться поблизости.

Несомненно, что в этом случае мы наблюдаем возникновение так называемого моторного образа, смысл которого состоит в действии, в движении, в «механизме» без какой-либо конкретизации. Для превращения моторного образа в понятие необходимо, чтобы последнее означало не только действие, но и его результат. В таком случае понятие как бы вплотную приближается к понятию о предмете.

Не отдает ли себе обезьяна отчет в механизме ситуации с зажатым в руке предметом? Очевидно, нет. У нее нет вертикальной системы надобразов, нет возможности развести полюс опредмеченности (вещи) и полюс персонифицированности. У нее нет того разведения по полюсам реальности, которое позволило бы предметности выступать в самостоятельной функции смешного. Обезьяне есть чему радоваться, но нечему смеяться.

Вернемся к оставленному в колыбели младенцу. Рассмотрим еще одну игру с грудным младенцем, вызывающую у него смех. По слову, которое при этом произносят, игру называют «ку-ку». Ведет ее обычно мать. Она склоняется над ребенком и, вступив с ним в визуальный контакт, закрывает свое лицо руками. Через некоторое время мать открывает лицо и произносит «ку-ку». Ребенок начинает улыбаться и смеяться, когда лицо открыто, огорчается и готов плакать, когда лицо закрыто.

Игра эта известна многим народам. У англичан и американцев она носит название «пикабу», «пипбо», «бопип». Судя по Оксфордскому и другим словарям английского языка, «пип» в этом смысле близко к древнегерманскому «кик». «Пик» – значит «взгляд украдкой». В конце XIX – начале XX в. слово «пикабу» стало означать короткую женскую прическу, в которой прядь закрывала один глаз.

Часть слова «бу» словари не объясняют. В немецком словаре братьев Гримм словосочетание «быстро взглянуть» (например, в окно) выражается словом «куковать». Они ставят это слово в связь с возгласом «ку-ку» в детской игре в прятки Аналогичный возглас «ку-ку» есть во французском языке. Несомненно, что в этом ряду стоит и славянское «ку-ку», выражающее необходимость обнаружить себя на короткое мгновение в детской игре в прятки.

На Кавказе детская игра типа русской «ку-ку» также хорошо известна. У балкарцев мать говорит при открывании лица слово «кляу». Иногда она открывает только один глаз. Это слово играющие дети постарше произносят, когда прячутся, например из за двери. Мать, играющая в «ку-ку» с ребенком, у балкарцев может также произносить слово «есть» (при открытом лице), «нет» (при закрытом). У чеченцев эта игра сопровождается словом «ба» (с протяжным «а»). Этимология слова – «вот я». Очевидно, это «ба» этимологически связано с чеченским словом, означающим «смотреть» и «глаз» («бар»). (Нет ли связи с английским «бу», «бо»?). Наконец, сошлемся на удмуртский материал, где произносят слово «ать» со значением «явилось, обнаружилось».

Как было показано, ребенок в колыбели – «вещь», он «вовне». Он дистанцирован вместе со всеми другими вещами, создающими условия существования человека, его бытие. И это бытие «читает» поведение взрослого – матери. Тогда в игре в «ку-ку» мать – это текст. А ребенок находится вне текста, вне социума и даже вне культуры. Тогда его смех – смех божества.

Есть множество этнографических свидетельств, говорящих о табуированности ребенка, находящегося в колыбели. Его вынимают с особым ритуалом, долго не показывают чужим и т.п. Короче, контакт с ребенком ограничен. Ограничен и взгляд матери в игре «ку-ку» она смотрит на него недолго или смотрит одним глазом. Но в возгласе «ку-ку» и аналогичных ему, выражающих смысл кратковременного показывания, обнаружения, констатируется присутствие ребенка как табуированного сакрального существа. Игра с ребенком – это архетипная игра с божеством. Смех ребенка означает присутствие божественного «Я пришел», «я здесь», – говорит ребенок этим смехом.

Это не хороший («белый») смех взрослых, о котором В. Тэрнер сказал, что он «противостоит гордыне, тайной зависти, похоти и злобе», потому что смех взрослых всегда социален, всегда «противостоит», за очень редкими исключениями. Детский смех не социален и не культурен, но абсолютен. Он не хороший и не плохой, а только знак прихода божества.

У нас нет оснований вычленить истоки абсолютного смеха в выразительных артикуляциях обезьян. То, что у ребенка, говоря словами Бергсона, не обязательно человеческая природа, вовсе не означает, что у него природа животная. У ребенка витальная, но не животная природа. А еще та, о которой мы в основном говорим – божественная. Сокрытая, но являющаяся с абсолютным смехом.

Детский смех позволяет нам выработать общую гипотезу происхождения смеха. Она может быть только «организменной». Столь же, сколь «организменна» гипотеза Льва Выготского о происхождении эстетического переживания. Выготский показал, что задержка наружных мускульных проявлений порождает художественные эмоции. Подобно тому, как задерживается в ударе рука ребенка, играющего в борьбу. В эстетическом переживании, считал Выготский, вместо сжимания кулаков и дрожи в коре головного мозга возникает очаг центральной эмоции. Он назвал мускульную задержку «коротким замыканием». В теории Выготского фантазия порождается блокировкой мускульных движений Телесно-частное здесь порождает эстетическое всеобщее. Нечто схожее, но более сложное обнаруживается и в детском смехе. Иммобилизация ребенка не только стимулирует фантазию – имажинитивный абсолют, по Якову Голосовкеру. Ребенок, находящийся в колыбели, возбуждает каскад человеческих архетипов (дитя, матери, персоны, вещи, игры, а также культурогенные архетипы). Но главный из всех – архетип сакральности. Сакральность дает ощущение всеобщности вне нас находящегося бытия, но не безразлично к нам, а к нам стремящегося. И мы в своей частности пытаемся установить контакт со всеобщностью. Взрослым это очень трудно сделать. Для этого надо быть безличным, сорвать с себя личину, и не одну. Библейскому Моисею перед лицом Бога пришлось опустить на свое лицо покрывало. В игре с детьми мы все-таки коротким взглядом можем продемонстрировать свое лицо «Мы», пожалуй, сказано сильно. Это делает мать. Помещенный в колыбель ребенок смеется не для себя и не для кого то, выражая, как в плаче, свою потребность частность. Он просто смеется со всеми богами и со всем человечеством своим абсолютным смехом, которым отмечает свое присутствие в распределительных отношениях мира.

10.2. Феноменология смеха в культуре

Смех – это особое и вместе с тем, естественное состояние человека, демонстрирующее радость жизни, здоровье, самореализацию, комфортное ощущение себя в мире. Человек должен находиться в этом состоянии, культивировать его в себе, находить радость и уметь смеяться. Позитивные переживания необходимы людям как воздух и вода. Без смеха жизнь превратилась бы не только в однообразную вереницу дней, но и потеряла бы смысл. Вследствие этого, социум рассматривает его (смех) как базовую составляющую гармоничного и позитивного развития человека и человечества в целом, тщательно и издавно изучая его в разных аспектах.

Термин «смеховая культура» широко используется исследователями комического и смехового мира (М.М. Бахтиным, Д.С. Лихачевым, В.Я. Проппом, Л.Е. Пинским, С.С. Аверинцевым и др.). В фундаментальных культурологических трудах раскрывается феномен смеха именно через его изучение в контексте историко-культурной заданности. Каждая эпоха и каждый народ обладает особым, специфическим для них чувством юмора и комического, которые иногда непонятны и недоступны для других эпох.

Смех есть событие сугубо динамическое – одновременно движение ума и движение нервов и мускулов: порыв, стремительный как взрыв, – недаром ходячая метафора говорит о «взрывах смеха» – захватывает и увлекает одновременно духовную и физическую сторону нашего естества. Это не пребывающее состояние, а переход, вся прелесть и весь смысл которого – в его мгновенности. Смех - это не свобода, а освобождение; разница для мысли очень важная. В процессе смеяния человек освобождается от неловкости, страха, ставшего очевидным непонимания и др. Он (смех) – результат преодоления себя прошлого и утверждение новых качественных состояний. Одновременно с этим, смех – мощное релаксирующее средство. Не случайно выражения: «падать от смеха» и т.п. позиционируют именно полное раскрепощение, освобождение от негативных эмоций, неуверенности в себе, трудностей, комплексов.

Смех относится к разряду состояний, обозначаемых на языке греческой философской антропологии как – «не то, что я делаю, а то, что со мной делается». Это, в обязательном порядке, правильное реагирование на конкретную ситуацию, в которой есть что-то смешное, веселое, нахождение и гиперболизация которого показывает не только разумность человека, но и наличие у него чувства юмора, которое, как утверждают классики исследования смеховой культуры, невозможно приобрести, так как имеет оно генетические корни. Видя, понимая и имея смелость признать юмористичность положения, люди искони смеялись над физической трудностью, чтобы одолеть ее в себе самом. Смех – зарок, положенный на немощь, которую человек себе запрещает, и одновременно разрядка нервов при невыносимом напряжении. Смех – на то и смех, на то и стихия, игра, лукавство, чтобы в своем движении смешивать разнородные мотивации, а то и подменять одну мотивацию – другой. Начав смеяться, люди словно поднимают якорь и дают волнам увлечь себя нас в направлении, заранее непредсказуемом. Над чем именно и почему именно мы смеемся, причина-категория чрезвычайно гибкая, динамичная и изменчивая. Сама ситуация, если и остается неизменной, то в процессе смеха в ней обнаруживаются все новые нюансы, разворачивающиеся в разных направлениях, где всегда возможна игра смысловых переходов и переливов; чем, собственно говоря, смех и живет. Это чувствует каждый, кто не обделен либо вкусом к смеху и опытом смеха, либо, с другой стороны, духовной осторожностью, т.е. примерно тем, что в аскетике принято называть даром различения духов. Мы по опыту знаем, сколько раз совесть ловила нас на незаметных подменах семантических предметов смеха, на внутренних отступничествах и сдвигах духовной позиции, которые именно смех делал возможными.

Наиболее распространенной формой смеха является насмешливый смех, который выражается в различных видах комического. Выделяя различные виды смеха по причинам, вызывающим смех, он определяет: смешное в природе – то, что в той или иной мере напоминает человека; физические недостатки человека, которые разоблачают недостатки духовного мира; комизм сходства, комизм отличий; комизм человека в обличье животного (на примерах из литературы), когда образ животного помогает ярче показать недостатки человеческого характера или поведения; то же в отношении человека и вещи; осмеяние профессий; пародирование, комическое преувеличение; посрамление воли, когда оказывается, что воля человека недостаточно сильна для реализации того или иного плана, особенно грандиозного, значительного; одурачивание; алогизмы; ложь - в качестве средства провокации смеха и многие другие виды смеха. Иначе говоря, физическая, умственная и моральная жизнь человека может стать объектом смеха в жизни. Существо смеха связано с раздвоением. Смех открывает в одном другое – не соответсвующее, в высоком – низкое, в духовном – материальное, в торжественном – будничное, в обнадеживающем – разочаровывающее.

Смех – одно из средств общения между людьми. С помощью смеха передается нечто другому человеку, и в то же время смех – внешнее выражение внутреннего состояния людей.

В народе говорят, что смех действует даже на того, на кого уже вообще ничего не действует. Эта пословица еще раз подтверждает силу позитивного и радостного настроя, силу его воздействия даже на самых закоренелых пессимистов.

Л. Карасев все видимое многообразие различных проявлений смеха принципиально свел к двум основным типам. Первый тип смеха связан с ситуациями, когда человек телесное ликование. Этот тип Л.Карасев называет «смехом тела» и относит к разряду состояний, которые характерны не только для человека: нечто похожее можно увидеть и у животных, которым также знакомы радость и физическое удовольствие. Второй тип связан с собственно комической оценкой действительности. Этот вид смеха может включать в себя элементы только что названного типа, однако его сущность в том, что он представляет собой соединение эмоции и рефлексии. Этот тип получил название «смеха ума».

Если первый тип - «смех тела» - по преимуществу относится к «низу» человеческой чувственности, то второй – «смех ума» - к ее «верху». «Смех ума» - это тот самый смех, который имел в виду Аристотель, когда писал о способности смеяться, как о специфической черте человека, отличающей его от животного. Но одновременно с этой точкой зрения можно с уверенностью сказать, о том, что смех – это проявление радости, позитивного состояния человека. Смеяться – это проявлять радость, показывать внутренний настрой. Смех – это не физическое ликование, а внутреннее удовольствие жизнью.

Из всех характеристик смеха в обществе складывается смеховая культура. Общий контекст культуры диктует особенности смехового мира. Смех отталкивается от господствующих ценностно-нормативных принципов, находя им несоответствия, переворачивая их или принижая.

Смех созерцает существующий мир, оценивает его, выворачивает наизнанку и создает свой, смеховой мир.

Смех одновременно представляется и как миросозерцающий, и как миропреобразующий, и как миросоздающий. Как писал М.М. Бахтин: «Смех имеет глубокое миросозерцательное значение, это одна из существенных форм правды о мире в его целом, об истории, о человеке; это особая универсальная точка зрения на мир; видящая мир по-иному, но не менее (если не более) существенно, чем серьезность». Смех раскрывает существование внеофициального мира – праздничного, материально-телесного. Он устраняет одноплановость и однозначность миропонимания. Смех переворачивает «нормальный» мир, показывает его изнаночную сторону, открывает «голую» правду, создает свой, изнаночный мир. По словам Д.С. Лихачева смеховой мир является скорее не оппозицией мира официальных отношений, а обратной его стороной, «антимиром». «При этом антимир противопоставлен не просто обычному миру, а идеальному миру, как дьявол противостоит не человеку, а Богу и ангелам». В различных культурах смеху отводились определенные моменты, когда он опрокидывал официальный порядок и становился полновластным хозяином в мире (карнавалы, скоморошеские праздники и др.). Были специальные служители смехового мира — люди, которым было позволено быть смешными, смеяться или смешить (шуты, скоморохи, балагуры, дураки, юродивые и др.).

Смеховая культура в России всегда была особой и неоднозначной. Возможно, одна из причин этого в отсутствии резкого различия между официальной и народной культурами. Православный идеал аскетичности и послушания отвергал все то, что давал смех — свободу, господство материально-телесного. В некоторое противоречие с этим вступали такие национальные черты как свободолюбие, безудержность, стремление к преодолению преград. Поэтому смеху в России с древних времен и до наших дней отводилось особое место, именно он разрешал противоречие внутри русской души. Отношение к нему было более нетерпимое. «Домострой» запрещал смеяться и играть с ребенком. Если католичество старалось укротить смех, приручить его, то православие резко его запрещало – отсюда родилась характерная черта русского народа: «смеяться, когда нельзя!..».

Тот, кто смеялся, изображал себя дураком, глупым – вызывал смех над самим собой. «Смешащий «валяет дурака», обращает смех на себя, играет в дурака. Функция смеха – обнажать, обнаруживать правду, раздевать реальность от покрова этикета, церемониальности, искусственного, неравенства, от всей сложной знаковой системы данного общества. Обнажение уравнивает всех людей. При этом дурость – это та же нагота по своей функции. Дурость – это обнажение ума от всех условностей, от всех форм, привычек. Поэтому-то говорят и видят правду дураки. Они честны, правдивы, смелы. Они правдолюбцы, почти святые, но только «наизнанку».

Особая национальная русская форма смеха – балагурство, которое служит обнажению слова, его обессмысливанию при помощи рифмы и этимологии слов. Скоморошество – своеобразный русский аналог западного шутовства – является так же неотъемлемой частью русской культуры.

Из выше сказанного можно дать определение смеховой культуре, которая представлена как культурно-психологический феномен: элементами которого являются: гротеск, ирония, юмор, пародия, сатира; и в котором выражается способность человека к комической оценке действительности.

Смеховую культуру можно подразделить:

Ирония (от греч.Eironeia – притворство). Она – стилистический прием контраста видимого и скрытого смысла сказанного, создающий эффект насмешки или лукавства. Ирония выражает отрицание или осмеяние, притворно облекаемые в форму согласия или одобрения.

Карикатура (от итал. Caricare – преувеличивать). Это особый жанр изобразительного искусства, объединяющий изображения, в которых:

· сознательно создается комический эффект;

· соединяется реальное и фантастическое; преувеличиваются и заостряются характерные черты фигуры, лица, костюма, манеры поведения людей и др.

Пародирование – подражание, повторяющее особенности оригинала и выражающее критически-насмешливое отношение к отдельным героям, идеям, стилистическим особенностям источника.

Сатира – безоговорочное осуждение путем осмеяния пороков отдельных сторон общественной жизни, приносящих вред человеку и обществу.

Юмор. Humour. – особый вид комического, сочетающий:

насмешку и сочувствие; внешне комическую трактовку и внутреннюю причастность к тому, что представляется смешным. Черный юмор. Черный юмор – юмор, в основе которого лежат мрачные или отвратительные факты, преподносимые в гротескном виде. Черный юмор является отличительной чертой театра абсурда.

Но в целом сущность смешного остается во все века одинаковой, однако преобладание тех или иных черт в «смеховой культуре» позволяет различать в смехе национальные качества и черты эпохи.

Смех – это душевное состояние, способность получения удовлетворения от жизни. Смеховая культура – это душевное состояние всего общества, способность гармонично развиваться.

Феноменология смеховой культуры чрезвычайно сложна и социальна значима. Она формирует чувство взаимного доверия и радости между людьми, является психологической разрядкой отрицательных чувств, отрицательные чувства (горе, гнев) трансформируются в нечто противоположное, в источник смеха, полезна и благотворна для всего психофиологического состояния человеческого организма. Известно, что веселые и часто смеющиеся люди реже болеют, если заболевают, быстрее выздоравливают и др. Смеховая культура дает возможность видеть больше, умение обнаруживать в совсем разных вещах общую радостную сущность, а потом выявлять ее, не вдаваясь в многочисленные подробности. Она способна вырвать даже научные проблемы из их обычных связей и посмотреть на них под совершенно новым углом зрения, что является свидетельством имеющихся чувства юмора, радости, богатых ассоциаций и воображения – столь необходимы для условий творчества. Она трансформируется и развивается на протяжении всей жизни человека.

Те, кто умеют вовремя пошутить, обладают живым и острым умом, а именно такой ум необходим для творчества. Они быстро улавливают несоответствие между мечтой и реальностью, вымыслом и действительностью, между внутренним и внешним, они быстро выходят из сложных и запутанных ситуациях, ищут оригинальные пути решения всевозможных проблем – а именно это одной из важных условий развития и созидания.

10.3. Функции смеха в культуре

Изучение феномена смеха открывает новые возможности для целостного и разностороннего понимания сущности культуры, общества, человека. Смех играет важную роль и в осмыслении динамики развития человеческих отношений. Смех и смеховая культура сохраняет духовное и физическое здоровье человека, так и человечества в целом.

Смех и улыбка выступают, прежде всего, как форма простейшей коммуникации. Первичная функция смеха - передача информации о комфорте, отсутствии боли и неудобств. Позже коммуникативная роль смеха проявляется в общении с другими детьми - в условиях своих ограниченных вербальных возможностей ребенок координирует свои действия с другими при помощи смеха. В возрасте от полугода и далее, ребенок, по различным наблюдениям, смеется, прежде всего, в различных игровых ситуациях – играя с родителями, другими детьми, наблюдая чужую игру, успешно собирая разобранную ранее игрушку или устройство и т.д. Игровая ситуация – достаточно важный элемент, определяющий сферу смешного, который в дальнейшем будет проявляться в различных социальных и культурных контекстах. Особенно стоит также отметить наблюдение, которое касается попыток ребенка собрать разрозненные части игрушки – здесь проявляются определенные параллели с творчеством и пониманием, как центральными элементами смеха. Примечательно и то, что само понимание можно определить как «понимание сделанным»: т.е. «понять» означает суметь собрать разрозненные части в функционирующее целое (Анатоль Франс говорил, что понимать нечто - значит заново создавать его).

Таким образом, уже на ранних этапах человеческой жизни можно выделить социальные функции смеха и смеховой культуры. К ним можно отнести, прежде всего, коммуникативную и игровую функции. Помимо этих функций, можно с большой степенью определенности выделить также социализирующую и познавательную функции.

Коммуникативная функция смеха формируется на достаточно ранних этапах развития общества. Первоначально смех служил сигналом для всего племени, указывающим на отсутствие опасности; в сущности, в этом качестве он применяется и сейчас в различных архаичных обществах; нечто похожее можно заметить и в протосмехе человекообразных обезьян. Позже, с развитием досугово-обрядовых форм, смех, отчасти сохраняя первоначальное значение, превращается в символ праздника - окончания будней, временного завершения тяжелого труда и борьбы за выживание. Собственно говоря, видимо сама свободная коммуникация, общение членов племени во время досуга и стало основой праздника, который позже стал приобретать культурно-ритуализированые формы.

Смех не только объединяет членов группы, но и служит средством отделения одной группы от другой. При этом подфункции дифференциации и интеграции не противоречат друг другу: отграничение данной группы от других групп подчеркивает ее специфику, способствует более четкой самоидентификации ее членов, а, следовательно, и их сплочению. Как правило, интеграция является первичной и основной целью коммуникации, в то время, как дифференциация – вторичной и подчиненной. Именно сплочение группы, а в перспективе – общества в целом является основной целью коммуникативной функции смеха.

Игровая функция смеха, как и коммуникативная, формируется на наиболее ранних этапах истории человечества.

Смех и игра – понятия достаточно близкие, но не тождественные. Игра не всегда подразумевает смех – играют животные, лишенные способности смеяться; достаточно серьезны почти все спортивные игры. Смех, напротив, почти всегда подразумевает игру, включен в ее смысловую сферу. Таким образом, основы игры предопределяют многие характерные черты смеха. В качестве подобных основ известный ученый Хейзинга выделяет позитивную эмоциональность, свободу, обособленность во времени и пространстве, наличие добровольно принятых правил. Все перечисленные характеристики во многом применимы и к смеху. Смех также всегда свободен - невозможно заставить смеяться кого-либо насильно; более того – способность смеяться всегда, когда человеку действительно смешно - показатель полной внутренней и внешней свободы личности. Смех, являясь частью игры, способен создавать свое смеховое (игровое) время и пространство, отграниченное от обыденной жизни.

Игра являлась средством закрепления мифологического мировоззрения и предпосылкой возникновения религиозного. Здесь следует отметить как закрепляющую роль смеха и игры, так и их роль во введении ряда новшеств в различных сферах духовной жизни, что особенно ярко проявляется в искусстве. В отличие от утилитарной трудовой деятельности, где цель выводится за пределы процесса, цели и средства игровой коммуникации, в большей части совпадают: люди радуются ради радости, творят ради творчества, общаются ради общения. Участники игры – одновременно и творцы культуры и искусства.

Другая сторона смеховой ситуации - умение воспринимать смех, в свою очередь, обладает выраженным познавательным значением.

Являясь частью игры, смех, подобно последней, удовлетворяет ряд определенных социальных потребностей (кроме упомянутых творческой и познавательной). Смех выполняет компенсаторную роль, противопоставляясь страху и серьезности обеденной жизни и сублимируя асоциальные желания. В смехе четко проявляются мотивы релаксации, отдыха от каждодневных забот. Смех, как и игра, способствует консолидации общества, временно нивелируя статусные различия. Стоит также отметить, что детская игра, архаические обряды инициации, сопровождаемые обычным или ритуальным смехом - важнейший механизм социализации и обретения статуса.

Социализирующая функция смеха для ребенка тесно связана с игровой: в игре он приобретает коммуникативные навыки, осознает первичные общественные нормы и ценности, воспроизводит ряд практических действий. Игровая коммуникация и задействованные ей механизмы удовольствия позволяют максимально оптимизировать процесс социализации: «Поскольку личность – это усвоенная в процессе обучения организация индивида, процесс социализации имеет решающее значение для ее формирования и функционирования, успех социализации требует, чтобы социальное и культурное обучение было строго мотивировано через вовлечение механизма удовольствия организма».

Как и в детской игре, в мифе и празднике рождаются и закрепляются раз-личные образно-символические способы идентификации индивида с определенными социальными ролями, формируются общезначимые нормы и ценности, определяющие его поведение: по сути, подражание является одной из первичных форм коммуникации, передачи и закрепления социальных и культурных смыслов.

Определенную социализирующую составляющую можно найти не только в «черном юморе», но и в любом другом жанре и виде смеховой культуры. По-скольку юмор пытается переосмыслить реальность, лишить ее сакрального ореола и очистить от статичных догм, он обеспечивает не просто вхождение индивида в общество и принятие его норм и законов, но и определенную его гибкость в трактовке этих норм, умение увидеть пустоту, иллюзорность и обман за фасадами величия, святости, власти. Иными словами, юмор, в лучших своих формах, воспроизводит, свободную, инициативную и творческую личность, способную относиться к миру критически и непредвзято.

В условиях формирования информационного общества актуальной исследовательской проблемой становится вопрос о сущности, механизмах, возможностях и пределах взаимопонимания. Смех и смеховая культура, прежде всего – коллективное понятие; по своей природе она является ярко выраженным социокультурным явлением, выполняющим коммуникативную функцию. Цель человеческого взаимодействия – взаимопонимание, единые и согласованные действия всех членов общества. Для человека, включенного в общий процесс достижения цели, смех будет символом приятия и единения; для того, кто невольно тормозит этот процесс, ввиду чрезмерной педантичности, глупости и т.д., смех будет выражением неприятия и своеобразной, но действенной попыткой перевоспитания.

Смех и его разнообразные виды, как в условиях различных культур, так и в рамках одной культуры или социума несут некоторую информацию, сопровождаются определенными знаками, имеющими значения и смыслы, которые расшифровываются и принимаются или отвергаются окружающими. Это дает основание говорить о смехе как коммуникативном процессе, в ходе которого устанавливается (или не устанавливается) взаимопонимание между субъектами коммуникации.

Исследователь М.М. Бахтин смеховую культуру представлял как сплав трех составляющих: обрядово-зрелищных форм, словесных произведений и фамильярной речи, противостоящих официальной идеологии эпохи; все эти составляющие, по сути, представляют собой особые формы хранения и передачи информации о социокультурных ценностях. Д. Лихачев, экстраполируя теорию Бахтина на древнерусскую действительность, говорит о смеховой стихии как об «антикультуре», разрушающей несовершенную действительность во имя универсальных народных идеалов.

Одновременно с этим, смех можно рассматривать как понимание того, каким образом можно решить данную проблему и найти выход из ситуации. То есть, смех есть реакция на проблему, легко разрешимую и не представляющую не преодолимой опасности. Интеллектуальная подоплека смеха доказывается клинической практикой. Здесь выявлено, что «отсутствие реакции на смешное у некоторых больных объясняется не интеллектуальным дефектом (они прекрасно понимают, о чем шла речь и точно пересказывают содержание анекдота), не «поломом» исполнительных механизмов смеха (больных можно рассмешить более примитивными способами), а нарушением вероятностного прогнозирования, утратой способностей о дальнейшем ходе событий.

В силу этого особые свойства человека, обладающего пониманием, значительно больше, чем знания, это природные свойства личности, наделенной чувством юмора. Известно, что можно знать шутку, но не понимать ее: в силу этого, в основе смеха лежит нечто большее, чем только знание. Смех, таким образом, должен определяться через принципиально иную категорию, которой, собственно, и является категория понимания. При рассмотрении смеха как оппозиции страха, уже говорилось, что смех есть понимание того, как можно решить проблему и найти выход из сложной ситуации. Г.Л. Тульчинский в работе «Проблема понимания в философии» делает попытку рассмотрения смеха именно с этой позиции. «Именно «игра с пониманием» (отстранение, столкновение интересов и значений) вызывает и стимулирует смех», – полагает он. Включенный в процесс коммуникации, смех не подразумевает простой передачи сообщения от отправителя к получателю: информация должна быть, прежде всего, правильно понята.

Многочисленные исследования смеха демонстрирует принадлежность его к ряду исторически выработанных и регламентированных форм социального действия, представляющих свои мировоззренческие ориентиры и культурные ценности. Это положение дает основания для выделения особой смеховой культуры, т.е. части общечеловеческой культуры, рассматривающей действительность сквозь призму смеха и комического. Это понятие прочно утвердилось в гуманитарном знании после появления работ М.М. Бахтина. «Каждая эпоха мировой истории, – пишет он, – имела свое отражение в народной культуре. Всегда, во все эпохи прошлого, существовала площадь со смеющимся на ней народом».

Понимание является творческим процессом – приращение нового знания предполагает созидательную работу мышления, рефлексию и планирование, умение найти нечто общее в разнородных явлениях. На том же принципе основан и смех - единство процессов остроумия и творчества.

Смех является специфическим выражением понимания. При этом большинство условий смеха (неожиданность, возможность смеяться только над человеком, связь с нормами и т.д.) являются частными выводами из базовых характеристик понимания (диалогичности, эвристичности, социокультурной обусловленности), и, таким образом, имманентно присущи самому пониманию. При этом, смех обладает и своей спецификой, что касается характера эмоциональной атмосферы – страх существует на отрицательном эмоциональном фоне, смех – только на радостном, положительном. Соответственно смех есть не просто понимание, а особое его качество – радость понимания. Можно отметить, что при смехе человек расслабляется (говорят «падать от смеха», «умирать от смеха) – как бы теряя часть энергии. Дикарь, победивший врага, победно смеется – т.е. у него осталось еще достаточно сил для этого смеха. Смешон человек, прилагающий максимальные усилия, толкая незапертую дверь, которую нужно тянуть на себя. Смех вызывает оказавшееся примитивным решение проблемы, которая казалась чрезвычайно сложной (типичная развязка большинства анекдотов и юмористических рассказов). Все эти случаи говорят об избыточности понимания – решение проблемы (победа над врагом, комическая ситуация, комедийный конфликт и т.д.) оказывается неизмеримо проще, чем затраченные на нее усилия (реальные или предполагаемые). Избыточность - важнейшая характеристика смехового понимания; он по своей сути представляет собой радость избыточного понимания.

Сама сущность смешного, и собственно, смех есть реакция на что-то, победа над неким состоянием, что имеет древнюю дочеловеческую эмоционально-аффективную природу. В большинстве случаев это реакция на страх, где сам смех раздается как завершение состояния страха (все просто, а я боялся – (смех). Такая реакция присутствует во всех культурах и рассматривается как психофизиологическая его константа. Смех впервые раздается над поверженным врагом: это символ победы не только над противником, но и над страхом за свою жизнь. Этот победный смех является сигналом для членов племени, показывающим, что опасность миновала. Аристофан противопоставляет свой смех страху перед «огнедышащим зычным Тифоном». Важно также отметить, что смех, прежде всего, является компенсацией именно ощущения страха – как индивидуального, так и коллективного; неслучайно смех часто звучит как реакция на отступивший страх.

На подобном принципе основана эффективность смеха в разрешении межличностных конфликтов; при этом смеховая разрядка часто играет первостепенную роль в преодолении кризисных ситуаций. Ролевые конфликты, особенно возникающие внутри семьи, создают напряженность. Шутка может помочь нам дать выход своим чувствам».

Смеясь, человек и общество познают мир, преодолевая ложь, заблуждения и глупость и приближаясь к пониманию истины. Смех с этой точки зрения является формой познания. Иными словами, комическое можно рассматривать как специфический вид духовной деятельности человека и общества по постижению явлений окружающего мира, а, в конечном счете, и по созданию значимого мировоззренческого целого.

Смех пронизывает различные сферы общественной жизни, однако в наибольшей степени он себя проявляет в сфере нравственных отношений. Это положение обусловлено рядом различных факторов. Прежде всего, смех, как и мораль, включен, прямо или косвенно, в процесс социальной коммуникации. При этом коммуникация – человека с человеком, группы с группой, личности и коллектива – опосредована общественной оценкой с позиции действующих норм. Смех также предполагает оценку сущего с точки зрения должного. И, наконец, смех, как и нравственные нормы, опирается на неофициальные санкции – прежде всего, на реакцию других и общественное мнение.

Являясь частью общения, смех, удовлетворяет ряд определенных социальных потребностей, способствуя консолидации общества и развитию культуры.

10.4. Праздник как феномен культуры

Следы праздников мы встречаем в древнейших дошедших до нас письменных источниках, которые известны современной науке: в египетских и шумерских текстах. Нет сомнения, что празднование имело место еще в доисторические времена: на это указывают как содержание древних мифов, так и данные, собранные археологами, свидетельства о совершении церемоний, ритуалов, торжеств, которыми повсеместно сопровождались праздники. К таким весьма древним праздникам, несомненно, относятся праздники, связанные с культом животных, восходящие к временам складывания тотемистических представлений. Примером подобного культа, относящегося к праистории религии, является культ медведя, прослеживаемый еще в эпоху позднего палеолита (приблизительно от 40 до 14 тыс. лет до н. э.) в так называемой ориньякской культуре. 0 нем свидетельствуют захоронения костей пещерных медведей по образцу человеческих захоронений; они обнаружены, между прочим, и на польских землях в одной из пещер в Силезии. Человек палеолита, как пишет современный историк религии, «верит при этом, что способствует таким путем возрождению этого ценного промыслового зверя, употребляя прием анимистической магии воплощения и совершая искупление убийства медведя и употребления его в пищу».

Культ медведя был распространен во всем северном полушарии. Мы обнаруживаем его в Скандинавии и на Аляске, у лапландцев и финнов, у айнов древних жителей северной Японии, и североамериканских индейцев. Легенды, которые сохранились со времен викингов, гласят, что заключались браки между медведем и женщиной; на протяжении столетий в Скандинавии существовало табу для женщина на медвежье мясо. Лапландцы еще в XVII и XVIII вв. устраивали убитым на охоте медведям торжественные похороны. Такие действия лапландцев объяснялись уходящим в глубокую древность убеждением в том, что медведь – если его соответствующим образом похоронить – воскреснет и на него снова можно будет охотиться. Скандинавские ученые, которые в XVII и XVIII вв. зафиксировали эти мнения, сожалели по поводу слабой приверженности лапландцев к христианству, ибо, не сомневаясь в воскресении медведя, они в то же время сомневались в собственном воскресении. Исследования советских этнографов свидетельствуют о том, что культ медведя и Медвежьи праздники и сейчас бытуют среди немногочисленных коренных жителей Сибири. Обратимся к одному из таких свидетельств.

У народов Севера встречаются также тотемистические представления и магические верования.

Много суеверных представлений на Севере связано с культом медведя. Ненцы, например, избегают произносить само слово «медведь» (по-ненецки: варк); зубы медведя, куски его шкуры, когти используются как амулеты. Медведь почитается и другими народами Севера.

Удачная охота на медведя у хантов и манси до сих пор часто отмечается особыми церемониями – медвежьими плясками (Медвежьим праздником). На этот праздник прибывают родственники и знакомые охотника даже из соседних населенных пунктов. Голова зверя вместе со шкурой помещается в угол комнаты, и около нее ставится угощение для убитого медведя. Праздник продолжается в течение нескольких дней, главным образом в ночное время. Он сопровождается песнями и плясками, часть которых носит ярко выраженный ритуальный характер. Медведь изображается как сын бога, упавший с неба и обросший шерстью. Медведя стараются «убедить» не обижаться за то, что его убили. Как и многие другие религиозные праздники, этот, отмечаемый к тому же в неопределенное время, продолжается несколько дней, отвлекает людей от работы.

Однако не все в Медвежьем празднике носит религиозный характер. Под религиозной оболочкой в нем проявляется также и народное творчество хантов и манси. Наряду с ритуальными танцами есть также шуточные, бытовые. Во время праздника исполняется, например, женский танец «сбор черемухи», один из наиболее красивых танцев народов Севера. Эти элементы народного творчества народов Севера необходимо отличать от ритуала и относиться к ним бережно, как к национальному искусству.

Приведенное здесь описание советских этнографов имеет существенное значение для наших выводов. Оно говорит, прежде всего, о несомненном постоянстве, традиции праздника, уходящего своими истоками в каменный век, но до сих пор все еще отмечаемого. Попытаемся проанализировать этот праздник с социологической точки зрения.

Его происхождение связано с первобытным типом организации общества, с группой охотников, занимающихся промыслом такого опасного зверя, как медведь, в трудных условиях Севера. Подобный промысел, от результатов которого зависит существование охотников, связан с риском, успех его не гарантирован. Более того – если даже удастся убить медведя, неизвестно, будет ли успешной следующая охота. Поэтому удачный промысел вызывает потребность почтить, как-то отметить этот всегда необычный момент, рождает потребность в празднике.

Разумеется, ритуал праздника, церемонии, обряды становятся вторичными ценностями, удовлетворяют эмоциональные и интеллектуальные потребности, связанные с торжеством: создают настроение, дают участникам возможность выразить себя, воспроизводят в драматизированной зрелищной форме важное событие и его последствия, смысл.

Сезонные изменения жизни находят свое отражение в религии эскимосов и полнее всего выражаются именно в праздниках. Приведем более обширный фрагмент той части описания, где наглядно демонстрируется происхождение сезонных цикличных праздников, составляющих чрезвычайно распространенную, древнюю и важную категорию праздничных дней: религия эскимосов подчинена тому же самому ритму, что и их организация. У них имеется, если можно так сказать, религия летняя и религия зимняя, а вернее, летом вообще нет религии. Единственным практикуемым в это время культом является приватный, домашний культ: все сводится к обрядам, связанным с рождением и смертью, а также к соблюдению нескольких запретов. Все мифы, которые, как мы позже увидим, зимой заполняют сознание эскимосов, летом кажутся забытыми. Жизнь словно бы подвергается обмирщению. Даже магия, считающаяся обычно сугубо частным занятием, выступает только как достаточно примитивные лекарские познания; вся ее обрядность сводится к минимуму.

Зато в зимнем жилище эскимосы живут в состоянии постоянного религиозного возбуждения. Зима – это время, когда мифы и предания передаются от одного поколения к другому. Самое незначительное событие требует более или менее торжественного участия шаманов. Самый маловажный запрет отменяется только в ходе публичных торжеств и визитов, наносимых всему сообществу. Постоянно проводятся эффектные публичные сеансы шаманских заклинаний с тем, чтобы предотвратить голод, который угрожает группе, особенно в период от марта до мая, когда запасы продуктов питания либо уже иссякли, либо находятся на исходе, а зверь попадается редко. Словом, всю зимнюю жизнь можно представить себе как один долгий праздник... Религиозное сознание группы доводится до такой степени пароксизма, что во многих эскимосских сообществах религиозные провинности становятся предметом необычайно строгого надзора в это время; всякого рода общие бедствия, как, например, чрезмерно затянувшаяся пурга, уход зверей, неожиданный ледоход и т. д., приписываются нарушению какого-либо обрядового запрета. Это нарушение подлежит публичной огласке, чтобы можно было противодействовать его последствиям. Обычай публичного покаяния хорошо демонстрирует тот сакральный характер, которым зимой насыщена вся жизнь общества.

Во время праздников группа людей связана не только с актуальной фазой цикла природы – живой и неодушевленной, земной и астральной, – но также и с циклом, причем главным, собственного, человеческого существования, с его предшествующими фазами, с предыдущими поколениями. День памяти умерших и участие предков в праздновании постоянно будут предметом нашего внимания – от древности до настоящего времени. Празднование, совершающееся в форме действа, обряда, зрелища, даров, жертвоприношений, плясок, сочетается с сильным и всеобщим эмоциональным напряжением, в котором мы постоянно обнаруживаем сопутствующие друг другу – обычно в очередные фазы праздника – чувства ужаса, страха, вины и чувства радости, освобождения, торжества.

Факторы, обосновавшие общественную потребность в празднике, имеют постоянный характер; обобщенно говоря, это – ритмические явления жизни, изменчивость отрезков времени, как в тех случаях, когда мы имеем дело с природным циклом, так и тогда, когда речь идет о времени человеческой жизнедеятельности, мифическом, легендарном или историческом, действительном. Желание осознать этот ритм, почтить его и обозначить, припомнить важные моменты прошлого, стремление слиться с этим ритмом и попытки оказать на него влияние, предотвратить его возможные нарушения – вот мотивы, в силу которых люди тысячи лет отмечают праздники. День удачной охоты на медведя являлся для первобытных таежных охотников особенным днем, отличным от будничного. Зима для эскимосов – особый период, совершенно отличный от лета. Весна и осень в жизни китайского крестьянина были периодами резкого и непродолжительного напряжения, переживаний иных, нежели те, которые все лето сопутствуют его тяжелому труду. Равноденствие, новолуние – это моменты повторяющиеся, но в определенном смысле необычные; тысячелетиями наблюдаемые, они вызывали восхищение и страх одновременно; время их наступления выделялось особо, становилось праздничным временем, когда жизнь коллектива и личности протекала по правилам празднования. День победного сражения, в результате которого город был спасен от уничтожения, и момент политического объединения, заложившего основы могущества и безопасности народа, представляют собой особенные моменты в жизни любого общества, отличающиеся от многих обычных, будничных дней, из которых складывается повседневное существование каждой группы людей. Эти даты требуют памяти и обновления, а также соответствующего церемониала, празднования. Счет времени, одно из величайших достижений человеческой культуры – календарь везде в своих истоках выступает как форма упорядочения, закрепления, заблаговременного исчисления праздничных дней и периодов. Всеобщность праздников позволяет считать их, начиная с эпохи каменного века постоянным элементом человеческой культуры, позволяет рассматривать соблюдение праздников как одну из основных форм коллективного поведения людей.

Жизнь русских людей в далеком прошлом состояла из череды будней и праздников. Будни – это время, наполненное трудами и заботами. В будни пахали, сеяли, жали, работали в мастерских, воспитывали детей, справляли родины и свадьбы, хоронили покойников. Их отличительной чертой была обыденность домашнего существования, умеренность в еде, простая и удобная одежда, спокойные и благожелательные отношения, степенность разговоров, замкнутость досуга в пределах своего маленького семейного мира. Будничная жизнь русского народа, по словам многих наблюдавших ее, была «уныло-однообразна с бесхитростными радостями и скорбями».

Будням противопоставлялся праздник – время отдыха, веселья, радости, ощущения полноты жизни, время, когда люди осознавали себя частью единого сообщества. Чередование будней и праздников считалось необходимой составляющей нормального течения жизни, а сбои могли привести, по народным представлениям, к хаосу и гибели мира.

Праздничных дней в России XVIII – XIX вв. было много: сто сорок – сто пятьдесят в году. Они возникали в разные исторические эпохи. Самыми древними были праздники, связанные с земледельческим календарем русов – предков русского народа. Их называли календарными или годовыми праздниками, так как, начинаясь в декабре, когда «солнце поворачивалось на лето», они продолжались весь год и заканчивались поздней осенью с завершением уборки урожая. Главными среди них были Святки, Масленица, Семицкая неделя, Ивано-Купальские празднества, а также праздники сбора урожая, то есть те, которыми отмечались четыре самые важные природно-астрономические явления: зимнее и летнее солнцестояние, весеннее и осеннее равноденствие. В основе этих празднеств, появившихся в глубокой древности, лежали языческие представления об устройстве мира, взаимоотношении людей с космосом, природой и божествами. Праздники имели магический характер и были направлены на обеспечение благополучия и здоровья людей.

Наряду с древними языческими праздниками в русском быту XIX в. было много праздников православной церкви. Они стали устанавливаться в конце Х в., после принятия на Руси христианства, но получили всеобщее признание в народной среде лишь с конца XVI — начала XVII в. Праздники проводились в честь значительных событий священной истории, особо чтимых святых, чудотворных икон. В начальный период христианизации их предназначением было вытеснить языческие празднества из быта простого народа, донести до сознания людей основы новой, монотеистической христианской религии. В дальнейшем церковные праздники, с их пышностью, яркостью, торжественными богослужениями, должны были укреплять веру людей в Бога и память о святых угодниках.

Эпоха Петра 1 стала временем рождения в России гражданских праздников. Среди них можно назвать празднества встречи Нового года (в ночь на 1 января), в честь побед русского оружия, морские, тезоименитства членов императорской семьи и т. п. Их роль заключалась в воспитании у людей чувства патриотизма, любви к императору, в укреплении боевого духа армии, в приобщении к европейской культуре.

Все перечисленные типы праздников в XIX – первой четверти ХХ в. составляли единую праздничную картину жизни русского народа. Отделить их один от другого было достаточно сложно, многие из них совпадали по времени. Так, время празднования Рождества Христова соединялось с языческими праздниками в честь «неумирающего» солнца, Пасха приходилась на период весенних языческих славянских празднеств, Рождество Иоанна Крестителя совпадало с древним праздником Купалы, а Троица с празднованием Семика. Праздники с разной религиозно-мифологической основой или возникшие как сугубо гражданские включали в себя и общие для всех них формы развлечений.

Все русские праздники выстраивались в определенную иерархическую лестницу. Главным праздником для всех православных людей была Пасха, которую называли праздником всех праздников, торжеством всех торжеств. Он символизирует обновление и спасение мира и человека, торжество жизни и бессмертия над смертью, добра и света над злом и тьмой.

Христианская Пасха является памятью об искупительной жертве Иисуса Христа, о смерти его на кресте и воскресении. Значение праздника в спасении всех верующих людей от духовной смерти, даровании им жизни вечной, благодаря искуплению Христом первородного греха Адама и его победе над силами зла, дьяволом, разрушению ада. Спасение, принесенное в мир Христом, как освобождение от греха, коснувшееся как уже умерших праведников, так и еще не родившихся, символизировало свободу выбора, а подвижничество и жизнь Христа указывали путь к Богу. Христианская Пасха отмечается после иудейской, так как по церковной истории накануне иудейской Пасхи после праздничной вечери Христос был предан апостолом Иудой Искариотом в Гефсиманском саду, обречен на муки и распят в первый день праздника (15-й день месяца нисана по лунному иудейскому календарю), а воскрес в ночь с субботы на воскресенье.

Каждый год собирается множество людей, как верующих, так и просто любопытных, в храмы и ожидают события. Событие заключается не в красоте убранства, не в прекрасном пении, а в том улавливаемом духовной интуицией особом состоянии, особом ощущении, которое охватывает всех в переживании чувства единения друг с другом в радости повторяемого на разные мелодии возгласа: « Христос воскрес! «... Рождество Христово один из двунадесятых праздников христианской церкви. В православном календаре по значимости Рождество Христово является вторым праздником после Пасхи. Оно приходится на 25 декабря / 7 января. В этот день церковь отмечает рождение Иисуса Христа, воплощающего в религиозно-мифологической системе христианства образ богочеловека, в котором присутствуют одновременно и вся полнота божественной природы. Христос являет собой второе лицо Троицы (Бог-Отец, Бог-Сын, Бог Дух Святой) и как Бог вечен и абсолютен, – и вся конкретность человеческой природы: иудей, рожденный в Вифлееме в начале современного летосчисления, выступивший с проповедью в Галилее и казненный в возрасте 33 лет.

Такие эпитеты Иисуса Христа, как Спаситель (Спас), Искупитель, ставшие его другими именами, реализуют идею христианства о добровольном принятии Иисусом Христом страданий и смерти во искупление грехов человеческих и во спасение людей от сил зла.

Празднованию Рождества Христово предшествует сорокадневный пост, являющийся подготовкой христиан к этому событию. В крестьянском быту подготовка к Рождеству велась и накануне праздника. К рождественскому сочельнику хозяйки тщательно прибирали избы и горницы: мыли, белили свое жилище, завершали варку хмельного и травяного пива для святочных гуляний, а также и приготовление пищи и сдобной выпечки как для разговления после рождественской литургии, так и для угощения гостей. Старики в сочельник отдыхали, а остальные домочадцы старались закончить все работы к обеденному времени, чтобы засветло успеть сходить в баню. В Сибири эта баня называлась «княжой» и приготовлялась женщинами.

Так же наиболее значимыми христианскими праздниками, с народной точки зрения, Крещение Господне (6/19 января), Благовещение Пресвятой Богородицы (25 марта / 7 апреля), Св. Троица (отмечается на 50-й день после Пасхи), кроме того, Иванов день (24 июня / 7 июля), Ильин день (20 июля / 2 августа), Покров Пресвятой Богородицы (1/14 октября), Никола зимний (6/19 декабря), Егорьев день (23 апреля / 6 мая). Большим праздником считался престольный (храмовый) праздник, проводившийся в честь святого покровителя села, деревни, городского квартала. Среди праздников, связанных с древней языческой традицией, особенно почитались Святки, Масленица, братчины, заветные (обетные) праздники.

Наряду с большими праздниками внутри деревенских общин и городских кварталов справлялись малые праздники (полупраздники). Они устраивались в память святых покровителей того или иного ремесла, домашних животных, в память местночтимых святых, в дни начала или окончания полевых работ. Малыми праздниками считались также кануны больших праздников, например сочельники, воскресенье перед Масленицей, суббота перед Троицей, пятница перед Ильиным днем и т. п. О праздниках такого рода русские люди говорили: «Сколько дней у Бога в году, столько святых в раю, а мы грешные, им празднуем». Малыми праздниками считались также мужские и женские сборища: никольщины, моргосья.

Праздником в России считалось также воскресенье, наступавшее через каждые шесть дней. Он был принят как день отдыха еще древними славянами вместе с календарем, в котором год членился на двенадцать месяцев, а месяц на четыре недели. В древности этот день назывался «неделя», то есть время, когда нельзя работать, надо «ничего не делать», а с конца XIII – начала XIV в. получил в память о воскресении Иисуса Христа свое современное название.

Перечисленные праздники отмечались обычно всей общиной, в них должны были участвовать все взрослые жители села, деревни, городского квартала или улицы. Игнорирование празднества людьми физически и психически здоровыми рассматривалось как грех, нарушение этических норм и Божьих установлений.

Кроме общинных праздников в русском быту существовали праздники семейные: именины, популярные в основном среди городского населения, и семейные братчины, отмечавшие важные события в жизни близких родственников, происшедшие в прошлом и завещанные для почитания.

Общинные праздники длились несколько дней: от одного до двенадцати, в зависимости от значимости праздника. Многие из них имели так называемые предпраздники и попразднества. Предпраздник был необходим для создания у людей определенного психологического настроя на праздник. Попразднество (отдание праздника, ополаскивание зубов, опохмелка) решало задачу выведения человека из праздничной гульбы в будничную, повседневную жизнь. Семейные торжества проходили обычно в течение одного дня.

Отношение русских к празднику было довольно своеобразным. Они считали его совершенно необходимым для человека, едва ли не главным событием в круговерти жизни: «Мы целый год трудимся для праздника», «Хоть все заложи, да Масленицу проводи», «Жизнь без праздника, что еда без хлеба» – любили говорить крестьяне. Праздник воспринимался как дело святое, угодное Богу, апостолам и всем святым. Выражение «праздник – есть наш долг Богу» было хорошо известно в старину и происходило, вероятно, из славянского язычества, когда для божества устраивались жертвенные пиршества в надежде на его благоволение, защиту от бед и несчастий, на обретение желанного благополучия.

Русские люди считали, что любой праздник требует к себе уважение, Оно выражалось, прежде всего, в прекращении всех работ, в состоянии полной праздности людей – «День свят – все дела спят», в заботе о внешнем виде деревни и собственного дома, в стремлении людей быть красивыми и нарядными, в желании сделать общение более радостным и приятным. Работа в праздник считалась грехом, неуважением к Богу и святым, а грязная или заваленная снегом деревня, неухоженный дом, плохо одетые люди – неуважением к празднику. Праздничный день требовал преображения. Деревня выглядела по-праздничному обновленной, когда улицы были очищены от грязи или снега, сорная трава скошена, фасады домов отремонтированы, восстановлена утраченная резьба на окнах и свесах крыш, подкрашены наличники, приведены в порядок изгороди, ворота, колодцы. Избы приобретали праздничный облик благодаря идеальной чистоте пола, потолка, стен, дверей, окон, лавок, новым половикам, лубочным картинкам и полотенцам с «украсами», развешанным по стенам, расставленной на полках праздничной утвари, затепленным у икон лампадам, распространявшимся повсюду запахам пирогов. Люди появлялись в церкви и на улице в «доброй», то есть красивой, добротной одежде. При этом она должна быть «достойна дню»: чем значительнее праздник, тем ярче, богаче костюм.

Кроме того, праздник, с точки зрения русских, требовал подчеркнуто уважительного отношения людей друг к другу, проявления гостеприимства ко всем, прибывшим в деревню, даже к совершенно незнакомым, к нищим, странникам, каликам перехожим – слепцам, поющим духовные стихи, участия каждого во всеобщем веселье, в поглощении огромного количества еды и хмельных напитков.

Праздники играли значительную социальную роль в жизни русского народа. Прежде всего, они способствовали консолидации людей, живших в одном селе, деревне, городском квартале. Молебен и крестный ход, собиравшие в обязательном порядке всех жителей, общая праздничная гульба – все это сближало людей, поддерживало в них чувство коллективизма. Праздник, на который сходилась вся ближняя и дальняя родня, способствовал укреплению родственных связей, развитию родственной взаимопомощи. Он нес своеобразные образовательные функции. Частое общение с приехавшей издалека родней, с пришельцами, привлеченными праздником: ярмарочными торговцами, балаганщиками, нищими, богомольцами – позволяло жителям узнавать новости, обмениваться впечатлениями о событиях в стране, судить о победах и поражениях в войнах, получать знания о далеких странах и народах. Обсуждение важных новостей помогало осознанию общих интересов жителей не только одного села, но и всего уезда, губернии, страны. Праздник, одним из условий проведения которого было ничегонеделание, давал передышку в тяжелом труде крестьянина или ремесленника. Кроме того, праздник, отвлекая людей от будничных забот, семейных неприятностей, жизненных трудностей, давал психологическую разрядку, а совместное времяпрепровождение, активное общение создавало иллюзию равенства всех людей, хотя и на непродолжительное время, снимало социальную напряженность в обществе. Праздники, с их весельем, плясками, песнями, кулачными боями, борьбой, позволяли людям продемонстрировать свои творческие возможности, таланты и способности, утвердить свой статус в обществе, заслужить уважение односельчан, передать свое умение более молодым.

Следует отметить также еще одну важную сторону народных празднеств, связанную с заботой о продолжении рода. Праздники, на которые стекалось много молодежи, часто из отдаленных деревень, предоставляли парням и девушкам более широкие, чем в другие дни, возможности выбора брачного партнера, а радость и веселье снимали естественную напряженность между молодыми людьми.

Праздник через обновление ценностей, напоминание важных событий, связанных с ним, выполняет роль мощного механизма передачи культурных традиций из поколения в поколение, позволяет людям осуществлять свою культурную самоидентификацию.

Всегда актуализируя ценности, применяя их к требованиям времени, праздник является институтом, обеспечивающим необходимую адаптацию ценностей группы, ее культурных традиций к современности. Наблюдение за праздником позволяет утверждать, что преобладает в данный момент в культуре: охранительные, консервативные тенденции или же стремление к переменам; оно позволяет судить, как относится группа к своим традиционным, основным ценностям, которые она считает фундаментом культуры, важнейшими и обязательными для жизни.
Праздник обычно и все чаще служит поводом для осмысления будущего, создания образца идеального общественного состояния, образца, являющегося существенной частью каждой развитой культуры. Эти идеальные образцы организации коллективной жизни, межчеловеческих отношений, личности – важный элемент культуры.

Праздник является чутким индикатором культурных изменений, идет ли речь о высших, основополагающих для культуры ценностях или же о вторичных, производных ценностях, всякого рода образцах. В праздновании утверждаются новые культурные элементы, когда они получают явное общественное одобрение. Изменение человеком среды его обитания также обычно приводит к принятию новых образцов празднования.

Праздник фиксирует кризисные явления в культуре данной группы. Они выражаются в отходе от давних ценностей или их отбрасывании, когда праздник превращается в собрание устарелых, архаичных обычаев, пустых условностей, никому не нужных ритуалов. В период кризиса центр тяжести празднования сдвигается в сторону развлекательных, художественных и заполняющих досуг элементов праздника, которые начинают трактоваться как автономная культурная ценность.

Принимая во внимание как исторический опыт, так и состояние современной человеческой культуры, праздник с момента его возникновения можно признать постоянным и исключительно важным источником каждой конкретной культуры, носителем которой является устойчивая группа. Есть все основания утверждать, что периодические кризисы тех или иных форм, типов праздников и празднования, органически связанные с периодическими кризисами ценностей, вокруг которых организовано коллективное бытие людей, нисколько не уменьшают ни общественной потребности в празднике, ни его культурной роли. Эта роль огромна. Более того, культура праздника систематически обогащает некоторыми своими элементами культуру обыденную, в первую очередь сферу материальной культуры. Многие предметы, вещи, некогда употреблявшиеся только во время праздников, затем вошли в повседневный быт; многие виды действий, мероприятий, зрелищ, некогда исключительно праздничных, затем укоренились в фазе будней и в их художественной культуре.

Некоторые элементы материальной культуры прошли обратный путь: из повседневной жизни они были включены в празднование. Многие символические действия, совершаемые во время праздников, являются всего лишь церемониальным повторением обычных действий с целью почитания, придания им особого значения, проявления ценностей, воплощаемых в них.

Фаза праздника и фаза будней, несмотря на такое их взаимопроникновение, остаются и, можно утверждать, останутся культурно различными; ведь праздник призван удовлетворять особые, отличные от будничных культурные потребности, что и совершается в исключительной, неповторимой праздничной обстановке.

10.5. Роль праздника в восприятии мира личностью

Праздник – одна из наиболее устойчивых форм духовной культуры, отражающих мифологическое сознание, мировоззрение, мораль и психологию как отдельно взятой личности, так и целого народа, характер общественного уклада, семейно-бытовых отношений, то есть все то, что определенным образом входит в понятие менталитета. Следовательно, можно с уверенностью заявить, что праздник является непосредственным отражением менталитета. Однако, благодаря своим особенным свойствам и составляющим, праздник одновременно оказывает большое влияние на трансформацию ментальности. Так, например, как точно заметил профессор, доктор искусствоведения В. Ю. Силюнас, «искусство, становясь частью праздника, удовлетворяет жажду влияния на действительность – ведь праздник творит саму жизнь… художественная культура получает возможность наиболее активно воздействовать на людей».

Примеров изменения сознания можно привести много, но нам хотелось бы обратиться к далекой и малознакомой ибероамериканской праздничной культуре и к относительно недалекой хронологически и близкой географически культуре праздника Советского Союза.

Особенно ярко трансформация менталитета прослеживается на примере латиноамериканского населения, формировавшегося постепенно из местных аборигенов и многочисленных переселенцев. Ведь необходимо учитывать, что у каждого из встретившихся на этом континенте народов до их столкновения изначально было свое, сформировавшееся достаточно давно мировоззрение. Тем не менее, эти культуры, взаимодействуя, и не вытесняя друг друга, именно благодаря празднику, определенно создают новый тип менталитета: «Латиноамериканская культура возникает в особом креативном поле – в поле Первозданности, что определяет культуротворчество здесь, как Первотворчество. При тех условиях, что сложились в Новом Свете в столетие встречи европейско-иберийской и местных традиций (борьба-взаимодействие), ни одна из них не могла стать системообразующей в чистом виде. Здесь возник как бы эффект «чистого листа» – ведь ни один, ни иберийский, ни местный праздник, в этих условиях не мог быть, так сказать, «разыгран», повторен в своем исконном виде. Здесь требовалось сотворчество разных уровней Архаики (доосевой и осевой, христианской), причем именно праздник, прежде всего календарный и религиозный христианский, стал тем первичным креативным полем, на котором возникал цивилизационный компромисс-взаимодействие на всех уровнях его структуры (проблематика, сюжетика, обрядово-ритуальное обрамление, декоративизм, мифопоэтика и т.п.). Разумеется, все «языческое», концептуально-символическое, сущностное, автохтонное, было подавлено, но на самом деле, оно продолжало жить в сознании крещаемых и искало компромисса с новыми образами, символами, концептами по сходству или подобию, а миссионеры совершенно сознательно использовали местную мифологию для растолкования новых догматов. И уж вовсе не изгонялись, особенно в XVI в., местный декоративизм, атрибутика, без которых невозможно было «разыграть» любой христианский праздник.

И именно в празднике, как первичной форме культуры, суждено было возникнуть новому «культурному бессознательному», новой цивилизационной архетипике, новой базовой нормативности, надличностным компонентам культуры. А это означает, как бы это странно не звучало, что латиноамериканец начинал твориться в ходе христианизации как новый тип прежде всего через праздник, то есть как Homo Feriatus». То есть в итоге мы имеем «нового человека», в котором праздник изменил сознание, но не разрушив, а как бы синтезировав ранее существовавшее с предлагаемым «на взаимовыгодных условиях». Так, например, празднование в честь Святой Варвары теснейшим образом связано с африканской богиней Иансан, известны случаи одновременной молитвы христианскому и своему «привычному» богу (на всякий случай). То есть по сути можно говорить о том, что на фоне праздника произошло как бы формирование новой национальности, носительницы новой ментальности, основанной на взаимодействии и синтезе предыдущего опыта и новых традиций. Учеными РАН дано яркое и емкое определение этой ментальности, как Homo Latinoamericanus Feriatus, полностью отражающее ее сущность. Однако в данном контексте очень важным моментом является четкое отличие «человека праздничного» и праздного. Отталкиваясь от определения Homo Feriatus и проводя некую параллель с Homo Ludens И. Хейзинге (утверждавшего, что человек и культура берут свое начало в игре), можно сказать, что в контексте латиноамериканской культуры начало всему именно в празднике, породившем особый, новый «праздничный модус сознания».

Обратимся, наконец, за конкретными примерами к праздникам в ибероамериканской культуре, ведь и сами испанцы «прекрасно понимали, что праздник – это не только утверждение духовных ценностей, но и превращение их в ценности жизненные; праздник, как указывал Бахтин, не созерцают, в празднике живут». Именно поэтому нет ничего удивительного, что в Латинской Америке в период христианизации местного населения театральные спектакли, посвященные этой теме, были поставлены не для «созерцания», а для непосредственного участия в них коренных жителей материка, их коллективного настроя на «нужную волну». Как точно заметил в своей книге «Праздник как социально – художественное явление» А.М. Мазаев: «Праздник нуждается в особой душевной или психологической настроенности, он же усиливает ее, причем значение этой настроенности сводится к тому, чтобы осуществить в структуре сознания некие превращения, невозможные в обыденные, занятые трудом дни». И настроенность и превращения эти тем сильнее, чем большее количество людей принимают участие в процессе. Так, в действе «Завоевание Иерусалима», происходившем 5 июня 1539г. в Тлашкале, индейцы, принимавшие самое непосредственное участие в празднике, не просто перевоплощались в крестоносцев, но и в самом завершении торжества, уже не играя, действительно принимали крещение. Праздник в корне изменил их судьбу, и это один из самых ярких примеров, указывающих на минталитетоформирующую и жизнестроительную роль праздника.

Естественно, описанный выше случай, подтверждающий, что все культурные составляющие праздника обретают жизненную энергию, далеко не единичный. В. Ю. Силюнас описывает случай, произошедший в 1662 г. в Валенсии: на празднике в честь установления догмата непорочного появления на свет Девы Марии на одной из повозок перед статуей Богоматери стоял печатный станок, множивший защищающий догмат листовки, которые тут же раздавались окружающим; новый догмат отпечатывался не только на бумаге, но и в сознании участников праздника. Преимущественно в неукротимой стихии праздника происходило приобщение индейцев к христианской культуре, ее идеалам и ценностям. В этом смысле необычайно важна священная функция праздников эпохи колонизации, ведь перед индейцами разворачивались действа, наглядно иллюстрирующие и укрепляющие в их сознании те истины христианства, о существовании которых они ранее узнавали из проповедей миссионеров. Помимо сакральной, в празднике заложена огромная гармонизирующая функция звонкость речи, красочность одежд и остроумие шутов-грасьосо вкупе с самим представлением делали публичные спектакли приподнятыми, радостными и великолепными, они уподоблялись празднику как по форме, так и по существу, приобщали к высшим ценностям, прежде всего к любви, доблести и чести, внушали веру в возможность счастливого разрешения любых противоречий, способствовали людской общности и гармонизировали эту общность. Гармонизирующая роль праздника наглядно проявлялась в Латинской Америке, где индейцев и испанцев – людей, принадлежащих к столь разным культурам, – объединяли общие праздничные архетипы.

В нашем сознании Бразилия давно утвердилась как страна карнавала – праздника, в котором царит безудержное веселье. Бахтин не раз подчеркивал значимость «карнавальной атмосферы», карнавального «неофициального мироощущения», которое сохранялось не только в сознании людей, но и оставалось на подсознательном уровне во время ярмарок, торжищ, а так же на протяжении всего времени, не отмеченного карнавалом или другими праздниками.

Рассмотрим также одну из составляющих карнавала – зажигательный и неукротимый, очень популярный не только в Латинской Америке, но и во множестве других стран танец самба (один из популярнейших танцев бразильского карнавала). Будучи привезен африканцами, этот танец изначально имитировал любовный акт и соотносился с идеей плодородия, однако со временем его ритуально-магический смысл стерся, и в лоне карнавала самба превратилась по определению шведского писателя Артура Лундквиста в настоящий «праздник инстинктов», усилив витально-эротическую энергию, царящую во время карнавала и как бы приобщая коллективное сознание «к рождающемуся в лоне праздничного действа Родовому телу. Очень точно говорил по этому поводу В. Земсков: В праздничной стихии происходит кристаллизация новой психофизиологической определенности на уровне ритма, жеста, моторики, звука, ритмо-слова, эротической импульсивности, а это и есть рождение нового коллективного – Родового тела с присущим ему новым вариантом коллективно-бессознательного, той сферы, где возникают новые автоматизмы, надличностные стереотипы, определяющие не только праздничное, но и будничное бытие.

Тем не менее, отойдем от ибероамериканской культуры и обратимся за примером праздничной трансформации ментальности к более близкому и знакомому нам советскому периоду истории нашей страны. В то время происходила совершенно осознанная, запланированная советским правительством ломка многих предыдущих праздничных традиций, полное искоренение религиозных праздников, прочно утвердившихся в сознании народа. На смену религиозным обрядам и праздникам приходили более актуальные и нужные общеколхозные, производственно-бытовые. В определении советского ученого доктора философских наук Д.М. Угриновича обряд – это «особый способ передачи новым поколениям определенных идей, норм поведения, ценностей и чувств». Однако прежде чем передать что-то новому поколению, все это необходимо освоить поколению старшему. Для этого правительством создается новая система праздников и обрядов, не просто не имеющих ничего общего с предшествующими религиозными, а напротив, направленных на полное искоренение всяких верований и суеверий. Обратимся за комментариями сущности социалистического обряда к книге советского периода, посвященной современным праздникам - «обряд может быть средством передачи идей, представлений и чувств, отрицающих религию, может быть антирелигиозным. Именно таковы новые советские обряды, рожденные в нашей стране социалистическим строем жизни». А.А. Конович в своей книге «Театрализованные праздники и обряды в СССР» также подчеркивает роль праздника как мощного фактора, формирующего сознание: «Праздники и обряды коренным образом влияют на сознание человека, способствуют формированию мировоззрения, духовному развитию, преобразованию культуры быта, этических взглядов». Все это хорошо осознавалось не только специалистами, поэтому, в том числе, посредством новых праздников власть большевиков пыталась сформировать «нового человека» с новым менталитетом, искореняя менталитет крестьян, складывавшийся веками под воздействием православной веры. Политика власти большевиков по формированию «нового человека» определялась потребностями индустриализации и коллективизации. Ее реализация в сжатые сроки неизбежно вела к насильственной ломке крестьянской психологии, тотальному контролю со стороны государства за всеми сферами жизнедеятельности человека «новые, социалистические праздники и обряды проникнуты материалистическим мировосприятием, жизнеутверждающим мироощущением. Они по самой своей мировоззренческой сути противоположны религиозной обрядности, внушающей человеку мысли о бренности, ничтожности земной жизни, чувства «раба божьего», находящегося в полной зависимости от сверхъестественных сил. Новые социалистические обряды несут в себе мощный антирелигиозный заряд, они – действенное средство атеистического воспитания».

Произошло смещение акцентов в сторону праздников, прославляющих труд, его достижения и достижения коммунистической партии.

Властями гораздо большее предпочтение отдавалось праздникам массовым, коллективным учитывая их большую ценность в процессе пропаганды новых ценностей и установок, (об этом нами говорилось ранее). Для успешного управления социалистическим обществом необходимо было построить четко работающий механизм и коллективные праздники (явка на многие из них была обязательна) «прессовали» народ в своеобразные «брикеты», с которыми было проще управляться. Не случайно праздники проводились в государственных учреждениях, транслировались по телевидению и т.п.

Принимая участие, например, в праздничной демонстрации рабочий чувствовал себя неотъемлемой частью коллектива, нужной деталью в государственном аппарате, что, безусловно, было приятно, тешило самолюбие и повышало самооценку. Пролетариат чувствовал себя активным строителем будущего коммунизма. В итоге происходило формирование нового менталитета теперь уже советского человека.

Таким образом, на наглядных примерах наблюдается тот факт, что праздник определенным образом трансформирует ментальность. Однако необходимо учитывать, что эта трансформация может носить как позитивный, так и негативный характер и при введении новых как государственных, так и семейных (личностных) праздников не стоит забывать об этом.

В целом же, помимо коренного изменения в сознании человека, праздник трансформирует ментальность на период празднования и на время подготовки к торжеству (каждый человек, пожалуй, при желании сможет найти ни одно подтверждение этому факту из своей личной жизни). Ведь праздник, как правило, сопровождается повышенной эмоциональностью, позитивным настроем, желанием дарить и получать радость, преобразовывать, украшать, облагораживать себя и окружающее пространство. Посредством праздника и игры (как его составляющей части) улаживаются конфликты, устанавливаются желаемые отношения, поднимается общий настрой. Межличностные отношения приобретают иной, более позитивный оттенок, ведь из будней в праздничную жизнь берется все самое привлекательное, самые лучшие фрагменты. Эти тенденции имеют отношение к праздникам как светским, так и религиозным. К примеру, каждый православный пост заканчивается большим праздником (Рождество, Пасха, Успение), а ведь пост – это очищение не только тела, но и души. В эти дни верующие особым образом следят за своими мыслями и поступками, то есть происходит определенная подготовка к приближающемуся с каждым днем празднику.

Праздничные дни выступают в качестве противопоставления будням, обычной, привычной жизни, некий разрыв в повседневности. Люди мобилизуют все силы на то, чтобы это время было отмечено как можно лучше. Даже самые небогатые при отсутствии материальных условий (а такое случалось и случается нередко), стараются сотворить себе праздник даже за счет осложнения и утяжеления будней. Человек, таким образом, создает себе иллюзию благополучия и беззаботности и несколько дней живет в мире этой иллюзии. Однако это является некоторым катализатором стремления к более благополучной жизни и энергетическим зарядом в периоды, не отмеченные какими-либо праздниками.

Текст праздника – это вербальный и знаково зафиксированный (в вербально-визуальной форме) продукт полифункциональной деятельности, обладающий содержательной завершенностью и информационной самодостаточностью. Это проявлялось во всех аспектах семиотического ряда. Семиотический его аспект сохраняет, акцентирует и творит сущностные характеристики в той мере, в которой он адекватно интерпретируется и понимается людьми. Потенциальная инвариантность текста определяет его креативный потенциал. Всякий текст должен рассматриваться как условие мыслительной деятельности. Будучи произведением людей, он отражает особенности сознания и мышления носителя определенной культуры. Множественные языки праздника – вербальные и визуальные создают текст особой сложности, которая углубляется цветовыми кодами, каждый из которых имеет и информационный, и семиотический смысл. Обилие ярких цветов, блесток, фейерверков и др. на праздниках – создает приподнятое радостное настроение, усиленное обонятельными кодами – языками, которые в совокупности настраивают присутствующих на соответствующий лад.

Эстетическая (украшательская) компонента праздника как компонента текста, обеспечивает укоренение аксиологического состава бытия на уровне образов, смыслов, норм, ценностей, целеполаганий. Они потенцируют в себе совокупность сущностных предназначений, фундаментальных оснований и смыслов человеческой жизни, то есть, в совокупности выступают идеальной формой закрепления, хранения, накопления, трансляции и трансформации социального и духовного опыта, универсальным способом обеспечения исторической преемственности – как на уровне индивидуального человеческого бытия, так и на уровне исторического бытия социального организма Упрощение смыслов и доведение его до символического массового понимания – специфика праздника, который втягивает в свою орбиту всех присутствующих.

Упрощению смыслов и переведению их на уровень всеобщего понимания становится смех как особая специфическая черта, которая преобразуется здесь в семиотическую качественную категорию.

Праздничное состояние и восприятие праздника как текста культуры, специфика «смехового понимания» связаны с этническими традициями, оно всегда целостно. Если знание пытается разложить и расчленить объект на множество составных частей, то смеховое понимание воспринимает его как неаддитивное единство, где смысл целого намного превышает совокупный смысл его составляющих. Одновременно с этим, смех можно рассматривать как понимание того, каким образом можно решить данную проблему и найти выход из ситуации, то есть, смех является специфическим выражением понимания. При этом, смех обладает спецификой, если страх существует на отрицательном эмоциональном фоне, смех – только на радостном, положительном. Соответственно смех есть не просто понимание, а особое его качество – радость понимания, понимания целостного, избыточного.

Видов и форм смеха чрезвычайно много, в праздничной атмосфере часто звучит «беспричинный смех» – это ликующий смех человеческого здоровья, переполненности жизненными силами, радости существования, характерный, прежде всего, для детского мировосприятия или юности, наполненной новыми, сильными чувствами. Именно он – беспричинный смех – смех праздника и радости транспонируется в совместный, коллективный смех, который является совершенно особым уровнем смеха. Реакция каждого отдельного члена группы может вызываться разными комическими причинами, но общий смех подразумевает новый, социальный уровень понимания – взаимопонимание, являющееся признаком сплочения коллектива, дружеского участия и неформального равенства.

Понимание текста праздника в контексте его языков, нахождение к атмосфере общего веселья, смеха приводит (или является первопричиной) к его мощной гедонистичности. Почти всегда, за редким исключением (траурные церемонии), праздники воспринимаются как радость, удовольствия, наполненные мощными позитивными эмоциями, которые предвосхищают и, собственно, определяют само восприятие семантики праздника. Это осуществляется на уровне и визуального любования, и эмоционального наслаждения, и комплиментарной коммуникативности, и позитивной энергийности и др., что в совокупности приводит людей в состояние близкое к состоянию социофизиологического удовольствия. Эти состояние с одной стороны, реализуют функцию релаксации, расслабления, с другой ее можно охарактеризовать как возможность замещения эмоциональных доминант.

В празднике создается особое эмоциональное поле, которое одновременно и есть эмоциональное основание праздника, так как сердцевина его находится в самой его природе, транслируется через сценарий, предпраздничные предвкушения, мотивации, ориентацию на праздник. В нее включаются и из нее проистекают: 1 – эмоциональная позитивная установка на факт праздника; 2 – визуальное любование красотой праздника; 3 – вербальные удовольствия; 4 – коммуникативные – комплиментарные – оценочные удовольствия, 5 – понимание смысловых особенностей праздника, юмор и смех; 6 – усиление полевыми его особенностями; 7 – эмоциональная эффективность праздничной атмосферы.

Таким образом, эмоциональное гедонистическое поле – это ситуация взаимодействия, порождающая новое надындивидуальное (системное) качество. В результате не отдельные элементы, а совокупность последних предопределяет поведение человека, которое в свою очередь превращается в элемент поля, размывая границу между причиной и следствием, субъектом и средой.

Попав в праздничное поле-пространство, люди, разные по своему характеру, взглядам и манерам поведения, начинают вести себя сходным образом. Структура поля организуется сценариями и ритуалами, создающими целенаправленные программы праздничного поведения людей, которым все присутствующие подчиняются.

Визуальные аспекты удовольствия формируются особой эстетизацией, костюмами, праздничными нарядами, световой архитектурой, что в совокупности создает приподнятое настроение и доставляет эстетическое наслаждение.

Вербальные удовольствия праздничной атмосферы связаны со звуковым оформлением праздника, которые в первую очередь выстроены посредством музыки, на фоне которой чрезвычайно значимым становится особый тип праздничных межличностных коммуникаций, который уместно назвать комплиментарной формой коммуникации. То есть, процессы взаимодействий праздника обусловлены характеристиками его как текста культуры, расшифровывая которые люди сами превращаются в объекты интерпретации, в соответствии, с чем конструируют свои практики как тексты, обращенные к другим.

В праздничной коммуникации люди передают друг другу ту или иную информацию, смыслы, которые имеют доминирующий праздничный оттенок. Все праздничные коммуникативные акты осуществляются в соответствии с ритуалами – привычками, сформированными конкретной культурой.

В совокупности все атрибуты праздничного поля трансформируются в категорию гедонистичности, которая оформляет праздник, закрепляет содержащиеся в нем идеалы, насыщает людей радостью, надеждами, позитивно выстроенной проективностью жизни.

10.6. Праздник как магический элемент общества

Праздник – это способ получения избытка сил, энергии, бытия и одновременно возможность избавления от этого излишка. Чрезмерность не менее мучительна, чем ущербность. В празднике совмещается присвоение бытия и трата своего бытия. Одновременно происходит превращение внешнего во внутреннее (присвоение бытия) и превращение внутреннего во внешнее (экспансия бытия). Присвоение переходит в отторжение, хочется сделать бытие своим и тут же избавиться от него. Получается, что во время праздника человек как бы перерабатывает бытие, перепахивает его, заставляет бытие двигаться, меняться, становиться, обеспечивает круговорот бытия.

Праздник – это автономный процесс, не требующий специальных внешних условий. Праздник самогенерируется, появляется из ничего и получает неисчерпаемую энергию из ничто. Этим он опять сходен с процессом творения мира, теперь уже в библейском изложении. Праздник не детерминирован, а телеологичен, нет причин праздника, есть цель. Праздник – причина самого себя, causa sui. Поэтому нужно искать ответ не на вопрос «почему?», а «зачем?». Однако цель праздника тоже не очевидна, она неописуема, может быть запредельна.

Неисчерпаемость энергетики праздника делает его привлекательным для достижения других (ложных) целей. Пережитое в празднике ощущение могущества оказывается слишком соблазнительным, чтобы не попытаться обрести его навсегда. На желании человека любыми средствами увеличить свою онтологическую мощь основывается такая сфера человеческого бытия как магия.

Магией мы будем называть такое отношение человека к бытию, когда желаемое берется силой, техническими средствами. Знание связей и закономерностей в мире естественном или сверхъестественном позволяет осуществлять власть над этими мирами. Бытие используется, потребляется, присваивается. Человек, каков он есть сейчас, проецируется на внешний мир, претендуя на власть над всем бытием и не считаясь ни с чем, кроме своих желаний. Современная наука и производство тоже попадают под это определение.

Однако в классической магии для достижения рациональных целей кроме технических приемов также используются иррациональные, не контролируемые сознанием феномены. Это всевозможные трансы, экстатические состояния, в которых происходит прорыв уровней бытия. В карнавале присутствует много элементов, присущих и магии. Это телесность и сексуальность, музыка и экстатические пляски.

Магические практики используют праздник как инструмент для входа в транс, как способ концентрации энергии многих людей и направления ее в нужном русле. Магия эксплуатирует праздник, пытаясь поставить его под контроль, использует в прагматических целях. Но праздник сам по себе бескорыстен. Он больше чем то, что после него остается. Праздник представляет из себя самостоятельную ценность, не зависящую от конкретной пользы. Праздник может дать нечто такое, что было бы невозможно даже ожидать.

Магия обедняет не только праздник, но и все бытие. Для магии мир – чужой, враждебный, в нем нет любви. Своеволие и самовластие магии извращает праздник, превращая его в оргию. Вместо полноты отношений с миром в магии остается только «я хочу», вместо ритуального благоговения перед высшими силами – «выше меня нет ничего и никого», вместо благодарного принятия даров, посылаемых небом и богами – «я хочу овладеть всем».

Магия нужна тому, кто ни в чем не уверен, ни во что не верит, никому не доверяет, ничему не верен. Не уверен в своих метафизических правах, в своих силах и возможностях, чувствует себя песчинкой, потерянной в чужом и страшном мире. Не верит в высший смысл мироздания, в божественное происхождение мира. Не верит в благодать, которая может снизойти когда угодно и все преобразить. Не доверяет своей судьбе и хочет ее изменить, не видит смысла в испытаниях и страданиях. Не верен своему пути, своему долгу, не желает видеть своего предназначения и промысла Божьего.

Магия нужна тому, кто боится жизни и боится смерти, кто слаб и слеп. Магия дает силу и власть, но, по большом счету, человек все равно остается бессильным, потому что он не может открыться высшей силе. Магия нужна тогда, когда человек пытается удержать свое бытие, вместо того, чтобы позволить бытию держать человека. Он работает над бытием, пытается заслужить определенный статус, вместо того, чтобы получить все в дар. Маг постоянно пребывает в борьбе, находится с мирозданием в состоянии войны и поэтому его поражение неизбежно.

Мистик чувствует себя своим в бытии, родным, возлюбленным, сыном Божиим, царем, которому можно все и все прощается. Маг чувствует себя чужим в бытии, посторонним, изгоем, тварью, рабом, который ни на что не имеет прав, может только украсть и неизбежно будет за это наказан. Человек может довериться стихии праздника только в том случае, если он верит в божественное покровительство, в высший смысл, превосходящий все наше разумение, больший, чем добро и зло, жизнь и смерть.

Карнавал в значительной степени магичен и поэтому амбивалентен. По сравнению с ритуалом он дает реальное ощущение силы, личного могущества, полной свободы. Вместе с тем он погружает человека в состояние неопределенности, стихийности, хаотичности, которое может быть разрушительным. Карнавал соблазнителен и опасен. Стихия карнавала вовлекает, заманивает, затягивает в свое поле всех и все, что есть вокруг. Праздник – это грандиозное, завораживающее, потрясающее, шокирующее зрелище. Это скандальное, провокационное событие.

Зритель чувствует энергетику праздника, огромную мощь воплотившихся природных стихий и хтонических сил. Зритель не может не стать участником карнавала, не поддаться иррациональным импульсам. Карнавал обычно происходит ночью, чтобы было легче отключить сознание и отдаться подсознательным влечениям. Темный свет карнавала делает невидимым то, что при свете дня было бы соблазном, грехом, падением. Обжорство, пьянство, промискуитет, мат являются неотъемлемыми элементами карнавала.

Карнавальное переворачивание, выворачивание на изнанку меняет местами низ и верх, раба и господина. Карнавал превращает зло в добро, смерть в жизнь, но все может повернуться и в обратную сторону. В опьянении праздником, вместо сущности приобретая огромную энергию, человек теряет свою сущность. Маскарадные переодевания граничат с половой травестией. Карнавал целенаправленно разрушает нормы и установки дневного сознания, чтобы в хаотическим движении, кружении и переворачивании освободить внутреннюю экзистенциальную энергию, а будет она созидательной или разрушительной заранее не известно.

Карнавал можно рассматривать как развитие, дополнение праздника как ритуала. Принципиальной особенностью карнавала является моделирование хаоса, который в ритуале понимается лишь как временная помеха и преодолевался как внешняя враждебная сила. Однако если космический порядок нарушен и требуется новое творение, пересотворение, то сначала мир должен быть возвращен к первоначальному состоянию хаоса. Это возвращение к первобытному хаосу, к состоянию до сотворения мира и реализуется на одном из этапов карнавала.

Хаос – это такая вещь, которую нельзя оставить без внимания и контроля. Хаос должны воплотить сами люди, чтобы ввести его в определенные границы. Лучше самим организовать хаос, на время отдаться стихии разрушения, чтобы потом как бы изнутри победить его. Праздник своей структурой воспроизводит порубежную ситуацию, когда из Хаоса возникает Космос. Он начинается с действий, которые противоположны тому, что считается нормой, с отрицания существующего статуса и заканчивается восстановлением организованного целого.

В ритуале возвращение к хаосу символизировалось в жертвоприношении. Расчленение тела животного как бы доводит работу хаоса до конца, до некоего нуля космичности. Жрец, совершающий жертвоприношение, прошел специальную подготовку и принимает на себя всю ответственность и опасность соприкосновения с хаосом. В карнавале каждый участник сам рискует разрушить старый порядок, отказаться от своего социального статуса и погрузиться в царство темной свободы.

Можно перейти от старого порядка к беспорядку через ритуальные нарушения нормы в специальных церемониях ругани, кощунства, где сохраняется контроль над ситуацией, и хаос удерживается в некоторых рамках. А на карнавале позволяется спонтанное проявление стихийных сил через всех и каждого. Человек доверяется высшим силам, когда личная судьба становится лишь частью универсального космического закона и нечего бояться. В такой перспективе добродетель неотличима от греха, а смерть от жизни.

На карнавале антисоциальные поступки совершаются с такой легкостью и невинностью, что человек как бы возвращается к состоянию до грехопадения. Парадоксальным образом хаос ближе к раю, чем люди в сегодняшнем состоянии. Райское состояние блаженства непосредственно примыкает к изначальному хаосу и отделено от него «лишь» моментом творения мира. Этот момент соединяет эти два онтологических состояния и, одновременно, противопоставляет их.

Есть даже некоторое подобие между хаосом и раем – это отсутствие внутренней структуры, неделимость на части и уровни, нерасчлененное единство; то, что может быть названо – Единое. Хаос и рай непроницаемы для взгляда и сознания внешнего наблюдателя и поэтому для него не различимы. Но изнутри отличия принципиальные: хаос - возможно все и все гибельно; рай - можно все и все спасительно. Хаос и рай противостоят законосообразному порядку, профанному бытию, только с разных сторон. Хаос – это беспорядок, рай – сверх-порядок. Хаос – стихия и произвол, разрушающие порядок и закон, а рай – это благодать, превосходящая и преобразующая порядок и закон.

Хаос и рай схожи бессобытийностью. Только хаос – это бессмысленный и бесцельный поток, нерасчленимый на события, а рай – это сверх-событие, такое состояние, когда все возможные события уже случились, исполнились. Поэтому хаос и рай вне времени, вне истории, вне становления бытия. Хаос до становления, рай – после него. Хаос и рай не познаваемы, там нет ничего, что можно было бы узнать и после этого остаться живым.

Праздник – это нечто среднее между хаосом и раем, это попытка превратить хаос в рай сразу, минуя все промежуточные состояния. Этим праздник подобен акту творения мира и одновременно – концу света. Праздник пытается мгновенно отменить, упразднить старое и воплотить, утвердить новое безо всяких переходных форм. «Се, творю все новое» (Откр. 21, 5). В христианской парадигме творения мира из ничего все намного сложнее, нужно было бы проследить взаимосвязь понятий ничто, хаос (=бездна) и ад.

У карнавала свободная форма, открытая структура, неопределенная длительность. Карнавал снимает ограничения, раздвигает рамки, увеличивает масштаб, позволяет все и поэтому возможно все. В ритуале человек воспроизводит свое представление о мироздании и божестве. В лучшем случае эти представления получены свыше через шаманов, пророков, жрецов; в худшем – с искажениями от предков. А на карнавале человек ожидает непосредственного откровения, открыт новому, готов к чему угодно. Он освобождается от критики, предзаданности, ожиданий, настроен на встречу с Другим, Иным, готов ему открыться, довериться, отдаться.

Во время праздника снимаются ”законосообразные” правила поведения. Отказ от них как руководства для поведения, преодоление их во имя разрыва с рабством объективации и обретения состояния высшей полноты, реализации своей судьбы имеет место при выходе человека в сферу свободы, которой он может ответить только своей открытостью, т.е. ее, свободы, приятием. На этом пути человек выходит за пределы любого «законосообразного» эмпирического опыта (и знания), сознательно или бессознательно избирает неопределенность, полагаясь не на «законы» жизни, а на высший смысл мира и на свою сопричастность ему, в конечном смысле на свою способность внимать этому смыслу и в зависимости от этого строить свое поведение.

Праздник дарует человеку свободу. Свобода – это возможность мгновенного удовлетворения всех желаний. Поэтому они быстро исчерпываются, и вскоре человек с удивлением ощущает отсутствие конкретных потребностей. Свобода – это когда ты чувствуешь, что можешь все и поэтому уже ничего не надо, все у тебя может получиться и можно даже не проверять. Свобода и есть цель и результат карнавала. Свобода – это легкость бытия, когда иго – благо и бремя – легко. На празднике все желанно, все в радость.

Свобода – это отсутствие границ и пределов, открытые горизонт и вертикаль. В пространстве свободы нет греха и вины, нет суда и наказания. Любое свободное действие является творчеством и поэтому оправдано. Праздник дает человеку опыт свободы. Праздник освобождает человека от царства необходимости, не нужно вспоминать о прошлом, не нужно заботиться о будущем, все желания могут исполниться здесь и сейчас. «Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак не заботьтесь о завтрашнем дне…» (Матф. 6, 31-34).

Праздник – это дар бытия человеку, дар беспричинный и бескорыстный. «Жаждущему даром дам от источника воды живой» (Откр. 21, 6). Дар постоянно ожидаемый и всегда неожиданный, долгожданный и застающий врасплох. Этот дар невозможно заслужить, он равно доступен богатому и бедному, умному и глупому, доброму и злому. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Матф. 7, 7-8). От этого дара невозможно отказаться, он настигнет нас везде.

Праздник – это встреча с бытием, обращение к бытию «на ты». Исчезает дистанция между человеком, его сознанием и бытием, жизнь превращается в игру. Праздник открывает человеку удивительный новый мир, где нет ничего невозможного. И если человек откроется этому миру, то может случиться любое чудо. Праздник – это нежность бытия, взаимность человека и бытия. На карнавале человек получает удовольствие от бытия, чистое наслаждение, чувствует радость, легкость.

В празднике воплощается любовь к бытию, когда нравится все, что нас окружает и с удовольствием принимается все, что происходит. Человек находится в интимном отношении с бытием, можно сказать – в соитии с бытием. Он принимает в себя бытие и сам проникает в него. Человек и бытие открываются на встречу друг другу и отдают себя, желая слиться в одно целое полностью и навсегда.

Секс имеет много качеств праздничного бытия. Во-первых, это скорее отдых, чем работа. Во-вторых, отношения между мужчиной и женщиной обставляется множеством почти религиозных ритуалов. Две половины сливаются в одно целое, восстанавливается изначальная целостность человеческой природы. В этот момент для каждого его партнер – воплощение божества. В-третьих, секс тесно связан с магией и карнавальной стихией.

Эротическим напряжением пропитан весь воздух праздника. Как правило, на празднике секс легко доступен, однако возможность реализации половых потребностей вовсе не снижает общего эротического потенциала праздника. Сексуальная энергия разливается по всем праздничным действиям – песням, танцам, шуткам. Праздник демонстрирует эротику в широком смысле, показывает, что сексуальность больше чем пол. Можно даже говорить об асексуальности праздника, потому что эротика реализуется помимо секса.

Вершиной праздника является достижение его участниками экстатического состояния. Экстаз – это достижение максимума возможного наслаждения, выход из себя с последующим возвращением. Человек на время становится чем-то иным, принимает в себя стихии, энергии, отдается власти внешней силы, впускает в себя Другого.

Как ни странно при этом сущность человека не изменяется, видимо нечему меняться. Человек есть то, что он есть в данный момент. Экзистенция может спонтанно направляться в любую сторону. Человеческая природа настолько гибка, что позволяет человеку уподобляться нечеловеческому. Критерием экстаза является самозабвение, захваченность, безграничность желаний, когда ни что не слишком.

Источником экстаза являются хтонические силы – силы рождающие и умерщвляющие, порождающие и разрушающие, плодоносящие и растерзывающие. Эта неустранимая амбивалентность связывает экстаз не только с рождением, но и со смертью. Отсюда и матерная ругань, сводящая все к материальному низу. Однако рождающее лоно невольно уподобляется земле, а половой акт – акту творения. Женщина приравнивается всей природе, а мужчина – демиургу. Сексуальная символика, эротические действия, мат выражают жажду нового рождения, воз-рождения.

Экстаз – это попытка остаться самим собой, но стать большим и сильным, полным сил, энергии, жизни. При этом ничего не отдать взамен, ничем не заплатить. Припасть к неисчерпаемому источнику, вернуться в лоно. Туда, где нет выбора и риска, ответственности и вины, страдания и смерти. В этом смысле сексуальный экстаз тождественен состоянию младенца в утробе матери. Круг замыкается.

Экстаз – это выход в хаос, желание освоить его, приручить, сделать своим, добрым, хорошим. На карнавале происходит «хаотизация» действительности, совершаются хаотические движения, спонтанные действия, произвольные поступки. Но экстаз не побеждает хаос, лишь признает его неустранимость. Если хаос неустраним, то расслабьтесь и попытайтесь получить удовольствие. Благо, что демократизм карнавала позволяет все и всем. Если в ритуале пить можно не всем, вводятся строгие рамки, условия, ограничения, назначается специальное время, то на карнавале – пьют все и сколько угодно.

Каждый чувствует себя жрецом. При этом не ставится вопрос о духовном и сакральном статусе человека, готов ли он заглянуть в бездну и прикоснуться к вечности. Каждый желающий, без обучения и подготовки, соприкасается с нечеловеческой реальностью. И если он после этого не погибает или не сходит с ума, то это воистину чудо. Либо ничего реального не произошло, либо что-то (или кто-то) его хранит. И внешний наблюдатель не может дать однозначного ответа, да и сам участник вряд ли в состоянии дать себе отчет – что же на самом деле с ним случилось.

Неопределенность карнавала, неразличимость реальности и воображаемого, подлинного и иллюзорного, роднит его с игрой. Также разворачивается бурная деятельность и при этом ничего не делается. Все действия – необязательны, но желанны. Это – недеяние, превосходящее всякую деятельность. Карнавал, как и игра, не зависит от конкретной пользы и свободен от достижения внеположных ему целей. В свою очередь, игра легко прочитывается как праздник, со всеми модусами сакрального события в сакральном пространстве и времени. Игра – это нечто среднее между ритуалом и карнавалом, свободное от крайностей того и другого, строгости ритуала и необратимости карнавала.

На карнавале игра служит входом в измененное состояние бытия, запускает механизм праздника. Артисты, клоуны задают ощущение нереальности всего происходящего. Все окружающее кажется иллюзией. Реальность преодолевается воображением. Грезы становятся действительностью. Это позволяет каждому вернуться в детство, в беззаботность, радость. Праздник похож на сон, это сон наяву, сон воплотившийся. И если реальность существует по законам сна, становится сном, то и сны могут стать реальностью.

Иллюзорность праздника можно понимать в смысле неполноценности его бытия, недостаточной укорененности, онтологической необязательности. На наш взгляд, такое утверждение было бы некорректным. Сначала надо бы определить, что является подлинным основанием бытия. И только тогда можно сделать вывод, что более фундаментально – обыденное или праздничное состояние бытия. Поэтому мы будем понимать иллюзорность праздника в смысле его непрозрачности для дневного сознания, несводимости к очевидным данностям.

Карнавал – это мерцание бытия: все одновременно и есть и нет, то ли есть, то ли нет, то есть, то нет. Основные модусы такого состояния бытия специально обыгрываются в цирке и на ярмарках: переворачивание – акробатами, мелькание – жонглерами, произвольное исчезновение и появление вещей – фокусниками.

Праздник – это виртуальная реальность и он подчиняется своим внутренним законам, которые могут устанавливаться произвольно. Неопределенность, спонтанность, алогичность, иррациональность праздника создают условия, когда реальное и фантастическое легко меняются местами. Праздник – это сказочная, волшебная, фантастическая реальность, в которой все возможно. И естественно ожидается только самое хорошее. Если в ритуале человеку противостоит мировое зло, вселенский хаос, который во что бы то ни стало нужно победить, то на карнавале мы имеем дело с миром уже спасенным и преображенным.

В ритуале человек как бы показывает: Бог помнит о нас, он даст нам все. На карнавале в нас входит высшая сила, хочется думать что – божественная. На карнавале человек ведет себя так, как будто бы Бог есть, он всех нас уже спас, мы пребываем в раю, больше нечего желать и остается только праздновать спасение, праздновать Бога. Бог любит меня, он подарит мне все, что я хочу, мне можно все, я все могу, я сам бог. В нас вселяется Бог, и мы празднуем как боги, вместе с ними, а может быть без них, вместо них?

В неопределенности карнавала скрывается соблазн и искушение – «будете как боги». В этих словах Искусителя все правда: будете, но не боги, а как боги, похожи на них, но не они. И не Бог, а боги во множественном числе. Не Единый, Сущий, Абсолют, а множественность богов и их раздельность, противоречащие самому понятию «Бог». Карнавальная инверсия может сыграть злую шутку, многократно перевернуть все ценностные оппозиции и привести к их полной неразличимости.

Основная проблема карнавала – невозможность определить источник нисходящих на человека энергии и сил: то ли от Бога, то ли от дьявола. В экстатическом состоянии, когда тебя подхватила и понесла некая сила, нет желания, да и возможности заниматься различением духов. Кажется, что главное – эффект эйфории, и не важна его причина. Если критерием истины являются переживаемые ощущения и они похожи на благодать, то какая разница – подлинная она или нет.

На карнавале стирается не только грань между высоким и низким, небом и землей, но и между подлинным и мнимым. Карнавал – это симуляция благодати, попытка вести себя так, как будто она на тебя уже снизошла благодать. Возможно, что происходит всего лишь имитация, а затем и подмена, порождаются иллюзии и симулякры. Самое страшное, что псевдоблагодать замещает собой настоящее богообщение и оставляет человека в обольщении.

Но, с другой стороны, карнавал можно рассматривать как практическое апофатическое богословие. Если о Боге ничего нельзя сказать, то давайте вести себя так, как будто мы уже в раю. Но что именно делать? Никто не знает. Все, что придет в голову. Но не так как это делается обычно, а все наоборот, иначе, от противного. Потому что это должно быть максимально непохоже на все известное нам здесь. Проще всего – все перевернуть. У меланезийских народов распространены так называемые «Карго-культы»: нужно все делать обязательно с точностью до наоборот.

На карнавале человек попадает в «антимир» с изнаночными характеристиками. Все человеческое доводится до предела, до абсурда, чтобы оно могло перейти в свою противоположность, то есть в нечто нечеловеческое (только заранее не известно – божественное или бесовское). Отсюда вытекает праздничное «анти-поведение», когда человек делает то, что он никогда бы не позволит себе в другое время. Речь идет не только о нарушении норм и запретов, но и о таких парадоксальных поступках, как безмерное поглощение пищи и пития, бессмысленные траты, раздаривание вещей и денег, и даже целенаправленное разрушение и уничтожение предметов (битие посуды, ломание стульев и т.п.).

В этих поступках демонстрируется уверенность в избыточности своего бытия, его неисчерпаемости. Происходит нарушение профанной логики – чем больше потратишь, тем больше останется. По такому принципу построены многие свадебные обряды: все, что принесено в жертву должно вернуться сторицей. Хотя на карнавале никто не думает о будущем, всем хочется, чтобы праздник длился вечно, или произошло что-то сверхъестественное и завтра все было бы совсем по-другому. Поэтому на карнавале все делается так, как будто это последний день жизни, нечего терять и нечего жалеть. И каждый праздник празднуется так, как будто из него не будет возврата.

Стратегия карнавала строится по принципу увеличения абсурдности, чтобы дистанцироваться от обыденности, оттолкнуться от профанного. Для этого применяются различные средства, например, маски, ряжение и раздевание (вплоть до наготы), загадки, бессмыслица, розыгрыши, шутки, игры, смех. Смыслом всех этих действий является желание сделать знакомое незнакомым, узнаваемое неузнаваемым, понятное непонятным. В пределе все реальное должно стать нереальным, но тогда все нереальное в каком-то смысле станет реальным, невозможное возможным.

Из столкновения различных онтологических уровней возникает смех, когда сквозь ложь и миражи вдруг проявляется нечто несомненное и незыблемое. Человек смеется тогда, когда он неожиданно обнаруживает и осознает бессилие зла. Когда сквозь абсурдность бытия вдруг прочитывается высший смысл и сквозь мрак просвечивает изначальный свет. Тогда человек чувствует свою неуязвимость и исчезает страх.

С абсурдом связана и некоторая жестокость карнавала: спонтанное насилие, драка, боль, страшилки. Близость потустороннего, возможность смерти делает человека невосприимчивым к боли, может быть даже провоцирует желание испытать острые чувства садомазохизма и самоистязания. Карнавал легко превращается в оргию и шабаш. Возникает желание растерзать живое тело, хочется почувствовать или хотя бы увидеть кровь. На празднике толпа любит смотреть корриду, собачьи или петушиные бои. Еще интереснее рукопашный бой, бокс или бои гладиаторов.

Видеть чужую смерть – это значит, что ты пережил этого человека, смерть взяла не тебя, твоя смерть отложена, и ты поживешь еще. На карнавале повышенная вероятность несчастного случая, спонтанного преступления, случайного убийства. Но смерть возможна, а мы еще живы, смерть была где-то близко, а мы обманули ее. Значит, мы победили смерть и не только сейчас, но и как будто навсегда.

Праздник – это своеобразная битва, сталкивается должное и недолжное, желанное и действительное. Карнавал в чем-то похож на войну, часто разыгрываются шуточные сражения или спонтанно вспыхивают нешуточные драки. А значит верно и обратное – в войне есть что-то праздничное. «Страшно и весело» – сказал Андрей Болконский об Аустерлице. «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю». Победа в битве, на войне – всегда праздник. Враг побежден, зло уничтожено, теперь начнется новая и светлая жизнь.

Революция тоже похожа на праздник: массы выходят на улицы, все переворачивается вверх дном, «кто был ничем, тот станет всем». Много шума (митинги), света (пожары), переименовывание улиц и городов, перераспределение и уничтожение продуктов и ценностей, веселое разрушение, радостные убийства. Пир во время чумы – естественная абсурдная реакция на неприемлемые условия бытия. Когда нет решения проблемы, остается только довести ее до предела, до абсурда, нарушить правила игры, совершить преступление.

Ожидается, что после революции начнется новое время, когда все будут братья и всего будет вдоволь. Обычно вводится новый календарь, чтобы обозначить это особенное время. Освобождение от старого само по себе обещает нечто небывшее, превосходящее всякое воображение. Резко увеличивается количество всяких праздников, демонстраций, митингов, субботников.

Вся жизнь предстает как один сплошной праздник, когда незачем работать. Ведь в мире произошли такие радикальные изменения, что даже окружающая среда должна измениться (резко увеличится урожайность). Мало того, неизбежно исправится природа человека, и в мире не будет больше зла, лжи и насилия. Однако стихия революции очень скоро бывает обуздана, революционные праздники превращаются в ритуалы, а затем в нудные церемонии.

Особенностью участников праздника является бесстрашие, часто доходящее до безрассудства. Если Бог с нами, то кто против нас. «И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся» (Откр. 1, 17). На празднике каждый чувствует себя героем, воином, победителем. Хочется совершить подвиг, но не только для того, чтобы испытать свои силы. Нужно проверить свою удачу, убедиться в высшем покровительстве. «Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном» (Откр. 21, 7).

Подвиг – это способ приобщиться к сверхбытию, к божественной реальности. «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Матф. 11, 12). Подвиг – это попытка взять Бога приступом, поставить его перед фактом - вот я явился перед тобой, а теперь делай, что хочешь. Подвиг – это не только вызов злу, но и призыв Бога, приглашение его не только стать свидетелем подвига, но и принять участие, разделить его с героем. «Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его» (Откр. 3, 21).

В подвиге герой побеждает хаос и небытие. «Побеждающий не потерпит вреда от второй смерти» (Откр. 2, 11). Герой получает свыше силы. «Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия” (Откр. 2, 7). Герой получает благодатную помощь. “Побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 2, 17).

Герой изменяет свою природу. «Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его» (Откр. 3, 5). Посредством подвига герой прорывается от бытия к сверхбытию. «Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое» (Откр. 3, 12).

В архаические времена устраивались праздники в честь посвящения подростков племени в воины. Но и в каждом празднике есть элементы инициации. Если в ритуале происходит символическое приобщение сакральному, то инициация – это реальное причастие божественному бытию. Подросток проходит тяжелые испытания, находится на грани жизни и смерти, преодолевает страх перед огромным и неведомым миром. Ему сообщаются древние мифы, он получает покровительство высших сил.

Праздник отрывает человека от привычных условий существования и погружает его в мир непредсказуемый, существующий по сверхчеловеческим законам. Праздник постоянно создает экстремальные и пограничные ситуации, выталкивает человека за границы гарантированного бытия, забрасывает в пространство выбора и риска. Чтобы соответствовать праздничному бытию, нужно проявить инициативу, смелость, дерзость. Дерзость в смысле дерзание, готовность к новому, поиск неожиданных решений, нарушение правил и законов.

Высшие ценности, сакральные нормы невыразимы в понятиях здешнего бытия, непонятно, насколько мы близки к ним. Отсюда следует амбивалентность праздника: невозможно определить, что именно мы сейчас празднуем Бога или бесов. В празднике мы сталкиваемся не только с неопределенностью будущего, но и настоящего. Прошлое также оказывается несущественным, безразлично кем ты был до праздника.

Праздник – это всегда вызов, брошенный старому миру, и это зов, взывание к бытию новому. Старый мир нужно обругать, осудить, разрушить, уничтожить. А новое бытие будет ни на что не похоже, его не с чем сравнить, к встрече с ним невозможно подготовиться. «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали» (Откр. 21, 1).

В празднике человек взыскует такого бытия, которое превосходило бы наше профанное бытие по всем критериям и параметрам. Чтобы можно было бы почувствовать себя бесконечно богатым и всемогущим, совершенным и бессмертным. Радикальное превосхождение нормы здешнего бытия выражается в тратах и дарах, безоглядных действиях и рискованных поступках. «Мы же из серебра - золота, что с нами станется».

Праздник вне необходимости, целесообразности, гарантий, поэтому он выглядит как нарушение нормы. Праздник всегда на грани, на границе, за гранью, по ту сторону нормы и патологии, правила и его нарушения, закона и преступления, морали и безнравственности, добра и зла, благочестия и кощунства. В бесконечной перспективе сакрального бытия профанные ценности обесцениваются, здешние иерархии отменяются.

Поведение на празднике может выглядеть как кощунство, святотатство. Но это именно осмеяние человеческих представлений о сакральном, в то время когда подлинные ценности так близко. Праздничная дискредитация, снижение, переворачивание общепризнанных ценностей – это их проверка на истинность. Если ценности не выдерживают испытания на прочность, значит, они с самого начала были неподлинными.

В празднике человек отпускает себя на свободу, уходит в свободный поиск нового бытия, поэтому любой праздник всегда будет праздником непослушания. Детское озорство, баловство, хулиганство являются самостоятельной попыткой праздника, противопоставленного серьезности и обыденности окружающего мира. Из-за этой разницы онтологических позиций и возникает конфликт между детьми и взрослыми, для которых смешение времени праздника и будней недопустимо. Дети же склонны всеми доступными средствами в любой момент времени превращать свое бытие в игру и праздник.

Поэтому в какой-то момент неизбежен бунт. Праздник – это бунт против всего старого, отжившего, скучного, надоевшего. Праздник – это нетерпимость к несовершенству бытия, отрицание власти профанного мира, непризнание чужой воли, тем более, если она преграждает путь к свободе. Презрение к миру выражается в отказе от общепринятых норм и правил. Происходит целенаправленное нарушение всех запретов и табу. Скандал как бы расчищает дорогу новому, дает свежие силы.

Праздник – это суд здешнего бытия, его отрицание и приговор. Мат, вроде бы беспричинный и безадресный, можно понять как ругань миру вообще. Праздник – это провокация против привычного порядка, устоявшегося положения вещей, это желание все взорвать. Каждый праздник – это попытка сакральной революции. На этот бунт бросаются все силы, вся энергия, ничего не оставляется про запас. Все или ничего, пан или пропал. Поэтому приемлемы все средства.

Достижение сверхцели всегда подразумевает новое, неожиданное, нестандартное решение, причем непременно на путях, противоположных известным схемам. Складывается впечатление, что нарушение закона – это и есть путь к благодати. Что можно достичь блага не благими средствами. Главное – воля, желание и его направленность.

Это в каком-то смысле искушение Бога, попытка уклониться от общего пути («стыдно всем стадом в Царство Отца»). Но ведь сказано, что «в доме Отца Моего обителей много» (Иоан.14, 2). Неудача скорее постигнет того, кто даже и не пытался быть свободным и совершенным. «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих»(Откр. 3, 16).

В ситуации онтологической и ценностной неопределенности наиболее эффективной стратегией может оказаться анти-поведение, противоположное стандартным схемам и способам поведения. Даже если анти-поведение не гарантирует успеха, по крайней мере, оно наиболее быстро и радикально доводит ситуацию до кризиса и хоть какого-то разрешения. Анти-поведение позволяет в какой-то степени различить и разделить профанные и сакральные ценности. К сожалению, некоторая определенность достигается только на какой-то момент и результат невозможно зафиксировать, опредметить, сделать общезначимым и вечным.

Праздник – всегда на грани преступления, пре-ступления всего известного, одобренного, рекомендуемого. Праздник – это преступление против самосохранения старого мира, его самоуверенности и мнимой самодостаточности. Праздник нарушает, разрушает, взрывает изнутри все устоявшиеся социальные структуры, общественные привычки, моральные нормы. На празднике смешивается грех и святость, когда грех совершается ради общей радости, а уверенность в собственной непогрешимости и богоугодности разоблачается как грех.

Отсюда следует, что любое преступление в некотором смысле – праздник. Обыкновенная жизнь слишком пресная, скучная, мрачная, тусклая. Преступление интереснее, ярче, веселее, романтичнее. Хочется острых ощущений, ярких переживаний, веселья, радости, упоения, полета, света. Все должно быть по моему, как я хочу. Преступление неизбежно. Каждый участник карнавала в какой-то степени преступник, и каждый может оказаться жертвой.

Преступление – это другой тип отношения с бытием, иная тактика и стратегия человеческого бытия, альтернативный способ проживания человеком своего бытия («жить нужно быстро, умереть молодым»). Преступление – это высокая интенсивность бытия, бытие под напряжением, праздник экзистенции. Преступление – это воля к самовластию, вызов судьбе, испытание удачи, везения. В преступлении достигается экстаз, транс, прорыв в другие измерения бытия.

Преступник в момент совершения преступления чувствует себя всемогущим существом, сильным, дерзким, свободным, самовластным, почти богом – я все могу! право имею! Преступник на какое-то мгновение прорывается в такое состояние, где еще (или уже) не возможны оценочные суждения, где все начинается сначала, как бы в момент Первотворения, в состояние до грехопадения. Преступление – это попытка обожения своей волей, желание своими силами сделать свой рай, темный, черный рай.

Для праздника и преступления более подходит ночь, когда скрывается все очевидное и наступает время иллюзий и грез. Ночью возможен обман, подмены и любые превращения. Ночное бытие изменчиво и зыбко. Ночью привычные истины оказываются ложью, а ложь хочет казаться правдой. Только утро может расставить все по местам. Только утром становится ясно, что мы пережили ночью – праздник или преступление.

Важную роль в мифах играет трикстер – обманщик, осквернитель, пересмешник и сквернослов. Он притворяется, передразнивает, парадирует, осмеивает святыни. Трикстер - анти-герой, противник героя, лже-герой, самозванец. Он пытается подменить героя, занять его место, воспользоваться плодами его подвига, присвоить себе его славу. Но в то же время трикстер – это альтер-эго героя, его второе я, темная сторона его души. Обычно он хитрый, жадный, трусливый, подлый.

Можно предположить, что трикстер – это несостоявшийся герой, он выделяется среди всех остальных, но не дотягивает до героя. Однако его роль более сложная, даже парадоксальная. Трикстер нужен сюжету мифа не только как спутник или противник героя. Он выполняет свою, вполне самостоятельную функцию. Это функция разоблачения всего ложного, чтобы могла утвердиться истина. Это функция наказания всего греховного, чтобы восторжествовала справедливость. Это функция разрушения всего старого, чтобы освободить место для нового творения.

Такую роль выполняет Шива в Тримурти Брахма-Вишну-Шива. В христианстве это гнев Божий, бич Божий, Страшный Суд. Поэтому трикстером не может быть кто угодно. Главный трикстер христианства – это сатана (др. евр. – противник, подстрекатель), дьявол (др. гр. - клеветник), когда-то бывший первым ангелом Денницей. Трикстер должен быть сильным, смелым, умным (см. образ Иуды Искариота у Л. Андреева, М. Волошина, Борхеса).

Богоборчество трикстера – это претензия на божественный статус, высшее дерзание. Трикстер не просто конкурент героя, претендент на сакральное бытие. Он представляет альтернативную стратегию поведения, которая в сверхсложных ситуациях может оказаться более эффективной. Поэтому в кризисные моменты герой вынужден пользоваться парадоксальной тактикой трикстера. Иногда подвиг почти не отличим от преступления, вернее отличим лишь после того, как все кончится и можно будет оценить по результатам.

Трикстер представляет альтернативные ценности, которые настолько противоречат общепринятым представлениям, что могут оказаться ближе к сакральному бытию. Когда пророк говорит от имени Бога, у слушателей нет никаких критериев определить, что это – истина, провокация или безумие.

Но, даже в социальном плане функция трикстера нетривиальна. Она выражается не только в умении вести себя в сложной ситуации, находя неожиданные ходы и парадоксальные решения, тем самым задавая новую тактику и стратегию поведения. Кроме того, трикстер постоянно провоцирует экстремальные ситуации и пограничные состояния. Он буквально вынуждает окружающих действовать в условиях, когда привычное поведение неэффективно, все известные решения недействительны и остается только совершить подвиг, то есть нечто невозможное.

“Готовность и умение усвоить себе особый тип поведения с особой логикой (точнее, анти-логикой) определяет активный полюс деятельности трикстера; отдача же себя ситуации рокового выбора, напротив, отсылает к пассивному полюсу, где сам трикстер оказывается игрушкой в руках Судьбы, если только на следующем этапе он не переиграет ее за счет особой, даже Судьбе неизвестной стратегии поведения”.

Однако его опыт не может никому пригодиться, его невозможно повторить. Эти открытия значимы только в единственном числе, только первый раз. Каждый должен пройти этот путь самостоятельно с самого начала и до конца. Анти-поведение, альтернативные ценности, перевернутые отношения, свойственные трикстеру, все мы пытаемся в той или иной степени реализовать на карнавале.

Каждому человеку хоть однажды нужно испытать предельный и пограничный опыт. Праздник – это специальное время, когда можно почувствовать себя трикстером. И состояние опьянения этому способствует. Кроме того, есть особый возраст, когда этот опыт кажется более ценным, наиболее актуальным. Все подростки и юноши, противопоставляя себя старшему поколению, пытаются примерить к себе роль трикстера.

В обществе существуют даже целые социальные группы, тяготеющие к разрушительным стратегиям и выполняющие функции трикстера – это преступники. Также это могут быть специфические возрастные, социальные, культурные или политические группировки - панки, анархисты, террористы. К роли трикстера тяготеют артисты, клоуны, шуты. В сфере религии некоторые функции трикстера выполняют юродивые, дервиши, пророки.

В этом контексте представляет интерес фигура шамана. Он воплощает в себе образы героя и трикстера одновременно. Как герой он ведет битвы с темными силами, побеждает зло. Но он как трикстер пользуется странными методами, непонятными и недоступными для остальных людей. Шаман применяет подозрительные средства, которые могут быть использованы в пользу или во вред. Никогда не известно, что он сделает в следующий момент. Но именно в этих качествах шамана нуждается коллектив для решения нестандартных задач, для общения с нечеловеческим миром.

Нужно отметить, что кощунство, вызов, бунт, преступление – происходят на карнавале непреднамеренно, по ходу дела. Они не являются самоцелью, задачей карнавала. Это лишь следствие свободы и спонтанности поведения. Если что-то возможно, то оно рано или поздно неизбежно произойдет. На карнавале хочется испытать все, разыграть все сценарии, перебрать все варианты. “Я качусь по наклонной, только не знаю – вверх или вниз”.

Цель участника карнавала противоречива. Это задача измениться, стать больше, сильнее, совершеннее и одновременно остаться самим собой. Человек хочет получить все желаемое и не быть никому ничем обязанным. В карнавале сочетаются предельная вовлеченность участника и его свобода, возможность выйти из карнавала в любой момент и постоянная угроза несчастного случая, интенсивность переживаний и легкость отношений, полнота ощущений и желание идти еще дальше, секс и детскость, иллюзорность и боль, игра и смерть.

С одной стороны, безответственность всех участников, непризнание авторитетов и норм, разрушение всех ценностей и иерархий, отрицание должного и абсолюта, утверждение полной свободы и анархии. С другой стороны, танцы, песни, смех можно рассматривать как богослужение, как поклонение источнику, благодаря которому все это стало возможным. Магические элементы карнавала очищаются незаинтересованностью и бескорыстностью, темные энергии просветляются искренностью, чувственность преображаются наивностью. Может быть, грехи участников карнавала не будут зачтены, ибо они не ведают, что творят. «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Матф. 19, 14).

Показателен карнавальный отказ от своего имени, коллективная замена имен. Каждый старается взять иное имя, любое другое, иногда все равно какое. Берутся случайные или аллегорические имена, псевдонимы. Каждый пытается выдать себя за кого-то другого. На карнавале можно присвоить себе самый высокий социальный или священный статус, изображать царя или жреца. Либо скрывают свои имена, забывают их, чтобы стать никем, неизвестным, инкогнито, мистером Х. Все это – отказ от личной ответственности и попытка забыть себя и раствориться в коллективе.

Все сказанное о карнавале всецело относится и к опьянению. Пьяный редко сразу ложится спать, сначала он разворачивает бурную (буйную) деятельность: ему хочется праздника, общения, петь и плясать. При этом обычно бывает трата всех денег, угощение знакомых и посторонних, раздача подарков. Затем его тянет на подвиги, требуется срочное наказание зла и восстановление справедливости. Кроме того, обязательны путешествия и приключения, а также любовь. Все это – не случайный набор действий, а специфические модусы сакрального поведения в сакральных пространстве и времени.

Опьянение не просто дает ощущение прилива сил, но и реально открывает неисчерпаемый источник экзистенциальной энергии. Тяжесть и нудность бытия сменяется чувством легкости и свободы. Опьянение не просто похоже на возвращение в детство, состояние невинности, райское блаженство, но и действительно открывает недоступные прежде измерения бытия. Иллюзорность переживаний не отменяет их реальности и конкретности.

Состояние опьянения укоренено в бытии и отличается особым телесно-духовном единством. Все даже слишком материально: объедание, тошнота, рвота, драка, рана, боль, агония, смерть. Телесность карнавала и пьянства гипертрофирована: без меры есть, пить, танцевать, кричать, заниматься любовью. Внутренние субъективные впечатления выражаются в движениях, жестах. Физиологические ощущения воспринимается как психические явления. Эмоциональные чувства переживается как духовные феномены. Стирается граница между подсознанием и сознанием. Бессознательное прорывается на поверхность.

В опьянении внутреннее и внешнее смешиваются, меняются местами, становятся неразличимы. Действительность кажется иллюзорной, грезы вторгаются в реальность. Все легко и быстро изменяется. Бытие становиться зыбким, все течет, плывет. То, что прежде было важным, кажется бессмысленным, а мелочи и нюансы оказываются фундаментальными. Меняются масштабы и пропорции, отодвигаются пределы и горизонты. Можно сказать, что в опьянении человек попадает в другое состояние бытия, с иными свойствами и качествами.

Это какой-то антимир, зазеркалье, где все перевернуто вверх ногами, вывернуто на изнанку. В этом мире все смешено: свобода и алкогольная зависимость, хаос и сверхбытие, чудесное и чудовищное, наслаждение и боль, возрождение и смерть. В этом мире причины и следствия связаны иначе, невозможное возможно, прошлое не остается в памяти, будущее безразлично. Пространство и время опьянения имеют иную топологию. Очень трудно попасть туда, куда хочешь, мгновение длится вечно, многие часы выпадают из памяти.

В опьянении человек открывается бытию, впускает в себя силу, энергии, смыслы. Причем он принимает все без разбора, отключает все фильтры и предохранители. Он отдается воле стихий, бесконтрольно пропуская их через себя. Он вручает себя бытию, доверяет ему свою жизнь. Это послушание, отказ от своей воли. В пьяном проявляется Дао.

Каждое опьянение, особенно первую пьянку можно рассматривать как инициацию, посвящение. Это и соревнование (кто больше выпьет), и испытание (эксперимент на себе). Опьянение предполагает и героическое путешествие (поход за водкой, когда ее не хватило или пьяные блуждания по ночному городу), и волшебное приключение (встреча с потусторонними силами и снисхождение в ад). Как при инициации пьяный последовательно испытывает боль, ощущение смерти, беспамятство, воскрешение.

Каждый пьяный чувствует себя как герой. В опьянении всегда есть место подвигу. Вообще пьяный – это идеальный воин, абсолютный солдат (вспомним наркомовские сто грамм). Он бесстрашный, нечувствительный к боли, не думает о завтрашнем дне. Воевать лучше в пьяном состоянии, чтобы не замечать всех ужасов и мерзостей войны. Политические перевороты и некоторые революции тоже совершаются пьяными, так больше желания устанавливать справедливость.

Пьяница не может ужиться с несовершенством мира, не хочет примириться с недостатком любви, поэтому он объявляет войну всему злу на свете. Причем он пытается вести воину с дьяволом на его территории, в логове врага. Пьяный вызывает огонь на себя, в него вселяются темные силы, он должен выдержать битву с ними внутри себя. Он берет на себя функции жреца, пьет так, как будто исполняет ритуал, совершает богослужение.

Но все же пьяный в большей степени соответствует фигуре трикстера. Его тянет на нарушение законов, запретов, табу. Все поведение пьяного – это сплошная провокация, вызов, скандал. Он хочет всем показать, что все привычные ценности – иллюзорны, все иерархии - фиктивны, так жить нельзя. Пьяный начинает энергично разрушать старый порядок вещей. Милые шалости и веселое озорство легко и незаметно превращаются в преступление.

Пьяный чувствует себя так же как шаман. Он вдруг начинает видеть сущность вещей, оказывается, что все предметы живые, одушевленные, с ними можно говорить. На каком-то этапе у пьяного вырастают крылья, и его душа совершает полет в нижний и верхний миры. Там она встречается и общается с духами. Добрые духи могут оказать помощь в обретении волшебной силы, злые духи будут всячески мешать и вредить. В конце концов, неизбежна борьба с хтоническими чудовищами, битва со змеем.

Пьяный, как и шаман, может отождествить себя с тотемом, почувствовать себя неким животным, оборотнем. В какой-то степени пьяный – это медиум, посредник, проводник иных сил (низших или высших). Пьяный слышит голоса, говорит с небом. В обществах, где нет профессиональных шаманов, их роль может взять на себя любой пьяный человек. Шаманом может почувствовать себя каждый.

Кстати, настоящий шаман для входа в транс использует опьяняющие или наркотические вещества. С помощью музыки, песен и плясок он создает праздничное настроение, погружается в экстатическое состояние и устраивает для зрителей драматический спектакль, в котором сочетаются элементы ритуала и карнавала.

Опьянение очень магично, чувственно, своевольно. «Все будет, как я хочу». Человек пьет, чтобы прорваться к основанию бытия, источнику энергии и сил. Он входит в транс, чтобы открыть в себе экстрасенсорные способности. Он впадает в экстаз, пытаясь обрести магическую силу и власть. Опьянение – это насилие над бытием, попытка техническим (химическим) способом добиться того благодатного состояния, которое может быть только получено свыше как дар. Поэтому опьянение никогда не может достичь своих целей полностью и окончательно.

Магия может достичь некоторого эффекта только на некотором ограниченном участке бытия, с фиксированным набором свойств и законов. Она может быть эффективной только в условиях, где количество вариантов развития ситуации конечно, где можно просчитать все шаги и проконтролировать результат. Магия может ставить только конечные цели и ограниченные задачи. Но она замахивается на всемогущество и абсолютную власть, претендует на победу в бесконечно сложных условиях, где ее поражение гарантированно. Бесконечность побеждается только любовью и жертвой.

Опьянение погружает человека в такую реальность, где весь прежний опыт становится недостаточным, недействительным. Где рациональное кажется убожеством, а иррациональное – откровением. Хаос воспринимается как рай, ад не кажется страшным. Гиперсексуальность опьянения незаметно переходит в асексуальность алкоголизма. Свобода виртуальной реальности опьянения оборачивается наказанием похмелья. Легкость и полет превращается в тяжелый сон. Воспоминания не отличимы от сновидений. Радость и удовольствие проходят и забываются, боль и страдание остаются.

Опьянение – это соблазн, искушение. Обещая все, в результате оно не дает ничего. Свобода, совершенство и всемогущество оказываются иллюзорными. Хаос, абсурд, насилие становятся постоянной и единственной реальностью. На время может стать лучше, потом с каждым разом становится все хуже и хуже. Опьянение – это самовоспроизводящийся процесс. Оно терпимо только изнутри и поэтому требует повторения еще и еще раз.

Показывая желаемое и дразня, опьянение отбрасывает человека в обратном направлении. Рай, который был так близко, с каждым разом становится все дальше. Как сказал один йог: - «наркотики позволяют увидеть бога, но не позволяют его достичь». Испытать радости опьянения – это все равно, что туристом побывать в прекрасных странах без права там остаться. Так еще больнее. Лучше бы не видеть и не знать чего ты лишаешься.

К тому же принять предлагаемое опьянением – значит продать первородство за чечевичную похлебку, удовлетвориться суррогатом и подделкой вместо чистой и прекрасной пищи. Согласившись на это, человек лишается возможности когда-либо обрести нечто бесконечно большее. Стремление к опьянению – это проявление нетерпения, желания поскорее получить все наследство. Но, пока человек не стал духовно взрослым было бы лучше воздержаться от рискованных экспериментов. «Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах» (2 Кор. 3, 2).

Опьянение – это симуляция благодатного состояния. За божественную благодать принимается нечто очень далекое – сытость, пьяность, возбуждение, экстаз, оргазм, транс. Высшие духовные состояния охватывают все существо человека, в том числе и телесность и эмоции, преображая и просветляя их. Но любые телесные и чувственные феномены, оторванные от духовной реальности, не могут охватить всей человеческой целостности.

Настолько велико желание приобщиться высшему бытию, что человек готов ухватиться за все, что хоть чем-то отличается от обыденного состояния, что хоть в чем-то превосходит его. Тем более что нет надежного критерия различить, что именно накатило на тебя сейчас. Если отказаться от всего сомнительного, то как тогда сможет прийти настоящее. Опьянение – это надежда и ожидание того, что рано или поздно свершится чудо.

Пространство и время карнавала и опьянения – волшебные, сказочные, словно предназначенные для подвигов и чудес. Здесь все похоже на чудо. Праздник – это то, что следует за чудом, отмечает его. Но если мы начнем праздновать заранее, может быть чудо придет скорее. Карнавал – это ожидание и предвкушение чуда, модель и репетиция чуда, это самодельное чудо. Карнавал – это самовнушение чуда.

Чудо ассоциируется со светом. На карнавале горят костры, факелы, фейерверки, фонари, прожектора. Их свет яркий, демонстративный, искусственный, чрезмерный. Этот свет – зыбкий и мерцающий, неверный и преходящий, он обманывает. Этот свет – раздражающий и соблазняющий, он возбуждает чувственность. Этот свет кажется ярким в ночи, но меркнет при свете дня. «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Матф. 6, 23).

Так как карнавал обычно бывает ночью, все происходит на грани света и тьмы. Достаточно сделать шаг, чтобы уйти со света во тьму или неожиданно появиться из темноты. Многие феномены карнавала связаны с игрой света и тьмы и их контрастом. Но, «что общего у света с тьмою?» (2 Кор. 6, 14). Тьма нужна людям, она скрывает, защищает от суда. «Свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Иоан. 3, 19). Однако свет карнавала является пусть преломленным и искаженным, но отражением подлинного Света. «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Иоан. 1, 5).

На карнавале обязательно должен открытый огонь – костры и факелы, живое пламя, которое может обжечь. Хочется видеть огонь, прикоснуться к нему, почувствовать огонь как мировую субстанцию, осязать как стихию мироздания, приобщиться к творческой силе огня, впитать в себя его мощь и гнев.

10.7. Социально-культурные смыслы праздника

Символический смысл праздника

На карнавале человек ищет сильных переживаний, острых впечатлений. Он взыскует свободы, совершенства, могущества. Он хочет измениться, стать больше, сильнее. Он желает экстаза, оргазма, транса. Но все это является лишь продолжением, развитием, усилением его сегодняшних состояний, чувств, представлений. В этом не ничего в принципе невозможного, вопрос только в степени реализации. В этом не никакой тайны, никакого чуда.

Больше всего мы нуждаемся не в том, что знаем и чего хотим в данный момент. Это лишь поверхностные искаженные проявления глубинных потребностей. На самом деле нам нужно только припасть к источнику жизни, найти центр мира, опереться на фундамент бытия. Наши подлинные желания сокрыты от нас самих.

В каждом празднике есть скрытое измерение, недоступные уровни, неосознаваемая глубина. Праздник не прозрачен для сознания. Все что мы видим в празднике и знаем о нем, не исчерпывает его содержания. Всегда будет некий остаток, ни к чему не сводимый. Праздник не с чем сравнить. Он ни с чем не соизмерим. Праздник невозможно познать. Он не похож ни на что уже известное. Праздник невозможно помыслить. Он парадоксален.

Главное в празднике – это приоткрывающаяся реальность иного бытия, другого мира, возможность встречи с совершенно Иным, абсолютно Другим. Праздник можно считать свершившемся, если эта встреча состоялась, такая реальность воплотилась. Для такого праздника нет специального названия, мы будем называть его Праздник с большой буквы. Можно было бы назвать сверхпраздник, суперпраздник, но это бы подразумевало существование некой иерархии праздников. Поэтому лучше говорить – настоящий праздник, свершившийся праздник. Таким Праздником может оказаться и ритуал, и карнавал, любая встреча или вечеринка, если на них произошло некое метафизическое событие.

Праздник – это обнаружение новых измерений бытия, открытие новых горизонтов. Бескомпромиссное стремление к абсолюту, ненасытная жажда бесконечности диктуют наиболее радикальный способ совершенствования - уход от несовершенства, исход из мира греха, выход из этого бытия, переход в инобытие, прорыв к сверхбытию. Карнавал – это только ожидание, подготовка к встрече чуда. Настоящий праздник – это прорыв в запредельное, бросок в бездну, прыжок через пропасть.

Праздник – это не просто изменение, возрастание, совершенствование. Праздник – это необратимое изменение сущности, уникальное событие, чрезвычайное происшествие, неповторимый случай. Должно произойти нечто действительно новое, небывшее, неизвестное, невозможное. Такое может случиться вследствие различных действий или пережитых состояний. Это может быть музыка или танец, драка или секс, наслаждение или страдание, удовольствие или боль, подвиг или преступление. Любое из этих событий может привести к неординарным последствиям, к непредсказуемым результатам.

Каждый человек может совершить такое действие, которое имело бы метафизический статус, было бы укоренено в бытии. Будем называть это фундаментальным жестом. Это может быть поступок, слово, даже мысль. Более вероятно совершение фундаментального жеста в экстремальной ситуации, в пограничном состоянии. Праздник также создает некоторые условия для совершения фундаментального жеста, что собственно и является единственной задачей и смыслом праздника. Фундаментальный жест обладает парадоксальными свойствами, выпадает из ряда обычных событий человеческого бытия. Опишем некоторые его характеристики.

Фундаментальный жест может быть только спонтанным, случайным, непреднамеренным и непредсказуемым. Любой жест может оказаться фундаментальным. Фундаментальный жест – это обычный нефундаментальный жест, неожиданно оказавшийся фундаментальным жестом. Фундаментальный жест, осознанный как фундаментальный жест, не есть фундаментальный жест. Любой жест, специально производимый как фундаментальный жест, не может стать фундаментальным жестом. Только нефундаментальный жест может стать фундаментальным жестом.

Результат любого фундаментального жеста непредсказуем. Непредсказуемо – какой именно результат фундаментального жеста является победой, выигрышем, а какой может считаться поражением, проигрышем. Повторение точно такого же фундаментального жеста в тех же условиях дает совершенно непредсказуемый результат. При повторении того же самого результата фундаментального жеста ценностная оппозиция победы и поражения может перевернуться, прежняя победа обернуться поражением и наоборот.

Фундаментальный жест является таковым только в момент свершения. Совершенный фундаментальный жест перестает быть фундаментальным жестом. Повторение фундаментального жеста не может быть фундаментальным жестом. Все возможные фундаментальные жесты уже совершены. Новый фундаментальный жест уже не возможен. Единственно возможный сегодня фундаментальный жест – это воздержание от любого фундаментального жеста.

Фундаментальный жест остается незамеченным для внешнего наблюдателя. Настоящий фундаментальный жест – это невидимый жест, не имеющий никакого внешнего выражения. Фундаментальный жест – оставивший след в истории, не есть фундаментальный жест. Подлинный результат фундаментального жеста – это уход в Другое, исход, переход к Другому, что внешнему и внутреннему наблюдателю может представляться как катастрофа. Подлинный уход замыкается возвращением в новом качестве, и они не разделены во времени. Фундаментальное отсутствие неотличимо от присутствия (нирвана = сансара).

Фундаментальный жест, достигший видимого результата – есть ложный фундаментальный жест. Фундаментальный жест остается незамеченным и для внутреннего наблюдателя. Свершившийся фундаментальный жест (преображение) разрывает последовательность и преемственность психических состояний, разрушает непрерывность самосознания, не остается в памяти.

Воспоминание (знание) о фундаментальном жесте делает его нефундаментальным жестом. Поиски фундаментального жеста и желание его совершить делают его невозможным. Фундаментальный жест приходит сам, когда его совсем не ждешь. Реально свершившееся преображение – невидимо и непостижимо (неведомые праведники, тайные монахи, неизвестные святые). Единственное отличие преображенного (совершенного) человека от несовершенного – это то, что у него нет потребности (необходимости) сделать фундаментальный жест.

Итак, фундаментальный жест невозможно совершить своевольно, целенаправленно и непосредственно, но лишь косвенно, невзначай, как бы нехотя. Он всегда ускользает от прямого действия. Поэтому игра и праздник оказываются наиболее подходящими сферами реализации фундаментального жеста. Праздник – неисчерпаем, он дает возможность совершиться любым событиям, во всех вариантах и сочетаниях. Можно испробовать все возможное и невозможное, вдруг что-нибудь произойдет, что-то получится.

Праздник никогда не повторяется один к одному, каждый раз все происходит по-новому. В празднике происходит сдвиг онтологических пластов, соприкосновение различных уровней бытия, смещение горизонта. Далекое становится близким, замкнутое открытым, сокрытое явленным. Враждебное оказывается дружественным, чужое своим, мертвое живым. В празднике присутствие неотличимо от отсутствия, пустота от наполнености, появление от исчезновения.

Праздник – это не только переодевание и притворство как на карнавале, но и изменение сущности, выворачивание всего на изнанку. Это не только восхождение, но и превосхождение. Это не подражание кому-то, а действительное превращение в него. Праздник – это непредсказуемые и неповторимые перемены, радикальные и необратимые изменения сущности человека, преображение его природы. Нужно так измениться, чтобы выйти за пределы себя, превзойти самого себя. Праздник – это превращение, метаморфоза, трансформация, трансмутация. Нужно стать Другим, кем угодно, каким угодно, но другим.

Праздник – это не только экстаз, но и трансцендирование. В экстазе человек испытывает нечто особенное, оставаясь самим собой. Он получает новый опыт, впечатления, силы и возвращается к прежнему существованию. При трансцендировании происходит выход из себя без возврата, полный отказ от себя, возвращение к прежнему положению вещей не предполагается. Человек переходит в другое качество, на другой уровень, старая сущность заменяется новой.

Возникает разрыв в бытии, скачок экзистенциальной энергии. Тогда произойдет прорыв к сверхбытию или падение в небытие. Человека ожидает бесконечный выигрыш (совершенство и бессмертие) или бесконечный проигрыш (гибель и ничто). Причем поражений может быть много, а победа только одна. Любой праздник не имеет смысла, если на нем не был совершен фундаментальный жест и не случилось трансцендирования.

Праздник – это попытка увидеть сущность вещей, найти исток бытия, обнаружить в имманентном трансцендентное, открыть небеса. Но, с имманентным нужно быть осторожным, оно двойственно. С одной стороны, имманентное – это символ трансцендентного начала, намек на него, напоминание, обещание, обетование. С другой стороны, имманентное - это ловушка, преграда, препятствие для достижения трансцендентного. Имманентное обманывает, изображает из себя то, чем оно не является, выдает себя за то, что оно лишь символизирует.

Поэтому можно легко ошибиться и принять нечто имманентное за трансцендентное. Такая ошибка совершается на карнавале, когда удовольствие, опьянение, секс принимаются за благодать, экстаз за трансцендирование. Хуже всего – посчитать, что это и есть наивысшая ценность, на этом и успокоиться, прекратить поиски и навязывать остальным свое заблуждение. Тогда имманентное встает между человеком и трансцендентным, исключает всякий контакт.

Трансцендентное тоже амбивалентно. Во-первых, это начало, цель и смысл всего существующего. А во-вторых, это нечто недостижимое и неприступное, непостижимое и невыразимое. Трансцендентное всегда не то, что мы о нем думаем; всегда не там, где мы его ищем. Поэтому возможна ошибка второго рода – не признать трансцендентное, когда оно придет; не узнать божество, когда оно воплотится. Быть рядом с трансцендентным и не заметить этого, принять сокровище за мишуру – это обидно.

Возможны несколько стратегий поведения в поисках трансцендентного. Можно терпеливо ждать, когда трансцендентное само заявит о себе, явит себя, проявится сквозь имманентное, воплотится. Можно пристально всматриваться в имманентное, стараясь разглядеть в глубине проблеск трансцендентного. Можно последовательно проверять все феномены, испытывая их близость к истоку бытия, в надежде когда-нибудь случайно наткнуться на последнюю истину.

Возможен радикальный трансцендентализм: между имманентным и трансцендентным существует абсолютное различие, непреодолимая пропасть. Ничто имманентное не может служить для достижения трансцендентного и боговоплощение невозможно. Из этого следует либо полный пессимизм и апатия. Либо мистический терроризм: разрушить, уничтожить все имманентное (то есть все мироздание), чтобы ничто не мешало созерцанию трансцендентного божества.

Возможна и противоположная стратегия: попытаться имманентное превратить в трансцендентное, произвести сакрализацию всех феноменов бытия, вернуть всем вещам их истинный изначальный смысл. Это невозможно сделать по собственной воле, только по воле свыше, действием благодати. Это случается при творческом вдохновении поэта, в откровении пророку, при сошествии Духа Святого.

На празднике реализуется еще одна – парадоксальная – стратегия. В празднике имманентное и трансцендентное не противопоставляются, не различаются, а отождествляются и на самом деле могут стать тождественны. Имманентное принимается как уже (или еще) трансцендентное, освящается, преображается и действительно становится трансцендентным. И тогда трансцендентное выступает из своей запредельности и неприступности и становится имманентным. Они возвращаются к единству, становятся неразличимы. Все есть одно. Атман есть Брахман.

Такое событие и является целью любого праздника. Но оно возможно лишь при совпадении внутренней готовности человека к трансцендированию и неведомой высшей воли, его искреннего желания и благодатной помощи. При отсутствии любой из этих составляющих встреча человека с трансцендентным не случится. Однако если такая встреча произойдет, то она изменит все до неузнаваемости, перевернет все бытие, ее результат превзойдет все ожидания. Такое событие невозможно запланировать, подготовить, подстроить. Его можно ждать, но оно всегда случается неожиданно.

Подлинный праздник необратим, из него невозможно выйти. Из Праздника не возвращаются, в том смысле, что в него входит один человек, а выходит уже совсем другой. Происходят такие радикальные перемены, что он не узнает самого себя. С другой стороны, настоящий праздник никогда не кончается. Новое состояние настолько отличается от всего известного, его невозможно забыть. Оно настолько превосходит все старое, что оно уже никогда не исчезнет полностью. Однажды случившись, Праздник уже всегда будет с тобой.

Если задачей Праздника является трансцендирование, то на нем нужно сделать что-то особенное, надо делать все принципиально иначе, наоборот. В отличие от карнавала, где кощунство, мат, насилие, преступление были необязательны, случайны, спонтанны, на Празднике они совершаются специально. Чтобы обострить ситуацию, радикализовать отношения, целенаправленно делается все противоречащее правилам и нормам не просто общественной морали, но и всего здешнего бытия.

Приветствуется все парадоксальное, иррациональное, предельное. Практикуются наиболее радикальные стратегии и перевернутые отношения, провоцирующие экстремальные ситуации, пограничные состояния, маргинальный опыт. Нужно пойти на встречу Другому, категорически отрицая старое, отрекаясь от всего прежнего, игнорируя все правильное. Надо целенаправленно прорваться в такие области бытия, где ничто не запрещено и ничто не гарантировано. Критерием такого трансцендирования является страдание и боль.

Праздник – это судьба. Он приходит неизвестно откуда, не спросясь, он настигает нас в самый неожиданный момент. Иногда мы еще сопротивляемся. Организованный ритуал и запланированный карнавал – это попытки избегнуть судьбы, самостоятельно распорядиться своей жизнью. Настоящий праздник утверждает тотальность и величие случая, неслучайность случайного. Праздник – это переворачивание страниц книги судьбы. Все судьбоносные события (рождение, свадьба, похороны и т.п.) празднуются. Все праздники судьбоносны. Именно на празднике происходят встречи и знакомства, на празднике лишаются девственности и зачинают детей, на празднике легко совершить подвиг и радостно умереть. На миру и смерть красна.

На празднике человек испытывает судьбу, с ним происходят непредсказуемые происшествия, приключения, испытания. Он совершает путешествия, надеясь на встречу с новым, другим, иным. С тем, что может оказаться потусторонним, высшим, сакральным, божественным. Он блуждает по городу как по лабиринту с минотавром в поисках подвига. Он как игрок в рулетку стремится рисковать. Он рвется на встречу опасности, уверенный, что только так можно выиграть суперприз.

На празднике все бытие человека может измениться в один момент, нужно только не пропустить своего счастья. Именно в празднике человек пытается увидеть знак свыше, услышать внутренний голос, понять высшую волю о себе. Подлинное предназначение человека – стать причастным сверхбытию – проявляется скорее в празднике, чем в работе или служении, иначе они автоматически становятся праздником.

Праздник – это инобытие вещей и явлений. Все, что вовлекается в круговорот праздника, предстает в неожиданном ракурсе, в непривычном виде. Все становится чем-то другим, отсылает к чему-то еще, кажется лишь тенью, следом чего-то большего, священного. Праздник – это встреча с неизвестным, дуновение вечности. “Повели нас дорогами странными”.

Все, что встречается на пути, может оказаться толчком к трансцендированию. Считается, что праздник возможен по любому поводу, и желающий выпить повод всегда найдет. Но это можно понимать и так, что очень многие события имеют в себе потенцию превращения в праздник, тяготеют к переходу в сакральное пространство и время.

Праздник – это мистерия. Разыгрывается сценарий некоторого события, при котором уже однажды произошло нечто чудесное. Воспроизводится драматический сюжет с полным переживанием всех страстей и страданий. Предполагается, что этим самым могут быть созданы условия для повторения трансцендирования. Но, в отличие от ритуала сюжет праздника принципиально открыт – у всех праздников общее, одинаковое начало и у каждого свое непредсказуемое завершение.

Свет праздника имеет метафизическое значение и фундаментальный онтологический статус. Это не тот свет карнавала, который только видимость и иллюзия. Это свет, реально изменяющий все бытие. «Народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет» (Матф. 4, 16). Это свет, просветляющий человеческую сущность. «Вы были некогда тьма, а теперь - свет в Господе: поступайте, как чада света»(Иоан. 5, 8).

Это свет, преобразующий всю природу человека. «Но вы - род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет» (1 Петра. 2, 9). Это свет, не оставляющий тени. «Ибо все вы - сыны света и сыны дня: мы - не сыны ночи, ни тьмы» (1 Фессал. 5, 5). Этот свет непреходящий. «Тьма проходит и истинный свет уже светит» (1 Иоан. 2, 8). Этот свет абсолютный. «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Иоан. 1, 5).

Свет праздника – это свет преображения, Фаворский свет. Огонь праздника – это огонь пятидесятницы, огонь Духа Святого.

Апофатический смысл праздника

Подлинным результатом праздника является полноценное трансцендирование: не только полная власть над своим бытием (как в ритуале), экстатическое переполнение (как на карнавале) или встреча с инобытием (как в мистерии), но и окончательный переход в сверхбытие. Это является целью любого праздника. И в случае ее достижения уже не требуется повторение праздника. Однако из личного опыта мы знаем, что праздник кончается и все то, что казалось таким близким и реальным, исчезает почти без следа, оставляя после себя только смутные воспоминания, разочарование и боль.

Можно было бы сказать, что каждый раз праздник заманивает нас иллюзорной надеждой, ложными обещаниями. Праздник снова и снова обманывает, обкрадывает и лишает нас веры. Однако выход из праздника и послепраздничное существование являются не менее ценным экзистенциальным и метафизическим опытом, чем сам праздник с его экстазами и трансами.

Ситуация «после» – это действительно предельная, экстремальная ситуация, и состояние «пост» – воистину пограничное состояние. Они имеют фундаментальный онтологический статус и представляют собой уникальные феномены, позволяющие человеку испытать радикальный опыт. Ситуация и состояние «после» никогда не совпадает с состоянием «до». Многое меняется принципиально и необратимо. Человек уже никогда не сможет стать прежним, каким он был до праздника. Он испытал нечто такое, что изменит его навсегда и заставит опять возвращаться в праздник и снова искать утерянное блаженство.

Пост-праздник – это уже не праздник, но и не не-праздник (так как это все-таки праздник, который перестал быть праздником). Его характеристики трудно описать, и более адекватным методом выражения является апофатический. В празднике и пьянстве проявляется нечто непостижимое и невыразимое, непознаваемое и недостижимое. В этом смысле можно говорить о мистике праздника, его тайне, о запредельных и неуловимых смыслах.

После праздника, после карнавала все окружающее предстает в другом свете, по контрасту с радостью и наслаждениями праздника все воспринимается как наказание, жизненная ситуация кажется чистым проигрышем и полным поражением. Чрезмерность опьянения сменяется ущербностью похмелья. Допраздничный недостаток бытия, который, как казалось, преодолевается экстатическим переполнением, оказывается фундаментальным и неустранимым. Жажда сверхбытия остается неутоленной.

Послепраздничное состояние в целом можно назвать одним словом – похмелье (не столько в физиологическом и психологическом смысле, но и в метафизическом). В этом понятии (если угодно – философской категории) выражается состояние потери и потерянности, в котором оказывается человек после праздника. Эта ситуация может быть охарактеризована как анти-праздник.

Похмелье – это не ритуал, потому что первоначальный миф уничтожен карнавалом, упорядоченный космос разрушен, сакральный центр исчез среди многообразия превращений, истина потерялась в плюрализме инобытия. Это скорее анти-ритуал, потому что шествие и славословие невозможны (так как идти некуда и славить некого), человек вынужденно остается на одном месте, в котором находиться невыносимо.

В похмелье уже не до карнавала, есть и пить, петь и танцевать совсем не хочется, потому что тошнит. Это скорее анти-карнавал, потому что удовольствия оказались относительны и преходящи, а страдание кажется абсолютным и неизбывным. Само воспоминание о карнавале вызывает отвращение. Всплеск экзистенциальной энергии сменяется полным отсутствием ее. Хотелось бы отомстить за свои обиды, но нет сил искать виновных.

Поэтому совсем не тянет на подвиги. Похмелье – это скорее анти-подвиг, потому что в этом состоянии не до резких движений и крика, не до бунтов и экстазов, не до подвигов и преступлений. Похмелье – это преодоление в человеке «героического, слишком героического». Однако опыт поражения не менее ценен, чем опыт победы. Человек вдруг попадает в новую онтологическую ситуацию, не похожую на все испытанное ранее.

Я чуть живой, я разбит, опустошен, уничтожен, я ничего не могу, я без сил, без воли, слаб и беззащитен, я беззащитен как ребенок, меня обидит любой. Эти экзистенциалы выражают воистину радикальный опыт, действительно экстремальную ситуацию и подлинно пограничное состояние. Человек превращается в онтологического маргинала. В похмелье у него не остается ни капли собственного бытия, ни воли к бытию. Только малодушие и, как следствие, радикальное недеяние и абсолютное бездействие. Остается только одно – желание покоя.

В похмелье человек несвободен. Это скорее анти-свобода, потому что он испытывает чувство онтологической зависимости. Нет никакого желания и возможности экспериментировать со своей свободой. Ощущение фундаментальной несвободы заставляет человека почувствовать потребность в защите и помощи кого-то, нужду в Другом. И этот Другой должен быть таким, чтобы к нему можно было припасть и забыться, чтобы он смог избавить от этого кошмара.

Вместо свободы человеку требуется утешение и покров. Он просит чуда, но маленького чуда. Потому что в этот момент у него одно скромное желание – выпить пивка. Человеку необходимо чудо, но не что-то грандиозное, потрясающее и всесокрушающее, а чудо тихое и незаметное, мирное и спокойное, чудо нежное. Поэтому в похмелье человек нуждается скорее в анти-чуде, которое «трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» (Матф. 12, 20). Такое чудо возможно, потому что «Дух дышит где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит, и куда уходит» (Иоан. 3, 8).

В похмелье человек не претендует на совершенство. Все что обещалось в празднике, все, что казалось таким близким, все это оказалось иллюзией, миражом, обманом. Всего этого нет, а есть разочарование, одиночество, богооставленность, пустота, тошнота. Похмелье позволяет преодолеть искушение совершенством, ибо совершенство вызывающе, и поэтому оно подозрительно.

Похмелье – это скорее анти-совершенство, потому что заставляет человека до конца прочувствовать свою тварность, ограниченность, конечность, болезненность, смертность, свое несовершенство, убожество, уродство, свою греховность, слабость и никчемность. Наверное такое состояние было у Адама после грехопадения. Похмелье является наиболее достоверным и убедительным воспоминанием о первородном грехе.

Именно в похмелье человек полностью растворен в теле народа, принося в жертву свое Эго. Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Опьянение у всех разное, похмелье одинаковое. Хотя люди празднуют и пьют вместе, а мучаются в одиночестве.

Выйдя из праздника, расставшись с ним, променяв его на похмелье человек как бы принимает решение остаться в падшем мире, разделить общее страдание, взять на себя чужие грехи и принять судьбу своего народа. Он пьет, чтобы другим меньше досталось. Он отказывается от спасения себя одного, чтобы спастись или погибнуть вместе со всеми. «Кто может вместить, да вместит» (Матф. 19, 12).

Может быть прав был Бердяев, когда писал, что подлинно тонкие души предназначены не для рая, а для ада. Ад не для всех, а для особо изысканных и взысканных. И если униженность понимать как избранничество, то в нашей стране много званных и немало избранных. На тех весах вздох и слеза перевесят расчет и умысел. Есть там весы, нет там весов – там мы, легковесные, перевесим и одолеем.

В празднике человек стремится избавиться от изначальной неполноты и несовершенства, преодолеть свою ущербность. Но вместо взыскуемой силы и мощи он получает бессилие. В похмелье человек ощущает потерянность, заброшенность. Он испытывает слабость, то есть фундаментальный недостаток жизненной энергии.

Он обнаруживает зыбкость бытия и чувствует, что мир ослаб, мир качается и сейчас рухнет и придавит его. Человек становится весь как обнаженный нерв. В похмелье тихие звуки воспринимаются как гром, слабый свет как молния, нежное прикосновение как удар.

Он думает: «Я беззащитен и слаб, ветерок дунет и свалит меня, солнце выглянет и сожжет меня, ребенок посмотрит и уничтожит меня. Я раздавлен, я потерял все, я лишился всего, что у меня осталось? Я потерялся, я забыт всеми и забыл все, я потерял память, у меня нет прошлого и не будет будущего, я лишен своего места в мире, своего дома, своего бытия. Я хочу только тишины и покоя».

Человек больше не может держать себя и просит, молит кого-то: «держи меня, будь со мной, пока не начался джаз». Это положение невозможно исправить (если только не пытаться снова вернуться в праздник) и остается только лежать и страдать.

В похмелье человек слаб и беззащитен, как новорожденный. В похмелье человек бессилен и безнадежен, как умирающий. В похмелье человек чувствует себя одновременно как новорожденный и как умирающий. Можно сказать, как новорожденный, который умирает, а может быть, как умирающий, который в страдании рождается к новой жизни.

Даже боль похмелья какая-то другая. Это скорее сверх-боль, такая боль, что нет сил даже кричать. Пьяница вынужден пронести до конца свою боль и боль мира, не ища помощи и облегчения. «Претерпевший же до конца спасется» (Матф. 10, 22).

Похмелье учит жить с болью в душе, с ранами в сердце. Но это исцеляющая боль и очистительное страдание. Похмелье похоже на искупление, и пьяница предстает как мученик и страстотерпец.

«Ибо душа моя прелюбодействует, когда, отвращаясь от Тебя, Господи, Ищет ... того, что может найти только в Тебе. Но как бы далеко не отходила она от Тебя, все-таки хочет Тебе же уподобиться ... потому что некуда ей бежать от Тебя ... Чем хотел уподобиться Тебе, хотя бы и превратно? Не тем ли, что мне было сладко преступить закон... и, будучи рабом, казаться свободным ... в темном подобии Всемогущества Божия».

Похмелье делает нас малодушными, нищими духом. Но, «блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Матф. 5, 3). В похмелье мы плачем по утерянному и несбывшемуся. Но, «блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Матф. 5, 4). Похмелье делает нас тихими и кроткими. Но, «блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Матф. 5, 5). В похмелье мы жаждем более чем когда-либо. Но, «блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Матф. 5, 6).

В похмелье нам не до мести, мы готовы все и всех простить. Но, «блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Матф. 5, 7). В похмелье сердце омывается слезами и исцеляется болью. Но, «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Матф. 5, 8). Похмелье делает нас неспособными к битвам. Но, «блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Матф. 5, 9). И после всего этого пьяница часто оказывается изгоем, изгнанником. Но, «“блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Матф. 5, 10).

Пьяницы лишаются работы и дома, теряют все. Но, «блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить» (Матф. 5, 11). Однако они не унывают, ибо сказано: «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Матф. 5, 12).

«И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня.

Но Господь сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова.

Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12, 7-10).

Жизнь человека превращается в одно непрерывное празднество,... – прехождение от видимого к невидимому, туда, где прекращаются все образы, знаки и символы празднеств, бывших в настоящей жизни, и где вечно чистые вечно наслаждаются чистейшую жертвою....

Выводы противоречивы. Ап. Павел говорил: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (1 Кор. 10, 31). С другой стороны, «Не прельщайтесь: пьяницы Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6, 9-10). «И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом» (Эфес. 5, 18).

К лекциям

На главную страницу

Тема 11. Маргинальная антропология (антропология нормы и патологии)

(материал необходимо изучить к 1.12.2009 )

11.1. Эволюция представлений о маргинальности

Очень трудно дать определение – что такое маргинальность. Можно начать с феноменологии маргинальности. Рассмотрим, что понимается под маргинальностью в современном научном дискурсе и какие уточнения и дополнения могут быть внесены в это понятие. Маргинальность (от лат. margo – граница, грань, край, marginalis – находящийся на краю) – это понятие, традиционно используемое в социальной философии и социологии для анализа пограничного положени личности или группы по отношению к какой-либо социальной общности. Оно подчеркивает особый социальный статус (обычно – низкий), принадлежность к меньшинству, которое находится на границе или вне социальной структуры, ведет образ жизни и исповедует ценности, отличающиеся от общепринятой нормы (например – контркультура).

Следует подчеркнуть, что понятие «маргинальность» имеет не только социальный контекст, но и онтологическое измерение, так как выражает положение или состояние со специфическими «топологическими» свойствами, а именно – способность находиться на краю, на границе социального бытия и человеческой реальности в целом, позицироваться как крайнее, предельное положение или состояние. Таким образом, понятие «маргинальность» коррелирует с понятиями «граница» и «предел», однако не только в значении статического пребывания на границе или у предела, но в смысле динамическом, то есть как выражение самого процесса перехода, пересечения границы или достижения и преодоления предела (более подробно это будет рассмотрено ниже).

Так сложилось исторически, что маргинальность в основном понимается как нечто негативное, второстепенное, онтологически вторичное, так как обычно сравнивается с нормой (социальной, антропологической, этической, медицинской), любое отклонение от которой воспринимается как нарушение, угроза, преступление или болезнь. Появились фигуры умолчания: смерть, боль, безумие, извращение, пьянство. Однако именно то, о чем стараются не упоминать, стремятся забыть – и оказывается наиболее важным, главным для понимания человеческого бытия.

Но существует и другая точка зрения, акцентирующая социальную, эвристическую и онтологическую ценность маргинальности. Эта позиция выражена в работах В. Тэрнера и М.Элиаде. В.Тэрнер пишет о том, что новые социальные структуры и отношения могут возникнуть только на границе, на периферии старых структур, их становление происходит на изломе, в революции, при переходе через хаотическое состояние, когда меняются нормы и ценности, переворачиваются иерархии и формируются новые устойчивые системы. М. Элиаде подчеркивает, что в человеческом бытии есть внутренняя разделенность и «всегда так или иначе есть брешь между сакральным и профанным и переход от одного к другому, и именно существование разрыва и перехода лежит в основе религиозной жизни».

Рассмотрим, как изменялась область применения понятия «маргинальность». Можно проследить изменения в употреблении этого понятия от социального, социологического контекста к гносеологическому в истории культуры и философии, при изучении многообразия дискурсов, ментальностей и научных парадигм, а затем к онтологическому контексту. В современной социологии и философии (например – в постмодернизме) исследуются все эти тенденции.

Сначала была обнаружена маргинальность социальная, характеризующая специфическое пограничное положение человека или социальной группы в обществе, была определена маргинальная личность, выделены маргинальные группы, меньшинства. Маргинальная личность – понятие, употребляемое в современной западной социологии (введено американским социологом Р.Парком, разрабатывалась Э. Стоунквистом, Ж. Кланфером) для выделения и анализа специфических, противопоставляемых общественно-нормальным, отношений «социальный субъект – социальная общность».

Также в медицине и психологии ученые обратили внимание на пограничные состояния тела и психики человека. Были выделены различные отклонения, заболевания, перверсии, которые могут считаться маргинальными феноменами человеческого бытия и стать предметом изучения для антропологии. Если маргинальную антропологию понимать как расширение предметной области исследований феноменов человеческого бытия, то она не противостоит классической антропологии, а лишь дополняет ее. Однако введение новых феноменов человеческого бытия в антропологическое исследование влечет за собой и смену методологических подходов и принципов, так как классические методы оказываются недостаточными или неработающими в новой предметной области.

Классическая антропология рассматривала «человека вообще», лишенного каких-либо индивидуальных качеств. Абстрактным объектом изучения являлся среднестатистический индивидуум, все конкретные свойства игнорировались как второстепенные, которые только мешают чистоте исследования проблемы. Усредненный человек – это нечто без возраста и пола (хотя почему-то по умолчанию предполагалось – что это мужчина в полном расцвете сил); скор ее здоровый, чем больной; неопределенной нации (конечно же – европеец), среднего достатка (обеспеченный буржуа) и свободной профессии (желательно – философ).

Все остальные варианты оставались за рамками серьезного размышления и рассматривались лишь в качестве экзотики для контраста и противопоставления собственно Человеку. В центре внимания оказывалась некоторая само собой разумеющаяся Норма, все отклонения от которой признавались патологией и выталкивались за границу рационального сознания и упорядоченной социальной реальности. Сюда попадали дети и старики, женщины и дикари, дураки и сумасшедшие, алкоголики и наркоманы, инвалиды и преступники, нищие и прокаженные; вообще все непонятное, неприятное и опасное для самомнения среднего буржуа.

Однако в действительности ни один живой и конкретный человек не соответствует этому представлению о Норме. Никто не попадает в Норму по всем параметрам. Любой из нас, даже философ, размышляющий над этими проблемами, может быть невыспавшимся или не совсем трезвым, голодным или сексуально неудовлетворенным, несчастным или чересчур веселым, с больной головой или нечистой совестью, с комплексом неполноценности или с манией величия. И тогда о научности и объективности его мышления говорить не приходится, вернее, научность - есть то общее, что существует между такими философами и учеными.

Вообще любой человек - существо многомерное, имеющее много свойств и качеств, функций и ролей, поэтому по одним критериям и параметрам он принадлежит к большинству, но по другим попадает в одно из меньшинств - он молодой или старый, бедный или богатый, здоровый или больной, мужчина или женщина, был когда-то жертвой преступления или сам преступил закон.

Поэтому каждый может считаться маргиналом - в силу неопределенности его социального статуса и необеспеченности завтрашнего дня, специфических качеств личности, неустойчивости здоровья и психики, случайностей в повороте судьбы; любая черта характера, профессия или хобби на фоне всех остальных вместе взятых составляет явное меньшинство и может считаться отклонением от Нормы, а следовательно, поводом для репрессий. И в самом деле, нет и не может быть абсолютно здоровых и нормальных людей, благополучных во всех отношениях, соответствующих абстрактным представлениям о человеке в классической философии и способных к бескорыстному философствованию и беспредпосылочному мышлению.

За абсолютный эталон принимается нечто, обусловленное конкретными социально-историческими и психологическими причинами, интересами власти и национальными традициями. Поэтому неизбежно норма и патология смешиваются, путаются и меняются местами, оставляя место для произвола врачей, воспитателей и политиков. Каждый может чувствовать себя ущербным, обделенным природой и обществом и испытывать на себе дискриминацию по одному из неустранимых личностных признаков. Именно этот аспект маргинальности привлек внимание ученых, исследующих социально-культурную обусловленность форм мышления и разнообразие способов и форм человеческого существования.

Итак, наиболее распространено понимание маргинальности как отклонения от нормы, удаление от некоторого символического центра ценностной системы координат. Вроде бы всем интуитивно понятно о чем идет речь. Однако оказывается невозможно дать строгое определение отклонения через понятие нормы, которое в свою очередь потребует определения через понятие отклонения. Определение превращается в тавтологию. К тому же очень сложно провести четкую границу между нормой и отклонением от нормы, выбрать критерии их различения, а, следовательно, указать, где кончается одно и начинается другое.

Понятие нормы формулируется в рамках некоторой идеологической системы, задается как некая аксиома, привнесенная в мышление извне, определяемая культурно-исторически, привязываемая к конкретной традиции. Но в таком случае логическая категория нормы не может быть основанием для определения маргинальности, они равновесны, в одинаковой мере исторически изменчивы.

В классических учениях о человеке норма определялась различными способами: как биологически оптимальное (здоровье), как психологически приемлемое, как рациональное (разум), как нравственно достойное (добро) или как эстетически привлекательное (красота). При этом норма выводилась не столько из реальных отношений, сколько из идеологических представлений. Таким образом норма всегда определялась через должное, то есть идеальное и поэтому неизбежно абстрагированное, абстрактное, к тому же как нечто совершенное, предельное, абсолютное, то есть недостижимое. Каждый человек рисковал оказаться в зоне неопределенности и, следовательно, виновности.

Однако возможен и другой, более широкий подход к проблеме соотношения нормы и отклонения, патологии. Можно рассматривать патологию как собственное иное нормы, как ее границу, как предел нормы, Другое. Тогда отклонение или патология предстает как другая норма, норма в другом масштабе, в другом месте, как возможное прошлое или будущее нормы. Таким образом в понятие нормы вводятся элементы историчности, множественности, онтологической плюралистичности.

Только в конце XIX века, вместе с критикой оснований европейской цивилизации (Ф. Ницше, О. Шпенглер), стал появляться интерес к другим способам бытия человека. Первоначально интеллектуальной смелости хватило на экзотическую мифологию, философию и искусство стран Востока и примитивных народов, затем пошла мода на медитацию и наркотики, восточный секс и боевые искусства. Тут и подоспела неклассическая европейская философия с ее новыми подходами к старым проблемам и специфическим выбором феноменов человеческого бытия для своего анализа (язык, текст, понимание, сексуальность, телесность, извращение, сумасшествие, преступление), что потребовало и соответствующей методологии (лингвистический анализ, герменевтика, психоанализ, феноменология, экзистенциализм, структурализм, постмодернизм).

Французский структурализм использовал понятия «маргинальный субъект», «маргинальное пространство», «маргинальное существование», возникающие в «просвете», в «зазоре» между структурами и обнаруживающие свою пограничную природу при любом изменении, сдвиге или взаимопереходе структур. Идея децентрации Ж. Дерриды уничтожает саму идею нормы и отклонения, и отстаивает идею «различения», «инаковости», сосуществования множества не тождественных друг другу, но вполне равноправных инстанций. С исчезновением «центра», являющегося средоточием и символом власти, исчезает и понятие господствующей, доминантной культуры.

Для Р.Барта маргинальность выражает стремление к новому на пути отрицания всевозможных культурных стереотипов и запретов, унифицирующих власть всеобщности над единичностью и уникальностью. М. Фуко полагает, что невозможно рассуждать о подлинной маргинальности в рамках бинарной оппозиции, ибо идентифицировать ее как таковую можно лишь в отсутствии всякой нормы. Он показывает, что все девианты не являются маргиналами в строгом смысле слова, поскольку их существование обусловлено наличием нормы, а опыт маргинального существования не может быть вписан внутрь институциональных стратегий.

Таким образом, в современной философии произошел значительный сдвиг от попыток классической антропологии свести сущность человека к одному основному принципу или субстанции (обычно - разуму), к неклассическим представлениям о сложности и многообразии феноменов человеческого бытия и невыразимости (неуловимости, парадоксальности) природы человека. Показателен особый интерес к измененным состояниям сознания, экстремальным и пограничным ситуациям, телесным практикам, радикальному опыту, всему тому, что может обнаружить предел возможностей, показать масштаб человеческого в человеке, указать на нечто Иное, быть местом встречи с принципиально Другим. Можно попытаться выделить нечто общее в архаических практиках, мифологическом мышлении, философии Древнего Востока и направлениях современной западной философии, то, что можно было бы назвать «маргинальной антропологией».

Кроме социологических теорий понятие маргинальности стало использоваться в философии культуры и в истории ментальностей, так как может быть применено не только к социальным группам, но и к духовным и интеллектуальным практикам, которые выходят за рамки общепринятых религиозных или научных норм и традиций. «Маргинализм – общее название ряда направлений в философии, развивающиеся вне и в противовес доминирующим в ту или иную эпоху правилам рациональности, представленным в господствующей философской традиции, часто антисоциальных или асоциальных».

Но маргинальные феномены могут оказаться структурообразующими для будущих социальных систем. Г. Башляр высказал предположение о том, что «болезнь, расстраивая некие аксиомы нормальной организации, может открывать новые типы организации». Болезнь служит метафорой некоего особого, отличного от «нормы» состояния, открывающего новые горизонты опыта и свободного от тирании «здравого смысла». Но болезнь знаменует и готовность к восприятию нового, само это переходное, неопределенное состояние.

Философское понятие «маргинальность» характеризует специфичность различных культурных феноменов, развивающихся вне доминирующих в ту или иную эпоху правил рациональности, не вписывающихся в современную им господствующую парадигму мышления и, тем самым, довольно часто обнажающих противоречия и парадоксы магистрального направления развития культуры. Известна бахтинская мысль о том, что культура творится на границе культур. Прогресс, творческие идеи, новая практика просачиваются с окраин и исходят от слабых, маргиналов, лиминариев и отверженных. «Пророки и художники имеют склонность к лиминальности и маргинальности, это «пограничные люди». Лиминальность, маргинальность и низшее положение в структуре – условия, в которых часто рождаются мифы, символы, ритуалы, философские системы и произведения искусства».

Можно говорить о специфической маргинальной, «лиминальной ментальности, характерной для ситуаций перехода (социальных ломок, реформ, катастроф), с ее типичными темами акцентированного (черного) юмора, тотальным пародированием и трансвестированием, повышенным вниманием к теме смерти, катастрофизмом, сюжетом конца света, специальным интересом к социальным девиациям, маргиналам, сексуальной свободе, гомосексуальности, транссексуальности, отрицанием научной рациональности, мистицизмом, эзотерикой».

Все большее значение маргинальность приобретает в теории познания. Прежде всего маргинальный подход выделяет факт наличия различных форм мышления, а также проблему границ и пределов познания. Сегодня уделяется большое внимание изучению таких феноменов как невербальное мышление, измененные состояния сознания, интуиция и мистическое озарение, причем их значение выходит за рамки только гносеологии. Маргинальность предстает как гносеологическая категория, обозначающая нечто нелогичное, непрозрачное для сознания, недоступное для познания. Сюда может быть отнесено все непознаваемое, внерациональное, нерациональное, иррациональное, противоречивое, парадоксальное, абсурдное, апофатическое.

Даже такое традиционное и центральное понятие философии как сознание может быть переосмыслено в терминах маргинальности. «Сознание функционирует в качестве «органа» жизни человека, но жизни, не заключенной в границы его тела, а как раз выводящей его силы за эти границы, – в мир человеческих взаимодействий, средств человеческой деятельности, культурных форм и разнообразных природных стихий. Собственно, жизнь сознания и есть переход через эти границы, а также через границы только биологических возможностей человека или только физических качеств предмета». Таким образом, граница может выступать в качестве как гносеологической категории, так и онтологического феномена.

Итак, наметился переход от социального и психологического понимания маргинальности к гносеологическому и, что особенно важно, к онтологическому взгляду на феномен маргинальности. Актуальность изучения проблемы маргинальности в социальном контексте на сегодняшний день уже не нуждается в обосновании. Однако, до сих пор не изучены онтологические основания маргинальных феноменов в обществе и культуре, отсутствует философская теория маргинальности.

В качестве гипотезы, которую предстоит обосновать в дальнейшем, предложим представление о маргинальности как всеобщем онтологическом феномене, как универсальном свойстве человеческого бытия. В онтологии маргинальность может пониматься как характеристика некоторых форм и способов бытия, становления и изменения бытия, т.е. как динамический момент в бытии, а также специфическое положение в бытии, особый онтологический статус, предельное состояние.

Таким образом, понятие маргинальности может быть отнесено как к положению и состоянию некоторого объекта в бытии, к его отношению к совокупности других объектов и некоторой системе координат; так и к бытию в целом. Маргинальность предстает как внутренняя характеристика самого бытия, и в особенности человеческого бытия. Использование понятия маргинальности подчеркивает сложность внутреннего устройства бытия, нетривиальность его структуры и топологии, многомерность и нелинейность онтологических и антропологических пространств, особое значение динамических и энергетических характеристик бытия человека.

Повторим еще раз в каких контекстах и семантических гнездах может пониматься феномен маргинальности. Первоначальное представление укладывалось в рамки бинарных оппозиций «норма – патология» и «центр – периферия». Современные философские и антропологические исследования показали ограниченность такого взгляда. Новый подход, разрабатываемый в постмодернизме, обращает внимание на топологические характеристики антропологических пространств и феноменов человеческого бытия. Анализ отношения центра и периферии и отказ от такой схемы является переходом к более сложным представлениям о структурах и топологических свойствах реальности.

Причем стирается грань, размывается граница между гносеологическим и онтологическим смыслами понятий и категорий. В постмодернизме реальность понимается как текст, однако возможно и симметричное движение, когда умозрительные идеи и образы обретают онтологическое измерение, обнаруживаются параллели в мышлении и бытии. Все более сложные топологические фигуры мышления (поверхность, изнанка, складка) оказываются коррелятами бытийных форм.

Понятие маргинальности, на наш взгляд, наилучшим образом соответствует этой тенденции. Встречное движение гносеологии и онтологии открывает характерную область маргинальных феноменов человеческого бытия и соответствующих им методологических принципов и подходов. В первую очередь это два понятия, выражающих топологические свойства и характеристики - граница и предел.

Они обозначают не только положение объекта относительно чего-то другого, а пребывание именно на границе некой зоны, сферы бытия, где кончается одно и начинается нечто иное, может быть совсем другое. Можно говорить о границе и пределе бытия этого объекта, а также о границах и пределах его познания. Такая специфическая онтология выражает нелинейное строение пространства и непредсказуемое поведение объектов вблизи границы. Движение объектов на границе имеет особую, сложную динамику – это не просто движение и перемещение, а переход на другой онтологический уровень или прорыв в иную сферу бытия.

Понятие границы объединяет в себе целый комплекс смыслов: граница как топологическая структура, переход через границу как динамический процесс, пересечение границ как изменение онтологического статуса, и кроме того, граница как место события, события пересечения границ. Через такое метрическое и топологическое представление о границе можно выразить понятие нормы. «Норма – понятие, обозначающее границы (меру трансформаций), в которых явления и системы (природные и социокультурные), человеческая деятельность, сохраняют свои качества и функции; задающее их внутреннюю соразмерность».

В контексте представлений о границе и пределе понятие «норма» может быть понято как «мера», то есть некая определенность, постоянство и устойчивость качеств бытия объекта. «Антропологическая мера» задает некоторую ограниченную область человеческого бытия с определенными качествами, специфическими формами и способами существования, которая отличается от других областей, и имеет границы и пределы. Антропологическая норма и антропологическая мера должны учитывать все многообразие человеческих проявлений и антропологических феноменов и определять масштаб человеческого бытия, очерчивая его границы и обнаруживая пределы существования человека.

11.2. Предмет маргинальной антропологии

Маргинальная антропология в первую очередь должна исследовать антропологические границы: во-первых, это границы каждого человека, границы его тела и сознания, границы индивидуального бытия, отличающегося от бытия других людей; во-вторых, это границы человеческого бытия, границы существования человека, мера человеческого в человеке. На границе индивидуального бытия человек встречается с другими людьми, а на границе, на пределе человеческого бытия он сталкивается с чем-то нечеловеческим.

Особое значение приобретают понятия «иное», «Другой» и «Другое», которые широко используются в современной философии, социологии и психологии, появилась гетерология – учение о «другом». Другой – это человек, отличный от меня, он выступает как граница моего бытия. А Другое может оказаться вообще нечеловеческим, оно предстает как предел мышления и бытия, как бесконечность, универсальное различие и как небытие.

Маргинальная антропология должна изучать пограничные феномены человеческого бытия и пограничные фигуры, которые характеризуются пограничным состоянием, специфическими формами бытия и особыми способами существования. Поэтому в маргинальной антропологии рассматриваются тактики и стратегии поведения человека на границе и способы преодоления этих границ. Возможны различные пограничные стратегии:

· обнаружение границ, осознание границ, определение границ. Любое смыслополагание – это разграничение. Можно сказать, что вся человеческая деятельность – это различные способы проведения новых границ своего мира и самого себя;

· страх границы, отталкивание от границы, избегание, убегание, бегство от границы. Граница предстает как нечто опасное, страшное, чужое, враждебное. На границе кончается мое бытие, там ожидает боль, смерть, погибель;

· стремление к границе, притяжение к границе, убегание на границу, центробежное движение. Граница притягивает, привлекает к себе, так новое, интересное, что-то особенное;

· cтирание, размывание границ. Отказ признавать различия, создается нейтральная полоса, которая характеризуется бессодержательностью и бессобытийностью;

· игнорирование границ, пренебрежение границей (как будто ее нет), забвение границ.

· пребывание на границе, в пограничной ситуации, в пограничной зоне, в неопределенности, двойственности. Здесь возможны различные последствия, можно ожидать чего угодно, но любые события происходят только на границе;

· расширение границы, размыкание границ, развитие, совершенствование, прогресс, расширение границ человеческого опыта;

· переход, пересечение границы, преодоление границы (подвиг), нарушение границ (преступление), переступание границ, разрушение, превосхождение границ, трансцендирование, расширение границ человеческого. Событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля. Чем резче проведена граница, тем сильнее событийность их пересечения, тем напряженнее сюжет. Человек – событийное существо, привыкшее ставить и само же нарушать поставленные границы.

· пребывание за границей, за гранью, по ту сторону, в другом пространстве, в иных сферах бытия. Это творческое вдохновение, озарение, просветление, откровение и другие феномены духовного и мистического опыта.

Итак, возможны самые разные тактики поведения человека на границе и разнообразные стратегии преодоления границ. Их анализ позволяет лучше понять многие феномены человеческого бытия и по-новому взглянуть на уже описанные в литературе практики исключения или первичные стратегии (вражды, соперничества, поединка, договора, кражи и дара). Исследование границ бытия человека, пограничных состояний и техник касается самых фундаментальных проблем и феноменов человеческого существования.

Вторым по значимости для маргинальной антропологии после понятия «граница» является понятие «предела». Оно выражает метрические и топологические характеристики, и включает в себя динамический момент приближения к пределу, а также событие достижения предела, сам процесс выхода за пределы, трансцендирования.

Понятие предела значимо как для гносеологии (дать определение чему-либо – значит показать пределы, положить семантические пределы), так и для онтологии (бытие – всегда бытие в пределах). Определение человека возможно через обнаружение пределов, границ человеческого бытия. «Антропологический предел» показывает условия и качества человеческого бытия, его конкретность и определенность, локальность, временность и историчность человеческого существования, подчеркивает начало и конец человеческого, возможность обретения и потери человеческой сущности.

Именно осознание собственной конечности, исследование пределов человеческого бытия является предпосылкой, необходимым условием для выхода за пределы своего способа существования, для возможности превышения человеческого статуса, превосхождения пределов бытия человека, преодоления человеческого в человеке, трансцендирования.

Человеческое бытие – всегда между, между различными сферами бытия, между небытием и сверхбытием. Но оба этих предела могут сливаться для взгляда из здешнего бытия, оказаться неразличимы для профанного мышления. Кроме того, сверхбытие как предел человеческого сразу и привлекает и отпугивает человека, в силу своей запредельности, непознаваемости и негарантированности. Предельные стратегии предельно рискованные.

Свойственная человеку амбивалентная установка в отношении сакрального, которое одновременно и притягивает его, и отталкивает, представляется и благотворным, и опасным, может быть объяснена не только амбивалентной природой самого сакрального, но и естественной реакцией человека на эту трансцендентную реальность, которая с равной силой притягивает и пугает его. Сопротивление бывает особенно ярко выраженным, когда человек сталкивается с тотальным притязанием на него со стороны сакрального, когда он призван сделать решающий выбор – либо полностью и безвозвратно предать себя сакральному, либо же продолжать оставаться в неопределенном к нему отношении.

В истории антропологии есть понятие, выражающее некоторые смыслы, которые мы вкладываем в понятие маргинальности. Это понятие лиминальности, введенное В. Тэрнером. Оно обозначает переходность, буквально – пороговость. В. Тэрнер анализировал ритуалы перехода (термин введен Ван Геннепом) – это обряды, сопровождающие всякую перемену места, состояния, социального положения и статуса.

Он выделил три фазы в процессе перехода:

1. разделение; открепление личности или целой группы от занимаемого ранее места и от определенных культурных обстоятельств;

2. грань (margo), порог (limen); отсюда маргинальность и лиминальность. В этой фазе «переходящий» субъект получает черты двойственности, поскольку пребывает в той области культуры, у которой очень мало или вовсе нет свойств прошлого или будущего состояния. Это некие точки бифуркации;

3. восстановление целостности, образование новой структуры.

В. Тэрнер использует понятие «коммунитас», которое обозначает социальную группу, некоторую общность в состоянии бесструктурности, в ситуации вне структуры, в процессе перехода к другой, новой структуре. Коммунитас попадает через щели структуры в лиминальность, в состояние социального и онтологического хаоса. Через окраины, грани и границы структуры коммунитас прорывается в маргинальность, где может быть обретен новый опыт, опыт истины, опыт сакрального. Подход, обозначенный В. Тэрнером, может быть применен в анализе многих социальных процессов и антропологических феноменов.

Обозначим некоторые подходы, которые могут быть положены в основу методологии изучения специфических феноменов человеческого бытия. Исследование в маргинальной антропологии может осуществляться в двух направлениях: во-первых – это пристальное рассмотрение феноменов обыденного бытия (сон, еда, любовь, опьянение, игра, праздник, драка), в глубине которых обнаруживается нетривиальное содержание, не схватываемое рациональным мышлением, проявляются древние архетипы и символы, просвечивают фундаментальные основания бытия, отражается сакральное начало; во-вторых – в центре внимания оказывается специфический и даже уникальный опыт, который переживается лишь в экстремальных и пограничных ситуациях (таких, как рождение и смерть, болезнь и катастрофа, смех и плач, восторг и ужас, боль и удовольствие, гениальность и сумасшествие, самоубийство и преступление), и его главными чертами являются неповторимость и необратимость.

Итак, одним из принципов маргинальной антропологии можно считать последовательный поиск фундаментальных оснований каждого человеческого поступка, обнаружение в любом феномене человеческого бытия архаических элементов и структур, глубинных архетипов, магических и мистических систем, первичных телесных практик и экстатических трансов. Не только в сновидениях или действиях сумасшедших, но и в самых привычных и обыденных ситуациях можно обнаружить универсальные мифологические сюжеты, следы нечеловеческих сил и стихий, присутствие Божества и близость небытия. Мы будем изучать актуальную практику бытования мифологем, а отнюдь не их археологию.

В таких сферах современной жизни, как экономика и политика, право и реклама, наука и образование, спорт и война, дипломатия и разведка проявляются формы и структуры древних обрядов перехода и ритуалов посвящения, жертвоприношения и колдовства, знаки подчинения и жесты бунта. Несмотря на несколько веков секуляризации, и сегодня каждый человек вынужден занять фундаментальную позицию в мире и определиться в своем отношении к священному и чудовищному, выбрать для себя онтологическую перспективу – к спасению или погибели. В процессе секуляризации человек не только замахнулся на бытие Божественное, но и лишился основания собственного бытия. Произошла деонтологизация человека и для восстановления собственного онтологического статуса, для возвращения ценности индивидуальному и коллективному существованию необходима ресакрализация всех сфер человеческой жизни как последняя возможность вернуться в дом бытия.

Все феномены человеческого бытия можно условно разделить на две группы: в первую войдут те формы и способы жизнедеятельности, которые поддаются нашему контролю, расчету и управлению (или мы думаем, что поддаются). Сюда попадают труд, деньги и карьера (экономика), суд и наказание (право), власть и слава (политика), воспитание и образование (наука), здоровье и долголетие (медицина). Предполагается, что в каждой такой сфере деятельности есть свои имманентные законы, познав которые, можно эффективно решать стоящие перед нами задачи и достигать поставленные цели. Даже если это так, то область действия этих законов весьма ограничена и решение фундаментальных проблем жизни и смерти остается за пределами власти человека.

В другую группу войдут феномены, не поддающиеся контролю, расчету и управлению, которые всегда единичны и неповторимы: это детство и любовь, сновидение и опьянение, страх и боль, смех и плач, игра и праздник, встреча и прощание, гениальность и сумасшествие, подвиг и преступление, болезнь и смерть. Это то, что нельзя купить или передать по наследству, нельзя гарантировать и от чего невозможно застраховаться. Это то, что в равной мере доступно (или недоступно) всем людям, независимо от их богатства и социального положения, нации и способностей. Эти феномены на грани греха и святости, катастрофы и чуда, они дают подлинное наслаждение или страдание, за ними следует счастье или несчастье, спасение или гибель.

Хотя мы все равны в возможности пережить экстремальный опыт, только немногие добровольно решаются на такой шаг, пытаясь избежать своей судьбы. Страшно расставаться с утешительными иллюзиями, жутко покидать свой уютный мирок. Однако все подлинное и по-настоящему ценное, то, что способно навсегда насытить нашу жажду Истины и Совершенства, может произойти только на пределе человеческих возможностей, по ту сторону норм и правил, за границами контролируемой реальности.

Эти События разрывают поток нашей обыденной жизни, провоцируют экзистенциальную ситуацию, взрывают всю устоявшуюся иерархию ценностей и отношений и забрасывают нас в иное пространство и время (сакральное?), в другое бытие (сверх-бытие или в ничто?). Здесь уже не действует закон причин и следствий, не действительна привычная логика, не поможет жизненный опыт и здравый смысл. Остается только опасность и надежда, риск выбора и жестокость расплаты, судьба и промысел Божий, стояние пред лицом Неведомого и невозможность удержаться на краю бездны. К этому невозможно подготовиться, нельзя научить, только можно рискнуть сделать шаг навстречу, безусловно и безоговорочно принять трансцендентное, нечто такое, что заведомо травмирует психику и трансформирует личность. Только так можно услышать зов и бросить вызов, принести жертву и принять дар, испытать падение или вознесение.

Эта ситуация неповторима и необратима как смерть, но тем большую ценность для личности может иметь жестокий опыт переживания подобных состояний, обещающий освобождение или спасение. Такие феномены и представляют особый интерес для маргинальной антропологии, хотя вряд ли поддаются собственно научному анализу и требуют особого подхода и специфических методов, которые можно обнаружить в различных школах восточной философии и современной неклассической философии, а также в духовной традиции христианской церкви.

Еще один принцип маргинальной антропологии – это внимание ко всему уникальному, специфическому, единственному. Нет случайных и бессмысленных событий. Если некий, пусть даже единичный факт (например, необыкновенная красота или страшное уродство, гениальность или злодейство) имел место хотя бы однажды, значит в Человеке, в его бытии есть нечто такое, что позволяет этому случиться, допускающее такую возможность, и даже гарантирующее его воплощение.

Человек выражает себя целиком даже в самом незначительном действии, жесте, слове. Любой поступок не просто имеет практическое или символическое значение, но представляет собой некую самостоятельную реальность, онтологический факт, нерасчленяемую целостность и поэтому имеет бесконечную ценность. Не только выдающиеся события, но и любой частный факт человеческой жизни должен быть описан в терминах фундаментальной онтологии.

Наиболее интересны противоположные феномены (рождение и смерть, милосердие и жестокость, любовь и ненависть, верность и предательство, самопожертвование и терроризм). Чем дальше они отстоят друг от друга, тем больший потенциал возникает в зазоре между ними; чем больше между ними различие, тем более широкое поле человеческих возможностей открывается; чем больший масштаб они задают, тем больше говорят о загадке человека. Особое внимание необходимо уделить парадоксальным явлениям (например, самоубийству, самопожертвованию, мазохизму), имеющим противоречие в своем бытии. В них сталкиваются жизнь и смерть, победа и поражение, удовольствие и страдание, в их основании просвечивает тайна, которая может показать себя в событии абсолютно невозможном – чуде.

Особенно показательна двойственность обыденного сознания и общественного мнения в отношении феноменов маргинальной антропологии. В отличие от традиционных обществ, где подобный опыт находится в центре внимания соответствующей религиозной системы и мистической практики, на Западе эти феномены вытесняются на обочину не только общественной жизни, но и личного сознания. Они вызывают подсознательный страх и сознательное осуждение, официальный запрет или косвенные репрессии.

С другой стороны – они притягивают внимание, вызывают интерес, привлекают и приманивают своей остротой и таинственностью, обещанием чего-то нового и необыкновенного. Поэтому распространяется алкоголизм и проституция, преступность и терроризм, экзотические секты и молодежные группировки. Зазор между официальным отношением (то есть самосознанием) и смутным тяготением (подсознанием) к таким феноменам только усугубляет разрыв внутреннего мира современного европейского человека.

Поэтому одним из критериев выбора предмета изучения для маргинальной антропологии может являться следующая закономерность. Сразу можно обратить внимание на традиционное равнодушие либо опасливое умолчание некоторого явления со стороны «научного мышления», и одновременно пристальный интерес к нему со стороны всех религиозных систем, мистических и магических практик и молодежных групп. Это относится к обнаженному телу, сексу, сну, гипнозу, наркотикам, посту, аскезе, самоистязаниям, молитве, жертвоприношению, безумию, драке, самоубийству, т.е. ко всем неуловимым переходным процессам или предельным и критическим ситуациям, методам трансформации личности, в отличие от обычных устойчивых состояний человека в обыденной жизни.

Также весьма показательно, что, несмотря на единодушное внимание мировых религий и магии к феноменам маргинальной антропологии, обнаруживается принципиальное различие в подходах и оценке подобных явлений. Ценность того или иного феномена может (и должна) радикально различаться с точек зрения монотеистической религии и магической практики. Тот мистический контекст жертвенной устремленности личности к трансцендентному, абсолютному, совершенному, который в идеале характерен для развитых религий, противостоит корыстному поиску силы, власти, могущества и благополучия для себя или своего рода в язычестве.

Обращает на себя внимание настороженное отношение со стороны церкви к некоторым феноменам маргинальной антропологии в их крайнем проявлении (например, к самовнушению, экзальтации и экстазу, общению с духами, самоистязаниям и самоубийству), и одновременно особый интерес к ним со стороны различных сект и ересей. Нам представляется, что подобная сдержанность официальной религии является естественным итогом двухтысячелетнего духовного опыта и необходимым средством регуляции религиозной жизни. Это позволяет оградить церковь от людей случайных или больных, склонных к авантюризму или тщеславию. Такие люди и становятся в первую очередь адептами экзотических сект и новомодных учений. Однако сами маргинальные феномены человеческого бытия неизбежно находятся в центре внимания всех религий, поскольку позволяют прикоснуться к нечеловеческому (сверхчеловеческому или дочеловеческому) бытию.

Ереси и секты спекулируют на каком-либо одном элементе радикального опыта, подчиняя ему весь образ жизни адептов; акцентируя их высокое предназначение и особую избранность, подчиняют их жесткой властной структуре. И хотя личность адепта, несомненно, подвергается некоторой трансформации, мало вероятно, что происходит реальное освобождение или преображение. Слишком уж похожи методы и средства различных сект и групп психотренинга, несмотря на их столь различные названия и декларации. Слишком тесно их деятельность связана с бизнесом. Если же и происходит соприкосновение с миром сверхъестественного, то вряд ли адепт будет иметь дело с теми самыми силами, которые были ему обещаны. Поэтому после психологических упражнений адепты часто становятся клиентами психиатров.

Целостный и гармоничный подход ко всем фундаментальным проблемам человеческого бытия предлагают мировые религии: Христианство, Буддизм, Ислам. На наш взгляд, именно христианская (в особенности – Православная) церковь, несмотря на все сложности исторического и духовного порядка, позволяет современному человеку реально пережить радикальный опыт и наиболее адекватно ассимилировать его в свою духовную практику.

В христианстве сочетается целостность традиции с разнообразием конкретных форм воплощения и описания религиозного опыта. Поэтому радикальный личный опыт (спонтанный и опасный) вписывается в широкий контекст христианской традиции, опирается на преемственность духовных практик и корректируется опытными наставниками и может послужить толчком не к иллюзорной, а к действительной трансформации личности, стать шагом к реальному преображению или спасению. Таким образом, христианство задает масштаб человеческого в человеке и соотносит его со сверхчеловеческой перспективой, с возможностью преображения и спасения, с надеждой на обожение как на радикальную трансформацию всей человеческой природы.

Выше была обозначена предметная область маргинальной антропологии, определился круг ее специфических проблем и тем. Для реализации такого подхода требуется особый методологический аппарат. Источником для него может послужить осмысление многотысячелетнего опыта религиозных и мистических традиций с привлечением результатов исследований современной философии и антропологии.

11.3. Основные термины и понятия маргинальной антропологии

Теперь перечислим основные термины, понятия, категории и метафоры, которые соответствуют принципам и методам маргинальной антропологии и образуют ее дискурс. Они выбираются из всего многообразия понятий, используемых в различных направлениях современной философии, а также метафор, описывающих человеческое и сверхчеловеческое бытие, которые можно обнаружить в различных мифах и религиях.

Все многообразие понятий можно систематизировать в соответствии с некоторыми наиболее общими и фундаментальными метафизическими моделями, каждая из которых представляет из себя целостную мифологему и может послужить основой для построения антропологической парадигмы. Можно предложить такие подходы как экономия, аксиология, этика и патология человеческого бытия

Топология человеческого бытия: локальность и тотальность, территория, ландшафт, место и горизонт, центр и периферия, начало и конец, верх и низ, высота и глубина, близость и удаленность, дистанция, мягкое и жесткое, большое и малое, внутреннее и внешнее, поверхность, «лицо» и изнанка, граница, маргинальность, положения «на краю» и «между», бытие-на-грани, бытие-между, бытие-в-промежутке, бытие-на-изломе, складка, щель, узел, острие, вершина, «черная дыра».

Динамика человеческого бытия: амбивалентность, раздвоение, смешение, сдвиг (смещение), скольжение, движение и остановка, траектория, маршрут, движение к ..., движение от ..., бытие-сквозь, подъем и спуск, вход и выход, переход, след, бытие-без, бытие-до, бытие-после, повторение, концентрация, проекция, перенос, замещение, бытие-вместо, деформация, превращение, трансформация, разрыв.

Энергетика человеческого бытия: энергия, сила и слабость, напряжение, синергия.

Оптика человеческого бытия: свет и тьма, взгляд, слепота, видимое и невидимое, очевидность, ясность, прояснение, высвечивание, рассеяние и фокусировка, сияние, мерцание, вспышка, прозрачность, тень, затмение и просветление, луч, отражение и преломление, спектр, изображение, искажение, видимость, иллюзия, перспектива, созерцание.

Акустика человеческого бытия: голос, зов и отклик, эхо, резонанс.

Экономия человеческого бытии: желание, обладание и принадлежность, обретение и потеря, принятие и отказ, собирание и рассеяние, экономия и трата, недостаток и избыток, убыток и прибыль, обмен и дар, выигрыш и проигрыш, победа и поражение, экспансия и жертва.

Самостоятельное значение имеет Аксиология человеческого бытия: качествование, различие, многообразие, специфическое, уникальное, мера, соразмерность, конечность, предел, умеренность и чрезмерность, недостаток и пресыщение, инаковость, свое и чужое, живое и мертвое, подлинное и мнимое, иерархия и равенство, господство и подчинение, большинство и меньшинство, доминирование, отчуждение, вытеснение, подавление, дискриминация, агрессия, насилие, захват, уничтожение.

Патология человеческого бытия: норма, отклонение от нормы, аномалия, патологи Адаптация, имитация, симуляция, подмена, симулякр. Целостность и расщепление. Децентрирование, асимметри Диссонанс, ущербность, дисгармония, неполноценность, телесные аномалии и измененные состояния сознания; инверсия, перевернутость отношений, девиантное поведение, анти-поведение, преступление. Группы риска. Экстремальные и пограничные ситуации, конфликт, стресс, кризис, шок, фрустрация, распад, разрушение, катастрофа.

Этика человеческого бытия: любовь и ненависть, невинность и вина, грех, искупление, наказание, осуждение, прощение, доверие и подозрение, беззащитность, кенозис.

Поэтика (эстетика) человеческого бытия: стиль, ритм, сюжет, смысл, слово, текст, письмо, гипертекст, интертекст.

Метафизика человеческого бытия: присутствие и отсутствие, пустота и наполненность, появление и исчезновение, регрессия и трансценденция, свертывание и развертывание, замкнутость и открытость, явленность и сокрытость (потаенность), отложенность и ожидание, встреча и расставание, изгнание и бегство, исход и возвращение, забытие и воспоминание; профанное и сакральное, Иное, инобытие, двойник и антагонист, посредник и Другой, свое и Чужое, ничто, небытие; вызов, нисхождение и восхождение, падение и Вознесение, гибель и Спасение. = Теология человеческого бытия

Таким образом маргинальная антропология может основываться на различных метафизических моделях, получая в каждом случае специфический подход к постановке и решению фундаментальных проблем человеческого бытии. Однако метафизику невозможно сочинить, придумать, построить. Она открывается, дается, даруется человеку. Как откровение, как прозрение, как просветление. Метафизика – это внимание к бытию, внимание бытию, доверие бытию, согласие с бытием, верность бытию, со-бытие бытию. Метафизику нужно принять, признать как «свою», родную. Метафизика – это задание человеку, призвание, то, что нужно исполнить, воплотить. Она показывает исток бытия человека, она определяет предел его бытия, приоткрывает смысл, дарует надежду, обещает спасение. Поэтому в антропологических исследованиях необходимо обращение к мистическому опыту и религиозному взгляду на проблему человека. Маргинальная антропология тоже не может игнорировать эту тенденцию.

К лекциям

На главную страницу

Тема 12. Медицинская антропология (антропология болезни и здоровья человека)

(материал необходимо изучить к 8.12.2009 )

12.1. Общие представления о медицинской антропологии

Медицинская антропология является новым направлением социально-антропологических знаний в России. Даже сам термин нов и требует специального пояснения. Это тем более необходимо, что он все же был введен в научный оборот, хотя и с принципиально другим значением, нежели то, что будет использоваться в этом учебном пособии. В частности в 1992 году в Киеве была опубликована монография, авторы которой представили медицинскую антропологию как особое направление физической (биологической) антропологии, трактуя ее как «науку о формах и факторах изменчивости организма и личности человека в норме и пограничных с нею состояниях» . Подобное представление о медицинской антропологии не случайно, поскольку оно проистекало из характерной для советской науки традиции отождествлять антропологию только с физической (биологической) антропологией. Отсюда собственно и заблуждение авторов, попытавшихся разработать свой собственный, отечественный вариант медицинской антропологии.

Вместе с тем на Западе, главным образом, в США и Великобритании, медицинская антропология как раздел наук о человеке успешно развивалась уже с 1970-х годов. Как область знаний, она оказалась сферой интересов антропологов и историков, а также практикующих врачей и психиатров, а как учебная дисциплина нашла себе место в учебных программах (социальных/культурных) антропологов (в первую очередь) и медиков. Являясь междисциплинарной областью знаний, медицинская антропология в англо-американском варианте стала комплексом знаний о медицинских системах, существовавших и существующих в разных обществах, о формах и традициях врачевания и способах оказания помощи больным, о культурном контексте медицинских практик, о разнообразных социокультурных аспектах производства медицинских знаний и т.д. Данная трактовка существенно раздвигает границы представлений о медицинской антропологии и – что важнее – границы применимости ее на практике. Преподавание медицинской антропологии оказывается весьма актуальным в условиях современных полиэтнических обществ, представители которых часто принадлежат к разным культурным сообществам, со своими, иногда очень специфическими представлениями о здоровье и болезни, о теле, о душе, о том, что значит лечить или оказывать помощь больному и т.д. Знания по медицинской антропологии важны и антропологам, которые специально исследуют культурные практики разных народов и разных социальных групп, и медикам, которые на практике имеют дело с людьми, способными придерживаться взглядов и принципов, порой совершенно отличающихся от тех, что имеют сами врачи. В условиях, когда по соседству друг с другом живут люди, имеющие весьма разные представления о гигиене, обладающие разной культурой восприятия здоровья и болезни, даже собственного тела, нельзя просто игнорировать этот факт. А поскольку всем людям свойственно сталкиваться с проблемами здоровья, то решают они их в большинстве случаев по-своему, т.е. в соответствии не только со своими материальными возможностями, но и в соответствии со своей культурой, своими представлениями и ценностями. Опыт показывает, что за прошедшие двести лет государству ни в США, ни в Великобритании, ни в России не удалось выработать у населения одни и те же медицинские стандарты, да и вряд ли удастся в обозримом будущем. Это значит, что до сих пор существуют и будут существовать серьезные различия – чем бы они не были вызваны между представителями разных социальных и этнокультурных групп в их отношении к здоровью, к санитарным условиям быта, к лечебно-медицинским учреждениям, к личной гигиене и пр. Эти различия крайне значимы, их следует принимать во внимание – в первую очередь медикам и антропологам, но и не только им. Медицинско-антропологические знания важны всем нам, поскольку мы тоже живем в обществе, тоже болеем, тоже сталкиваемся с врачами и другими экспертами по здоровью, тоже задаемся вопросами о том, что нам делать, когда наше самочувствие ухудшается, или когда болеют окружающие нас люди.

Медицинская антропология сегодня все еще плохо развита в России. Преподавание медико-антропологических знаний еще не налажено, даже круг проблем очерчен далеко не полностью. Однако было бы неверно считать, что данное знание придется целиком и полностью экспортировать из-за океана, так, как это происходит с голливудскими фильмами или британской рок-музыкой. На самом деле медицинская антропология в России все-таки развивалась, хотя и под другим названием и в другом объеме. В частности, она имела свою нишу в недрах отечественной этнографии, где многие поколения российских этнографов занимались исследованием традиций врачевания так называемых «малых народов», которые были обычными объектами их интереса. Но все же в большинстве случаев эти знания не имели практического применения, поскольку в СССР было распространено негласное мнение о том, что эти знания не имеют никакой ценности для официальной медицины, способной решать свои задачи, опираясь исключительно на собственные силы. Поэтому данные знания рассматривались в основном как экзотические украшения тех или иных фольклорно-этнографических исследований.

И все же этнографические исследования медицинских традиций отдельных народностей не покрывают всего спектра исследований существующей сегодня мировой медицинской антропологии. Поэтому в отечественной науке в этой сфере существует масса белых пятен. Так, почти совершенно отсутствуют этнографические исследования по медицинским аспектам культуры городских сообществ. Не развита этнография самой медицины, ее отраслей и учреждений. Нет значительных исследований по социокультурным аспектам советской и постсоветской медицины в России. Несомненно, эти исследования появятся, поскольку они крайне важны. Повторимся, эти исследования важны не только по причинам одного лишь познавательного характера. Они важны и по практическим соображениям. И такие знания не могут не появиться, поскольку всякое общество, которое провозглашает своими главными ценностями человека и его здоровье, не может не развивать специальных гуманитарных знаний об этом. Эти знания будут возрастать по мере осознания нашим обществом своей неоднородности – не только социальной, но и культурной.

Медицинская антропология уходит своими корнями в этнографические исследования культуры и физическую антропологию. Кроме того, на ее появление повлияло послевоенное международное движение по охране общественного здоровья и попытки многих ученых предложить теоретическое осмысление в медицины как культурного феномена.

Существует важное отличие медицинской антропологии от остальных разновидностей социально-гуманитарного знания о медицине. В частности, с точки зрения медицинской антропологии, всем этим дисциплинам присущ этноцентризм, поскольку все они, говоря о медицине, имеют в виду современную западную медицину, которую противопоставляют остальным медицинским традициям и практикам врачевания. В тех случаях, когда все же заходит речь о медицинских традициях других народов, они по умолчанию воспринимаются как недоразвившаяся форма единственно возможной медицины, т.е. опять-таки современной западной медицины. При этом данным традициям присваивается название этномедицины, или народной медицины, тогда как западная медицина мыслится как своеобразный центр системы координат.

Для современной медицинской антропологии такое положение дел кажется неоправданным. Для антропологов западная медицина является ничем иным как еще одной медициной, чье место не «над», а «рядом» с другими медицинскими системами, поскольку и западная культура, не смотря на ее мировую значимость, является лишь одной из мировых культур.

Кроме того, антропологи отдают себе отчет в том, что само понятие «западная медицина», или «биомедицина», является весьма условным. Дело в том, что в отличие от большинства историков или социологов, а тем более философов, у большинства антропологов совсем иной масштаб восприятия объектов. Методы антропологического наблюдения приучили антропологов иметь дело с весьма конкретными медицинскими учреждениями или медицинскими практиками, с весьма конкретными врачебными ритуалами, которые можно наблюдать непосредственно, «включившись» в эти самые учреждения, практики и ритуалы. Взгляд антропологов на медицину – это не взгляд с «высоты птичьего полета», а как бы взгляд через микроскоп, позволяющий им наблюдать повседневный мир медицинского опыта, всю рутину медицинских практик, ускользающие при иных способах восприятия. Для антропологов медицина – это система медицинских учреждений, мест, где встречаются врачи и больные, это мир особых сообществ, со своей культурой, своими ритуалами, своими формами общения и т.д.

Развитие медицинской антропологии в настоящий момент характеризуется поиском и апробацией новых подходов и выявлением новых измерений таких казалось бы давно очевидных вещей, как болезнь, здоровье, лечение, лекарство, тело, пол, образование и др. Ни одно из понятий, который считались надежными при анализе медицинских практик, не являются для нее таковыми. В самом деле, можно ли отождествлять представления о болезни, характерные для врачей крупных больничных комплексов Москвы или Парижа, с представлениями о болезни врачей провинциальных больниц Поволжья или Урала, чья врачебная практика в большинстве случаев была совершенно иной? А можно ли отождествлять представления о болезни медиков, получивших образование в университетах и медицинских школах, с представлениями о болезни у их пациентов, или представлениями индейских врачевателей, которые также оказывают помощь своим соплеменникам? Во всех случаях эти представления будут разными. Как будут разными и представления по всем остальным предметам. И именно медицинская антропология оказывается первой формой знания, которая способна оценить эти различия.

Современная медицинская антропология использует самые различные методы изучения своих объектов. Это, во-первых, традиционные приемы полевой работы (включенное наблюдение, интервью). Во-вторых, это другие специализированные техники, рожденные все более и более междисциплинарной природой самого медико-антропологического знания (анализ медицинских документов и иных материалов).

Терминология медицинской антропологии находится в стадии разработки. Как и во всякой антропологической дисциплине «язык» медицинской антропологии не сводится к набору каких-то строго определенных терминов, но исходит из практических нужд исследователя. Базовые представления медицинских антропологов сводятся к тому, что всякая медицинская практика представляет собой особое культурное явление, открытое не одной, а нескольким различным формам интерпретации.

12.2. История медицинской антропологии

Как уже отмечалось, наибольшее внимание развитию медицинской антропологии уделяется в США. В качестве учебной дисциплины медицинская антропология преподается в американских медицинских школах, а также в университетах на факультетах, где изучают культурную (социокультурную) антропологию.

История самой медицинской антропологии как области знания началась с попыток вычленить особый корпус проблем в рамках уже достаточно развившейся к 1970-м годам культурной антропологии. Такими проблемами стали, прежде всего, проблемы влияния западной медицины на локальные культурные порядки в бывших колониях западного мира. Ведущие формы западной (космополитической) медицины, прежде всего, эпидемиология, хирургия и отчасти психиатрия, коренным образом изменили культурный уклад многих народов Африки, Азии, Латинской Америки и Океании. Практики вакцинации и широкое применение антибиотиков во второй половине ХХ века привели к изменению важнейших демографических параметров в жизни этих обществ: снизилась детская смертность, возросла продолжительность жизни. При этом в конце ХХ века в странах «Третьего Мира» значительно увеличилось число медицинских специалистов, получивших западный тип образования. Во всех бывших колониальных странах сложились национальные системы здравоохранения, тогда как государственная больничная медицина во многих случаях потеснила или совсем уничтожила локальные формы народной медицины, подорвала возможности для воспроизводства местных практик врачевания. Вместе с тем по многим причинам – как экономическим, так и культурным – эти практики сохранили свою ценность. По этой причине медицинские антропологи выступили в защиту самого института народных целителей, исследуя также вопросы о взаимоотношении между западной (космополитической) медициной и национальными традициями врачевания в странах третьего мира. И хотя уже в классических текстах по социальнокультурной антропологии колдунам, травникам, костоправам и повитухам уже уделялось внимание, именно в работах по медицинской антропологии они стали излюбленными героями повествования. В 1990-е годы эти сюжеты стали регулярно появляться и в отечественной литературе .

Другой важной темой стали вопросы здоровья локальных социальных групп в самом западном мире и на его культурной периферии. Так, в центр внимания одного из самых видных медицинских антропологов наших дней, профессора Нэнси Шейпер-Хьюз попала тема психического здоровья в ирландской деревне. Результатом ее двухлетнего полевого исследования стала книга об ирландских помешанных, которыми, как она показала, были почти всегда обедневшие фермеры-холостяки, оставшиеся жить при своих родителях. Связав этот сюжет с историей вхождения Ирландии в Европейское экономическое сообщество, Шейпер-Хьюз, вслед за Фуко показала, какими социальными и культурными способами в современном западном мире производится безумие. Как и Шейпер-Хьюз проблему культурно-антропологического измерения психиатрии выдвинул и признанный антрополог из Гарварда Артур Клейнман , широко известный также своим исследованиями по азиатской медицине.

Развитие второго этапа феминистского движения наложило самый серьезный отпечаток на дальнейшую тематику медицинской антропологии. Антропологи-женщины из США, Канады и Великобритании в своих работах 1980 1990-х годов заявили вопросы о репродуктивном здоровье женщин, о детской и женской смертности, о формах контроля над репродукцией как в странах Запада, так и за его пределами. Именно в этот период появились классические работы Шейпер-Хьюз, Маргатет Локк, Кэролайн Сержент , которые, кстати, оказались связаны с кафедрой антропологии в Беркли, ставшей в этой время ведущим университетским центром медицинской антропологии в мире.

В 1990е годы в круг своих тем антропологи ввели новые сюжеты, связанные с развитием новых биомедицинских технологий и той культурной ситуации в мире, которую они провоцируют . Кроме того, с новой силой были поставлены вопросы о восприятии смерти, болезни и человеческого тела, в связи с эскалацией международной торговли органами человеческого тела

Медицинская антропология как система знания включает в себя ряд традиционно дискутируемых проблем, что позволяет выделять в рамках нее целый ряд разделов. Прежде всего, антропологи занимаются изучением отдельных отраслей медицинского знания, таких, как анатомия, физиология, хирургия, диетология, фармакология, физиотерапия, акушерство и гинекология, психотерапия, санитария, гигиена и косметика. Каждая из этих отраслей или некоторые из них существуют в рамках различных медицинских систем. Это дает возможность специально конструировать, например, хирургическую антропологию, фармакологическую антропологию, психиатрическую антропологию и другие.

Кроме того, медицинская антропология занимается исследованием проблем здоровья в различных человеческих сообществах. Здесь принимаются во внимание такие темы, как болезнь, экология, человеческое поведение, проблемы репродуктивности, стресс, потребление наркотиков, эпидемии и пр.

Теоретические и прикладные разделы медицинской антропологии определяют характер задач, стоящих перед исследователями. Это может быть анализ макро и микросфер общества, когда медицинский антрополог либо работает в рамках коллективов по защите общественного здоровья, либо индивидуально включается в клиническую или иную медицинскую среду, изучая тем самым формы коллективного и личного опыта в контексте локальных сообществ и глобальной политической и экономической динамики.

12.3. Разнообразие представлений о болезни

В современных западных обществах основными экспертами по болезни выступают медики. Им принадлежит право называть болезнь, устанавливать причины ее происхождения, констатировать связь между природой болезни и образом жизни человека, который заболел. Это право медикам предоставлено самим обществом, перед лицом которого представители медицинской профессии уже достаточно давно утвердили свой авторитет. По словам Мишеля Фуко, «медик занимает в пределах любого общества, любой цивилизации совершенно особенное положение: он повсеместно является предметом общественного внимания и почти всегда незаменим. Слово медика не может прийти «из неоткуда»: его значимость, эффективность, терапевтические возможности и общие условия существования как слова самой медицины неотделимы от статуса определенного лица, которое его артикулирует, провозглашает, утверждает его законное право уменьшать страдания и предотвращать смерть. То, что право формулировать представления о болезни в рамках западных обществ принадлежит именно профессиональным медикам, может быть объяснено, прежде всего, экономическими причинами. Статус медицины к концу XVIII и началу XIX в. претерпел глубокие изменения, объясняющиеся главным образом тем, что здоровье цивилизации стало одной из экономических норм индустриального общества.

Между тем это вовсе не значит, что все представители общества абсолютно разделяют медицинские представления о болезни и не имеют собственных. Некоторые радикально настроенные западные интеллектуалы, такие, как, например, социолог Иван Иллич утверждают, что врачи едва ли не обманом убедили широкую общественность, будто могут диагностировать и лечить болезни, тогда как болезни на самом деле обусловлены социальными факторами, такими, как рацион питания, условия работы, жилищные условия и гигиена, и выздоровление наступает только при улучшении социальных условий. Врачи, утверждает Иллич, в сущности, скрывают настоящие причины нездоровья, что способствует его укоренению, а многие виды лечения приносят больше вреда, чем пользы, и отвлекают от истинных причин болезней в обществе.

Высокий уровень образованности позволяет большинству европейцев, русских и североамериканцев воспринимать основные элементы медицинских представлений о болезни, но невозможность полного усвоения специальных медицинских знаний оставляет для них возможность внутренне не соглашаться с этими представлениями или попросту ничего не знать о них. Это, в свою очередь, значит, что даже в рамках тех обществ, которые принято считать индустриальными, а, следовательно, и просвещенными, всегда существует пространство для развития иных представлений о болезни, т.е. представлений, которые можно было назвать «традиционными». Медицинская антропология как социально-гуманитарная знания привыкла обращать самое пристальное внимание на такие представления.

Имея дела с повседневной жизнью людей, антропологи акцентируют внимание на том, что болезнь может быть не только патологическим состоянием человеческого организма или психики (таков как раз биомедицинский подход), но и нарушением привычного ритма жизни отдельного индивида или общества.

Одним из первых, кто сформулировал такой подход к пониманию болезни, был Марсель Мосс. В своей работе «Физическое воздействие на индивида коллективно внушенной мысли о смерти» (1926) она показал на примере Австралии и Новой Зеландии, как неуважением индивидом социальных норм может привести к смерти. Под воздействием магии или совершенного греха у человека возникает осознание разрыва связи с социальным окружением и чувство исключенности из сообщества, что приводит к мысли о неизбежной смерти. Уже сама эта мысль заставляет ослабеть, а потом и умереть человека, который был до этого в полном здравии.

Современные исследования по медицинской антропологии показывают, что различные (со)общества по-разному определяют свойственные им болезни. Болезнь и здоровье выступают как состояния, наполненные социальным смыслом: быть больным и здоровым – не одно и то же. Как норма воспринимается хорошее здоровье, отклонением от нормы выступает болезнь. При этом болезнь везде выступает как нежелательное явление, и назвать себя больным или здоровым всегда означает дать оценочное суждение.

Здоровье и болезнь не сводятся только к индивидуальному состоянию организма, но определяются в зависимости от требований и ожиданий социального окружения, например, семейных уз, которые связывают человека, или профессиональных связей. Они могут представать и как социальные состояния в собственном смысле слова.

Если болезнь всюду воспринимается как состояние разрыва социальных связей, то здоровье, напротив, выступает как состояние тесной связи с обществом. В каждом обществе существуют свои градации социальных состояний, отмечающих степень включенности или исключенности индивида (или группы) на основании оценок его или ее здоровья и нездоровья.

«Роль больного» определяется, прежде всего, его освобождением от обычных обязанностей. Когда человек болен, он не может их выполнять: он не может ни работать, ни заботиться о своей семье. Кроме того, ясно, что сам больной не может излечиться только по собственному желанию. Поэтому больного не обвиняют в недееспособности, и ему предлагается помощь.

Так, у больного появляются привилегии, а вместе с ними и обязанности. Больной воспринимает свою болезнь как нежелательное состояние и стремится к своему выздоровлению. Для этого он обращается за компетентной помощью и сотрудничает с теми, кому надлежит его лечить. Впрочем, наряду с сотрудничеством возможны конфликтные ситуации, когда больной не считает возможным принимать помощь, или не считает себя больным (принудительное медицинское лечение от алкоголизма, принудительные аборты, психотерапия и пр.)

Номенклатура болезней может варьироваться от одного общества к другому. И одно и то же состояние может восприниматься в одних обществах как болезнь, а в других как нормальное состояние. Так, в современном западном обществе булемия считается болезнью, тогда как в Древнем Риме чревоугодие и вызванный им избыточный вес воспринимались как аристократическая практика. То, что сегодня в США трактуется как синдром хронической усталости в XIX веке называлось неврастенией. То, что с XIX века на Западе стало восприниматься как безумие, прежде считалось неразумным поведением, а еще раньше формой религиозной одержимости.

12.4. Безумие как социально-культурный феномен

«Безумие» – непременный атрибут истории человечества, а в наши дни оно является – культурным символом современности (В.Руднев, 2004), «излюбленным объектом изображения в искусстве» (А.Сосланд, 2005) и одним из обожаемых терминов гуманитариев. Профессионалы (т.е. специалисты непосредственно работающие с психопатологией) крайне неохотно используют расплывчатый и устаревший термин. Естественно, ими «безумие» воспринимается как беда, «зло» (А.Кемпинский,1998) и его носитель, вне зависимости от дарований, – как персона, нуждающаяся в помощи.

Однако, имеется и другое мнение, что «безумие» является привилегией и благом цивилизации. Предполагается, что психопатология, в частности, шизофреническое мышление и «отчуждение», столь созвучное и аутизму, и экзистенциализму, расширяет границы человеческого познания, представляет собой коллектор творчества, является первооткрывателем и двигателем прогресса (L.A.Sass,1992). С этой точки зрения «психически больной человек… нередко играл активную социальную роль» (А.Кемпинский,1998) и представлял определённую значимость для общества, т.к. они привносили «новые ценности», надолго опережающие обычную жизнь (П.Карпов,1926). Ж.Дюбюффе также выступал с апологией безумия: «Его воздействие на гениев человечества вовсе не кажется …чем-то нездоровым, - наоборот, оно животворно и желательно. …не складывается впечатления, будто наш мир переполнен безумием; напротив, нам его очень недостаёт». «Безумие», безусловно, пугает нас, но в различные периоды отношение к нему и «безумцам» претерпевало изменения. Временами его статус становится даже «модным» и «привлекательным», происходит «банализация безумия» (А.Сосланд,2005). Возникают занятные «ножницы»: некоторые случаи психических заболеваний, являясь проигрышем для человека – могут быть несомненным выигрышем для популяризации (В.Самохвалов,1998). Одни крайности сменяют другие: Ч.Ломброзо (1882) считал, всех гениев помешанными, а украинский профессор психиатрии В.Самохвалов (1998) полагает наоборот: «безумцы» в конечном счете – гении, подсказывающие, что пока мы не можем понять или расшифровать. К основным сферам объективизации «безумия» относят: искусство, философия, мистика. Допустимо рассмотрение этого феномена и, в ряде случаев, близких ему по клинике состояний изменённого, либо - альтернативного сознания (ИСС), в широком культурно - историческом контексте и вне рамок психиатрии.

Первобытные творцы наскальных рисунков реализовывали самые разнообразные потребности, возможно и психопатологические. Магическое мышление помогало художнику испытать удовольствие и страх, ощущая свою идентичность с духами нарисованных животных или почувствовать бесстрашие перед изображёнными поверженными тварями. Не подвергавшиеся сомнению соплеменниками паранормальные способности шаманов, колдунов, прорицателей, открывшиеся в экстатическом трансе, позволяли участникам ритуала в атмосфере сопричастности чуду, познать могущество безличных или персонифицированных творческих сил, слившихся с родовым бытиём – сознанием индивида. Мы не можем судить о реальности исключительно с позиций разума. Магические ритуалы, под воздействием наркотических средств, инициировали медитативный диалог с духами (а впоследствии и с богами). Брутальное воображение порождало архетипические образы пра-культуры, художественной и арт-терапевтической практики. Попытки внесения изменений в мифоритуальную реальность карались, поскольку несли в себе угрозу прорыва цепи бытия, полагали открытый вызов, существующему порядку вещей.

В древности причины своих несчастий люди находили вне себя, создавая богов, которые либо мстили, либо вознаграждали в зависимости от своих прихотей. Предполагалось, что злой рок, управляющий поведением людей, заставлял их совершать ужасные поступки. Дару творчества приписывались демонические истоки. Рождались легенды о богоподобных музах, наигрывавших с высот Парнаса волшебные гимны творцам. Однако со временем толкования творчества, во всё возрастающей степени становились рационально - критическими. В древней Греции был сделан первый шаг научной диагностики «безумия» Гиппократом (460–377гг.до н.э.), например - описана меланхолия. В обосновании задачи личного творчества, под влиянием дионисийского ритуала жертвоприношения вновь актуализировались мифы о «божественном» родстве творчества и «безумия», позднее аргументированные в диалоге Платона (427-347гг.до н.э.) «Федр», и в процедуре дефинирования терминов «mania», «patos». Дионисийская стихия является воплощением таинственного, интуитивного, спонтанного, бессознательного, необузданного, т.е. брутального начала. Аристотель (384-322 до н.э.) подмечал «меланхолический темперамент» у многих знаменитых поэтов, художников и великих мыслителей. Фантастические миры древних мифов и сказаний (А.Кемпинский,1998), медиумические способности и гадания оракулов (П.Карпов,1922) в определенной мере, возникали из переживаний больных. Не только у них, но и у врачевателей рождались свои заблуждения: причина истерии усматривалась в перемещениях матки, проявления «священной болезни» - эпилепсии связывали с активностью фаз Луны… «Одержимость» ещё длительно сохраняла печать неразгаданной таинственности.

В средневековье сумасбродство с религиозной санкции уже воспринималось скорее как наказание или моральный порок, недостойные нормативной культуры, и подлежало осуждению и изоляции (М.Фуко, 1961). На исходе эпохи, в XVII - XVIIIвв., складываются ритуалы исключения из сообщества не вписывающихся в установленные социальные роли девиантов - инициаторов новаций. «Повредившихся в уме» («неразумных») выгоняли из городов, запирали в исправительные работные дома или полу-тюремные приюты. При возросшем влиянии религии и возрождении демонологии, всё активнее шёл процесс создания изоляторов для одержимых дьяволом, нечистой силой. Фанатизм инквизиции порождал массовые процессы «сожжения ведьм», в т.ч. и больных с религиозными переживаниями. В славянской культуре в «безумии» также усматривали кару, указывающую на вину, удар судьбы, способность «накликать беду», принести порчу. Однако нередко представлялось, что «неразумные» – «богом наказанные», обладают и ниспосланным свыше наставлением, пророчеством, что порождало доброжелательное, уважительное отношение к ним. Термин «убогий» означал близость к Богу, преимущественную святость. И при монастырях Киевской Руси для слабоумных, странных, убогих и нищих открывались службы призрения – «странноприёмницы» (Ю.Александровский,1985).

Варианты «безумия» нередко ассимилировались религиозно – мистической практикой. Отказ от собственного разума для «славы Божией» практиковался в христианстве, по рекомендации апостола Павла: «Мы безумны Христа ради…». В Древней Руси с ХI- ХIIвв. пышно расцветает особый тип мирской святости – юродство (слово «юродивый» созвучно с «уродом» – ущербным, больным). Парадоксальность подвига Христа ради юродивых заключалась в апелляции к «глупости». Они регулярно покушались на общественную мораль, совершали предосудительные непристойности, кощунствовали, неутомимо провоцируя в свой адрес негативные эмоции. Одновременно, они молились о душах заблудших, призывая к покаянию (И.Ковалевский,1902). Экстравагантное, сознательно «отклоняющееся» поведение блаженного, напоминающее и библейского пророка и греческого киника, вызывало и почтение (С.Иванов,1992). В «перфомансах» юродивых усматривается свыше ниспосланное наставление и многих из них православие канонизировало. Аскетическая подготовка к мистическому озарению предполагала редукционистскую процедуру сведения сознания до нулевого горизонта «дурака Бога», чтобы затем в освободившуюся пустоту вселилась Божественная благодать, вызывая у посвящённого состояние душевного ликования (Св.Тереза старшая). Об этом же свидетельствует опыт Франциска Ассизского, Мейстера Экхарта, Якоба Бёме и других великих мистиков разрабатывавших психотехнику достижения трансперсональных состояний (ИСС).

Издавна известно благотворное воздействие «глупости» на постижение высшей истины. Оно подтверждалось архетипическми персонажами одинокого трагикомического шута, клоуна, шутника, ловкача-плута, простака… Эти носители «безумной мудрости» (В.Нискер,2000), появлялись в каждую эпоху, ставя под сомнение общепринятые убеждения. Русский фольклор породил христианско – языческий образ «Иванушки-дурачка», непритворно и вполне успешно «валяющего дурака» (С.Иванов,1992).

Эпоха романтизма, с конца XVIIIв., пришедшая на смену культу разума, предложила апологию художника, возвышающегося над действительностью в «государстве эстетической видимости» (Ф.Шиллер). Вновь оживляется миф о «сумасбродности гения», поддержанный высказываниями А.Шопенгаура о близости истинно художественной натуры к сумасшествию. Романтические либо снисходительные отсылки к «безумию», в эпоху позитивизма и прагматики, сменяются «диагностикой» по Ч.Ломброзо (1864), когда гениальность воспринималась как вариант «помешательства», «морального безумия». Врачи начинают изучать творчество больных преимущественно в клинико-диагностических целях (Б.Раш,1812; А.Тардье,1872; В.Броуни,1857; М.Симон,1876; Р.де Фурсак,1905; М.Режа,1907; А.Фэй,1912….), одновременно попадая под обаяние психопатологической экспрессии.

Во второй половине XIXв., при завершении формирования клинической психиатрии как самостоятельной дисциплины, «безумие», ранее считавшееся «извращением», представляется болезнью (М.Тевоз,1995). Термины «безумие», «помешательство», «сумасшествие» начинают растворяться в растущем психиатрическом лексиконе, оставляя за собой лишь некое обобщающее определение собственно психоза или становясь синонимом шизофрении, термина введенного в 1911г. Е.Блейлером. С.Пельманом (1909) «узаконивается» группа пациентов т.н. «малой» психиатрии с «пограничными состояниями», что даёт повод к значительному расширению объектов психоаналитического интереса, т.н. «невротиков». Однако, прежде всего в связи с анализом шизофрении, а начале ХХ века в европейских клиниках углубляется исследование творчества душевнобольных. «Болезненность» искусства, как и воплощение в нём страдания - становятся предметом научного интереса, более того, предполагается, что шизофрения – «болезнь королей и поэтов». Одновременно издаются классические монографии В.Моргентхаллера (1921), Х.Принсхорна (1922), П.Карпова (1926) об эстетике психопатологической экспрессии. Европейские психиатры независимо друг от друга, высказывают схожую мысль: болезни могут «вскрывать родники творческого процесса» (П.Карпов). Х.Принсхорн и П.Карпов корректно проводят сопоставления по формальному сходству психопатологической экспрессии с новаторским искусством художников - авангардистов.

В своём анализе структуры психики З.Фрейд обращался к произведениям В.Шекспира, И.Гёте, Ф.Достоевского, Э.Гофмана. В истоках вдохновения художников – гениев: Леонардо да Винчи (1910) и Микеланджело (1913), божественное вмешательство он заменял инстинктивным началом, при этом творчество отграничивается как от грубой патологии, так и от психического здоровья, представляясь вариантом невроза адаптации. Психоанализ предполагает, что сексуальная фрустрация является катализатором художественного таланта; творчество изживает и компенсирует страдания, конфликты, разочарования (Н.Дракулидис,1952 – цит. по Ж.Базену, 1995). Пациенты психоаналитиков занимаются рисованием, К.Юнг (1913) рассматривает данную потребность, сродни инстинкту самоутверждения. Психоанализ интегрирует медицинский подход с культурологическим.

Многие религиозные и философские доктрины также усматривают в страдании позитивные силы. Каноны религии и науки сужают пространство инноваций «безумия», лишь гностические варианты религиозной практики и паранауки (астрология, алхимия, хиромантия, парапсихология…) предоставляют им приют. Благотворное влияние «безумия» отмечено, прежде всего, в культуре и искусстве модернизма: «современное» искусство чрезвычайно доброжелательно к «безумию». Французские сюрреалисты ещё в 20-30гг. восторгаются «искусством душевнобольных», достигших «идеальной свободы» самовыражения. Их точка зрения противоположна фашистскому «порядку», определившему модернизму и художественному примитиву низшее место на шкале культурных ценностей, сопоставив его с «вырожденческими, дегенеративными» «извращениями» душевнобольных (Р.Буксбаум,1997). Стремлению психиатров к научной корректности отдельные представители модернизма противопоставляли искреннее восхищение примитивом душевнобольных, «дикарей» и спиритов – медиумов. Сюрреалисты использовали экспрессию больных как образец, провозглашали первенство всего иррационального, в т.ч. и психопатологического, как источника творчества. Андрэ Бретон экспериментировал с «автоматическим» рисованием стремясь уничтожить грань между искусством и психозом. Постепенно «безумие» становится обобщённой метафорой, акцентируя неординарность «безумства храбрых» (Н.Гончаренко,1991) и притягательность «сводящего с ума» «блаженства – удовольствия – праздности» (А.Сосланд, 2005), т.к. для обывателя экзальтированные варианты страдания (чаще мании) производят большее впечатление, чем состояния угнетения, подавленности. «Безумие» успешно прививается в искусстве: экстравагантные художники, С.Дали в частности, охотно стигматизируют себя «параноидальностью». Французский художник Жан Дюбюффе (первооткрыватель Ар-брют), коллекционируя работы душевнобольных, сам пытался подражать их творчеству. И сегодня, при поиске нового художественного языка, имитация «идиотии» становится «стратегией современного искусства» (жур. «Художественная Жизнь», 1999).

В середине ХХв. эра психофармакологии одновременно «попритушила» не только «безумие», но и творческие способности. Побочные явления фармакологии породили «умственную… анестезию» и способствовали нивелировке уникального творчества (М.Тевоз,1995). В противовес этому эксперименты психоделического искусства, открывшие «чарующую странность» мира безумия (М.Тевоз,1995) и антипсихиатрические настроения способствовали легализации девиаций, содействовали смешению границы «нормы» в культуре постмодернизма.

Близость творческого вдохновения, религиозно – мистического опыта с психопатологией подчеркивается и схожим описанием состояний: одержимости, возбуждения, исступления, озарения, экстаза, откровения, транса (Р.Хайкин,1992; В.Пашковский, И.Зислин,2005). Однако, лишь «отдельные состояния творческого экстаза…близки к психопатологическим» (Р.Хайкин,1992), аналогичны изменённому состоянию сознания. «Психопатологические» компоненты самого творческого процесса, отмеченные у вполне психически здоровых художников – т.н. «эвроактивные приступы. Психоз не создаёт таланта, лишь в ряде случаев, высвобождает его и «придаёт ему новое выражение» (А.Кемпинский,1998). В итоге хронический недуг истощает наработанное мастерство профессионалов, однако художники – самоучки с их «самоизобретенной» техникой и стилем, ещё длительно могут оставаться востребованными. Творческий акт – самопроизвольное выражение «здоровых» тенденций. Самобытное направление современного искусства обозначается терминами: art brut (фр.) «дикое, сырое, незрелое», не испытавшее забот культурного воздействия (Ж.Дюбюффе,1949) и – outsider art (англ.) «по-ту сторонняя» позиция от социо-культурных традиций и, возможно, психического здоровья (Р.Кардинал,1972). Здесь и снимается проблема «гениальности и безумия». Исследователей Искусства аутсайдеров интересуют не гении, а – т.н. художники-простаки, неучи, невежды, профаны, неразумные…

В России в исследованиях явлений культуры, выходящих за рамки нормы, после работ П.Карпова, последовала вынужденная полувековая пауза. В СССР с его традиционно биологически ориентированной психиатрией и «модой» на стигматизацию инакомыслящих (и инакотворящих) – творчеству с печатью «безумия», чаще представляемому лишь «стенограммой» болезни, были посвящены лишь редкие публикации (Э.Вачнадзе,1972; С.Болдырева,1974; Э.Бабаян и др..1982; Р.Хайкин,1992 и др.). Арт-эксперты, придерживающиеся официальных границ «искусства», игнорировали данное творчество, как не имеющее художественной ценности. Культурная политика не допускала претензий непрофессионалов, исключая фольклор, на художественную значимость. Лишь оттепель 60-х годов позволила наивному искусству и авангарду претендовать на официальный статус. Деонтология длительно сдерживала интерес к судьбам современников, страх стигмы заставлял лишь анонимно представлять их творчество. Художественная литература впервые нарушила табу, описав «Гения Вселенной» - художника С. Калмыкова (кстати, ранее практически так же величал себя и поэт В. Хлебников) в романе Ю.Домбровского (1975). В пост-перестроечное время организуются редкие выставки «творчества душевнобольных художников» (в целом, имеющих отдалённое отношение к Искусству аутсайдеров).

Факт проведения первого московского Международного фестиваля наивного искусства и творчества аутсайдеров «ФЕСТНАИВ-2004», свидетельствует о новом этапе происходящей интеграции маргинального творчества в пёструю палитру постмодернизма (К.Богемская,2001; А.Мигунов,2001). Практика признания ценности Аутсайдер арт, рождённого из недр «безумия», постоянно подчёркивается его исследователями и популяризаторами из Московского Музея творчества аутсайдеров и Арт-проекта ИНЫЕ.

Постижение феномена «безумия», указывает на многоаспектность и деликатность проблематики, лежащей на стыке психопатологии, культурологии, искусствоведения, философии и других наук. Рассмотрение проблемы лишь с узко профессиональной, нередко субъективной точки зрения порождает эффект «перетягивания одеяла», когда получаются определённо значимые, но все же ограниченные результаты, подобие «лоскутков» клинических или искусствоведческих пристрастий. Целесообразно осуществлять его в условиях сотрудничества, диалога различных отраслей знаний, аналогично практике международной организации СИПЭ.

12.5. Антропологические основы безумия

Без преувеличения можно сказать, что безумие является одной из центральных тем гуманитарной мысли XX века. 3. Фрейд, Ж. Лакан, Л. Бинсвангер, М. Босс, Э. Минковски, Р. Лэйнг, Д. Купер, М. Фуко, Ж. Делез, И. Гофман – это имена первой величины, и ряд можно продолжать до бесконечности. Безумие перестало быть темой для избранных, а сам безумец стал героем многочисленных романов и фильмов. В «Полете над гнездом кукушки» К. Кизи, «Идиотах» Л. Фон Триера, «Иллюзионисте» Й. Стеллинга, «Искусственном разуме» С. Спилберга, «Человеке дождя» Б. Левинсона каждый из нас может увидеть, каково это – быть безумным. Эпоха постмодернизма в культуре, искусстве и науке избрала безумие одним из своих идолов. Многие из тех, кого причисляют к родоначальникам постмодернизма, видели в безумии источник творческой энергии, спасительную силу от «закостенелого картезианства».

До сих пор не стихают дискуссии о месте безумца в обществе, когда-то приведшие к деинституционализации психиатрической системы. Да и сама деинституционализация добралась до России. В разработанной Росздравом федеральной целевой программе «Предупреждение и борьба с социально-значимыми заболеваниями на 2007 – 2011 годы» планируется перевод на амбулаторное лечение 20 – 50% пациентов психиатрических больниц. Поэтому сегодня нам важно знать, как созревали те плоды, которыми наша страна вместе с другими собирается воспользоваться. Примечательно, что немаловажную роль в этом процессе сыграла философия, ведь именно благодаря сближению философского и клинического знания безумец приобрел тот статус, который впоследствии потребовал его «освобождения» из стен психиатрической больницы.

Т. Зац утверждает, что психических болезней не существует, поскольку медицинским критерием заболевания является телесное повреждение. Доминирующие психиатрические дефиниции, по мнению исследователя, исходят из специфической социолингвистической позиции – «предписывающий» характер языка определяет современный психиатрический дискурс как нормирующий и регулирующий жизнь человека. Психиатрические понятия «фактически функционируют как предписания того, как следует относиться к больным, страдающим от таких [психопатологических] состояний. Нормирующий характер психиатрического дискурса характеризует ситуацию, когда прежде врачи решают, что делать с человеком, а затем находят соответствующий диагностический ярлык, подтверждающий это решение . Формулировки психиатрических решений, по Зацу, манипулируют социальными правилами и мнениями в отношении психически больных и манипулируют психически больными, предписывая им определенные правила жизни.

Опыт безумия и институты власти

Мишель Фуко в работе «История безумия в классическую эпоху» пишет о том, что одной из основных черт «классического» сознания безумия было четкое разделение на неразумие и разум. Безумие представлялось утратой всеобщей истины, истины разума, и тем самым лишалось онтологического статуса. Безумец прекращал считаться человеком как онтологически, так и социально, потому что истина всегда была прерогативой разумного общества. XX век, все еще сохраняя основной пережиток классической эпохи – практику исключения и изоляции, – попытался посмотреть на этот вопрос по-иному.

Несмотря на то, что психическая патология входит в область интереса множества наук, ни одна из них не приближалась к безумию так близко, как в XX веке это сделала философия. Но философия как таковая способна исследовать безумие лишь как теоретический конструкт, рационализируя и операционализируя его точно таким же образом, как это делает психиатрия. Примеры такой рационализации мы можем увидеть в работах Канта, Шеллинга, Гегеля, где безумие рассматривается как философская проблема, но отнюдь не как человек со своим собственным безумием. Выходит, что философия, включая безумие в свою предметную область, так же, как и психиатрия, обезличивает его, превращает в «мертвый» конструкт. Только через синтез психиатрического и философского мышления оказалось возможным приблизиться к безумию как опыту, то есть к переживанию реальности и самого себя психически больным человеком, к его миро- и самоощущению. На пересечении клинического и философского дискурса оказалась та область, в которой безумие не гибнет, становясь «препаратом» определенной науки, а предстает во всем многообразии своего существования и мировосприятия, обретая свой экзистенциальный статус и включаясь в экзистенциальный порядок бытия.

Впервые живой мир психопатологии в своих работах попытался показать 3. Фрейд. Однако Фрейд представил его, скорее, не как мир переживаний и ощущений, а как мир отношений. Описав психопатологию как переживание, он тут же создал теорию, которая исключала любую возможность увидеть и понять это переживание. Как справедливо замечает Г. Шпигельберг, выводы, полученные с помощью фрейдовского метода, несомненно, вышли за пределы непосредственно данного и таким образом вместили в себя непосредственный опыт и трансэмпирическое или гипотетическое мышление. Следующая более успешная попытка «оживить» безумие была предпринята Юргеном Блейлером, вошедшим в историю как автор термина «шизофрения». К признакам шизофрении в числе прочих Блейлер причислил аутизм – создание внутреннего фантастического мира, – впервые постулируя тем самым существование внутрипсихической реальности психически больного человека. Без этого субстрата было бы невозможным исследование опыта безумного, поэтому открытие Блейлера можно назвать эпохальным как для психиатрии, так и для философии.

Закономерно, что у исследователей возникло желание увидеть «открытую» Блейлером внутрипсихическую реальность, что привело к поиску способов и путей, которыми возможно схватить опыт безумия как таковой. Первым человеком, который стал намечать такие ориентиры, был К. Ясперс. Проблема доступа к опыту, метода постижения безумия становится для Ясперса центральной. Введением метода «понимания» он расширяет возможности исследователей-клиницистов. Фактически, как без открытия Блейлером внутренней реальности шизофрении, так и без понимания, метода исследования этой реальности, приблизиться к особенностям мировосприятия психически больного человека было невозможно.

Воспользоваться предложенным Ясперсом методом удалось его коллегам по так называемой феноменологической психиатрии. Среди наиболее успешных из них можно отметить Э. Минковски, В. Е. фон Гебзаттеля, Э. Штрауса. В центре их исследований – мир психически больного человека, восприятие им окружающей реальности и самого себя. Все они пытаются выделить те измерения патологического опыта, которые отличают его от опыта нормального, пытаются схватить динамику перехода нормального в патологическое. Тем самым в работах феноменологических психиатров статическая философская феноменология превращается в динамическую, то есть в исследование связей феноменов и их трансформаций.

Философский взгляд в психиатрии приводит к своеобразному решению проблемы онтологического статуса психического заболевания, а точнее, мира психически больного человека. Закономерно, что коль скоро мы совершаем феноменологическую редукцию (которая является неотъемлемой частью феноменологической психиатрии), то вопрос об онтологическом статусе «редуцируемого» объекта должен сниматься. Поэтому если мы говорим о здоровье и болезни в терминах опыта и переживания, то ни одно из переживаний не может быть более реальным или менее истинным. Я. Х. Ван Ден Берг пишет об объектах галлюцинаторного мира: В некотором смысле они даже более реальны, чем повседневные объекты неодинокого человека. В частности, психически больной (как и нормальный человек, находящийся в изоляции) действительно относится к этим объектам очень серьезно. Они определяют его жизнь, он подчиняется их команде и пытается уйти от них.

Постулирование реальности патологического опыта и патологического мира приводит к необходимости его исследования. Так феноменологическая психиатрия приносит философии целый пласт неизвестного и сложного материала – опыт безумца, и, не дожидаясь действий философов, сама берется за его изучение. Именно феноменологические психиатры впервые обозначили ту пропасть, которая отделяет нормальный опыт от опыта патологического. Чуждость превращается здесь в своеобразный индикатор для определения нормальности или ненормальности в клинике и повседневных отношениях. В ходе беседы мы обнаруживаем иностранца, говорящего на другом языке, нам незнакомом. Окружающие ощущают эту непохожесть, отчужденность, странность интуитивно, так же как замечают грамматические ошибки, не помня правил правописания. Опыт чужой инаковости первоначально переживается, по Штраусу, как непонимание и удивление. Безумие сначала удивляет нас и заставляет искать причины этого удивления.

Какие же особенности, по мнению феноменологических психиатров, присущи этому иному и удивительному опыту? Что формирует этот странный и непохожий на большинство миров мир? Ответ одновременно и прост, и сложен. Можно выделить два вектора таких отличий и изменений: темпоральность и пространственность. Оба они равноценны и зависят друг от друга, не выделяясь первичностью или значимостью. Именно они, по мнению феноменологических психиатров, повинны в происходящих трансформациях.

Векторы патологических изменений опыта человека, выделенные представителями феноменологической психиатрии, продолжают изучаться в экзистенциальном анализе (Л. Бинсвангер, М. Босс, Р. Кун, А. Шторх и др.). Опыт безумца не ограничивается тем, как он чувствует свое «я», но вмещает и мир, который он ощущает. Так же, как «открытия» Ясперса имеют для феноменологической психиатрии большее значение, чем сама феноменология Гуссерля, для экзистенциального анализа центральной становится фигура не столько Хайдеггера, сколько Людвига Бинсвангера, заложившего основания этого направления. Нововведения Бинсвангера позволяют экзистенциальным аналитикам подобраться не только к экзистенциальному «что» опыта безумца, но и благодаря категории экзистенциального априори к его экзистенциальному «почему».

50 – 70-е годы XX века знаменуют собой кризис биологической психиатрии. Несмотря на обилие этиологических гипотез, биологическая психиатрия в этот период не может установить происхождения шизофрении. В противовес биологической психиатрии возникают различные направления, которые пытаются объяснить функционирование человека в мире и формирование психической патологии. Для этой цели психиатрия заимствует наработки множества гуманитарных наук, рискуя «чистотой» своего клинического метода. Само понятие психического заболевания становится расплывчатым, его границы стираются. Клиническое мышление при этом становится гуманитаризированным. Проблематика клинических исследований впервые начинает пересекаться с проблематикой гуманитарных наук, и становится возможным говорить об антропологических исследованиях безумия.

Если психическое заболевание вызывается модификацией онтологического уровня, то какую функцию несет «медицинское сознание» психического заболевания? Этот вопрос впервые был поставлен в зародившейся в 1960-х годах антипсихиатрии (Р. Д. Лэйнг, Д. Г. Купер, Ф. Базалья и др).

Антипсихиатрия – «дитя» 60-х годов: психоделической эры, майской революции 68-го и бунта против общественных институтов. По этой причине кроме вопроса: «Что стоит за безумием, какое положение занимает оно в общем порядке бытия?» антипсихиатрию занимает еще один, не менее важный: «Почему мы держим безумие на расстоянии? С какой целью в нашем обществе функционирует институт психиатрии?». Последний вопрос выражает общие настроения «неофициальной» психиатрии 60-х: господствующие медицинские психиатрические теории не смогли объяснить происхождение шизофрении. В те годы антропологи и этнологи изучали особенности психических заболеваний различных этносов, фрейдомарксисты говорили о подавлении человека обществом, Мишель Фуко писал об эпистемологии безумия.

Антипсихиатрия представляет следующую картину функционирования общества. Группа, общество – это множество отчужденных «я». По той причине, что эти «я» отчуждены от каждого индивидуального «я», они не воспринимаются как собственные. Это служит причиной того, что переживания и идеи, которые на них основываются, становятся для группы и каждого ее члена внешними, объективными и вплетаются в фантомную «объективную реальность». Коллективный миф, в котором содержатся критерии реальности и нормы, Лэйнг называет системой социальной фантазии.

Основным поддерживающим механизмом этой социальной реальности является власть, а объектом властных воздействий – автономия и независимость. В одной из глав работы «Церемониальная химия» Т. С. Шаш пишет, что власть нуждается в предметах, как родители в детях и врачи в пациентах. Он указывает: «Автономия – это похоронный звон власти, и власть знает это, отсюда следует непрерывная война власти против реального и символического осуществления автономии...».

Впервые с властью и диктуемой ею ситуацией экзистенциального выбора человек сталкивается в семье, которая выполняет функцию первичной социализации ребенка, прививая ему потребность в подчинении и контроле. Модель семьи копируется в таких социальных структурах, как фабрика, профсоюз, школа, университет, церковь, политические партии, правительство, армия, психиатрическая больница и др. В этих моделях семьи всегда есть разные поколения (например, «бабушки» и «дедушки» – врачи, «дети» – пациенты), хорошие и плохие (например, истинно верующие и еретики). Поэтому Купер дает следующее общее определение семьи. Семья – это формирующаяся с развитием общества совокупность обезличенных людей, которые работают или живут вместе в какой-либо институциональной структуре...

После первого «приказа», первой попытки воздействия на человека со стороны общества, он сталкивается с необходимостью выбора: подчиниться или не подчиниться. Человек выбирает экзистенциальный проект, который он как социальный субъект будет реализовывать в социальном пространстве. Общество, следовательно, и индуцирует этот выбор и в дальнейшем выступает пространством его реализации. Возникает два варианта:

· выбрать тот экзистенциальный проект, который навязывается обществом и признается нормальным;

· отказаться от этого проекта в пользу собственного экзистенциального проекта, свободного от диктата социума (ненормального).

Тем самым, ситуация выбора – это тупиковая ситуация.

Если предпочтение отдается первому из указанных вариантов, ребенок, становясь взрослым, не задумывается о своем внутреннем мире, теряет осознание большинства телесных ощущений, утрачивает способность мыслить, «видеть». Он принимает частички других в себя, отчуждаясь от своей собственной сущности. Его удел – ложное бытие в ложном мире. Но альтернатива не так уж красочна. Выбравший второй вариант бросает вызов обществу, становится его маргинальным элементом. Предпочесть собственный экзистенциальный проект, согласно антипсихиатрии – это то же, что стать безумцем, шизофреником, точнее, стать таковым для общества. «Шизофренический» опыт является чуждым, поскольку он не «запачкан» системой социальной фантазии, «чист». Шизофреник живет в экзистенциальной реальности, экзистенциально истинное переживается как действительно истинное. Он путает истину действительную (истину системы фантазии) и истину экзистенциальную (истину его опыта).

Практически все представители антипсихиатрии признают, что функционирование понятия «психическое заболевание» в обществе связано с «непринятым» поведением, с непохожестью на других. Выходит, что «психически больной» – это имя, которое мы даем другой личности при нарушенных взаимоотношениях. Социальная группа и общество не терпят «чужаков», их основной девиз – «единство», а не «многообразие». Но антипсихиатрия как модернистский проект утверждает плюралистичность мира, многообразие его трактовок. Ее представители не только критикуют принципы функционирования общества, но и призывают к революции. Так начинают говорить о деинституционализации психиатрии и появляются антипсихиатрические проекты.

Сама деинституционализация психиатрии, разумеется, не предполагает полного отказа от психиатрии как науки, практики помощи психически больному и клинической антропологии. Она связана с требованием существенной коррекции психиатрии как к институту контроля и изоляции и в этом тесно связана с гуманитаризацией. Деинституционализация основана на изменении общественного сознания и реформировании системы социальных институций.

Проблема социального конструирования жизни психически больного человека в обществе

Опыты философского, психоаналитического и лингвистического анализа психопатологии обнаруживают и другое измерение проблемы – социальное. Ведь психопатология – это общий диагностический ярлык, «навешиваемый» на определенную группу людей, признанных психически больными. Проблемы идентичности и интеракции этой группы людей привлекают внимание исследователей, работающих в русле идей социального конструктивизма.

Но прежде обратимся к работе, которая воодушевляет многие социальные исследования различных аспектов маргинальности. М. Фуко в своей книге «История безумия в классическую эпоху» дает картину динамики форм отношения к безумию в исторической ретроспективе европейской культуры. Основываясь на анализе исторически зафиксированных фактов отношения к людям с отклоняющимся поведением, мыслитель размышляет над тем, каким образом социальный дискурс формирует и поддерживает дистанцию в отношении безумия, понимаемого им как общность социально неприемлемых форм существования. Современное понятие психопатологии Фуко связывает с историко-культурным становлением социальных институтов и появлением психиатрической клиники. Психиатрическая клиника как одна из ряда институциональных форм призвана выявлять, определять и контролировать безумие, используя, в частности, реестр диагнозов как неких социальных ярлыков, которые свидетельствуют о степени опасности пациента для общества и необходимости надзора за ним. Рассматривая условия становления психиатрической клиники, Фуко утверждает, что современный взгляд на безумие регламентирован практиками доминирования и социального контроля. В рамках психиатрической клиники осуществляется социальное конструирование идентичности психически больного и научное исследование психической патологии. Отличительной чертой психиатрической клиники, в сравнении с предшествующими институциональными формами, выступают морально-психологические конструкты, которые предопределяют специфику и формы социального контроля и надзора за психически больными; при этом сами психопатологические феномены подвергаются морально-этическому ранжированию. Данная идея пересекается с социологическими идеями повседневного мира и предпринятыми в этом направлении разработками конструируемых, исторических и повседневных социальных реальностей. В центр внимания ставятся отношения между индивидами (в широком смысле, а не только взаимодействия «лицом-к-лицу»), а также объективированные миры, которые индивиды производят и которые служат им основаниями, являясь конституирующими одновременно и для индивидов, и для социальных явлений.

То, что мы называем повседневным миром, обладает мнимой очевидностью и ясностью. По сути, этот мир непрозрачен и требует специального изучения. Г. Гарфинкель ставит вопрос об основании тех ожиданий, которые сообщают обыденным житейским картинам их знакомый, привычный характер. Говоря о повседневной реальности, исследователь подчеркивает факт привычности, естественности окружающего мира, который всегда неким образом морально легитимирован. Для членов общества привычные дела не просто обстоят вполне определенным образом, но обстоят они всегда либо правильно, либо неправильно. К априорным характеристикам дискурса повседневности относятся понятность и понятость, речевая спонтанность, стабильность в ощущении времени, готовность к развитию диалога. Наличие этих свойств, часто не осознаваемое, определяет саму возможность обыденного дискурса - видимое, но не замечаемое присутствие этих правил используется, чтобы дать людям возможность, не прерываясь, вести общий разговор. Любые отклонения от такого их использования, вызывают немедленные попытки восстановить правильное положение дел.

В данном случае наиболее важной для нас представляется как раз эта мысль об отклонениях. Это значит, что на уровне обыденного дискурса несоответствие требованиям, оговоренным выше, встречает активное сопротивление самого дискурса, которое выражается в стремлении восстановить правильное положение дел. Казалось бы, весьма либеральный и необременительный свод правил, которые и знать-то специально не надо – они уже предполагаются в любом нашем обращении к другому, – в действительности закрепляет и нормирует повседневный мир, а его нарушение влечет за собой элиминирующие последствия для нарушителя. Можно говорить о разных уровнях этих последствий. Например, на эмоциональном уровне в ответ на нарушение правил обыденного дискурса возникают негативные реакции и поступки – агрессивность, раздражение, тревога, страх, обида и т. д., на уровне социальных взаимодействий – избегание, отчуждение, исключение, изоляция и т. д. Возможность общего понимания целиком и полностью заключается в узаконенном характере действий в соответствии с ожиданиями повседневной жизни как морали. «Здравый смысл» как «институализированное знание реального мира» регулирует социальные отношения в условиях уже-понятости и уже-доступности. Поэтому мгновенной реакцией на нарушение ритуалов повседневной жизни и нарушителей-маргиналов будет немедленное появление вокруг них незримой оболочки социального пренебрежения и отчуждения.

Если в рамках повседневности психически больной предстает перед нами как маргинал, отверженный, то идея о множестве социально конструируемых реальностей позволяет рассматривать проблему психопатологии как проблему социальной реальности, определенным образом сконструированной и поддерживаемой определенными правилами. Для понимания самого феномена психопатологии необходимо раскрыть те социальные конструкты, что формируют идентичность и поддерживают статус психически больного. Чувство идентичности сопровождается ощущением целенаправленности и осмысленности собственной жизни и уверенности во внешнем одобрении. Нарушение или изменение социального контекста влечет за собой изменение на уровне идентичности, что при неблагоприятных условиях может повлечь за собой ощущение потери себя.

И. Гофман в своем исследовании «моральной карьеры» пациентов психиатрической клиники описывает практики социального воздействия и управления идентичностью психически больного. В рамках социологического анализа автора интересуют социальные изменения, в которые вовлекается психически больной. Исследователь утверждает, что «сумасшествие или «нездоровое поведение», приписываемое пациенту больницы, является в целом продуктом социального дистанцирования того, кто осуществляет это приписывание, от ситуации, в которой находится пациент, и вовсе не в первую очередь продуктом душевной болезни. Проходя ряд стадий: начало психического заболевания, госпитализацию, выписку, в ряде случаев повторную госпитализацию, – психически больной сталкивается с отвержением, неприятием и ожесточением со стороны общества. Начало психического заболевания сопровождается первичными социальными изменениями, которые происходят в окружении заболевшего. Помимо чувства тревоги и социальной обеспокоенности, выражающейся в формулировке «со мной что-то не так», у заболевшего происходит полное или частичное осознание трагичной необратимости этих изменений. Родственники, друзья из обеспокоенных, любящих и, самое главное, равных превращаются в опекунов-людей, принимающих на себя социальную ответственность за его судьбу. Это же ближайшее окружение принимает непосредственное участие в госпитализации заболевшего. Госпитализация ставит психически больного перед фактом его правовой беспомощности и зависимости от правил психиатрической клиники. Эта социальная, правовая беспомощность пациента закрепляется конструированием истории болезни, которая накладывается на прошлую жизнь пациента, производя эффект демонстрации того, что все это время он все больше и больше заболевал, что наконец стал совсем больным и что если бы он не был госпитализирован, с ним могло бы случиться нечто гораздо худшее...

Изменения, затрагивающие заболевшего психическим расстройством, – это изменения самовосприятия и восприятия других людей, стратегий поведения и социального взаимодействия с другими людьми. Результат этих изменений – новая идентичность, которая возникает на месте разрушенной, олицетворяя невосполнимый дефицит социального доверия и личную трагедию неудавшейся жизни.

Исследования практик социального взаимодействия с психически больными обрисовывают достаточно удручающую картину существующих ныне правил, которые регулируют это взаимодействие. Например, Д. Жоделе рассказывает об изучении особенностей жизни психически больных в принявших их семьях в так называемой семейной колонии. Психически больные, размещенные на жительство в сельской местности в домах крестьян, имели возможность свободного передвижения, общения и труда. Несмотря на достаточно благожелательное отношение жителей деревни к пансионерам все было направлено на то, чтобы сами больные отказались от равноправного участия в общественной жизни и общения с другими людьми. Во-первых, в отношениях жителей деревни к психическим больным содержалась некая условность: «словно бы это дети», «словно бы это работники», «не совсем так, словно бы это животные». Во-вторых, в 70% случаях прежде чем принять к себе больного, семьи, имеющие маленьких детей, ждали, когда те достигнут школьного возраста. Это обусловливалось неумением маленького ребенка воспринимать специфические отличия психически больных и готовностью к контактам, что противоречило устоявшимся традициям. В-третьих, существующий запрет на контакт распространялся не только на отношения с больными, но и на их вещи, посуду, место жительства. В-четвертых, семьи, осмелившиеся выразить к принятым больным чувства эмоциональной привязанности и искренней заботы, строго осуждались общественным мнением. Перечисленные обстоятельства иллюстрируют давно устоявшуюся и поддерживаемую традицию реализации практик доминирования и контроля в отношении психически больных. Даже в случаях их принятия в сообщество других людей сам факт этого принятия оказывается достаточно условным и ограничивается тем, что контролирует опять же условную ассимиляцию: инородность психически больного преобразуется в свойскость и узнаваемость, но строго ограниченную социальными рамками и барьерами. Специфическая социальная ассимиляция превращает психически больного из чужеродного в знаемого, но отождествляемого с угрозой внутреннему порядку, что и является основанием для воздвижения более тонких и более рафинированных барьеров, разделяющих общество «нормы» и общество «патологии».

Таким образом, процессы идентификации и социального взаимодействия оказываются в фокусе внимания исследователей социального имиджа психически больных. Мир повседневности, который окружает каждого из нас, ритуализирован и нормирован – отклонение от нормы социально наказуемо и морально порицаемо. Психически больному в этом мире отводится роль социального изгоя, девианта. Заболевший психическим расстройством на пути «из здоровья» в «болезнь» оказывается на более низкой социальной ступени, в зависимом социальном положении; помимо болезненных переживаний, он травмирован своей незавидной социальной судьбой.

Практика деинституционализации

Важнейшей задачей, на реализацию которой направлены все антипсихиатрические проекты, является реформирование либо ликвидация психиатрической системы как одного из институтов власти (деинституционализация). Институт психиатрии – та территория, на которой антипсихиатры задумывали совершить пусть не очень масштабную, но весьма успешную революцию. Реформы в государственном масштабе им казались тогда недоступными.

Проекты антипсихиатрии весьма разнообразны, но во всех на конкретных примерах были выявлены медицинские, социальные, политические проблемы и предложены способы их решения. К практике антипсихиатрии можно отнести (в хронологической последовательности):

· медицинские эксперименты;

· создание терапевтических коммун (утопические проекты);

· реформы в системе здравоохранения.

Эксперименты первой группы носили исследовательский характер и стали опытом применения радикальной теории антипсихиатрии. К таковым можно отнести эксперимент Д. Л. Розенхана, «Игровую комнату» Р. Д. Лэйнга, «Виллу 21» Д. Купера и др. Д. Л. Розенхан пытался доказать тот факт, что постановка психиатрического диагноза не зависит от реального состояния «пациента». В начале статьи, содержащей изложение хода и результатов проведенного им эксперимента, он пишет: «Вопрос о нормальности и ненормальности никоим образом не должен подвергать сомнению то, что некоторые действия являются ненормальными или странными. ... Но нормальность и ненормальность, разумность и безумие, а также диагнозы, которые следуют за ними, могут быть совсем не привязаны к реальному состоянию. Для доказательства этого утверждения в 1972 году Розенхан проводит несколько экспериментов. Мы остановимся лишь на одном из них.

В эксперименте участвовали 8 добровольцев (3 женщины и 5 мужчин): три психолога, педиатр, психиатр, художник и домохозяйка, восьмым добровольцем был сам Розенхан. Эксперимент проводился в США, в двенадцати совершенно различных по оснащенности и профилю больницах, которые были расположены в пяти различных штатах на Восточном и Западном побережье. Персонал больниц ничего не знал об эксперименте, а его участники использовали вымышленные имена. Перед добровольцами (Розенхан называет их псевдопациентами) стояла следующая задача: все они должны были перед поступлением в больницу симулировать слуховые галлюцинации, говорить, что слышат голос представителя того же пола, что и они сами. При этом все другие события своей жизни и свои личностные качества эти люди не фальсифицировали. Но как только псевдопациенты попали в лечебницу, они прекратили симулировать галлюцинации, не предъявляли больше никаких жалоб и вели себя как полностью здоровые люди. Четкий срок пребывания в психиатрической больнице заранее не был оговорен, – это зависело от усилий самого псевдопациента: именно он должен был убедить персонал в том, что здоров. В итоге все псевдопациенты пробыли в психиатрических больницах от 7 до 52 дней (в среднем 19 дней), там их подвергали медикаментозному лечению и в конце концов выписали с диагнозом «шизофрения в состоянии ремиссии». Фактически в этой части эксперимента Розенхан исследовал процесс стигматизации. В конце своего «отчета» он пишет: «Как только человека называют ненормальным, все его действия и качества окрашиваются этим ярлыком. И действительно, этот ярлык настолько силен, что большинство нормальных поступков псевдопациентов не замечались или были истолкованы сквозь его призму».

С помощью данного эксперимента Розенхан подтвердил необоснованность психиатрических диагнозов. Неэффективность лечения в психиатрических больницах доказывает другой, более знаменитый и самый первый по хронологии антипсихиатрический эксперимент «Игровая комната» («The Rumpus Room»). Его в начале 1956 года в Королевской Гартнавельской больнице (Royal Gartnavel Hospital) в Шотландии провел Рональд Лэйнг. Суть этого эксперимента заключалась в следующем. Двенадцать «безнадежных» пациенток с хроническими формами шизофрении и две медицинские сестры каждый день с девяти утра до пяти вечера находились в специально оборудованной удобной комнате. Основным принципом эксперимента было живое общение между персоналом и больными. Последние проводили время в занятиях кулинарией, искусством и т.д. На час в день заходил в «Игровую комнату» и сам Лэйнг, отслеживая изменения.

Отчет об этом эксперименте вышел в 1955 году в журнале «Ланцет». Вот что пишет Лэйнг о достигнутых результатах: За прошедшие двенадцать месяцев в этих пациентах произошло много изменений. Их поведение стало социально-ориентированным, они стали осуществлять активность, которая имела смысл в их маленьком обществе. Они лучше выглядели, стали интересоваться собой, поскольку на них обращали внимание их товарищи,... у пациентов исчезли многие симптомы хронического психоза... Через некоторое время (как утверждает Лэйнг, «месяцев через восемь») все обитательницы «Игровой комнаты» были выписаны. Но вскоре они снова возвратились в больницу. Конечно, не стоит трактовать это возвращение как следствие ошибок Лэйнга. Общепризнанным фактом является то, что и за пределами больницы для бывших пациентов необходимо поддерживать терапевтическую среду.

Внешне схожим с «Игровой комнатой» был терапевтический эксперимент Купера «Вилла 21», который стартовал в январе 1962 года и продолжался четыре года. Во время его проведения Купер преследовал несколько целей, основной из которых была организационная – создание жизнеспособного организма, обособленного от психиатрической больницы, функционирующего вне психиатрического контекста. Местом проведения эксперимента было выбрано одно из отделений обычной психиатрической больницы в северо-западной части Лондона. В проекте участвовали молодые люди в возрасте от пятнадцати до тридцати лет. Две трети из них имели диагноз шизофрении, остальные – психопатии и расстройства индивидуальности; каждый из них был или госпитализирован впервые, или имел очень малый срок госпитализации. Медицинский персонал также подбирался по принципу малого стажа работы в психиатрической клинике. Такие критерии для отбора пациентов и персонала были обусловлены необходимостью участия в эксперименте людей, которые мало сталкивались с условиями институционализации.

За четыре года, в течение которых экспериментом руководил Купер, были достигнуты следующие изменения в функционировании этого «мини-отделения»: произошла смена ролей – пациенты стали принимать активное участие в собственном лечении и жизни «отделения»; были отброшены многие правила, принятые в психиатрической больнице (преодолен четкий распорядок дня, обязательность труда и др.) и т.д. Купер пишет, что проведенный эксперимент привел к четкому результату и позволил сделать важный вывод. Результат – определение границ возможных институциональных изменений... Вывод заключается в том, что если подобная структура продолжает далее развиваться, это развитие должно проходить вне границ самого института...

Обобщив все данные и результаты антипсихиатрических экспериментов, можно сказать следующее: была показана необоснованность психиатрических диагнозов, их несоответствие действительному психическому состоянию, продемонстрирована неэффективность традиционных методов лечения и диагностики. Фактически теория антипсихиатрии, хоть и частично, была подтверждена на практике.

Обратимся теперь к описанию более поздних в хронологическом отношении проектов Р. Лэйнга и Ф. Базальи, которые представляли собой опыт деинституционализации. При этом первый проект, суть которого состояла в организации терапевтических коммун, можно назвать «проектом-альтернативой». Он представлял из себя попытку создать другую систему «лечения», не разрушая старой, отталкиваясь, в основном, от альтернативной теории. Второй проект по праву можно назвать реформой. Он стал «подрывом изнутри», разрушением психиатрии как института контроля и власти, движением скорее от практики, чем от теории.

Традиция терапевтических коммун была не нова. Но антипсихиатрия стала знаменита не повторением опыта терапевтических коммун, а тем, что они трансформировались в утопические мини-общества, самым первым и наиболее известным из которых стал «Кингсли Холл» Р. Лэйнга. Кингсли Холл – это четырехэтажное здание в самом центре лондонского Ист-Энда. Это был грандиозный медико-социальный эксперимент, организованный Филадельфийской Ассоциацией (которую в то время – в 1965 году – возглавлял Лэйнг). Он не был больницей или частью больницы (как, например, «Игровая комната» и «Вилла 21»), не финансировался никаким лечебным, социальным или частным учреждением, был полностью автономным. Он стал одним из центров контркультуры шестидесятых. Это было мини-общество «нового типа», фантастическая реальность; как выразился биограф и исследователь творчества Лэйнга Д. Берстон, – «терапевтическая утопия». Кингсли Холл представлял собой терапевтическую коммуну, подобную коммуне хиппи, жить в которой мог любой желающий. Психически больные люди могли прибыть туда для того, чтобы пережить свое безумие и «переродиться». Здесь жили также авангардистские художники, экспериментальные театральные группы, представители «левых» и др. Кингсли Холл входил в череду «анти-проектов» шестидесятых. К таковым можно также отнести антиуниверситет, организованный Дж. Берком и Д. Купером в 1968 году в Лондоне.

Одновременно в Кингсли Холле могли находиться до 14 человек. С июня 1965 г. до июня 1970 г. в Кингсли Холле побывали 119 человек (40 женщин и 79 мужчин), 85% из которых в возрасте от 20 до 40 лет. В Кингсли Холле никто никого не лечил. Здесь не было ни больных, ни врачей, не было ни медикаментозного лечения, ни электрошоковой терапии, ни лоботомии. Было лишь живое общение между его обитателями. Они говорили о своих переживаниях, обсуждали прочитанные книги, посещали различные лекции и семинары. Основным правилом Кингсли Холла было «отсутствие правил». Тот, кто не соглашался следовать этому, долго здесь не задерживался. В одном из интервью Лэйнг говорит о Кингсли Холле: там жили люди, которые не могли жить нигде, кроме психиатрической больницы. Они не принимали лекарства, не получали электрошоковой терапии или какое-либо другое лечение, они приходили и жили как хотели. Не было случаев самоубийств, убийств, никто не умер и не забеременел, и никто ничего не запрещал. Эти факты говорят сами за себя.

Логика Лэйнга была очень проста: «Если безумцы не могут существовать в обществе, то нужно создать для них свое». Целью утопии Лэйнга было создание общества избранных, тех, кто оказался способен или желал отказаться от фантомов ложного мира и пройти через долгий и мучительный путь перерождения. Как и в любой утопии, предполагалось, что в дальнейшем такая идиллия распространится на весь мир. Все обитатели Кингсли Холла признавали, что Лэйнг четко сформулировал их ощущения и чувства. Они читали его «Разделенное Я», а затем и «Политику переживания». В это время Лэйнг начал проводить эксперименты, используя ЛСД в терапевтических целях, и Кингсли Холл стал одним из мест для таких экспериментов. Те, кто тогда находился рядом с ним, называли его центральной фигурой Кингсли Холла. Он был его харизматическим лидером. По этой причине данная утопия напоминала религиозную: те же обещания «лучшей» жизни (только не на небе, а на земле), тот же процесс перерождения как очищения от «грехов» ложного мира, то же общество избранных и харизматический лидер.

Кингсли Холл, как и все утопии, просуществовал недолго и разбился о реальность. Он столкнулся с довольно конкретными проблемами, невозможность преодоления которых привела к его краху. По причине многочисленных жалоб соседей, а также из-за недостатка средств для оплаты аренды здания в 1970 году Кингсли Холл был закрыт. Тем не менее дело Лэйнга было продолжено в «Сотериа» Лорена Моушера, «Бурш Хаусе» Дэвида Голдблатта, «Виндхосе» Эдварда Подволла.

Кингсли Холл стал местом, где люди жили так, как им запрещено было жить в обычном, «нормальном» обществе. Кроме того, это было своего рода прикладное использование феноменологии и экзистенциализма для создания теории освобождения и практики освобождения. Этот эксперимент полностью вписался в дыхание 60-х годов: он был порожден шестидесятыми и завершился с их концом. Кингсли Холл оказался ровно тем, чем от него требовала быть эпоха.

Однако эксперименты английских антипсихиатров все же меркнут при упоминании антипсихиатрии итальянской. В Англии лишь говорили о деинституционализации и предлагали утопические альтернативы, в Италии же предприняли успешную попытку воплощения этих идей в жизнь. Итальянец Ф. Базалья никогда не одобрял создания терапевтических коммун, считая, что они не противостоят психиатрической системе, а только укрепляют ее, и поэтому задумал разрушить институт психиатрии.

Значительное влияние на формирование идей Базалья оказала работа М. Фуко «История безумия в классическую эпоху». Если обратиться к той части работы, где Фуко описывает реформу Пинеля и Тьюка, возникает смутное ощущение, что подобное мы наблюдали совсем недавно – во второй половине XX века. И действительно, сравнения Базалья и Пинеля небезосновательны. Условия содержания психически больных в Италии были скорее близки условиям допинельского Сальпитриера, чем английских психиатрических клиник.

Психиатрическая реформа в Италии готовилась долго. Началась она с основания движения «Демократическая психиатрия» («Psychiatria Democratica»). «Демократическая психиатрия» представляла собой политическую организацию, в которую входили психиатры, увлеченные идеей упразднения психиатрических больниц. Устав «Демократической психиатрии» основывался на следующих принципах:

· продолжение борьбы против социального отвержения и исключения в психиатрии, работа над восприятием безумия в контексте культуры;

· борьба с психиатрической больницей как с наиболее мощной парадигмой исключения;

· противостояние репродукции подобных механизмов в обществе;

· установление четкой связи между здоровьем и его поддержанием через реформирование системы психического здоровья в Италии.

Как видно из приведенных положений, «Демократическая психиатрия» выступала не против психиатрической больницы самой по себе, а против психиатрии как института исключения и изоляции, одновременно признавая объективное существование психического заболевания. Тем самым Базалья на практике реализовал идеи, высказанные М. Фуко в «Истории безумия...».

Меккой «Демократической психиатрии» стал Триест, где Базалья работал с августа 1971 г. по ноябрь 1979 г. До реформирования были проведены некоторые подготовительные мероприятия: отменена электрршоковая терапия, совмещены мужские и женские отделения, открыта художественная лаборатория, где больные занимались живописью, скульптурой, театральными постановками, организовывался выезд отдельных групп пациентов на пикники и пляжи, с пациентами и их родственниками обсуждались все проводимые и предполагаемые реформы и др.

В марте 1973 года воскресным утром Базалья открыл двери психиатрической больницы Триеста. Стены, отделявшие больницу от города, были разрушены, большая группа людей вышла на улицы. Шествие возглавляла светло-синяя лошадь по имени Марко Ковальо, сделанная из папье-маше и дерева. Прототипом этой «Лошади Марко» была лошадь, которая возила тележку с грязным бельем в прачечную Триестской психиатрической больницы. Вслед за ней шло около четырехсот человек: художники, артисты, интеллектуальная элита, пациенты и персонал психиатрической больницы. Слышны были звуки различных музыкальных инструментов. После «освобождения» Триестской больницы в 1973 году были открыты двери и других больниц Италии. Психиатрическая больница Триеста была окончательно закрыта 21 апреля 1980 года. Но Марко Ковальо до сих пор остается талисманом итальянской реформы, этот символ воспроизводится в литературе и фирменных бланках Департамента Психического Здоровья Италии.

Итогом деятельности Базалья стал принятый в Италии в мае 1978 года закон N 180, который предусматривал следующие реформы:

· упразднение психиатрических больниц (те больные, которые находились в больницах, могли пробыть там до декабря 1981 года, после чего больницы окончательно закрывались);

· наблюдение за психически больными передавалось в руки общественных организаций (общественных центров психического здоровья);

· лечение психически больных осуществлялось вне стационара, для больных с тяжелой симптоматикой было предусмотрено не более 15-ти мест в каждом стационаре общесоматического профиля;

· при отказе от лечения «тяжелый» психиатрический больной мог быть принудительно госпитализирован на основании заключения минимум 2-х докторов и решения мэра города и суда (при этом срок госпитализации не должен превышать 7 дней);

· запрет строительства новых психиатрических больниц и использования старых как части больниц общесоматического профиля.

Как мы видим, антипсихиатрический проект Базалья отличается от такового у Лэйнга. Лэйнг создает альтернативное утопическое общество, Базалья же проводит реформу в реальном обществе. Реформа Базалья отражает еще одну немаловажную тенденцию. В 1975 году министр здравоохранения Великобритании Энок Пауэлл (Enoch Powell) выступил с речью, в которой предложил план реформирования психиатрических больниц. Исходя из этого плана, психически больные, как и в Италии, должны были поступать либо на лечение в больницы общего профиля, либо в распоряжение «лечебных сообществ». В результате осуществления этой реформы количество мест для психически больных в клиниках уменьшилось со 150 тыс. в 1960 году до 37 тыс. в 2000 году. Такие же реформы были проведены во многих странах Европы и в США. Поэтому реформа в Италии, несомненно, явилась следствием общих процессов, происходивших в Европе в 1960 – 1980-х годах, процессов философского осмысления понятия психического заболевания, попыток создать альтернативные модели функционирования общества.

Итак, здесь были представлены только самые основные направления, поскольку мы не задавались целью перечислить все имена и все концепции. Мы не касались ни структурного психоанализа Ж. Лакана, попытавшегося, как и Лэйнг, понять опыт безумия, исходя из него самого, ни истории безумия М. Фуко, измерявшего общество отношением к безумию, ни шизоанализа Ф. Гваттари и Ж. Делеза, представивших шизофреника экзистенциальным идеалом, ни многих других теорий, затрагивающих разные аспекты патологического опыта и подчеркивающих необходимость деинституционализации (И. Иллич, Т. Шифф, И. Гофман и др.). Отечественной философии еще только предстоит воспринять и осмыслить их. Как и западной, ей также предстоит ответить на вопросы о том, возможно ли теперь, после философско-клинических теорий, чисто философское исследование безумия, а также какой при этом должна быть антропология, включающая в себя не только нормального, но и безумного человека.

Многие критики упрекают упомянутых нами мыслителей в чрезмерной романтизации безумия. Эти упреки, разумеется, не лишены оснований. Но говорить о том, что эти практикующие психиатры не знали о размытости границ безумия, по меньшей мере наивно. По этим причинам оценивать «антипсихиатрические» идеи с позиций «верно»/»неверно», на наш взгляд, не вполне корректно. Несуществование безумия можно назвать методологическим ходом и сравнить со «смертью субъекта» в постструктурализме. Именно такая отправная точка позволила мыслителям наиболее ярко высветить современные им проблемы науки и общества.

На первый взгляд все то, что было представлено выше, никак не связано с готовящейся в нашей стране реформой. Но мы так или иначе должны пройти этапы, которые прошло западное общество. В современной России постановка диагноза психического расстройства до сих пор влечет за собой стигматизацию, методы его лечения все еще несовершенны, а отношение к психически больным со стороны общества настороженное. Эти люди для нас до сих пор чужие. Несомненно, считать безумца избранным – это другая крайность, но мы должны задуматься над тем, как нам преодолеть ту пропасть, которая в нашей стране разделяет человека «нормального» и человека безумного. Здесь необходим и опыт Запада, и разработанная «антропология безумия». Психиатрическая реформа должна стать результатом усилий не только психиатров и чиновников, но и широкой научной общественности.

12.6. Этнокультурные особенности понимания нормы, патологии, здоровья и болезни

Термин «здоровье» имеет широкий диапазон интерпретации. Его трактовка варьируется на разных исторических этапах и в различных культурах. Представление о здоровье у отдельных людей и конкретных социальных групп, как и отношение к нему, зависят от их социального положения, уровня образования, этнической принадлежности и т.д. Не менее сложно дать научное определение здоровью. В современной литературе насчитывается более 300 его трактовок. Соответственно существуют различные классификации интерпретаций здоровья. С нашей точки зрения, к числу наиболее обоснованных можно отнести классификацию Г. Б. Степановой, которая построена с учетом основных существующих подходов в исследовании данного феномена.

В медицинских исследованиях наиболее распространен биомедицинский подход к здоровью, согласно которому здоровье определяется преимущественно как отсутствие болезни и ее симптомов. А. В. Решетников отмечает, что данный подход основывается на представлении о существовании инвариантных биологических структур и процессов, функционирующих в норме и патологии; основное внимание уделяется биологическим изменениям в организме, а социальные и психологические факторы не учитываются. Болезнь рассматривается как следствие серьезных дисфункций в организме человека, и всякое болезненное состояние каузально редуцируется к некоторым специфическим биохимическим механизмам. Граница между нормой и патологией достаточно размыта, поэтому вводится понятие «предболезнь» – состояние, переходное от здоровья к болезни. Состояние «предболезни» имеет какие-то патологические признаки, но еще не нарушает здоровья, а является предпосылкой для этого. Здоровым индивид считается до тех пор, пока у него не появились отклонения от нормы.

Данная модель имеет ряд серьезных ограничений. Столь узко прагматический подход к человеку и его здоровью наносит значительный вред медицине уже по той причине, что она низводится до уровня технологии, а организм пациента рассматривается как механизм, давший в работе сбой. Одним из значимых последствий реализации этого подхода на практике является недостаточное внимание к профилактической медицине.

Вторая, средовая, концепция здоровья основывается на представлениях о способности организма приспосабливаться к постоянно меняющимся условиям окружающей среды. Основа этого подхода лежит в концепции природы стресса Г. Селье. Здоровье, по оценке Г. Б. Степановой, трактуется здесь как способность организма поддерживать баланс со средой, т.е. успешно адаптироваться. Множество заболеваний объясняется нарушением адаптационного механизма, что ведет к соматическим, психическим и эмоциональным расстройствам.

Близкую по смыслу трактовку дает Д. Д. Венедиктов, рассматривая здоровье как «динамичное равновесие организма с окружающей природной и социальной средой, при котором все заложенные в биологической и социальной сущности человека физические, духовные и другие способности проявляются наиболее полно и гармонично. В этом же ключе И. В. Давыдовский считает, что здоровье – это полнота приспособления. Ц. Б. Будаева характеризует процесс адаптации этнических групп к конкретной окружающей среде как вид взаимодействия природы и человека, в ходе которого вырабатываются приспособительные черты организма к особенностям природного окружения. Она отмечает, что в процессе биологической адаптации в организме человека формируется генетическая программа, которая обеспечивает экономное, согласованное со средой обитания расходование энергетических и структурных ресурсов организма. Главный недостаток данного подхода заключается в неоднозначности понимания сути адаптационного процесса. Например, возникает вопрос, в каких случаях этот процесс есть «болезнь», а в каких – «здоровье».

Третий подход основывается на интерпретации здоровья в качестве некоторого позитивного состояния. Здоровье определяется как оптимальное соответствие индивида полноценной и продуктивной творческой жизнедеятельности. В конечном итоге оно сводится к внутреннему переживанию и ощущению. В соответствии с данной точкой зрения, человек может считать себя здоровым, объективно не являясь таковым. Или же человек может плохо себя чувствовать, не имея объективных симптомов нездоровья. В рамках данной трактовки человек – это социальное существо, чье поведение значительно влияет на уровень здоровья. Она предполагает персональную ответственность за собственное здоровье, медицина может включаться в этот процесс, но каждый помогает себе сам. Часто пациенты, разделяющие такую точку зрения, прибегают к помощи нетрадиционной медицины. Критика данного подхода к здоровью направлена в первую очередь на трудности объективизации субъективного переживания. Такие переживания сильно варьируются в зависимости от социокультурного контекста.

В качестве четвертого подхода Г. Б. Степанова выделяет интерпретацию здоровья, данную в Конституции Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), где здоровье понимается как состояние полного физического, психического и социального благополучия, а не отсутствие болезни или физических дефектов. Признание психических и социальных факторов значительно расширяет определение здоровья, выводя его за рамки сферы только медицины. Однако столь расширенное понимание здоровья ведет к дополнительным сложностям. Так, термин «благополучие» (well-being) имеет разный смысл у различных социальных и этнических групп. Кроме того, как справедливо отмечает Г. Левис (G. Lewis), данное определение больше подходит понятию «счастье», нежели понятию «здоровье», а это не одно и то же.

Очевидно, давая предельно широкую трактовку здоровья, ВОЗ характеризует некоторое идеальное состояние человека и провозглашает определенный социальный ориентир, к которому необходимо стремиться и обществу, и медицине, и каждому человеку.

Как можно заметить, представленные подходы к определению здоровья акцентируют внимание на отдельных сторонах исследуемого явления, но каждый из них не может охватить существование человека и его здоровья в более широком контексте. На наш взгляд, определенный потенциал для преодоления ограниченности проанализированных интерпретаций данного явления может содержать подход, рассматривающий здоровье как этнокультурный феномен.

В мире существовало и существует множество разнообразных культур, формирующихся в процессе жизнедеятельности представителей отдельных этнических общностей. Достижения современной официальной медицины не привели к полному вытеснению традиционной медицинской культуры и, соответственно, не вытеснили полностью представления о здоровье и болезни, сохранившиеся в этнической культуре. В ней отражаются особенности истории конкретного народа, его образа жизни и деятельности, своеобразие природной среды, которая органично вплетена в жизнедеятельность этноса, составляя с ней единство. Культурный контекст развития каждого этноса, исторические особенности его существования, доминирующие в нем религиозные убеждения, обычаи, традиции, система воспитания, ценностные ориентации влияют на представления о здоровье человека и сообщества. В свою очередь эти представления не ограничиваются только сферой сознания, но имеют также практическое значение, поскольку определяют конкретные модели самосохранительного поведения в различных этнокультурных сообществах.

Именно учитывая особенности представлений о здоровье в этнической культуре и их влияние на поведенческие стратегии, считаем необходимым выделение его этнокультурной трактовки.

Здоровье в традиционной культуре многих народов понимается как состояние гармонии не только с окружающим природным, но и с космическим миром. Болезнь рассматривается как утрата гармонии универсальных стихий мира, которая приводит к дисгармонии. Здоровье и болезнь трактуются не как различные по своей природе состояния, а как две стороны единого процесса. Особенностью понимания здоровья в этнической культуре является принцип естественности и целостности. Человек воспринимается как целостная система, как единство тела и духа, психического, физического, социального и сакрального в нем.

В философских учениях Древней Греции тело и дух выступают неразделимыми, телесная красота и здоровье не воспринимаются как только физическая красота и физическое совершенство, но совершенство человека вообще. Гармоничный человек невозможен, например, без определенных нравственных качеств, поскольку нельзя разделять истину, добро, здоровье и красоту.

Сегодня такое понимание здоровья в большей степени сохранено на Востоке. Там единство макрокосмоса и микрокосмоса по сей день является аксиомой, поэтому человек рассматривается как органическая часть Вселенной, в неразрывном единстве с природой. Это отражается на медицинской практике: диагностика и лечение организма человека осуществляются с учетом времени года, влияния факторов окружающей среды, вмешательства «духов» и т.д. Такие мировоззренческие картины, открывающие мир как некую целостность, формируют понимание здоровья и болезни как середины и крайности, равновесия и нарушения равновесия. Лечить – означает налаживать гармонию в человеке и в мире, поэтому действия врача носят мировоззренческий смысл

Одной из особенностей обозначенного подхода выступает, как отмечалось, нравственно-этическое отношение человека к миру. Например, здоровье, с точки зрения традиционной культуры бурят, невозможно достичь, игнорируя нравственное и ответственное поведение человека перед собой, предками, родителями, другими людьми, природой, духами и божествами. Человек считается здоровым и счастливым, если он не нарушает природный и космический ритм, а также запретов социального и сакрального характера. В буддизме, который впитал и переработал традиции шаманизма, человек рассматривается не как особое, стоящее над природой существо, а как представитель одного из видов «живых существ».

Понимание здоровья и болезни тесно связано с существующими в данном этническом сообществе религиозными воззрениями, которые оказывают серьезное влияние на традиционное мировоззрение. Стоит заметить, что роли религии в формировании представлений о здоровье и болезни долгое время уделялось недостаточное внимание. В зарубежных исследованиях это было связано с тем, что становление социологии медицины (60-е гг. XX в.) происходило на фоне снижения роли религии в обществе. Сегодня в связи с усилением влияния религиозного фактора подобного рода исследования становятся все более актуальными.

Исследователи фиксируют ситуацию, когда в традиционной культуре частые и незначительные изменения в здоровье объясняются примерно так же, как и в научной медицине (усталостью, неправильным питанием, стрессом и т.д.), в то время как сильные расстройства или резко ухудшающееся здоровье увязывается с факторами мистического, метафизического и морального порядка. Во многих традиционных сообществах болезнь воспринимается как знак, свидетельствующий об ошибке в поведении, и служит стимулом его изменения, что должно привести к возвращению здоровья. В. Чеснов отмечает, что здоровье, за очень редким исключением, не символизируется, зато символически нагружена бывает болезнь. В обыденных ситуациях болезнь всегда окружена гораздо большим вниманием, чем здоровье.

Для иллюстрации особенностей этнокультурной трактовки здоровья рассмотрим представления о здоровье и болезни, сложившиеся в традиционной бурятской культуре. Распространение буддизма и тибетской книжной традиции медицины в Бурятии не привело к полному вытеснению ранее существовавшего на этой территории шаманского мировоззрения. Даже в годы борьбы ламаистского духовенства с шаманизмом общество охраняло народные знания и лекарей-шаманов. В результате в мировоззрении бурят в течение многих веков наблюдается своеобразное сочетание элементов шаманизма и буддизма, что нашло отражение в представлениях о природе здоровья и болезни.

Болезни, в соответствии с народными воззрениями, можно разделить на две категории: к первой относятся те, причины которых являются очевидными и могут быть засвидетельствованы – это переохлаждения организма, обморожения, тепловой и солнечный удары, травмы, болезни, вызванные нарушением привычной диеты. Ко второй категории относятся болезни, причины которых не совсем ясны. В этот случае народное сознание часто перекладывает вину на действие злых духов.

По мнению С. О. Дарибазаровой, «бурятские шаманы корнем всех болезней считали нарушение гармонии между человеком и окружающим миром, которое вело к вторжению в организм человека враждебных духов или полной потере души в результате физической или психической травмы. По мнению шаманов, вторжение духов и потеря души подавляют естественные способности организма к исцелению, а если не установлен духовный баланс человека, то физические симптомы болезни никогда не устранятся, т.е. лечение будет безрезультатным». Мир, в мировоззрении шамана, представляется как пространство, где действуют различные энергии. Человек является частью этого мира, поэтому его здоровье зависит от обмена положительными энергиями живой и неживой материи. Шаманы пытались найти связь между человеком и событиями, происходящими в социуме и природе, для того, чтобы перебросить мост между болезнью и ее исцелением. В числе причин болезней рассматриваются нарушения морально-этических норм, принятых в обществе (лень, жадность, агрессивность, вольные или невольные проступки по отношению к духам-хозяевам почитаемых мест и др.). Проступки объединялись в понятие «грех», а у людей, совершивших их, ослабевала жизненная энергия. Например, с ложью человек отдает свою жизненную энергию в мир низших духов, тем самым притягивая к себе отрицательную энергетику. В ослабленный организм легко вселяются всевозможные сущности, вызывая различные нарушения в организме.

Пришедшая на территорию Бурятии вместе с буддизмом индо-тибетская медицина рассматривает организм человека идентичным устройству космоса. Здоровье ставится в зависимость от тонкого равновесия психических и физиологических процессов и баланса универсальных стихий в теле. Болезнь рассматривается как утрата гармонии стихий, которая приводит к дисгармонии соответствующих им психофизических элементов. В традиции тибетской медицины, помимо довольно обширного блока практических сведений относительно природы здорового тела и болезненных состояний, существуют представления, носящие мистический характер и связанные с религиозно-философскими основами буддизма, особенно с философией Четырех Благородных Истин.

Жизни человека сопутствуют страдания от болезней, первопричиной которых является неведение относительно истинной природы бытия. Это духовное неведение порождает «три яда» или клеши, а именно: желание, гнев и омраченность. Они в свою очередь нарушают баланс стихий ветра, желчи и слизи в организме. Неведение – это неведение в отношении собственной природы, которая может выражаться в вере в собственное «я», «самость», либо же в вере, что со смертью человека всякое его бытие как личности прекращается. Появление «самости» в материальном мире имеет свои причины и механизмы, приводящие его в действие. Это могут быть, например, очень сильные чувства, глубоко укоренившиеся мысли и т.д. Природой «самости» является пустота, однако, не стоит понимать пустоту как отрицание существования явлений. Говоря о пустоте, имеют в виду пустоту природы явлений с точки зрения взаимозависимого происхождения; т.е. все явления рождаются и существуют в зависимости от других факторов, они не обладают независимой природой, лишены внутренней реальности и самотождественности. Так и природа болезней зависит от неведения, оно порождает 84 тыс. болезнетворных эмоций, которые в свою очередь ведут к образованию 404 болезней.

«Три яда» символически представлены в образах трех животных. Петух символизирует умственный яд желания. Желание включает в себя привязанность, жадность и гордыню. Оно вызывает недовольство тем, что мы имеем, и порождает ненасытные материальные потребности, приводя к болезням ветра. Символом гнева служит змея, в понятие гнева входят отвращение, неприязнь к людям и ситуациям, событиям, что порождает болезни желчи. К болезням слизи приводит жизнь в лености, при вялости ума, символом которого является свинья. Негативные состояния ума рассматриваются как глубинные причины болезней.

Среди внешних причин болезней в тибетской медицине выделяются причины реального характера, такие как сезонные изменения, нерациональный режим работы и отдыха, неправильный образ жизни и питания. Но есть и причины мистического плана, например, вера в наказание невидимых сил за нарушение различных бытовых и религиозных запретов, а также за нарушение норм религиозной морали или вера в кармические корни некоторых заболеваний. Влияние злых духов, мешающих благополучию человека, устраняется религиозными обрядами. Кроме того, для предсказания исхода лечения используются астрологические расчеты.

Обнаружив дисбаланс, ведущий к болезненным нарушениям в организме, врач тибетской медицины посоветует внести коррективы в образ жизни и поведение, чтобы ускорить процесс излечения. Помимо практических рекомендаций по изменению в диете, одежде, применению лекарственных средств, возможны советы по таким изменениям в образе жизни, которых стоит придерживаться в течение всей жизни. С точки зрения тибетской медицины, необходимо избегать десять греховных деяний, среди которых: физические действия (убийство, воровство и прелюбодеяние), словесные действия (ложь, речи, порождающие раздор, слова, причиняющие вред другим людям, бесполезная болтовня), ментальные ориентации (скупость, намерение причинить вред другим и приверженность ошибочным воззрениям). Необходимо воспитывать в себе такие добродетели, как служение людям, сострадание и бескорыстие. Такая врачебная деятельность направлена не только на излечение больного организма, но и на восстановление гармоничного сосуществования человека с окружающим миром.

Таким образом, характеристика здоровья как этнокультурного феномена предполагает его трактовку в широком мировоззренческом контексте – как состояния гармонии человека с окружающим социальным, природным и космическим миром. Болезнь в данном аспекте служит своеобразным знаком, свидетельствующим об ошибках в ценностном сознании и поведении, выступая одновременно стимулом их изменения. Поскольку человек рассматривается как целостная система, единство психического, физического, социального и сакрального в нем, постольку процесс излечения от недугов предполагает изменения на всех уровнях. Совершенствование диеты и прием лекарственных средств восстанавливают гармонию на физическом уровне, изменение мыслей и поведения способствуют возвращению духовного благополучия.

12.7. Эксперты по болезни: целители и врачи

Носителями специальных знаний, касающихся болезни, а также ее лечения и применения лекарственных препаратов, обычно являются люди, имеющие особый социальный статус. В современных западных обществах это почти всегда дипломированные врачи, имеющие специальное медицинское образование, в традиционных или малых обществах – знатоки из народа, которых в зависимости от места и времени именуют «целителями», «знахарями», «колдунами», «шаманами» и т.д. По роду своей деятельности и те, и другие большую часть своего времени посвящают именно борьбе с болезнями и оказанию помощи нуждающимся в этом больным людям. На тех и других всюду лежит большая ответственность, тем не менее бремя этой ответственности все-таки различно.

Сравним между собой социальный статус врача и целителя.

«Статус медика определен критериями компетентности и знания, институтами, системами, педагогическими теориями, легальными условиями, которые дают его права – не устанавливая четких границ – практиковать и опытно применять свои познания. Он является также носителем системы различий и связей (речь идет о разграничении функций, последовательном подчинении, дополнительных обязанностях, передаче и обмене информации) по отношению к другим индивидуумам и другим группам со своим особым статусом (власть и ее представители, правосудие, связи с трудовыми коллективами, с религиозными группами и, в случае необходимости, со священниками). Кроме того, медик является носителем известного числа характерных черт, обуславливающих его отношение к обществу в целом, и роль, которую общество признает за ним, определяется тем, выступает ли он в качестве частного лица или служит обществу, является ли для него его труд делом жизни или простым выполнением обязанностей и пр. В вопросах медицинского ухода, лечения, заботы и обеспечения здоровья населения, социальной группы, семьи, каждого отдельного индивидуума за медиком остается право вмешательства и решения, равно как и в определении той платы, которую он взимает с состоятельных пациентов и со среднестатистического больного или в выборе формы контрактов (имплицитная либо эксплицитная), связывающих его с теми кругами, в которых он практикует, с властями, которые вверяют ему те или иные функции, с клиентами, желающими получить консультацию и лечение, и восстановить здоровье».

В современных обществах деятельность медика, его права и обязанности определяются законодательством. В российском законодательстве сформулированы четкие параметры деятельности профессиональных медиков, определен порядок их деятельности, порядок и условия выдачи лицензий на определенные виды деятельности, оговорены права на занятия частной практикой, уделено внимание социальной и правовой защите медицинских и фармацевтических работников, условия оплаты труда и пр. Наличие подобного законодательства свидетельствует о стремлении общества и государства контролировать деятельность медиков на правовой основе.

Следует особо отметить, что в современном российском законодательстве особое место отведено и другой категории экспертов по здоровью, которые до сих пор находились за пределами правового поля. Речь идет о «народных целителях». Тот факт, что в российских законах целителям уделено специальное внимание, говорит о том, что общество и, прежде всего, государство осознало недопустимость оставления их вне закона. Однако именно такая ситуация имела место до сих пор, что делало занятия народным целительством крайне рискованным в юридическом смысле занятием. Находясь вне закона, целители с легкостью становились объектами гонений со стороны государственной власти, а равно и со стороны тех, кто видел в них угрозу общественному порядку или своим собственным интересам. Впрочем, едва ли все народные целители в России сегодня находятся в правовом пространстве. Указание на это дает само законодательство. Вот формулировка Статьи 57 «Право на занятие народной медициной (целительством)» Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 года.

«Народная медицина это методы оздоровления, профилактики, диагностики и лечения, основанные на опыте многих поколений людей, утвердившиеся в народных традициях и не зарегистрированные в порядке, установленном законодательством Российской Федерации.

Правом на занятие народной медициной обладают граждане Российской Федерации, получившие диплом целителя, выдаваемый министерствами здравоохранения республик в составе Российской Федерации, органами управления здравоохранением автономной области, автономных округов, краев, областей, городов Москвы и Санкт-Петербурга.

Решение о выдаче диплома целителя принимается на основании заявления гражданина и представления профессиональной медицинской ассоциации либо заявления гражданина и совместного представления профессиональной медицинской ассоциации и учреждения, имеющего лицензию на соответствующий вид деятельности. Диплом целителя дает право на занятие народной медициной на территории, подведомственной органу управления здравоохранением, выдавшему диплом.

Лица, получившие диплом целителя, занимаются народной медициной в порядке, устанавливаемом местной администрацией в соответствии со статьей 56 настоящих Основ.

Допускается использование методов народной медицины в лечебно-профилактических учреждениях государственной или муниципальной системы здравоохранения по решению руководителей этих учреждений в соответствии со статьей 43 настоящих Основ.

Проведение сеансов массового целительства, в том числе с использованием средств массовой информации, запрещается.

Лишение диплома целителя производится по решению органа управления здравоохранением, выдавшего диплом целителя, и может быть обжаловано в суд.

Незаконное занятие народной медициной (целительством) влечет за собой административную ответственность, а в случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации, уголовную ответственность».

Из данной формулировки ясно, что правовой статус народного целителя в России определяется наличием диплома, выданным государственными органами здравоохранения. Такой подход во многом уравнивает врачей и целителей как лиц, занимающихся деятельностью по поддержанию здоровья общества, сохраняя при этом другие различия, например, различия в природе знаний и методов, которыми они пользуются.

В обществах, где народные целители остаются за чертой закона, их деятельность регулируется другими способами, прежде всего, обычаем, моралью или религиозными предписаниями, там, где они четко сформулированы. Этот «незаконный статус» целительства накладывает своеобразный отпечаток на их деятельность, превращая целителей в своеобразных маргиналов. Этот маргинализм целителей во многом сохраняется даже там, где они введены в сферу закона. Но он становится особенно явным там, где народные целители продолжают существовать и практиковать свое искусство на основе традиционных способов регуляции.

Следует отметить, что на протяжении всей истории медицинских практик целители были своеобразными маргиналами общества, а возникшее на Западе на заре Нового времени противопоставление между медиками и целителями было вызвано именно тем, что медики зарекомендовали себя с самого начала как социальная группа, сотрудничающая с государственной властью.

12.8. Типы медицинских систем

Привычным типом медицины для нас является та, к которой мы привыкли. В России это больничная медицина, где трудятся медики, обладающие специальными знаниями, полученными в университетах, и использующие разнообразную технику, поставляемую в больницы государством. Однако даже в России этот тип медицины не является сегодня господствующим. Очень часто за пределами больниц мы сталкиваемся с другими типами медицинских практик, идентифицируя их как «нетрадиционные». Вместе с тем именно эти практики чаще всего являются «традиционными», тогда как те, которые применяются дипломированными отечественными медиками в больницах, являются «новаторскими», «современными».

Сегодня в России нам известны, по крайней мере, несколько типов медицинских практик:

(1) клинические медицинские практики, характерные для государственных больниц и лицензированных коммерческих клиник,

(2) практики «народной медицины», дозволенные законом и осуществляемые как в специальных медицинских центрах, так и в частном порядке. Несомненно, наряду с ними действуют и иные типы практик, которые в антропологии принято называть целительством.

Сочетание тех и других типов медицинских практик происходит в рамках национальной медицинской системы. Система медицины, существующая в современной России, является наследницей советской медицинской системы. Однако она в последнее время подверглась значительной трансформации. В каждой стране сегодня действует своя национальная система здравоохранения. Мы можем выделить три большие группы медицинских систем.

(1). Эксклюзивные медицинские системы

Первую группу составляют эксклюзивные медицинские системы. Здесь существует государственная монополия на медицину, и государство активно вмешивается в порядок медицинских практик, регулирует процесс подготовки медицинских специалистов, осуществляет контроль за их деятельностью.

(1) Советская модель. Существовала в СССР и странах советского блока. Ее наследие сохраняется и сегодня. Медики являются госслужащими, нанятыми на работу Министерством здравоохранения. Все прочие группы целителей были запрещены в 1923 году. Единственной профессиональной ассоциацией с тех пор был Союз медицинских работников. Профессиональный праздник медиков в Советском Союзе – День медработника, празднуется в 3-е воскресенье июня. Медики в СССР имели и продолжают иметь тесную связь с органами государственной власти и сами обладают значительной властью. Под их давлением уже в 1930-е годы были ликвидированы все прочие профессиональные группы целителей. В некоторых странах третьего мира эта модель была принята на вооружение. Там, как и в СССР, доктора имели высокий социальный статус и образовывали класс «интеллигенции». Но их число было невелико, а запрет на деятельность других профессиональных групп не сработал. Оппозиция к народным целителям там была обоснована идеологически в виду той роли, которую они сыграли при старой «феодальной» системе.

(2) Французская модель. Эта модель берет начало с попыток централизованного государства установить контроль над всеми недипломированными и «нелегальными» врачевателями. Она сложилась после французской революции в первые годы XIX века. Государство превратило врачей в госслужащих, чтобы они практиковали медицину, преподавали и занимались исследовательской деятельностью на местах. При этом зарегистрированные доктора могли практиковать в частном порядке, а аптекари – консультировать и продавать лекарства. Результатом этого стала смешанная государственная медицинская система, в которой врачи приобрели высокий социально-политический статус. Государство предоставляло лицензии лишь квалифицированным медицинским школам, имеющим государственную поддержку. В франкоязычных странах третьего мира, бывших колониях Франции, эта модель также была принята. Государство монополизировало медицину и постаралось ликвидировать иные медицинские традиции. Так, в Камеруне были запрещены все альтернативные медицинские практики, а полиция подвергла преследованию целителей, даже тех, которых поддерживала церковь. Эту модель приняли многие страны Латинской Америки.

(3) Американская модель. Здесь государство поддержало больничную медицину, а альтернативные системы отчасти были соединены с господствующей медицинской субкультурой, например, остеопатия – с больничной медициной и системой образования, отчасти остались под покровительством церкви. Общественные дебаты сосредоточились вокруг юридических проблем недобросовестного лечения и преступлений, совершаемых врачами (эвтаназия, аборты, хирургические ошибки и пр.) В США государство аккредитует независимые институты, такие, как медицинские школы, исследовательские институты, больницы и системы страховой медицины. Именно эти институты формируют региональные группы медиков и обеспечивают повышение их профессионального статуса. Результатом этого является высокая конкуренция на рынке медицинских профессий.

(2). Толерантные медицинские системы

Вторую группу составляют толерантные медицинские системы. В рамках этих систем государство позволяет существовать альтернативным медицинским практикам, отличающимся от тех, которые приняты в рамках госпитальной медицины.

(1) Британская модель. Здесь действует система, которая чисто юридическим способом определяет, кого из практикующих экспертов по болезни можно считать «врачом». Британские законы проводят четкое различие между «врачами» и «неврачами», придерживающимися методов «народной медицины». Англичане, оказываясь на рынке медицинских услуг, имеют возможность выбирать, к кому из экспертов обратиться за помощью. Большинство британских медиков работает на контрактной основе в Британской Национальной Службе Здоровья (National Health Service). Ее финансирует государство. Все хирургические и стоматологические медицинские центры действуют в рамках NHS. Национальная Служба Здоровья не оплачивает труд врачей в тех случаях, когда они практикуют «традиционные» методы лечения. Но запрета на их применение не существует. Кроме того, существует государственный контроль за продажей лекарств, а сами лекарства можно продавать только по назначению врачей. Действует также государственный контроль в отношении хирургических вмешательств и вообще всякой практики, касающейся надрезов кожи. Существует серьезное ограничение на «самолечение» и лечение, осуществляемое неквалифицированными целителями. Этот компромисс между государственной и народной медициной в современной Великобритании сегодня обеспечивается наличием достаточных ресурсов. Но если их количество вдруг, как когда-то в прошлом, будет ограничено, то этот компромисс может быть разорван. Сегодня же британские врачи могут практиковать так, как считают необходимым. Существующая государственная политика лицензирования медицинских профессий не запрещает неортодоксальные практики. Однако существует ограничение на рекламу этих практик и соответствующих услуг в масс-медиа. При этом сами целители могут соревноваться на рынке за своих клиентов с врачами, имеющими государственную поддержку. В Великобритании допускается создание профессиональных ассоциаций для представителей любых медицинских систем, а также создание специальных колледжей. Однако их представителям запрещено называть себя врачами. Например, английская остеопатия развивается независимо от медицинской ортопедии. Антропологи отмечают, что британцам присущ терапевтический прагматизм, т.е. они с легкостью пользуются услугами любых экспертов по болезни, в том числе и альтернативных лекарей, хотя и не интересуются содержанием их теорий. Особым статусом в Великобритании пользуется гомеопатия. Ее позиции в стране очень сильны, хотя большинство отказывает ей в научных основаниях. Дело в том, что гомеопатия пользуется патронажем со стороны Королевского Национального Гомеопатического Госпиталя. Особо жесткий контроль существует за британской ветеринарной медициной. Британская модель медицины используется во многих странах мира, особенно в бывших британских колониях. Для этой модели характерно распространение частной врачебной практики. Это объясняется преобладанием среднего класса в социальной структуре.

(2) Германская модель. Здесь обращает на себя внимание особый случай лицензирования народных лекарей. Они должны сдавать государственные экзамены на знание государственного законодательства по проблемам регулирования медицинской практики. Целителей в Германии называют «специалистами по здоровью» (Heilpraktiker). Германская медицинская модель не имеет распространения в странах третьего мира.

(3). Интегративные медицинские системы

Третью группу составляют интегративные медицинские системы. Они являются плюралистичными и соединяют в себе разные медицинские традиции.

(1) Индийская и китайская модели. При британском колониальном владычестве в Индии успешно развивались национальные медицинские традиции: Аюрведа, Сидхи и Унани. Британская космополитическая система была принята позже, после обретения страной независимости. С конца 1940-х годов индийское национальное правительство стало активно развивать больничную медицину, в том числе сеть сельских диспансеров. Старые колледжи, где готовили специалистов по Аюрведе, стали испытывать трудности с набором учащихся. Стала развиваться и гомеопатия, которая своими теоретическими истоками была связана с исламом. Ее рост был отмечен в Бенгалии. Другие менее систематизированные системы целительства стали развиваться маргинальным способом, без финансовой поддержки правительства, за счет благотворительности, на фестивалях и в храмах. Почти все они развиваются на религиозной основе. Системы, подобные индийской, широко распространены в Азии. Китайская модель развивалась после войны в условиях политического господства марксизма. Здесь традиционная медицина была признана и интегрирована в государственную больничную медицину. «Босые доктора» стали вспомогательным медицинским персоналом. В государственных больницах стали развиваться прижигание, иглоукалывание и траволечение. В период китайской культурной революции 1960-х годов независимость традиционной медицины была свернута, а ассоциации целителей закрыты. Позже приоритеты вновь изменились. Сегодня, в свете новой демографической политики, поощряющей рождение только одного ребенка в семье, люди, живущие в деревне, получили возможность пользоваться услугами квалифицированных городских гинекологов и педиатров. Прежние повитухи и «босые доктора» тем самым были вытеснены. Индийская и китайская медицинские модели представляют случай инкорпорирования народных целителей в современные больничные комплексы. Народные медицинские практики здесь опираются на древние медицинские тексты, пользующиеся признанием в обществе, и эти практики находятся под контролем государственной бюрократии.

(2) Медицинские модели стран третьего мира. Во всех остальных незападных обществах сегодня сложились интегративные медицинские системы, между которыми имеются весьма несущественные различия. Ни одна из медицинских профессий здесь не достигла монополии. Причинами этого является и недавнее колониальное прошлое, и дефицит экономических ресурсов. Основными характеристиками этой модели является: (1) Сравнительная слабость и плохое финансирование госпитальной медицины, которая сосредоточена преимущественно в городах, а медицинский персонал (национальные и иностранные доктора) обучался по различным стандартам в различных странах. (2) Государство не способно пока предложить альтернативу этой системе. (3) У населения существует высокий спрос на услуги народных целителей – костоправов, повитух, цирюльниковхирургов. (4) На рынке лекарств имеется разнородный поток препаратов, импортируемых со всего мира, но часто без названий и без инструкций. (5) Население часто рассеяно по территории, в виду чего государственная больничная медицина не способна осуществлять полномасштабный контроль за его здоровьем, а уровень заболеваемости и смертности среди населения крайне высок. В большинстве случаев не существует законов против медицинской халатности, а потребительские права населения плохо защищены. В настоящее время целители и те, кто предоставляет лекарства и медицинские услуги, стремятся к признанию со стороны государства. Продолжается спор о шарлатанстве и мошенничестве со стороны целителей. В этом контексте традиционные целители, вдохновляемые национальными министерствами здравоохранения и Всемирной Организацией Здоровья (ВОЗ), стремятся организоваться в профессиональные ассоциации и интегрироваться в качестве вспомогательного медицинского персонала в систему госпитальной медицины.

К лекциям

На главную страницу

Тема 13. Феминистская антропология

(материал необходимо изучить к 15.12.2009 )

13.1. Исторические корни феминистской антропологии

В середине 70-х годов XX века в антропологическом знании стали происходить заметные изменения, после публикации работ таких авторов как М. Розальдо и Л. Ламфер, Р. Рейтер, Э. Фрейдл и Ш. Ортнер. Произошла институализация феминистского направления антропологического знания. Началась новая эра исследований, когда женщины стали ключевыми фигурами теоретического и эмпирического анализа, а понятие гендер (социальный пол), наравне с терминами раса, этнос и класс было признано одной из важнейших категорий социальной антропологии.

В данный период основной проблематикой социальной антропологии стало рассмотрение универсальности позиций мужского доминирования и женского подчинения. Розальдо и Ламфер в своей работе утверждали об универсальном характере половой асимметрии. Рейтер полагала, что половое/сексуальное неравенство широко распространено и интегрировано в институты, которые насчитывают долгую историю. Фрейдл считала, что мужское доминирование существует во всех известных обществах, однако в различных культурах существуют различные механизмы мужского доминирования.

У каждой исследовательницы была своя теоретическая схема, объясняющая половую асимметрию общества. К примеру, Мишель Розальдо объясняла существующее неравенство между мужчинами и женщинами тем, что у женщин развита материнская функция, т.к. именно функция женщин по рождению и воспитанию детей заложила основу для разграничения публичной и домашней сфер в обществе, т.к. обусловлена социально и культурно. Противопоставление этих сфер составляет основу иерархии гендерных отношений в культуре. Шерри Отнер развивает модель Розальдо и говорила о том, что подчинение женщин – это универсальное, кросскультурное явление. Его она рассматривала через три бинарные оппозиции: мужчина-женщина, культура-природа, публичное-домашнее. Ненси Чодров изучила способы формирования гендерных ролей у мальчиков и девочек посредством их социализации и отстаивала идею о том, что именно в процессе воспитания ребенка закладываются те или иные нормы поведения, характерные для мужчин и женщин.

Еще одним направлением развития феминистской антропологии стали работы таких философов как Симона де Бовуар и Бетти Фридан. В своей книге «Второй пол» (1952) Симона де Бовуар показала, что «различия», культивируемые традиционной культурой носят гендерный характер. Она показала, что общество конституирует мужское/мускульное как позитивную культурную норму, а женское/феминное как негативное, как отклонение от нормы, как Другое. Кейт Миллет писала о подавлении феминного в культуре как основе политики патриархата. М. Мид доказала, что социальные нормы в обществе – относительны, представления о мужском и женском меняются в истории даже одного и того же общества. Следовательно, не биологический пол, а социокультурные нормы определяют модели поведения, виды деятельности, профессии мужчин и женщин.

С одной стороны, исторически женщин в антропологии было больше, чем в любой другой дисциплине: как белых исследовательниц, часто жен западных антропологов и миссионеров (ведь этнография – жанр, возникший вместе с распространением империализма и необходимый ему), так и цветных объектов изучения – участниц брачных церемоний, сельскохозяйственных ритуалов, похоронных процессий, рукодельниц, собирательниц, знахарок, насылательниц порчи и бури, продолжательниц рода, толковательниц снов, неприкасаемых в определенные дни месяца, но более всего матерей, жен, тещ, свекровей, дочерей, сестер и наложниц… Ведь антропология – это, по определению Бронислава Малиновского, «наука о том, как мужчина обнимает женщину» со всеми вытекающими из этого фактами отношениями родства как пердметом изучения. С другой стороны, «хотя женщины-антропологи есть уже давно, чрезвычайно редко можно заметить какое-либо отличие между их работами и работами антропологов-мужчин. Овладение профессией включает научение осмыслению мира в мужской перспективе», признали американские антропологи в начале 1970-х.

Таким образом, помимо биологического и социального аспектов в анализе проблемы пола можно обнаружить его социокультурный аспект. Для современного западного общества характерны мужские ценности: власть, принцип насилия и подавления. Сила и власть постоянно утверждаются через агрессию и экспансию, которые в культуре принято считать «мужскими». При этом женщина обязана быть слабой, так как иначе невозможен архетип сильного мужчины. Но, порабощая, нельзя самому стать свободным. Поэтому проигрывают все – и мужчины, и женщины. В западной морали доминируют такие ценности, как равенство, индивидуализм, независимость – это атрибуты мужчин. А самопожертвенность, самоотверженность, мягкость, эмоциональность, заботливость – чисто женские качества. В культуре мужское и женское существуют как элементы культурно-символических рядов.

Современная феминистская теория не является единой целостной философской концепцией. В ее рамках существует множество различных направлений и течений. Разнообразие «феминизмов» предоставляет широкое поле деятельности исследователям и теоретикам разных стран для гендерного анализа конкретных социально-исторических и культурных контекстов и выработки на его основе собственных парадигм социокультурного развития.

Альтернативные подходы в объяснении подчинённого положения женщин по отношению к мужчинам рассматривались Рейтером и Фрейдл. Сборник Райтлера рассматривал проблемы универсалий взаимодействия мужчин и женщин через призму марксизма, где особо подчеркивалась роль исторического понимания в развитии мужского доминирования. Феминистские антропологи, работавшие в марксистской перспективе, поставили под сомнение две основные фигуры традиционной антропологии – мужчину-охотника как основного производителя пищи и женщину-собирательницу как его «помощницу». Рейтером отстаивалось предположение о том, что эгалитарные гендерные отношения существовали у древних людей до контакта с европейцами, возникновения государства, колонизации и распространения капитализма. Эгалитарная концепция, основанная на трудах Фридриха Энгельса, была предложена Элеонорой Ликок, которая утверждала, что в первобытных и ранних земледельческих обществах женщины и мужчины осуществляли приблизительно равный вклад в обеспечение сообщества пищей, а потому существовали в отношениях сравнительного равноправия. В статьях сборника также содержится критика традиционной антропологической теории за игнорирование роли женщин в процессе производства, а также за биологическое «естественное» объяснение полового разделения труда.

В центре книги Фрейдл находятся исследования женской занятости и роли женщин в производстве, однако предлагаются совсем иные теоретические и методологические подходы в объяснении ее причин. Фрейдл показывает различия роли, статуса и степени власти мужчин и женщин в обществах с разными системами жизнеобеспечения. Она убеждена, что использование различных стратегий жизнеобеспечения влияет на половое разделение труда и распределение власти между мужчинами и женщинами. Фрейдл пришла к выводу, что мужчины контролируют женщин, так как они осуществляют внешнюю деятельность и обладают прерогативой обменивать товары и услуги за пределами домашнего хозяйства [7, с. 114].

Конец 70-х годов ХХ века сместил интересы ведущих социальных антропологов с теоретизации универсального в женском опыте к поиску индивидуального, т.к. многие феминистские антропологи начали сомневаться в понятии универсальной женской субординации и полезности моделей, основанных на дихотомии. К примеру, в работах Наоми Куинн социальный статус женщины стал рассматриваться как многоплановое и многокомпонентное понятие, состоящее из порой противоречивых факторов. Раяна Рапп поднимала вопросы не просто подчинения женщины мужчине, а анализировала пути и модели формирования женского опыта в различных культурах.

Таким образом, 70-ые годы ХХ века принесли новые ориентиры в изучении роли женщины в культуре: от изучения различий между мужчинами и женщинами к исследованию различий в женской среде. В начале 80-х гг. данный процесс усилился и проявил себя в углублении изучения культурных и исторических особенностей гендерных ролей. Современные феминистские антропологи стремятся уйти от биологического детерминизма, который исходит из того, что гендер был прямой причиной и одновременно следствием физиологических различий. Жесткое разделение биологического «пола» (sex) и гендера, типичное для 1970-х годов, сменилось к 1980-м теориями о том, что и биологический пол – это тоже «общественная категория». Тем более, что биологический пол, как выяснилось, можно так же сменить, как и социальный. Феминистские антропологи считают, что эти вопросы не могут быть сведены к причинно-следственной зависимости и предлагают пересмотреть принятое ранее разделение биологии и культуры, т.к. социальные ожидания людей основываются на физическом теле.

В появлении «множества феминизмов» некоторые аналитики видят главное отличие и шаг вперед не только в истории феминистской антропологии, но и в истории социальных наук вообще. Для современных феминистских антропологов гендерная асимметрия не играет ключевой роли в построении исследования. Сегодня актуальны проблемы различия между мужчинами, различия между женщинами, выходят на первый план способы социального конструирования гендера, выявляются культурные предпосылки гендера (мужского, женского, трансгендерного) и как они влияют на судьбы конкретных людей, относящихся к тому или иному возрасту, социальному классу, этнической группе. Американская исследовательница Дж. Скотт одной из первых предложила рассматривать гендер в ряду этих категорий. Современные авторы, образы и роли мужчин и женщин рассматривают через призму возрастных групп, обществ и культур, через весь их жизненный опыт.

Исследование женского опыта, женского жизненного мира, испытывающего постоянное давление разных социальных, культурных, конфессиональных и исторических контекстов говорит о концептуализации самого способа анализа данных феминисткой антропологии характерного для постмодерна. К примеру, французская постмодернистская феминистка Т. де Лауретис считает гендер процессом, который конструирует социально-нормативный субъект через построение различий по полу, связанных в свою очередь с расовыми, этническими, социальными различиями. Помимо этого, различные контексты женского жизненного опыта позволяют признать множественность социальных моделей – приемлемых для анализа положения женщин разных групп, слоев и классов различных обществ. Традиционная наука («мужская») искала усредненного, типичного представителя общества, то феминисткая наука («женская») ищет многовариантное, индивидуальное множество проявлений личного опыта.

Таким образом, исследовательские приоритеты феминистских антропологов сместились от описания сущности социальных различий между полами к исследованию практик, конструирующих эти различия в разных культурных средах. Такие понятия как гендер и сексуальность, желание и половые различия приобретают дополнительные методы изучения и формы понимания и интерпретации в исследовательской среде. Хотя, следует сказать, что смысл этих терминов менялся на протяжении последних веков и сегодня этот смысл не конечен, а имеет как никогда – множество значений.

Благодаря антропологам, в социальных науках начиная с 80-х годов ХХ века, значительное место стало занимать тело человека, которое включает в себя особенности генетических, физических и индивидуально-психологических факторов в социальной жизни людей. Именно феминистская критика сыграла ключевую роль в отходе от дуализма «разум-тело», подвергнув сомнению представления о ненужности изучения тела, телесности в социальных и гуманитарных науках. Благодаря пересмотру роли мужчины и женщины в социальной организации общества родились новые направления – социология эмоций, сексуальности и тела. Особая роль в социологии тела принадлежит М. Фуко, который, анализировал телесные практики (реализации, интенсификации и распределения власти – психиатризации, сексуальности, медикализации, дисциплинирования и наказания) как социально установленные способы, традиции, правила познания другого.

Феминистские антропологи указали на то, что именно через контроль над телом происходит социальный контроль. В той же мере, как культура конструирует гендер, происходит социальное конструирование пола. Все общества, как утверждают эти авторы, по-разному относятся к телу, выбирая, какие именно анатомические различия будут считаться половыми различиями, а какие – нет. Например, пышные формы тела считались признаком женственности у русских крестьянок, но вряд ли относились к критериям феминности у европейских аристократок начала XX века. Более того, пол так же доступен культурным манипуляциям и изменениям, как и гендер, особенно в странах с высокоразвитой технологией. В связи с этим необходимо остановиться на традиции исследований сексуальности.

Термин «сексуальность» относится к тому, как общество и индивиды организуют, понимают, репрезентируют эротические и репродуктивные действия и что предпринимают по поводу этих действий. Антропологи, исследующие сексуальность, испытали влияние современного психоанализа и психологии, а также английской культурологической традиции. В фокусе их внимания как институциализированные, так и неинституциализированные формы гетеро- и гомосексуальности. Сегодняшние антропологи продемонстрировали, что пол, гендер и сексуальность часто выступают весьма тесно сопряженными понятиями во многих культурах и используются в целях социального контроля. Например, общество может пытаться контролировать сексуальные практики какой-либо одной возрастной или гендерной группы, но ничего не предпринимать в отношении контроля над другими группами. Более того, общества часто представляют сексуальность мужчины и женщины по-разному: в первом случае сексуальность активная, сильная и продуктивная, а во втором – опасная, загрязняющая или социально-проблемная.

Общества и культуры также различаются и по тому отношению, которое складывается к гомосексуальным союзам: в одних случаях партнеры одного пола испытывают политическую и экономическую дискриминацию, тогда как в других сексуальность такого рода является жизнеспособной эротической практикой, компонентом религиозных церемоний, родовых, брачных и иных союзов. Под влиянием работ Мишеля Фуко современные теоретики культуры и сексуальности усомнились в том, что западные представления о гетеро- и гомосексуальности можно применять к не-западным культурам.

Современная феминистская антропология подразумевает широкое разнообразие теоретических и практических перспектив, множество методологических подходов и эмпирических способов получения и интерпретации информации. Следует сказать, что в феминистской антропологии есть четыре классических предметно-дисциплинарных направления: социокультурное, лингвистическое, физическое и археологическое. Например, феминистские антропологи социокультурного направления исследуют в различных обществах и культурах относящиеся к женщинам социальные практики и жизненный опыт, а также культурные репрезентации и смыслы. Исследования рода, семьи, брака подверглись пересмотру с тех пор, как этнографы пришли к пониманию роли женщин в устройстве сватовства и свадьбы, манипуляции родственными связями для экономической и политической выгоды, как сексуальных агентов, а не пассивных объектов мужского желания. Подобным образом был пересмотрен традиционный антропологический анализ религии, политических систем и экономики, обогащенный этнографическими материалами, которые учитывали жизненный опыт и взгляды женщин.

Феминистские антропологи активно используют наработки лингвистики и социолингвистики, антропологи исследуют, чем речь женщин отличается от речи мужчин, почему женская речь считается менее престижной во многих обществах, почему многие языки имеют сексистскую структуру (например, почему по-английски «человечество» будет mankind, а не humankind). Современные работы лингвистических антропологов анализируют, как протекает разговор мужчин и женщин, как структура и способы использования языка ставят женщин в положение, подчиненное мужчине.

Современную феминистскую антропологию можно условно разделить на два крупных направления. Первое анализирует отношения между культурным пониманием гендера и сексуальности, с одной стороны, и распределением власти – с другой. Второе связано с теми открытиями, которые были сделаны благодаря постструктуралистским, постколониальным и постмодернистским исследованиям. В связи с этими открытиями антропологи подвергают сомнению важность акцента именно на женщинах. Новые направления исследований – как женщины различных социальных, этнических и сексуальных ориентации не только были угнетаемы и игнорируемы андроцентричными, патриархатными институциями, но и угнетали и игнорировали женщин других классов, этничностей и сексуальных предпочтений.

Как составляющий элемент гендерных исследований развивался социокультурный анализ, который акцентировал свое внимание на культурных стереотипах патриархатного общества. Основными объектами социокультрного анализа стали культура, язык, гендер и пр. Основными методологическими подходами социокультурного анализа был психоанализ и деконструкция.

Среди множества направлений, признающих и изучающих влияние культуры на гендер, имеет смысл упомянуть три. Прежде всего, это антропология, или кросскультурные исследования пола. Она позволяет нам понять неоднозначность и вариативность гендера, предлагая разнообразные определения пола во многих культурах. Во-вторых, это символический интеракционизм, который исследует то, каким образом культурные ценности внедряются в индивидов (интериоризуются), почему большинство из нас принимают гендерные идентичности, одобряемые нашей культурой, откуда мы берем представление о гендерных ролях и идеалах. Теория символического интеракционизма предлагает понимание культуры в целом и ключевой роли коммуникации в том, как социализируются новые члены сообщества, приобретая понимание и признавая ценности социального мира. В-третьих, теория позициональности, которая основывается на антропологии и символическом интеракционизме, объясняя то, каким образом та позиция, которую занимает человек в культуре и обществе, угол зрения, оформляет его или ее жизнь. Теория позициональности рассматривает влияние пола, расы и класса на жизнь людей, на их статусную позицию и особенности жизненного опыта. К утверждению символического интеракционизма о том, что мы социализируемся в социальный мир, теория позициональности добавляет, что этот социальный мир состоит из весьма разных позиций внутри социальных иерархий. Мы можем признавать, что культура определяет и оценивает людей по их классу, этничности и полу, однако каждый из нас может иметь только какую-либо одну точку зрения, перспективу собственной социальной группы, которая и определяет наше понимание социальной жизни, поведение и чувства.

Каждая из этих теорий вносит свой вклад в понимание той или иной стороны гендера. Переплетая вместе разные теории индивидуальных, интерперсональных и культурных влияний, мы приобретаем знание о разнообразных источниках гендерной идентичности. Социокультурная перспектива является наиболее широкой, поскольку она не просто учитывает биологические и интерперсональные теории, но идет дальше, показывая, что гендер является социальным и культурным конструктом, а те смыслы, которые культурой предписаны мужественности и женственности, выражаются и поддерживаются посредством коммуникации. Мы рождаемся с некоторыми качествами, но что они означают для нас или какие последствия это имеет для нашего участия в социальной жизни, – вопрос социальных договоренностей. Разные контексты приписывают разный смысл маскулинности и феминности в зависимости от того общества, в котором живет человек, и от той социальной позиции, которую он или она занимает.

Таким образом, современные тенденции развития феминистской антропологии носят разнообразный характер. На этой основе происходит формирование концептуализации женского движения как процесса и как развития. Женское движение, как и любое социальное движение, предполагает общность людей, которые имеют социально значимые цели и идут в одном направлении. Рассматривая женский социальный опыт, который уже приобретен женскими организациями в разных сферах можно констатировать, приобретение и/или формирование новых ценностей. Ценности, которые наработаны в женском движении, присутствуют как в явном виде, что проявляется в деятельности, в социальных технологиях, в партнерстве, так и в неявном, которые осознаются только на интуитивном уровне. И хотя философы постмодерна пишут о ценностях как целях, о партнерстве как способе деятельности, как это привнести в социальную практику, не всегда ясно. Феминистские антропологи могут помочь в анализе развития современного женского движения.

13.2. Тело и телесный опыт в феминисткой антропологии

Феминистская критика во многом сыграла роль в отходе от картезианского дуализма, подвергнув сомнению представления о незначительности и ненужности исследований тела и телесности в социальных и гуманитарных науках. Сама по себе проблематизация пола была шагом в этом направлении.

Как показали феминистские авторы, одним из наиболее сильных механизмов, с помощью которых оперирует патриархат, – это контроль над телом. Культура часто представляет женщин как «более телесных», чем мужчин, в некотором смысле как представляющих само тело. А если опыт и ценность женщины заключается в матрицу сексуальности и репродукции, то ничего не стоит оправдать исключение в институтах занятости, образовании и общественной жизни в целом. Патриархатная власть основывается на социальных представлениях о биологических различиях между полами, в соответствии с которыми, исходя из своих биологических функций, женщина должна выполнять особые социальные задачи.

Следуя такой патриархатной идеологии, медицина, религия, брак и многие другие социальные институты осуществляют контроль над женщинами, контролируя их тела. Начиная с XIX в., всякая иная телесность, кроме материнской, как пишет Д.Михель, «изначально была обречена на пребывание в области анормального», причем именно медицина внесла наиболее существенный вклад в формирование этих воззрений как в девятнадцатом, так и в двадцатом веке. Кроме того, в культуре женские тела представляются как преуменьшенные и в некотором смысле патологические, по сравнению с мужской нормой: мягкие, слабые, неопределенные, незначительные по сравнению с твердыми, сильными, определенными, содержательными телами мужчин. Получается, что женщины заключены в набор дихотомий, в которых они представлены как обесцененные, незамеченные, молчаливые категории природы, тела, эмоций, по контрасту с культурой, мышлением, разумом.

Поворот социальной науки к телу позволило открыть новые возможности изучения не только женской, но и мужской телесности. Изначально работы о маскулинности фокусировались на вопросах насилия, агрессии и сексуальности, особенно гомосексуальности. Эротизация и сексуализация мужского тела – характерная особенность нынешнего этапа отечественной литературы в русле «мужских исследований» и важный вклад в развитие социальных исследований сексуальности.

По мысли Б.Тернера, именно «в постмодернистской критике рационального подхода проблема тела вновь была поднята как проблема историческая и стала обсуждаться с точки зрения соотношения человеческих желаний и разума. В результате критики интерпретации разума как инструмента эмансипации возник интерес к телу и как к источнику противостояния инструментальному разуму, и как к одному их объектов мира повседневной жизни, колонизированному общественной сферой (мужского) разума». Благодаря пересмотру сверх-рациональной, контролируемой и ограниченной картины мира родились новые направления – социология эмоций, сексуальности и тела.

На развитие социологии тела наибольшее влияние оказали, конечно, работы М.Фуко, которые открыли археологический поиск различных видов телесных практик – реализации, интенсификации и распределения власти (психиатризации, сексуальности, медикализации, дисциплинирования и наказания) – как социально установленных способов, традиций, правил познания другого.

В постсовременной культуре тело, телесный опыт коммодифицируется, становясь одним из видов товара в культуре потребления. В связи с этим тональность публикаций по телесности зачастую настроена в унисон с модой и потреблением. Киборги, женский боди-билдинг, транссексуальность, секс по Интернету – все эти темы связаны с важными теоретическими вопросами, но настолько ассоциируются с новостями светской жизни и развлечениями, что, по словам Дж.Твиг, не могут иметь ничего общего с моральной серьезностью социальной политики. В самом деле, культура потребления имеет дело с идеальными телами, распространяемыми через рекламные репрезентации с доминирующей в них визуальной образной составляющей. Поэтому, казалось бы, современный образный ряд тела так далек от социальной политики, чьи приоритеты связаны отнюдь не с идеальными эстетическими телами-канонами и средствами их воплощения.

Напомним, что характерным для исключения тела и телесности из методологии социальных наук был особый акцент на теории и противопоставление теории и практики. Привилегированные позиции в социологии (и философии) заняты теориями, созданные из абстрактных рассуждений в отрыве от практик конкретных людей. И до сих пор, даже в работах о теле, современное теоретизирование продолжает держать дистанцию от объекта исследования (который на самом деле является его субъектом), представляя тело, эмоции, человеческий опыт бесплотными.

Напротив, тесная связь теории и практики основывалась целым рядом исследователей на отрицании теории как абстрактных форм. Взамен предлагались теории, основанные на понимании жизненного опыта, на признании субъектности изучаемых людей. Большое значение в этом производстве теории нового типа сыграло в 1960-70-е годы формирование Б.Г.Глэзером и А.Л.Строссом качественной методологии grounded theory, распространение принципов акционистского и партисипаторного исследования.

Более прочной связи теории с практикой способствовала и критическая педагогика феминизма, в которой, как и в научной деятельности в русле женских и гендерных исследований, была интенция на непринятие дуалистического подхода к телу и сознанию. Критическая педагогика базируется на представлении о критическом знании по Ю.Хабермасу и включает, в частности, партисипаторные методы преподавания. Партисипаторный подход предоставляет целый ряд приемов для развития демократических процессов и децентрализации контроля не только в образовании, но и в исследованиях, непосредственно связанных с социальной политикой и социальной работой. Что касается преподавателей, приверженных данному методу, – они включают учащихся в разработку учебного плана или программы курса, а также применяют в своей педагогической деятельности такие приемы, которые позволяют повысить участие студентов в поиске, производстве и рефлексии знания по предмету.

В частности, сегодня все больше стран переходят в своих учреждениях среднего и высшего образования к модели проблемно-ориентированного обучения. В этой модели преподаватель играет роль инструктора, дающего стимульный материал и задание, а студенты самостоятельно распределяют функции внутри своей группы, управляют процессом поиска, обобщения и представления информации. Преподаватель вмешивается очень редко – лишь в тех случаях, когда студентам требуется консультация или когда происходит сбой в процессах самоуправления ввиду неопытности учащихся. Данный метод с особым успехом используется на занятиях по социальным и гуманитарным предметам, где требуется развитие независимого, критического мышления, навыков индивидуальной и коллективной работы, ответственности и интереса к новому знанию, где так важен опыт самостоятельных открытий, отстаивания и пересмотра своего мнения.

Трансформация знания и самих условий его производства связано с перераспределением власти в ситуации социологического или социально-антропологического исследования, принципиальными изменениями его методологии и тематизации. Основным параметром женской и мужской жизненной реальности становятся субъектность, специфический женский и мужской опыт, его воплощение в телесности, в соотношении с существующими социальными практиками и типами властных отношений, социальные структуры и процессы, формирующие условия материальные и дискурсивные женского и мужского существования.

Знание для Фуко – это форма власти. Отталкиваясь от этой предпосылки, наряду с возникновением разделяющих и исключающих институтов, мы наблюдаем рост научных классификаций психических заболеваний, таксономий бедных или типологий сексуальной девиации. Посредством применения таких систем знаний определяются и создаются отдельные популяции или группы. А посредством сбора статистических данных создаются «нормы», по которым можно судить об индивидах и классифицировать их.

При этом язык, на котором разрабатываются такие схемы, как правило, наполнен гуманитарном риторикой реформы и прогресса. Одной из задач Фуко было показать, что прогрессивные и просвещенные программы являются такими же выражениями власти, как и открыто репрессивные. Фуко пересматривает описания медицины, лечения безумных или статьи о росте сексуальной терпимости и свободы и показывает новые разнообразные формы репрессий – в которых дисциплинарные силы более не являются внешними и физическими, но интернализованы в системах мысли и практиках, поддерживающих их. Отметим, что упомянутые дисциплинарные техники не просто навязываются институциальными структурами, но существуют в формах самодисциплины, применяемые индивидами к самим себе, используя такие техники, как исповедь, терапия, упражнения и контроль тела. Часто эти процессы саморазвития опосредованы другим субъектом – священником, психологом, личным тренером и, добавим, преподавателями, авторами учебных пособий, тексты которых порой оказываются технологиями изготовления девиантов, пациентов, клиентов.

Полезные идеи Фуко в отношении критики институтов репрессивной власти применяются в феминистской теории и практике социальной работы, психиатрии, семейного консультирования.

Многие российские социологи сегодня вовлечены в дебаты о количественной и качественной методологии, а ведь в основе этих дебатов лежит все та же дихотомия разум/тело, на которое основаны аргументы о научности или ненаучности гибких методов, позволяющих озвучить замалчиваемые темы, признать ценность ранее дискредитированных понятий и раскрыть заретушированные страницы реальности. Именно с помощью гибких методов можно распознать глубинный смысл внешне наблюдаемых явлений, выявить или сформулировать социальную проблему так, как она рефлексируется или конструируется людьми в реальности.

Понимание оказывается в этой традиции интерсубъективным, эмоциональным процессом. Социолог, таким образом, уже не может претендовать на единственно правильную интерпретацию социального факта. Респондент, ученый, читатель научной статьи уравниваются в праве на конструирование истины нарратива. Напомним, что тенденция противопоставления социолога и информанта в субъект-объектной проекции критикуется, в частности, в постпозитивистских концепциях анализа текста как аксиологически неверная перспектива, дискриминирующая респондентов, навязывающая им роль подопытных, «дикарей», накидывающая на их рассказы железную сетку логики интерпретатора.

Не только в рамках исследований, но и в сфере практической помощи людям проявляются возможности качественной методологии, в частности, нарративного интервью. Социальные работники, психотерапевты, представители социальных движений помогают людям говорить о своих травмах, объединяют, связывают переживших экстремальные события, вовлекают в социальное действие по позитивному изменению жизненной ситуации. Нарративный анализ выступает в этом случае мощным инструментом коммуникации, активизирующим взаимное участие субъектов и рассмотрение различных точек зрения в процессе исследования важных жизненных проблем, социальной терапии и реабилитации.

Кроме того, методы нарративного и дискурсивного анализ могут играть положительную роль в формировании рефлексирующего практика. В частности, критическое прочтение дискурса социальной политики, языка социальных работников может пролить свет на идеологию отношений между государством, учреждением и клиентами. Анализ языка учреждения позволяет подвергнуть деконструкции идеологию профессии, те ее черты, которые обычно воспринимаются как должное и не обсуждаются. Кроме того, термины, в которых описываются социальные проблемы, являются не только продуктом социальных отношений, но и инструментом их конструирования. Поэтому в последние годы во многих странах клиенты и профессионалы стали бороться против дискриминирующего языка дефектологии, психиатрии, социальной работы. Эти усилия не напрасны и не случайны, они связаны с развитием социальной работы в направлении гуманизации и демократизации.

Языковые сферы социального обслуживания насыщены повседневными классификациями. В тех отделениях, которые занимаются обслуживанием пожилых, чаще встречаются такие определения клиентов, как «бабушки», «дедушки», «пожилые граждане», также «бабульки» и «дедульки», то есть в некоторых определениях звучит не только бытовое восприятие, но и взгляд сверху вниз, довольно покровительственный. Возможно, в основе этого лежат классовые различия (о клиентах отделения срочной помощи говорят «они нищие»), но особенно это проявляется в отношении некоторых групп клиентов, которые приносят беспокойство и требуют особого к себе отношения. Речь идет, например, о тех, у кого проблемы с психическим здоровьем или «неудобное» поведение: «они уже и с маразмом и со всем полным букетом», «больной на голову», «у них с головой не все в порядке», «люди с обострениями» – или кто, как считается, требует к себе слишком много внимания: «руки выкручивают».

В тех социальных службах, где сильнó влияние медицинских профессионалов, медицинский дискурс проявляется в лексиконе социальных работников. Это можно увидеть на примере реабилитационного центра, где детей называют «облéченные». Тех, кто ранее долгое время не получал социального обслуживания и не имел дела со специалистами по реабилитации называют «запущенные дети» или «запущенные случаи», подобно тому, как в медицине определяют больного, не обращавшегося за лечением. Доминирующей моделью профессионализма, считающейся адекватной задачам социальной работы, является работа психолога, юриста и медика. В рассуждениях о проблемах акцент делается либо на личности клиента – «неприспособленные к новым экономическим условиям», «бабушки разные бывают – грязные, гневные, доброжелательные, веселые», либо на узко формулируемые способы разрешения проблем: «обратиться к психологу, чтобы не страдать от одиночества», «к юристу – чтобы помог с работой».

Дискурс нормальности является доминирующим в определении клиентов Центра помощи семье, женщине и детям, хотя необходимо иметь в виду, что само определение нормальности варьируется и не всегда четко определено: «это – нормальная семья», «они там совершенно ненормальные», «там инвалид – ненормальный человек». Клиент в этом учреждении стигматизируется, воспринимается как маргинальная личность. Об этом говорят такие выражения: комментарий работника, выглядывающего в окно, – «какая-то странная тетя к нам идет! Наверное, клиент»; специалиста, который жалуется на стресс: «скоро сами клиентами станем этого центра! Сами себя обслуживать будем». Свою деятельность эти учреждения рассматривают в некоторой степени как деятельность по социальному контролю, нормализации, что находит отражение в языке организации.

13.3. Пол, гендер и власть

Идея, что отличие между женскими и мужскими исследованиями должно быть, т.е. что знание социально сконструировано, а потому «необъективно», пронизано отношениями власти и зависит от того, кто (мужчина или женщина, белый или цветной, колонизатор или колонизируемый, врач или пациент) является его производителем и вообще признается таковым – свидетельство огромного интеллектуального сдвига. Он не только поставил под сомнение объективность и рациональность декартовой когнитивной парадигмы, служашей «оправданием» науки, но и связал производство знания с проблемой власти. Отсутствие различия между мужскими и женским работами свидетельствует, как полагают интеллектуальные последователи Мишеля Фуко, о «мужском перекосе» (male bias), т.е. господстве и признании единственной модели описания мира, выработанной доминирующей социальной группой, в то время как альтернативные дескриптивные модели подавляются посредством цензуры, либо не могут возникнуть изначально. Цензура, если пользоваться терминологией Пьера Бурдье – это структура поля выражения (всей символической сферы) и, прежде всего, сам доступ к возможности высказаться, закрытый или затрудненный для некоторых групп. Если посмотреть на историю человечества, то связь между полом, властью и правом/возможностью публичной речи очевидна. Те, кто ущемлен экономически, социально или культурно, лишены также возможности поведать о свих потерях и своей боли. Можно спорить, однако, по поводу того, является ли связь между половой принадлежностью и правом артикуляции интересов необходимой или случайной.

Те, кто обладает правом речи и, соответственно, инструментами символического господства, а потому контролирует «производство реальности» - летописцы, историки, юристы, психологи, врачи, священники, антропологи, учителя и писатели и т.п. (среди которых почти не было женщин или цветных, не обученных грамоте, не допускаемых в университеты либо вообще в публичную сферу и т.п.) – сформировали и легитимизировали свои версии мира, термины, структуры речи, способы его выражения. Другие, те, кого Арденер назвал онемленными или лишенными речи (muted groups), не имея доступа к контролю над символической сферой, не могут ни создать собственную версию, ни добиться ее признания.

Группы, для которых в связи с их положением в структуре поля выражения возможности артикуляции и осознания своих интересов ограничены, «немы»: их реальность и образ мира не может быть описан в терминах доминирующей группы уже на уровне обычного языка. Заговорив, они используют тот аппарат, при помощи которого заведомо невозможно описать их миры: им «нечем кричать и разговаривать», как писал В. Маяковский (правда, по несколько иному поводу).

В антропологии, спецификой которой является полевая работа, асимметрия речи проявляется уже на уровне сбора данных: исследователи стремятся узнать у тех, кого заранее считают носителями важной информации – например, вождей и старейшин племени – о политических, социальных, экономических и религиозных институтах, имеющих очевидную формальную структуру, т.е. аналогичных тем, которые доминируют в западном обществе. В соответствии с собстсвенными культурными ожиданиями они, во-первых, относят женщин и их деятельность в область внеисторической частной (домашней) сферы и, соответственно, рассматривают их как менее значимых информантов, а, во-вторых, трактуют полученные сведения в рамках мужского опыта. Розалинд Майлз во “Всемирной женской истории» приводит наглядный пример такого подхода: археологи при раскопках первобытного стойбища находят палку с 30 зарубками. Возникают (и попадают в научную статью) две гипотезы: согласно одной, при помощи зарубок отмечались дни лунного месяца и палка – это своеобразный календарь. Согласно другой точке зрения, зарубки свидетельствуют о каличестве убитых на охоте животных. Но почему не предположить, спрашивает Майлз, что отметины использовались для подсчета менструального цикла женщины. Для чего использовалсь палка на самом деле, мы, скорее всего, никогда не узнаем, но 30-дневный лунный месяц также никому не известен.

Дескриптивные и прескриптивные компоненты так переплетались в процессе описания социальной реальности, что традиционная антропология выполняла свои собственные предсказания, причем неизменно предсказывала одинаково бесправное положение женщин в незападных культурах (что частично оправдывало колониальные цивилизационные проекты). Так как теоретические основания определяют методы сбора, интерпретации и представления данных, включение в антропологию женщин и превращение пола в категорию анализа не могло быть осуществлено по рецепту, как выразилась Хенриетта Мур, «добавить женщин и размешать. Эта не эмпирическая, а теоретическая и методологическая проблема потребовала пересмотра дискурсивных оснований дисциплины с тем, чтобы избежать по крайней мере трех основных стереотипов: перестать смотреть на женщину как на «экзотику», как на жертву и как на аномалию.

Концепция «обмена женщинами» Гейл Рубин Работа Гейл Рубин «Обмен женщинами» стала одним из «сакральных» текстов феминизма, соединившим психоанализ с антропологией в трактовке сексуальности как культурно конструируемой категории, лежащей в основе неравенства. Определяя, вслед за Леви-Строссом, смысл обмена подарками в установлении социальной связи, а логику системы родства в упорядочении общественных отношений в «догосударственных» обществах, Гейл Рубин заявляет, что брак является наиглавнейшей первобытной формой обмена подарками, а женщина – наиболее ценным даром. Тогда становится понятным всеобщее табу на инцест: его целью является превращение биологических явлений секса и воспроизводства в социальные акты посредством деления мира сексуального выбора на запрещенных и разрешенных партнеров. Запрет на сексуальное использование дочери или сестры – это правило, вынуждающее отдавать их другим (в языке сохранилось: «отдать замуж», «взять замуж»), в результате чего между семьями устанавливается социальная (родственная) связь.

Если женщина является предметом первобытной сделки (выходя замуж по любви, она тем самым все равно реализует ее), то тогда она – просто канал родственной связи, а не равноценный партнер в тех социальных отношениях, которые устанавливаются таким образом между мужчинами. Женщины не владеют женщинами так, как ими владеют мужчины, пишет Рубин, и социальный пол (гендер) представляет собой форму социального разделения, связанного с различными возможностями. «Обмен женщинами» – это предпосылка возникновения культуры, но тогда доминирование мужчин и угнетение женщин должны быть условиями ее существования. Невозможно сказать, могла ли культура «начаться» по-другому и какой бы она была; Гейл Рубин полагает, что культура «изобретательна». Изменение же существующего порядка потребует глобальный деконструкции, более глубинной, чем уничтожение классов.

Движение в глубь антропологического лабиринта приносит дальнейшие открытия: половое разделение труда не является специализацией по биологическому признаку, а имеет целью обеспечение жизнеспособного экономического союза мужчины и женщины. Соответсвующее поведение и, в частности, сексуальность, сформированы культурой для отражения их дополняющей и функциональной взаимосвязи. Брачный союз основан на различии и взаимоисключении мужчины и женщины, а его предпосылкой является культурно конструируемая гетеросексуальность. Гендер – это не просто идентификация человека с полом: он предполагает, что сексуальное желание должно быть направлено на противоположный пол. Очевидно, общество столь враждебно по отношениию к гомосексуальности именно потому, что в основе всей культуры, всей социальной иерархии лежит табу на одинаковость мужчины и женщины, подавляющее в них обоих любое естественное сходство. Страх «одинаковости» – это боязнь деконструкции нынешнего социального порядка: если бы гетеросексуальность была результатом биологии и гормонов, разве нужно было бы подкреплять ее тюремным наказанием за «нестандартную» сексуальную ориентацию? Боясь равенства, культура трансформирует биологический пол и превращает его в гендер и культурные конструкты мужественности и женственности. Антропологическая концепция Гейл Рубин – это фундаментальная, резонирующая в какой-то степени с идеями Фуко, догадка о «происхождении» пола, сексуальности, порождении желания и о самой сущности субъектности, о том, что содержание этих категорий исторически обусловлено, а потому изменняемо.

Природа и культура как женское и мужское в антропологической концепции Шерри Ортнер

Шерри Ортнер, антрополог той же радикальной интеллектуальной волны, что и Гейл Рубин, была также вдохновлена поиском первопричины угнетения женщин. Универсальность полового неравенства, его существование (в различных проявлениях) во всех культурах, примитивных или сложных, служит, по ее мнению, свидетельством того, что мы имеем дело с чем-то глубинным, фундаментальным и чрезвычайно упорным, с чем-то, что нельзя уничтожить не только измененим отдельных социальных ролей, но и перестройкой всей экономической структуры. Всеобщую девальвацию женщин (Ортнер использует именно этот термин – обесценивание- имея в виду, что женщины рассматриваются обществом как менее значимые и что существующая социальная организация не допускает женщин к деятельности, которая предполагает вхождение во власть) следует рассматривать в свете других универсалий. Но что является тем общим для всех культур, что заставляет помещать женщину на более низкую ступеньку в социальной иерархии?

Очевидно, женщина символизирует нечто, что все культуры трактуют как низшее, но что именно? Это нечто, полагает Ортнер, – природа, которую человек стремится покорить и контролировать: «в наиболее общем смысле мы отождествляем культуру с представлением о человеческом сознании и продуктах этого сознания (например, системах мышления и технологией), посредством которых человек стремиться осуществить контроль над природой». Природа существует сама собой, человек – посредством осознанного действия над природой.

Женщина обладает репродуктивными функциями, которые присущи только ей. Этот физиологический факт значим на трех уровнях: 1). Женское тело и его функции кажутся близкими к природе (в отличие от мужской физиологии, которая оставляет его свободным для культуры); 2). В связи со своими телесными функциями женщины помещаются в те социальные позиции (роли), которые считаются более низкими, чем мужские; 3). Традиционные женские роли, в свою очередь, порождают определенную психологию женщины, которая также рассматривается как менее окультуренная. Таким образом, оппозиция женского и мужского становится оппозицией природного и культурного: во всех обществах женщины рассматриваются как часть природы и помещаются вне исторического времени и пространства культуры, а мужчины, как часть культуры, живут в истории, творят, преодолевают земные пределы и воплощают «человеческое». То, что делают женщины даже за пределами домашней сферы, девальвируется, потому что это делают женщины, но это не предопределено природой, а сконструировано культурно.

Формулировки Ортнер блестяще описывают механизмы производства сексистских идеологий, и это подтвердилось еще и тогда, когда антропология занялась изучением функционирования стратегий колонизации, однако в этом случае модель угнетения оказалось сложнее: в нее включились такие переменные как раса и класс. В проектах западной колонизации женское в смысле первобытно-низменное стало метафорой тех неизведанных земель и народов, которые предстояло «окультурить», забрав оттуда золото, каучук, специи, нефть или рабов. Оно также было перенесено на представление о местных женщинах. Парадокс же состоит в том, что все империи оправдывают свою экспансию цивилизационной миссией, при этом под цивилизацией понимается западная модель культуры и общества. Империализм при выработке политики в отношении новых земель использовал сексистские представления об особой женской духовности (имелась в виду только белая женщина), возвышенности и общей окультуривающей роли. Будь то колонизация Америки, заселение Сибири или освоение богатств Африки и Азии, успешное функционирование колониального проекта требовало, чтобы рядом с грубым и сильным мужчиной-солдатом, промышленником, купцом или сосланным преступником была белая женщина, мать его детей, хозяйка дома и плантации, стоящая на страже морали как местного общества, так и массы темных (в прямом и переносном смысле) туземцев, а также удерживающая белого мужчину от связи с цветной женщиной (что могло погубить весь проект).

Однако для антропологов более поздней волны сама классическая антропологическая дихотомия «Запад»/»Восток» (интерпретируемая как существование двух больших идей со своими историями, традициями, образностью и словарями, которым соответствует определенная действительность) стала рассматриваться как проблематичная, поскольку во многих незападных культурах дихотомия женщина/мужчина и природа/культура вообще отсутствует.

Модель гендерной стратификации Джоан Хубер

Антропологи, более тяготеющие к вопросам социальной стратификации, чем структурализму и символическим дихотомиям, но также стремясь найти объяснение всеобщей гендерной иерархии, предпринимали попытки вписать пол и связанное с ним разделения труда в универсальную стратификацию. В свое время Ф. Энгельс совершил огромный прорыв, включив сексуальность и репродукцию в экономическую теорию, однако она все же не объясняет самого факта полового разделения труда. Кроме того, ни марксисты, ни последователи социологических идей Вебера не пытались заглянуть внутрь домохозяйства и выяснить, каким образом происходящее там включено в макроэкономику. В середине 1970-х Джоан Хубер предложила модель гендерной стратификации с учетом женской домашней работы, т.е. не дающей прибавочного продукта и не включаемой в совокупный национальный продукт (но выражающейся в миллиардах долларов, если эти услуги покупаются), а также тех двух задач воспроизводства, решение которых недоступно мужчинам: рождения и грудного вскармливания детей. Через два десятилетия она обобщила 25-летние исследования гендерного неравенства в антропологии и социологии, несколько модифицировав эту модель. Рассматривая взаимодействие нескольких факторов – экологии, технологии производства пищи и изменений рождаемости, Хубер исходит из следующих посылок (первая и третья связаны с общей теорией социальной стратификации в функционалистской перспективе): 1) члены семьи, производящие продукты, обладают большей властью и престижем, чем потребляющие: предпочтительнее обладать способностью давать, чем брать. Но от чего зависит, кто занят производительным трудом? Ответом может стать второе положение: 2) та работа, которую выполняют женщины, должна быть совместима с беременностью и грудным вскармливанием (задачами, которые не могут выполнить мужчины), если общество хочет выжить. При этом с точки зрения общей социальной стратификации 3) наибольшая власть и престиж в обществе принадлежат тем, кто контролирует распределение материальных ценностей за пределами семьи.

Взяв для анализа пять типов культур – охоту и собирательство, мотыжное земледелие, кочевье, пропашное земледелие и индустриальное общество, Джоан Хубер рассматривает, что делают для производства пищи мужчины, что – женщины и почему они не выполняют ту же работу, что и мужчины, если она дает больше пищи; каковы при этом брак и структура семьи (свободный брак, полигамия, моногамия); а также демографические тенденции – смертность, рождаемость, уровень разводов. Согласно ее выводам, статус женщин находится в прямой зависисмости от степени участия в обеспечении пищей, но в некоторых обществах потребность в воспроизводстве населения полностью исключает женщин из деятельности, дающей власть и престиж. Это происходит там, где добывание еды предполагает длительное отсутствие из дому (кочевые общества, охота), либо когда война становится значимым способом увеличения «излишков». Исключение женщин из этой деятельности, сопровождающееся их удаленностью от оружия и технологии, не биологично, а социально.

Усовершенствование орудий труда, приводящее к увеличению количества пищи, а также снижение уровней смертности и рождаемости – результат прогресса – непосредственно связаны с положением женщин. В постиндустриальную эпоху их статус начинает улучшаться (в то время как эволюционная марксистская модель предполагала непрерывное ухудшение положения угнетаемых), так как развитие технологии делает физические различия полов все менее значимыми, однако ключевым становится внутрисемейное разделение труда. Возведение проблемы домашней работы до глобального уровня в социальной стратификации соответствует представлению о публичной и частной сферах, когда к первой относятся государство и гражданское общество, а ко второй семья, как разделению по признаку пола. Признание функциональной важности работы, не ориентированной на рынок и в основном выполняемой женщинами, привело многих экономистов и социологов к утверждениям о политической значимости полового разделения труда, т.е. непосредственной связи с неравенством в обладании властью. Эксплуатация женщин дома служит поддержанию патриархального порядка в обществе: обладание общественной властью связано с возможностью порождать публичную, т.е. находящуюся вне домашней сферы, культуру.

13.4. Перспективы феминистской антропологии

Сосредоточившись на текстах, постмодернистский проект в антропологии заменил анализ социальный жизни анализом дискурса и сместил внимание с «власти к политике ее репрезентации» (24). Выводы об отсутствии определенных выводов и принципиальной невозможности сравнения культур порождены противоречивым интеллектуальным контекстом последних десятилетий: вера в прогресс и науку сосуществует с представлением о ее культурной сконструированности в ответ на западный социальный заказ и изменяющиеся представления об «истине». Согласно концепции Мишеля Фуко, знание, истина, научно обоснованные выводы – результат научного дискурса, который и устанавливает различие между знанием и незнанием. Именно для этого нужны социально сконструированные институты (школы, клиники, лаборатории, государственное управления этими институтами и т.п.).

Естественные науки и технология фундаментальным образом трансформировали антропологию путем трансформации объектов ее анализа, т.е. как самой социальной реальности, так и способов ее репрезентации. Медицина и микротехнологии, дав возможность человеку заглянуть внутрь собственного тела и увидеть не только внутренние органы, но даже клетку; изменили понятие «себя»: мы, каждый из нас более не являемся отдельными и конечными (если были такими когда-то вообще). Медицинская антропология, которая ранее сосредотачивалась на изучении «этномедицины», в том числе этногинекологии (методов лечения, которые традиционно применялись в различных культурах, а также представлений о том, какие причины вызывают различные заболевания, например, бесплодие) обратилась к рассмотрению восприятия новых медицинских и особенно репродуктивных технологий в западном обществе. Сборник 1991 года «Гендер на перекрестках знания: феминистская антропология в эпоху постмодерна» включает работу Рейны Рэпп «Моральные пионеры: женщины, мужчины и эмбрионы на передовом крае репродуктивной технологии», построенную на анализе частично струтурированных интервью с женщинами, которым было рекомендовано пройти процедуру амнеоцентоза (взятия околоплодной жидкости для определения наличия генетических отклонений у плода). Работ, посвященных восприятию новых методов лечения и технологий в незападных культурах, сравнительно мало, но их корпус начал расти по мере того, как СПИД был признан глобальной проблемой.

Развитие электронной коммуникации привело к изменению представлений о социальном взаимодействии как непосредственном и тем самым революционизировало понятие общества: мир маркируется сегодня как «единая деревня», в которой сформировались новые модели потребления и интимных отношений. Телевизионные мыльные оперы превратились в глобальный феномен; стал возможен и распространен секс по телефону, по интернету, с учетом тех возможностей экспериментирования с сексуальной идентичностью и отрывом от непосредственной телесности, которые они могут предоставить. В интернете появились каталоги возможных сексуальных партнеров, куда – теоретически- может быть занесен кто угодно. Практически же в этих каталогах больше женщин, чем мужчин: женская сексуальность по-прежнему является товаром в большей степени, чем мужская.

В связи с рассмотрением технических достижений, в поле зрения антропологии попадает поведение людей в условиях технологических катастроф, например, методы защиты от радиации, которые использовались после Чернобыля.

Как медицинские, так и любые другие технологии не существуют вне социальных условий их использования. Проблема пола и новых технологий в условиях глобализации сама становится предметом социального анализа. Переконфигурация мирового пространства, ведущая к сосредоточению работ по развитию новых технологий только в «промышленно развитых частях света» (более всего в Северной Америке), в соединении с внешне гендерно нейтральной миграционной политикой и реальной удаленностью женщин от технологичных профессий приводит к последствиям, которые не позволяют однозначно ответить на вопрос, как новые технологии влияют на статус женщин – улучшают или ухудшают его.

Согласно высказанной глобалистами точке зрения, в современном мире достаточно свободно перемещаются потоки товаров, услуг, людей и денег, а рынок труда глобален и потребность в рабочей силе в одном месте может возмещаться за счет притока извне. Однако данная точка зрения не только фактически подразумевает существование неравенства между различными регионами планеты (почему рабочая сила и перемещается, например, из Юго-Восточной Азии в США), но является еще и «внегендерной», не учитывающей профессиональной сегрегации по признаку пола. Женщины и мужчины исторически выполняли и в значительной степени выполняют до сих пор различные виды работ (преодолеть этот барьер не удается), а потому находятся в различных сферах рынка труда. Когда-то Джоан Хубер назвала удаленность женщин от обработки металла началом их всемирно-исторического поражения; в наше время профессиональная сегрегация по признаку пола продолжает оставаться разделением на технологичные и нетехнологичные профессии. Мужчины и женщины в постсовременном мире по-прежнему обладают неравными возможностями доступа к новым технологиям и связанным с ними профессиям, а, соответственно, получения и в то же время именно женщины являются необходимым «компонентом» технологического развития – подобно тому, как жены, санитарки, проститутки и работницы военных заводов необходимы для существования военной машины и милитаристской идеологии.

Многие исследователи видят господство постмодернистского выражения в социальных науках в его связи с «культурной логикой позднего капитала» (29) с его социальными проблемами и противоречиями, в том числе проблемой гендерного неравенства. Одни сообщества теряют политическую волю; другие, наоборот, только начинают ее обретать, и «прекрасный новый мир» западного «прогресса» соседствует с возрождением фундаментализма в самых экстремистких формах. Воображенные национальные сообщества (используя классическое определение Бенедикта Андерсона) и новые национальные государства, основанные на мифе общности происхождения, культуры или истории приписывают мужчинам и женщинам разные функции в биологическом и культурном воспроизводстве нации, а также различные места и роли в политическом пространстве. Моральная антропология настаивает на ключевой роли интеллектуалов в создании «истории» как воображаемого прошлого, в изобретении «нации», «традиции», «объективной науки». Отношения между знанием и властью, распространение знаний (в том числе через систему образования) как часть технологии власти и формирования объектов подчинения, сложная связь между идеологиями и интересами их пропагандистов – вопросы не только личного морального выбора интеллектуалов, но их необходимого присутствия в институтах, от контркультуры до академии и правительства. В начале процесса по выработке политики, основанной на «объективных научных данных» всегда стоит эксперт (в том числе антрополог), являющийся, таким образом, частью системы власти. Отсюда задача критически мыслящего антрополога – раскрытие технологии власти в антропологии и, тем самым, ее деконструкция.

Культурно сконструированный, но тем не менее реально существующий материальный мир постфеминистской эры, несмотря на прогресс и науку, не в состоянии пока что победить феминизацию бедности и обнищание целых стран и континентов, профессиональную сегрегацию, недоступность образования и медицинского обслуживания для бедных, насилие против женщин (проституцию и порнографию как его часть), гендерную цензуру в культуре, отсутствие экономически доступных услуг по присмотру за детьми, а потому продолжающееся делегирование женщин в частную сферу и следующую из этого асимметрию в обладании властью. Отсюда необходимость феминисткого проекта в антропологии, начатого когда-то с тем, чтобы понять наше положение и изменить его.

К лекциям

На главную страницу

Тема 14. Городская антропология

(материал необходимо изучить к 22.12.2009 )

14.1. Город как объект изучения

У каждой научной дисциплины есть собственный идеальный образ города, как предмет изучения, отвечающий ряду черт той или иной отрасли науки. Происхождение городов – тема, которая в большей степени волнует: историков, описывающих эволюцию различных форм человеческих поселений; географов, занимающихся изучением феномена появления городов и пытающихся объяснить диффузию городских форм; антропологов, изучающих историческое разнообразие форм человеческого сосуществования.

Города в исторической трактовке, как правило, становятся предметами для изучения городского быта, взаимоотношений города и товарного рынка, политических институтов.

Урбанизация, пожалуй, является универсальной темой изучения для всех научных дисциплин, занимающихся урбанистикой, за исключением политологии. Хотя и здесь могут быть исключения, в том случае, когда урбанизация выступает как переменная составляющая в изучении различных политических режимов.

Городская форма или городская морфология приблизительно может быть определена как физический образ архитектурного пространства, включая улицы, парки, дворы, образующий внешний облик города (городской ландшафт). Вполне естественно, что основной вклад в изучение морфологии городского пространства вносит архитектура. Однако сами архитектурные формы – порождение экономических отношений. Географическая составляющая этого процесса заключается в изучении пространственных форм расширения городской среды, вопросы земельной ренты. Социология же изучает взаимовлияние городской среды и человеческого сообщества.

Урбанизм, как образ жизни и доминирующая форма жизнедеятельности человека в городской среде, интересен, главным образом, антропологам, историкам, политологам, социологам. «Урбанизм, как путь (образ) жизни», стал принятой формулой, отражающей существо города, как предмет изучения социальных наук.

Городские системы – предмет изучения, во главе угла которого отношения между городом и окружающим его регионом. История «сельско-городских» отношений, экономика этих взаимосвязей и их взаимовлияние привлекают географов, региональных планировщиков, историков и экономистов. В контексте данного анализа сложились два традиционных методологических подхода. Первый, вслед за Кристаллером предлагает считать город «центральным местом» региона, обслуживающим окружающее население. Второй, марксистский подход отводит городу роль доминирования и властвования – силы, которая изымает излишек у жителей деревни. Однако эти подходы не исчерпывают всей полноты методологических оснований и динамики городских систем. Анализ города в контексте культуры, где доминирующим является значение социальных, ценностных и духовных, а не экономических факторов, представляется не менее значимым.

Городское правительство или изучение вопросов управления городом, за которыми скрываются экономические факторы, сложившиеся исторически и географически обусловленные, – тема, привлекающая внимание представителей экономики, истории, географии и конечно же политологии.

Сообщество и структуры власти – тема, которой посвящают свои исследования политологи и социологи. Формирование и эволюция политических элит, складывание первичных общественных отношений среди жителей городов, объединенных общим местом проживания или интересами, все это приоритетные темы урбанологов.

В начале 1960-х гг. известный архитектор и урбанолог Кевин Линч (K. Linch) провел серию исследований о восприятии различными людьми одного и того же города. Основой для них послужили интервью об образах центральных частей Бостона, Лос-Анжелеса, Нью-Джерси. Ученый сделал предположение, что образом города является общий ментальный рисунок внешнего физического мира города. Одним из главных результатов исследования, основанного на оригинальной методике индивидуального картографирования центральной части города, явилось то, что восприятие (образ) города у разных людей существенно разнится. В свою очередь, восприятие зависит от целого ряда причин, в числе которых возраст, социальное положение, статус, уровень образования.

Психолог С. Майлгрэм (S. Milgram), пытаясь объяснить причину данного феномена, пришел к выводу, что ментальные карты основываются на личном опыте, интересах и собственных знаниях о социально значимых «важных зонах» города.

Таким образом, не существует единого образа города. Люди «строят» свой город в воображении, используя для этого различные детали городского ландшафта. При этом важно заметить, что восприятие города у разных людей может отличаться весьма существенно, и такие, созданные в воображении, города являются максимально индивидуализированными.

Однако различные образы одного города характерны не только для людей, но и для различных научных дисциплин, и это вполне естественно. Разные науки выделяют в изучаемом объекте – городе лишь отдельные, «свои» стороны.

14.2. Город как предмет антропологических исследований

Окончательное выделение городской антропологии на Западе в самостоятельную дисциплину произошло в 50-60 гг. В России до сих пор городской антропологии не удалось институционализироваться. Она так и осталась разобщенной между отдельными научными дисциплинами: этнографией, философией, социологией.

Городская антропология в США и Европе пережила научный бум в 1950-е гг., тогда же сложились два основных подхода к исследованиям. Одно направление ведет свое начало от археологии и истории древнейших времен. Эти исследования основывались на данных археологических исследований на Ближнем Востоке, в Индии, в странах Латинской Америки, в которых города были центрами торговли и культуры. В городах появились первые институты власти, науки.

Другое направление пыталось связать исторические феномены с современными городскими процессами. Р. Редфилд (R. Redfild), опираясь на выделенный им «идеальный тип» «патриархального», крестьянского (folk society) общества, пытался объяснить роль города не просто через специфику места и сообщества, но и особого статуса города в трансформации культуры. В контексте отношений между элитной, городской культурой и культурой крестьянской.

Однако в своей классической стадии антропология в большей степени продолжала идентифицироваться с изучением примитивных обществ и базировалась на их основаниях. Во-первых, примитивное (или крестьянское), как объект исследований. Во-вторых, функционализм, как методология анализа. В-третьих, культурный релятивизм, как моральная основа. В-четвертых, включенное наблюдение, как исследовательский метод.

В числе несомненных заслуг антропологических исследований следует назвать углубленное развитие качественных методов исследований и изменение отношения населения развитых стран к социальному порядку на окраинах городов, в трущобах, этнических анклавах и сегрегированных сообществах. Если раньше все происходящее там объяснялось с точки зрения несовершенства и хаоса, то в результате исследований городских антропологов, жизнь национальных сообществ стала осознаваться с позиций культурного отличия и разнообразия.

Иными словами, все происходящее в районах Манчестера или Бирмингема, населенных выходцами из Центральной Азии, с Ближнего и Среднего Востока, стран Карибского бассейна и Латинской Америки, приобрело черты осознанности и понимания. Одобряемые их сообществами законы и нормы совместного проживания, арабы и латиноамериканцы принесли вслед за собой из тех стран, где они жили. «Культурная релятивация», воспитанная, во многом, благодаря исследованиям городских антропологов, стала орудием борьбы против расизма.

В антропологическом изучении даже самого крупного города исследователи выделяли для изучения небольшие сообщества. В числе классических работ такого рода необходимо назвать работы: Р. и Х. Линдов (R. H. Lynd) «Средний город» об изучении провинциальной, городской американской культуры; серию томов У. Уорнера (W. Warner) «Янки-сити» – об обычаях, идеях, верованиях, ритуалах американцев. В своих исследованиях города антропологи исходят из постулата, что, изучая общество в целом, необходимо изучить все его части. Из изученных фрагментов можно «собрать» все здание города. Названный постулат чаще других относят к порокам городской антропологии. Количество городских антропологических исследований продолжает увеличиваться, растет и число авторов, занимающихся этой дисциплиной. С 1972 в США начал издаваться журнал « Городская Антропология «(Urban Antropology and studies of cultural sistems and world economic development).

Город как предмет социологии и социальной антропологии

Аналогично другим дисциплинам, в социологии и социальной антропологии исторически сложились разные образы города. Условно эти образы можно сгруппировать по двум направлениям: ценностное и аналитическое. (см. таблицу ).

Таблица . Образы города в социологии и социальной антропологии

	Ценностное	измерение
	позитивное		негативное
Аналитическое	Микрокосм	город как базар	город как джунгли
измерение	Макрокосм	город как организм	город – машина

У каждого ученого при рассмотрении им города превалируют положительные или отрицательные стороны образа. В первом случае, город рассматривается как источник преступлений, отклонений и разного рода девиаций. Во втором случае, город рассматривается, как более интенсивное коммуникативное пространство, место концентрации науки, культуры и образования.

В других случаях город может выступать как объект микро- и макроанализа. Микроанализ города ставит во главу угла конкретные явления и феномены городской жизни. Увеличение масштаба анализа дает возможность взглянуть на город во всей его целостности и полноте.

Город как базар можно отнести к положительным образам. Это место, дающее рыночные возможности для выбора форм самоуправления. Это богатство и разнообразие черт, позволяющее каждому найти в городе свое. Ф. Зиммель (F. Zimmel) пишет о кругах – «паутине» человеческих взаимозависимостей. Если человек рождается как представитель лишь одного круга, то в течение жизни каждый расширяет круг своего проникновения в самые различные слои, начиная от семейных и заканчивая профессиональными. Впоследствии взгляды Зиммеля творчески развивались учеными, увидевшими в городе богатство представляемых возможностей.

Город как джунгли. Этот образ чаще других используется в описании предмета. В данном случае город предстает как место, где идет постоянная борьба за выживание. Это плотно населенная территория, различные части которой охраняются теми, кто имеет на нее права. Это каждодневные контакты с чужаками, которые в любой момент могут стать проблемами. Не следует отождествлять джунгли с хаотизмом и беспорядочностью. Социологи видят за кажущейся бессистемностью порядок и действие законов.

Основным отличием двух образов города является то, что рыночные возможности, предоставляемые городом, наталкиваются на постоянную борьбу за них с чужими в городе-джунглях. Если социологов, изучающих город-базар, интересует в основном личностная сторона взаимоотношений, то для другой части социологов в большей степени важна общественная, межличностная сторона взаимодействий. Зиммель в другой своей классической работе (Metropolis and mental life. 1903) определил оба образа города, будучи большим мастером выявления дуальной сущности явлений.

Таким образом, для социологов данного направления главное – это изучение «мира незнакомых». И. Гоффман (E. Goffman) – один из наиболее известных авторов, изучавших поведение человека в городе именно в таком контексте. «Презентация себя в каждодневной жизни» – основной способ существования человека в незнакомом мире и название одной из основных работ классика.

Работы авторов Чикагской экологической школы позволили выделить в городе различные территориальные общности, занявшие в нем определенные ниши и успешно сосуществовавшие друг с другом. Количественный рост и возрастание сложности организации территориальных сообществ рассматривались через призму экологических терминов: вторжение, накопление, вытеснение. Город в работах этих авторов выступал отнюдь не как дезорганизованное пространство. Напротив, за всеми основными процессами прослеживалась борьба за недостающие ресурсы.

Город как организм. Такого рода традиции в описании города восходят к работам Г. Спенсера, синтезировавшего «эволюционистскую перспективу» с разделением труда А. Смита. Результатом подобного синтеза стал взгляд на социальное развитие в терминах увеличивающейся гетерогенности, к которой в наибольшей степени подходил образ организма. В рамках данного направления, город предстает как система, в которой имеется новое качество, иное, нежели чем в отдельных его частях.

В числе наиболее авторитетных авторов, изучавших город в таком контексте, можно назвать Э. Дюркгейма. «Органическая солидарность», лежавшая в основе современного ему общества, базировалась на связи социально специализированных единиц. В то время как «механическая солидарность» традиционного общества базировалась на гомогенных общественных единицах. В современном обществе каждая часть его системы зависит от другой, именно это не позволяет ему ввергнуться в пучину постоянных конфликтов. Через «органическую солидарность» разнообразие ведет к специализации – основе нового социального порядка. Подход к городу с позиций «органической солидарности» выводит предмет с позиций его внутренней замкнутости, характерной для социологов Чикагской школы. Таким образом, город начинал представать как часть сложной системы общества, где его формирование было лишь частью многомерного исторического процесса.

Город как машина. Наиболее ярко картину города, отвечающую данному образу, можно увидеть в фильме Ч. Чаплина «Новые времена». Эта машина создана ради собственного интереса создателя механизма. Ее целью является отнюдь не благополучие отдельных ее составляющих и обслуживающих, скорее наоборот. В работе 1988 г. Д. Логэна(J. Logan) и Х. Молоча (H. Molotch) «Городское богатство. Политэкономия места» анализируется возрастание зависимости города от интереса правящих элит, от выгоды и процветания данных групп городского населения. В рамках этого направления работает целая плеяда выдающихся социологов: Д. Харвей, М. Кастельс. Все они в основу анализа города кладут изучение экономических процессов и политического властного процветания, влияющего на формирование города.

14.3. Проблематика изучения российских городов в отечественной и зарубежной литературе

Названной теме посвящено огромное число исследований как в России, так и за рубежом. Среди наиболее значимых работ следует назвать серию публикаций Института социально-экономических проблем (ИСЭП, Ленинград). «Город: проблемы социального развития» (1982); «Урбанизация и развитие городов в СССР» (1985); «Крупный город: проблемы и тенденции развития» (1988); «Урбанизация и развитие регионов областного уровня» (1990) и другие. В названных и иных работах института нашел отражение весь спектр взглядов советских урбанологов на развитие городов.

Основные тенденции урбанизации в СССР в контексте мировой урбанизации – тема многих работ Б. С. Хорева (1992). Изучение работ через призму экологической интерпретации – доминирующая тема работ О. Н. Яницкого (1987) и В. Л. Глазычева (1984). Кроме того, существует обширная библиография работ, посвященных отдельным сторонам изучения городов (Аитов, 1988; Куцев, 1982; Янкова, 1982 и т. д.).

В числе наиболее известных работ зарубежных авторов о советском городе следует назвать работы С. Харриса (1970); Х. Мортона и Р. Стюарта (1984); А. Френча и Р. Хамильтона (1979); О. Батера (1980). Среди последних работ необходимо особо выделить сборник статей, подготовленных Институтом перспективных российских исследований им. Кеннана (США) под редакцией В. Брумфильда и Б. Рубла «Российское жилье в современный век. Дизайн и социальная история». Исследование выходит за рамки темы, определенной в названии. Фактически, это работа о разных гранях российского города. Безусловный интерес у специалистов вызывает и одна из последних работ директора института Б. Рубла «Деньги поют. Изменения в политике развития городского пространства в постсоветском Ярославле». В этой работе анализируются основные, традиционные и новые подходы к городскому планированию в России на примере одного из российских городов.

14.4. История городов, особенности формирования и структуры урбанизированных поселений

Проблемы определения дефиниции «город»

Проблемы определения дефиниции «город» отнюдь не всегда носили исследовательский характер. В Средние века борьба за придание нового административного статуса поселениям определялась ощутимой значимостью такого обретения. Новый статус приводил к большему количеству прав и свобод в области местного самоуправления, экономическому благоприятствованию, в силу размещения административных учреждений и привлечению коммерческих предприятий, заинтересованных в получении заказов от государства и обслуживающих знать или чиновничество.

Таким образом, одно из исторически сложившихся узлов пересечения интересов – стремление местных элит к приданию их поселениям статуса городов. Необходимость административной точности в принятии решений о повышении статуса требовала постоянного учета численности населения в селениях. Статистический учет населения был нужен и для того, чтобы определить численность налогоплательщиков. Зафиксированная городская граница средневекового города – ограда создавалась не только в целях обороны, но и в целях таможенных сборов с купцов, стремившихся торговать на городском рынке. В некоторых странах мира звание «город» присуждалось на торжественных церемониях, как результат определенных заслуг.

Со временем начала отделяться исследовательская доминанта в определении дефиниции. Историки, географы, а затем и социологи породили многочисленные подходы к определению. Они главным образом зависели от научной специализации, мировоззренческих взглядов и специфики творческого видения конкретного ученого. Так, в конце XIX в. Ф. Ратцель, определяя рамки географии человека, назвал городом «долговременное скопление людей и их жилищ, занимающее значительное пространство и расположенное в центре крупных коммуникаций» (Боже-Гарнье Ж., Шабо Ж. 1963). Основными пунктами определения города у Ратцеля, таким образом, выступают: специфические виды деятельности, скопление жилищ, минимальный предел численности населения.

Основной упор в геоурбанистических исследованиях после Ратцеля делался на деятельности, концентрировавшейся в городах. Но даже элементарное перечисление видов деятельности горожан не простое дело. В силу этого самым простым вариантом такого определения служит противопоставление городских видов деятельности сельским. Таким образом, в городах концентрируется несельскохозяйственное производство.

Анализируя собственно городские виды деятельности, можно сделать вывод, что исторически ключевыми видами деятельности в городах выступали торговля, административная деятельность и мелкое ремесло. В то время как промышленность играла второстепенную роль.

В последующем все большее число исследователей стали прибегать к термину «образ жизни» при определении города. Этот термин справедливо критикуется за его расплывчатость. И тем не менее он все больше доминировал в исследованиях самой разной направленности. Без сомнений, большинство современных социологических концепций основаны на этом понятии или его модификациях.

В рамках культурологической традиции употребления дефиниции «город» – ментальный образ морфологии, архитектурных и ландшафтных форм, место концентрации шедевров и вопиющей бездарности, культивируемых парков и промышленных пейзажей. Контраст городских форм и проявлений – источник, питающий творчество представителей многих научных направлений и дисциплин.

Сегодня административная и исследовательская функции в определении городского статуса слились в попытках точного определения численности городских агломераций в целях научного управления процессами расселения. Таким образом, количественный критерий присутствует почти во всех определениях. Однако страновое отличие минимальной численности населения чрезвычайно велико. Во Франции еще с 1887 г. сохраняется критерий минимальной численности города в 2 тысячи человек. В Японии же города должны иметь численность населения не менее 30000 человек. В Дании агломерация может начинаться и с 200 человек. В разных республиках СССР существовали различные нормативы численности для городов.

В некоторых странах численность сочетается с сопутствующим критерием. Во Франции к числу таких критериев относится расстояние между домами. Оно не должно в одном городе превышать 200 метров. В Израиле при 2000 человек – минимальной численности горожан не менее 1/3 из них должны заниматься несельскохозяйственным трудом.

Сегодня, все чаще, наряду с понятием «город» используются более широкие понятия, которые включают кроме собственно города еще и другие населенные пункты, тесно с ним связанные и от него зависимые. Такому городу присваивают название «агломерация» или урбанизированная зона (метрополитенская зона).

Индустриализация и рост городов

Среди источников индустриальной революции разные авторы выдвигают разные приоритеты. Это и изменение в технологии, потребовавшее адекватной формы социальной организации, и изменение в характере производительных сил, повлекшее сдвиг в производственных отношениях. Протестантская реформация утвердила ценности рациональности, тяжелого повседневного труда и его материальной оценки. Одновременно с этим, причины индустриализации обнаруживают и в разрушении феодального порядка, росте национальных и современных государств.

Британия является страной классического индустриального урбанизма, и именно на примере этой страны особенно хорошо прослеживается эволюция городских поселений того времени.В начале ХVIII столетия в английском сельском хозяйстве произошли революционные изменения, связанные главным образом с переходом на трехпольную систему возделывания земель. Это повлекло укрупнение хозяйств и привело к массовым разорениям и ликвидации земельных наделов фермеров и мелких землевладельцев. Кроме того, появились более эффективные технологии выращивания домашних животных, а также хранения кормов для них. Таким образом, в Британии того времени за 50 лет произошли следующие изменения: количественное увеличение и качественное улучшение продуктов питания, сократившие смертность; сокращение заинтересованности в рабочей силе на селе; качественное улучшение транспортной системы между поселениями и внутри городов, появляются паровые двигатели. Британия покрылась паутиной водных каналов, существенно упростивших доставку товаров в города. Существенные изменения произошли и в производстве товаров, и в жилищной сфере. Началось строительство дешевого жилья для семей в городах. Лондон в 1800 году стал крупнейшим городом мира с населением 900 тыс. человек.

В середине ХIХ века в российских городах проживало лишь 5% населения страны (около 3,4 млн. человек). За период бурного индустриального роста (1850-1914) городское население увеличилось в три раза. В эти годы в российских городах можно было обнаружить весь спектр проблем, свойственных периоду неконтролируемой форсируемой урбанизации. Достаточно сказать лишь, что в Петербурге на одну комнату приходилось по девять человек. Это больше, чем в Берлине (3,6), Вене (4,2), Париже (2,7). В 25% жилых помещений не было проточной воды и водяных туалетов. 47% всех болезней, присущих россиянам в то время, были инфекционного характера. Уровень детской смертности колебался от 20 до 29 на тысячу жителей. С 1883 по 1917 г. Москва перенесла 32 эпидемии (оспа, тиф, холера).

Основные черты урбанизации в современном мире

Условно можно выделить урбанизацию в узком смысле слова, как рост городского населения и рост городов, и в широком смысле слова, как исторический процесс повышения роли городов и городского образа жизни в развитии общества. Повышение роли городов наблюдалось на всем протяжении истории человечества, но лишь в ХIХ веке начинается существенная концентрация людей в городах, которая усиливается в ХХ веке и достигает своего пика после второй мировой войны. Современная урбанизация – это процесс появления уже не только крупных городов, но и объединений городов – агломераций.

В содержательном плане урбанизации понимается как целостный процесс, содержанием которого являются изменения культурного значения и социальных функций городской концентрации населения, орудий производства, капитала, наслаждений, потребностей (Долгий В. М., Левада Ю. А., Левинсон А. Г. 1974).

В рамках наиболее развитого в российской урбанистике экологического подхода к урбанизации под последней подразумевается «концентрированное выражение форм, способов, принципов организации человеком окружающей среды, ареалов окружающей территории, способности осваивать неосвоенное пространство, организовывать его в соответствии с объективными предметными закономерностями среды» (Ахиезер А. С. 1988).

Для современной урбанизации характерны следующие особенности:

1. Концентрация, интенсификация, дифференциация и разнообразие городских видов деятельности в городах и агломерациях.

2. Распространение вне центров и урбанизированных ареалов городского образа жизни.

3. Развитие крупных городских агломераций.

4. Усложнение форм и систем урбанизированного расселения: переход от точечных агломераций к линейным – к узловым, полосовым.

5. Увеличение радиусов расселения в пределах агломераций и урбанизированных районов, связанных с местами приложения труда, зонами отдыха и т. д. (Пивоваров Ю. Л. 1994).

Урбанизация неминуемо затрагивает и существенно деформирует структуру пригородов, размеры сельской местности сокращаются. Стремительное развитие пригородов (субурбанизация) и внедрение городских норм условий жизни на селе (рурурбанизация) – сущностные черты современной урбанизации.

За последние 40 лет с 1950 по 1990 г. городское население земного шара увеличилось в 3,6 раза, а его доля в общей численности населения превысила 45%. В 1990 г. горожане составляли 75% всего населения в Северной Америке; 73% в Европе; 71% в Латинской Америке, Австралии и Океании; 66% в бывшем СССР; 34% в Азии и Африке.

Уже в ХIХ веке становится заметной тенденция увеличения численности населения в крупнейших городах. В 1800 году в мире насчитывалось 750 городов с населением более 5 тыс. жителей, из них лишь около 50 имело 100 тысяч и более жителей. В 1900 году городов с теми же параметрами насчитывалось уже более 300, в 43 из них проживало более 500 тыс. жителей, а в 16 – свыше одного миллиона.

В 1950-1990 гг. количество городов с населением более 1 млн. человек увеличилось с 77 до 275. Ныне в агломерациях-миллионерах проживает 1/3 всех горожан мира. В 1950 г. в мире были лишь две сверхагломерации с населением выше 5 млн. человек: Нью-Йорк и Лондон, в 1990 г. – 20, из них 14 в развивающихся странах. В результате слияния агломераций, вдоль транспортной магистрали возникают мегалополисы. В США один мегалополис – «Босваш» сформировался вдоль Атлантического побережья: Нью-Йорк, Филадельфия, Балтимор, Вашингтон. Другой – вдоль побережья великих озер: Чикаго, Детройт, Кливленд, Питтсбург. Самый большой в мире мегалополис сложился в Японии вдоль Тихоокенского побережья, в нем проживает свыше 70 млн. человек.

Особенности урбанизации в России

В отечественной литературе существуют различные подходы к периодизации процесса урбанизации в советской России (А. В. Дмитриев, А. М. Лола, М. Н. Межевич. 1988., Пивоваров, Ю. Л. 1994). Взяв за основу наиболее общий подход к систематизации, выделим два этапа урбанизации на территории России.

Первый этап охватывал период индустриализации страны, коллективизации сельского хозяйства, а также восстановления и реконструкции народного хозяйства в послевоенное время и продолжался по существу вплоть до начала 70-х гг. Его отличает стремительная концентрация производства в крупных городах, создание новых городов в регионах интенсивного освоения.

С середины 70-х гг. назрели предпосылки перехода от экстенсивных форм управления развитием системы городского расселения к интенсивным. В целом этот переход был вызван ослаблением управляемости расселением, истощением ресурсов, необходимых для экстенсивной фазы размещения производства, расселения населения, развития инфраструктуры. Нарастали также многообразные негативные социальные и экологические последствия от чрезмерной индустриализованности процессов урбанизации. Города, воспринимавшиеся как придатки заводов, шахт, рудников, нефтянных и газопромыслов, стали создавать проблемы, неведомые технократическим устремлениям их создателей. До поры до времени все это объяснялось несоответствием реальности существовавшей нормативной базе: недостаточным количеством строившегося жилья, мест в детских садах и школах, числа магазинов и предприятий бытового обслуживания.

В начале 70-х гг. явно усилились интеграционные процессы в системе территориальной организации производства и в расселении. Возросло воздействие крупнейших городов на окружающую территорию, активизировались связи между городами. Начала формироваться специфическая городская культура, сглаживавшая острые углы технократически сконструированного городского пространства.

Социально-экономические и политические трансформации российского общества привели к серьезным изменениям в развитии внутригородских процессов. Среди видимых проявлений этого изменения можно назвать отмеченное статистикой существенное замедление динамики роста крупных городов. Городские власти, подавляющего большинства российских городов, были вынуждены отказаться от модели «жилищного конвейера» – жилищной политики, сложившейся в России с 60-х гг. Инвестиционные потоки, определяющие рост городов, регулируются в настоящее время властями субъектов Федерации, городскими властями и частными инвесторами, а не федеральными органами и отраслевыми министерствами. Все это лишь отдельные штрихи несомненно нового этапа развития урбанизации в России, начавшегося с середины 90-х гг.

В числе особенностей урбанизации в России, а также на территории других государств, бывшего СССР можно выделить следующие (Пивоваров Ю. Л. 1994):

1. Незавершенный односторонний характер развития самого процесса. Урбанизация расценивалась лишь как побочный эффект индустриализации. Миграция из села не сопровождалась созданием подлинно городского образа жизни. Многие горожане продолжали репродуцировать элементы сельского образа жизни.

2. Высокие темпы роста городского населения.

3. Крупногородской характер урбанизации.

4. Асимметричность размещения городского населения между югом и севером, востоком и западом страны.

5. Деформация функциональной структуры городов, преобладание монопрофильных, узконаправленных центров (городов одной отрасли).

6. Низкое качество городской среды.

7. Экологическое неблагополучие урбанизации. Свыше 100 городов выделяются критическим состоянием экологии.

14.5. Основные теории размещения городов

Процесс зарождения городов уходит в глубь столетий, и, как правило, современные города находятся на месте древних поселений. Однако история знает не мало случаев, когда процветающие города приходят в упадок и утрачивают свою былую роль. В англо-американской литературе существуют три основные теории расположения городов:

1. Теория транспортного изменения была впервые представлена в работах К. Кулия. В основе данной теории происхождения городов лежит смена доминирующих транспортных средств доставки грузов. Развиваются те города, в которых сконцентрированы доминирующие виды транспорта. Так, первоначально американские города появились вдоль Атлантического побережья, вдоль Великих озер, а также крупных рек. Водные пути до появления железных дорог всегда были важнейшими транспортными путями. Впоследствии возросла роль городов, выросших в местах крупных железнодорожных узлов.

2. Другая теория, объясняющая расположение города, основывается на выяснении функциональной специализации города. Однако эта теория имеет более ограниченный спектр объяснений и характеризует, главным образом, лишь города, специализирующиеся на обработке сырья, связанные с особыми условиями окружающей среды и местом расположения. Многие столицы американских штатов создавались таким образом, чтобы можно было в течение одного дня любому, из проживающих в штате, за один день езды на лошадях добраться до столицы и вернуться обратно. Однако особенно ярко специализированная функция города проявилась в случае шахтерских, металлургических центров. Эти города, специализируясь на развитии лишь одной отрасли, впоследствии сталкиваются с катастрофическими трудностями собственного развития.

3. Теория центрального места города – получила свое отражение в работах германских географов В. Кристаллера и А. Лэма. Концепция базируется на утверждении, что для поддержания городской территории необходимо значительное количество продуктивных сельскохозяйственных земель. Возникают отношения, в которых город создает зону торговли, также необходимую для функционирования сельской территории. Жители города и пригородов нуждаются в разного рода взаимных услугах. Для того, чтобы оказываемые услуги были прибыльны, необходимо статистически определяемое количество потребителей. Кроме того,

чтобы жители пользовались услугами, необходимо, чтобы они проживали не дальше определенного расстояния. Существует своего рода порог (threshold), дальше которого потребителям перестает быть удобно и выгодно пользоваться удаленной булочной, больницей, что в свою очередь создает потенциальную возможность появления новых булочных, больниц.

Поэтому и сами города можно рассматривать как причудливую сеть взаимопереплетения границ различных «порогов». Однако из общей заинтересованности горожан в услугах различного уровня и появляется необходимость развития города именно в определенном месте.

У приведенных выше подходов существует достаточное число критиков. Во многих странах постулированное деление городов не было обнаружено. Наряду с этим высказывались и мнения, что названные теории применимы лишь к развитым странам. Вместе с тем становление многих городов можно объяснить и с помощью теории «транспортного изменения» и «функциональной специализации города» одновременно.

Теории структурирования городского пространства

Тема разделения пространства города на отграниченные зоны – одна из наиболее популярных в городской социологии. Существуют несколько основных схем такого разделения. Первая – теория концентрических зон Э. Берджесса (A. Burgess. 1925), одного из наиболее авторитетных авторов Чикагской социологической школы. Он выявил тенденцию, свойственную, по его мнению, большинству городов о разделении их на определенные «зоны», населенные представителями одного социального класса. Центром города в его анализе предстает центральный деловой район 2 (central business district – CBD), окруженный зоной перехода – внутренним городом 3, которая застроена заводскими корпусами мануфактурного производства и жильем рабочего класса, затем идет зона резиденций высшего класса, застроенная зданиями соответствующего типа и пригородная зона , населенная людьми, приезжающими на работу в город. Рабочие не имеют большого выбора места проживания, ибо оно определяется стоимостью жилья и транспорта для проезда до места работы.

Но рост городов приводит к расширению индустрии и увеличению численности населения. В свою очередь, происходят процессы вторжения (invasion) других социальных групп на уже занятую тем или иным классом территорию. В результате «старожилы» покидают насиженные места и оставляют, занимаемые ими раньше, части города «захватчикам». В результате подобных действий происходит появление новых «зон» для проживания горожан: пригородов для среднего класса и гетто в зонах перехода.

Под влиянием социологов Чикагской школы в послевоенные годы во Франции под руководством П .- А . Шомбар де Лова (Лейбович О. Л., Трущенко О.Е. 1990) было осуществлено структурирование Парижской агломерации. Она была разделена на семь зон. Первая – ядро Парижа , центральный деловой район (CBD). Вторая – зона аккультурации, пролетарские кварталы и кварталы богемы, места проживания деятелей культуры, концентрации науки, места отдыха и развлечений. Третья – смешанная зона ; переход от центра к ближним пригородам. Место концентрации мелких и средних предприятий, а также наиболее роскошные места проживания знати. Четвертая – место концентрации крупных и крупнейших предприятий, с высокой плотностью застройки в ближнем пригороде. Пятая – средний пригород, жилые кварталы. Шестая – отдаленные пригороды с сельхозугодьями и бывшими деревнями, постепенно превращающимися в города-спутники. Седьмая – пограничная, еще не входившая в агломерацию, но уже испытывающая ее влияние. На основании предложенной системы была установлена граница агломерации. Большие надежды на дальнейшее развитие Парижа возлагались Шомбар де Ловом не только на действие экономических и географических факторов, но и на деятельность «планификаторов» по целенаправленному изменению городского ландшафта.

Вторая – секторальная теория Х. Хойта (H. Hoyt). Работа была выполнена в США по заказу Федеральной Жилищной администрации во время великой депрессии 30-х гг. Основанием для анализа были данные арендной стоимости жилья в 142 американских городах. Обнаруженная закономерность лучше укладывалась в рамки секторных графиков, чем в схематические

2 Down-town (англ.) – более употребимое название этой части города.

3 Inner-city (англ.) – чаще всего именно так называют эту и прилегающую к ней части крупного города в англоязычной литературе.

изображения концентрических зон. Ученый обнаружил также, что города в большей степени развиваются вдоль рек, железнодорожных и транспортных путей, чем вокруг центрального делового района. И, кроме того, определил, что самая высокая рентная стоимость жилья существовала не в какой-то зоне, а в одном из секторов города. Кроме всего прочего, группы населения с высоким доходом селились, как правило, в нескольких секторах вдоль транспортной магистрали, имеющей хорошую связь с городом.

Напротив, жилье для малоимущих концентрировалось вокруг центральной деловой части. Таким образом, Хойт прогнозировал дальнейший рост городов в нескольких локальных направлениях, где будет концентрироваться наиболее дорогостоящее жилье.

Третья – многоячеистая теория К. Харриса (С. Harris) и Е. Ульмана (E Ullman. 1945). Эти авторы вообще отвергают понятие единого центра города и указывают на наличие множественных центров в каждом городе. Так, могут существовать финансовые, правительственные, университетские центры города. Более того, эти центры находятся в различных частях города. При использовании теории в предсказании дальнейшего развития города, авторы советуют обратить внимание на следующие моменты. Различного типа деятельности требуют услуг разного рода. Развитие тяжелой и легкой промышленности нуждается в близости железной дороги, водных путей и портов. Деятельности определенного типа нуждаются в объединении. Торговцам необходима широкая пешеходная зона перед витринами их магазинов. Некоторые виды деятельности взаимоисключают друг друга. Дома для людей с высоким достатком никогда не будут строиться рядом с промышленными корпусами. Для некоторых видов деятельности выгодно расположение в центральной части, например, для различного рода складских помещений, но они никогда не будут размещаться там по причине высокой ренты в центральной части города.

Три классические теории деления городского пространства имели огромную роль в предвидении развития городов. Однако все они появились до второй мировой войны. В последующие годы каждая из теорий неоднократно подвергалась проверке и по многим основаниям результаты районирования оказывались не верными. Так, в 1960-е гг. совмещение социально-пространственного анализа с анализом городской структуры позволило выявить связи между семейным статусом и теорией концентрических зон, экономическим положением и секторальной теорией, расовыми признаками и многонуклеарной структурой города. Таким образом, вопрос о создании модели городской структуры адекватной ситуации 1990-х гг. остается весьма актуальным.

Одной из наиболее плодотворных попыток последнего десятилетия является работа М. Уайта (M. White). Используя контурный анализ, ученый создал серию (около 400) социально-топографических карт, в основе каждой из которых лежал определенный признак. Таким образом, была обнаружена зависимость по всем 21 городам выборки между зонами и плотностью, временем постройки жилья, типом жилья и его качеством. В соответствии с концентрическим зонированием распределялись такие показатели, как доход, ценность жилья, рента, собственность жилья, и в меньшей степени – образование. Карты показали, что профессионалы в большей степени размещены в соответствии с нуклеарным принципом, голубые воротнички – секторальным. Расселение расовых и этнических групп в значительной степени происходило на основе нуклеарных образцов.

Итак, из приведенных выше суждений совершенно ясна сложность и многогранность процесса структурирования города. Социальная и экономическая структуры развиваются гораздо быстрее, чем пространственная. В свою очередь, пространство города подвержено существенным воздействиям человека, войнам, пожарам, реконструкциям и т. д.

М. Уайту удалось разработать модель города, соединяющую семь элементов городской структуры воедино. Центр города, по-прежнему, – центральный деловой район (CBD) со всеми его признаками. Зона стагнации – та часть города, которую Берджесс назвал «зоной перехода». Она в наибольшей степени пострадала от спекуляций владельцев недвижимостью, ожидавших распространение деловой части на эти районы. Отсутствие инвестирования в эту часть города привело к повсеместному ее упадку. Ниши бедности и меньшинств сконцентрированы во внутреннем городе или старейших пригородах. На территории города имеются анклавы элиты. Наиболее богатые семьи живут на периферии метрополиса. Происходит рассеивание среднего класса, представители которого занимают огромную часть территории метрополиса. Они живут начиная от границ центральной части города, но главным образом в пригородах. В зависимости от состава семьи осуществляется выбор необходимого типа жилья. Черные представители среднего класса, как правило, проживают в сегрегированных анклавах.

Места институциональной принадлежности и общественного сектора – госпитали, университеты, исследовательские центры, деловые центры, штаб-квартиры корпораций и т. д. оказывают существенное влияние на использование земель и развитие жилищного строительства. В свою очередь, принятие решения о каких-либо изменениях городской инфраструктуры существенным образом способно изменить значимость территории для поселения.

Эпицентры и коридоры – другая часть выделенной схемы. Беспрецедентное движение населения в пригороды привело также и к перемещению туда деловой активности. Сегодня в пригородах большинства городов сформировались эпицентры, сконцентрировавшие в себе многие функции центральной деловой части города. Кроме того, весьма распространенным типом поселения является по-осное расселение вдоль транспортных коридоров, связывающих радиальные автомагистрали. Эти места заселены, как правило, высокооплачиваемыми специалистами.

Следует подчеркнуть роль политического воздействия на городские процессы в использовании земельного пространства городов. С начала века города все в большей мере испытывают на себе воздействие: городского зонирования; повышения роли городского правительства в обеспечении городской инфраструктуры; увеличения роли федерального правительства в функционировании рынка жилья; городской реконструкции.

Процесс зонирования городской территории предполагает искусственное повышение платы за землю в различных частях города для привлечения внимания к той части территории, что требует инвестирования. В большинстве американских городов существуют подобные планы развития. Города начали реализовывать целенаправленную политику в этом направлении. Значимость развитой городской инфраструктуры для ценности конкретной городской территории очень велика. Поэтому принятие решений о создании тех или иных инфраструктурных решений, – без сомнения, политический процесс. Начиная с времен великой депрессии, американское правительство проводит активную жилищную политику, за счет субсидирования большого количества программ для малообеспеченных семей. С одной стороны – генеральная политика правительства на увеличение среднего класса, а с другой стороны – это поддержка строительной индустрии. Реализация правительством программ финансирования жилищного строительства происходит через «квазиправительственные» агентства (quango), такие как федеральная национальная ипотечная ассоциация (Fanni May) и правительственная национальная ипотечная ассоциация (Ginnie May).

На рубеже 1950-х гг. федеральное правительство США начало активные действия по реконструкции городов. Благодаря этому вмешательству, были предприняты действия по изменению облика внутреннего города ряда американских метрополисов. Осознание важности такого рода политического вмешательства привело к формированию политэкономического подхода, изучению использования городского пространства.

М. Кастельс (1988), говоря о развитии пространственных тенденций изменения городских форм, выделил шесть основных процессов. Процесс нового межрегионального разделения труда предопределяет значимость каждого процесса данной городской территории. Во-вторых, CBD в крупных городах интенсивно увеличивают основные виды деятельности и продолжают вовлекаться в процесс экономического роста, политического доминирования и культурного превосходства. Вокруг этих динамично развивающихся мест увеличивается число джентрифицированных соседств новой городской элиты. В-третьих, вокруг CBD на огромных пространствах внутренних городов продолжается упадок. Они все больше становятся «городскими резервациями» для простых рабочих и национальных меньшинств. Здесь же увеличивается численность семей матерей-одиночек. В-четвертых, одновременно с упадком отдельных центральных частей городских территорий пригороды испытывают экономический подъем, превращаясь в эмигрантские города – один из полюсов экономики метрополитенской зоны. В-пятых, за пределами городских границ пригороды продолжают расширяться, создавая все более индивидуализированные и диверсифицированные образцы жизни и деятельности. И последнее, расширение пригородов сопровождается дальнейшим территориальным расширением городов с распространением деятельности и проживания горожан на территории сельских и смешанных областей. В результате этого процесса иногда возникают новые автономные поселения, но чаще этот процесс принимает форму особых функциональных отношений с близлежащим крупным городом.

В России процесс структурирования городского пространства сложно осуществить опираясь лишь на подходы зарубежных авторов. Основной интерес к этой теме в России проявляют архитекторы и городские планировщики, именно они были главными заказчиками для географов и социологов, занимавшихся городской проблематикой. Вероятно, именно этот фактор обусловил жесткий функционализм большинства подходов к структурированию городского пространства в отечественной литературе (А. В. Дмитриев, А. М. Лола, М. Н. Межевич. 1988).

В последние годы делаются качественно иные попытки структурирования городского пространства российских городов 4 . Интересны подходы к структурированию Москвы с позиций типологизации городской среды, определяющейся через особенности застройки, месторасположения той или иной части города, а также исторически сложившихся функциональных особенностей тех или иных зон города (Кирсанова Л. Ю. 1996).

Пристального внимания заслуживают и попытки структурирования городского пространства в рамках французской социологической традиции, предполагающей самостоятельную значимость такого фактора структурирования, как престижность частей городского пространства для проживания (Трущенко О. Л. 1994).

14.6. Сущность и эволюция процесса субурбанизации в мире

Размытость границ города, агломерирование городов затрудняют определение самого термина пригород (suburb). В США под этим термином понимают кольцо урбанизированной территории вне центрального города.

С тех пор, как существует город, существует пригород. Археологи обнаружили следы вилл и загородных домов знати вокруг Рима и Афин, древнейшего города Ура. Усталость от назойливого шума города всегда побуждала горожан к поиску уединения. Однако гигантский рост пригородов произошел в ХХ веке. Соединенные штаты Америки – страна с наиболее ярко выраженными чертами субурбанизации. Если в 1920 г. США стали нацией горожан, где большинство жителей проживало в городах, то в 1970 г. была зафиксирована другая веха – Америка стала нацией жителей, живущих в пригородах. Уникальность американского пригородного образа жизни проявляется в: собственности на дома; низкой плотности населения в пригородах; гомогенности социального статуса соседей; наличии одного или нескольких автомобилей в семье.

Однако реальный процесс субурбанизации сопровождает огромное число мифов. Первые социологические работы об американских пригородах отразили общественное недовольство городом. В городах начала века в особой степени проявлялись негативные черты индустриализации и урбанизма. Неудивительно, что для большинства авторов, особенно тех, кто вырос в деревнях, пригород 20 – 30 гг. казался местом, где возможно воссоздание норм традиционного социального контроля.

Благодаря целенаправленной жилищной политике федерального правительства после II мировой войны, процесс загородного строительства принял воистину общенациональный размах. В свою очередь, у социологов того поколения экстенсивное развитие пригородов стало вызывать опасение за дальнейшую судьбу американских городов. Для этих людей, в большинстве своем выросших в городах, городской образ жизни был вполне привычным и города для них были местом образовательной, культурной и иной активности, обеспечивающей «критическую массу», необходимую для нововведений. Их претензии к развитию пригородов можно свести к четырем основаниям. Во-первых, двигаясь в пригород, средний и высший классы уклоняются от общественного лидерства в городах. Во-вторых, проблемы бедности и расизма будут в городах нарастать. В-третьих, переезд этих слоев в пригороды приведет к эрозии налогооблагаемой базы. Положение города будет существенно ухудшаться, ибо работая и проводя досуг в городах, жители пригородов не способствуют собственно развитию города. Кроме того, критике с их стороны подвергся стиль жизни в пригородах с изолированностью и вечерней замкнутостью жен-домохозяек, так же как и неэффективное использование национального достояния – земель, воды и т. д.

В 1960-е гг. начался новый этап в изучении пригородов. В работе С. Грира «Появляющийся город: миф и реальность» пригород был охарактеризован как весьма искусственное, статическое образование. И его развитие связано, главным образом, с недостаточностью земель в городах. Эти замечания Грира определяли во многом развитие социологических исследований о пригородах в последующие три десятилетия. В книге К. Джексон «Граница дикой травы: субурбанизация США», получившей огромную известность, стремление жить в пригородах оценивалось как один из признаков американского национального сознания. Сама субурбанизация – это смесь политических и технологических факторов. Во-первых, новые строительные технологии, требующие низкозатратного труда. Во-вторых, изменение в транспортной технологии. В-третьих, место приложения деловой энергии – национального достояния страны. В-четвертых, правительственная политика. Все это сделало американскую субурбанизацию уникальным феноменом.

Однако, наряду с перемещением в пригороды населения, туда переместилась и существенная часть промышленности. Существует несколько теорий, объясняющих этот процесс. А. Вебер объяснял перемещение промышленности в пригородную зону рациональным решением о сокращении издержек и необходимостью увеличения прибыли. Фирмы выбирают место расположения исходя из близости к собственным рынкам или рабочей силе, от которой они зависят. Еще одним мотивом выбора места размещения фирм является их близость к субподрядчикам и деловым партнерам. Особенно если между ними перетекают взаимные товаропотоки. Другая модель индустриального размещения связана с именем Я. Хэмильтона. Он указывает на очевидную прямолинейность и простоту теории А. Вебера и предлагает учитывать при объяснении роль человеческого фактора, а именно, тот факт, что решения в конечном счете принимаются людьми. Таким образом, при объяснении размещения необходимо учитывать важные социальные, политические и психологические элементы. Многочисленные исследования показывают значимость зональных ресурсов, политического климата, уровня налогов, качества школ и близость к местам отдыха и значимым услугам.

Третья модель – своеобразный синтез двух первых, основанная на анализе самого процесса принятия решения о перемещении. При этом само окончательное решение зависит от перевешивания факторов в пользу изменения места расположения в противовес факторам, сдерживающим новацию (push-pull model). Сегодня ни одна из моделей не является доминирующей. Все они в равной мере объясняют разнообразие выбора места расположения фирм. Стиль и образ жизни американских пригородов породили значительное число исследований.

Изучение ценностных оснований перемещения в пригород показывает доминирование значимости семьи. Эти ценности вызывают, как правило, положительный образ. Однако не все так безоблачно. М. Баумгартнер в работе «Моральный порядок в пригороде», используя антропологические методы изучения, описал явление, названное им «моральным минимализмом».

Жители пригорода, как он выяснил, чаще всего ограничивают свои контакты лишь со своими сослуживцами, соседями, прихожанами. В случае переезда эти контакты обычно прерываются. Он также обнаружил, что в домах на одну семью, типичных домах средних американцев, члены семьи живут разными жизнями, не соприкасаясь друг с другом, даже по вечерам и в выходные дни. Кроме того, они стараются оградить себя от каких-либо крайностей, вмешательства в собственную личную жизнь всего, что им мешает.

Джентрификация – одна из черт городской динамики западных городов

Термин джентрификация (Jentrification), появившись в Британии в середине 1960-х гг., стал впоследствии весьма популярным в США и означает явление, противоположное субурбанизации. В соответствии с Оксфордским американским словарем понятие означает «движение семей среднего класса во внутренние городские территории по причине увеличения ценностей собственности и имеющее вторичный эффект в обратном движении более бедных семей». Таким образом, явление, ставшее весьма популярным в 1970-е гг. в США и Западной Европе, предполагает изменение на рынке жилья и последовавшее за ним возрождение жилья рабочего класса, а также нуждающихся в реконструкции исторических зданий и соответственно окружающей жилой зоны.

Процесс изучения джентрификации можно условно разделить на несколько этапов. На первом этапе доминировала эмпирическая направленность исследований, превалировало само описание эффекта, а не причины его вызвавшие. Такой подход доминировал в североамериканской литературе до 70-х гг. Главные вопросы, на которые исследователям удалось ответить, были:

- как широко распространено указанное явление;

- кто такие джентри (их возраст, раса, доход, вид занятий)?

Второй этап начался в конце 1970-х гг. в Британии. В британских работах доминировала теоретическая составляющая анализа выявленного феномена. В них, главным образом, изучались сами причины, а не эмпирические проявления. Ученые этого направления рассматривали джентрификацию не как изолированный процесс, а в контексте общественной и частной политики в жилищном строительстве. По мере углубления в изучение процесса, становилось все более ясно, что восстановление старого жилья – это лишь видимая грань явления. В то время как более серьезные следствия налицо в экономической, социальной и пространственной реконструкции внутреннего города.

В действительности джентрификация тесно связана с реконструкцией городских набережных и приспособлением их для рекреационных и иных функций, упадком традиционных мануфактур, расположенных во внутреннем городе, и ростом отелей, деловых зданий, появлением торговых кварталов и модных ресторанов. Основой этих изменений в городском ландшафте являются: реструктурирование индустриальной базы развитых капиталистических стран; сдвиг в структуре занятости, в которой наибольшее число рабочих приходится теперь на сферу обслуживания и соответственно трансформация структуры рабочего класса; сдвиг в государственном вмешательстве и политической идеологии в целях расширения значимости потребления и сферы услуг. Джентрификация, таким образом, лишь видимый пространственный компонент сложной социальной трансформации городских процессов в «западных» городах.

14.7.Теории генезиса городских проблем

Одной из укоренившихся точек зрения среди первых исследователей городской жизни было несомненное воздействие огромного города на разрушение традиционных семейных ценностей и рост антисоциальных действий среди бывших деревенских жителей. Несколько теорий, объясняющих связь между городской жизнью и социальной дезорганизацией, возникло из этих наблюдений.

В соответствии с взглядами Л. Вирта, городская жизнь базируется на совершенно иных, нежели чем деревенские, отношениях. Он считал, что для сел характерны отношения первичных групп или непосредственные отношения, рождающиеся на основании взаимной близости. В городах доминируют вторичные отношения, базирующиеся на временных, официальных, не персональных связях. Доминирование вторичных отношений порождает анонимность и дистанцирование между городскими жителями, которые редко знают тех, с кем они взаимодействуют – продавцов, прохожих, работников в одной организации и даже соседей. Как результат – город оказывается нечеловечным и негуманным. Вирт верил, что результатом этих отношений являются семейные разрывы, алкоголизм, преступность и другие негативные аспекты городской жизни.

Г. Гэнс выдвинул композиционный тезис, согласно которому городская среда не оказывает решающего воздействия на человеческую жизнь в городе. Вместе с тем поведение людей в городе и в пригородах – результат классовых, возрастных отличий, так же как стиля жизни в целом. В соответствии с композиционной теорией, городские проблемы – следствие факторов, связанных с демографическими и расовыми характеристиками населения, классовым положением, семейным статусом, образовательным уровнем. Нет в городской жизни таких черт, которые способствовали бы разводам и предопределяли их уровень.

Клод Фишер особый упор в объяснении городских проблем сделал на субкультурный аспект городской жизни. В ней нет изначально присущих отрицательных сторон, однако, города могут негативно воздействовать на поведение. Городская жизнь, к примеру, более расположена к формированию преступных субкультур. Наркотики доступны в любом месте, но достать их проще в городе. Все формы отклоняющегося поведения встречаются в городе гораздо чаще в силу того, что там больше людей, склонных поддерживать и воспроизводить девиантные образцы поведения. Таким образом, городская жизнь не сама по себе является источником отклонений, а скорее дает больше возможностей для развития таких аномалий.

В последние годы целый ряд исследователей указали на тот факт, что невелика разница между числом социальных отклонений в огромных городах и их пригородах. Все чаще звучат утверждения, что социальные девиации в равной степени характерны для всей территории метрополисов.

Это одно из ключевых оснований, позволяющих сторонникам социопространственного подхода утверждать, что для понимания городских проблем в равной мере важны как пространственная среда, так и социальные или композиционные факторы. Социальные причины обусловливают бедность, расовую нетерпимость, так же как и неравный доступ к ресурсам и иным возможностям. Окружение интенсифицирует или уменьшает композиционные эффекты недостаточного развития. Короче говоря, городской образ жизни – результат взаимодействия социальных факторов и пространственной организации.

В соответствии с социопространственным подходом, наиболее значимыми оказываются следующие факторы: концентрация людей и ресурсов; воздействие на крупнейшие метрополисы всемирных процессов, в том числе иммиграции; по крупнейшим городам приходятся самые сильные удары в результате изменений в глобальных циклах экономического инвестирования; социальные проблемы обретают в городах свои крайние формы – роскошь и нищета, дорогие отели и бездомные и так далее. Таким образом, проблемы, традиционно рассматривающиеся как городские, производны от концентрации городского пространства и масштаба изменений в композиционных факторах.

Сегрегация в городах

Сегрегация – пространственное разделение жителей города на основании экономических, социальных расовых признаков. К положительным сторонам сегрегации относится то, что благодаря ей создаются гомогенные группы населения, объединенные на добровольной основе для удовлетворения собственных целей и безопасности. Отрицательные стороны сегрегации более известны, как правило, гомогенные группы создаются не на добровольной, а вынужденной основе. В этом случае сегрегация уменьшает шансы членов сообщества на реализацию собственных потребностей. Другим отрицательным следствием сегрегации является формирование особого самосознания, основанного на чувствах ущемленного достоинства и ущербности, ведущих к наиболее радикальным формам городского протеста.

Тема сегрегации весьма популярна в западной социологии и социальной антропологии в связи с частыми проявлениями расовых конфликтов. Изучение сегрегации показывает, что она в наибольшей степени характерна для низшего и высшего звена специалистов. Люди со средним достатком чаще живут рядом. Это проявление социально-статусной сегрегации.

Этническая сегрегация основывается на необходимости поддержания этнического самосознания, необходимости проживания среди людей, близких по языку и культуре. 48% американцев связывают свое происхождение с одним государством, 52% – более чем с одним. Учитывая, что редкий американский город не имеет ту или иную этническую общину, а общее количество этнических общин не поддается учету, тема сегрегации в США приобретает особое значение. Однако эти проблемы волнуют все больше и жителей европейских городов. Огромные этнические анклавы сформировались в Германии, Франции, Великобритании.

Ассимиляция – процесс постепенного проникновения этнических групп в существующую социальную структуру, бывает двух типов: поведенческая и структурная. Поведенческая ассимиляция – это процесс, посредством которого этническая группа осваивает поведение, ценности, язык коренного населения. Структурная ассимиляция – это процесс вхождения этнических групп в общество через социальную систему посредством достижения ключевых позиций в процессах принятия правительственных решений, бизнесе и других сферах. Выделяются две модели ассимиляции: «плавильного типа» и «этнического статуса». Постепенное вхождение расовых и этнических групп в соответствие с первой моделью было описано социологами Чикагской школы. Модель «этнического статуса» предполагает наличие у общины собственных внешних социальных целей, при достижении которых укрепляется статус отдельных членов и группы в целом. Это позволяет членам общины перестать чувствовать себя ущемленными.

Итак, сегрегация изучается по нескольким причинам. Во-первых, степень сегрегации между группами – индикатор социального неравенства в обществе. Во-вторых, понимание динамики поселенческой сегрегации дает политикам отражение эффективности социальных программ и правительственной политики, направленной на ее сокращение. В-третьих, изучение сегрегации дает социологам возможность проникновения в базовые экономические процессы, влияющие на структуру и функционирование общества. Три группы факторов влияют на процесс сегрегации: экономические, социально-экологические, такие как расположение жилья различных типов и социоэкономические характеристики групп.

Добровольная сегрегация – результат собственного выбора индивидуумов дружественной им среды обитания перед лицом существующих проблем. Навязанная сегрегация – результат общественных законов или обычаев, приводящий к закреплению за определенными социальными или этническими группами локализованного места жительства.

Соседства в жизни городов

Соседство – один из основных феноменов городской жизни. Оно присуще любому человеческому поселению или даже группе поселений территориально удаленных друг от друга, в местах низкой плотности населения. Будучи универсально присущим человеческим сообществам видом социальных отношений, соседство всегда привлекало внимание социологов. Альберт Хантер (A. Hunter. 1974) определил соседство, как уникально сцепленные звенья социально-пространственной организации, на которые воздействуют силы и институты огромного общества и рутина каждодневной жизни.

Отнюдь не все люди, живущие неподалеку, образуют соседства и входят в них. Рассматривать соседство вне социального контекста, значит ограничиваться его описанием без объяснения. Хантер предостерегал исследователей от таких ошибок.

Огромный город предоставляет большое разнообразие подобных контекстов. К. Фишер при анализе городских сетей взаимосвязей обнаружил прямую зависимость между интенсивностью соседских контактов и количеством контактов, не связанных территориально. В том случае, если горожанин ведет интенсивную жизнь, контактируя с сослуживцами, знакомыми, объединенными общими интересами, родственниками, он значительно реже создает основу для тесных межсоседских связей.

Кроме того, в своем исследовании взаимосвязей горожан ученый обнаружил связь между половыми, классовыми, образовательными признаками жителя и разрушением их замкнутого личного внутригородского пространства. Более образованные горожане чаще проводят свое время вне дома. Точно также эту зависимость чаще можно обнаружить у молодежи, мужчин, чем у пожилых людей и домохозяек.

Продолжая названную традицию, целый ряд американских исследователей обнаружили более сильную заинтересованность представителей рабочего класса в соседях, чем это имеет место у представителей среднего класса.

Российская трансформация также породила весьма специфические формы сетей взаимодействия. Этой теме посвящен целый ряд совместных с финскими учеными и самостоятельных исследований санкт-петербургских социологов (Порецкина Е.М., Юркинен-Паккасвиста Т. 1995). В этих исследованиях, в частности, выявлена закономерность, проявляющаяся в интенсификации соседских, родственных контактов, в целях самообеспечения и взаимопомощи. Последние явления широко представлены в российской действительности и стали одним из способов компенсации негативных черт экономических и социальных преобразований.

В своем исследовании соседств в Бруклине, одном из районов Нью-Йорка, И. Сассер выявила значимость для соседств не только местной экономики, но и исторических, и социальных обстоятельств. Так, в квартале Гринпойнт соседи, живущие неподалеку друг от друга, были объединены этническими и религиозными связями. Такими как наличие итальянских ресторанов и польско-католической конгрегации в близлежащей церкви. Соседства такого типа отличает большая степень взаимовыручки и поддержки. Это особенно ярко проявилось в конце семидесятых годов, когда Нью-Йорк переживал время сильнейшей экономической депрессии.

Огромное разнообразие типов соседств породило многочисленные попытки их систематизации. Доналд и Рачел Уоррен предложили положить в основу типологизации соседств три различных измерения: самосознание (identity) – как много людей чувствуют, что они связаны с соседями; взаимодействия (interaction) – как сильно взаимодействие между соседями и как часто они ходят в гости друг к другу; взаимосвязи (linkages) – есть ли связи соседств с обществом вне их и какова природа этих связей.

На основании этих критериев Уоррены идентифицировали 6 типов соседств: интегральное, приходское, диффузное, переходное, аномическое, «ступенечное». На основании предложенной типологии М. Готдинер (1994) выделяет в современном американском городе следующие типы соседств. Этническая городская деревня – наиболее близкая патриархальной общности Уорренов группа горожан с сильной доминирующей субкультурной ориентацией в каждодневной жизни. Это стабильная коммуна с сильным самосознанием и высокой интенсивностью взаимодействия. Она занимает незначительное городское пространство и зачастую лишена определенного политического влияния. Соседство такого рода отличает высокая степень развития двух первых критериев и низкий уровень развития последнего. Подобные сообщества детально изучены многими социологами и городскими антропологами.

Взаимодействующие соседства среднего класса – характеризуются высокими показателями в каждом измерении. Соседства такого рода широко представлены в пригородах, населенных семьями среднего возраста. Названные общности также неплохо изучены.

Диффузные соседства – широко изучены в рамках исследований сетей взаимодействия горожан. Их отличает наличие сообщества без соседских взаимосвязей. В большинстве случаев оно имеет сильную направленность на внешние контакты с людьми вне пределов сообщества. В некоторых случаях толчок самосознанию членов сообщества, выработке общих ценностей и ритуалов дает чувство принадлежности к месту.

Аномические соседства – характерны для бедных частей города. Этот тип сообщества отличает низкий уровень избирательной активности и низкая степень организованности ее членов, а также низкий уровень межсоседских контактов из-за боязни стать жертвами высокой преступности, характерной для данных районов. Соседи такого рода отличаются низким уровнем развития всех трех критериев Уорренов.

Переходный – резиденты в такого рода соседствах высокомобильны. Они живут на одном месте до той поры, пока их устраивает потенциал данной территории. Например, наличие хорошей школы для семей с детьми. Как только их перестает устраивать данное место (дети вырастают), семья выбирает для жительства другое место (ближе к местам отдыха в центральной части города). Соседи такого рода проявляют значительный интерес к ценностям места, в котором они живут, достаточно активно участвуют в делах сообщества. Соседства такого типа часто встречаются в пригородах.

Оборонительные соседства – еще один часто встречающийся тип сообщества, в котором главной задачей является защита места проживания от внешней угрозы. В качестве таковой может быть попытка заселения района представителями иных расовых, национальных меньшинств или семьями более низкого статуса. Активную защитную реакцию вызывает также стремление властей или девелоперов реконструировать часть окружающего пространства. Соседства такого типа отличает высокая интенсивность межсоседских контактов, высокая степень взаимодействия резидентов, а также нацеленность на внешние по отношению к сообществу цели. Зачастую контакты между соседями сохраняются и после переезда на новое место жительства.

К лекциям

На главную страницу

Приложения

Приложение 1. Ведущие антропологи

Эта глава носит справочно-информационный характер. В алфавитном порядке здесь расположены мыслители и исследователи, которые повлияли на становление научного знания в социальной и культурной антропологии, культурологии, этнографии.

БОАС Франц (1858–1942) немецкий этнограф, эмигрировавший в 80-е гг. ХIХ века в США. Считается отцом современной американской антропологии, один из основателей психоаналитического направления в антропологии. Почти все американские культурные антропологи считают себя его учениками. Получил образование в университетах Гейдельберга, Бонна и Киля (в последнем ему присуждены ученые степени доктора философии и доктора медицинских наук). По первоначальному образованию был физиком и математиком, защитил диссертацию о цвете воды и прославился трудами по лингвистике. В США являлся профессором во многих университетах, изучал культуру индейцев северо-западного побережья США. С 1899 и до конца жизни – первый профессор антропологии Колумбийского университета. Один из основателей Американской антропологической ассоциации (1902), журнала «International Journal of American Linguistics» (1917). Плодовитый ученый, Боас опубликовал сотни статей и книг по физической антропологии, лингвистике, археологии и этнологии, создал школу исторической этнологии. Ф. Боас заложил фундамент антропологии XX в. Выступал против увлечения общими законами развития культуры. Изучение дописьменных культур убедило его в том, что общие схемы этнографии – эволюционизм, диффузионизм и функционализм – опираются на умозрительные основания. На эмпирических фактах он убедился в том, что каждый народ имеет свою неповторимую историю и культуру. Сходные черты, например, общность языка или системы исчисления родства (матрилинейная или патрилинейная системы) в одних случаях объясняется общим происхождением, а в других – взаимным влиянием. Различия народов и присущих им систем ценностей (т. е. культуры) часто объясняется различием мотивов деятельности: на шкале ценностей китайцев добрый поступок означает совсем не то, что на шкале индейцев или эскимосов. Поэтому научное исследование культуры возможно только на базе ценностей того народа, которому они принадлежат. Освободиться от оценок, связанных с собственной культурой, и оценивать чужую культуру, исходя из нее самой, такой принцип получил в науке название принципа культурного релятивизма.

ВЕБЕР Макс (1864–1920), великий немецкий философ, социолог, культуролог. Обучался в Гейдельбергском университете юриспруденции, политической экономии, экономической истории, политике. С 1884 – профессор того же университета. В 1898 душевное расстройство вынуждает отказаться от преподавания, но он продолжает много писать и исследовать. В основе методологии Вебера, опирающейся на неокантианскую гносеологию, – разграничение опытного знания и ценностей. В. присущ широкий культурологический подход к общественным проблемам. Почти в каждой его работе анализ экономики и политики увязывается с анализом культуры, религии, нравов, семьи и быта. Для В. культура несводима к надстройке. Она, как и экономика, равноправная часть социальной системы и участвует в формировании и развитии социальных отношений, а стало быть – образа жизни людей. У культуры своя собственнная логика. В этом смысле культура не только «репродюссер», но и «продюссер» социальных отношений. Фундамент культуры составляют общечеловеческие ценности. Совокупность подобных ценностей, ценностных ориентаций и правил поведения составляют суть так называемой трудовой этики. Она уже триста лет лежит в основе протестантизма. Именно с появлением в Европе в ХVI-ХVII веках протестантизма историки связывают победу капитализма. Сопоставив статистику с историческим материалом, В. пришел к выводу о том, что на развитие капитализма в наибольшей мере повлияли не природные ресурсы страны, не ее географическое положение, не уровень грамотности населения, не экономические или производственные факторы, а тип религии. Иными словами, решающим фактором экономического прогресса выступает культура. У В. дух капитализма — это культура капитализма. Она внутренне созвучная его организации и без нее капитализм никогда не стал такой удачной упаковкой или специфической формой экономической деятельности, какой является сейчас. Внес значительный вклад практически во все сферы европейской социальной мысли.

ГИРЦ (Герц) Клиффорд (р. 1926), видный американский антрополог, представитель «интерпретативной антропологии», оказал определяющее влияние на развитие культурной антропологии США во второй половине XX в. В 1956 г. получил степень доктора философии в Гарвардском университете, с 1970 г. – профессор Института высших исследований Принстонского ун-та. Проводил полевые исследования в Юго-Восточной Азии и Северной Африке. Интерпретативная антропология впитала традиции герменевтики, социологии и аналитической философии. В основание своей теории культуры положил так называемое «насыщенное описание культуры». В одной из своих центральных работ – «Интерпретация культур», попыталтся пересмотреть весь предшествующий опыт изучения культуры. Он считал себя сторонником веберовской понимающей социологии, связав идею культуры с идеей образа жизни и поведения, интерпретировав социальное действие как нечто, что изнутри принадлежит социальному актору и что должно быть изучено извне социальным теоретиком. Выдвинул семиотическую концепцию культуры, согласно которой культура – символическая сеть (network), принадлежащая семиотическому контексту; человек – существо, запутавшееся в паутине символических значений, которую он сам же и соткал. Познать ее можно не с помощью научных экспериментов и поиска объективных законов, но лишь на основе субъективной интерпретации, для которой главным выступает значение. Много внимания Г. посвятил методологическому анализу роли т.н. посредников (настроения, мотивации, интересов ученого), которые неизбежно вклиниваются между фактами и их интерпретацией. Он проранжировал все артефакты культуры – родство, религию, политику, экономику – и утверждал, что они реализуются в двух плоскостях: на уровне сознательного и подсознательного. Подсознательное увело его в область психоанализа и структурализма. Главным для антрополога считал полевое исследование этнографического материала – отношений, установок, символов, которыми люди пользуются в повседневной жизни, обращая внимание на практическое значение вещей и явлений. Отсюда проистекает его убеждение в том, что культура – не источник причинных связей, а контекст интеллигибельности (intelligibility).

ДАНИЛЕВСКИЙ Николай Яковлевич (1822-1885), русский публицист и культуролог, идеолог панславизма. В работе «Россия и Европа» (1869) выдвинул теорию культурно-исторических типов (цивилизаций), развивающихся подобно биологическим организмам. Главным критерием выделения типов является языковая близость, а сами культурно-исторические типы понимаются как сочетание психических, антропологических, социальных, территориальных и др. признаков. В классификации культурно-исторических типах выделены следующие «цивилизации»: египетская, китайская, ассирийско-вавилоно-финикийская, халдейская или древнесемитическая, индийская, иранская, греческая, римская, новосемитическая или аравийская, перуанская, германо-романская или европейская. Культурно-исторические типы различаются по своеобразным сочетаниям четырех основополагающих элементов: религиозного, культурного, политического и общественно-экономического. Почти все культурно-исторические типы, считал Д., одноосновные, т. е. в них при сочетании элементов преобладает какой-то один: например, в европейском – религиозный, в античном – культурный, в романо-германском – общественно-экономический. И лишь славянскому типу с его православием, культурной самобытностью, самодержавием и крестьянской общиной предначертано стать полным четырехосновным культурно-историческим типом. На основании использования принципа циклизма в концепции обосновал идею самобытности России и доказал, что она представляет особый исторический тип. С точки зрения Д. каждый культурно-исторический тип, если он не погибает насильственной смертью, проходит четыре основных фазы: 1) подготовительный период, когда складывается этнопсихическая общность; 2) период государственного становления, формирование основных социальных институтов и социальных регуляторов; 3) период расцвета цивилизации, когда национальные «культурные силы», обнаруживают себя в мощном творческом порыве: 4) период «апатии отчаяния» (древние эллины) или «апатии самодовольства» (древние китайцы и египтяне).

ДИЛЬТЕЙ Вильгельм (1833-1911), немецкий историк культуры и философ, ведущий представитель философии жизни, основатель философской герменевтики, понимающей психологии, духовно-исторической школы в литературоведении. Развил учение о понимании как специфическом методе наук о духе (в отличие от наук о природе), интуитивном постижении духовной целостности личности и культуры. Истолковывал бытие как иррационалистически понимаемую историю. Труды по истории немецкой философии, литературы, музыки.

ДЮРКГЕЙМ Эмиль (1858-1917), выдающийся французский социолог и антрополог. Выступил против индивидуально-психологического и биологического направлений, рассматривал общество как реальность, несводимую к совокупности индивидов. В то же время отводил определяющую роль в обществе «коллективному сознанию». Подходил к социальным фактам как к элементам культуры. Одним из первых обратился к проблеме функций ритуала. Подход к этой проблеме определялся его общей теорией религии, в которой он видел символическое выражение социальной действительности. Изучение «негативного культа» (табу, запреты) и «позитивного» (жертва, имитационные обряды и др.), по его словам, обнаружило, что религиозные институции, и в первую очередь – ритуалы, имеют ряд жизненно важных функций, среди которых обращают на себя внимание четыре основные: социализирующая, интегрирующая, воспроизводящая функции и психотерапевтический эффект ритуала. Основные сочинения: «О разделении общественного труда» (1893), «Самоубийство» (1897), «Элементарные формы религиозной жизни» (1912).

КЛАКХОН Клайд (1905-1960), видный американский антрополог. Был ведущей фигурой в исследованиях личности и культурных ценностей. Преподавал в университете Нью-Мексико (1932-1934) и в Гарвардском с 1935 вплоть до смерти. Докторская степень присвоена в 1936. Признанный авторитет по культуре индейцев Навахо, К. опубликовал большое количество работ о них, а также по другим проблемам антропологии. «Магия Навахо» (1944) признана классическим антропологическим исследованием. В 1940-е в США складывается направление «психол. антропологии», опирающееся на разработки Сепира и Бенедикт, а также идеи, рождавшиеся на семинаре под руководством Кардинера при Колумбийском ун-те. Ядро новой школы вместе с К. составили: М. Мид, М. Оплер, Р. Линтон, К. Дюбуа, А.И. Халлоуэл и др. Методол. основой деятельности школы стали концепции Бенедикт и традиции психоанализа. Психол. (этнопсихол.) школа в основу своей деятельности положила изучение взаимодействия человеч. сознания и культуры, в к-рой живет индивидуум.

КРЁБЕР Алфред Луис (1876—1960), крупный американский этнограф и культуролог, представитель «исторической школы» в этнологии, один из ведущих антропологов первой половины XX в. Труды по этнографии индейцев и общим проблемам этнографии. Окончил Колумбийский университет, был учеником Ф. Боаса. Основные взгляды на культуру изложены в «Антропологии» (1923). Вслед за Ф. Боасом отказался от идей эволюционизма, т.е. признания универсального для всех стран культурного прогресса, и от принципов функционализма. За единицу отсчета взят «культурный ареал» – четко определенный географический район, который выделялся сходством значительного числа культурных черт. Внутри него выделялся «культурный центр» – область наибольшей концентрации культурных черт, а также «культурные границы» - места пересечения данной культуры с другими, где постепенно ослабевают признаки собственной культуры и нарастают заимствования из соседних ареалов. Развитие культуры складывается из внутренних инноваций и внешних заимствований. Те и другие могут действовать двояко: либо тормозить, либо ускорять развитие. Неудачное нововведение, как и неудачное заимствование, замедляет культурный рост. И наоборот. К неудачным относится то, что противоречит сложившимся традициям. Народы, накопившие наибольшее число удачных инноваций и заимствований, оказываются сильнее конкурентов. Сильные культуры легко переживают глубокие кризисы и имеют несколько пиков развития (у Китая и Индии их было 2, у Англии - 3, у Германии и Японии - 4). Длительность локального подъема культуры продолжается от нескольких десятилетий до нескольких столетий. Кроме локальных, существуют общемировые пики. Два мощных всплеска в человеческой культуре наблюдались в V-VI вв. до н.э. и ХI-ХII вв. н.э., связанные с появлением крупных философских систем.

Развитие духовной сферы (философии и искусства) не зависит от экономики, а развитие науки напрямую определяется характером политической системы и уровнем экономики. Зависимость от религии имеет иную закономерность: философия, искусство и наука достигают зрелости, освободившись от религии, но не порвав с ней: все великие деятели философии, искусства и науки были людьми глубоко верующими. Вслед за падением религии снижается творческая активность нации, а затем наступает паралич культуры в целом. Ее подъем начинается только вслед за религиозным возрождением. Кризис культуры и нации в целом приводит к серьезному обновлению системы высших ценностей.

Все культуры незаметно переходят друг в друга, составляя один неразрывный континуум. Границы между ними размыты багодаря взаимообмену и постоянному взаимопрониковению культур. Вместе с тем они могут существенно различаться, поскольку каждая специализируется на одном или нескольких видах деятельности, достигая здесь наивысших результатов. В других областях ее может ожидать полное отставание. Ни одна культура не развивает всех видов творчества. Египет, Япония, Рим не имели выдающейся философии, хотя преуспели в культовой архитектуре, государственном устройстве и регулярной армии. У арабов не было скульптуры, хотя они подарили миру математику.

К. внес огромный вклад в становление академической антропологии и развитие антропологического образования в США: основал один из первых факультетов антропологии в Калифорнийском университете, а также один из крупнейших ныне антропологических музеев (в Беркли). Внес значительный вклад практически во все области антропологии: этнографию, археологию, лингвистику, теоретическую антропологию. Его перу принадлежат свыше 500 работ – монографий, статей и т. д.

ЛЕВИ-БРЮЛЬ (Levy-Bruhl) Люсьен (1857-1939), видный французский этнограф и психолог. Создал теорию господства «дологического мышления» в общественном сознании первобытной эпохи.

ЛЕВИ-СТРОС Клод (р. 1908), известный французский этнограф и социолог, один из главных представителей структурализма. Создал теорию первобытного мышления, во многом противостоящую теории Л. Леви-Брюля. Эволюция культуры, согласно его воззрениям, представляет движение к единству чувственного и рационального начал, утраченных современной цивилизацией. Гармония этих начал свойственна первобытному мышлению. Этнологическое исследование стремится к обнаружению порядка во всех регистрах человеческой деятельности с помощью метода структурной антропологии, основывающемся на единстве трех принципов: рассмотрения явлений культуры в синхронном срезе общества, исследования этого явления как многоуровневого, целостного образования; анализа культуры с учетом его вариативности. Конечным результатом исследования выступает моделирование структуры, которая определяет скрытую логику, присущую как отдельным вариантам явления, так и виртуальным переходам от одного варианта к другому. Рассматривал первобытное мышление как проявление коллективного бессознательного – наиболее удобного объекта для выявления структур ума, единых для древнего и современного человека. В нем выделяются три операции, осуществляющиеся с помощью бинарных оппозиций: совмещение бинарных оппозиций, перенос бинарности и установление соответствий между более общей и более конкретными оппозициями, введение медиаторов.

ЛЕРУА-ГУРАН Андре (1911-1986), французский археолог и этнограф. Основные труды по эволюции техники и культуры человечества от первобытности до нового времени, по палеолитическому искусству и религии.

ЛИЧ Эдмуид Роналд (р. 1910), английский социальный антрополог, известный исследованиями обществ Южной и Юго-Восточной Азии, а также проблем символизма и мифологии. Изучал инженерное дело и математику в Кембридже, затем учился в Лондонской школе экономики. Под влиянием Б. Малиновского переориентировался на изучение антропологии. Перед началом Второй мировой войны проводил полевые исследования в Бирме, в 50-е – в Курдистане, на Цейлоне и Борнео. В качестве докторской диссертации защитил свою книгу «Политические системы горной Бирмы» (1954). Основным предметом исследований служили математические модели социальной структуры. Использовал достижения французского структурализма. Сыграл важную роль в популяризации работ Леви-Стросса. В 60–70-е опубликовал ряд работ, в которых исследовал системы родства, мифологию и символизм с позиций структурализма. В 1953-1979 гг. преподавал в Кембридже (профессор социальной антропологии), был ректором Королевского колледжа. В 1975 возведен в рыцарское звание.

МАЛИНОВСКИЙ Бронислав Каспер (1884-1942), английский этнограф и социолог польского происхождения, один из основателей и лидеров английской функциональной школы в британской антропологии. Степень доктора философии по физике и математике получил в 1908 в Ягеллонском университете в Кракове. Изучал психологию и историческую политэкономию в Лейпцигском университете, затем в 1910 поступил в Лондонскую школу экономики. В 1914-1918 проводил интенсивные полевые исследования в Меланезии. С 1927 – профессор социальной антропологии в Лондонском университете. В 1938-1942 работал в Йельском университете (США). Считается отцом этнографии, главой функционалистского крыла социальной антропологии. Родился в Кракове. Его отец – крупный филолог-славист. Сам М. владел польским, русским, немецким, французским, английским, итальянским и испанским языками. Проявлял постоянный интерес к экономике, теории культуры, семейно-родственным отношениям, первобытному праву, религии, этике, этнографической теории языка. Как и большинство антропологов его времени, он был убежден в том, что задача этнографии заключается в изучении и записи культурного многообразия народов, находящихся перед угрозой вестернизации. С 1910 М. начинает интенсивно заниматься проведением полевых исследований культуры австралийских аборигенов. Основное исследование провел в Меланезии (острова Тробриан, Новая Гвинея) в 1915-1918. Его первая книга «Аргонавты Тихого океана» (1922), повествующая о культуре неизвестных племенах, живущих в Новой Гвинеи, стала поворотным пунктом в развитии социальной антропологии потому, что она положила конец господствовавшей прежде спекулятивной традиции изучения культуры, знаменовала начало эмпирическому этапу развития антропологии и культурологии. Несколько лет он прожил среди туземцев, построил хижину в местной деревне и изнутри наблюдал повседневную жизнь южан. Вместе с ними он ловил рыбу, охотился, выучив местный язык, активно общался, участвовал в праздниках, обрядах и церемониях. Он глубоко постиг местные обычаи, узнал верования, символы, установки, поведенческие реакции людей.

В основе его теории, изложенной в книге «Научная теория культуры» (1944), лежит система человеческих потребностей. Над первичными потребностями в добывании пищи, крова, обороны и воспроизводства надстраиваются вторичные, но уже не природные, а культурные. Культура выступает как инструмент удовлетворения первичных, базовых потребностей людей и одновременно как совокупность артефактов, организованных традицией. Следуя принципам функционализма, сторонником которого М. оставался всю жизнь, считал, что в культуре нет ничего лишнего, в ней все функционально связано друг с другом. А то, что кажется лишним, свидетельствует о нашем непонимании местной культуры. Всякое культурное событие или явление благотворно потому, что наделено функцией. Надо только обнаружить ее. У каждой социальной группы свои инновации, т.е. реакции на изменяющуюся реальность. Если бы все они сохранялись, человеческая культура представляла собой хаотическое образование. Множеству социальных и национальных групп в обществе соответствует множественность культурных ответов на одну и ту же потребность. М. предлагал взглянуть на проблему изнутри, понять внутренние мотивы поведения представителей местной культуры. Его метод получил в науке название включенного наблюдения. Огромное значение М. придавал статистическому анализу этнографических данных, который проводил на основе составления карт и таблицы, генеалогии и данных переписей.

МЁРДОК Джордж Питер (1897-1985), известный американский антрополог, исследователь проблем культуры и общества. Получил образование в Иельском университете. Работал самостоятельно, избегая влияния школы Боаса. Сосредоточился на создании методологии, применимой в социологии и антропологии, с помощью которой можно было бы исследовать культурно-детерминированное поведение человека. Для того чтобы сделать возможным обоснованные кросс-культурные сравнения, он инициировал создание группы межкультурных обзоров в Иеле. Классифицировал огромное количество сведений по различным культурам, заложив основы для целого направления в мировой антропологии. Все исследуемые элементы культуры были зафиксированы при помощи формализованной записи, которая была разработана М. и положена им в основу HPAF (Ареальная картотека человеческих отношений – Human Relations Area File). Впервые она была опубликована в виде «Этнографического атласа» (1967) и представляющего набор табулограмм по 600 культурам. М. сформулировал концепцию универсальной культурной модели и эволюции систем родства, изложенную в книге «Социальная структура». М. считал, что все формы родства детерминированы экологическими условиями, определяющими, в свою очередь, хозяйственный тип и половое разделение труда. Разные типы родственных организаций эволюционируют в разных направлениях в зависимости от изменения окружающих условий. Терминология родства, по М., полностью детерминирована родственными отношениями. М. проводил полевые исследования в Африке, внес существенный вклад в равитие африканской этнографии.

МИД Маргарет (1901-1978), видный американский этнограф. Исследовала отношения между различными возрастными группами в традиционных (папуасы, самоа и др.) и современных обществах, детскую психологию с позиций т.н. этнопсихологической школы. Явилась первым этнографом, для которой мир детства стал основным предметом изучения. Собрала огромный материал о социализации детей в примитивных культурах, в частности, народов Океании. Тираж ее книги «Взросление самоа» превысил 2 млн. экземпляров. Она переведена на 17 языков и стала бестселлером. С именем М. связан ряд новых научных идей – о природе родительских чувств, соотношении материнских и отцовских ролей, происхождении мужских и женских инициаций. Ни один этнограф в мире до нее не пользовался такой популярностью в мире. Различала в человеческой истории три типа культур с точки зрения характера трансляции опыта между поколениями. Постфигуративные культуры – дети учатся у своих предков. Так, в патриархальном обществе, опирающемся на традицию и ее живых носителей, стариков, отношения возрастных групп жестко регламентированы, нововведения не одобряются, каждый знает свое место, господствуют чувства преемственности и верности традициям. Кофигуративные культуры – дети и взрослые учатся у равных, т. е. у своих сверстников. Влияние старших падает, а сверстников растет. Расширенная семья заменяется нуклеарной, поколеблена незыблемость традиций. Повышается значение юношеских групп, возникает особая молодежная субкультура. Термин «кофигуративный» (приставка «ко» обозначает вместе, сообща) отражает факт сотворчества учителя и учеников. Префигуративные культуры – взрослые учатся у своих детей. Такие культуры возникли с середины XX столетия и объединены электронной коммуникативной сетью. Они определяют новый тип социальной связи между поколениями, когда образ жизни старшего поколения не тяготеет над младшим. Темп обновления знаний настолько высок, что молодежь оказывается более сведущей, чем старики. Обостряются межпоколенные конфликты, молодежная культура перерастает в контркультуру. Постфигуративные культуры ориентированы на прошлое, и для них характерен очень медленный, черепаший прогресс. Кофигуративные культуры ориентированы на настоящее и умеренный темп прогресса, а префигуративные – на будущее и ускоренное движение. М. называли «прижизненным классиком», внесшим выдающийся вклад в понимание человеческой культуры и проблем социализации.

МОРГАН Льюис Генри (1818-1881) известный американский историк и этнограф, один из родоначальников антропологии, этнологии и культурологии. Он был состоятельным человеком, ученым, адвокатом, 40 лет жизни посвятил изучению ирокезов и других индейских племен. Жизнь с индейцами внушила ему глубокое уважение к их самобытной культуре, которое позже он пытался привить американскому обществу, публично выступая в защиту «краснокожих». В качестве адвоката М. успешно отстаивал в суде право ирокезов на землю, за что был торжественно посвящен в члены индейского племени сенека. Классический труд «Древнее общество» (1877) посвящен вопросам возникновения семьи, собственности и родоплеменной организации. Исследовав быт и старинные обычаи индейцев, он пришел к идее рода как основной ячейки первобытного общества. Историю человечества М. разделил на два периода: ранний, когда общественный строй основывался на родах, фратриях и племенах, и поздний, когда общество стало территориальной, экономической и политической общностью. Только благодаря родовой организации – самому устойчивому и универсальному институту древнего общества – возможна преемственность развития культуры. Первобытный род он понимал как сложнейший социокультурный институт, важное культурное изобретение, которое менее развитые народы заимствовали у более развитых. М. полагал, что отстоящие далеко друг от друга народы не могли каждый раз заново открывать его. Род являлся продуктом высокоразвитого общества. Он был изобретен достаточно интеллектуальными людьми в одном месте, откуда он, как позже методы земледелия, стал распространяться по всему свету. Причиной заимствования родовой организации одними народами у других служит ее очень высокая эффективность. М. был одним из первых исследователей семьи как социального и культурного института, для описания которого изобрел терминологию родства и употреблял кросс-культурный метод исследования. Позже они поступили на вооружение современной антропологии. М. построил типологию развития семьи и брака, в основании которой положил пять последовательно сменяющих дpуг дpуга стадий и фоpм: 1) кровнородственная бpачная общность между всеми лицами одного поколения; 2) пуналуальная – бpак нескольких бpатьев с нескольким женщинами-неpодственницами; 3) паpная – непpочное и лишенное экономической основы соединение двух супругов; 4) промежуточная патриархальная семья с выраженной властью мужа; 5) моногамная – прочное соединение супругов с властью мужа как частного собственника. Согласно М. две пеpвые фоpмы основаны на гpупповом бpаке, остальные – на индивидуальном. М. предпринял попытку периодизации древней истории культуры по критерию «изобретения – открытия». Добывание огня, изобретение лука, гончарное ремесло, земледелие, скотоводство, использование железа – важнейшие исторические вехи эволюции культуры дописьменного и раннего письменного общества. Они обозначали переход от одного типа культуры к другому. С историей культуры у М. тесно связана история хозяйства, характер и закономерности которого определяются типом собственности. В начале человечества преобладало коллективное владение землей. Ему соответствовали групповой брак и матриархат (главенство женщины в роду). По мере развития производительных сил и технического прогресса в обществе утверждалась частная собственность, а это вызвало переход от женского к мужскому счету родства и наследованию по мужской линии. Так возник патриархат, который существует по сию пору и знаменует господство железного века. Женщина оказалась прикованной к семье, ее права были сильно урезаны, она попала в подчинение к мужчине.

РАДКЛИФФ-БРАУН Алфред Реджиналд (1881-1955), английский этнограф и социолог, антрополог, один из лидеров британской школы социальной антропологии первой половины XX в., теоретик функциональной школы в этнографии. Создатель «социальной антропологии» в английской этнографии.Учился в Кембридже (1901-1906), по окончании университета несколько лет посвятил полевым этнографическим исследованиям на Андаманских островах и в Западной Австралии (1906-1912). Исследования принесли ему известность, он стал сотрудником Тринити-колледж, член-корреспондентом Королевского антропологического института. Большую часть жизни провел за пределами Англии. В 1915 был министром образования Королевства Тонга; в 1920-1925 заведовал кафедрой социальной антропологии в Кейптаунском университете (Южная Африка), где основал Школу африканской жизни и африканских языков. В 1925-1931 заведовал кафедрой социальной антропологии в Сиднейском, а в 1931-1937 – в Чикагском университетах. Затем – профессор Оксфордского университета, директор Института социальных исследований в Александрии. Читал лекции в Янцзинском университете и в университете Сан-Паулу. Был членом Британской и зарубежных академий, первым президентом Британской ассоциации социальных антропологов. Основной заслугой Р.-Б. было применение системного подхода к изучению примитивных обществ и коренной поворот социальной антропологии к сравнительному изучению культур.

РАТЦЕЛЬ Фридрих (1844-1904), немецкий географ и этнограф, представитель диффузионизма, основатель «политической географии», иногда ошибочно признаваемый основателем «антропогеографической школы». Главная заслуга в том, что ему удалось доказать влияние природных условий на развитие народов и культур в разных географических зонах. В результате у него получилась своеобразная географическая карта культурной жизни человечества. В своих трудах «Антропогеография», «Народоведение», «Земля и жизнь» он дал общую картину расселения народов и распространения культур. По земной поверхности с различной скоростью перемещаются не только людские потоки, но и культурные изобретения, предметы, идеи, явления. Сложные явления передвигаются медленнее, простые – быстрее. Хозяйственные формы, экономические институты, навыки земледелия или металлургии, традиции и ценности перенимаются народами крайне медленно и с большим трудом. Гораздо быстрее и легче заимствуются украшения, предметы быта и одежда. Причиной служит то обстоятельство, что традиции и навыки распространяются только вместе со своими носителями, а одежда и мебель этого не требуют. Он считал, что собственное изобретение людьми не так высоко ценится, как заимствованное. Вместе с тем, народ, изобретший хозяйственные приемы, может оценить их в меньшей степени, нежели другой, сумевший найти им изобретаются одним народом, но наибольшее культурное применение получают у другого.

СОРОКИН Питирим Александрович (1889-1968), выдающийся американский социолог русского происхождения. Значительная часть его работ посвящена проблемам культуры. Получив грант от Национального научного фонда США, он углубляется в исследование мировой культуры, результатом которой явился фундаментальный многотомный труд по социодинамике культуры. Создал циклическую теорию флуктуации трех социокультурных типов (идеационального, сенситивного, идеалистического). Идеациональный как важнейший тип мировой культуры базируется на принципе сверхчувственности и сверхразумности бога как единственной реальности и ценности. К нему С. относит средневековую европейскую культуру. Здесь господствующие нравы и обычаи, образ жизни и мышления, ориентирующиеся на единство с богом как высшую цель. Данный тип культуры безразличен по отношению к чувственному миру, его богатству, радостям и ценностям. Сюда включены брахманская, буддийская и лаоистская и греческая культура с 8 по кон. 6 в. до н.э. Сенситивный (чувственный тип) ориентирован только на то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств. Лишь даваемое через чувства обладает в такой культуре статусом реального. Вне чувственной реальности нет ничего. Эта культура стремится освободиться от религии, морали и других ценностей идеациональной культуры. Ее ценности сконцентрированы вокруг повседневной жизни в земном мире. Ее герои – фермеры, рабочие, домохозяйки и даже преступники и сумасшедшие. Формирование сенситивной культуры начинается в XVI в. и достигает своего апогея к середине XX в. Идеалистический тип занимает промежуточное положение и представляет смесь элементов идеациональной и синситивной культур в равных пропорциях. Доминирующие в нем ценности ориентируются как на небо, так и на землю. Исходная посылка – убеждение в том, что объективная реальность частично сверхчувственна и частично чувственна. Она охватывает сверхчувственный и сверхрациональные аспекты плюс рациональный, и, наконец, сенсорный аспект, образуя собой единство этого бесконечного многообразия. Сюда относятся западноевропейская культура XIII-XIV вв. греческая культура 5-4 вв. до н. э.

ТЭЙЛОР, Эдуард Барнетт (1832-1917), выдающийся английский этнограф. Один из основателей этнографии и антропологии. Считается отцом эволюционной теории развития культуры. Опубликовал ряд книг и более 250 статей на разных языках мира. В 1871 избран членом Королевского научного общества, а в 1896 стал профессором первой в Англии кафедры антропологии при Оксфордском университете. Рассматривал культуру (синоним цивилизации) как сознательно созданное рациональное устройство для целей улучшения жизни людей в обществе. Например, для улучшения жизни людей изобрели моральные нормы, парламентскую форму правления, моногамию, капитализм, современный стиль одежды и т.п. Признавал неравномерность развития человеческих обществ и построил универсальную шкалу культурного прогресса, на вершине которой они расположили западные общества. Каждое следующее поколение людей в любом обществе живет в иных, более продвинутых культурных условиях, чем предыдущее поколение. Чем больше воспитанных и культурных людей в обществе, тем более оно развито.

Метод Т. напоминал работу натуралиста: нужно расчленить культуру на составные части, классифицировать из в зависимости от географической и исторической принадлежности, а затем составить из них генетические ряды. Явления культуры, подобно растениям и животным, распадаются на роды, виды, подвиды. Внутри вида обычаев содержатся такие подвиды, как обычай наносить татуировки, обычай подпиливать зубы, обычай счета десятками и т. д. Подобно животным или растениям обычаи и другие культурные явления могут мигрировать из одного географического района в другой, из одной исторической эпохи в другую. Поэтому у разных народов, живущих в разные периоды истриии, отмечаются сходные культурные черты. Полный перечень явлений, составляющих жизнь того или иного народа, Т. называл культурой. Эволюция каждого изобретения, воззрения или обряда, согласно Т., обусловлена не столько усилиями мысли, сколько действием механизма проб и ошибок, поощрения и наказания, а также подражанием, внушением, влиянием индивидуальных и групповых интересов. Эволюционные ряды независимы, но они способны перекрещиваться, и тогда соединение далеко отстоящих друг от друга культурных явлений порождает качественно новые решения.

УАЙТ Лесли Элвин (Алвин) (1900-1975), ведущий американский антрополог и культуролог. У. учился в университетете штата Луизиана, в Колумбийском университете и в университете г. Чикаго: получил широкое образование в области истории, политологии, психологии, социологии и антропологии, обладал глубокими познаниями в области естественных наук. Проводил полевые исследования среди индейцев пуэбло. В 1927 получил докторскую степень, работал в Музее науки г. Буффало, с 1930 – в Мичиганском университете, где преподавал вплоть до выхода на пенсию в 1970 г. Ему удалось создать одну из наиболее сильных кафедр культурной антропологии. С 1962 возглавлял Американскую антропологическую ассоциацию. В начале своей деятельности У. отошел от боасовской концепции культурного релятивизма. Открыто защищал непопулярную в середине XX в. эволюционную теорию, чем отчасти и обрек себя на научную изоляцию. Лишь в 60-е концепции ученого получили широкое признание как основоположника неоэволюционизма. Наследие У. в целом не получило должного признания при жизни. Только в 90-е приходит понимание значимости его работ. У. выделил культурологию как самостоятельную науку в комплексе общественных наук, немало сделал для утверждения в науке самого термина «культурология», развил понятие «культура», определил предметное поле культурологии и основные методы ее исследования. У. первый применил системный подход для описания и интерпретации культуры как самоорганизующейся термодинамической системы, функционирующей по естественным законам. Изучая всеобщую эволюцию, У. (1959) исследовал основные направления в развитии мировой культуры с эпохи охотников и собирателей до падения Рима. Он описал переход от простых обществ к сложным. Его взглядам присущ технологический детерминизм: У. утверждал, что культура развивается благодаря усовершенствованию орудий труда и источников энергии.

ФРЕЙЗЕР Джеймс Джордж (1854-1941), английский этнограф, исследователь истории религии, сотрудник и ученик Э. Тэйлора, автор знаменитой книги «Золотая ветвь». Он считал, что религия прошла в своем историческом развитии три стадии: самая ранняя магичекая, ее сменила религиозная, а современная стадия называется научной. Взгляды Ф. получили название «преанимизма» (от «анима» – душа). Основной тезис преанимизма звучит так: в религии первичной является не идея (миф, верование), а действие (ритуал).

ФРОБЕНИУС Лео (1873-1928), немецкий филолог, этнограф, историк-африканист и культуролог. Основатель культурно-морфологической школы. Ф. разработал концепцию морфологии культуры. В 1925 во Франкфурте-на-Майне он основал Ин-т морфологии культуры. Каждую культуру, согласно его воззрениям, можно уподобить организму, который по своим внутренним законам и в отведенные природой сроки родится, расцветает, живет и умирает. Культура как самостоятельная сущность проходит те же ступени развития, что и все живое на земле: растение, животное и человек. Если культуру пересадить из родной почвы в чужую, то там она, подобно растению, начнет пускать новые корни, питаться новыми веществами и развиваться в новом направлении. Новые культуры, как правило, плод соединения нескольких старых. И как человеческое дитя, новая культура наследует и достоинства, и недостатки родителей. Причем, как и у людей, культуры бывают мужского и женского рода. Идею о том, что культуры могут быть мужскими и женскими, Ф. иллюстрировал на материале африканских культур: патриархальной у эфиопов и матриархальной у хамитов. Культуры обладают собстенным характером, «культурной душой», переживающей стадии рождения взросления, старения и смерти. В мужской культуре все стремится вверх: человек совершает карьеру и повышает свой статус, свайные жилища строят, как и кровати внутри них, на ножках, жизненные планы строятся на далекую перспективу. В женских же все стремится вниз: люди строят подземные жилища и зернохранилища, земляные печи, в религии центральную роль играет представление о подзменом царстве мертвых. Сравнивая Восток и Запад, первый он уподоблял женской, а второй – мужской форме культуры. Соединение мужской и женской форм дает более высокую смешанную культуру. Слияние разных культур происходит интенсивнее всего на пересечении торговых и караванных путей – в центрах человеческой активности. Здесь происходит наиболее интенсивный диалог разных культур. Отсюда можно сделать вывод: чем интенсивнее в обществе будут культурные, торговые, военные, информационные, политические контакты, тем выше будут скорость и глубина культурной диффузии. Понятно, что вероятность зарождения новых культур ниже в регионах слабого культурного обмена – в «культурной провинции» Земли. Ему удалось то, что не удавалось сделать многим ученым до него: органично соединить две противоложные позиции – диффузионизма и эволюционизма. Организовав несколько экспедиций в Африку, он собрал богатейший эмпирический материал. Применив метод картографирования культурного пространства, он отобразил на ней всю мозаику африканских культур. Он полагал, что та или иная культура создается природой и хозяйственной деятельностью человека, который, тем не менее, ее творцом не является. Хозяйствуя на земле, он всего лишь приспосабливается к природно-географическим условиям, по ходу дела создавая себя комфортную среду обитания. Таким образом, культура вообще создается помимо воли и желания человека, а конкретный тип культуры, это скорее подкорректированная человеком «фотография» природно-климатических условий данной местности. Исследуя культурную поверхность земного шара, Ф. приходит к выводу, что сходные культуры скапливаются в однородные зоны. Он назвал их «культурными кругами». Он выделил «западно-африканский культурный круг», охватывающий бассейн реки Конго, побережье Нижней и Верхней Гвинеи. Проживающие в нем народы обладают сходными культурными чертами: у них наблюдаются прямоугольные дома с двускатной крышей, плетеные щиты, музыкальные инструменты со струнами из растительных волокон, барабан, маски. Если в одном месте находят несколько однотипных культур, то можно говорить о единстве их происхождения. В одинаковое время в одном и том же месте можно обнаружить несколько разных по своему происхождению культур, которые, подобно пластам земли, накладывались друг на друга. В той же Африке Ф. обнаружил слой ранней индийской и более поздней семитской культуры, которые придавили собой еще более древний слой протоафриканской культуры. В сходных географических условиях рождаются сходные культуры. Идеи Ф. предвосхищают нек-рых философов культуры, в частности Шпенглера и Бердяева.

ШПЕНГЛЕР Освальд (1880-1936), видный немецкий философ, культуролог, историк, представитель философии жизни, создатель циклической теории. Его учение призвано было преодолеть механистичность распространенных в XIX в. глобальных схем эволюции культуры как единого восходящего процесса становления мировой культуры, где европейская культура выступала как вершина развития человечества. Мировая культура предстает как ряд независимых друг от друга, замкнутых культур, каждая из которых имеет свой темп развития и отведенное ей время жизни. За этот период каждая культура, подобно живому организму, проходит несколько стадий: от рождения через молодость, зрелость, старость до смерти. Исходя из этого Ш. создает концепцию одновременности явлений в разных культурах, отделенных промежутками в тысячелетия, но проходящих три одинаковые этапа: мифо-символическая ранняя культура, метафизико-религиозная высокая культура, поздняя цивилизационная структура. В жизни каждой выделяются две линии развития: восходящая (культура в собственном смысле) и нисходящая (цивилизация). Первая характеризуется развитием органических начал культуры, вторая – их закостенением и превращением в механистические, выражающиеся в бурном развитии техники; разрастании городов в мегаполисы; в появлении массовой, технологически ориентированной культуры; превращении региональных форм в мировые; наступлении эпохи цезаризма. История культуры начинается с варварства примитивной эпохи, затем развивается политическая организация, искусства, науки и т. д. В классический период культуры наступает их расцвет, сменяющийся окостенением в эпоху декаданса, и, наконец, культура приходит к новому варварству, когда все становится предметом торговли, вульгаризируется. Конец или закат культуры означает ее переход в фазу цивилизации.

ЭВАНС-ПРИЧАРД Эдвард Эван (1902-1973), один из лидеров английской социальной антропологии послевоенного периода, особую известность получили ставшие классическими исследования африканских культур. Изучал современную историю в Оксфорде, степень доктора философии получил в Лондонской школе экономики (1927). Преподавал в Оксфорде (1928-1940), проводил полевые исследования в Южном Судане. Профессор социологии в Университете Фуада I в Каире (1932-1934). После прохождения воинской службы на Ближнем Востоке и в Северной Африке (1940-1945) возвратился в Англию. С 1946 по 1970 – профессор социальной антропологии в Оксфорде: проректор университета (1963-1965). В 1971 г. возведен в рыцарское звание.

Приложение 2. Основные антропологические школы

В алфавитном порядке здесь расположены основные школы, научные направления и подходы, которые повлияли на становление научного знания в социальной и культурной антропологии, культурологии, этнографии.

АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА в культурологии, сложилась в Великобритании в 1860-е гг. (Э. Тэйлор, А. Ланг, Дж. Фрейзер, в России – Н. Ф. Сумцов, А. И. Кирпичников, А. Н. Веселовский), объясняла сходство материальной и духовной культуры, в том числе фольклора народов, не находящихся между собой в этническом родстве или экономических, политических и культурных связях, общей человеческой природой людей, сходством их психики и мышления на одинаковых ступенях исторического развития, соответствием духовной культуры и искусства уровню материальной культуры; доказывала, что, возникнув, сходные сюжеты стали вечными спутниками (пережитками) культуры. Эта теория получила также название теории самозарождения сюжетов, так как утверждала, что каждый народ самостоятельно создает свою культуру и обогащает культуру человечества. А.Ш. сохранила нек-рые взгляды мифологической школы: она отводила большую роль в первобытном мировоззрении верованиям и магии, полагая, что в основе многих фольклорных произведений лежат мифы. Но мифы она считала вторичным явлением, к-рому предшествовал анимизм – одушевление человеком сил природы. Эта школа была более прогрессивной, нежели мифологическая и миграционная школы. Она вышла за рамки изучения культуры родственных и связанных между собой народов, сделала важные обобщения особенностей культуры народов мира. Представители А.Ш. пришли к выводу, что все народы проходят общие ступени развития культуры и что последующие ее периоды сохраняют в себе пережитки предшествующих. Но она не могла дать объяснение сходству сюжетов, так как отрывала творчество народов от их социально-экономического развития и конкретной истории.

ВЕНСКАЯ ШКОЛА, направление в этнографии начала XX в. Представители: В. Шмидт, И. Генкель, В. Копперс, М. Гузинде и др., объединялись вокруг журнала «Антропос» (1906-1915), стояли на позициях культурно-исторической школы. Диффузионная модель Гребнера применялась к анализу истории религии, права, хозяйственной деятельности, мифоэпического мышления.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ШКОЛА в русской фольклористике (кон. XIX-нач. XX вв.; В. Ф. Миллер, Н. С. Тихонравов, Б. М. и Ю. М. Соколовы), истолковывала народно-поэтические произведения (преимущественно – былины и исторические песни) как отражение определенной исторической реальности. Локальное и историческое приурочение достигалось обычно посредством выявления параллелей в письменных памятниках по сходству имен, географических названий, бытовых деталей, реже исторических событий. Систематизировала сюжетный состав и создала историческую географию народного эпоса.

КОМПАРАТИВИСТИКА (от лат. Comparativus – сравнительный), сравнительные исторические и культурные исследования. В частности, сравнительно-исторический метод позволяет выявлять с помощью сравнения общее и особенное в исторических явлениях, ступени и тенденции их развития. Формы сравнительно-исторического метода: сравнительно-сопоставительный метод (раскрывает природу разнородных объектов), историко-типологическое сравнение (объясняет сходство различных по своему происхождению явлений одинаковыми условиями генезиса и развития), историко-генетическое сравнение (объясняет сходство явлений как результат их родства по происхождению) и др. Широкое распространение сравнительно-исторический метод получил в исторической науке, языкознании, культурологии, этнографии, социологии, антропологии, литературоведении. В литературоведении К. устанавливает черты сходства в различных литературах мира, общее и особенное, выделяет повторяющиеся в разных регионах мира сюжеты (концепция «странствующих сюжетов» или «миграции сюжетов»). Сопоставление европейской, арабской, африканской и др. литератур, где обнаруживались сходные сюжеты, позволило глубже понять их национальную специфику, вклад каждой культуры в развитие мировой литературы, лучше узнать социокультурные условия и историческую обстановку создания художественных произведений, особенно далеких эпох (античность, раннее средневековье). На основе сравнительно-исторических исследований в литературоведении в XIX в. сложилась самостоятельная научная школа – компаративизм, основными представителями которой считаются И. Гердер, Дж. Денлоп, Дж. Бенфей, В. Фридерих, Д. Мэлон, П. Ван Тигем, Ф. И. Буслаев, X. М. Познетт, А. Н. Веселовский, В. А. Жуковский, В. М. Жирмунский, Н. И. Конрад, Р. М. Самарин, И. Г. Неуспокоева и др. Их работы охватывают очень широкий круг произведений, принадлежащих к разным национальным литературам, напр., рассматриваются индийские сказания о Викрамадитье, монгольские – об Арджи-Борджа, легенды персидской Авесты, повести о Соломоне, представленные в разных литературах, в т.ч. и в русской, французские средневековые романы, сказки, повести и средневековый эпос, античные мифы и т. д. Для выявления повторяющихся приемов, сюжетов, героев ученым приходится сравнивать десятки и сотни произведений на разных языках. Благодаря этому можно говорить об общности не только между отдельными произведениями, а между целыми литературными эпохами, литературными стилями, направлениями и течениями. Сходство возникает даже при полном отсутствии непосредственных контактов только потому, что произведения создаются в одинаковых исторических условиях. Подобное сходство принято называть типологическим. Типологическую близость В. М. Жирмунский обнаружил между эпосом германских и романских народов Западной Европы, русскими былинами и тюркскими и монгольскими эпическими произведениями, Н. И. Конрад – между феодальной лит-рой Китая и Японии и западноевропейской лит-рой XII-XVII вв. и т. д. На общей типологической основе можно проследить и примеры частного совпадения отдельных идей, образов, сюжетов, жанров и т. д. К. позволяет помогает бороться с теми, кто думает возвысить свою родную культуру, утверждая, будто она выросла исключительно на местной национальной почве. Было доказано, что литература народа, в историческом развитии опередившего соседей, оказывает затем громадное влияние на остальных (итальянская лит-ра в эпоху Возрождения, французская – в XVIII в., русская – с конца XIX в. и т. д.). В зарубежной К. лидирующие позиции занимают две национальные школы – американская и французская. Американские исследователи, делающие основной акцент на эмпирический сбор фактов, группируются вокруг «Ежегодника сравнительной и всеобщей литературы», а французские, сосредоточившиеся на теоретических проблемах, – вокруг «Обозрения сравнительного литературоведения». В центре К. находится проблема синхронности в развитии разных национальных литератур. Став общепризнанным методом в социальных науках в XIX в., компаративный анализ, сложившийся, прежде всего, как метод сравнительно-исторический, позволяющий сопоставить между собой относительно замкнутые, самостоят. культуры, формировавшиеся в истории человечества (сторонники теории культурных циклов), или же этапы всеобщего линейно-поступат. культурного развития (эволюционисты), этот метод в ряде учений был преобразован в сравнительно-типологический (М. Вебер, Сорокин), соединялся с методами социальной статистики (Кетле). Значительный вклад в развитие сравнительного метода внесли Дж. Фрейзер и Э. Тэйлор, который суммировал данные о 350 народах в виде таблиц как основы для сопоставительного анализа культурных черт. Рост популярности сравнительных исследований, происшедший после Второй мировой войны, проявился в широком распространении опросов общественного мнения (ориентированных на выявление социально-культурных различий преимущественно в количественных показателях), в развертывании значительного числа кросс-культурных проектов (Р. Бенедикт, Д. Лернер, А. Инкелес, X. Кантрил, М. Л. Фарбер, Ф. У. Фрей, К. В. Бак, М. Стикос и др.). По результатам в США опубликована «Стандартная кросс-культурная выборка» из 186 культур. В зависимости от объекта и масштаба анализа различают несколько типов сравнительных исследований: сравнения между странами (cross-country), к-рые в известном смысле совпадают с межгос. (cross-national) исследованиями, межсоциетальные (cross-societal), собственно межкультурные (cross-cultural), а также макросоциальные или глобальные сравнения. В последних сопоставление проводится на максимально возможном числе стран (культур). Примером глобального исследования пожет служить формирование «Human Relations Area File», картотеки, содержащей в закодированном виде данные о 500 культурах.

КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ШКОЛА в этнографии и антропологии, направление в нач. XX в., возникшее как альтернатива эволюционизму, который обвинялся в увлечении абстрактными спекуляциями, игнорировании специфики местных культур, подгонке фактич. материала под глобальные концепции и как рез-т – образование пробелов в конкретном изучении культур сотен народов, племен и племенных групп. Представители К.-И.Ш. сосредоточили свои исследования на ограниченных историко-геогр. территориях, к-рые изучались на протяжении опр. отрезка времени, с использованием статистич. метода, методов лингвистики и т. д. Анализ культуры должен был показать, какие черты, элементы и культурные комплексы развивались в пределах данного региона и какие были заимствованы (благодаря диффузии) извне. Большое значение придавалось исследованию климата, топографии, флоры и фауны конкретной области. В результате огромной этногр. и археол. полевой работы был собран уникальный по своему характеру, огромный историко-культурный материал, к-рый послужил основой для последующего изучения. Согласно К.-И.Ш. каждое явление культуры возникает однажды в одном месте; наличие его у разных народов объясняется распространением из первоначального центра (миграционизм, диффузионизм). На той или иной территории выявляется определенное сочетание элементов материальной и духовной культуры и конструируется «культурный круг». Вся история культуры сводится перемещению и напластованию нескольких «культурных кругов», существующих автономно от создателей и носителей культуры. В ходе научного анализа выявлялись область распространения культуры, диффузия (с учетом привходящих черт), независимое развитие (там, где диффузия невозможна или невидима), параллелизм и конвергенция. В США к представителям К.-И.Ш. относятся Ф. Боас, К. Уисслер, Крёбер, Р. Лоуи и др., в Европе – Ф. Ратцель, Ф. Гребнер, Л. Фробениус и др. Ими разработаны теории культурной миграции (культурного диффузионизма) и теория культурных кругов. Теоретические истоки – баденская школа неокантианства и философия Дильтея, методологическая платформа – диффузионизм, методическая – описательные эмпирические исследования.

КУЛЬТУРНО-ЭВОЛЮЦИОННАЯ ШКОЛА, направление неоэволюционизма в амер. культурной антропологии, сформировалось в 60-е из последователей и учеников Л. Уайта (Д. Ф. Аберле, Р. Н. Адамс, Р. Андерсон, Р. Карнейро, Г. Е. Докул, М. Харрис, Б. Меггерс, М. К. Оплер, М. Д. Салинс, Э. Р. Сервис и др.). Определяющую роль в развитии направления сыграли идеи Л. Уайта. Центральная проблема – выявление основных закономерностей, логики и этапов эволюции культуры. Эволюционный подход использовался для общего (стадиального) изучения культуры, а также для исследования параллелизма и особенностей развития конкретных обществ, сочетания случайных факторов в истории, условий среды обитания и т. д. Представители К.-Э.Ш. внесли весомый вклад в развитие теории культуры, в частности повлияли на исследования в экологической антропологии (Р. Вайда, Р. А. Раппопорт, Д. Андерсон).

РАСОВО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА, течение в социологии и антропологии 2-й пол. XIX– нач. XX вв. (Ж. А. Гобино, Ж. Лапуж, Х. Чемберлен, О. Аммон, Ф. Гальтон, К. Пирсон). Переносила на человеческое общество биологические законы борьбы за существование и естественного отбора, рассматривала общественное развитие с точки зрения понятий наследственности, борьбы «высших» и «низших» рас и классов, признавала решающее воздействие расового фактора на культурное развитие народов. Ориентировалась на позитивистский идеал научности (построение социального знания по образцу есественных наук), была тесно связана с социал-дарвинизмом, нередко подменяла научные выводы наукообразными спекулятивными построениями. Один из основателей Р.-А.Ш. Ж.-А. де Гобино различал три «чистые» расы (белую, желтую и черную) и многочисл. смешанные типы, возникшие в результате исторических и культурных контактов. Каждая раса сама по себе неизменна и обладает специфич. культурными способностями. Создаваемые разными расами цивилизации по своей природе некоммуникабельны, т. к. прирожденные дарования у всех принципиально различны. Судьба каждой цивилизации определяется ее расовым составом. При чистоте расы образ мысли всех ее представителей остается одинаковым в силу кровной общности. «Смешение крови» создает дисгармонию, ведет к моральному и социальному хаосу; чем больше смешанных браков, тем быстрее выхолащивается расовый характер цивилизации. Расы неравноценны: белая (арийская) раса обладает большей культурной одаренностью и является единственной творческой силой в истории. Именно она создала все великие цивилизации (инд., кит., егип., семитскую, антич. и совр. европ.). Элитой арийской расы Гобино считал германцев, под к-рыми понимал франц. аристократию. Низшие расы неспособны самостоятельно подняться до вершин цивилизации. Идеи Гобино не получили признания во Франции, но были восприняты в Германии (Р. Вагнер, X. С. Чемберлен и др.). Х. С. Чемберлен высшее положение в расовой иерархии также отводил «арийской» расе («нордическому» типу). Расцвет всех цивилизаций определялся влиянием герм. племен, а упадок – смешением их с другими расами. Чемберлен описал европ. культуру как результат совместного действия пяти факторов: 1) искусства, лит-ры и философии Др. Греции; 2) права, гос-ва и гражд. об-ва Др. Рима; 3) христ. откровения, возрожденного Реформацией; 4) организующего творч. духа германцев; 5) чужеродных и разрушит. влияний иудаизма и евреев. В начале XX в. Р.-А.Ш была подвергнута серьезной научной критике, в ходе которой выяснилась эмпирическая несостоятельность большинства ее положений и выводов. Большую роль в этой критике сыграли работы Ф. Боаса, Г. Мюрдала, Ф. Хэнкинса, Т. Вайца и др.

СТРУКТУРАЛИЗМ (от лат. Structura – строение), направление в гуманитарном знании, сформировавшееся в 20-х XX в. и связанное с использованием структурного метода, моделирования, элементов семиотики, формализации и математизации в лингвистике, литературоведении, этнографии, истории и др. Объект исследования С. – культура как совокупность знаковых систем (язык, наука, искусство, мифология, мода, реклама). Основа структурного метода – выявление структуры как относительно устойчивой совокупности отношений; признание методологического примата отношений над элементами в системе; частичное отвлечение от развития объектов (примат синхронии над диахронией). В более узком смысле – научно-философское течение, получившее наибольшее распространение в 1960-х во Франции (К. Леви-Строс, М. Фуко, Р. Барт, Ж. Деррида; особое течение – т.н. генетический структурализм Л. Гольдмана).

Одним из направлений С. является структуралистское литературоведение, в котором выделяются два основных раздела – структурная лингвистика и структурная поэтика. Основоположники структурной лингвистики И. А. Бодуэн де Куртенэ и Ф. Соссюр поставили задачу научно точного (в конечном счете – математически точного) анализа языка. Эта наука отвлекается от звуков, слов и грамматических форм, как таковых, и исследует постоянно действующие законы, реализующиеся в языке (точно так же, напр., физика отвлекается от определенных материальных тел и изучает их взаимные отношения и функции – массу, скорость, энергию, тяготение, теплоту и т. п.). Предмет структурной лингвистики – внутренние отношения и связи, лежащие в основе языка. С ней тесно связана структурная поэтика (применение формальных методов к искусству слова, попытка перенести принципы структурной лингвистики в поэтику), основы которой заложены учеными нач. 20-х гг., связанными с Обществом изучения поэтического языка («ОПОЯЗ») и Московским лингвистическим кружком. ОПОЯЗ представлял собой русскую ветвь «формального метода» в литературоведении сер. 1910-х – сер. 20-х гг. Ориентируясь на лингвистику, его представители (Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Р. О. Якобсон и др.) пытались применить к содержанию поэтического текста формально-логические процедуры, стремясь достичь точности и достоверности научного анализа художественной литературы. В 70-е годы она развивалась, опирающаясь на теорию вероятностей, нек-рые понятия кибернетики, теории информации и семиотики (Вяч. Иванов, В. Н. Топоров, А. Н. Колмогоров)

ТЕОРИЯ КУЛЬТУРНЫХ КРУГОВ, учение в этнографии и культурологии (Л. Фробениус, Ф. Гребнер и др.), согласно которому сочетание ряда признаков в определенном географическом районе позволяет выделить отд. культурные провинции («круги»). Т. К.К. возникла в Германии к нач. XX в. и противостояла предшествовавшей ей эволюционистской школе. Теоретической платформой служила неокантианская философия. «Культурный круг» представляет искусственно созданное по произвольно отобранным элементам понятие, не развивается во времени, а лишь взаимодействует с другими «кругами» в геогр. пространстве. Если культура перенесена в иные природные условия, ее развитие пойдет по другому пути и из взаимодействия старых культур могут возникнуть новые. Эти идеи нашли отражение в теории культурных миграций. История цивилизации предстает как ряд культурных кругов, в основании к-рого лежит изначальная, исходная культура. Ф. Гребнер, один из создателей Т. К.К., используя этнографические материалы Австралии и Океании, выделил только на догосударственной стадии цивилизации шесть кругов. Австрийский археолог и этнограф О. Менгин в книге «Всемирная история каменного века» (1930) рассматривал историю первобытного об-ва как результат миграции отд. племен, принадлежавших к трем культурным кругам. Важная проблема для сторонников Т. К.К – поиск исходных центров происхождения народов и культур. В. Шмидт, полагая, что развитие культуры начинается с малых форм, в основание цивилизации положил культуру пигмеев. Он полагал, что низкорослые народы (афр. бушмены и собственно пигмеи) являются самыми архаичными. Иная концепция у представителей «гелиолитич. школы» (панегиптизма). Египтолог С. Э. Графтон («Миграция ранней культуры», 1915; «Человеч. культура», 1930) утверждал, что наиболее древней является культура «солнечных камней» (гелиолитическая) – ее осн. черты (мумификация, мегалиты, идолы, культы солнца) можно найти не только в Египте, но и на Востоке, в Америке.

ТЕОРИЯ КУЛЬТУРНЫХ МИГРАЦИЙ, концепция в антропологии, согласно к-рой культурные явления, однажды возникнув, многократно перемещаются, чем объясняется сходство культур или их отдельных элементов. Т. К.М. тесно связана с теорией культурных кругов и диффузионизмом. Распространение культурных элементов или культурных комплексов в пространстве осуществляется в результате миграций или смещений. Др. словами, элементы одного «круга» могут распространятся путем диффузии и накладываться на элементы другого «круга». Сменяющие друг друга во времени культурные круги образуют культурные слои. Вся история культуры – это история перемещения нескольких «культурных кругов» и их механического взаимодействия («напластование»).

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД в антропологии, совокупность теоретических представлений о культуре как системе взаимосвязанных элементов: ни один элемент не может быть понят в изоляции от других, либо без изучения его функций. Основные представители: А. Радклифф-Браун, Б. Малиновский, Т. Парсонс, Р. Мертон.

ШКОЛА «АННАЛОВ» («новая истор. наука»), научное направление, возникшее во Франции и группирующееся вокруг основанного М. Блоком и Л. Февром журнала, выходившего под назв. «Анналы» (1929-1939), «Анналы социальной и экон. истории» (1939-1941), «Анналы социальной истории» (1941-1945), непериодич. «Сборники социальной истории»; «Анналы. Экономики. Об-ва. Цивилизации» (1945-1994); с 1994 «Анналы. История, социальные науки». Постепенно вокруг них сформировалась плеяда выдающихся ученых-культурологов: Ф.Бродель, Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби Э. Леруа Ладюри и др. Новое в предлагаемой методологии научного исследования заключалось в замене классич. «истории-повествования» современной «историей-проблемой», когда объектом изучения становится не деятельность великих людей, не описание событий, а исследование всего об-ва как совокупности экономических социополитических и культурных связей. Такой подход требовал привлечения данных смежных наук – социологии, этнологии, географии – и смены взглядов на источники: сторонники Школы Анналов привлекают данные археологии, истории техники, языка, хоз. документы, обращают внимание на массовые письменные источники (проповеди, жития и т.п.), материалы по истории быта, экономики, религии и т. п. Им удалось проследить развитие массового сознания и менталитета различных слоев обществ (от крестьян и ремесленников до представителей королевского двора и духовенства), смену установок, изменение ценностей людей на протяжении веков. Школа Анналов стала заметным явлением в культурной и научной жизни Европы и мира, оказав влияние на развитие многих национальных культурологических школ.

ЭВОЛЮЦИОНИЗМ, направление в этнографии, антропологии, культурологии, социологии, объяснявшее развитие культуры и общества исключительно внутренними свойствами и законами роста по обязательным стадиям органической эволюции. Теория, делающая акцент только на внутренние факторы роста, называется эндогенной. Таков по существу эволюционизм (напротив, его теоретический противник диффузионизм называется экзогенной теорией).

Приложение 3. Глоссарий

Гендер – от английского gender – термин, означающий особенности социального поведения человека, определяемые его полом и/или сексуальной ориентацией. Можно сказать, что гендер – это социальное измерение пола; – это. социальный пол, который конструируется обществом как социальная модель (поведения, ощущения, внешнего вида и пр.) женщин и мужчин, определяющая их положение и роль в обществе и его институтах.

Гуманизм – от лат. homo (человек), философский и этико-социологический принцип отношения к человеку как высшей ценности, он имеет конкретно-историческое содержание, зависит от характера общественных отношений, уровня социального развития, является частью идеологии и мировоззрения личности и общества.

Жертвоприношение – это игра, праздник, опьянение, сон, катастрофа, преступление, смерть, чудо, спасение.

Жизненный мир – система условных связей, позволяющая анализировать и воспринимать всю внешнюю информацию, перерабатывая ее формировать свое отношение и в соответствии с этим корректировать свое поведение, мышление, восприятие и пр.

Игра – это праздник, опьянение, сон, жертвоприношение, преступление, катастрофа, смерть, чудо, спасение.

Катастрофа – это игра, праздник, сон, опьянение, преступление, жертвоприношение, смерть, чудо, спасение.

Маскулинность/фемининность – это нормативное представление о соматических, психологических и поведенческих свойствах, характерных для женщин и мужчин. Обыденное сознание обычно абсолютизирует психофизиологические и социальные различия полов, отождествляя маскулинность с активно-творческим (культурным) началом, а фемининность – с пассивно-репродуктивным началом.

Опьянение – это сон, игра, праздник, преступление, жертвоприношение, катастрофа, смерть, чудо, спасение.

Патриархат – это тип отношений, при котором интересы женщин подчинены интересам мужчин в процессах разделения труда и других форм социальной организации.

Пол – биологический пол человека, определяющий его физиологические особенности и функции.

Праздник – это игра, опьянение, сон, жертвоприношение, преступление, катастрофа, смерть, чудо, спасение.

Преступление – это жертвоприношение, катастрофа, смерть, чудо, спасение, опьянение, сон, игра, праздник.

Смерть – это жертвоприношение, опьянение, сон, катастрофа, преступление, спасение, чудо, праздник, игра.

Сон – это жертвоприношение, игра, праздник, сон, опьянение, преступление, катастрофа, смерть, спасение.

Спасение – это жертвоприношение, игра, праздник, сон, опьянение, преступление, катастрофа, смерть, чудо.

Чудо – это жертвоприношение, игра, праздник, опьянение, сон, катастрофа, преступление, смерть, спасение.

К лекциям

На главную страницу

ЛИТЕРАТУРА К ЛЕКЦИОННОМУ КУРСУ

Основная

1. Белик А.А. Культурология: Антропологические теории культур. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000. – 240 с.

2. Культура: теории и проблемы. /Т.Ф. Кузнецова, В.М.Межуев, И.О.Шайтанов. – М.:Наука, 1995.- 279с.

3. Культурная антропология: Учеб. пособие / Под ред. Ю.Н. Емельянова и Н.Г.Скворцова. – СПБ.: Изд-во Санкт-Петербург. ун-та, 1996.

4. Иконникова С.Н. История культурологии. Идеи и судьбы. Учеб. пособие. – СПб.: Изд-во Санкт-Петербург. гос. акад. культуры, 1996. – 264 с.

5. Культурология, ХХ век: Энциклопедия./Под ред. С.Я.Левит. – Спб.: Университет. Книга, 1998. – Т.1: А. – Л.- 446с.; Т. 2: М – Я. – 446с.

6. Отюцкий Г.П. История социальной (культурной) антропологии. М., 2003.

7. Минюшев Ф.И. Социальная антропология (курс лекций). – М.: Междунар. Ун-т бизнеса и управления. 1997. – 192с.

Дополнительная

1. Аверкиева Ю.П. История теоретической мысли в американской этнографии. – М.: Наука, 1979. – 288 с.

2. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Прогресс; Универс, 1994. – 616 с.

3. Басилов В. Н. Традиции отечественной этнографии.// Этнографическое обозрение. – 1998. - №2 – С. 18-45.

4. Белик А.А. Культурная (социальная) антропология – область научных исследований и учебная дисциплина.// Этнографическое обозрение.- 2000.- №6.- С. 3-15.

5. Белик А.А. Резник Ю. М. Социокультурная антропология (историко-теоретическое введение). – М.: Союз: МГСУ, 1998. – 320 с.

6. Бенедикт Р. Образы культуры.// Человек и социокультурная сркда. – М., 1992.

7. Библер В.С. От наукоучения – к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. – М.: Политиздат, 1990. – 413с.

8. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии (Очерки теории и истории). – М.: Наука, 1981. – 390 с.

9. Буржуазная философская антропология ХХ век. / Под ред. Б.Т. Григорьян. – М., 1986. – 294 с.

10. Вельш В. «Постмодерн.» Генеалогия и значение одного спорного понятия// Путь. – 1992 - №1.

11. Воронкова Л. П. Культурная антропология как наука: Учеб. пособие. – М.: Диалог – МГУ, 1997.

12. Горбатов А.В. Основные школы и концепции культурологии: Учеб. пособие. – Кемерово: Кузбасвузиздат, 2000. – 84 с.

13. Губман Б.Л. Западная философия культуры ХХ в.: Учеб. пособие. – Тверь: ЛЕАН, 1997. – 287 с.

14. Гумилев Л.Н. От Руси до России: Очерки этнической истории. – М.: Рольф; Айрис-Пресс, 2001. 317 с.

15. Гумилев Л.Н. Этносфера: история людей и история природы. – М.: Экопрос. 1993. – 543с.

16. Гуревич П.С. Культурология. – М.: Гардарики, 2000. – 278 с.

17. Делез Ж. Логика смысла.- М.: Академия, 1995. – 298 с.

18. Деррида Ж. Письмо японскому другу//Вопросы философии.- 1992.- №4. – С. 53- 57.

19. Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. – СПб.; Андреев и сыновья, 1993. – 418 с.

20. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. – М.: Наука, 1991. – 572 с.

21. Дюркгейм Э. Социология: её предмет, метод, предназначение. – М.: Канон, 1995. – 349 с.

22. Емельянов Ю.Н. Основы культуры антропологии. – СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1994. – 48 с.

23. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. – М.:Интрада,1996.

24. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. – М.:Гардарика, 1998. – 779 с.

25. Клакхон К.К.М. Зеркало для человека; Введение в антропологию. – СПб.: Евразия, 1998, - 351 с.

26. Козлова Н.Н. Введение в социальную антропологию: курс лекций. – М.: Ин-т молодёжи, 1996. – 142с.

27. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. – М.: Прогресс, 1977. – 261с.

28. Кребер А. Стиль и цивилизация. //Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия. Сост., ред. и вступ. ст. Б.С.Ерасов. – М.:Аспект Пресс, 1998. – С. 81-83.

29. Круглова Л.К. Социокультурная антропология: Учеб. пособие. – СПб.: Санкт-Петербург ун-та, 2000. – 74с.

30. Кузнецов А.М. Антропология и антропологический поворот современного социального и гуманитарного знания. //Личность. Культура. Общество. – М., 2000. – Т.2 – Вып. 1(2). – С. 49-67.

31. Культурология: учеб. пособие для студентов высших учебных заведений/под ред. Грача Г.В. – Ростов н/Д.:Феникс, 1995. – 576с.

32. Культурология: Основы теории и истории культуры/под ред. И.Ф. Кефели. – СПб.: Специальная литература, 1996. – 591с.

33. Культурология: учеб. пособие/под ред. А.А.Радугина. – М.: Центр, 2000.

34. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. – М., 1994.

35. Леви-Строс К. Структурная антропология. – М.: Наука, 1985. – 536с.

36. Лурье С.В. Историческая этнология: учеб. пособие для вузов. – М.: Аспект Пресс, 1997. – 445с.

37. Лурье С.В. Культурная антропология в России и на Западе: концептуальные различия//Общественные науки и современность. – 1997. - №2. – С. 146-160.

38. Малиновский Б. Магия и религия. Смерть и реинтеграция группы. //Религия и общество; Хрестоматия по социологии религии. – М., 1996. – С.263-265.

39. Мид М. Культура и мир детства. Избр. Произв. – М.: Наука, 1988. – 429с.

40. Морган Л.Г. Лига ходенгосауни, или ирокезов. – М., 1983. – 301 с.

41. Орлова Э.А Введение в социальную и культурную антропологию.– М.:Изд-во МГИК, 1994.–214с.

42. Очерки по истории теоретической социологии ХIХ – начала ХХв. / Под ред. Ю.Н. Давыдов. – М.: Наука, 1994, 239с.

43. Очерки по истории теоретической социологии ХХ столетия (от М.Вебера к Ю.Хабермасу, от Г.Зиммеля к постмодернизму)/ Ю.Н. Давыдов, А.Б.Гофман, А.Д.Ковалев и др. – М.:Наука, 1994, - 380с.

44. Пигалев А.И. Культурология: учебник. – Волгоград: Либрис, 2000. – 420с.

45. Пикалов Г.А. Основные направления мировой и отечественной мысли. – Петродворец: ВМИрЭ, 2000, - 35с.

46. Резник Ю.М. Введение в изучение социальной антропологии: учеб.-метод. пособие. – М.: Союз, 1997. - 102с.

47. Розин В.М. Культурология: учебник. – М.: Инфра-М; Форум, 2001. – 340с.

48. Рэдклиф-Браун А. Табу// Религия и общество. – М., 1994. – Ч.1. – с.266-277.

49. Садохин А.П. Этнология: учебник. – М.: Гардарики, 2001. – 256с.

50. Сумерки богов/ сост. и общ.ред. А.А.Яковлева. – М.:Политиздат, 1989. -398с.

51. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. Пер. с англ. – М.: Полптиздат, 1989. – 573с.

52. Токарев С.А. Истоки этнографической науки (до сер. ХIХ в.) – М.: Наука, 1978. – 352с.

53. Токарев С.А. История зарубежной этнографии. Учеб. пособие. – М.: Высш. Школа, 1978. – 352с.

54. Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследования магии и религии. Пер. с англ. – 2-е изд. – М.: Политиздат, 1986. – 831с.

55. Фрэзер Д.Д. Фольклор в Ветхом завете: Пер. с англ. – 2-е изд. – М.: Политиздат, 1985. – 511с.

56. Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. – М.: Наука, 1989. – 456с.

57. Фрейд З. Человек по имени Моисей и монотеистическая религия. – М.: Наука, 1993. – 172с.

58. Фрейд З. Психология бессознательного. Сб.произв. – М.: Просвещение, 1989. – 448с.

59. Фрейд З. Я и Оно: сочинения. – М.: ЭКСМО, 2001. – 861с.

60. Фромм Э. Бегство от свободы. – М.: Прогресс, 1990. – 272с.

61. Фромм Э. Иметь или быть? – М.: Прогресс, 1990. – 336с.

62. Хрестоматия по культурологи Под ред. И.Ф.Кефели и др. Т.1. Самосознание мировой культуры – 1999. – 301с. Т.2. Самосознание русской культуры – 2000. – 497с.

63. Чеснов Я.В. Лекции по исторической этнологии: учеб. пособие. – М.: Гардарика, 1998. – 400с.

64. Шаронов В.В. Основы социальной антропологии. – М.: Лань, 1997. – 192с.

65. Эванс-Причард Э. Нуэры: Описание способов жизнеобеспечения и политических институтов одного из нилотских народов. – М., 1985. – 236с.

66. Этнография за рубежом: Историографические очерки. /Под ред. Ю.В. Бромлей. – М.: Наука, 1979. – 290с.

67. Этнография: учеб. для студентов истор.спец.вузов./ Под ред. Бромлея Ю.В., Маркова Г.Е. – М.: Высш. школа, 1982. – 320с.

68. Этнологическая наука за рубежом: проблемы, поиски, решения. – М.: Наука, 1991. – 187с.

69. Этнологический словарь// Арутюнов С.А. и др.- М.: ВИТТАН, 1996. – Вып.1.- Этнос. Нация. Общество. – 201с.

70. Этнология в США и Канаде. /Под ред.: Е.А.Веселкин, Н.А.Тишков. – М.: Наука, 1989. – 326с.

71. Этнология: учеб. пособие для вузов./ Под ред. Г.Е.Маркова, В.В.Пименова. – М.: Наука, 1994. – 381с.

72. Юнг К. Проблема души нашего времени. – М.: Прогресс; Универс, 1994. – 331с.

73. Юнг К. Психологические типы. – СПб.: Ювента; М.: Прогресс-Универс, 1995. – 715с.

74. Язык, культура, этнос/Арутюнов С.А., Багдасаров А.Р. и др. – М.: Наука, 1994. – 133с.

К лекциям

На главную страницу

При составлении текста лекций использовались следующие работы:

1. Азаренко С. Сообщество тела. М.: Академический проект, 2007.

2. Белик А.А. Культурология: Антропологические теории культур. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000. – 240 с.

3. Гурин С.П. Маргинальная антропология. – Саратов, 2000.

4. Белик А.А. Культурология: Антропологические теории культур. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000.

5. Козлова Н.Н. Введение в социальную антропологию: курс лекций. – М.: Ин-т молодёжи, 1996. – 142с.

6. Культурная антропология: Учеб. пособие / Под ред. Ю.Н. Емельянова и Н.Г.Скворцова. – СПБ.: Изд-во Санкт-Петербург. ун-та, 1996.

7. Минюшев Ф.И. Социальная антропология (курс лекций). – М.: Междунар. Ун-т бизнеса и управления. 1997.

8. Орлова Э.А Введение в социальную и культурную антропологию.– М.:Изд-во МГИК, 1994.–214с.

9. Отюцкий Г.П. История социальной (культурной) антропологии. М., 2003.

10. Пропп В. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне) «Лабиринт», М., 1999.

11. Резник Ю.М. Введение в изучение социальной антропологии: учеб.-метод. пособие. – М.: Союз, 1997. - 102с.

12. Ярская-Смирнова Е.Р., Романов П.В. Социальная антропология / Е.Р. Ярская-Смирнова – Ростов н/Д, 2004.

[1] В лингвистике нативизм – это учение, согласно которому язык является врожденным качеством человека, а в психологии и педагогике - учение о врожденных качествах человека. Перенесение этого термина в археологию и антропологию позволило расширить его содержание и трактовать нативизм как принадлежность культуры к своему первозданному, т.е. как бы врожденному, виду, который практически у всех народов связан с язычеством как древнейшей формой религиозных верований.